Глава 2
ВОТ ПУЛЯ ПРОЛЕТЕЛА — И АГА…

В бледно-розовом предвечернем свете город был чертовски красив. Впрочем, Ян Никольский считал его красивым в любую погоду, стоило только отключиться от насущных проблем и направить поток сознания на созерцание. Вообще-то Ян не был сентиментален и Москву любил не более чем она того стоила. В данном случае понятие красоты складывалось для него из невыразимой правильности, собранной из мешанины улиц, небоскребов, машин и людей, картинки многослойного потока в мельтешении чужих забот на фоне воздуха цвета неба.

Ян выехал из дома полчаса назад, но пока так и не определился с маршрутом. Просто двигался по районам, прилегающим к центру, — Качалова, Герцена, Новый Арбат и т.д. Не то чтобы у него не было цели на сегодняшний вечер, но он, как обычно, старался не привязывать свою цель к конкретному месту. Сейчас он отдыхал, петляя в русле случайности по разветвленным городским ущельям, нашпигованным жизнью. Порой его взгляд обращался на экранчик с картой города, где, как Тесей по лабиринту, ползал зеленый огонек его машины. Ян сознательно не задавал определенного маршрута — ждал, как ляжет фишка.

В Проточном переулке он затормозил напротив ларька, чтобы купить сигарет, — потом обойдутся втридорога, да и не до того будет. На улице лицо овеял теплый ветерок, состоящий на треть из выхлопов, а на остальные две трети вообще черт знает из чего, и все же несущий в себе слабый аромат возрождающейся жизни — так капля тонких духов просачивается сквозь амбре немытого тела. «Жаль, зелени в центре становится все меньше, а камень и асфальт равнодушны к весне», — мимолетно подумал Ян, захлопывая дверцу.

Около ларька-автомата слонялись какие-то подозрительные личности, словно под часами на вокзале — вроде бы каждый сам по себе, но все как один с озабоченным видом. Ян не стал обращать на них внимания — ближе к ночи у каждого ларька пасутся неприкаянные граждане. Если их бояться, так вообще из машины лучше не выходить.

Автомат выдал ему папиросы «Старз», хотя Ян точно помнил, что заказал сигареты «Салем». И сдачу, что характерно, выдал как с «Сити». Ян понажимал на кнопки — результат оказался нулевым: схалтурив в свою пользу, наглая шарашка как будто заснула сладким сном, только что не похрапывала.

Первоначальное недоумение сменилось у Яна праведной злостью, он даже врезал по автомату кулаком, но тщетно — железная дура, поставленная здесь за продавца, оставалась глуха и равнодушна к претензиям покупателя.

В этот момент на плечо Яна легла тяжелая рука, и голос с акцентом произнес над ухом:

— Я твой машина вымыл. Давай шест сот.

Ян повел плечом, однако рука впечаталась основательно, словно на плечо водрузили угол гроба. Ян развернулся, только тогда плечо освободилось, и он получил возможность рассмотреть просителя, заодно пробежавшись взглядом по улице, — ожидаемого мойщика машин нигде поблизости не наблюдалось.

Перед ним стоял усатый мужчина с аккуратно уложенной прической, в строгом костюме, при галстуке с заколкой, изображающей золотую рыбку с алмазным глазком. Штиблеты у «просителя» были начищены так, что могли бы служить зеркалами крысам. «Пролетарий улиц» явно только что вышел из машины, причем далеко не из самой худшей — а таких вдоль переулка было припарковано немало. Даже как-то не сразу верилось, что этот «светский лев» может заниматься такой мелочовкой, как вымогательство на улицах. Ян поморщился — это нарушало ПРАВИЛЬНОСТЬ.

Убедившись, что завладел вниманием «клиента», усатый кивнул на стоявшую у тротуара тачку Яна и цокнул языком — сравни, мол, какая была и какая стала! Ян напряг зрение — машина однозначно оставалась не тронутой, то есть девственно-грязной.

Ситуация нравилась Яну все меньше: начавшись с ворюги-автомата, она продолжала развиваться в том же грабительском ключе. Спрашивается — кому бы такое понравилось? Никому, разумеется. К тому же Ян отлично знал, что неудачи имеют свойство цепляться к тебе, как шпана — сначала как бы в качестве предупреждения ощущаешь легкий щелчок по носу, затем следует удар в лоб, устоял — получай в челюсть, а потом тебя роняют на землю и начинают бить ногами.

Ян, хоть и не выглядел здоровяком, не принадлежал к числу тех, кого так просто уронить на землю, а шпана это, как правило, чует. В отличие от неудач. Этим без разницы, к кому цепляться. И ничего нет постыдного в том, чтобы удирать от них зигзагами по-заячьи, забиваться в нору или, как говорят некоторые, щадя свое самолюбие, ложиться на дно. Об этом Ян пока не помышлял: колея невезения только обозначилась, и, пока она не углубилась, необходимо было срочно из нее выруливать.

Уличать усатого во лжи он не стал, чтобы не затягивать глупой дискуссии («Смотри, вах, как сверкает!»), а вместо этого быстро направился к своей машине, бросив на ходу:

— А я тебя просил?

Не прошел он и трех шагов, как дорогу ему заступили двое из тех, кто якобы праздно ошивался в окрестностях.

— Эй, мужик! Нехорошо уезжать, не заплатив, — с делано-дружелюбным видом обратился к нему тот из них, что выглядел помоложе, у него в ухе поблескивала глазком необычная серьга — в виде изогнутой рыбки. «Такая же, как на заколке усатого», — отметил про себя Ян. Тут же сзади раздалось:

— Э! Я из твоей тачки картинка делал! Шест сот давай, да! — Образование усатый джентльмен получал, видимо, в торговом ряду.

— А не дорого? — спросил Ян, поворачиваясь так, чтобы держать в поле зрения всю троицу. Одновременно отметил еще двоих, что шлялись поблизости и по виду явно принадлежали к той же компании «мойщиков».

— В самый раз! — заверили его.

Денег у Яна было немного, но они ему все равно были дороги как память об эквивалентных им трудоднях, к тому же самому нужны. И он видел реальную возможность их себе сохранить.

Ян, к сожалению, не был мастером боевых искусств, не принадлежал к числу безбашенных храбрецов или хладнокровных героев. Просто, как некоторые люди умеют решать в уме сложнейшие математические примеры, Ян Никольский мог в считаные секунды просчитать любую ситуацию в развитии, руководствуясь позами людей, их голосами, движениями, взглядами и даже состоянием их одежды, а также местом и временем действия. «Люди-счетчики» утверждают, что решение задачи само собой возникает перед их мысленным взором. В точности так же в голове у Яна рождалась картинка дальнейших событий, с учетом тех или иных условий. Это были не просто предположения — перед ним словно прокручивался фрагмент видеозаписи ближайшего будущего, и Ян совершенно точно знал — попросту видел, что произойдет, если он поступит так или иначе, причем механизм этого процесса был так же необъясним, как «вычисление» правильного ответа в мозгах у «счетчиков». Сам Ян скромно считал, что просто обладает хорошим глазомером в сочетании с неплохой реакцией.

— Может, сойдемся на сотне? — предложил он, чтобы что-то сказать, пока мозг, прощелкав варианты, выдал наилучший, четкий, как в бильярде, расклад — как ему следует действовать, чтобы с наименьшим ущербом для себя прорваться к своей машине. Комбинация усложнялась: выданный сознанием «видеофрагмент» показывал, что у «шестерок» имеются ножи, а усатый босс прячет в кармане пушку, которой, впрочем, не собирается пользоваться. После его следующей реплики «шестерка» слева должен кольнуть «клиента» в бок ножом. Далее они рассчитывают сразу получить «добровольное» пожертвование всех имеющихся у него в наличии средств. «Ну-ну, поглядим», — подумал Ян, в то время как интеллигент в его сознании съежился, отдавая позиции хищнику: сразу обострились запахи, и мир обрел особую резкость.

— Не хочешь дать шест, отдашь все, что ест, — произнес усатый решающую фразу, не подозревая, что именно в ожидании ее лопоухий «клиент» медлит, внутренне держа палец на спусковом крючке: «Схватить руку с ножом, бросить „шестерку“, ломая ему сустав, на напарника, с разворота усатому носком ботинка в голень, потом в три прыжка — к машине, в кресло, зажигание, и поминай, как звали!»

Но нечто неожиданное, то, что Ян называл элементом случайности, или в данном случае это можно было определить как «внешний фактор», вклинилось в ситуацию и поломало заготовленный всеми ее условиями сценарий: щелчок выкидного ножа сопроводился резким звоном металла о металл, нож вылетел из державшей его руки и, сверкнув хищным лезвием, упал на тротуар. Ян, весь внутренне собранный, настроенный на небольшую потасовку, не успел мгновенно переключиться и сообразить, что, собственно, происходит — не так часто сбивалась намеченная его глубинным аналитиком программа действий. Тем временем события продолжали разворачиваться по непредвиденному сценарию.

— Ты… — начал усатый, опуская руку в тот карман, где у него лежала пушка. Но ни достать ее, ни что-либо добавить к сказанному он не успел, так как в следующую секунду ему срезало ус — буквально сбрило начисто, как лишнюю деталь ухоженного фасада: правый ус продолжал сидеть на своем месте, а левый оторвался и улетел с резким свистом, как грач по осени. Усатый машинально ощупал губу, где среди оставшихся редких волосков обозначилась сочащейся кровью длинная царапина. Остальные замерли, тревожно водя глазами — статисты, растерявшиеся во время отрепетированной сцены.

Ян тоже растерялся, хотя суть происходящего была ясна: они находятся под прицелом, и тот, кто держит их на мушке, обладает потрясающей меткостью. Либо — что казалось очень маловероятным — гениально мажет. «Это явно тебя не касается, тем не менее и ты сейчас представляешь собой мишень», — зашуршали мурашки, прогулявшись туда-обратно вдоль позвоночника. Собственная спина показалась Яну в этот миг отменным стендом для стрельбы, установленным прямо на линии огня самолично им, идиотом.

Молодой сделал осторожный шаг в сторону — Ян понял, что он собирается бежать под защиту припаркованных машин. Сам он только и мечтал о том, как бы поскорее и понезаметнее нырнуть в свою тачку, однако понимал, что в его положении лучше стоять на месте и не дергаться, чтобы не схватить нечаянную пулю. Дальнейшие события блистательно это подтвердили: парень не успел еще донести ногу до асфальта, как ему оторвало мочку уха — ни звука выстрела, ни даже отдаленного хлопка при этом слышно не было, просто на шею бандита брызнуло алым, пуля просвистела в каких-то сантиметрах от лица Яна, чуть оросив его щеку чужой кровью и уронив ему на плечо какую-то кровавую ошметку. Пострадавший, вскрикнув, зажал остаток уха ладонью, меж пальцев тут же заструился красный ручеек. Кажется, на сей раз стреляли с другой точки.

— Уходи, — процедил усатый, то есть теперь точнее было бы сказать — одноусый. Ян с начала стрельбы еще не сделал ни одного движения и теперь решил, что его хотят подставить, а заодно и проверить, сможет ли он дойти невредимым до своей машины. С другой стороны, стрелки вполне могли отпустить его с места событий как непричастное лицо, а впечатление складывалось такое, что здесь разыгрывается заключительный акт чьей-то вендетты и всем собравшимся уготована медленная мучительная смерть путем отстреливания различных органов, начиная с самых незначительных — вроде усов или ушей. Не исключено также, что наглых «мойщиков» просто решили припугнуть конкуренты. В любом случае Яну разумнее было бы не торчать здесь пугалом на линии огня, а уносить ноги, пока его не изрешетили те или другие.

Задержав дыхание, как перед погружением, он медленно шагнул в направлении своей тачки — хотелось съежиться, зажмуриться, стать самым маленьким и незаметным… Нога коснулась асфальта, чуть погодя к ней присоединилась вторая, завершая шаг. Вокруг ничего не происходило. Троица, замерев, сверлила его взглядами — одноусый по-прежнему прикрывал пальцами осиротевшую губу, молодой, заливаясь кровищей, зажимал то, что у него осталось от уха, третий — пока нетронутый — с самого начала притворялся статуей с глазами. Те двое, что стояли в сторонке, до сих пор вели себя смирно и, видимо, вследствие этого тоже были пока целы. При этом мимо по улице продолжали как ни в чем не бывало ходить прохожие, делая вид, что не замечают неподвижную компанию и на первом плане окровавленного парня. О причинах его увечья они не подозревали, иначе не фланировали бы тут с непричастным видом, а обошли бы опасное место как минимум за квартал. Однако Ян, похоже, мог считать себя среди их неприкосновенного числа!

— Я тебя скоро найду, — прочревовещал одноусый, почти не раскрывая рта. Он явно боялся двигать губами после того первого слова, стоившего ему половины мужского достоинства над верхней губой.

— Заходите, будем рады, — буркнул Ян. По нему не было произведено ни одного выстрела, и он спокойно направился к своей машине, пытаясь на ходу угадать, откуда же все-таки стреляли. Выходило, что из окон противоположного дома, — хоть все они и выглядели закрытыми, но больше вроде было неоткуда. Разве что с крыши?..

«Кажется, они сочли меня каким-то боком к этому причастным, — думал Ян, отъезжая и глядя искоса на застывшую посреди тротуара группу вымогателей, провожающих его глазами. — Наверное, посчитали меня подсадным, то есть засланцем со стороны врага. И, если их тут всех сейчас не порешат, то угроза „одноуса“ становится неприятно реальной: меня найдут по машине, а тогда уже ожидай чего угодно — от утюга до паяльной лампы, на предмет выяснения адресов, имен и явок, о которых я, естественно, ни сном ни духом…» Колея неудач, из которой он так надеялся вырулить, углублялась в ударных темпах.

Тут он заметил кровавый ошметок на своем плече, прилипший, словно зловещая метка — вот, мол, он, тот, на кого пала кровь. Первым вполне естественным желанием было немедленно стряхнуть эту дрянь на пол, вот только руку не хотелось пачкать. К тому же огрызку человечьей плоти было совершенно не место на полу в машине.

Сегодня утром, разворошив половину шкафа в поисках упаковки с платками, Ян цедил ругательства и сетовал, что ежегодно хватает по весне простуду. Теперь же он искренне порадовался собственному нездоровью. Доверив управление автопилоту, Ян достал из кармана платок и первым делом отер щеку: насколько он помнил — и зеркало это засвидетельствовало, — ее тоже оросило кровью. Затем он собрался снять красную плюху, как какого-нибудь гада, накрыв его сначала платком, как вдруг заметил тускловатый блеск в кровавой кашице.

Ян аккуратно взял кусочек уха и с помощью платка освободил «зерна от плевел». Это оказалась та самая серьга в виде рыбки. Убрав «мясные добавки», Ян обтер ее краем платка. Остальное завернул и сунул в бардачок, чтобы выбросить при первой же возможности. Потом внимательно рассмотрел рыбку — это была, вне всякого сомнения, акулка, действительно золотая и с блестящим глазом — если и не алмазным, то по крайней мере из камня, очень похожего на алмаз. Приметная штучка. И весьма неординарная.

Прежде чем вновь взяться за руль, Ян ненадолго задумался — волей случая к нему в руки приплыло нечто, от чего можно было отталкиваться, чтобы узнать по крайней мере, что это за жулье пасется в Проточном, насколько они опасны и, кстати, кто их конкуренты и случайно ли они такие меткие. А то, может, еще за помощью придется обращаться — хорошо бы точно знать к кому.

Благо как раз в этом районе у Яна имелся знакомый — специалист по подобным вопросам. Правда, работал он в таком месте, куда Ян предпочел бы не заглядывать, особенно по субботам, хоть заведение и находилось поблизости. Но если уж увяз по уши в этой чертовой колее самого что ни на есть паскудного невезения, тут уж не до жиру… Лишь бы вылезти, а на попутный антураж недосуг пенять.

Словом, волей или неволей, но Ян наконец выбрал цель на сегодняшний вечер и, убрав серьгу в карман, переключил управление машиной на себя. Путь его лежал на Сивцев Вражек, в бар «Голубая Каракатица». Устроители полагали, что тонко острят над своими слабостями, по мнению же Яна, название очень точно отражало их сокровенную суть.

Вход в «Каракатицу» находился в аппендиксе меж домами, так что, не зная точного расположения бара, можно было запросто проехать мимо. С улицы все выглядело скромно и пристойно: небольшая неоновая вывеска с названием бросалась в глаза только в ночное время, и то лишь потому, что переулок не изобиловал рекламой. Ступеньки белого мрамора вели вниз к небольшой подвального типа двери — ничто снаружи не указывало на специфику заведения, но кому надо, тот о ней знал. А кого не надо сюда старались не пускать, для чего за дверьми дежурила охрана. Сразу в прихожей все и начиналось: плакаты с голыми мужскими задницами, полуобнаженный портье весь в кожаных ремешках и прочее, от него у Яна с души воротило — хоть блюй на пол. Но, как говорят в народе, нечего лезть в чужой монастырь со своим уставом, вот Ян и предпочитал не лезть, разве что в крайних случаях, как теперь, когда обстоятельства припирали.

Для геев по субботам вход был бесплатный. Ян также вполне мог пройти без денег, сославшись на свое знакомство с барменом. Спросив, работает ли сегодня Боря и получив утвердительный ответ, он заплатил входную тридцатку — из принципа. На здешние порядки ему было плевать с орбитального спутника, однако ничего не мог с собой поделать — сквозь землю хотелось провалиться от мысли, за кого его принимает экстравагантная публика, отирающаяся в прихожей. Некоторые из посетителей «Каракатицы» выглядели по-мужски, однако большинство представляли собой нечто среднее — физиономии топором, но одежда женская либо «унисекс» с откровенно женским уклоном: шубки, манто, каблучки, накрашенные губы, подведенные глаза, шляпки, локоны… Пожалуй, одна или две из них все-таки были женщинами, хотя… Не факт. Они создавали небольшую очередь в раздевалку, где за дополнительную плату взамен верхней одежды выдавали флаерсы — специальную сбрую с закрепленным на спине генератором поля, частично избавляющего своего владельца от пут гравитации. Особое умиление вызывали декоративные ангельские крылышки на плечевых ремнях.

Ян быстро прошагал мимо раздевалки — благо сдавать туда ему было нечего, а без флаерса он вполне мог обойтись — и вышел в затемненный зал, где гремела музыка и в рваных клубах табачного дыма плясал разношерстный народ. Отдельные посетители танцевали на полу, но большинство кружили в воздухе, дергаясь и кувыркаясь на весу.

Ян на окружающее мельтешение особо не заглядывался, его целью было добраться до бара, расположенного в противоположном конце зала. Когда он был на полпути, музыка смолкла, и многие из танцующих приземлились, так что ему пришлось пробираться сквозь образовавшуюся внизу толпу. Народ явно чего-то ожидал, и скоро стало ясно, чего именно: вспыхнувшие юпитеры выхватили из полутьмы небольшую сцену, куда выпорхнула атлетического вида мадемуазель в канареечно-желтом обтягивающем платье с рюшками. Впереди платье распирали арбузные буфера — скорее всего накладные, но может быть, и силиконовые. Истинное лицо конферансье было похоронено под тоннами макияжа.

— Приветствую вас, дамы и господа! — начала «она», вызвав ответное оживление в зале. — Разрешите представиться — Сусанна Невинная! Хотя многие из вас меня знают, — потупилась «она», кокетливо поправляя прическу обнаженными до плеч мускулистыми руками. Пожеманившись чуть-чуть, как раз настолько, чтобы насладиться произведенным эффектом, «она» продолжила: — Я буду вести сегодня нашу феерическую программу! А помогать мне будет… — «Сусанна» выдержала паузу и чуть отступила, подняв руку, приглашая гостей поприветствовать выплывающего из-за кулис упитанного дяденьку, похожего на продавщицу сельмага после недели беспробудного пьянства, нарядившуюся как попугай, к тому же всю предыдущую ночь проспавшую в бигуди, — непревзойденная Полина Бабец! — Возглас ведущей потонул в бурных аплодисментах.

Ян не принимал участия в овациях — все это время он пробирался через толпу восторженных зрителей к бару. По дороге кто-то мягко обнял его за талию, и нарочито завышенный мужской голос бархатисто прошелестел в ухо:

— Ты не меня ли ищешь, красавчик?

Сжав зубы и даже не обернувшись к соискателю, Ян двинулся дальше — в этом заведении он не имел права ни от души высказаться, ни просто дать настырному педриле тычок в рыло: предполагалось, что раз уж он сюда заявился, то все происходящее должно ему импонировать. Сусанна Невинная тем временем продолжала блистать: «она» объявила конкурс-соревнование на лучший эротический танец и пригласила желающих выходить на сцену. Тут Ян наконец добрался до бара и смог вздохнуть с облегчением.

Здесь было куда свободнее — завсегдатаи упорхнули в зал поглазеть на представление. За столиком в углу сидели, перешептываясь, двое — сальный толстяк в неопрятном костюме и субтильный юноша, по виду замученный студиозус — не иначе как пара здешних «влюбленных». А прямо на стойке возлежал на боку в позе отдыхающего Аполлона бармен Боря — неплохо сохранившийся сорокалетний мужик в прикиде «садомазо», имеющий, между прочим, жену и взрослого сына. Жене он говорил, что работает по ночам охранником на засекреченном стратегическом объекте.

Ян познакомился с Борей года три назад — тогда Борис Лоскутов действительно служил в муниципальной охране и регулярно скучал на посту у дверей в их компьютерный отдел. О пагубном пристрастии Бори к лицам своего же пола Ян тогда не подозревал, по крайней мере по отношению к нему охранник был в этом плане индифферентен. Они сошлись на почве программного обеспечения: Ян, пойдя навстречу Бориной просьбе, кое-что сделал для его «Пентюха», отчего старенькая рухлядь поднялась на несколько порядков. В то же время Боря оказался человеком сведущим во многих отношениях, небезынтересных Яну.

— Кофе, капуччино, — произнес Ян, подходя к стойке, заменяющей бармену лежак. Судя по кивку и благосклонной улыбке, Боря его сразу узнал.

— Привет, Котяра, — поздоровался Боря, как по волшебству извлекая откуда-то чашечку кофе с белой шапкой взбитых сливок, обсыпанных шоколадной крошкой, и ставя ее на свободный участок стола перед Яном. — С чем к нам пожаловал?

Котярой Яна окрестили женщины его отдела, хотя он отродясь не заводил романов на работе, что всерьез задевало отдельных сослуживиц, свободных от брачных уз, и даже некоторых замужних. А прозвали они его так за то, что ему чуть ли не каждый день звонили на работу девушки. Что поделаешь, девушки любили Яна, и он отвечал им взаимностью, но связывать себя с какой-то одной конкретной не торопился и давать им домашний телефон не любил.

При других обстоятельствах Ян не преминул бы спросить у старого приятеля, как идут дела, рассказал бы что-нибудь о своих, поведал бы об изменениях на работе — словом, удобрил бы почву для наилучшего контакта, тем более что они давно не виделись. Но здешняя обстановка плюс к тому Борина вальяжная поза на стойке и весь его гомосексуальный имидж не очень располагали к дружеской беседе. Пригубив кофе, Ян сразу заговорил о деле:

— Я к тебе за советом, Боря. — Ян выдержал паузу, вновь поднеся чашку к губам, затем продолжил: — На меня сейчас какие-то отморозки наехали здесь поблизости, в Проточном. Требовали денег. Вот погляди-ка. — Ян достал из внутреннего кармана серьгу, бросил на стойку в район Бориного локтя. Подпрыгнув, золотая акулка мигнула ему алмазным глазком: «Крезеешь, мол, рыбачок?» — Знакома тебе эта рыбка? — спросил Ян. В зале в это время смолкла музыка и раздался восторженный фальцет Сусанны:

— Итак, дорогие друзья, поприветствуем нашу следующую участницу! Отважную соискательницу приза — Пеппи!

Боря, не меняя позы, щелкнул акулешку в глаз.

— Ну, знаю я этих кексов. Только не советую тебе с ними связываться — кусачие жопы, заедят. Унес ноги и скажи спасибо.

— Ты понимаешь, там стрельба началась… В аккурат когда они меня на нож ставили. Никого не убили, только поцарапали. Но не верю я, что это мазня была, — там виртуозы такие работали, ты бы видел! Миллиметровщики. Одному ус пулей сбрили. А вот это, — он кивнул на рыбку, — отстрелили вместе с мочкой. — Боря по мере рассказа сполз со стойки и теперь стоял с той ее стороны, напротив Яна, насупив брови. Ян продолжал: — Эти-то ребята в штаны, конечно, наложили, отпустили меня с миром, но пригрозили на прощание — скоро, мол, тебя найдем. Я интересуюсь, насколько их угрозы реальны. И кстати, что у них за конкуренты такие целкие? Может, и мне к ним за помощью придется обратиться?

— Погоди. — Боря предупредительно поднял палец. Потом что-то нажал под стойкой, отчего верхняя панель отодвинулась, и из недр наверх поднялся полукруглый металлический агрегат с четырьмя манипуляторами, щелью для карточек и окошком для денег — автобармен. Отечески похлопав преемника по полированной «лысине», Боря кивнул Яну на заднюю дверь — пошли, мол, там поговорим. Ян допил кофе, мельком взглянул на дно чашечки. На дне царил бардак. Полный.

Походя он кинул взгляд в зал — на сцене под махровую попсу отплясывал тощий парень в школьном платьице, высоко задирая длинные ноги в полосатых чулках на подвязках. По его плечам задорно прыгали куцые косички. «Прикольно скачет. Как цыплак на сковородке, Пеппи, мать его, Длинныйчулок. А всего полчаса назад в двух кварталах отсюда некоторым впору было так же плясать — под пулями. Может, и до сих пор еще прыгают. Да, неплохо бы наладить контакт с теми снайперами. Тем паче что меня уже как бы заочно с ними связали. Возможно, Боря и подскажет, как на них выйти».

Подсобка в этом гнезде неформального разврата оказалась самая обычная — длинный изогнутый коридор, сырые трубы вдоль обшарпанных стен, тусклое освещение — здесь как-то сразу вспоминалось, что заведение находится в подвале. Боря толкнул последнюю по коридору дверь — за ней открылась небольшая комната с рядом железных шкафов вдоль стен, судя по всему — раздевалка для персонала. Они уселись на потертый плюшевый диванчик, исторгнув из него жалобный стон. «Достается же тут этому ложу страсти…» Ян подавил невольную гримасу — у Бори с этим диванчиком наверняка были связаны самые нежные воспоминания. Но ему было явно не до лирики — на мужественном, чуть подпорченном косметикой лице запечатлелась искренняя озабоченность. Для начала закурив, Лоскутов подумал немного и через три затяжки заговорил:

— Значит, так. Сперва об «акулах». Есть в нашем районе такая группировка, у каждого обязательно акулешка — значок, кулон, наколка или там серьга в ухе. — Он махнул рукой: — Хотя, какие это акулы — так, щурята, мелочь зубастая. Но в здешней мелкой заводи это сила. Ходят они под Азиатом, потому и выставляются — «крыша»-то считай железобетонная. И попал ты, думаю, вполне реально. Так что самое лучшее тебе залечь: машину поставь в гараж и завались жить к какой-нибудь бабе. Или смотайся куда-нибудь на пару недель, а то и на месяцок.

— А что насчет снайперов? — спросил Ян с еще теплящейся в душе надеждой, как обиженный ребенок спрашивает: «А где же фея?..» Боря как-то нервно глянул по сторонам и понизил голос:

— Это сложный вопрос. Если и впрямь все было так, как ты говоришь… — Он умолк, испытующе глядя на Яна. Тому и самому сейчас уже не очень верилось в то, что он видел полчаса назад собственными глазами.

— Так и было, — кивнул он и тоже полез за сигаретами.

— Ну хорошо, — сказал Боря, и Ян сразу понял, что ничего хорошего в ближайшем будущем не предвидится. — Слухи об этих снайперах давно ходят, но никто ничего толком не знает — ни кто они, ни откуда, ни на кого работают. Разную про них ахинею плетут, сплошная мистика-фигистика. Я вообще все обмозговал и думаю, что они оттуда… — И он показал глазами вверх.

— Из космоса, что ли? — натянуто усмехнулся Ян.

— Брось ты, из какого космоса. Слушай меня. Это не шутки. — Боря опять огляделся и перешел чуть ли не на шепот. — Сам Азиат этим вопросом интересуется. Но они нигде еще не засветились ни разу. Ты понимаешь — никаких концов! Не за что ему зацепиться! И если «акулы» решили, что ты из их компании, то тебе тем более следует залечь. Сегодня можешь отсидеться у нас — «акулы» сюда не заглядывают, здесь не их территория. А утром поедешь — по утрам эта публика в основном спит, так что проскочишь.

— Что мне тут делать-то? — пасмурно спросил

Ян. — Ты, Боря, не обижайся, но я здесь у вас прям как хорек в курятнике. Только что одному чуть физиономию не начистил, еле сдержался. Боюсь, до утра не выдержу.

— Выдержишь, — махнул рукой Боря. — Если, конечно, жить хочешь. Кстати, и по твоей части у нас кое-что имеется.

— Лесбы, что ли? — поморщился Ян. Он не видел смысла заводить знакомства с девушками, предпочитающими себе подобных.

— Да ты, как я погляжу, кондовый натурал, — ухмыльнулся Боря.

— Ну извини. Какой есть.

— Да нет, я не о девочках. Тут на бильярде один америкос завис с баблом. Третий день у нас пасется, всю дорогу «зеленью» хрустит.

Ян пару раз глубоко затянулся, не спеша выпуская дым: «Что ж, выбирать не приходится. До утра как-нибудь протянем».

— Ладно, — сказал он, поднимаясь и бросая окурок в пепельницу. — Уговорил. Пошли.