Обросший пудель сомнительных кровей, спущенный с поводка, носился по дворику шелковистой, кудрявой каштановой кометой. Нина с пронзительным писком бегала за ним, мелко семеня ножками. Стриж с ремешком в руках снисходительно ждал, пока наиграются собака и ребенок. Через забор соседского дома, увешанный цветными пеленками, перегнулась толстая, в мелких редких кудряшках пожилая женщина:

– Мастер Алекс!

– Что?

– К вам мячик моих мальчишек не залетал?

– Нет, леди Полина.

Толстуха фыркнула:

– Не видь я насквозь вашу образованность, подумала бы – издеваетесь над теткой Полли. Какая из меня леди?

Стриж сокрушенно покачал головой, и ответил, стараясь приглушить озорной огонек в глазах:

– Вы очень большая леди, Полли.

Толстуха взвизгнула от удовольствия, махнула в сторону Дезета рваным полотенцем:

– Хулиган.

Она улыбнулась неожиданно лучезарной, почти прекрасной улыбкой, и оперлась о заскрипевшую ограду могучими, обнаженными до локтей, красными руками прачки:

– Вот я смотрю – вы целыми днями дома, мастер Алекс. Никуда не ходите, с забулдыгами нашими компанию не водите, в пивной штаны не просиживаете, и, кажись, и не работаете нигде. Я все думаю – и на что вы живете? Кабы бы не ваша обходительность, подумала бы – вор или подпильщик.

– Кто?!

– Подпильщик. Который исподтишка устои пречестные Союзу Иллирианскому подпиливает.

Стриж, сломавшись пополам, неистово захохотал.

– Правильно говорить “подпольщик”, Полли!

Женщина насупилась.

– Я и говорю, подпильщик вы.

Дезет, отсмеявшись, покачал головой:

– О нет, проницательнейшая из леди. Все гораздо проще – я бывший военный. Не работаю, потому что нет работы, живу на пенсию отставника.

Полли сморщила толстый нос и не без грации поправила шиш, свернутый на затылке из полуседых волос.

– А все ж мне сомнительно. Знаем мы, вашего брата, солдата. В тихом озере крокодилы водятся…

Пудель сделал полукруг и с суматошным лаем погнал перед собой ополоумевшую белую курицу. Полли сдвинула брови.

– Бесполезная у вас собака, мастер Алекс. Хоть бы шерсть с нее снимали, а то только харч жрет, и никакого проку, пакость одна. Мой брат терьера держал…

Стриж отвернулся от болтливой соседки. “Нет, добрая леди, я не буду держать терьеров. Мне до сих пор снится их лай. Я помню, как, отшвырнув конвоира, вырвался из колонны и побежал через вельд обезумевший человек. Он пробежал всего полсотни метров, потом упал, сбитый с ног, его шею, сгрудившись, рвали спец-терьеры. Парень пытался прикрыть горло руками и тогда собаки отгрызли ему пальцы. Спасибо, добрая Полли, спасибо. Но я лучше буду держать этого несчастного пуделя-метиса.”

– …так почему бы вам не поискать работу, а, мастер Алекс?

– Конечно, леди. Я непременно так сделаю – попозже.

Стриж повернулся и вошел в дом, прерывая разговор. Единственная комната сдавила его стерильно-чистыми, аккуратно выбеленными голыми стенами. Узкая койка у стены, детская кроватка, дощатый стол. Он сел на один из двух стульев, облокотился, подперев голову руками. Оттон Иллирианский честно держал прощальное слово – методичные попытки найти работу до сих пор заканчивались плачевно. Люди отворачивались, одни были подчеркнуто грубы, другие – холодно вежливы, часто за маской равнодушия удавалось разглядеть страх, изредка – любопытство. “Меня занесли в черный список,” – понял Дезет.

Сначала ошеломленный спасением Стриж не мог понять, почему принцепс пощадил его. Осознание пришло в свой черед. “Старик хочет, чтобы я сдался, развалился от и до, приполз к нему на брюхе, взмолился о прощении, благословляя твердую руку хозяина.” По-видимому, ради ожидания такого удовольствия иллирианский правитель поступился удовольствием немедленной физической расправы.

Дезет грустно улыбнулся. “Он спихнул меня на дно, в нищету, и ждет – ждет моего покаяния и нашего торжественного примирения. Я обязан жизнью утонченным садистским комплексам стареющего диктатора.”

Толстой, болтливой тетке Полли не следовало отказывать в наблюдательности – бывший сардар тщательно избегал бесчисленных грязных, веселых и заплеванных таверн предместья. Отчасти из брезгливости, отчасти…

Всякий раз, когда Стриж тайно, в одиночестве прикасался к бутылке дешевого коньяка, он давал себе слово, что этот раз – последний. С начала осени таких последних набралось уже полтора десятка…

“А впереди не дни – годы.” Дезет подошел к двери.

– Нина!

– Я здесь, папа! Я еще погуляю…

– Не выходи за ограду.

“И все-таки мне повезло,” – подумал Стриж. “Займись они вплотную Ниной, я бы сдался… Я бы подписал, сказал и сделал все, что угодно – любую низость.” “Любую?” – съехидничал внутренний голос. – “Не ври. Ради будущего Нины ты обязан сейчас ползать у ног принцепса. В конце концов, старик не хочет от тебя ничего особенного, кроме нежного удовлетворения его больного самолюбия…”

– Не ври мне ты, лукавый голос. Старик измажет меня в собственном дерьме, сделает из меня подстилку, устроит мне мою вторую Ахара. С одной разницей: в прошлый раз я верил, пусть не во благость – в целесообразность кровавой бани. Сейчас больше не верю.

Голос смутился и умолк. Стриж достал початую бутылку коньяка, тщательно отмерил минимальную дозу. Маленький ребристы стаканчик одиноко стоял на голом деревянном столе.

– За здоровье его величия, доктора права, известного гуманиста, принцепса Иллирианского Союза, великого и милосердного ублюдка Оттона! Да ляжет ему земля под ноги колдобинами на долгие годы.

Дезет поднял стакан и выпил порцию залпом – темно-чайная, огненная влага обожгла горло. Сердито затренькал единственный ценный предмет в комнате – недавно купленный на задаток пенсии уником. Стриж нехотя потянулся к прибору.

– Да.

Неопределенного пола голос оператора отдавал металлом и обидой:

– Абонент, почему вы неделю не принимали текстовые сообщения?

– Не понял…

– В вашем стандарт-контракте с компанией сказано, что мы не доставляем вам данные текстового приема, пока вы не запросите их сами. Вы обязались забирать их раз в три дня и исчезли на неделю. И что прикажете делать с избыточной информацией? По правилам автомат уже должен был удалить ее, не знаю, какой технический стих заставляет сайбер-Систему тщательно хранить ваши бросовые сообщения. Я делал профилактику уником-сети и обнаружил эту странность. Мне пришлось вмешаться, взяв управление на себя.

Стриж потер виски.

– Простите, Разума ради. Я понятия не имел, что мне кто-то пишет.

– Всего неделя – и уже нарушения. Вы бывший военный? Льготный клиент… Таким следует быть более аккуратными – мы вас обслуживаем в убыток себе. Стало быть, вы не возражаете против удаления?

– Нет… Впрочем… Постойте! Много там писем?

– Одно.

– Тогда включи передачу, парень. Забираю.

Оператор что-то недовольно пробормотал, отсоединяясь. Экранчик уникома ожил, высветив идентификатор отправителя – длинный, совершенно незнакомый номер. Строчка идентификатора убежала вверх, уступая место дате и тексту сообщения. Дезет ощутил резкий толчок – сердце, затрепыхавшись, уперлось в ребра, он с удивлением смотрел на четкую, жесткую, лаконичную запись недельной давности:

SOS!!!

– Космос и Разум…

Стриж списал номер на оборотную сторону неоплаченного счета, погасил экран, убрал коньяк.

– Не может быть… Ерунда.

Он сорвался с места, дошел до двери и тут же вернулся к столу.

– Спокойно, Стриж, спокойно. Это ловушка. Это мог послать кто угодно. Прето. Агенты Оттона. Случайный шутник. Тебя надувают, парень. Не надо дергаться.

Дезет переждал, пока успокоится зачастивший пульс, не торопясь встал, с трудом сохраняя маску спокойствия и вышел во двор.

– Леди Полина!

– Что, мастер Дезет?

– Я отлучусь ненадолго, присмотрите за Ниной. Вы можете взять ее к себе в дом? Мне так будет спокойнее.

– Давайте девочку сюда.

Стриж поднял ребенка на руки, передал в сильные, широкие руки прачки, потом, чуть подумав, перебросил через заборчик и собаку.

– Ну, я пошел.

Он отпер калитку, вышел на пыльную, узкую, мощеную битой плиткой улицу. Редкие кроны пирамидальных деревьев не трепетали – над нищей окраиной Порт-Иллири застыло томительное безветрие. Смог каров, казалось, повис в воздухе навек. “Мне надо срочно войти в сайбер-сеть. И ни в коем случае не через свой уником,” – подумал Стриж. “Я мог бы пожаловать в публичный университет, но что-то мне говорит – светиться не стоит. Пожалуй, ныне я склонен доверять таинственным голосам. Итак, университет отпадает. Офисы уником-сетей тоже. Что, если…”

Он круто развернулся и широко зашагал на юго-запад, в сторону складов и портовых контор. Вскоре избитая мостовая кончилась, сменившись плотно укатанной грунтовой дорогой. Район трущоб разительно отличался от фешенебельно-имперской роскоши центра Порт-Иллири – никаких арок, портиков, фонтанов и статуй. Хибары из дешевой псевдо-фанеры громоздились в два этажа, кое-какие из них заметно завалились и сейчас стояли, поддерживаемые толстыми подпорками, на которые явно пустили обрубки украденных в порту балок. В трущобах шла своя, осторожная и диковатая жизнь. Солнце едва перевалило к полудню, но группки молодых мужчин, слонявшихся без дела, попадались там и сям. Некоторые покуривали в тени, прислонясь к ветхим стенам, двое сосредоточенно возились у полуразобранного, в ободранной краске кара со сбитыми идентификаторами. Эти двое нехотя оторвались от работы и проводили Стрижа настороженными взглядами.

Поперек узких улиц, от дома к дому протянулись веревки, провисшие под гроздьями мокрого белья. Витали ароматы пеленок, сомнительной выпивки и пережаренного лука. В подвальчиках нечто копошилось, то ли в полуподземных этажах держали дешевый нарко-блудоторий, то ли там промышлял сомнительными пси-наводками нелегальный сенс. Из обшарпанных дверей то и дело выныривали потертые субъекты с остановившимися глазами и бледными лицами.

Стриж шел мимо, стараясь не смотреть по сторонам. Публика такого сорта обычно воспринимала прямой взгляд как вызов на драку. Ближе к морю хибары поредели, сменились пустырями, длинными сараями из рифленого металла, аккуратными, безликими домиками портовых рабочих. Приближались доки. Дезет остановился, припоминая дорогу. Справа маячил покосившийся, заляпанный грязью и высохшими брызгами дождя указатель:

СЕСТРИНСТВО СВЯТОГО РАЗУМА.

Храм N 11

Он двинулся напрямую, перепрыгивая через вырытые кем-то, да так и забытые канавы. Храм оказался маленьким, выстроенным из пенобетона зданием с плоской крышей. Молитвенный дом, общежитие монашек и небольшую площадку для каров окружала изгородь из металлической сетки с низкими, запертыми на задвижку воротами. Стриж вздохнул и придавил кнопку звонка. Ему открыла молодая монашенка – некрасивая, изможденная рыженькая девушка в лиловом колпаке.

– Могу я видеть мать Наан?

– Она принимает кающихся.

Дезет подавил улыбку – воскресший пережиток древних культов Матери, обычай ставить исповедницами пожилых целомудренных женщин, представлялся бывшему сардару чрезвычайно забавным.

– Может быть, она примет меня?

– Вы хотите исповедоваться?

“Нет,” – подумал Стриж и утвердительно кивнул.

– Да, разумеется!

Монашка провела Дезета в легкий сумрак маленького храма и степенно указала в сторону зашторенной кабинки.

– Туда.

Стриж отдернул шторку. Свет падал откуда-то слева и сверху, широкое решетчатое окошечко благоразумно отделяло кающихся грешников от исповедницы.

– Добрый день!

– А, это вы…

Стриж поневоле поежился – желтые, словно у совы глаза монашенки не мигая, смотрели сквозь решетку.

– Простите, мать Наан, мой невольный грех – я обманул вашу служку. Мне не нужна исповедь, но у меня есть просьба… Вы принимаете смиренные просьбы закоренелых грешников?

– Чего вам надо, святотатец?

– Можно мне воспользоваться вашим выходом в сайбер-сеть? Клянусь душой – ничего противозаконного. Просто частное дело. Я хотел бы разрешить его наилучшим образом. Быть может, святая атмосфера этого дома…

Монашка прервала его резким жестом сухой руки.

– Хватит! Не глумитесь над тем, чего не понимаете. Роза! Роза!

На крик поспешно явилась уже знакомая Стрижу рыжеволосая послушница.

– Проводи мастера Дезета. Нет, не на выход – в читальню, пусть воспользуется моим терминалом. Потом покажешь ему выход. И позаботься, чтобы он не остался здесь дольше положенного.

Роза в лиловом колпаке, смиренно опустив раскосые козьи глаза, засеменила куда-то вглубь храма.

– Сюда.

Стриж вошел в убогую комнатушку, заставленную шкафами с духовной пищей – отсутствие пыли на томах проповедей указывало на то, что ими пользовались довольно часто. Терминал сайбер-сети притулился в углу. Дезет устроился на колченогом стуле. Монашка, по-видимому, и не собиралась уходить.

– Подождите снаружи, Роза.

Девушка нехотя вышла. Стриж вытащил из кармана смятую бумагу, распрямил, разгладил ее на столе.

– Система, готовность! Раздел “Уником-справочник”, ключ 12738465, поиск абонента. Старт!

Старый сайбер долго молчал. Потом выплюнул на экран обведенное тонкой ретро-виньеткой сообщение:

“Абонент не поименован. Уником-точка установлена в автомобиле, зарегистрированном на территории Каленусийской Конфедерации”.

– Отбой.

“Разум и Космос, это она,” – подумал Стриж. “Доказательства минимальны, но мне достаточно и этого.” Он выглянул, отодвинул стул от терминала и устроился так, чтобы в окно было видно пыльную дорогу, сетку ограды и наглухо закрытые ворота.

“Итак, с ней что-то случилось,” – сказал он сам себе. “Я не буду гадать, что именно, примем это как данность. Записка – предупреждение об опасности, учтем и запомним. Но это еще и крик о помощи. А теперь, птица Стриж, пришла пора принимать решение – кому и зачем мы будем помогать…”

Дезет на минуту закрыл глаза, потом открыл их – за окном ничего не изменилось, только к воротам робко подошла стайка худых, пыльных кур.

“Не будем обманывать себя, мое первое побуждение – рвануть туда. Но только стоит ли прислушиваться к первым побуждениям, а? Ты гоняешься за иллюзиями, птица Стриж – леди-сострадалистка тебя не любит. Точнее, она любит каждого, кто чувствует себя паршиво, и ровно столько времени, сколько он чувствует себя паршиво. Она не виновата, такова ее ментальная природа.”

Дезет выглянул в окно – никого. Куры сгрудились в кучку, явно собираясь штурмовать ограду.

“Любой сострадалист – человек извращенной природы, он замкнут на ощущения своего пси, он ловит обрывки чужих жизней, ниточки мыслей, клочья мечты. Я нулевик, я для нее феномен-загадка, она не может меня прочитать и отставить в сторону. Только поэтому ее интерес продержался чуть подольше. Как ты думаешь, Стриж, чем она занималась, когда тебе грозил эшафот? Когда тебя замели в прето и проверяли на детекторе лжи? Когда ты стоял перед Оттоном Иллирианским, отказываясь по холуйски отвечать нашему жизнерадостному маньяку? А?”

Куры успешно влезли на гребень сетчатой ограды и теперь победно обозревали окрестности.

“Сострадалист милосерден, в этом его бесконечное обаяние. Но он же идеальный эгоист. У нашей Джу великое качество – она, совсем не затрачивая усилий, умудряется каждого встречного призвать на службу себе… Итак, что я сейчас буду делать? Я сейчас пойду к Наан, скажу ей спасибо, потом вернусь домой и забуду об этом деле. Или нет – я буду помнить только о потенциальной опасности. Кто предупрежден, тот вооружен. Спасибо. Спасибо вам, Джулия Симониан…”

Стриж встал, ощущая тупую усталость, и пошел к выходу.

– Роза!

Послушница явилась словно из пустоты.

– Проводи меня. Тебе же так велела мать Наан?

Дезет вышел во двор. Пыльные суматошные куры нашли возле засохшей лужи заблудившегося на асфальте червяка и сейчас жадно рвали его на части. Стрижа почему-то замутило от безобидного зрелища. Он прошел к воротам, расшвыривая прожорливых клуш пинками.

– Не стой как чучело, открой калитку.

Девушка с козьими глазами поспешно отдернула засов и, испугано приоткрыв рот, уставилась на Дезета.

“Что я делаю? Что я говорю? Я схожу с ума,” – подумал Стриж. Он помедлил перед распахнутыми воротцами.

– Наан все еще в исповедальной?

– Да, мастер Дезет.

– Отведи меня обратно – я забыл ее поблагодарить.

Под своды храма Стриж вошел решительно, свет в кабинке падал все так же, сверху слева, бросая решетку теней на бледное лицо монашки.

– Это опять вы?

– Простите, леди Наан, мне нужен совет.

– “Мать Наан”.

– Пусть будет так, но совет мне нужен все равно.

– Я не советую без исповеди.

– Какой холеры! Поймите, госпожа, я атеист. Совет мне и в самом деле необходим. Может быть, мы не будем разыгрывать пародию на религиозные обряды? Я не хочу осквернять вашу веру своим лицемерием.

– Тогда отправляйтесь за советом в другое место.

– Отклоняется. Я доверяю именно вам.

– Вы хотите пользоваться Храмом для своих моральных нужд, но не желаете уважать установленные здесь обычаи.

Дезет устало вздохнул.

– Ладно. Если так положено, раз вы не цените собственное время и спокойствие, я расскажу вам кое-что о себе. Я буду считать это рассказом, вы можете считать исповедью. Лады?

Монахиня кивнула.

– Ради торжества Святого Разума Церковь разрешает компромиссы.

– Да будет так. А теперь начнем. Несколько лет назад, на войне, я расстрелял женщину…

* * *

Когда Стриж закончил рассказ, мать Наан пожала угловатыми птичьими плечами.

– Вы думали меня удивить?

– Все это не так уж ординарно.

– Те, кто прошел через Межгражданский Конфликт, приходят ко мне и не с таким. Ваша история прославилась лишь потому, что вы “нулевик”, и дело раздули каленусийские газеты. Так что не вижу причин заноситься. Но я вас не оправдываю, то, что вы и ваши люди сотворили с крестьянами – настоящая мерзость.

– Я расплатился за все по их правилам.

– Вашими страданиями мертвых не поднимешь.

– Я знаю.

– Вы хотели совет?

– Да.

– Тогда спрашивайте.

Стриж рассказал о уником-сообщении, не скрывая зыбкости предположений. Монахиня, выслушав, в сомнении покачала головой.

– Вы просто хотите спасти кого-нибудь, надеетесь зачеркнуть этим собственные убийства?

– Да. Нет. Я не знаю.

– Отправившись туда, вы снова вступите на роковой путь насилия.

– Так что мне делать – позволить им убить девушку?

– А как вы думаете остановить этих неизвестных?

– Любыми способами. На месте будет видно.

– Тогда лучше оставайтесь в Порт-Иллири и предоставьте ход событий Разуму. Без его воли и волос с головы не упадет. Не творите насилия в ответ на насилие. Жизнь любого человека равно бесценна. Я не могу дать вам отпущения, пока вы не согласитесь с этими тезисами.

Стриж поразился сам себе – впервые за последние месяцы он ощутил приступ самой настоящей, нерассуждающей, бурной ярости.

– И за такими советами я к вам пришел?! Холера на вас, святоши! Насилие было всегда. Вы живете в уюте и безопасности, укрывшись стеной обителей, вам дела нет до тех, кто в крови и дерьме отбивает посягательства на ваш замкнутый мирок. Семь лет назад, в Ахара, мои люди поймали мародера. Он обдирал амуницию с тел, заодно промышляя грабежами беженцев. Где-то в поле этот человек поймал каленусийскую женщину, старуху, простите, леди, такую, как вы. Он перерезал ей горло для удобства и надругался над трупом. Парни застукали его как раз за этим занятием. Я расстрелял его, на месте, как будто убрал грязь. Так что скажете – я и в этом убийстве должен раскаиваться?!

– Жизнь любого человека…

– Оставь мы ему жизнь, следующей жертвой могли стать вы сами, вы, леди Наан. Ему все равно – у ублюдков нет национальности. Хватит! Меня мутит от вашей убогой проповеди ненасилия. Есть люди, которые заслужили смерть безо всяких отговорок, справедливость я предпочитаю милосердию…

Наан гневно сверкнула желтыми как у совы глазами.

– Ага, для других. Но не для себя.

– То есть?

– Когда-то вы приняли помилование от каленусийских сенаторов, предпочтя их милосердие объективной справедливости.

Дезет чуть не подавился.

– Спасибо за сравнение, это прямо в точку. Все. Я ухожу. Отпущения вы мне не дадите, отлично. Оно мне, собственно, и не нужно – я атеист. Ваш милосердный, святой совет сидеть сложа руки, пока погибает человек, я тоже отвергаю. Может, я нераскаявшийся грешник, но я не предатель.

Он выскочил из маленького храма под вечереющее небо. Ветром нагнало груду туч, донышки облаков отливали тревожным багровым светом. Он прошел через площадку к калитке, жадная стая кур бесследно исчезла. Послушницы не было нигде, Дезет сам отодвинул засов.

– Эй, постойте!

Он оглянулся. Размытый сумерками силуэт монахини замер на пороге храма.

– Вернитесь, мастер Дезет!

– Не хочу.

– Пожалуйста. Я вас настойчиво прошу задержаться.

Стриж нехотя остановился.

– Ну и?

– Посмотрите сюда. Это вам следует взять с собой.

Стриж равнодушно отвернулся.

– Я не ношу на себе культовых предметов, матушка.

Наан укоризненно, без злобы, вздохнула:

– Вы хотя бы взглянули, упрямец, прежде чем отвергать. Вам же не на что уехать в Каленусию. Это чек. Деньги из свободных средств обители.

Стриж растеряно повертел в руках гладкий пластиковый прямоугольник.

– Спасибо. Чем я вам теперь обязан?

– Ничем. Впрочем… Не вертитесь, постойте спокойно – я хочу благословить вас… Вот так. А теперь – ступайте, сын мой. И пусть ваш путь определяет Разум.

Дезет на секунду склонил голову, подождал, пока сухая фигурка монашки не исчезнет за дверью, потом выпрямился и вышел на дорогу. Свинцовые облака почти совсем затянули горизонт, сумерки повеяли холодным, сухим осенним ветром, на изрытой дороге невесть откуда набежавший маленький смерч крутил облако пыли и мусора. Стриж, не обращая внимания на уколы песчинок, подставил лицо ветру. Вдали немо и грозно сверкнуло. Через полминуты раздался приглушенный раскат грома. С моря принесло свежее дуновение влаги, йодистый запах водорослей.

“Мне надо идти,” – подумал Стриж. – “Мне еще предстоит долгая дорога. Ночью придет циклон.”