Тук-тук-тук. Море шумит, потрескивает обшивка яхты. Кто-то снаружи осторожно трогает дверь, но она не заперта.

Девушка заходит. Полуденное солнце снопом лучей бьет в хрустально-чистый иллюминатор. Король сидит, уронив голову на скрещенные руки, рядом, на крышке стола, лежит каленусийского образца уником.

– Вэл!

– А?

Туман сна медленно уходит из сияющих глаз псионика.

– Ларис?

– Ты хотел излучатель, любимый – я взяла его из стола у дедушки и отдала тебе. И ничего не спросила, и никогда не спрашивала, потому что раньше всегда верила тебе. На рукаве твоей рубашки кровь. Где ты был этой ночью, Вэл?

…Король вздрогнул и проснулся. Поднял отяжелевшую голову. Старый кошмар псионика – сон во сне, а во сне еще один сон, медленно и неохотно отступил, оставляя за собой жажду и гнетущую тоску.

В забрызганный штормом иллюминатор пробивались мутные отблески пасмурного заката. «Я проспал весь день прямо на кушетке, не раздеваясь. Уником разбудил бы меня. Но он не разбудил, значит, Стриж до сих пор молчит. Консул луддитов выжидает, а мое время мучительно уходит по капле. Через несколько часов в претории хватятся Рикса. Марку все рвано – он просто расскажет то, что видел. Потом они возьмутся за меня, и мне придется или умереть, или выдать иллирианских ивейдеров. По логике вещей, ребята Гиены преступники, но мне их жаль, тут явно проглядывает след Цертуса. Он обманом и давлением собирает всех псиоников Геонии – мы ему нужны для каких-то грязных дел. Поэтому Цертус не уничтожил меня сразу, хотя мог. Принцепс стар, принцепс принимает наркотик – следы этого на лице его величия не заметит разве что слепой. Отгон наверняка много раз входил в Систему. Если так, выдав ему Гиену, я сыграю на руку Цертусу, такое противно совести, после этого я не смогу остаться Воробьиным Королем».

Волны били в корпус яхты.

«Разум Милосердный. Хоть бы отозвался Стриж», – попросил-помолился про себя Король.

В переборку на самом деле, а не во сне постучали. Вэл бесшумно подошел к двери. С той стороны опасности не было – только легкая чужая тревога. Далькроз придавил кнопку замка и повернул ручку.

– Добрый вечер, Ларис.

Ларис Гонтари светилась блеском той красоты, которая создается сочетанием даров богатства и природы. Волосы цвета воронова крыла доходили до середины высокой шеи. Иллирианка сменила платье на белое. Тонкая ткань струилась по сильной и стройной фигурке. Загорелая кожа отливала золотом.

– Прости меня, я потерял излучатель твоего дедушки.

– Ерунда, у него осталось еще много излучателей. Наверное, целых сто. А у тебя на рукаве настоящая кровь.

– Мы подрались на улице.

– Тебе нужна помощь?

– Ранили не меня.

– Тем лучше.

– Ты беспощадна, словно море.

– Я дочь и внучка воинов, такая же, как ты – Король. Уником молчал, плескалось море. Вэл засмеялся, принимая игру.

– Наверное, наши предки частенько пускали кровь друг другу.

– Чтобы как следует понять душу человека, нужно противостояние. Послушное привычно, привычное неинтересно.

Король нахмурился, преодолевая языковой барьер. Иллирианская фраза имела двоякий смысл. «Противостояние» можно истолковать и как «объединение» – все решал контекст.

Юная леди Гонтари села на кушетку, рядом с Вэлом. Не очень близко, но так, чтобы ее плечо оказалось рядом.

– Я хочу пить. У тебя есть сок?

– Можно послать сайбера.

…Она пила оранжевую жидкость мелкими глотками, а потом сказала просто:

– Ты уезжаешь… Я не сенс, но море и птицы рассказали мне все. Ты можешь еще хоть немного остаться в Порт-Иллири?

– Нет, не могу.

– Тогда пусть будет тверда твоя рука и легка дорога. А я стану ждать тебя, даже если ты не вернешься. Сколько часов у нас с тобою?

– Не знаю. Я не уйду, пока не сработает уником. Мне нужен только сигнал – послание от друга.

Веер брызг стегнул стекло иллюминатора. Далькроз отпил из второго бокала, ощутил холод хрусталя и горький привкус. Алкоголь? «Мне нельзя напиваться, это на время искажает пси». Король неуверенно наблюдал, как смещается грань реальности. Где-то на задворках сознания блеснула терракотой воронка Оркуса, четкий контур каюты поплыл. Море исчезло. Пели несуществующие цикады, пахло горькой полынью, всходило над степью оранжевое мохнатое светило, дым горящих домов стлался по земле, метались и падали темные фигурки беглецов.

«Алекс, поторопись», – мысленно позвал Далькроз. Горы на западе подпирали низкий свод облаков, давили, нависая, плоскую равнину, о них бессильно разбивался ментальный эфир.

«Стриж нулевик, он не разобрал бы моих мыслей, даже если бы стоял рядом, в двух шагах». «Опасность».

Воронка Оркуса материализовалась и придвинулась, лава обдавала жаром лицо, где-то сыпались камни, основа гор дрогнула так, что мир пошатнулся. Кошачий силуэт маячил неподалеку – неуловимый, скользкий, черный, будто литой… Кошка смеялась. Кислород сгорал в огне лавы, Вэл торопился дышать, но воздух легко ускользал из легких в ничто, в пустоту, среди которой медленно и уверенно шевелились серые нити…

– Вэл, очнись! Что с тобой?

Король открыл глаза. Над ним склонилось прекрасное встревоженное лицо Ларис Гонтари.

– Тебе плохо?

– Нет, мне просто очень и очень странно. Где-то изменилась природная пси-активность.

– Я помогу тебе. Не двигайся.

Девушка уверенно положила руки на виски Короля. Это не была пси-наводка – что-то другое, завораживающее, древнее и непонятное – на грани гипноза, обаяния и колдовства. Нити не возвращались. Воронка Оркуса исчезла. За хрупкими переборками ласково шевелилось сонное море. От иллирианки пахло шелком, цветочной эссенцией и соблазном. Она прижалась губами к губам Вэла.

– Вот и все. Я прогнала твою боль. Я тебе нравлюсь?

– Ты само совершенство.

– Я обожаю тебя, потому что ты не такой, как все.

– Вот еще какие глупости. Не надо меня любить.

– Почему?

– Потому что я люблю другую девушку.

– Неважно. Пусть будет другая или другие. Своего Короля я согласна делить…

У Ларис были тонкие, но сильные руки и высокая грудь воительницы. Она притянула Короля поближе и вскрикнула, как морская птица. Длинные ноги обвились вокруг талии Вэла. Девушка закусила губы, ее темно-синие глаза с расширившимися зрачками неподвижно смотрели в сумерки.

В два часа пополуночи шторм усилился. Где-то мигала багровая лампа – отблески цвета крови отражались в круглой раме иллюминатора. Вэл проснулся разом от странного, короткого звука – иллирианки рядом не оказалось, он широко открыл глаза, но не увидел ничего, кроме ритмичного мигания маяка.

– Ларис?

Далькроз встал и на ощупь нашел лампу – она не включилась ни от ментального сигнала, ни от кнопки, ни просто так.

– Ларис?

Король отбросил ментальный барьер, и его окатило волной чужого, на грани паники, страха. Он вытянул руки и нашел гладкую дверцу шкафа, дверца нехотя отворилась. Внутри пахло дорогим деревом. Старая, еще времен Консулярии, одежда упала с крючьев и небрежной грудой валялась на дне. Вэл отыскал куртку и нашарил в кармане компактный полевой фонарь. Конус света озарил беспорядок в каюте и кое-как пригасил кроваво-красное полыхание маяка.

– Ларис?

Она стояла возле двери – высокая, сильная, совершенно нагая. Загорелая кожа светилась смуглым золотом.

– Ты хочешь уйти? Почему ты не разбудила меня, Ларис Гонтари?

Иллирианка не проронила ни слова. Бесполезная связка отмычек валялась возле босых, с перламутровыми ногтями, ног.

– Ты, наверное, не заметила, что я закрыл дверь ментальным кодом? Я сам про это позабыл. Чем ты поила меня? Это был не сок. Наркотик? Почему ты молчишь?

Девушка отбежала в сторону, не позволяя Королю подойти, и встретила его прямым, сильным ударом в лицо – Вэл едва успел уклониться.

– Если ты, негодяй, дотронешься до меня, я позову охрану. Тебя обвинят в изнасиловании.

– Да я к тебе даже и близко не подойду, сейчас открою замок, и ты уйдешь… Что случилось? Что ты натворила?

Ларис молчала и глядела куда-то в сторону, ее мысли прочитать не удавалось – все застилала ненависть пополам со стыдом.

Король догадался сам и осветил оставленный на столе уником, прибор оказался разбитым всмятку. Кто-то старательно расплющил хрупкий корпус тяжелой вазой.

– Зачем?

В темно-голубых глазах девушки стояла злоба.

– Ты теперь не дождешься сообщения от друга.

– Но оно было?

– Не скажу.

Вэл шагнул поближе. Иллирианка молча уклонилась и снова сильно, как боец, ударила, вскользь задев отпрянувшего Короля по губам.

«Она блефует и не закричит, потому что боится скандала, – внезапно догадался Далькроз. – Здесь вам не свободная Каленусия. У иллирианских аристократов строгие нравы. Она сама ко мне явилась, общественное мнение окажется не на стороне леди Гонтари».

– Не бойся, я не собираюсь портить твою репутацию. Видишь? Дверь открыта. Никто ничего не узнает. Что бы мы ни натворили, одевайся и уходи.

Ларис подняла с кресла мятое белое платье и быстро оделась.

«События повторяются. Меня опять попыталась обмануть женщина. Только это уже не несчастная перепуганная Вита».

– Почему так все вышло?

Иллирианка остановилась на пороге. Губы ее дрожали, лицо красавицы исказилось.

– Потому что я тебя ненавижу.

– За то, что я псионик?

Наследница Гонтари приглушенно и горько захохотала.

– О нет. То, как ты умеешь дотрагиваться до разума и Души, скорее говорит в твою пользу, мерзавец. Я ненавижу тебя за то, что ты каленусиец. Такие, как ты, десять лет назад убили моего отца.

– Тогда шла пограничная война, и ты, и я были совсем детьми.

– Я ненавижу тебя и за то, что прето Порт-Иллири угрожало мне арестом деда, чтобы заставить переспать с тобой. Им понадобилась шпионка у тебя в постели.

– Надо было сказать мне правду, мы бы что-нибудь придумали вдвоем.

– Придумали? «Мы»?!

Темно-голубые глаза Ларис нехорошо блеснули.

– Вот за это я тебя ненавижу больше всего – за то, что ты мне все-таки нравишься. За мое унижение. За то, что ты меня безнадежно не любишь. За то, что ты легко согласился на все. Ты был не против того, чтобы я покорно делила тебя с твоими случайными девками в Каленусии. Ты самодостаточный и гордый – тебе плевать на все, кроме твоей идеи фикс. Голодранцы ивейдеры, ментальная война и Цертус – вот настоящая любовь Вэла Далькроза. Ты… Ты…

Король уже оделся и застегивал магнитную пряжку на ботинке.

– Мне очень жаль, Ларис, что так вышло. Конечно, во всем виноват только я один. В любом случае не стоит поднимать шум вокруг махинаций прето и вредить твоей чести. Репутация леди Гонтари не пострадает, если, конечно, ты перестанешь так громко вопить.

Иллирианка замолчала и повернулась спиной к нему. Король пошел прочь, но остановился на пороге.

– Так что все-таки было в том самом сообщении, которое ты уничтожила?

– Я его не читала.

– Неправда, ты слишком любопытна.

– Оно было закодировано.

– Еще одна ложь – мой уником расшифровал письмо автоматически.

Ларис обернулась, по ее щекам обильно текли настоящие слезы.

– Будь ты проклят, Король. Я желаю тебе неверия. Чтоб ты от каждого ждал предательства и никогда не ошибался в этом.

– Сильно сказано и заслуженно. Только проклятие уже запоздало. Меня и так предали все, кто только смог.

– Пока еще не все.

– Я на самом деле прочитала письмо. Консул луддитов тебя не забыл. Друзья твоего друга будут ждать тебя в нейтральных водах, возле Пустого острова. Этой ночью.

Они думают, ты возьмешь яхту, они уже выслали самолет. Только не надейся – мой катамаран ты все равно не получишь, консул решит, что ты струсил и передумал. Твой шанс сорвался, выдуманный Король.

– А я и не прошу катамаран. У меня найдется обычный виндсерфер, думаю, хватит и его. Ветер как раз с удобной стороны.

– Ты не сумеешь доплыть туда на виндсерфере – подохнешь в воде. Никто бы не смог!

Далькроз молча вышел в ночь. Он не стал будить Марка. Яхту болтало, морские брызги ударили каленусийца в лицо. Вэл отыскал в ящике свой гидрокостюм, вытащил из отсека доску и парус, Ларис в белом платье, словно статуя мрачного демона, маячила на пороге каюты, мокрые черные волосы прилипли к ее щекам.

– Прощайте навсегда, моя суровая леди. Уходите к себе, а то простудитесь.

Уже перелезая через борт, Король заметил, что иллирианка безудержно плачет.

– Ты мог бы остаться. Не разменивайся на глупости, Вэл.

– Для кого-то глупость, для кого-то долг.

– Принцепс Оттон болен и скоро умрет, это откроет большие возможности в Порт-Иллири. Его прето отвратительны, но и с ними можно примириться – пока, на время. Такие выскочки приходят и уходят, а великие роды остаются. По крайней мере, наш семейный статус достаточно высок. Ненависть иногда превращается в свою противоположность. Может быть, ты останешься?

– Нет.

Ларис подошла поближе и перегнулась через поручни. Король отплыл на приличное расстояние, но все-таки расслышал ее последнее «прости»:

– Чтоб ты утонул, каленусийский подонок!

…В ту ночь я спал как убитый – качка вымотала меня, шторм колотил в борт «Белого Дельфина». Много позже я узнал, что поиски были. Наверное, если бы он попытался уехать легально, Оттон не стал бы слишком сильно противиться, но Вэл с его сверхъестественной интуицией знал, что счет времени в деле Цертуса идет на сутки, даже на часы.

Словом, он сделал то, что сделал, и подробности уже не узнает никто. Береговая охрана привыкла к одинокому смельчаку, наверное, они не ожидали побега. Поначалу искали живого, потом – тело. Конечно, безуспешно, море тогда скрыло все – и легенду, и правду. Помню, как я ругался от отчаяния и не мог прийти в себя от нелепости случившегося.

Далькрозы – аристократическая фамилия. Ему устроили даже что-то вроде роскошных похорон. Не знаю уж, что они сунули в контейнер с «телом». Наверное, там была пустота. Эта пустота и горела на погребальном костре, а я, не понимая ни слова по-иллириански, оттесненный чужими спинами, неумелый и не нужный никому, стоял в стороне и стоически глотал слезы.

Я видел, как шел за гробом адмирал Гонтари, слышал, как он произнес несколько непонятных слов. Его красавица внучка повязала вокруг шеи прозрачный темный шарф – легкий компромисс между не вполне уместным трауром и невежливым равнодушием.

Они шли и шли мимо меня – черные с золотом мундиры прето, туники цвета базальта, коричневых тонов дорогие платья иллирианских аристократок. Ритуальные капюшоны покрывали гордые головы, и я не видел лиц. Там была пустота. Ни мысли, ни эмоций.

Я видел только костюмы и руки – девичьи пальчики, гибкие, белые, мягкие, словно черви. Когтистые лапки старух. Сильные, уверенные ладони властных мужчин.

Только тогда я понял, что он был для них предателем. Не Иллиры – ведь Вэл никогда не был иллирианцем. Не биологической природы человечества (среди этой аристократической братии наверняка затесались псионики). Он был предателем, потому что не захотел стать частью элиты. Для моего друга быть избранным значило нести груз предназначения, да и чего можно ожидать от идеалиста в восемнадцать лет?

Здесь с вежливыми гримасами сочувствия хоронили паршивую овцу из стада. Даже не ее, а только символ – деревянный ящик, наполненный пустотой. Наверное, они считали его дураком. Может быть…

А я ненавидел их.

Безродный каленусиец смотрел в благопристойные спины аристократов и не мог найти слов, чтобы послать их обладателей в Оркус.

Потом я повернулся и грубо ушел с церемонии, не дожидаясь конца.

На меня косились. Какая разница? Душа моего убитого друга не витала над этим местом – тут обосновалась одна только ложь…