Вэл очнулся от сна под мерный, грустный и успокаивающий шум дождя. Стояли сумерки – то ли утро, то ли вечер, не поймешь. В отрытую форточку свежей струей вливался чистый воздух, пахло озоном.

Сознание вернулось полностью, а с ним и ставшая почти привычной боль. Уколы доктора не причинили вреда, скорее помогли, но на израненной спине как будто разложили небольшой жаркий костер. Воробьиный Король попытался стряхнуть несуществующие угли, но стало только хуже. Тогда он решил отвлечься, рассматривая окно – толстые жгуты воды оплетали стекла, заслоняли бесконечно далекий и равнодушный внешний мир. Под ударами капель монотонно гудела тонкая крыша одноэтажного госпиталя.

Вэл прижался лицом к больничной подушке. Действие пси-наркотика кончилось – он ясно чувствовал приглушенные шлемами ауры охранников. Шлемы неплохо защищали владельцев от боевой наводки, но сейчас не мешали ловить пестрые отблески эмоций. И только мысли не мог прочитать Воробьиный Король.

В душах охранников не кипела ненависть, не было и явной злобы, только настороженность и деловитое прилежание. Жандарм у внешней двери к тому же сильно устал и должен был вот-вот заболеть. Король чувствовал его неловкость и затаенную, скрываемую даже от себя слабость.Двое в коридоре выглядели скорее нейтрально, скука и ощущение ожидания. Четвертый солдат, у двери палаты, испытывал явную, искреннюю и пронзительную жалость.

«Он очень жалеет меня, – подумал потрясенный Далькроз. – А я так хотел бы убить себя наводкой, но не сумею это сделать. Их врач подлечит меня, и мучения начнутся сначала. Мне не стоило бы есть, потому что так я быстрее умру, но голод мешает сосредоточиться. Я не должен расслабляться, иначе…»

По направлению от двери к кровати прошаркали старческие шаги. Вэл нехотя оторвал от подушки подбородок. Старуха в лиловом монашеском колпаке ордена Разума подошла вплотную к кровати и опустилась на пластиковый стул для посетителей. В сумерках ее желтые птичьи глаза сверкали, словно драгоценные камни.

– Меня зовут мать Нэн. Ты бы поел чего-нибудь. Хочешь бульону?

– Спасибо, я уже сыт по горло и ничего есть не буду. Старуха укоризненно покачала головой:

– Ты ведь пятые сутки отказываешься. У самого глаза запали.

Она сильными руками приподняла Короля и устроила его поудобнее. Потом взяла с нетронутого подноса закрытую крышкой миску и отыскала ложку.

– Меня уже попытались разок кормить насильно. Оставьте человека в покое, сударыня, я не хотел бы безобразно плеваться при монахине.

Монашка засмеялась коротким старческим смешком, остроконечная шапочка мелко тряслась. Король стиснул зубы и попытался уклониться, но Нэн ловко придержала его за подбородок.

– Ничего, ты только глотай, я потерплю, а то я в своей жизни плевков не видела… Ты, паренек, не станешь ведь молотить кулаками старуху?

– Я сейчас не в бойцовской форме, святая мать, но это не значит, что всякому позволено нарушать мои права на выбор формы протеста…

Монашка воспользовалась этой репликой и опять проворно сунула ложку в рот Короля.

– Съешь еще. Или, может, хочешь мяса? Король рванулся, отбрасывая ее руку.

– Поймите, я хочу только одного – умереть! Вы мешаете мне, матушка, вашим принудительным милосердием, я не нуждаюсь в вашей дурацкой жалости.

Старуха покачала головой, ее смутно очерченная лиловая фигура наклонилась над Вэлом.

– А Крайфа ты не бойся, – прошептала старуха в самое ухо Короля. – Ночь длинная, но когда-нибудь да проходит, он скоро от тебя отступится. Крайф сам боится, и Оркус тащится по следам его, и паутинка та прочная. Ему бы бежать со всех ног, но куда побежишь от себя?

– Чего-чего?!

– Крепки были скалы Лимба, да и те рухнули, так тебе ли, парень, бояться чокнутого генерала?

– Уйдите. Вы сумасшедшая старая леди.

– Ты только слабины ему не показывай, о смерти и всяких глупостях не думай и не говори, а сейчас ешь, ешь, а потом спи – тебе это пригодится.

Король опустился щекой на подушку.

– Как вы сюда попали? Вас прислал медик или подослал сам Крайф?

Старуха не ответила, ее лиловый силуэт растекся, сливаясь с темнотой. Дождь за окном прекратился, только в отдалении глухо и грозно рокотал гром, словно кто-то нехотя перекатывал огромные камни.

«Добрый» охранник, знакомый сержант (тот, что чаще других караулил у самых дверей), заглянул под утро.

– Эй, парень, ты не спишь?.. Молодец, суп съел, значит, одумался и перестал изображать дурака. Теперь продолжай в том же духе.

Сонный пациент промолчал, довольный страж повернулся и пошел прочь, прихватив поднос с пустой гремящей посудой. Король окликнул его уже на пороге:

– Эй, постойте, погодите!

– Чего, парень? Довести тебя до сортира или сам дотащишься?

– Я вовсе не про это. Мне нужно видеть мать Нэн.

– Кого-кого?

– Мать Нэн из ордена Разума, ту старуху, которая приходила поздно вечером.

Сержант нахмурился, покачал головой и крутанул пальцем у прикрытого пси-защитой виска.

– С тобой и вправду перестарались ребята генерала, Голова сильно болит? На базе никогда не бывало монашек. По крайней мере, последние три года я их точно не видел. Не сомневайся, парень, святые праведницы в годах по казармам не лазят и не забыли тут ничего. Ладно, отдыхай, постарайся получше выспаться.

Сержант ушел, плотно затворил дверь, оставив пленника в одиночестве и сомнении. «Иллюзия была слишком ясная, или мне опять подсунули наркотик?». Время шло, тихо ускользая в прошлое, и несколько часов никто не вспоминал про Короля. Он поставил себе ментальный барьер, уснул без печали и тревоги, видел во сне горное озеро, утес, Виту в лодке, проспал обед и открыл глаза только тогда, когда удлинились угловатые черные тени и за распахнутой форточкой вспыхнул прощальным золотом теплый закат.

Что-то переменилось в ауре места – приглушенное рявкнул мотор, потом затих, прошуршали по асфальту колеса, о порог коротко ударили кованые сапоги.

Вэл прислушался, сквозь открытую форточку, стертые расстоянием, долетали короткие разрозненные обрывки торопливого разговора. Бойко спорили два голоса, то едва слышно, то, срываясь на крик.

– …без письменного приказа, – заявил первый голос, играя оттенками металла.

– …с присвистом… и на твои амбиции тоже положить, – уверенно ответил второй, хриплый.

– …и на приказы?

– …просношали наверху… сказал лично… с этим делом закончить.

– …задвинь в те сектора, которые…

– …через…

Вэл прислушался к поединку сквернословов и аккуратно убрал пси-барьер. Тепло вечера еще не сменилось ночной прохладой, распаленный спорщик, обозленный конфликтом и измученный духотой, на минуту стянул шлем пси-защиты, чтобы вытереть со лба пот. В этот момент Вэл понял все – мысли хриплого лежали на поверхности, они читались до того ясно, что казались оформленными в звук, движение, цвет. Король на мгновение увидел себя мертвого, с почти бескровным пулевым отверстием в левом виске. Потом черный пластиковый мешок продолговатых очертаний. Литой силуэт отъезжающего фургона. Шум мотора. Незнакомое место, похожее на заброшенный карьер. Камни. Потрепанные ветром пучки сухой травы, лучи фар, брошенный в провал длинный, перевязанный веревкой предмет.

«Это мне прощальный жест от генерала Крайфа. Но я больше не хочу умирать».

Вэл встал, не дожидаясь их прихода. Отыскал свои вещи, оказывается, они аккуратно висели в стенной нише. Кто-то выстирал и выгладил одежду Короля. Свежая рубашка тут же пристала к израненной спине и начала набираться липкой влагой. В дверь, широко улыбаясь, заглянул «добрый» сержант.

– Собирайся, дружок, за тобой приехали.

– Куда собираться?

– В лагерь-накопитель для ивейдеров. Хорошая новость, теперь с тобой будут возиться наши славные орлы – реабилитаторы. Они тебя наставят на путь истинный, выправят твои кривые мозги, и все образуется. Выметайся, гражданским придуркам нечего делать на базе.

Вэл заметил, что в ауре сержанта не мельтешили обычные для лжецов юркие цветные искорки. «Надо же, он верит в то, что мне сейчас наговорил». Король вышел из палаты. Под низким потолком, в коридоре, его ждали трое. Тяжелая пси-защита укрывала их головы, придавая незнакомцам сходство с культовыми изображениями ягуаров.

– Вэл Лоренц Август, лорд Далькроз? Вы подтверждаете свою личность?

– Да.

– Следуйте с нами. Пройдите вперед.

Король сделал шаг, но не вперед, а в сторону. Коридор за его спиной изгибался поворотом, повторяя контуры больничного здания.

– На каком основании я с вами пойду? Если вы приперлись из Службы Гражданской Реабилитации, то предъявите мне формальную повестку. Если это официальный арест, то я требую адвоката.

«Ягуары» опешили от такой наглости избитого арестанта. Ближний из них – высокий, ясноглазый, лет на пять старше Вэла, расхохотался:

– Ну, ты и башковитый умник нашелся! Сидишь в дерьме по уши столько дней, а про адвоката и бумаги вспомнил только сейчас? Обойдешься. У нас не бывает адвокатов. Руки за спину, щенок, марш вперед!

Король не стал спорить, он помедлил, рассматривая лица врагов, ловя яркие отблески чужих эмоций.

Сразу за высоким стоял второй «ягуар», постарше, коренастый, жандармский капитан, с ординарным, жестким и замкнутым лицом. Этот пока молчал, но Вэл не сомневался, что обладатель хриплого голоса – именно коренастый, и командует тоже он. Третий противник, веснушчатый, синеглазый, наверняка под шлемом светловолосый, до поры до времени держался на заднем плане. Он выглядел ровесником Вэла, разве что самую малость постарше. У коренастого из кобуры торчал обычный пистолет, кроме того, за спиною каждого из пришельцев болтался армейского образца излучатель. Их эмоции не баловали разнообразием. Преобладало раздражение и желание придавить курок. Веснушчатого парня к тому же захлестывала не рассуждающая, бурная, с личным оттенком ненависть. «За что он так не любит меня?» – удивился Король и бесполезно пошарил в памяти – лицо младшего жандарма казалось ему совершенно незнакомым.

Далькроз напрягся, прощупывая пси-защиту солдат, Она оставалась совершенной, такой же непроницаемой, какой может быть разве что бетонная стена. Коренастый чуть улыбнулся и сказал уже знакомым хрипловатым басом:

– Зря тужишься, пошли.

– Пойду, когда покажете сержанту письменный приказ. А то почем я знаю, вдруг вы самозванцы.

«Добрый» сержант, кажется, засомневался, на его простоватом лице читалась мука непривычных сомнений, но Король не слишком верил в сообразительность своего стража. Он сделал еще полшага назад и подобрался к углу коридора.

Сержант, однако, вопреки ожиданиям, оказался наш высоте.

– Погодите, парни, я свяжусь с Центром. Мальчишка в чем-то прав, мне не хотелось бы напортачить. Конечно, здесь нечего делать ни лиловым монашкам, ни собакам-адвокатам, и мне будет достаточно устного приказа по уникому, но я как раз хотел бы услышать этот приказ…

Жандармский капитан уставился на сержанта, словно на умалишенного.

– Какие такие монашки?

Король почувствовал напряжение прямой угрозы.

«Сейчас будут стрелять». Он, не мешкая, повернулся и нырнул за угол коридора. Выстрел из пистолета почти настиг его, на шею и ухо брызнула штукатурка. Вэл мчался опрометью, спотыкаясь, петляя между стен, и не видел, как запоздало, медленно и неуверенно вскинул излучатель сержант-охранник:

– Уберите стволы! Здесь больница, а не стрельбище. Сержанта погубила вера в незыблемость устоев. Он видел каленусийские мундиры, слышал каленусийскую речь, это означало «свои» и помешало заметить, что глаза коренастого за прозрачным щитком пси-шлема были глазами убийцы.

Обладатель сорванного баса без заминки выстрелил в упор, прямо в грудь охранника, но из-за торопливости не попал в сердце, поэтому сержант, уже упав, уже чувствуя пронзительную последнюю боль и теплую струю крови, успел нажать на тревожную кнопку уникома.

Глухо хлопнул выстрел из пистолета с глушителем, но система тревоги, запущенная уникомом, сработала исправно, в отдалении хрипло, протяжным воем смертельно раненого чудовища взвыла сирена. Ее низкий стон сотрясал легкие стены госпиталя.

– Живо, берите мутанта! – приказал коренастый. Высокий дернул плечом:

– Брать живым?

– Пристрелите, нам не понадобится его болтливость. Мешок для тела, конечно, забыли?

– Остался в машине.

– Ладно, возьмешь его потом.

Двор между тем наполнялся голосами и топотом охраны. Жандарм нахмурился:

– Зря-таки Старик не дал мне письменного приказа, у нас проблема, парни. Сейчас в нас примутся стрелять свои. Чтобы важные задницы, засевшие наверху, остались чистенькими.

– Напрасно вы положили сержанта – это не псионик, за него не простят, – мрачно проговорил высокий.

У синеглазого парня напряглись скулы и черными точками проступили бесчисленные веснушки.

– Позвоните генералу по уникому, пусть скажет им…

– Пока добьешься этого разговора, мы уже будем лежать с дырками в башке. Беренгар! Живо за этим ивейдером. Догони и пристрели его. Это была попытка к бегству – понял? Он сопротивлялся и хотел удрать. Сержант попал под выстрел случайно, всяко бывает.

Марк Беренгар бросился вслед за беглецом.

– Ларе?

– Да, капитан.

– А мы сдадимся этим засранцам. Я не привык вскидывать руки, но это самое умное, что можно сейчас сделать. Задержим их переговорами, дадим Беренгару возможность закончить работу.

Они вышвырнули стволы за дверь и после короткого обмена репликами вышли вдвоем под теплые золотые лучи заката.

– Все в порядке, не стреляйте!

Жандармский капитан успел вскинуть безоружные руки, поэтому первая пуля пробила ему ладонь, вторая попала прямиком в лоб.

Высокий повернулся, попытался бежать, его хладнокровно расстреляли в спину.

Обладатель металлического голоса, тот самый, который спорил с незадачливым капитаном всего полчаса назад, придавил кнопку полевого уникома:

– Все в порядке, Ривера, так и доложите генералу. Мы разобрались с террористами – как следует, они получили именно то, что заслужили. Что? Да, два трупа. Далькроз? Не знаю, сейчас приберем во дворе и посмотрим. Хотя вряд ли он остался в живых…

…Марк Беренгар бросился вслед за беглецом. Тот подозрительно легко вильнул в сторону, как будто прочитал намерения преследователя. Беренгар на ходу выстрелил вслед, росчерк луча бесшумно царапнул по побеленной стене, псионик опять увернулся со сверхъестественной ловкостью и бросился под прикрытие следующего поворота коридора.

Азарт охоты охватил Марка. Он в три прыжка одолел расстояние, отделявшее его от угла, вскинул ствол для выстрела и обнаружил, что коридор кончается в пяти шагах от него тупиком. Глухая толстая дверь перегораживала проход, на гладкой, костяного цвета поверхности металлическим глянцем сверкала вежливая двусмысленная эмблема: «Кабинет TREDECIM»

Обозленный преследователь пнул сапогом филенку:

– Слабак заперся в сортире!

С той стороны многозначительно молчали.

– Вылезай!

– Обойдешься, – донесся насмешливый голос псионика. – Я не планирую вылазку.

В почти вежливом тоне ответа присутствовало нечто, усилившее ненависть Марка до состояния крайнего бешенства – это был отзвук естественного, неброского превосходства, которое дает интеллект, высокое положение или редкостные, признанные всеми способности.

Положение у избитого и замордованного арестанта было аховое, вопросы интеллекта сейчас не занимали обозленного Беренгара, зато пси-способности у врага имелись – об этом свидетельствовало и неестественное проворство полумертвого парня, и ловкость, с которой он предугадывал действия Марка.

«Нереабилитированный сенс из сильных, он тянет на нервах и видит мои движения наперед – даже когда я в шлеме». Беренгара от бешенства бросило в жар. «Сейчас ты получишь у меня плату за все – и за Лина, и за его мертвую сестру, и за мое сидение в лагере, за Песню, потерянную навсегда, за то, что я больше не вижу правды, и за мою тоску – длинную серую тоску, у которой нет ни исхода, ни настоящего названия. Кто-то должен ответить и за это».

Он прикинул, в каком месте проходит язычок замка, и направил ствол на гладкую поверхность двери. Вспыхнули, чадя и воняя, дерево и пластик, облако удушливого дыма затмило чистоту коридора. За спиной Марка хлопнула дверь, крахмальная медсестра, по-видимому, не слышавшая выстрелов, высунулась на запах горелого. Чумазый от копоти Беренгар обернулся и для порядка оскалился так страшно, как только смог. Медичка истерически взвыла – почему-то басом и, вместо того чтобы запереться в своем кабинетике, бессмысленно заметалась по задымленному коридору.

Марк равнодушно повернулся к девушке спиной и сильным ударом каблука вышиб подпаленную дверь.

– Где ты, гаденыш?

Дым колыхался рыхлой стеной. Едкие слезы градом катились по щекам Марка, он не мог отереть их кулаком – мешало прозрачное забрало пси-шлема.

– Эй, гаденыш…

Он шагнул наугад в клубящуюся темноту, широко пошарил руками – и нашел холодный металл санитарного шкафчика, коленом ударился о край ванны.

– Вылезай, слабак, пришла твоя смерть… Псионик не отзывался. Марк чихнул, опустился на четвереньки и пошарил по полу. «Он мог задохнуться». На полу не оказалось никого – только голая мозаичная плитка и маленький пупырчатый резиновый коврик. Встревоженный Беренгар встал, инстинктивно приняв позу обороняющегося. «Я не вижу его, зато он чувствует меня, каждое мое движение. От излучателя сейчас мало проку, но я сильнее псионика, я невредим и уже немного обучен, остается только найти противника, пока он не напал сам…»

Марк двинулся вперед, и в этот момент его сильно ударили чем-то тяжелым прямо по голове, правда, удар отчасти смягчила поверхность шлема. Видимо, сенс притаился у самой двери, за косяком – об этой возможности второпях забыл распаленный азартом охотник.

Ошеломленный Марк потерял равновесие, протянул вперед руки, упал, увлекая за собою врага. Движение это оказалось таким быстрым, что псионик не успел уклониться, они вместе покатились по мозаичной плитке, норовя поймать друг друга за горло. Излучатель отлетел в самый угол, под низкое дно санитарного шкафа, и выпал из обращения навсегда. Псионик казался легче Беренгара, одна рука его действовала слабее, Марк нащупал шею противника и прижал, намертво сцепив пальцы.

– Ну все, тебе конец.

Беренгар замешкался, ему еще не приходилось убивать, тем более голыми руками. «Что я с ним должен сейчас сделать? Позвоночник сломать? Но я не сумею». Голова Марка немного кружилась – то ли из-за дыма, падения и удара, толи…

«Почему вдруг так полегчал шлем?» Запоздалая паника охватила победителя, он показался себе голым, словно беззащитная пищевая улитка, выбитая из раковины на тарелку.

Очевидно, удар серьезно повредил электронику защиты, Беренгар почти не чувствовал ее, хотя прозрачное забрало по-прежнему оставалось на его лице. «Я не виноват, это просто неудача», – подумал он с бессильным отчаянием, и в следующий миг псионик напал.

Это было страшно и походило на водопад огня. Горячий вихрь, болезненно опаляя, хлестнул мозг Марка, тело онемело и исчезло, но страдающий разум жил, в ушах звенело и рокотало, пространство отступило куда-то наискосок, потом вернулось, шершавое и отвратительное. Рядом и нигде была Пустота, она пульсировала, то окутывая бессильно лежащего Беренгара тесным коконом, то расширяясь до пределов Вселенной. Все это – боль, дискомфорт, цвет, звук и ощущение пульсации пространства – подчинялось сложному ритму. «Наводка это, обман, только картинка в моем мозгу». Марк попытался освободиться от наваждения, но лишь усилил свои безысходные страдания. Через некоторое время сложный рисунок видения поблек, звуки исчезли, осталась неподвижность и боль – сильная монотонная мука и осознание полного поражения. Обморока не было, и Беренгар сам удивился этому…

Когда дым почти рассеялся, парализованный Марк открыл изболевшиеся глаза. Подвесной потолок ванной комнаты тускло мерцал. Псионик стоял рядом, на коленях – русоволосый парень, быть может, годом старше или младше Беренгара. На его правом запястье белела незагорелая полоска кожи – след от снятого браслета. Псионик неспешно потянулся к ремешку чужого пси-шлема.

«Конец. Он держит меня на крючке и собирается добить, но не может этого сделать, покуда я остаюсь хотя бы в слабенькой защите».

Было нестерпимо страшно, Марк попытался пошевелиться и удержать испорченный шлем, но мышцы оставались скованными и немыми. «Меня спеленали». Псионик тем временем нашел и расстегнул пряжку, потом аккуратно освободил голову побитого противника и положил ее затылком на резиновый коврик. Глаза Марка сами собой наполнились слезами унижения. «Он сейчас видит все, знает, как я ненавижу, как мучаюсь и как боюсь, мои мозги перед ним будто на ладони – можно издеваться сколько захочется».

Беренгар попытался не думать ни о чем, но мысли, юркие и настойчивые, словно крысы, упорно возвращались. «Я больше не умею ставить ментальный барьер. Меня навсегда изломали реабилитаторы, Лина сломали тоже, только по-другому. Авителлу убили. Когда-нибудь скончается и бросивший меня на погибель капитан, и этот сучий сенс подохнет тоже». Боль, что удерживала Марка, немного ослабела, зато шум в голове усилился, нарастая.

Псионик наклонился пониже и хмуро вглядывался в широкое веснушчатое лицо пленника.

– Пусти меня, – тихо, безо всякой надежды прошептал Марк. – Пожалуйста.

– Зачем?

– Я не хочу умирать.

– Это обычное для всех нежелание.

Беренгар замолчал, бессильно проглотив унизительный отказ. Он снова закрыл глаза и напоследок увидел свое прошлое – пустую площадь, освещенную неоном, серый асфальт и решетку водостока, зловещий силуэт патрульной машины, бледный, мягкий профиль и светлые глаза Лина, фигурку глиняного ангела со смелым, отважным и скорбным лицом Авителлы.

Странно, но именно в этот момент невидимая сила, скрутившая Марка, немного отпустила – он почувствовал свои пальцы – мелкие косточки, связки, саднящую ссадину на ладони. Боль притупилась, отошла, затаилась, но все-таки осталась, угрожающе мерцая. Русоволосый наклонился пониже и тихо спросил:

– Я почти убрал наводку. Тебе все равно больно?

– Да…

– Ты бывший псионик?

– Да.

Враг помялся, словно собираясь поговорить о чем-то еще, но потом передумал и только добавил:

– У тебя осталась гиперчувствительность, реабилитаторы схалтурили или ошиблись, это нестандартная реакция на антидот – очень плохо.

– Ты о чем?

– Теперь тебе до конца жизни будет больно от любой наводки, даже успокоительной, и с этим уже ничего не поделать. Извини. Мне жаль – получилось слишком жестко, я не хотел тебя мучить по-настоящему. А теперь вставай. Медленно. Только не вздумай опять броситься на меня, тебе это все равно не поможет.

Невидимые путы исчезли, боль растаяла, вернулось ощущение собственного тела, Беренгар медленно поднялся, испытывая неописуемо странную смесь яркой радости и мучительного унижения. «Он отпустил меня, как следует проучив и показав мне, что я дурак и ничтожество».

По закопченному коридору грохотали сапоги охраны. Двое недавних противников разом обернулись – солдат жандармерии в полевой форме и русоволосый псионик в окровавленной рубашке.

– Стоять на месте!

Солдаты окружили их, потом расступились, вперед выдвинулся «серый мундир» – обладатель очень вежливых манер, настоящий стопроцентный инспектор Департамента Обзора. Рядом, с видом умного охотничьего пса, крутился бойкий тип при портфеле и в дорогом костюме. «Адвокат, собака», – безошибочно догадался Беренгар.

Все они – наблюдатель, юрист и солдаты совершенно проигнорировали растерянного Марка, общее внимание было приковано к беглецу-псионику.

– Вэл Лоренц Август, лорд Далькроз, вы подтверждаете свою личность? – буднично и несколько желчно поинтересовался инспектор Обзора.

– Да.

– Отлично, вы арестованы. Как несовершеннолетний можете получить государственного адвоката – если, конечно, не пожелаете оплатить и выбрать другого. Мэтр Витри, перед вами ваш бесплатный клиент. Далькроз, вот ваш внимательный и преданный адвокат. Впрочем, он очень скоро лишится подзащитного – у вас почти не осталось времени наслаждаться обществом каленусийских юристов.

– Чудненькие творятся дела. Меня незаконно задержали, избили, попытались убить, меня же и арестовали за все это. В чем я хоть обвиняюсь, инспектор?

– В пси-преступлениях на территории Священной Консулярии. Правда, остались кое-какие формальности, но за судебным решением дело не станет. Собирайтесь в дорогу, Далькроз. Через сорок часов вас с нами не будет, и слава Пространству, меньше дряни, меньше боли – вон отсюда навсегда! У вас найдутся какие-нибудь личные вещи? Впрочем, разницы нет, вы и так получите все необходимое – у консуляров в тюрьме.

Марк исподтишка понаблюдал, как тонко и мимолетно преображается лицо врага. Величайшее изумление сенса длилось всего несколько секунд, потом на самый короткий миг оно сменилось пониманием и глубоким облегчением, наконец, физиономия псионика приняла замкнутое и немного насмешливое выражение.

– Ладно, инспектор. Я понял, и если решу оспорить сомнительные действия, то сделаю все как надо, в законном порядке. Не факт, что суд окажется на вашей стороне. Очень даже может быть, это дело не сойдет вам с рук.

– Метишь в отличники? Не надорвись, умник.

– Вы не имеете права просто так, по одному подозрению, выталкивать меня за границу к врагам.

Несчастный инспектор, видимо, потерял терпение. Остатки его холодного высокомерия как рукой сняло, голос сорвался на визгливый крик:

– Заткнись! Мы устали бегать за тобою по секторам! Таким, как ты, выродкам самое место в Консулярии, в одной кучке с преступниками, пси-фанатиками луддитами и прочим человеческим отребьем… Марш вперед! Хватит распинаться о несправедливых подозрениях! Твой пси-индекс – вот лучшее из доказательств.

Марк поневоле дослушал чужую ссору до конца, понимая обстоятельства только наполовину. «Я никогда не забуду, что со мной случилось, не забуду ничего – ни боли, ни того, как меня унизили пощадой. Все когда-нибудь перестанут помнить, и этот наблюдатель из Департамента, и жандармы, и даже сам Далькроз, но я-то всегда буду помнить, всегда».

Действующие лица драмы зашагали прочь с тем особым видом, который приобретают исполнители сомнительного дела, когда оно кончается удачей.

Рядом с мэтром Витри, в окружении солдат, уходил Далькроз, на него даже не надели наручники. Гибкий силуэт псионика быстро удалялся, его наполовину заслонил камуфляж солдатских спин. Было заметно, что сенс очень устал, он шел спокойно, чуть опустив плечи и выглядел отрешенным.

Внимательный взгляд всеми забытого Марка Беренгара проводил торопливых чужаков.

«А я все думал, кого мне напоминает этот неуязвимый, Разумом проклятый высокомерный ублюдок. Теперь я понял, такое было в книжке по истории – он чем-то похож на Короля».