6
Когда Брассет и Потье наконец добрались к Дворцу юстиции, солнце уже садилось за огромными мрачными башнями зерновых элеваторов порта. Последние его лучи багровели и плавились в узких окнах верхних этажей, жадными языками лизали серые стены старинного здания, придавая его готическому облику зловещий неземной вид.
На площади у Дворца было многолюдно, и Потье, протискиваясь сквозь толпу и отвечая на приветствия многочисленных знакомых, заметил:
– История ничему не научила людей, Пьер. Посмотрите вокруг, и вы сразу вспомните знаменитое римское изречение: «Хлеба и зрелищ». Любопытство – главная и определяющая черта человека. Все, чего люди добились, они достигли благодаря врожденному чувству любознательности. Даже когда человек стоит одной ногой в могиле, его разбирает любопытство: каково оно там, на том свете?
У главного входа их встретил какой-то человек в монашеском одеянии. Коротко кивнув, пригласил следовать за ним. Застывшая у входа стража, вооруженная мечами и копьями, безропотно расступилась и пропустила монаха и следовавших за ним людей. Брассет про себя подумал, что старик, сдается, порядочная проныра, если сумел завести друзей даже в среде Святой инквизиции. Монах провел их в зал, в котором вот-вот должно было начаться судебное заседание, и, показав им два пустующих кресла, незаметно испарился.
Брассет с любопытством принялся осматриваться вокруг. Зал был битком набит разношерстной публикой, несколько телекомпаний снимали процесс на пленку. Посреди зала, на небольшой приподнятой площадке, стояло дубовое кресло, в котором сидела молодая девушка. Она была одета в простую холщовую рубаху из неотбеленного полотна, ее ноги и руки были закованы в цепи. Цепи крепились к толстым кольцам, вмурованным в пол. Рядом с девушкой при полном параде стояла парочка верзил, наряженных в рыцарские доспехи.
Вся эта бутафория напоминала Брассету дешевые голливудские постановки, но девушке, похоже, было не до смеха. Она была весьма недурна собою; хотя ее соломенного цвета волос уже давно не касалась расческа, безупречный овал лица, большие глаза, наполненные кобальтовой синевой, белая атласная кожа и слегка припухлые губы придавали ей очень высокомерный вид. Если бы кто-то вздумал нарядить Снежную королеву в арестантские одежды и заковать ее в кандалы, то именно так она и должна была бы выглядеть. У девушки был скучающий вид, и она не скрывала того, что окружающие кретины ей уже изрядно надоели.
Когда Брассет перевел взгляд на судей, он едва не упал со стула. Сидевшая за судейским столом троица, скорее всего, целиком прибыла со съемок фильма ужасов. Но особенно не повезло тому, кто сидел посередине, на месте председателя, и был одет в дымчато-серый плащ с вышитым на груди черным крестом. Это был какой-то ходячий кадавр, с торчащими из ушей и носа седыми волосами и пустыми глазными впадинами, почти полностью заросшими кустистыми бровями. У него был такой вид, словно он неделю пробыл в могиле. Брассет про себя окрестил его Франкенштейном. Он наклонился к самому уху Потье и шепотом спросил:
– Кто это там, на председательском месте?
– Ролан Лекози – архиепископ Руанский и Главный инквизитор Франции собственной персоной.
– Из какого сундука взялось это траченное молью чучело? – прошептал Брассет.
– Из запасников Ватикана, откуда же еще. У нас в городе его никто не знает.
– Ясно, – кивнул Брассет, – а то я уже подумал, что его привезли со съемок одного из фильмов Хичкока.
Сзади кто-то недовольно шикнул, и они принялись внимательно наблюдать за ходом событий, которые того стоили.
У Франкенштейна наконец задвигались челюсти, и до зала долетел его скрипучий голос:
– Мы, Ролан Лекози, милостию божьей архиепископ Руанский и по поручению Святого Престола Инквизитор Франции, принимая во внимание, что ты, Барбара Рошто, обвиняешься нами в еретической извращенности, а именно – в ереси ведьм, приступили к следствию. Для этого мы снимали допросы со свидетелей, допрашивали тебя, Барбара Рошто, производили также другие действия, которые предписываются каноническими постановлениями. После того как мы внимательно исследовали все, относящееся к этому делу, и испытали тебя огнем и водой, мы окончательно убедились в том, что ты продала душу дьяволу и являешься не чем иным, как ведьмой.
– Кроме того, уважаемая публика, – Инквизитор направил свои брови на собравшихся в зале ротозеев, – мы имеем также полное признание обвиняемой своей вины.
На основании вышеизложенного мы обвиняем Барбару Рошто в ереси, ведьмовстве и колдовстве и приговариваем ее к публичному сожжению на костре.
По залу прокатился рокот: публика, очевидно, была удовлетворена услышанным приговором.
– Но поскольку самим Господом милосердие вложено в наши души, мы даем обвиняемой последний шанс очистить душу перед смертью и поведать жителям города историю своих гнусных преступлений и сношений с дьяволом, дабы она послужила предостережением для других заблудших овец, погрязших в ереси и сатанизме…
– Хватит болтать, ваша честь, – раздался в зале звонкий голос.
Брассет с удивлением отметил, что этот ангельский голосок, несомненно, принадлежит обвиняемой.
– Нельзя ли покороче? Мне холодно и скучно.
Франкенштейн икнул от неожиданности, но быстро нашелся и прорычал:
– Сейчас я тебя согрею, шлюха!
Он кивнул викарию, и тот, словно колобок, на коротеньких толстых ножках подкатился к пылающей жаровне, стоящей в двух метрах от прикованной цепями красавицы. Пока викарий подготавливал орудия пыток, Инквизитор объяснил собравшимся смысл происходящего:
– Уважаемая публика! Не подлежит сомнению, что ведьмы производят свое колдовство при помощи бесов как при нанесении, так и при врачевании ран. Нет ничего удивительного, что ведьмы с помощью бесов и сами могут быть защищены от ранений при испытании каленым железом. К тому же всем известно, что дьявол может защитить ведьму от ожогов как соками различных целительных трав, так и путем помещения какого-либо предмета между раскаленным железом и телом ведьмы. Поэтому-то ведьмы меньше всего могут считаться очищенными, если они вынесут испытание раскаленным железом. Более того, если человек выдерживает такую пытку, это яснее ясного показывает его тесную связь с нечистой силой. А сейчас вы сами сможете в этом убедиться.
Франкенштейн, воодушевленный своими словесными экзерсисами, радостно хрюкнул и сделал знак викарию.
Викарий подошел к девушке и несколько секунд сладострастно глазел на нее. Затем медленно, словно извращенец в публичном доме, стащил грубое полотно с ее белоснежных плечей. Публика, особенно ее мужская половина, ахнула от восторга, увидев освободившуюся в результате действий викария великолепную высокую грудь изумительной формы.
– Козлы! – презрительно произнесла девушка и мрачно уставилась куда-то в пространство.
– Начинайте, викарий! – прорычал кадавр. – И поджарьте ее как следует.
Викарий очнулся и вытащил из жаровни огромные щипцы. Он хорошенько прицелился и приложил раскаленный добела металл к левой груди молодой ведьмы, чуть повыше розового соска.
– Сволочи! – рванулся со своего места Брассет, но старик, обнаружив неожиданную для его возраста силу, удержал его на месте.
– Довольно, – прошипел Инквизитор. Викарий поспешно прикрыл пышные формы ведьмы под вздохи недовольной публики.
– Как вы только что сами убедились, наш опыт еще раз наглядно подтвердил, что обвиняемая является ведьмой, ибо только дьявол мог ее защитить от воздействия раскаленного железа.
– А теперь, Барбара Рошто, согласна ли ты ответить на вопросы Святого суда?
– Валяйте, ваша честь. Отчего бы не повеселить этих провинциальных идиотов, – однако было видно, что самой ей веселиться не очень хочется.
– Обвиняемая! Расскажите публике, когда вы в первый раз встретились с дьяволом и каким образом он заманил вас в свои сети.
Девушка прикрыла глаза и, медленно раскачиваясь, начала свой рассказ:
– У окна одна сидела я, голову понуря.
С неба тяжким зноем парило. Приближалась буря.
В красной дымке солнце плавало огненной луною.
Он – нежданный, он – негаданный, тихо встал за мною.
Он шепнул мне: «Полдень близится; выйдем на дорогу.
В этот час уходят ангелы поклоняться Богу.
В этот час мы, духи вольные, по Земле блуждаем,
Потешаемся над истиной и над светлым раем.
Ведьма о чем-то ненадолго задумалась, а затем продолжила декламировать заунывным печальным голосом:
– Бойтесь, бойтесь в час полуденный выйти на дорогу;
В этот час уходят ангелы поклоняться Богу,
В этот час бесовским воинствам власть дана такая,
Что трепещут души праведных у преддверья рая.
– Все слышали? – Инквизитор поднял свой кривой палец вверх и грозно уставился на публику. – Но вы не должны пугаться, – самодовольно произнес кадавр, решив успокоить паству, – Святая церковь и инквизиция защитят вас от происков дьявола. Кстати, обвиняемая, опишите нам, как выглядит сатана.
– Господень ангел тих и ясен,
На нем горит блаженства луч,
Но гордый демон так прекрасен,
Так лучезарен и могуч!
Лицо девушки приняло мечтательное выражение, и она ушла в себя, надолго замолчав.
– Ну же, обвиняемая! Почему вы замолчали? – прохрипел Франкенштейн. – Мы не имеем ничего против стихотворной формы изложения, но нельзя ли поподробнее?
Девушка вздрогнула и продолжила:
– Он ясен был лицом и величав
Спокойством черт приветливых и чистых…
– Расскажите, как он был одет, – прокаркал сидящий слева от Франкенштейна монах. Брассет отметил про себя, что священник, похоже, в последний раз пользовался своим речевым аппаратом лет двадцать назад, и тот успел основательно заржаветь.
– Из кармазина с золотою ниткой
Камзол в обтяжку, на плечах накидка,
На шляпе петушиное перо,
А сбоку шпага с выгнутым эфесом.
Брассет улыбнулся и, обернувшись к старику, прошептал:
– У меня сложилось впечатление, что весь сегодняшний день мы полностью посвятили поэзии. Неужто они не понимают, что девушка водит их за нос?
– Вам приходилось участвовать в шабашах? – задал свой очередной вопрос Инквизитор.
– Конечно, множество раз. Это были премиленькие вечеринки, – усмехнулась молодая ведьма.
– Как вы на них добирались?
– На помеле, а как же еще, старый ты болван. Книжки надо читать!
В зале раздались смешки, но покрывшийся бурыми пятнами Инквизитор постучал по столу, и в зале установилась тишина.
– Расскажите об этом поподробнее.
– Хорошо, я дам несколько дельных советов тем, кто пожелает ими воспользоваться. Начнем с процедуры подготовки к шабашу. Дамы, желающие принять в нем участие, должны натереться особой мазью.
– Каковы свойства и состав этой мази? – проскрипел обладатель ржавого голоса.
– Ведьмы вначале кипятят некрещеного младенца в медной посудине, вытопившийся жир сливают и хранят в укромном месте, пока в нем не возникнет необходимость. На этом жире и составляется волшебная шабашная мазь.
В зале раздались чьи-то сдавленные крики, и несколько особо впечатлительных дам грохнулись в обморок.
– Есть еще и другие составы, – продолжила колдунья, удовлетворенная произведенным эффектом. – Например, делают смесь из поручейника, касатика, дикого винограда, крови летучей мыши и волчьих ягод. Не помешает также добавить туда немного цикуты и сажи.
Прежде чем натереться мазью, нужно сначала растереть все тело, чтобы оно разогрелось и покраснело, а уж потом наносить определенным образом шабашную мазь. Если вы снимете с меня цепи и эту ужасную хламиду, я покажу вам, как это делается.
Девушка вопросительно посмотрела на судей.
– Нет! – закричал фальцетом Инквизитор и, взяв на пару октав ниже, добавил: – Ни в коем случае. Мы вам верим на слово. Можете продолжать.
– Теперь расскажу о том, как попасть на шабаш. Поездка чаще всего совершается верхом на палке, которая намазывается для этого особой мазью. Впрочем, летать можно на чем угодно. Мне приходилось проделывать это на вилах, метле, иногда я садилась на быка или козла. Но вылетать нужно обязательно через печную трубу. Если вы все сделали правильно, то и сами не заметите, как помчитесь по воздуху на дьявольское собрание. А там вас уже ждут в высшей степени веселые и любезные кавалеры:
Со мной танцует милый друг,
Хорошенький Гри-Гри.
Мы с ним пойдем плясать на луг
До утренней зари.
Пушистый хвостик твой мохнат,
Рога твои блестят.
Пойдем, пойдем, твоим хвостом
Следы мы заметем.
– Ну, ну… – поощрил девушку Инквизитор. – И чем вы там занимаетесь?
– Трахаемся с кем попало!
– Что, что? – уставился на нее Франкенштейн.
– Со-во-ку-пля-ем-ся! Совокупляемся, старая ты и бесполезная мошонка. И откуда ты свалился на мою голову, такой тупой?!
Пока кадавр пытался приладить на место отвалившуюся челюсть, на колдунью напустился викарий.
– Ах ты, грязная ведьма! Не смей больше обзывать Великого Инквизитора нецензурными выражениями! А то я быстро вырву твой поганый язык.
Он с угрожающим видом приблизился к ведьме. Несмотря на угрозы, его лицо сохраняло сладострастное выражение. В то время, когда левый глаз смотрел на ее сочные губы, правый пытался проникнуть за вырез, поближе к волнующимся от дыхания полушариям. Угрозы викария вызвали у молодой ведьмы новый приступ стихотворчества:
– …Лиловым взором повела красавица
Мюргит:
Отстань, дурак! —
Ему она сквозь зубы говорит. —
Не время плакать и тужить,
Когда костер готов.
Хоть до него мне б не слыхать
Твоих дурацких слов.
– Ах ты, грязная ведьма! – ошеломленный таким поворотом событий, викарий не нашел ничего лучшего, как повторить свое прежнее ругательство. – Ну, я тебе сейчас задам… – толстяк развернулся и засеменил в сторону своих пыточных инструментов. – Я сейчас вырву твой поганый язык.
Но девушка вдруг что есть мочи заголосила:
– Ой, люди добрые! Так это же и есть самый главный дьявол. Точно, он и есть. Эй, старый черт! Не ты ли правил бал на последнем шабаше? Этот там тоже был, – она указала на викария. – Эй ты, жирный козлик, прилетай к нам еще, мы тебе толстушку подберем…
Под хохот и истерическое рыдание зала молодая ведьма принялась декламировать свое последнее в этот вечер стихотворение:
– Хочу я быть свободною волчицей,
Дышать прохладным воздухом полей,
Визжать и выть, сквозь мрак лесной стремиться,
Пугать мужчин, и женщин, и детей,
Вонзать клыки в трепещущее тело
И ужасом для всех живущих быть.
Мне для забавы время подоспело,
Хочу в крови я скуку утопить!
Под сводами Дворца юстиции будто грянул невидимый оркестр.
– Пусть жгут меня, а душу примет дьявол!
Брассет смотрел финальную сцену без тени улыбки, и на его скулах перекатывались тугие желваки. До него наконец дошло многое из того, о чем он в последнее время старался не задумываться. Его ловко одурачили. Их всех одурачивали. Брассету стало страшно. Он представил себе на мгновение, что весь мир можно уподобить этому залу.
Он оглянулся на Потье, лицо которого также сохраняло серьезное выражение. Брассет кивнул старику, и они молча стали продвигаться к выходу.
Публика в зале продолжала бесноваться и требовать новых зрелищ…
