На Лубянку — Крамарчук так и не привык называть площадь именем первого чекиста — его привезли в одной из машин сталинской охраны. Не на «Паккарде», правда, на куда более скромном «Форде», но тоже неплохо. В комнате вполне предсказуемо дожидался Лаврентий Павлович собственной персоной. Берия сидел за столом в расстегнутом кителе, перед ним стояла бутылка коньяка, надо полагать, из «запасов» самого подполковника. Рюмок было две: одна — наполовину пустая, вторая — сверкающая в лучах послеобеденного солнца девственной чистотой. Ага, именно рюмок: насколько помнил подполковник, до этого в отведенных ему «номерах» водились только стаканы. Хм, интересно. Кроме выпивки, на столе стояли тарелки с какой-то зеленью, нарезанной ломтиками брынзой и сыром, и неизменным лимоном, конечно. «Николашка», стало быть? Ну-ну…

— До6рый День, Юрий Александрович, проходите, присаживайтесь. — Внешне Берия был абсолютно спокоен и вполне благожелателен, но полностью скрыт тревогу не мог даже всесильный наркомвнудел Даже стекла знаменитого пенсне поблескивали как-то…не так. — Как, хм, прошло?

— Нормально, товарищ Берия. — Подполковник расстегнул верхнюю пуговицу камуфляжа и опустился на стул напротив народного комиссара. С этой самой пуговицей он придумал только что: Берия, похоже предлагает ему некую доверительную беседу — вон и кителек расстегнул, и коньячок пьет — так отчего ж не подыграть? Только осторожно нужно, очень так осторожно. — Меня товарищ Сталин даже обедом на своей даче угостил.

— Вот и хорошо. Выпьешь двадцать грамм? Я больше-то и не буду.

— Выпью, товарищ Берия. Меня товарищ Сталин тоже коньяком угостил.

Берия на миг замер. Юрий даже успел подумать, что угощение сталинским коньяком означает что-то большее, нежели он себе представлял, но нарком вдруг широко улыбнулся:

— А знаете, товарищ Крамарчук, это хороший знак. Товарищ Сталин редко кого своим коньяком угощает. Даже меня.

Поскольку подполковник не знал, что именно означает это самое «даже меня», он предпочел промолчать. Берия меж тем наполнил рюмки, протянул одну Юрию и неожиданно встал:

— А давайте за товарища Сталина и выпьем! Согласны, товарищ подполковник?

— Конечно, товарищ Берия. — Крамарчук поднялся. — За товарища Сталина. И за его грядущие великие дела.

Нарком хмыкнул и выпил до дна. Опустившись на стул, задумчиво закусил ломтиком сыра. Прожевал.

— Про семью спрашивал? И наверняка приказал со мной на эту тему не говорить?

— Да, Лаврентий Павлович, именно так. И говорить, простите, не буду. Не из недоверия или еще чего-то подобного. Он мне именно приказал.

— Понимаю. Про меня говорили?

— Еет товарищ Берия, ни слова. Мне кажется, товариш Сталин и не стал бы со мной этот вопрос обсуждаь Правда, в материалах той журналистки... было о вас кое-что. Ну и не только о вас, конечно. Мерзость всякая.

— Ладно, верю, — едва заметно расслабился народный комиссар. — Ты бы, конечно, все равно ничего не сказал, но я-то тебя уже немного знаю. Не врешь ты. Ладно, давай по второй. — Он собственноручно разлил коньяк, на сей раз всего по полрюмки.

— Ваше здоровье, товарищ народный комиссар. Если б не вы с товарищем Захаровым, вряд ли я...

— Брось, подполковник. — Берия пренебрежительно махнул рукой, однако выпил, и тоже до дна. — Не льсти. Нет, за тост спасибо, конечно, но в остальном... сложно все. Знаешь, я только недавно осознал, что ты на нас всех взвалил. Ответственность-то, пусть даже и перед потомками, еще ладно, далеко это, а вот война близко...

Крамарчук, уже успевший немного притереться к наркому, неожиданно понял, что тот принял куда больше этих двух рюмок. Неужели и на самом деле так переживал за их встречу со Сталиным? Или Вождь и вправду бывает настолько непредсказуемым? Но ведь за спиной Лаврентия Павловича сейчас вся мощь освободившегося от оставшихся последователей Ежова НКВД — НКГБ? Чего ему-то бояться? Уж «Контроль» Резуна-Суворова он явно читать не мог, даже в изложении кого-то из «попаданцев»? Ну, не из-за бредовых же откровений журналистки переживать, в самом-то деле? Смешно даже...

— Чего молчишь, подполковник? — вполне трезво усмехнулся Берия. — Ты прости, я тут твои запасы слегка растратил, у меня это нечасто бывает. Ты, если хочешь, кури, не нужно стесняться. А знаешь, я тебе одну тайну раскрою, — неожиданно продолжил он. — Я ведь нескольких из ваших расстрелял. Личным своим распоряжением, без суда и следствия. И товарищ Сталин об этом знает. А ты, я так вижу, не знал? — Короткий взгляд из-под зловеще блеснувших стекол пенсне цапанул за лицо, цапанул — и отпустил.

— Не знал, — качнул головой Крамарчук.

— Теперь знаешь. Конечно, не нужно мне было так, но я товарищу Сталину об этом сразу доложил и материалы все предоставил. Ну, не смог я иначе. Вот ты о последних днях Рейха писал, о том, что Гитлер готов был напоследок всех своих уничтожить, всю нацию. А эти? Знаешь, они хуже нацистов. А может, и не хуже, может, такие же, только новые...

— Из... моих? — с замиранием сердца негромко спросил подполковник.

— Нет, не из твоих, из, так сказать, зарубежных гостей, — усмехнулся Берия. — А, ладно. Давай по третьей, у вас ведь так принято пить, не меньше трех? Давай, подполковник, да и поеду я. Ужин в обычное время принесут, Верочка принесет. Я ее за тобой закрепил, так что смотри, не обижай девчонку. Да, о родителях, и твоих, и супруги, я все сведения собрал, на днях покажу. Теперь за ними присмотрят, а когда война начнется, вывезут в безопасное место. Ты ж этого хотел? Ну, давай, подполковник, за будущее наше.

Крамарчук автоматически поднял рюмку. «Сведения о родителях», ничего себе! Уж не это ли и было главным моментом их не слишком понятного разговора? Тонкий намек, что с Лаврентием Павловичем стоит и дальше дружить? Не из-за этой ли фразы и был затеян весь разговор? Еще и неожиданный рассказ о расстреле нескольких «гостей»... Что ж, если так, то он намек понял:

— Спасибо, Лаврентий Павлович. За родителей, в смысле, спасибо. Ваше здоровье.

Берия выпил и, не закусывая, распрощался. Юрии остался один. Прошел по комнатам — новая форма, по прежнему без знаков различия, висела, выстиранная, отглаженная, на вешалке. Крамарчук усмехнулся: сервис у товарища народного комиссара по-прежнему на высоте! Поразмыслив пару секунд, он сбросил куртку и отправился в ванную. Умывшись, он закурил, присев на подоконник. Переодеваться в форму, в которой как он понимал, предстояло проходить остаток жизни (если, конечно, раньше не расстреляют), было лень — комка оказалась все-таки не в пример удобнее. Ладно, пусть камуфляж будет, так сказать, «для дома», в конце концов, ему никто этого не запрещал. Но и к форме, хочешь не хочешь, пора привыкать, возврата уже не будет. Это его новая жизнь. Впрочем, можно убедить Сталина в необходимости постепенного перевода армии на схожее с современными образцами обмундирование, тогда вопрос и вовсе будет снят.

Подполковник затушил окурок. Эх, сколько Галка с ним воевала по поводу курения — и вот на тебе. Отогнав мысли о жене, Крамарчук подошел к столу, на краю которого уже лежала новая аккуратная стопка проштампованных листов. Что ж, понятно. Работы, если на то пошло, еще и вправду непочатый край. Кстати, нужно попросить майора принести ему полевой Устав — ПУ-36, если он не ошибается? — и последние учебники по тактике ведения боевых действий. Чтобы, так сказать, знать, с чем сравнивать. Ведь помимо обещанных Сталину выкладок по тактике есть еще и множество мелочей, от которых порой зависит успех стратегических операций. Вот взять хотя бы те же индивидуальные аптечки — конечно, нынешним солдатикам пока не нужны радиопротекторы и сложные антидоты, но обезболивающее и противошоковое, какой-нибудь элементарный омнопон в шприц-тюбике (если он, конесно, уже существует в сроковом году; впрочем, морфин-то уж точно есть) наверняка не помешает. Плюс таблетки для обеззараживания воды и средства против той же диареи — сколько жизней можно будет спасти, не говоря уж о ненужной нагрузке на полевые госпита ли и санбаты?

Подполковник неспешно убрал со стола остатки короткого застолья, положил перед собой чистый лист со смазанным штампом наркомата внутренних дел и задумался. Он о многом не успел поговорить с Вождем или Сталин и не собирался касаться других тем? Интересно, почему? Забыл или не интересовало? Вряд ли Иосиф Виссарионович отнюдь не тот человек, который упустит хоть что-то важное. Получается, он и не собирался ни о чем больше говорить, вполне удовлетворившись исписанными убористым подполковничьим почерком листами. Впрочем, ладно, не его это дело; ему и без того забот на ближайшие недели — если вовсе не месяцы! — хватит. А уж там — как кривая вывезет. И его, и всю страну. А вызовут в Кремль — поедет, куда денется...

Но Крамарчук ошибся: к Сталину его больше не вызывали. Вождя он увидел только в середине сентября, на полигоне НИАБП в Кубинке, куда Иосифа Виссарионовича привезли на демонстрацию попавшей из будущего бронетехники. Там же был и Берия, и ещё несколько высокопоставленных военачальников, среди которых, к своему стыду, Юрий опознал лишь Мехлиса, Ворошилова, Буденного и Тимошенко. Присутствовал и разговорчивый ефрейтор Геманов, о существовании которого подполковник, честно говоря, не вспоминал с того времени, как по просьбе майора комментировал его эскизы танков и самоходок.

Сегодня ефрейтор был облачен в новенький комбинезон местного образца, коротко острижен и гладко выбрит. Единственной знакомой по прошлой встрече деталью был современный шлемофон, видимо, из-зп разъема ТПУ. Удивило Крамарчука иное: черные танковые петлицы Геманова ныне украшали три вполне соответствуюших времени эмалевых сержантских треуголтника. Ничего себе, каких-то пару месяцев, и уже цепый старший сержант! Похоже, парень уверенно делает военную карьеру — не то как единственный специалист по бронетанковой технике будущего, не то бчагодаря личному вмешательству Берии или скорее Захарова. От былой расхлябанности не осталось и следа. Замерший навытяжку возле одного из «шестьдесят четвертых» танкист, казалось, даже стал куда выше ростом. Рядом стояли еще два члена экипажа, но были ли они из прошедших курс подготовки местных или из числа современников новоиспеченного сержанта, подполковник не знал. Танк выглядел под стать экипажу: камуфлированная броня была чисто вымыта, резиновые фальшборта и гусеницы аккуратно подкрашены черным, украинские трезубцы закрашены, и вместо них на броню нанесены трафаретные номера «001» и треугольные тактические знаки. Рядом стоял второй танк, за номером, разумеется, «002», а дальше вытянулась в линию и остальная техника, пронумерованная по возрастанию: БМП, БМД, БТР-80, американская амфибия и джип, образцы грузовиков и кунгов.

Вторым рядом стояла обычная техника — первый серийный «Т-34», парочка «КВ» и даже такая диковина, как «Т-50». О том, что эта самая диковина, весьма неплохо показавшая себя в боях под Ленинградом, в недавнем времени была, по сути, главным конкурентом «Т-34», и при ином стечении исторических обстоятельств вполне могла бы занять его место, подполковник и понятия не имел. Как и о том, что перед ним стоял один из направленных в НИАБП первых образцов, произведенных буквально несколько месяцев назад. Зато об этом вспомнил Геманов, и Сталин еще за неделю до посещения полигона распорядился продемонстрировать емУ и этот танк.

Испытания проходили по полной программе. Современная техника испытывалась на скорость и манев ренность, на преодоление препятствий и форсирова ние водной преграды в подводном положении, а один из «Т-64» даже обстреливался из всех существующих видов противотанковых орудий. А десантные машины еще и вели огонь по легкобронированным целям, благо небольшой боекомплект к тридцатимиллиметровым автоматическим пушкам «2А42» в злополучном кунге был, и демонстрировали десантирование личного состава на ходу.

Стрельба из скорострельных пушек Сталина впечатлила, особенно прошитые навылет бронеавтомобили и легкие танки, изображавшие мишени, но куда больше впечатлили несколько выстрелов из штатных комплексов ПТУР «Фагот» и «Корнет». Вождь несколько минут осматривал едва успевшие остыть отверстия, пробитые кумулятивной струей в установленном на специальном стенде броневом листе, в несколько раз превышающем толщиной лобовую броню «КВ», а затем долго курил в задумчивости в стороне.

Мешать ему никто не посмел, и военачальники успели вкратце обменяться впечатлениями. Насколько мог судить Крамарчук, которому никто не препятствовал при этом присутствовать, впечатления были исключительно восторженные. Сетовали же военные в основном на невозможность более развернутых показательных стрельб (выстрелов к РПГ и ПТУР было немного, и оставшиеся, как догадывался Крамарчук, уже ушли в закрытые лаборатории Главного артуправления РККА; танковым же пушкам стрелять и вовсе было нечем) и на сложность немедленного и массового производства такой техники. О бронепробиваемости споров не возникало вовсе: ничего даже близко подобного в этом времени попросту не существовало. Наконец Сталин докурил и медленным шагом подошел к стоящим отдельной группой представителям полигонного начальства и танковых заводов-производителей — ленинградского , челябинского и харьковского. Откашлялся:

— Ну что ж, товарищи, вы все видели сами, так что от комментариев я воздержусь. С подобным оружием мы сумели бы достойно встретить любого агрессора, но подобного оружия у нас нет. Пока нет. А война, товарищи, не за горами, война, образно говоря, уже перевалила вершину и спускается к нам. Товарищ Романов, — обратился он к начальнику НИАБП генералмайору Ивану Константиновичу Романову, — давайте посмотрим, что у нас есть уже сейчас и на что эта техника способна. А к вам, товарищи, — Сталин взглянул в сторону представителей танкостроительных заводов, — после окончания испытаний у меня будет очень серьезный разговор по поводу нашего нового танка «Т-34». Можете начинать, товарищ Романов. Давайте поглядим на этот самый танк, так сказать, в деле...

— Проходите, — на неплохом немецком произнес сопровождающий сотрудник госбезопасности, отступая в сторону, и полковник бундесвера Ганс Отто Штайн через силу заставил себя сделать несколько последних шагов. Следом вошел переводчик, но не тот, что переводил во время допросов, а какой-то другой, незнакомый. Огромный кабинет был погружен в полутьму, однако его хозяина, сидящего за рабочим столом, полковник разглядел сразу. Вождь огромной страны выглядел не совсем таким, каким его изображали в многочисленных кинофильмах, но и не узнать его было бы совершенно нереально. Несмотря на старания послевоенной пропаганды, напрашивающаяся на ум идиома «кровавый тиран» отчего-то в голову полковника немецкой армии не пришла, а пришло именно это слово — Вождь. — Причем именно так, с большой буквы. Подняв голову, Сталин несколько секунд разглядывал оробевшего посетителя, затем что-то негромко произнес. Из-за спины раздался ровный голос переводчика:

— Здравствуйте, господин Штайн. Присаживайтесь. Мне передали, что вы хотели встретиться с руководством Советского Союза и предложить свои услуги Руководство Советского Союза никогда не оставляет без внимания просьбы простых людей, даже если эти люди и являются нашими нежданными гостями и германскими боевыми офицерами. Надеюсь, я подойду вам в качестве полномочного представителя советского руководства? — Сталин усмехнулся; Штайн же совершенно автоматически кивнул.

— Так чем вы можете быть нам полезны? О готовящемся нападении и наших основных просчетах мы уже знаем, о ходе войны в целом — тоже. Кроме того, вы ведь сами говорили, что история уже меняется, и, значит, все может пойти совсем не так, как было в вашем времени. Как вы думаете?

— Да, вы правы... — Полковник замялся, не решаясь обратиться к собеседнику «Оепокзе $1а1т». — Но я все-таки кадровый офицер и во время обучения подробно изучал организацию и тактику действий Вермахта. Собственно, на этих примерах мы и учились, и учились хорошо. Согласитесь, успехи германских войск в первом периоде войны во многом объясняются именно уровнем подготовки войск и уровнем планирования операций. Кроме того, я родился всего лишь через пять лет после окончания войны и довольно много обшался с ее участниками, бывшими солдатами и офицерами Вермахта. Я могу рассказать о настроениях солдат и офицеров гитлеровской армии, о том, как лучше проводить среди них пропаганду, как среди военнопленных, так и в действующих войсках. Ваши пропагандисты считали, что немецкий рабочий не станет стрелять в русского рабочего, а это оказалось ошибкой. Они были всего лишь давшими присягу солдатами, и их просто не интересовали подобные вещи. А вот идея «сильной Германии без нацизма» их могла бы заинтересовать Ведь для всех нас главное — уничтожить нацизм и сделать Германию вашим союзником, а не превратить ее в опустошенную войной и расколотую надвое страну, тем самым, по сути, подтолкнув в объятия США и Англии. Кроме того, я, пожалуй, смог бы назвать имена некоторых высших офицеров, с первых дней гитлеровского режима настроенных против нацизма вообще и Гитлера в частности.

— Что ж, это действительно весьма интересно, господин Штайн, — в отличие от немецкого полковника, Сташн вовсе не задумывался над формой обращения _ и советское руководство внимательно рассмотрит все ваши предложения. Я бы с удовольствием еще поговорил с вами, но у меня, к сожалению, совершенно нет на это времени. Сейчас вас проводят обратно, и вы получите возможность изложить все свои мысли в письменном виде. До свидания, господин Штайн. — Кивнув на прощание, Сталин придвинул к себе лист бумаги и начал что-то писать.

Полковник, не ожидавший что долгожданная аудиенция завершится столь быстро, разочарованно сморгнул, однако дисциплинированно двинулся к двери. В сопровождении переводчика, разумеется. Хотя вряд ли этот двухметровый здоровяк с холодными серыми глазами был только переводчиком.

— Постойте, — несмотря на то что перевод запоздал на несколько секунд, Штайн отчего-то прекрасно понял, что именно сказал Сталин. — Совсем забыл, наверное, память подводит. Вы ведь интересовались судьбой ваших родителей? Что ж, советское руководство всегда старается помогать людям в трудной ситуации, господин полковник.

Сталин протянул ему тощую папку из грязно-серого картона:

— Вот, ознакомьтесь на досуге. Здесь несколько свежих фотографий и кое-какие документы. В принципе советское руководство вовсе не против прибытия ваших родителей в СССР для постоянного проживания и даже готово активно этому способствовать. У нас большая страна, где есть множество мест, которые никогда не будут бомбить. Ни немцы, ни англичане, — с непонятной улыбкой докончил он, вновь опуская голову — Идите, господин Штайн. Вы умный человек и наверняка сумеете принять верное решение. Идите, — последняя фраза прозвучала как приказ, и тот, коротко кивнув, покинул кремлевский кабинет...

Сорокадвухлетний Михаил Ильич Кошкин приподнялся на больничной постели, приветствуя зашедшего в палату майора госбезопасности. Мартовский испытательный пробег до Москвы дорого стоил уже в те дни больному конструктору, однако в последние несколько недель дела явно пошли на поправку. Возможно, причиной было то, что его совершенно неожиданно перевезли самолетом в московскую больницу, возможно, уколы какого-то экспериментального, судя по случайно подслушанным фразам врачей, чудо-препарата, но сейчас, на исходе августа, он определенно чувствовал себя куда лучше. И с радостью ждал каждого нового посещения «куратора» из НКГБ. Ждал, поскольку тот приносил с собой не только столичные новости и свежие газеты, но и весьма неожиданные технические задания.

Например, это, последнее: можно ли установить на базе разработанного им танка — нет, не экспериментального «А-32», а уже пошедшего в серийное производство «Т-34» — башню увеличенного объема на три человека с пушкой калибром 85—100 миллиметров. При условии, что масса нового танка не превысит тридцать пять тонн, а броневая защита будет усилена. Поначалу он встретил предложение в штыки, но после бессонной, к возмущению лечащего врача, ночи по нял — можно. Расширить погон, поскольку созданная под его руководством база вполне позволяет установить сварную, а лучше литую башню соответствующего объема, благо чертежи, точнее, черновые эскизы, сделанные явно не профессионалом, уже имелись, и все. Ходовая с пятью опорными катками и пятисотсильный дизель В-2 вполне выдержат и не такую нагрузку, разве что стоит ввести торсионы вместо подвески Кристи.

Кошкин с трудом представлял, зачем Красной Армии нужен танк со столь мощным вооружением и броней, но держал свои сомнения при себе — в конце концов, командованию виднее. А в том, что командование в курсе всех касающихся нового танка дел, он нисколько не сомневался: со многими замечаниями по невысокой надежности нынешней тридцатьчетверки он согласился, что называется, с ходу. Как и с тем, что Вермахт уже во времена польской кампании массированно применял самоходные артустановки, как противотанковые, так и поддержки пехоты, которых в РККА не было вовсе. А база «Т-34», как указывал некий неназванный «источник», идеально подходила для установки в бронированной боевой рубке закрытого типа хоть противотанковой пушки в 85 или 100 миллиметров, хоть гаубицы калибром аж до ста двадцати двух. В общем, было о чем подумать. Правда, несколько смущали сроки: складывалось впечатление, что кто-то в руководстве наркомата обороны знает, когда именно им понадобится каждая новая модификация танка.

К концу сорок второго «тридцатьчетверка» должна была обзавестись новой башней и пушкой в восемьдесят пять миллиметров, а к началу сорок четвертого и вовсе должен был быть готов новый танк — с поперечным расположением двигателя, низким силуэтом без люка механика-водителя в лобовом листе и с как минимум стомиллиметровой пушкой. Танк предполагалось назвать «Т-44», по году разработки, надо полагать, танк.

И, честное слово, Михаил Ильич уже видел этот танк. Пусть пока только в своих смелых фантазиях, но видел …

— А я говорю, очень даже хорошо влезет. — Геманов категорично потряс головой. — Погон расширим новую башню сварим или отольем и всунем. «Д-5Т» шикарно вставала, и «С-53» влезет, поскольку она лучше. Нет, ну сначала нужно, конечно, казенник уменьшить и ход отката. Не верите? У товарища Сталина спросите, он знает.

Сидящий во главе стола Иосиф Виссарионович лишь усмехнулся, окутавшись клубами табачного дыма, и махнул рукой: мол, продолжайте, товариш Геманов. Благодаря стараниям наркомвнудела он уже знал, что разговорчивый старший сержант не испытывает особого пиетета даже к народным комиссарам. А тут перед ним были в основном конструкторы, пусть даже и занимающие на своих предприятиях достаточно высокие посты.

— По большому-то счету, корпус и вовсе менять не придется, только погон расширить и всобачить, гм, ну, то есть установить на нем новую башню с новой пушкой. Мы ведь Курскую дугу чудом выиграли, фрицы нас с полутора километров били, а мы в лучшем случае с полукилометра. Ну а про надежность машин тут и без меня много сказано было. Работать надо. Эх, был бы жив Кошкин, он бы меня понял!

— Товарищ Кошкин жив и в курсе всех ваших выкладок, товарищ старший сержант, — неожиданно подал голос Сталин. — Спасибо нашим новым экспериментальным лекарствам. Мы ознакомили его с вашими мыслями, и он во многом согласен. Надеюсь, в самое ближайшее время его здоровье позволит вам встретиться и обсудить насущные проблемы советского танкостроения. Вас, товарищи, — Сталин строго оглядел замерших представителей танкостроительных заводов, — это тоже касается. Мы сегодня уже много говорили, поэтому давайте заканчивать. Через три месяца я жду результатов. Три месяца, товарищи, и ни днем больше. К концу января «Т-34» должен иметь новую башню на трех человек, нормальную систему вентиляции, командирскую башенку кругового обзора, новую коробку передач, радиостанцию и 76-миллиметровую пушку с длиной ствола от сорока до пятидесяти калибров. Новый танк должен стать самым мощным и надежным танком в мире, и от имени Коммунистической партии и советского народа я буду лично следить за этим. Все свободны, товарищи.

В сталинском кабинете было как никогда накурено, хотя обычно Вождь позволял курить в своем присутствии лишь нескольким наиболее верным и старым товарищам по партии. За столом для заседаний разместились народный комиссар обороны Тимошенко, председатель комитета обороны Ворошилов и глава НКИД Молотов. Ни наркомвнудела, ни главу военной разведки Сталин на заседание не пригласил: и с тем, и с другим он и так встречался едва ли не ежедневно. Не было среди присутствующих и Анастаса Микояна — Сталин уже знал о некоторых подробностях политической жизни этого «кремлевского долгожителя», в свете чего шутливая рифма «от Ильича до Ильича без порока и паралича»2 ныне имела все шансы никогда не появиться. Судя по заполненным пепельницам, разговор продолжался уже не первый час. Сейчас говорил Сталин:

— Итак, товарищи, теперь вы не только видите, в каком мы сложном положении, но и понимаете, надеюсь, отчего я не поставил вас в известность раньше. Зато сейчас я могу с уверенностью заявить, что никаких сомнений в реальности происходящего больще испытываю. Да, собственно, вы и сами все видел и обо всем читали. Вячеслав Михайлович, — обратился он к Молотову, — я тебя не тороплю, конечно, но постарайся все же поскорее подготовить свои выкладки предложения по нашей дальнейшей внешней политике и необходимым дипломатическим шагам. Особое внимание прошу обратить на возможность если не избежать, то хотя бы оттянуть начало войны. С учетом позиций Англии, САСШ и стран — союзников Германии, конечно.

А вот товарищей, отвечающих за нашу боеготовность и обороноспособность, — Иосиф Виссарионович взглянул на Тимошенко с Ворошиловым, — я попрошу в самые кратчайшие сроки доложить о реальном положении дел в армии, авиации и флоте. При разговоре с нашими танкостроителями вы присутствовали, так что повторяться не будем, но ведь нам нужна еще и боеспособная и не уступающая немецким образцам авиация, артиллерия, автотранспорт, стрелковое оружие. И, конечно, боеприпасы. Семен Константинович, — теперь он обращался только к главе НКО, — как обстоят дела с бронебойными снарядами к танковым пушкам и ПТО?

— Товарищ Сталин... — в отличие от Молотова с Ворошиловым, недавно назначенный на этот пост Тимошенко в присутствии Вождя откровенно робел. — Товарищ Сталин, производство бронебойных снарядов новых типов развернуто не столь давно, и, несмотря на плановое их производство, накопить к лету будушего года достаточный запас мы не успеваем. Но...

— Вот и я об этом, — перебил наркома обороны Сталин. — Если все пойдет, как описали наши... гости, то московский завод развернет производство только в декабре будущего года, донбасский вовсе будет эвакуирован, а ленинградский — сами понимаете. И что? Чем воевать будем? Осколочными гранатами против танков? К чему тогда нам вообще новые танки? Немецких трофейшиков радовать? Займитесь этим вопросом, товарищ Тимошенко . К весне сорок первого у нас должен быть достаточный запас снарядов. А там и до подкалиберных с кумулятивными дело дойдет, этим наши конструкторы уже всерьез занимаются.

— Так точно, товарищ Сталин.

— Хорошо. После окончания совещания все вы получите фотокопии основных наиболее важных документов. Прошу изучить их в самые кратчайшие сроки и вернуть ответственным товарищам. А сейчас я бы хотел поговорить об изменениях в нашей не совсем, как выяснилось, непобедимой Красной армии. Товарищ Крамарчук, с которым все вы познакомились на полигоне, очень хвалил товарища Тимошенко. Говорил, что вы, Семен Константинович, только лишь из-за нападения Гитлера не успели завершить начатую вами реорганизацию и техническое переоснащение армии. Что вы, мол, уделяли большое значение совершенствованию боевой подготовки войск и подготовке новых командно-управленческих кадров. Товарищу Крамарчуку я верю. И надеюсь, что теперь вы успеете завершить все эти изменения. О любых затруднениях или случаях невыполнения или неполного выполнения ваших распоряжений прошу немедленно докладывать лично мне или товарищу Ворошилову. С технической же стороны советский народ и правительство СССР постараются сделать все возможное, чтобы наша армия больше ни в чем не нуждалась. И еще. — На этот раз Сталин сделал недолгую паузу. — Подготовьте мне список военачальников, которые, с вашей точки зрения или с точки зрения доверенных вам людей, были незаконно смещены со своих должностей или репрессированы. Прошу сделать это как можно скорее. Список вместе со своими краткими комментариями доставите мне лично. Это ясно.

— Так точно, товарищ Сталин. — Тимошенко стоило немалого труда скрыть удивление: последнего он явно не ожидал.

— Вот и хорошо, — усмехнулся Вождь. — Не удивляйтесь, Семен Константинович, не надо удивляться. Пришла пора многое изменить самим, чтобы нас не заставили это сделать чужие. Если у вас больше нет вопросов, я вас не задерживаю.

— Разрешите идти?

— Идите, товарищ Тимошенко. Папку с документами получите под расписку в приемной.

Тимошенко четко развернулся и покинул кабинет Сталин взглянул на единственных, пожалуй, людей в руководстве Союза, которые еще могли иногда называть его старой партийной кличкой «Коба»:

— А с вами мы еще немного поговорим. Есть несколько вопросов, которые необходимо обсудить лично между нами...

— Товарищ Хрущев? — Статный майор госбезопасности четко и в то же время как-то слегка вальяжно козырнул. За его спиной маячил еще один сотрудник страшного наркомата, на сей раз рангом пониже — капитан. — Майор государственной безопасности Качанов. Прошу вас пройти с нами, с вами хочет встретиться лично товарищ Сталин. Самолет уже ждет.

— Но я... мне ничего не сообщили. — Первый секретарь ПК Компартии Украины, член Политбюро Никита Сергеевич Хрущев мгновенно вспотел, не понимая, что именно все это может означать. Если арест — к чему такие сложности? Да и за что его арестовывать, вроде бы никаких сигналов от верных людей не поступало. Впрочем, если гости из главного управления, тогда конечно. Или это все же как-то связано с теми непонятными июльскими событиями в Одесском округео которых ему шепнули все те же верные люди? Правда, что именно там произошло, он до конца так и понял, да и не пытался особенно понять, догадываясь, куда может привести подобный интерес, но сам факт…

— Уже сообщили, — пожал плечами майор. — Только что и в моем лице. Пройдемте, товарищ Сталин не любит ждать, а путь до столицы неблизкий. Ваш заместитель предупрежден, не волнуйтесь, дела сдавать не нужно. Машина ждет внизу.

С разгона проломив бронированным лбом несколько рядов укрепленной на наклонно вкопанных в землю бревнах колючей проволоки и преодолев размякший под осенним дождем ход сообщения, танк вновь набрал ход, разбрасывая гусеницами жирную грязь. Заляпанная по самую командирскую башенку двадцатидевятитонная махина с легкостью выжимала по бездорожью не меньше сорока километров в час. Непривычно длинный ствол модернизированной пушки «Ф-34МЗ» мерно покачивался в такт движению. Новые гусеницы с цельнолитыми траками и более выраженным внешним профилем, появившиеся в иной реальности гораздо позже, нарезали почву аккуратными «вафельными» прямоугольниками полуметровой ширины.

— Слева двадцать цель, бронированная, неподвижная, бронебойным, — скомандовал приникший к резиновому налобнику командирской панорамы лейтенант Дмитрий Политов.

— «Дорожка». Огонь!

«Тридцатьчетверка» остановилась, глубоко зарывшись гусеницами в измочаленную траками предшественников глину, клюнула массивным лбом и на мгновение замерла. Оглушительно ударило орудие, покрывая мелкой рябью дождевую воду, заполнявшую рытвины и неровности грунта, и танк вновь рванулся с места.

Политов, едва ли не против воли закусив нижнюю губу, аблюдал полет подсвеченного трассером снаряда. Попадание! Отчетливо видимый синеватый огненный высверк в районе башни старенького БТ, выполняющего роль мишени, не оставлял никаких сомнении в поражении цели. Удара шестикилограммовой болванки хватило не только на пробитие, но и на то что бы сорвать ее с погона, опрокинув куда-то за корпус.

И снова привычное мелькание земли и серого осеннего неба в триплексе. Вверх — вниз, вверх — вниз будто на качелях в далеком детстве. Учебный бой продолжался, и командир новой «тридцатьчетверки», раз. работанной под руководством недавно вернувшегося из больницы Кошкина, знал, что вскоре его машине предстоит встреча с тяжелобронированной целью, на поражение которой отводилось не более двух выстрелов.

Не знал он лишь того, что уже совсем скоро тысячам точно таких же танков предстоит встретиться в реальном бою с куда более опасным противником, нежели расставленные по тактическому полю НИАБП легкие «БТ» и «Т-26», и играющие роль немецких средних танков «Т-28» с приваренными к лобовой и бортовой броне дополнительными бронелистами. И что в одном из них на командирском сиденье будет сидеть и он, лейтенант танкового взвода Дима Политов. Тот самый майор-гвардеец Политов, чей танк одним из первых ворвется ранней весной сорок четвертого года на Кенигсплац и, выламывая траками древнюю брусчатку площади, лихо затормозит перед самыми ступенями полуразрушенного Рейхстага.

Младший лейтенант Алексей Махров проверил крепление шлемофона и привычным движением задвинул фонарь кабины. Откровенно говоря, ему было страшно, страшно настолько, что даже руки едва заметно подрагивали. Нет, не лететь страшно, на новом штурмовике «Ил-2» он налетал уже прилично и вроде не был худшим в группе, но отчего именно его выбрали для демонстрации возможностей машины Сталину — самому Сталину! — он, хоть убейте, понять не мог.

Будуший дважды Герой Советского Союза, конечно же не знал, что Вождь теперь частенько практикует подобное, наугад выбирая среди личных дел недавних выпускников танковых, авиационных или артиллерийских училищ типичных середнячков и требуя продемонстрировать ему уровень их боевой подготовки и владения новой техникой. Иосифа Виссарионовича не интересовали хватающие звезды с небес отличники и бааансирующие на грани отчисления неуспевающие. Нет, ему хотелось увидеть профессиональный уровень именно среднестатистического молодого командира, одного из десятков тысяч тех, на чьи плечи в скором времени ляжет вся тяжесть первых лет войны.

— От винта!

— Есть от винта!

Трехлопастной винт нехотя провернулся несколько раз, вынесенные за обвод фюзеляжа патрубки окутались синеватым дымом, и двигатель вышел на режим. Бросив короткий взгляд в сторону придерживающего фуражку финишера, Махров плавно сдвинул сектор газа. Более чем шеститонный штурмовик — лететь предстояло с полной бомбовой и ракетной нагрузкой и штатным боекомплектом, — покачивая камуфлированными плоскостями, покатил по выстеленному рифлеными металлическими плитами взлетному полю, постепенно набирая скорость. Все, есть отрыв.

Набрав высоту, штурмовик развернулся в глубоком вираже и зашел на цель, действуя согласно боевому порядку типа «пеленг». Целью был загодя отстроенный на полигоне пятидесятиметровый макет моста с растянувшейся еще на сотню метров колонной вражеской техники и пехоты. Конечно, подобную цель одиночный штуурмовик атаковать не должен, поскольку «пеленг» подразумевает именно атаку сразу несколькими звеньями, да и охранять его в реальности вражеская ПВО будет более чем сильно, но на то и показательная тренировка: Махрову позволялись всего два захода — один бомбовый, второй ракетно-пушечный. Штурмовка допускалась в любом порядке, но зато, если промахнешься, пеняй на себя. На трибуне для наблюдателей (также загодя отстроенной) — сам товарищ Сталин …

Будущий ас-штурмовик Леша Махров направит самолет в пологое пикирование. Эх, жаль обещанное прицельное оборудование для точного бомбометания пока так и не установили на их машины! Впрочем все время отбросить посторонние мысли. Он уже практически над целью, заходит на нее со стороны солнца Палец привычно отжал предохранительную скобу, ложась на гашетку. Пора! Огонь!..