Бегство
Петляние по задворкам и обход деревни далось нелегко. Пришлось делать несколько привалов. Да и Лена шла очень плохо. Приходилось часто останавливаться, чтобы подвигнуть ее на дальнейшее продвижение вперед.
Было видно, что окружающее ее вообще не интересует. В глазах Лены застыли ужас и вселенская тоска. Двигалась она как сомнамбула, и то если ее постоянно понукали. Это сильно выматывало вместе с тем, что рюкзак у Владимира был намного тяжелее обычной туристской нормы. Но не только это тяготило.
Тяготили воспоминания о только что свершившемся. В голове с трудом укладывалось, до какой мерзости и гнусности может дойти человеческое существо. До мерзости, за гранью которой о человеческом облике убитых и говорить уже невозможно. Но тем не менее Владимир никак не мог выбросить из головы этих моральных уродов и думал о мотивах их поведения. На привалах он нет-нет да и начинал размышлять вслух, вполголоса, чтобы не тревожить Лену.
Юля слушала внимательно, периодически вставляя свое мнение. Она не прерывала Владимира, так как хорошо понимала, что тому необходимо выговориться.
– Почему они напали на Лену? Почему именно на нее позарились? Ведь перед этим они прошли мимо Эли… но не тронули.
– А ты посмотри при случае внимательно на Элю. Из нее харизма – прет! Она же лидер. А эти… шакалы, – злобно прошипела Юля, – таких боятся. Неосознанно. Она их загнет одним взглядом. А Леночка… Леночка – эльф, Лада… Она перед такими… мррразью… она беззащитна.
Как ни странно, Владимир спокойно говорил о том, что физическое уничтожение этих бандитов было необходимо. Юля сделала зарубку на память, чтобы потом выяснить подробности прошлого этого человека. Такое отношение было характерно не для ученого и инженера, а для воина. Причем воина с весьма конкретной подготовкой и опытом.
В двух километрах от Выселок их встретили Юрий и Николай, за что получили нагоняй от Владимира.
– Какого черта?! Вас еще там не хватало!
– Но мы не собирались туда идти… – попытался оправдаться Николай – явный инициатор этого выхода.
Когда подходили к дому, снегопад еще более усилился, погрузив в белую муть даже ближайшие дома. Стало ясно, что если так продолжится, то к следующему утру навалит весьма прилично. И укроет их недавнюю лыжню в деревню.
У калитки дома их встретила Эля. Она подбежала к Лене, подхватила под руку и заглянула в глаза. То, что она там увидела, наполнило ее жалостью и отчаянием. Она с надеждой оглянулась на замыкавшую колонну возвращавшихся Юлю, но та не нашлась, что сказать приободряющего. Будущее и для нее было сокрыто мраком.
Через полчаса все собрались в той же комнате, где еще вчера Владимир выдавал свой рассказ, на «военный совет». Не было только Лены и Эли, которая осталась с истерзанной подругой.
Перво-наперво воспроизвели полную картину событий – каждый рассказал то, что видел и знает.
Правда, Владимир и Юля, по ранее заключенному договору, опустили некоторые детали.
Но и то, что они рассказали, повергло всех слушавших в шок.
Особенно сильно рассказ Владимира повлиял на впечатлительного Бориса Ефимовича.
– И вы их всех убили?! – пораженно вопросил он, когда Владимир закончил рассказ.
– А у вас есть другой вариант действий против вооруженной банды, чтобы самому уцелеть и человека спасти? – ответил вопросом на вопрос Владимир.
– Нет… но… – начал Каменский, – это же антигуманно…
– В этом деле было всего три варианта, – сказал Владимир и начал загибать пальцы. – Первый: гибнет Лена. Второй: гибну я и Лена. И третий: гибнут бандиты, но остаются живыми вышеназванные.
– Он прав, Борис Ефимыч, – вступилась за него Юля. – И вообще мы считаем, что Владимир сделал большое одолжение этому миру, избавив его от такой мрази. По нашим законам, его бы еще и наградили, а тех негодяев, если бы они остались живы, все равно бы расстреляли.
– Подтверждаю все сказанное, – кивнул Николай, так как взгляд Бориса Ефимовича упал на него, ища поддержки.
– Но сейчас вопрос не о моральной стороне дела, – вмешался в разговор Михаил.
Было видно, что говорить ему трудно – болела голова.
– Сейчас, – продолжил он, – вопрос о выборе тактики и стратегии нашего здесь выживания. Мы очень сожалеем, Борис Ефимович, но мы, не подозревая о том, втянули в это дело вас. Вы оказались посвящены в нашу тайну, и мы считаем себя ответственными за ваше благополучие и безопасность. Поэтому мы вас и пригласили на наше совещание.
Немного помолчав и поморщившись от головной боли, он продолжил:
– Итак, мы имеем. Первое: в результате аварии на Полигоне мы попадаем в параллельный мир. Второе: в отличие от нашего мира, политическая ситуация в этом мире зеркальная – победили США, а СССР уничтожен, развален, и в его бывших республиках построен капитализм. Третье: мы не имеем документов, и для этого мира, для этого государства нас как бы и нет. Также у нас нет денег. Четвертое: для нас этот мир оказался слишком враждебен – мы уже понесли потери. Удастся ли восстановить душевное и физическое здоровье Лены, мы не знаем, и, как подсказывают мне самые элементарные познания в этой области, – сомнительно, что удастся. Здесь нужны достижения именно нашей медицины, и последние достижения.
При этих словах командира многие вздрогнули и поежились.
– Что следует из этого расклада? – продолжил он. – По первому пункту, что очевидно, мы либо должны как-то дождаться спасателей, а они будут, так как наше исчезновение обнаружат в ближайшие сутки, либо попытаться построить аналогичную установку и исхитриться подать сигнал. На большее рассчитывать не стоит. По второму пункту. Фактически мы на вражеской территории, а это значит, что организация нашей группы должна выстраиваться по второй базовой модели.
– Извините, можно вопрос? – подал голос Борис Ефимович, когда Михаил переводил дух.
– Конечно!
– Что это значит, – вторая базовая модель?
– Миша, я объясню, – остановила Михаила Юля, – отдохни пока.
Михаил с благодарностью кивнул, и Юля начала объяснение:
– Наше общество очень отличается от современного капиталистического, да и от старого социалистического тоже, каким, наверное, вы его помните. Оно очень сильно усложнилось, и ныне его деятельность и управление основывается на группах разных моделей функционирования. Каждая группа создается и формируется часто совершенно самостоятельно, под выполнение какой-то вполне определенной задачи или группы задач.
Так как цели и задачи бывают разные, то люди очень часто в них меняются ролями. При выполнении одной задачи – человек руководит группой, а в другой раз он может стать обычным исполнителем. Все определяется целесообразностью, личными талантами членов группы и их компетенцией.
Для выполнения больших проектов группы избирают себе координатора или, если проект достаточно сложный, совет координаторов.
Таким образом наше общество получило возможность очень быстро перестраиваться и подстраивать свою структуру под решение конкретных текущих задач.
Функционированию групп, работе группы и взаимодействию в них нас обучают с детства. Сначала в играх, потом в школе, ПТУ, вузах. Потому каждый досконально знает роли в группе.
Я почему так подробно рассказываю? Мы включили вас в нашу группу, потому что считаем обязанными максимально обезопасить вас от возможных неприятностей. Это нам диктует закон нашей морали. А раз так, то вы имеете право голоса при определении нашей дальнейшей судьбы.
Что такое вторая базовая?
Вообще моделей много, есть исследовательские, есть игровые, есть военные. Вот сейчас Михаил предлагает нам одну из военных моделей.
Грубо, суть ее – действие группы в глубоком тылу врага.
Она, правда, изначально «не заточена» именно под военную тематику, но, в общем, предназначена для автономных действий группы в условиях серьезной опасности для жизни. То есть условий, требующих максимальной дисциплины.
Но я предлагаю гибридную – вторую базовую и исследовательскую… ну, например, шестую. Я ее сразу же предложила, когда узнала, куда мы попали. Раз мы здесь оказались, то имеем уникальный случай воочию увидеть и изучить один из исторических вариантов на тему «что было бы, если бы…».
– А предполагают ли ваши модели включение в работу группы человека, который в их работе ни уха ни рыла?
– Вы слишком скромничаете, Борис Ефимович. Наши модели – просто формализация вполне естественных форм взаимодействия людей. А раз так, то вам объясняют смысл действий и цель группы. Вы выбираете тот тип деятельности, который, по вашему мнению, наиболее вам подходит, а после мы уже подстраиваемся в работе к вам.
– А если я заявлю, например, что наиболее подходящая работа для меня – это руководить? – лукаво улыбнулся Каменский.
– Ну, здесь есть одно «но»: руководителя или координатора выбирает вся группа, а не отдельный человек. С тем, что кто-то будет им руководить, должен быть согласен каждый человек в группе. А так все в ваших руках.
– И так просто?
– Кому как… – философски заметил Михаил, и все засмеялись. – Но по-любому получается, – продолжил Михаил, когда все снова затихли, – что из-за происшествия с бандитами мы просто обязаны подумать не только о своей безопасности, но и о вашей, так как при разбирательстве как бандитов, так и милиции в происшедшем может всплыть то, что люди приходили в деревню с этой стороны. Значит, вы под подозрение попадете неизбежно. Поэтому нам надо продумать комплекс мер, как максимально сбить с толку возможных дознавателей и преследователей. Нас-то при любом раскладе искать будут, но надо сделать так, чтобы вы тут вообще ни при чем оказались. А если вы окажетесь ни при чем, то и мы благополучно потеряемся.
Получается так: из третьего и четвертого пункта следуют большие задачи для нашей группы.
Первое: уйти отсюда, и так, чтобы максимально замести следы.
Второе, и это непосредственно связано с первой задачей: куда уходить?
Третье: как здесь, в этом мире, осесть, смешаться с толпой, добыть материалы и построить Врата в наш мир. Или подать сигнал.
Четвертое: у нас на руках тяжело раненный товарищ… вот исходя из этого я и предлагаю вторую базовую модель. Высказывайтесь.
Первой вылезла опять Юля.
– Ну, – начала она, – начну с последнего… с последней задачи. У Лены тяжелейший психический шок. Тех медикаментов, что есть у меня, надолго не хватит. Чтобы хоть как-то ее поставить на ноги, нужны местные аналоги. Поэтому я предлагаю уходить в город, пытаться там выжить и добыть медикаменты.
– Не пытаться… – жестко поправил ее Владимир, – а выжить.
– Существенная поправочка, – согласилась Юля. – Так вот, продолжу… насчет «идти в город»… Здесь сидеть бессмысленно, а возвращаться в «Круг» глупо. Как я понимаю, после серьезных аварий минимум месяц будут разбирать обстоятельства и принимать меры к недопущению этого впредь. И только потом снова запустят установку. Я верно говорю, Юра?
– Да, так!
– К тому же мы можем и высидеть там месяц, что, правда, сомнительно, но Лену можно потерять. Поэтому я считаю, надо идти только в город.
– А почему ты считаешь, что здесь сидеть бессмысленно? – спросил Вадик.
– Тут мы ничего не высидим, – вклинился Николай. – Если все так, как описывают Владимир и Юля, то путь в деревню для нас заказан. Опознают и сдадут полиции или бандитам. А где мы еще сможем достать медикаменты и пропитание?
– И еще один аргумент, – добавил Михаил. – Отсюда надо уходить, чтобы не было неприятностей у Бориса Ефимовича.
Тут поднял руку Владимир.
– У меня есть некоторые соображения, но нужно посоветоваться с Ефимычем, – так дело здесь обстоит или не так.
– Говорите, всегда готов помочь!
– Так вот, как я думаю… От одного местного жителя я слышал следующее. Цитирую: «Там живет главный бандит. Он всех торгашей района обложил данью».
И, обратите внимание, – Владимир поднял палец и сделал секундную паузу, – он сказал: «И судьи у него на кормлении»! Вот! Это значит, что в стране дичайший уровень взяточничества. Если можно покупать и судей. По взяточничеству это так? – обратился он к Каменскому.
– Да, – подтвердил тот, – судей и милицию покупают свободно. А чиновники, так те вообще почти в открытую таксу за услуги выставляют.
– Ага… Значит, – тут Владимир замедлил речь, будто боялся, что мысль убежит или, наоборот, не дойдет до слушателей, – в стране по имени Россия, в которой мы находимся сейчас, выстроен периферийный капитализм с дополняющей экономикой.
– А что это такое? – удивился Каменский.
– И что из этого следует? – совершенно по-другому задал встречный вопрос Михаил. В отличие от Каменского, он хорошо знал, что такое «периферийный капитализм с дополняющей экономикой», но совершенно не понимал, куда клонит Владимир и зачем ему понадобился такой экскурс в дебри политологии.
– Интересное у вас образование, – обратился Владимир к Каменскому и усмехнулся. – Не в обиду будь вам сказано. Терпение, – бросил он Михаилу, и тот потер повязку на голове. – Отвечу сначала Ефимычу, так как он явно этого в школе не проходил. Так вот, Борис Ефимович, по нашим понятиям, такой капитализм отличается от капитализма метрополии тем, что в стране-жертве полностью уничтожается все производство, которое может составить конкуренцию фирмам страны-метрополии. Развиваются только сырьевые направления. А для обеспечения слабости таких стран с дополняющей экономикой насаждается взяточничество и стремление к потребительству среди населения. Главный признак таких экономик – тотальное взяточничество, – подчеркнул Владимир.
– Все равно не понимаю… – начал было Михаил, но был прерван Владимиром:
– Вопрос! Во времена социализма в городе было много предприятий, выпускающих электронику и высокоточное оборудование?
– Да, – подтвердил Каменский.
– А сейчас от них остались наверняка только пустые бетонные коробки?
– Истинно так!
– И все население занято либо на рудниках в восьмидесяти километрах отсюда, либо торгует, либо уехало… Я прав?
– Ну… да… Но есть еще несколько предприятий ВПК, которые продолжают работать… Ну, некоторые предприятия лес заготавливают… А так все, как вы сказали.
– Спасибо. Значит, логика меня не подвела.
– Какой ужас! – поразилась Юля. – И что, не понимаю, тебя здесь радует?!
Владимир улыбнулся мрачной улыбкой:
– Это значит, что есть общежития со свободными местами и, на крайний случай, заброшенные корпуса заводов и фабрик.
– Ну, положим, по общежитиям не совсем так. Там, особенно летом, живут торговцы из южных республик, – возразил Борис Ефимович.
– Но сейчас там могут быть свободные места?
– Да, но…
– Черт! Владимир! Теперь я окончательно понял, почему ты на Марсе не загнулся! – воскликнул Михаил. – Я об этом даже и не подумал! Ведь это ж надо, из такой дали вывод сделать! Я только под конец понял, к чему ты ведешь.
– Спасибо за комплимент! – сдержанно улыбнулся Владимир.
– Но послушайте! Если так, то я могу поселить вас у себя в доме, в городе. Он у меня большой, – вклинился Каменский.
Ему явно не хотелось расставаться с ТАКОЙ тайной.
– Спасибо, но это может навлечь на вас беду. Так что, если вы не обидитесь, мы сначала по общагам пройдемся.
– Но все равно, вот мой адрес, запишите: улица Деникина, дом тридцать шесть.
На несколько мгновений повисла мертвая тишина, а потом все вскинулись:
– Кого-кого?
– А… ну… – Борис Ефимович запоздало понял, какой эффект произвел его адрес, смутился, махнул рукой и подтвердил: – Того самого.
– Белого генерала?! – ошалело переспросил до сих пор не поверивший своим ушам Юрий.
– Ну да, его.
– А чего удивляться? – с апломбом заявила Юля. – Здесь капитализм, и герои тут должны быть капиталистические.
– Логично, – заключил Николай, хотя было видно, что все равно этот факт его сильно покоробил.
– И еще… – поспешил разрядить ситуацию Борис Ефимович. – У нас один цех моими ребятами был слегка расчищен и приспособлен для репетиций. Ну, это было до того, как мы выбились. Сейчас там, правда, очень холодно, но крыша не течет, и помещение мы используем как склад. Оно охраняется. Так что можете и туда – его использовать. Там одно помещение можно и под отопление приспособить.
– Что-то слишком хорошо складывается, – скептически заметил Михаил.
– Ну, хоть в чем-то нам должно же повезти? – возразил Николай.
– Хорошо, примем как вариант. Итак, снова – все согласны идти в город?
Все молча подняли руки в знак согласия.
– А Эля? – спросил Борис Ефимович. – Она не голосует?
– Она сказала, что согласится со всем, что решит группа. Она нам доверяет.
– Следующая проблема, – продолжил Михаил, – проблема выживания в этом мире.
– Вопрос!
– Да, Владимир?
– Думаю, надо обменяться информацией о том, кто что умеет из гражданских специальностей. А то в походе, из-за этих неприятностей, я так ближе со всеми и не познакомился.
– Разумно, – согласился Михаил. – Тогда начну с себя. Как тут многие знают, я работаю в ПТУ преподавателем автоматизированных систем управления. Также инструктор в местном турклубе по лыжному туризму и еще писатель-публицист. Так… пописываю книжечки для издательства «Детская литература».
– Я, – отозвался Юрий, – пока инженер-исследователь при всем известном вам Полигоне… Ну, лыжами увлекаюсь, – сказал он и смутился. Видно, что особо о себе сказать больше не мог.
– Ну, тебе, Юрий, большего и не требуется, – отозвался Михаил. – Ты наша главная надежда на возвращение и работать будешь чисто по специальности. В этом тебе сильно повезло… в отличие от нас… Так, Николай?
– Я программист. В НИИ стройматериалов. Разрабатываем новые материалы и конструкции. А я под эти процессы и конструкции программы пишу. Ну, иногда проектирую и собираю новое оборудование для лаборатории.
– Вадим?
– Я художник-оформитель. Изготавливаю разные красивости к праздникам. Или на дома, например, мозаику.
– Подождите, – снова вклинился Владимир. – А военная подготовка у кого какая?
– Ну, как я знаю, армию парни прошли. Только Вадик еще не успел.
– ВДВ, спецназ есть?
– Нет.
– А единоборствами никто не увлекается? Например, рукопашным боем? Ведь популярно…
– Нет…
– Про меня забыли! – напомнила о себе Юля, и все обернулись к ней. – Седьмой курс университета, факультет социальной психологии. Специальность социоинженер.
– Во! – подчеркнул Николай и многозначительно посмотрел сначала на Владимира, а потом на Бориса Ефимовича.
– Я не закончила, – спокойно сказала Юля и продолжила: – Из увлечений: рукопашный бой, мастер, инструктор команды факультета.
– Ну ни хрена ж себе, чего я о тебе не знал! – поразился Михаил.
– И ты молчала?! – с осуждением воскликнул Николай.
– Конечно! – фыркнула Юля. – Ты бы меня после этого только по стеночке и обходил!
– Уже буду! – пообещал Николай.
– Какая жалость! – разочарованно сказала Юля. – А то с тобой иногда было так здорово поцапаться!
– Ну это всегда пожалуйста, только на расстоянии… на расстоянии…
– Это будет уже не так интересно, – с сожалением заметила Юля.
– Я это к чему спросил, – прервал их пикировку Владимир. – Как мы убедились на своем печальном опыте, – здесь бандитизм. Так что школьного курса самбо для всех нас будет недостаточно. Придется организовать постоянные тренировки для всех, и тренировать будет Юля.
– А вы? – спросила Юля, обращаясь к Владимиру. – Вы не поделитесь опытом откручивания голов? У вас там с бандитами очень хорошо получилось.
– Лучше будет, если все это преподаст инструктор, – отмахнулся Владимир.
– Так что, Юля, ты попала! – прокомментировал Коля.
– Не, Коля, это ТЫ попал! – хищно улыбаясь, припечатал Юра. – Ведь это она тебя на тренировках гонять будет!
– Ой! И правда! – Николай в картинном испуге выпучил глаза и прикусил пальцы.
– А вы, Владимир, – спросила Юля, – ничем таким, кроме реакторов и всего с ними связанного, не занимались? Типа увлечения на досуге?
– Да есть такое… – ответил Владимир и смущенно поведал: – Я довольно детально изучал организованную преступность в странах «третьего мира». Вот такое у меня увлечение… Детское.
– Однако! – удивился Михаил. – И чего только народ на досуге не изучает!
– Так я ж тебе рассказывал!
– Да, припоминаю… только я тогда не подумал, что ты все это серьезно роешь. Думал, романов начитался…
– Ну, и романов начитался… А что Эля? Она какими доблестями знаменита?
– Это твоя ближайшая подруга, – повернулся к Юле Михаил, – рассказывай.
– Она археолог. Праславяне и бронзовый век. Кандидат наук. Недавно защитилась. Очень хороший организатор.
– Извините, – вмешался Борис Ефимович. – А можно «вопрос любопытного»?
– Да, конечно, – ответил Михаил.
– У вас что, самбо во всех школах преподается?
– Конечно! А у вас разве не так?
– Нет. Разве что в отдельных гимназиях. Военный мир у вас какой-то… и общество военизированное…
– Может, поэтому мы выжили и победили, а у вас капитализм, – задумчиво ответила Юля. – Вы уж извините, что так…
– Да нет, почему ж, я вас понимаю, – вздохнул Борис Ефимович. – Я сам помню советские времена. Такого бандитизма, когда на улицах нападают и убивают, насилуют – не было… А Леночку очень жаль!
– Кстати, а как вы до города отсюда добираетесь? – постарался перевести разговор подальше от неприятной темы Михаил. – Ведь до деревни пять километров, и все по глубокому снегу.
– Как? – улыбнулся Борис Ефимович. – Да как и вы! Запираю все ценное в подвале, запираю двери, ставни, беру лыжи и иду до деревни. А там у одного моего приятеля в гараже стоит моя машина. Сажусь и еду в город.
– И когда туда планируете? – спросила Юля.
– Дык…
– Я это к тому, вы нас извините, но у нас целых два раненых. Нельзя ли у вас дня два отсидеться?
– Да хоть неделю!
– Ну, настолько мы не можем злоупотреблять вашим гостеприимством.
– Юля! Вообще-то я решаю…
– Нет, Миша, тут уже я, как медик группы. НАДО! Только через два дня.
– Ладно, убедила. Тогда эти два дня гоняешь всех.
– Кроме тебя и Лены.
– Ладно, кроме меня и Лены, остальные – на боевую подготовку.
– И заставу надо выставить, километра за два в сторону деревни, против неожиданных визитеров, – подал предложение Владимир, – так, чтобы часовой, заметив идущих, мог скрытно добежать до нас и мы могли вовремя замести следы и скрыться.
– Именно так и сделаем… – подвел итог Михаил. – И все эти два дня разрабатываем варианты наших действий. Строим планы.
Земля-2. История страны
Утром Юля встала раньше всех. За окнами была кромешная тьма. Донцова, выбравшись из спальника, полезла через спящих товарищей к выходу. На кухне она первым делом поставила чайник на плиту и открыла банку кофе. Свет зажигать не стала.
Потом вынула мобилу, открыла там свой дневник и принялась в нем рыться. Долго в темноте кухни, слабо подсвеченной голубоватым пламенем горелки, было видно только ее лицо, освещаемое экраном мобилы.
– Ты че так рано вскочила? – услышала она от двери полушепот Михаила.
За порогом кухни медленно проявились в темноте коридора сначала белая повязка, а потом и лицо командира.
– Надо. Очень надо. Если ты проснулся, заходи, обсудим положение. Я решила в своих записях и конспектах покопаться.
– Что, так серьезно?
Михаил плотно затворил дверь на кухню и тихо, по-кошачьи ступая по полу в шерстяных носках, прошел к стулу напротив Юли.
– Да. Даже слишком, – тоже полушепотом ответила Юля. – Ты заметил, что у всех, за исключением, пожалуй, только нашего «Марсианина», напряжение уже зашкаливает?
– Заметил. И также заметил, что ты в последнюю порцию чая, что мы пили вечером, что-то подлила.
– А ты поэтому его и не выпил…
– Конечно! – с ехидцей заметил Михаил, осторожно сел на стул и откинулся на его спинку.
– Зря. Это был легкий транквилизатор. Гарантия, что сегодня все нормально выспятся… Ну, кроме тебя. Ты как себя чувствуешь?
– Паршиво. Но мне сегодня не скакать по двору, так что у меня есть возможность восполнить…
Юля скептически посмотрела в блестевшие в свете горелки глаза Михаила. Голубоватые блестки в его глазах казались такими же насмешливыми, как и его голос.
– То, что ты будешь иметь возможность днем поспать, это хорошо… вот только с ребятами – худо.
– Да, худо. У самого нутро дерет от того, что случилось… не только голова болит. Кстати, – внезапно сменил тему Михаил, – ты к Владимиру несправедлива!
– ?!
– Володя тоже изрядно напрягся и нервничает, но так как его тренировали, так как у него такой большой и гиблый опыт, то он просто лучше нас держится… уже чисто по привычке. Да и фаталист он изрядный.
– Это как – фаталист? – удивилась Юля.
– Ну… он никогда не думает о смерти, он никогда не заморачивается о том, что, может быть, что-то у него не получится. Он просто делает это. Думает, как сделать, и делает. И если не получается, думает, как исправить, и снова действует. Он полагается на жизнь.
– Но ведь это не значит, что он фаталист.
– Значит. У него даже есть присказка на случай больших неприятностей: «Кому суждено быть повешенным, тот не утонет»! Он такую философию имеет давно… и меня в свою веру не раз пробовал обратить, но я оказался не настолько хорошим учеником – продолжаю дергаться даже там, где надо бы просто пожать плечами!
Михаил оскалился в улыбке и запрокинул голову. Видно, вспомнил что-то весьма забавное из прошлых своих похождений на пару с Владимиром. Из тех времен, когда тот еще не был космонавтом.
– Хм. Может, и так… тебе виднее. Ты его давно знаешь. Но в группе положение весьма тяжелое.
Михаил тут же смыл с лица улыбку и посерьезнел.
– Неприятности у нас накапливаются, – продолжила Юля. – Сначала этот «буран», потом известие, что нас занесло черт знает куда, а после еще и с Леной беда.
– Что ты предлагаешь?
– Надо обязательно всех занять, и занять плотно. Так, чтобы у них было минимум времени думать о плохом. О том, что может быть с нами и что может случиться вообще. Иначе будет срыв. Я буду их гонять на дворе по «рукопашке», но этого мало. Они вылетели из общего дела. Их надо туда вернуть. Чтобы вернуть им всем смысл жизни. Им нужно и мозги загрузить так, чтобы они думали только о конструктиве и заняты были чем-то производительным.
– Ты предлагаешь что-то сделать для хозяина? Ну, это мы всегда делали…
– Не только это. Надо им загрузить и МОЗГИ.
– А! Так вот почему ты предлагала исследовательскую программу…
– И поэтому тоже. Только я сначала предложила ее из чисто прагматических соображений, но тут вижу, что она же необходима и в… ну… терапевтических целях.
– А не противоречишь ли ты самой себе? Ведь ты настояла на том, чтобы у нас минимум два дня было отсидки здесь. А исследовательская программа может быть осуществлена только в городе, и то только если будут на то возможности и условия.
– Нет, не противоречу. Я предлагаю, как «культурную программу», вечером завести разговор с хозяином насчет культуры и истории двух миров. Нашего и его. Уже здесь и сейчас можно выяснить, почему мы настолько разные. Почему, где, когда и как все разошлось.
– «Здесь и сейчас»! – хмыкнул Михаил. – Узнаю социопсихолога за работой. Гештальт!
– Вот и устроим этот гештальт в области истории страны. Чтобы всем мозги занять под пробочку.
– Согласен. Тогда действуем по обстановке. Но вечером обязательно надо будет повернуть разговор на разбирательство истории.
– Вот и ладушки! – сказала Юля, поднялась со стула и шагнула к закипающему чайнику. – Извини, но кофе я тебе не дам. Сейчас тебе это вредно.
– Так я и знал! – обреченно протянул Михаил. – Но на травяной чай я могу рассчитывать?
– Это можно.
Дежурить на дороге первым вызвался Владимир. С раннего утра, взяв с собой термос с чаем, он ушел через лес к месту наблюдения. Все же остальные, за исключением, конечно, раненых, были построены во дворе, и началась тренировка.
Вышел на крыльцо и Борис Ефимович, полюбопытствовать, как это молодая баба будет здоровенных мужиков «дрессировать».
Он ожидал увидеть что угодно, но не то, что увидел в реальности.
Вся группа ребят, как один, с величайшей серьезностью и сосредоточенностью внимала этой самой хрупкой и худосочной на вид «бабе» и старательно делала то, что от них требовалось. Да и «баба» была далеко не из тех, ничего не умеющих и ничего не хотящих, кроме танцев и секса, обладательниц длинных ногтей, накрашенных ресниц и рахитичного телосложения.
Одна только грация пантеры, с которой она перемещалась по двору, уже сильно отличала ее от этих, как их Борис Ефимович называл, «б…еобразных». Даже «волкодав» Каменского – лайка, прицепленная на короткий поводок и забравшаяся на крышу своей будки, казалось, испытывает к ней серьезное уважение. Собака сосредоточенно и молча следила за нею, иногда удивленно склоняя морду набок.
Дальше – больше.
Когда она начала показывать то, что, по ее мнению, должны знать все, то повергла Каменского в изумление. Она кидала парней по двору, как хотела. Но кидала она их далеко не с целью продемонстрировать свое превосходство над ними, как это делают многие «сэнсэи», чтобы набить себе цену перед учениками, а показывала вполне конкретные приемы и их элементы.
Понаблюдав за занятиями, Борис Ефимович также убедился, что информация о занятиях самбо в школах – не выдумка.
Уже через час тренирующиеся выделывали такое, что могли проделывать только люди, не один год занимавшиеся борьбой. Юля же их вполне конкретно и методично натаскивала на самооборону против не только уличной шпаны, но и, как понял Каменский, вполне серьезно вооруженных противников.
За день четыре раза меняли пост. И каждый раз сменившийся тут же включался в тренировку. Слаженность действий и сам порядок в группе производили весьма сильное впечатление, ибо составляли резкий контраст с той молодежью, с которой привык контактировать Борис Ефимович. Конечно, и среди своего окружения он знал много вполне серьезных ребят с хорошей самодисциплиной, но эта группа была на порядок выше.
Возникли и некоторые нехорошие ассоциации. Борис Ефимович приберег эти мысли на потом – на разговор вечером.
Вечером Николай попросился полазить по Сети, в обмен предложив Каменскому свою «Большую библиотеку» на планшетке. Борис Ефимович с радостью согласился, но, как и в первый раз, довольно быстро заблудился. Информации было так много, и вся она была так интересна, что он не знал, на какую кидаться в первую очередь. Чтобы хоть как-то упорядочить свои НЕзнания, нужна была затравка в виде хотя бы самых элементарных знаний.
По этой причине после ужина Каменский подошел к сильно задумавшемуся Владимиру и пригласил его «поболтать».
Воспользовавшись моментом, что планшетка освободилась, ее тут же занял Юрий, до этого довольно активно участвовавший в сетевых поисках, которые вел Николай. Так как и планшетка и ноутбук лежали рядом, то Юрию не составляло труда следить за происходящим на соседней машине и периодически влезать со своими соображениями в Николаевы поиски.
Борис Ефимович предполагал, что «болтовня» будет идти лишь между ним и Владимиром, но мало-помалу в дискуссию включились все присутствующие.
А интересовала Каменского в первую очередь «групповая метода» действий его гостей, как он ее назвал про себя. Ее смысл и логика.
– Наша главная проблема сейчас для группы, – начал пояснять Владимир, – это то, что она своим составом сильно не соответствует стоящей задаче. Но так как мы не можем переформироваться, мы все активно обмениваемся опытом и знаниями, чтобы максимально подстроиться под обстоятельства.
– И в этом – подстройке под обстоятельства – состоит весь смысл действий группы?
– Нет, это лишь инструмент и этап решения задачи. Настоящее назначение группы – сложение сил и талантов, умов в достижении вполне конкретной цели.
– А может, лучше будет подстроить сами обстоятельства под себя? – в шутку спросил Борис Ефимович, но получил вполне серьезный ответ от Юли:
– И это тоже будет. Но для того, чтобы это эффективно сделать, надо максимально подстроиться под обстоятельства. Это как в борьбе: сначала подстраиваешься под противника, а потом «ведешь» его туда, куда нужно. Впрочем, – с улыбкой закончила она, – главное в этой подстройке не потерять себя.
– Это как?
– Ну, например, готовы ли вы поступиться убеждениями, пойти на сделку со своей совестью, чтобы добиться того, что вот прямо сейчас вам нужно?
Сама постановка вопроса была такова, что предполагала жесткий и однозначный ответ «нет». Но Бориса Ефимовича смутил факт, что в его окружении немало людей, кто делал именно так: для достижения сиюминутных выгод – поступался убеждениями, шел на сделку с совестью…
Это было весьма неожиданно: попасть на вопрос о морали там, где, казалось бы, обсуждаются чисто технические детали.
Поэтому Каменский решил слукавить и вернуть вопрос:
– А вы не поступаетесь?
– Конечно, нет! Это всегда вне обсуждения. Могли бы мы, например, бросить Лену на гибель? Да никогда!
– Значит, грубо говоря, вы останетесь коммунистами, даже если вам придется встраиваться в капитализм?
– Да. Ведь так поступали большевики в царской России, и так поступают коммунисты в капстранах. Мы отличаемся от них лишь тем, что совершенно не собираемся устраивать здесь революций. Наша цель – вернуться домой.
– Но если так, то весьма важен вопрос: какова ваша текущая модель морали?
– Почему «текущая»? Она постоянная, – ответил Михаил. – «Текучесть» морали предполагает ее полное отсутствие.
– Ситуационная этика, так любимая на Западе, – подхватила Юля, – это не для нас и не про нас.
– А в чем-то она выражается?
– Конечно! Когда-то, в пятидесятые, в нашем мире Иван Ефремов написал замечательную книгу – «Туманность Андромеды». Там он очень хорошо описал ту самую мораль, которой мы следуем. Книга включена в школьные программы.
– У нас тоже был такой писатель и написал такое же произведение… И оно было моим любимым в детстве… Если мораль Эрга Ноора, Низы Крит и Дара Ветра ваши мораль и этика, то я с вами!
– А до этого момента не были? – лукаво вполголоса вопросила Юля. Она рассчитывала на шутку, но получилась вовсе не шутка.
– Если честно, – ответил Борис Ефимович, – то ваши военизированные приготовления заронили было во мне подозрение о вашей принадлежности к фашизму…
Такое заявление шокировало всех присутствующих.
– И почему вы так подумали?! – спросила изумленная Юля.
– Да так… единая идеология, военная дисциплина… можно подумать, у вас там вся страна – военный лагерь.
– Было такое, но закончилось двадцать лет назад, с концом «холодной войны» и переходом общества в принципиально иное состояние. Во-вторых, наша мораль, этика и идеология не имеют ничего общего с фашизмом.
– Можете удостовериться, – похлопал Николай по планшетке, чем вызвал неудовольствие сидевшего за ней Юры.
– Могу даже порекомендовать специальный труд по фашизму. Там все подробно расписано. И идеология, и экономика, и политическое устройство стран, исповедующих фашизм. И все в сравнении с нашей, – сказал он и снова углубился в изучение местной Сети.
– Спасибо, обязательно прочитаю и… извините, если вас этим подозрением обидел…
– Да ничего. Главное, в себе такое не держать, – ответил Михаил. – Любое непонимание лучше сразу разрешать. Так что вы правильно сделали – с сомнениями согласия не достигнешь.
– Ну, тогда вернемся к теме, – повеселел Борис Ефимович.
– Кстати, насчет «военной дисциплины», – встрял Владимир. – Мне кажется, тут тоже кое-что есть… А не производит ли такое впечатление – впечатление нашей военизированности – наша простая самодисциплина? Ведь у нас по-настоящему здесь военной дисциплины как таковой нет.
– Положусь на твой опыт изучения стран капитализма, – осторожно открестился Михаил, – но тогда вопрос возникает: мы что, тут столкнемся с обществом людей с низкой самодисциплиной? Я правильно понял, к чему ты клонишь?
– Скорее с полным отсутствием самодисциплины у большинства людей.
– Борис Ефимович, – подала голос Юля, – это так? У большинства людей вашего общества ОТСУТСТВУЕТ самодисциплина?
– К сожалению, это так! – ответил Борис Ефимович.
– Ну, тогда вполне естественно, что нас тут приняли за фашистов! – заключил Владимир и усмехнулся.
– ?!
– Фашизм, – пояснил Владимир, – прежде всего культ сплоченности. Сплоченности против «врага нации». Как правило, в их идеологии враг – другая нация. Вполне естественно, что фашизм будет насаждать среди своих культ самодисциплины. Это у нас самодисциплина служит для достижения вполне человеческих целей. То есть для объединения всех не против нации-врага, а для объединения людей и наций в деле построения лучшего будущего для всех без исключения. Что существенно отличает нас от фашизма. А здесь, в этом обществе, в котором нам придется пожить, самодисциплина – это основной признак преступных и фашистских группировок.
– Н-да! «Веселуха», чую, тут будет полная, – мрачно сказал Николай.
– Вернемся, однако ж, к «нашим баранам», как Ефимыч просил, – закруглил Михаил тему с фашизмом.
– И как, если не секрет, вы будете подстраиваться под наше сугубо враждебное коммунизму общество? – тут же полюбопытствовал Каменский.
– Пока не знаем, но для того, чтобы узнать, мы все будем собирать и анализировать информацию об этом мире, – ответил Михаил.
– Несколько лапидарно звучит, – поморщился Николай, – но в целом это именно так. Будем смотреть. Будем соображать. Будем складывать. Будем делать выводы и на их основе что-нибудь замутим.
– Я привык к точным формулировкам, так что переведу Колину сентенцию опять на «лапидарный», – усмехнулся Владимир. – Первая задача в подстройке – это сбор информации; вторая – ее анализ; и третья – выработка на основании этого анализа стратегии и тактики поведения.
– Вот поэтому я и предложила исследовательскую модель, – вставила Юля.
– Ну и что же вы будете изучать в первую очередь?
– В основном вашу историю, – неожиданно из дальнего угла подала реплику до этого молчавшая Эля.
Юля расплылась в улыбке. Ей казалось, что дойти до этой темы будет нелегко, придется долго прилагать к этому усилия, заворачивая «левые» темы, а тут сама группа, в лице Эли, прямо выходит на нее.
– Историю?! А… – Борис Ефимович аж поперхнулся от изумления, – зачем?! Ведь вы же, как я понимаю, намерены встраиваться в существующее общество?
– Да.
– Так зачем вам история? Зачем, если надо изучить общество, которое есть сейчас?!
– Все просто, – ответила Эля. – Как правильно тут до меня было отмечено, – она улыбнулась и кивнула на Владимира; видно, выводы, сделанные им в ее отсутствие, ей передали, – у вас периферийный капитализм с дополняющей экономикой. Все особенности этой формы у нас давно исследованы, описаны и общеизвестны. Эта форма, конечно, накладывает свой отпечаток на общество, но девять десятых ДУШИ общества, его культуры и психологии это его история… или то, что ее заменяет.
– А вы уверены в этом? – попробовал взъершиться Борис Ефимович.
– Это аксиома… – подтвердил доселе молчавший Вадим, с интересом наблюдавший за дискуссией за кружкой чая.
Борис Ефимович посмотрел на остальных, но те, как видно, были с Вадимом полностью солидарны.
– Удивительно. Всегда считал, что наоборот.
– У нас это очень давно доказано и передоказано, – заметила Эля.
– Но тогда поясните мне, пожалуйста, вашу фразу насчет «то, что ее заменяет…». Историю.
– Ну, это же просто! В капиталистических системах правящие классы всегда прибегают к фальсификации истории для оправдания своего господства. Вот тогда и получаются культуры с искалеченными душами. Ведь если целый народ и каждый его представитель считают себя полным ничтожеством по сравнению с «великими и могучими» завоевателями, то таким народом очень просто управлять.
– Эля сильно упрощает, но в основном так и есть, – поправила Юля.
– То есть вы предполагаете, что наша история…
– …Должна быть сильно оболгана и искажена, – закончила за Каменского Юля. – Ведь вы же проиграли Штатам! Военной силой экономику социализма победить невозможно, а вот изнутри, через разрушение души народа – это единственный путь.
– Но ведь у нас оказалась несостоятельной именно экономика! Она у нас рухнула!
– А может, ей очень сильно помогли? Стать несостоятельной и рухнуть. Кто-то из тех, кто ныне правит страной. Или даже не правит, но правил тогда? – жестко, в своем стиле, поставил вопрос Юрий.
– Вы имеете в виду Горбачева?
– Вот вы и ответили на свой и невысказанный наш вопрос: «Кто виноват и как его зовут?» – рассмеялся Михаил.
– Я вижу, что вы и так уже многое знаете о моем мире, о его истории. Может, тогда удовлетворите мое любопытство о вашем мире?
– С удовольствием! Тем более что, сравнивая, мы изучаем, – ответил Михаил.
– Но, может, тогда сначала вы меня, так сказать, опросите? Если вы изучаете.
– Насчет вопросов к вам, это само собой, но, если честно, ВАШИ вопросы сейчас, вопросы К НАМ, более интересны.
– Почему?
– Очень просто! Они помогут нам обратить внимание на те моменты, которые мы наверняка упустили бы. Ведь согласитесь, у каждой культуры, у каждого народа свои стереотипы, и мы, каждый по-своему, находимся у них в плену. Сравнение поможет выйти за их пределы.
– Мои вопросы к вам?!
– Ну да… Ведь они нам укажут на то, что ВЫ считаете важным.
– Вот оно что… Ну это, может, и к лучшему… Ладно. У меня еще тогда возник вопрос к Владимиру, но я был так ошарашен… тем, что передо мной открылось, что я просто забыл спросить… Как оказалось, что вы высадились на Марсе раньше американцев?
– Ну, это закономерно – мы их опередили в технологии и чисто в организационном плане… Да и энтузиазм народа тут немалую роль сыграл.
– Вы опередили их в технологии?!
– Ну да… А что тут странного?
– Но у нас… Мы безнадежно отстали.
– Что-то с трудом верится… – сказал Николай. – Я тут весьма поверхностно прошелся… Уже после вашей катастрофы, в середине девяностых, вы солидно опережали их как минимум в космических технологиях. А туда входит огромное число прочих технологий.
– Ну а компьютеры? Вы же видели!
– Да, – кивнул Михаил. – У вас они все американские.
– Миша! – подал голос от своей планшетки Юрий. – С электроникой тут вообще у них парадокс фантастический. Мы это с Колей уже обсуждали.
– Поясни.
– Вот простое сопоставление. Их внутренняя логика, вот этих вот, – Юрий ткнул пальцем в монитор компьютера, – она ДВОИЧНАЯ! Наши все основаны на тройке. И давно. У них вся электроника чисто цифровая. У нас же – гибридная, аналогово-цифровая. У них – программы подстраиваются под жесткую архитектуру процессора. У нас же, наоборот, процессор с гибкой архитектурой подстраивается под исполняемые программы. Поэтому вот эта наша машинка работает так, как их средний суперкомпьютер.
– Неужели разница настолько серьезная?
– Настолько! И, как я понял, у них здесь что-то произошло, где-то в середине семидесятых. Поэтому они не просто упустили лидерство, но стали просто тупо и полностью копировать американские схемы. А раз повторяли, то отставание все больше увеличивалось… В среднем отставание было около пяти-шести лет. Я не разбирался подробно, как ты понимаешь…
– Запиши, Эля, – улыбнулся Михаил. – Разобраться в этом подробно.
– Уже записано! – улыбнулась в ответ Эля. – Особенно про середину семидесятых… Правда, попутное соображение: ЭТО произошло не в середине семидесятых. По динамике систем выходит, что это нечто произошло до семидесятого года. К середине семидесятых это только проявилось.
– Существенная поправка.
– В общем, согласен, – подтвердил Юрий и снова углубился в работу.
– Очень интересно получается! – воскликнул, потирая руки, Михаил.
– Думаешь, здесь точка бифуркации? – спросила Эля.
– Нет, не думаю. Но в чем уверен, так это в том, что прямо сейчас мы очень серьезно можем приблизиться к разгадке. Давайте так, – обратился он к Борису Ефимовичу, – я вам рассказываю, как У НАС шло освоение космоса. Называю даты основных событий, а вы называете свои даты. Мы их сравниваем и делаем выводы.
– Согласен. Очень разумно.
– Итак… – Михаил откинулся на спинку плетеного кресла и, повертев в руках авторучку, аккуратно поделил лист на своем рабочем планшете, лежавшем у него на коленях, пополам. – Начинать, так с самого начала – с первого спутника. Я буду излагать не только основные даты и факты, но и причины, которые побудили народ и руководство страны поступать именно так. Кажется, разгадка кроется еще и в мотивах поведения руководства страны, – задумчиво добавил он.
Немного помолчав, он начал рассказ:
– Как известно, к 1955 году США нарисовали аж третий план ядерного уничтожения населения СССР. Для их бомбардировщиков все цели на нашей территории были достижимы, так как они окружили нас своими базами. Их же территория для нашего ответного удара была недосягаема. Поэтому еще в конце сороковых было принято решение усиленными темпами развивать ракетную технику.
– Насколько я знаю, у нас было так же, – подтвердил Борис Ефимович.
– К 1955-му у нас уже имелись ракеты средней дальности и на подходе была Р-7. Межконтинентальная. Ее только-только начали испытывать. И тут группа наших ведущих конструкторов решила сходить в ЦК. К Сталину. С вполне конкретным предложением использовать «семерку» для запуска первого спутника.
Сталин помнил предложение Тихонравова, которое тот сделал в 1947-м. О применении ракеты Р-1 для запуска пилотируемого корабля на высоту двести километров. По тому проекту предполагался лишь вертикальный подъем на высоту двести километров и последующая посадка кабины с космонавтами в районе старта.
Тогда Сталин эту идею зарубил, сказав, что «этот рекорд ради рекорда – пустая трата денег, в то время как полстраны в руинах. Вот восстановим страну, сделаем более мощную ракету, тогда и поговорим». Существенная деталь: зарубил проект с Р-1, но техзадание на разработку Р-7 подписал.
На этот раз Сталин встретил их более благосклонно, выслушал и спросил: «Надеюсь, это делается не ради рекорда? Что мы будем иметь от этого пуска, кроме чисто политического эффекта?»
Ну, тут влез Королев и выложил предложения по поводу использования спутников. Сталин выслушал и сказал: «Товарищ Королев правильно мыслит. Космос мы будем ОСВАИВАТЬ. И никаких рекордов ради рекордов!»
Потом, помолчав, добавил: «А ваше предложение я вынесу на Политбюро и Совет Министров».
Вот так, своим авторитетом, он ускорил осуществление запуска первого спутника. А его слова насчет ОСВОЕНИЯ космоса потом во всех КБ вывесили… да и не только КБ. Я мальчишкой на станцию юных техников ходил. Так там эти слова прямо над входом в бетоне отлили: «Космос мы будем ОСВАИВАТЬ»…
– Что-то не так? Хотели что-то добавить? – спросил Михаил у Бориса Ефимовича, увидев его весьма озадаченную физиономию.
– Но… Сталин… – начал было тот, но потом махнул рукой и сказал: – Ладно, об этом потом.
– Хорошо, тогда продолжу… Первый спутник был запущен 5 мая 1957 года.
– А у нас в октябре того же года.
– Вот и первое расхождение. А какого числа?
– Четвертого.
– Пять месяцев, – отметила Эля.
– Ну, по-моему, пока несущественно… Ладно, дальше. В октябре запустили второй и через месяц третий спутники. Американцы были в шоке.
Они со своей «суперпередовой» ракетой хотели запустить спутник величиной с апельсин, а наш первый весил центнер, второй – полтонны, а третий полторы. К тому же, как указал товарищ Сталин, были научными лабораториями. Только на первом был простой радиопередатчик. Американцы же планировали обычный рекорд…
– У нас было так же, – подтвердил Борис Ефимович. – На втором полетела собака Лайка.
– У нас начали запускать собак только с четвертого… – задумчиво отметил Михаил, делая пометки на своем листе, – когда началась отработка систем возврата грузов на Землю.
В это время в США принимают решение включиться в, как они говорили, «космическую гонку». Единственным способом из ближайших, с помощью которого они могли поквитаться за первый спутник, было послать человека в космос. Они и запланировали полет своего «астронавта» по баллистической траектории. На орбиту запустить корабль они не могли – слишком слабая была у них тогда ракета-носитель.
Наше руководство приняло это к сведению, так как полет человека был запланирован еще до запуска первого спутника. Как необходимый этап освоения космоса. Сверив сроки, наши пришли к выводу, что американцы в этом деле безнадежно отстали.
Так оно и случилось. 10 апреля 1960 года летит Гагарин. Совершает один виток вокруг Земли. После этого, через пять месяцев, но уже на целые сутки, его дублер Титов.
– У нас примерно так же. 12 апреля 1961 года Гагарин, и уже не помню когда – Титов. Осенью, кажется… Между этими стартами американцы запускают свой «Меркурий» – по типу «прыжка блохи».
– Ну, у нас они очень сильно отстали. Они выполнили свой «прыжок блохи» значительно позже полета Титова – летом 1961 года.
Практически одновременно с американскими пусками полетели два наших корабля – началась отработка процедур, необходимых для создания орбитальной станции.
В это время в Конгрессе США принимается решение о программе высадки человека на Луну. У нас же, по нашей программе, получалось, что до тех пор, пока возможности автоматов не исчерпаны, посылать человека нецелесообразно.
Следуя этому положению, в течение шестидесятых у нас автоматические станции достигают Луны, Венеры и Марса. Луны, правда, достигают еще в 1958-м, когда одна из наших «Лун» – под номером два – совершает жесткую посадку на ее поверхность и доставляет туда вымпел СССР. А в 1964 году совершает мягкую посадку и передает изображение панорамы поверхности «Луна-8». И это все впервые в мире. Приоритеты все за нами.
– У нас «Луна-9», но в 1966-м и тоже впервые в мире.
– А точную дату не помните? Это важно!
– Не помню… А почему так важно?
– Дело в том, что переданная ей панорама во всем мире вызвала нечто типа шока. Все внезапно поняли, что человек воистину стал космическим явлением.
– У нас это тоже было. Американский социолог написал книгу на эту тему. Называется «Футурошок».
– И по этому, кроме дат, – у нас совпадение… В Штатах, – продолжил Михаил, – посадка нашей «Луны» вызвала панику в Конгрессе. Они уверились, что русские готовят высадку человека на Луну.
Но на самом деле это не совсем соответствовало действительности. Да, помня о колоссальном политическом эффекте запуска первого спутника и первого космонавта, часть членов правительства стала настаивать на аналогичной программе с нашей стороны. Но инженеры справедливо указали, что если ее осуществить прямо сейчас, то это будет именно «рекорд ради рекорда». Они настаивали на более эффективном и последовательном освоении, изучении космоса. Машеров, ставший к тому времени генсеком, напомнил слова Сталина, и дискуссия угасла.
Согласились не ломать ранее намеченный план и пропустить американцев вперед, но успех им сильно подмочить.
С этой целью, в 1966 году, с 5 по 12 апреля, за месяц до смерти Сталина, два наших космонавта – Быковский и Береговой – на новом корабле «Союз» по эллиптической траектории выполняют облет Луны.
– У нас так и не облетели… а Сталин умер значительно раньше.
– Вот как? Ладно, возьмем это тоже на заметку… И далее.
В 1967 году американцы таки облетают Луну, а мы в августе 1968 года запускаем первую орбитальную станцию. А чуть ранее – в сентябре 1967 года два спускаемых аппарата станций «Марс-2» и «Марс-3» осуществили мягкую посадку на Марс. Сами станции перешли на орбиту вокруг Марса и начали составлять первую его фотокарту. А как было с этим здесь?
– Насчет того, когда американцы облетели Луну – не помню. Но на Луну они высадились в 1969 году. Наша первая орбитальная станция была запущена уже в 1971 году, и тогда же на орбиту вокруг Марса вышли наши станции. Но в этот сезон на Марсе большие пылевые бури… Наши станции тоже такую застали, но тогда она началась значительно позже их прибытия, и поверхность они успели отснять. Если бы они полетели в семьдесят первом, то прибыли бы как раз в ее разгар.
– Ну да… поэтому они там ничего и не увидели. А карту Марса составляли американцы. Ну, на Луне американцы высадились у нас тоже в 1969 году, но у нас к их высадке по Луне бегал наш «Луноход-1». Уже месяц как бегал.
То есть чисто технически мы получили информации о Луне в десятки раз больше американцев. Но они, тем не менее, выдумав свой критерий – мы же своего космонавта не высадили, – раструбили на весь мир о своей победе.
После было очень много дискуссий в мире о том, кто более правильно поступил – русские или американцы. Наши «на пальцах» разъясняли всем, что если бы мы приняли условия космической гонки «по-американски», то, высадив космонавтов на Луне, надо было бы ставить там станцию. Причем в условиях чудовищной неготовности техники и инфраструктуры к такому шагу. Это было возможно, но было бы исключительно дорого и нерационально.
После этого, естественно, пришлось бы ломиться на Марс. Причем в условиях, когда космическая медицина совершенно не имела информации о том, как бороться с последствиями воздействия космоса на человека. В условиях, когда атомные двигатели только-только начали создаваться. То есть затраты на эти «рекорды ради рекордов» росли бы по экспоненте.
Это весьма скверно и непредсказуемо сказалось бы на экономиках СССР и США.
Но эти объяснения приняты не были. Американцам очень хотелось считать себя победителями.
– А так – типичная «пиррова победа», – прокомментировал со своего места Вадик.
– Да, именно «пиррова», – кивнул Михаил, – так как мы космос именно осваивали, а американцы в лучшем случае исследовали и использовали в военных целях. Вот пример: они посмотрели на наши орбитальные станции и вывели свою – в пять раз большую по массе и размерам. Как оказалось – им снова нужна была реклама, типа «какие мы сильные и передовые». Но вскоре эту станцию забросили и занялись военным проектом космической противоракетной обороны. Для этого они бросили все средства на создание многоразового транспортного космического корабля. Тем более что вскоре у нас появился небольшой космический самолет «Заря». Первый его полет состоялся в 1973 году.
– У нас этого не было… А американский «Шаттл» действительно был запущен. В 1981 году.
– Ну, этот самый наш маленький космический самолет носил больше вспомогательную функцию по части доставки на орбитальные станции экипажей и грузов. Но его длительная эксплуатация не оправдала всех ожиданий.
Поэтому мы переключились на создание тяжелых ракет-носителей и системы «Молния». «Молнию» создавали с учетом опыта создания, эксплуатации и модернизации малого космического самолета проекта «Спираль-Заря».
Ввели его в эксплуатацию в 1982 году. В этом же году у нас появилась первая экспериментальная станция-завод. Маленькая, всего-то пятнадцать тонн, но завод.
– У нас, кажется, производство было организовано на станции «Мир» в конце восьмидесятых.
– То есть разрыв уже в шесть-восемь лет?
– Поболее, – вмешался Юрий. – «Мир» у них был один, и там ставили в основном эксперименты. Наша же «Полярная звезда» была полноценным заводом. Вот инфа по «Миру». Только что выудил и прочитал, – Юрий показал пальцем на дисплей американского компьютера. Пока велась дискуссия, они поменялись местами с Николаем, и теперь Николай «рыл» свою «Библиотеку», а Юрий – местную Сеть.
На экране ноутбука вертелись фото большой модульной орбитальной станции, по типу соответствующей тем, что были у них, но в начале восьмидесятых.
– Ага! Ну, далее у нас был рывок, давно готовившийся. И основывался он на разработках ядерных двигателей. Получалось так, что американцы, не имея последовательной космической программы, рассчитанной на сорок-пятьдесят лет, попали в цейтнот. Они к 1986 году исхитрились-таки сделать систему, подобную «Молнии», но с гораздо худшими характеристиками, и орбитальную станцию, подобную нашим, но образца конца семидесятых. Поэтому, когда мы сделали вторую большую орбитальную станцию в 1985-м, а затем один за другим вывели два межорбитальных буксира с ядерными двигателями в 1986-м, они поняли, что очень сильно отстают.
Почему так получилось? Ну, прежде всего потому, что наши разработки в области ЯРД были глубоко засекреченными.
В результате, у нас оказался ЯРД со скоростями истечения тридцать пять километров в секунду, а американцы так и остались со старой разработкой ЯРД в восемь километров в секунду.
Ну, тут наши спецслужбы очень красиво «развели» американцев. Они устроили «утечку»: мол, мы готовимся ставить на орбитах сверхдешевую и сверхнадежную систему противоракетной обороны. Американцы на это купились, тут же отказались от своей и настаивают на сворачивании нашей. Пока стоит шум, они, естественно, кинулись дорабатывать свои системы ПРО и выводят свои МТА, но с устаревшими ЯРД.
Наши же делают шах и мат – выводят лунную орбитальную станцию и ставят две постоянные научные базы на Луне. А вместо чудовищно дорогой космической ПРО ставят наземную, гораздо более дешевую и надежную.
Тут уж американцев загнали в ту самую яму, что они для нас рыли.
Получалось так, что для собственной реабилитации они просто обязаны сделать марсианскую экспедицию, но сделать ее вынуждены на той базе, что отстала от нашей лет на двадцать. К тому же они начисто не имели опыта полетов в космосе длительностью в год и более.
Ведь постоянную орбитальную станцию они вывели в 1987 году и, естественно, не успели накопить того опыта, что мы. Они обратились к нашим ученым, типа, продайте информацию, но так как наши сочли сию информацию сугубо военной (ведь неважно, на какой ОС будут применять данные знания, на военной или гражданской), то американцев послали.
Ставить на Луне базу уже поздно для реабилитации, и они решают сделать бросок на Марс.
Мы тоже готовим свою экспедицию с учетом опыта эксплуатации лунных баз и планируем запуск на 1994 год. Но об этом помалкиваем.
А тут узнаем, что американцы решили рискнуть, и рискнуть чуть ли не всем, планируя свою экспедицию тоже на 1994-й. Чисто технически мы могли бы сделать простую «экспедицию престижа», но это было бы против наших давно устоявшихся правил. И, главное, против «закона Сталина».
Поэтому мы решаем отправить экспедицию в 1992 году, с созданием базы. Но осуществить более серьезную схему – с двумя кораблями и полетом через Венеру – уже не успевали. Мы могли построить только один корабль и испытать его к сроку после окна запуска на «венерианскую» траекторию.
Что дальше было, вы уже слышали и видели…
– А что сейчас в ВАШЕЙ Америке? – помолчав, спросил Борис Ефимович.
– У них там такой системный кризис, что нам даже смотреть в их сторону страшно…
– Н-да…
– Кстати, что вы хотели спросить про Иосифа Виссарионовича?
– Да вы сами на мой вопрос ответили. Я хотел сказать, когда он умер… Вы сказали, в 1965-м?
– 16 мая 1966 года.
– Ах да!.. У нас он умер в 1953-м.
– В 1953-м?!
– Ну да…
– Она! – воскликнула Эля, от переизбытка чувств вскочив на ноги, благодаря чему завладела общим вниманием.
– Ты думаешь, это и есть та самая точка бифуркации?
– Без сомнения!
Обсуждение
– Вот это да! – удивленно сказал Михаил. – А я-то думал, нам тут копать и копать… А тут вот как: ррраз – и вот она, точка бифуркации! Причем такая явная…
– Пояснили бы Ефимычу, что за зверь, – буркнул Юрий, не отрываясь от планшетки. Они с Николаем опять успели поменяться местами.
– Что? – не поняла Юля.
– Точка бифуркации, – отозвался за Юрия Николай.
– А, это… Это термин из теории катастроф. Означает, что система в этой точке находится в неустойчивом состоянии и при малейшем изменении условий ее дальнейший путь пойдет по одному из двух или более равновероятных сценариев, – пояснил Михаил.
Видя, что Борис Ефимович не понял или не до конца понял, на помощь пришла Юля:
– Чего ты так наукообразно? Все очень просто. Предположим, что ты идешь по лабиринту и утыкаешься в точку, где коридор раздваивается. На твой выбор – по какому коридору пойти – может повлиять множество условий. Как серьезных, так и несерьезных. А может и просто случайность. Но от этого выбора зависит весь последующий твой путь. То есть куда придешь, когда придешь и как.
С обществом точно так же: есть события, от которых зависит весь последующий путь. Например, революция 1917 года.
Вариант первый: сохраняется монархия.
Путь России заканчивается полным распадом к 1926 году.
Вариант второй: побеждают эсеры. Распад наступает еще быстрее – к 1924 году.
Вариант третий: в конце Гражданской войны верх в государстве берут меньшевики-троцкисты. Гибель страны наступает также в 1924 году.
Вариант четвертый: в гражданскую побеждают белые. Распад России наступает практически тут же – в 1919-м.
И, наконец, вариант пятый: в дискуссиях середины 20-х побеждают не сталинцы, а бухаринцы.
Результат: в 1941 году, уже к августу, вермахт доходит до Уральских гор, ибо нет тех вооружений, нет той техники, что необходима для отражения агрессии. А она могла быть создана только в условиях ускоренной коллективизации и сопряженной с ней индустриализации страны.
Все это – варианты пути, которые наше общество миновало. Пройдя те точки, где на них могло свернуть. Вот эти точки и называют «точками бифуркации».
– Вы говорите так уверенно, будто на тех путях побывали, – заметил Борис Ефимович.
– Все просто: наш Институт прикладной математики создал в середине 80-х математическую модель нашего общества начала ХХ века. Так что все эти варианты были просчитаны.
– Так, может, и наш вариант был просчитан?
– Выходит, что не был. Мы о нем ничего не знаем. А должны были бы знать.
– Может, скрыли? Ну, знаете, секретность, то да се… – попробовал выдвинуть здравое, с его точки зрения, предположение Борис Ефимович.
– Такой вариант?! С таким кошмарным результатом?! – удивилась Юля. – Да его бы прежде всего во всех деталях расписали.
– В назидание балбесам! – добавил Николай.
– Во-во! – поддержала Юля. – Скорее всего мимо этого варианта прошли, посчитав его маловероятным.
– И действительно… – отозвалась Эля. – Я как историк говорю, что смерть Сталина в 1953-м не просто маловероятна, а НЕвероятна.
– В таком случае это не точка бифуркации, а ее следствие, – сделал вывод Владимир.
– Тогда что есть действительная точка? Надо копать до 53-го.
В следующие полчаса дружно прошлись по истории двух миров вплоть до революции. В обсуждение были вовлечены все присутствующие, включая Вадика, который, как правило, при таких дискуссиях занимал созерцательную позицию. Даже его поразила та информация, что всплыла при обсуждении родной истории.
В ходе обсуждения получилось, что по датам и ключевым событиям – полное соответствие. Расхождения начались, когда коснулись темы политических чисток. В этом мире они назывались куда более жестко – политические репрессии. Так же сильно различались и портреты самого Сталина.
– В нашем мире, – заключила Эля, – Сталин – гениальный политический деятель, гениальный экономист, проведший страну через серию мощных кризисов, каждый из которых мог стать для страны фатальным. Этот человек провел после войны тяжелейшую политическую реформу и создал систему, что существует у нас и по сей день. По части репрессий он был весьма либеральным и часто даже неоправданно мягким к врагам народа. В этом же мире Сталин – кровавый тиран, маньяк, параноик, уничтоживший десятки миллионов людей в лагерях. Но сделавший, вместе с тем, то же, что и наш.
– За исключением реформы политической системы, – закончил за нее Юрий.
– Но это можно списать на его параноидальность, – начал вслух рассуждать Михаил. – Человек, обладающий абсолютной властью, да еще и параноик, вряд ли захочет делать то, что было сделано у нас, – отделить партию от экономических рычагов управления страной, сделав ее блюстителем идеологии и морали в обществе.
– А если не списывать, а применить «презумпцию виновности капитализма»? – спросил Владимир.
– Что ты имеешь в виду?
– Капитализм – великий лжец. Для удержания власти он пойдет на все, чтобы скомпрометировать того, кто его чуть не победил. Подумайте, кому сейчас выгодна клевета на Сталина? Вы же сами видели, что цифры, называемые этим, как его…
– Солженицыным…
– Вот-вот. Очень говорящая фамилия! Ну совершенно за гранью здравого смысла. 32–64 миллиона уничтоженных?! Тут даже обсуждать нечего. Кто же тогда воевал в Великую Отечественную и победил врага? Дух святой? Чушь! Полная. Да даже если в десять раз меньше назвать, и то запредельно много. Наши предки в семнадцатом за такие дикие жертвы царизму революцию устроили. Солженицын тысячекратно оправдывает свою фамилию.
– Но что же тогда из этого следует?
– Вот Эля тут правильно сказала, что социализм можно победить только изнутри.
– Ты хочешь сказать, что эта клевета была введена ранее? Еще при социализме?
– Возможно…
– А если эти цифры правда?
– 64 миллиона? Бред! Сам посуди, сколько ВСЕГО работоспособного населения было в тридцатые? Из 190 миллионов человек это сколько будет за вычетом детей, инвалидов и стариков? Миллионов 90. Это значит, что были уничтожены две трети работоспособного населения. Даже если принять за основу, что не только трудоспособное было уничтожено, но и прочее. Что из этого выходит? При царях гибель всего десяти миллионов человек от голода привела к революции, которая просто смела всех представителей той власти. А тут… даже обсуждать это бессмысленно. Очевидная ложь.
– Ну не шестьдесят четыре, а предположим, шесть миллионов. Ведь это другой мир – не наш. И мы его судим с позиции нашего… – Михаил заметил, что Николай сидит и широко улыбается, будто услышал новый забавный анекдот. – А ты чего ухмыляешься?
– Да вот только что в местной Сети нашли с Юрой, – сказал Николай и показал на экран монитора. – Оказывается, что некто Земсков еще в 1991 году обшарил полностью открытые к тому времени архивы ГУЛАГа и посчитал количество репрессированных и погибших до последнего человека. Вот цифры. И заметьте, они почти точь-в-точь совпадают с нашими.
– Что значит «почти»?
– Здесь чуть-чуть больше. Вот посудите: всего за 30 лет правления Сталина по политическим статьям было осуждено 3 777 680 человек, из них к ВМН приговорено 642 980 человек.
– Значит, все эти «десятки миллионов» и «необоснованные репрессии» вранье?
– Вот работы по обоснованности тех репрессий, – просто ткнул пальцем Николай в список ссылок.
– Так, подождите, но нам всегда говорили, когда кто-то пытался такое выдвинуть, что этим цифрам нельзя верить, – сказал Борис Ефимович. – Так как они заведомо сфальсифицированы. Утверждается также, что реальной статистики в ГУЛАГе не велось.
Николай тут же взвился:
– Как специалист, не первый год имеющий дело со статистическими данными и их обработкой, поясню: статистика, государственная статистика любого государства, работает следующим образом – данные поставляет самый нижний уровень, а вышестоящие уровни их только обрабатывают и суммируют. Вышестоящие уровни, безусловно, могут исказить статистику, но с помощью перекрестных проверок мошенники будут быстро и легко пойманы. Так работают аудиторы всего мира. С утверждающими, что никакой статистики в ГУЛАГе не велось, следует вести себя именно как с идиотами и мошенниками. Любой человек, имеющий отношение к работе даже среднего размера организации, а не то что огромного государства, скажет, что работа без записи реальных данных о перемещении человеческих ресурсов и материальных потоков невозможна в принципе.
– А если они были сфальсифицированы? Еще тогда?
– У вас и это утверждается? – спросил Николай.
– Да.
– Но, если принять утверждение, что данные госстатистики фальшивы, то надо сделать дикое предположение, что абсолютно все организации ГУЛАГа вели двойную бухгалтерию, синхронно уничтожив потом настоящие данные, за пятьдесят лет предвидя, что надо ввести в заблуждение исследователей.
– Но как все это было проверено?
– Да просто. Предположим, что кто-то пытается подчистить в сторону занижения эти цифры. Ну, нашелся, положим, такой безумец во времена Сталина.
Но ведь на каждого заключенного выписываются пайки, одежда, ведется еще тьма разного учета, да еще по разным статьям. Этих зэков охраняет ВОХР. На вполне конкретное количество заключенных полагается вполне конкретное количество охранников. И так далее, и тому подобное. Это значит, что любая попытка подчисток будет немедленно изобличена перекрестной проверкой, и «чистильщик» сам пойдет на нары.
– А если все подчистить?
– Ну, это тем более невозможно. Сами посудите: по всем зэкам за все время их содержания должны были накопиться десятки миллионов единиц документов. И все их подчистить? Это даже не фантастика – это сказочка для слабоумных.
– Ну а чего вы добиваетесь всем этим выяснением, я не понимаю?! – потерял терпение Борис Ефимович. Его весьма обидел факт такого явного и полного крушения ранее лелеемого мифа.
– Поясню, – тут же вмешался Владимир. – Вывод первый и ожидаемый: история страны оболгана. И оболгана по-черному. Буржуазная пропаганда просто обязана была это сделать. Иначе не только сломать страну и народ, но и удержать его в подчинении невозможно в принципе. Вывод второй и гораздо более серьезный: гипотеза Эли подтвердилась, а это значит, что мы будем иметь дело с вполне конкретной социально-психологической ситуацией в обществе. И с этой ситуацией не только придется считаться, но и подстраиваться под нее, использовать ее.
– Использовать ее?! Но как же ваши убеждения?
– А мы менять их не будем. Мы среду изменим. В полном соответствии с полученным знанием.
– Ах, вот оно что! А то я вас решил поймать на применении «ситуационной этики» и вообще лицемерии, – рассмеялся Борис Ефимович. – Но все-таки поясните мне, что вы имели в виду под конкретной ситуацией и ее использованием.
– То, что абсолютное большинство общества убеждено, что Сталин, тиран и маньяк, – это не только политическая, но и социальная данность вашего общества, – начала пояснять Юля. – Данность, которая ломает культуру народа (если уже не сломала окончательно), заставляя его поступать вопреки собственным культурным нормам. Каким? Прежде всего вопреки требованиям солидарного поведения. Солидарное поведение и вместе с ним содружество, взаимопомощь, традиции достижения согласия, единого мнения – все это оказалось под запретом.
Под запретом, так как объявлено тоталитаризмом, фундаментом фашизма и сталинщины.
Не знаю, как у вас это объявляется, но в нашем мире буржуазная пропаганда западных СМИ оперирует этими аргументами и этими терминами. Вряд ли у вас она намного отличается.
– Так вам таки известен этот термин – «тоталитаризм»?
– Ну да. Чисто буржуазный термин.
– А вот эти молодые люди, – Каменский кивнул на Юру с Николаем, – утверждают, что он им неизвестен вовсе.
– Ну, они же физики, а я социальный инженер. Это я обязана разбираться в таких мало кому известных тонкостях буржуазной пропаганды. А им…
– А нам это просто по шарабану! – закончил за Юлю Николай. – И в школе мы эту чушь в самых общих чертах проходили, не вдаваясь в тонкости.
– Теперь, вижу, придется вникать… – мрачно заключил Юрий.
– Теперь – понятно.
– Я продолжу, – сказала Юля. – Вместо содружества и сотрудничества вам навязывается конкуренция и эгоизм как фундамент «правильного» общества и «демократии». Отсюда следует, что у вас ситуация в обществе неизмеримо хуже, чем в странах Латинской Америки.
– И чем это хуже? По-моему, хуже, чем там, просто быть не может.
– Хуже потому, что там еще сохранилось солидарное общество – на самом низу. У вас же оно рассыпано и уничтожено. Уничтожен сам народ.
– Народ? Это как?! Ведь нас еще никто не убил.
– Народ не может состоять из индивидов и эгоистов. Народ – это объединение людей на основе общей культуры, морали и человеческих, а не юридических законов. Объединение, когда люди общие ценности ставят выше личных. А индивидуалисты на такое объединение не способны в принципе.
А то, что не убил еще никто… Так за этим дело не станет. И никаких армий тут не понадобится. Достаточно обыкновенной преступности. Четыре-пять выродков способны ограбить и убить в таком обществе тысячу. Способны, так как каждый из этой тысячи до конца будет надеяться, что его минует чаша сия.
Борис Ефимович слушал и думал:
«А ведь действительно так. Вон племянник пришел из армии без почки. А все потому, что десять сплоченных выродков из Дагестана били поодиночке пятьдесят здоровенных лбов из России. Нас превратили в быдло – баранов. Что стоит объединиться хотя бы на бытовом уровне и дать отпор всем этим бандитам? Да ничего не мешает. Ничего, кроме чудовищного эгоизма и шкурничества.
Всегда: «Моя хата с краю». Вот и берут бандиты в оборот в первую очередь тех, у кого «хата с краю». Дебилы!»
– Теперь вы поняли, почему мы взялись за историю?
Борис Ефимович кивнул, но весь его вид говорил, что он хоть и понял, но еще сопротивляется этому знанию.
– Взявшись за историю, мы выявили главный порок и ахиллесову пяту вашего общества. «Методом тыка» мы бы добирались до этого очень долго. Порок – массовый и индивидуализм, и пофигизм. Ахиллесова пята – оскорбленное чувство национального достоинства.
– А почему именно ахиллесова пята?
– Тоже просто! – ответила Донцова. – Это чувство происходит от того, что далеко не вся правда о народе ушла. Она сохранилась в виде преданий и воспоминаний старшего поколения. А это уже серьезное оружие против лжи и клеветы буржуазных СМИ. А раз есть такое, то следствие из этого факта очевидно: освободить и восстановить страну можно, только восстановив народ. Народ можно восстановить только через восстановление его культуры. Культуру можно восстановить через восстановление правды истории народа.
– Вы собираетесь восстанавливать правду истории?
– Нет, мы не такие революционеры, как может показаться. Но сама ситуация в вашем обществе такова, что сплоченные, в том числе и идейно, группы вполне могут приобрести огромную силу.
– Став центром кристаллизации этих сил, – добавил Михаил.
– То есть, – продолжила Юля, – мы теперь знаем, как, на что и на кого в этом обществе можно и нужно опереться.
– То есть вы собираетесь прийти в наше общество, поднять там великий шухер, а потом свалить? Как это вяжется с вашей этикой? – ернически заметил Борис Ефимович.
– Очень просто! Во-первых, любая консолидация для рассыпанного общества – благо. Она способствует очищению от влияния негодяев, осознанию своих действительных коренных интересов. Во-вторых, мы здесь, похоже, надолго застряли, поэтому уйдем тогда, когда запущенные процессы в нашем непосредственном присутствии нуждаться не будут. И на наше место встанут люди уже вашего мира. Они примут на себя ответственность, которую, уходя, мы им передадим.
– Верьте ей, верьте! – замогильным голосом вдруг сказал Николай. – Это говорит социальный инженер… И БОЙТЕСЬ!
Группа засмеялась, а Борис Ефимович спросил:
– А почему нужно бояться?
– Потому, что если она так сказала, – пояснил Николай, – то так и будет. Их на факультете именно такие «шухеры» обучают делать. А она на седьмом, выпускном курсе. Уже мастер!
Когда отсмеялись, слово взяла Эля:
– Для себя мы тут, кажется, все выяснили. Давай попробуем для науки. Может, что приблизительно выясним.
– Это ты о чем? – спросил Юрий.
– Хотя бы кто первый запустил широкомасштабную клевету насчет десятков миллионов расстрелянных. И как все это привело к краху страны. Думаю, это в их Сети можно добыть?
– А не слишком ли широкий замах? – тут же усомнился Чернов.
– Системный анализ может ВСЕ!!! – с энтузиазмом отмочил Николай, не переставая рыться в Сети.
– О том, кто первый запустил информацию о десятках миллионов, я могу сразу сказать, – вклинился Борис Ефимович. – Это был первый секретарь ЦК КПСС Никита Хрущев. На двадцатом съезде КПСС.
– Оп! – вскинулся Михаил. – А не тот ли это Хрущев…
– Никита СЕРГЕЕВИЧ Хрущев? – тут же уточнила Эля.
– Ну да, он самый, – подтвердил Борис Ефимович. – А у вас он чем прославился?
– Хм… – Эля смутилась. – У нас он был расстрелян вместе с группой соучастников как руководитель подпольного троцкистского центра на Украине в конце 1938 года.
– Троцкист! – глубокомысленно заметил Николай.
– И первый секретарь ЦК! – добавил Чернов.
– Страшное сочетание! – прокомментировал реплики Михаил.
– Вот его доклад на съезде. – Николай нашел текст в Сети и вывел на экран.
Несколько минут стояла полная тишина. Все сгрудились у монитора и читали.
– Н-да! – прочитав, только и смогла выговорить ошарашенная Эля и вернулась на свое место.
– Вот тварь! – более жестко отметил Юрий.
– Значит, 53-й год не точка бифуркации, – заключил Михаил, когда все расселись по местам.
– Не совсем… – откликнулась слегка пришедшая в себя после потрясения Эля. – Она и в 38-м, и в 53-м.
– То есть?
– Предположим, его не выявили и не расстреляли в 38-м.
– Это ж сколько он бы людей сгубил! – воскликнул Николай.
– Да, тысячи или даже десятки тысяч. Такова была тактика троцкистов по борьбе с советской властью руками самой советской власти. Но не это сейчас главное – его вполне могли выявить и расстрелять в 1953-м.
– И на каком основании? – спросил Михаил, чисто для проформы, потому что ему это, в общем, и так было ясно.
– Заговор с целью свержения законной власти, заговор с целью убийства Сталина, – ответила Эля.
– Ты все-таки считаешь, что его здесь убили?
– Да почти уверена – ведь у нас он дожил до 1966-го.
И мотив ведь есть, и веский: попытка Сталина отстранить от управления экономикой партноменклатуру, к которой Хрущев и относился. Сталин ведь вообще тогда ликвидировал сам институт номенклатуры, чтобы все должности были выборные, и выборные снизу.
– Но ведь номенклатура свое отжила, и ее в любом случае нужно было менять. Это было ясно всем. И она перестала существовать с 1948 года после того самого постановления Политбюро ЦК и Совмина.
– Ага! Потому что Сталин настоял и у него ХВАТИЛО голосов сторонников. А здесь… Я почти уверена, что номенклатура при Хрущеве здесь СОХРАНИЛАСЬ!
– Браво! – Борис Ефимович зааплодировал. – Великолепно! Безупречная логика. Я поражен! Мне такое и в голову не приходило. Вот что значит взгляд со стороны. И теперь же никаких несуразиц… теперь верю каждому вашему слову! У нас было именно так, как вы, Эля, говорите!
– То есть Сталина убили? – спросил Михаил.
– Не буду утверждать, что убили. Официально он умер от апоплексического удара. А то, что номенклатура сохранилась аж до крушения СССР в 1991 году, это истинно ТАК!
Тут весьма эмоционально в дискуссию вмешался Николай:
– Конечно, можно сказать, что вот Хрущев, недобитый троцкист, убил Сталина, и из-за этого этот мир в ж…! Извините, дамы, извините, Борис Ефимович.
– Да нет, почему же! По-моему, хоть и несколько эксцентричный, но правильный эпитет, – усмехнулся Борис Ефимович.
– Извините… Спасибо… Но ведь это ничего не объясняет В СУЩНОСТИ. Что такого ужасного сделал этот гад, кроме клеветы на своего предшественника Сталина, что все пошло наперекосяк?
– По-моему, ты, Коля, недооцениваешь силу воздействия клеветы, – возразила Эля, – причем произнесенной на таком высоком уровне. Но все равно ты прав в другом – что-то было поломано не только в идеологической сфере общества, но и в экономике, политическом устройстве.
– Давайте тогда попробуем реконструировать ход событий, а Борис Ефимович нас поправит, если что, – предложил Михаил.
– Давай.
– Мы можем опереться на два момента: первое, что Хрущев был выразителем интересов номенклатуры и бюрократии, второе, то, что экономическая и идеологическая власть были не разделены.
– Если все дело в этом, то получается проще пареной репы! – подхватил Владимир. – Я прочитал тьму литературы по мафии в Латинской Америке, и там как раз очень близкая ситуация.
– ?!
Это заявление поразило Михаила. Впрочем, не только его. Владимир это заметил, усмехнулся и успокоил:
– Не волнуйся, сейчас все поймешь. В чем главная опасность номенклатуры?
– В том, что если нет жесткого контроля сверху, то номенклатура очень быстро формирует кланы, и вертикальная мобильность в обществе затыкается. Во всех учебниках прописано.
– А если на месте контролера свой?
– Тогда кланы быстро захватывают всю власть, и далее все более соблюдаются не интересы государства и общества, а чисто клановые, – ответила за Михаила Эля.
– Вы сами это сказали! – поднял палец Владимир. – Мне даже и не потребовалось поправлять. Но дальше, если рассуждать, получится следующее.
Чего больше всего будет бояться эта клановая система?
Нового пришествия настоящего контролера!
Так как этот контролер заставит работать нерадивых, а всяких прочих, в том числе и шкурников с вредителями, лишит власти. Значит, чтобы не допустить пришествия нового контролера, сама система, из соображений самосохранения, не только трогать не будет, но будет поддерживать и тщательно культивировать миф о репрессиях. Более того! Постарается через «своих» в высших органах власти всячески ограничить контроль за собой. Так было?
– Так! Еще Хрущев запретил КГБ заводить дела и вообще следить за высшими чиновниками и партийцами. И тем более их преследовать.
– Вот! Следующим шагом разложения элиты будет обеспечение собственного спокойствия.
Любая бюрократическая система стремится к проверенным решениям. Потому стремится, что тогда заведомо исключаются крупные ошибки, неизбежные при поиске нового. А ведь за ошибки бюрократия карает, и карает слепо!
Из тех же соображений собственного спокойствия – наказать, не разбираясь, и отчитаться!
В науке и технике это приведет к тому, что бюрократия будет требовать повторения чужих достижений.
– То есть проверенных решений, – закончил Николай и показал на американский компьютер.
– Вот это я и имел в виду! Возможно, где-то в году эдак 67–68-м бюрократия этого мира выпустила указ, где местным НИИ, разрабатывавшим ЭВМ, предписывалось копировать американские аналоги. Так же и по другим направлениям. Отставание от Запада при таком указе не только закрепилось, но и начало увеличиваться. Так как «проверенные решения всегда лучше», то внедрение новой техники и всего нового в промышленность сильно замедлилось. Также потому, что на руководящие посты избирались не лучшие из достойных, а «свои» из клана, темпы роста экономики должны были сильно замедлиться. Упало еще и качество руководства. Так было?
– Да, так. И этот период у нас назвали «застоем».
– Ну и заключительный этап, как я понимаю, – в середине 80-х. Кланы имеют всё. Кроме роскоши западной элиты. А для того чтобы получить незаработанное, захватить в собственность предприятия, землю, дома и прочее, чтобы после конвертировать это все в роскошь, – надо сменить строй на капитализм.
Поэтому начинается пропаганда западных «ценностей» типа их демократии и предпринимательства вместе с очернением социализма. Благо сами же его довели до ручки. Так было?
– Да. Это называлось «перестройка» и «построение социализма с человеческим лицом».
– Последний шаг, по-моему, это устройство искусственного экономического кризиса и раздача под шумок госсобственности «хозяевам, которые наведут порядок». То есть в руки членов своих, ставших уже давно паразитическими, кланов от КПСС.
– Ну… почти так…
– Да здравствует системный анализ! – торжественно провозгласил Николай.
Когда легли спать, Николай все равно, но уже вполголоса, стал говорить о том, что было этим вечером на обсуждении. Видно, его это очень сильно беспокоило, и он не мог уснуть, прежде чем не поделится с остальными.
– Странно, у меня такое ощущение было, что мы ИГРАЕМ. Просто играем, как когда-то в школе на уроках по тренировке группового поведения.
– Значит, Коля, тебя очень хорошо обучили в школе, если такое ощущение до сих пор сохранилось, – ответила Юля.
– Но ведь игра – это не настоящее…
– Тогда было ненастоящее. Теперь это уже давно жизнь. Привыкай.
– А может, не надо?
– Что не надо? Привыкать к тому, что это жизнь?
– Да нет… что это не игра. Уж как-то ВЕСЕЛО получается тогда. Не так страшно.
– Ну, если из таких соображений…
– То, собственно, и что? Главное ведь тут результат!
– Да, главное – результат. И еще… – Юля это выделила интонацией так, что все повернулись к ней. – То, что мы тут выяснили, это только голая схема и гипотеза. Мы тут реальность по полной не видели. Видели только фрагменты. Так что к тому, что мы тут накопали, надо относиться как к рабочей гипотезе, а не как к истине в последней инстанции.
– И… и к чему это было? – удивился Михаил.
– А это к тому, чтобы самомнение поумерить. Может сильно помешать в будущем увидеть реальность такой, какова она есть.
– Так ты считаешь, что мы тут просто фигню разную накопали?!
– Фигня или не фигня, выясним ТАМ.
– И опыт, сын ошибок трудных, и гений, парадоксов друг… – процитировал Пушкина Николай.
– И случай, бог-изобретатель! – вдруг добавил Вадик.
Быть человеком
Когда дискуссии закончились и все начали расходиться спать, Владимир отправился на крыльцо проветриться.
Через минуту туда вышел хозяин. Постояв немного на пороге и, видно, решившись задать мучивший его вопрос, он обратился к Владимиру:
– Разве последние «разборки» с историей понадобятся вам для выживания?
– Может, и никогда не понадобятся… но это наш долг перед нашим обществом – собрать важное знание и передать в наш мир.
– Чтобы потом нас можно было завоевать? – полушутя-полувсерьез спросил Борис Ефимович.
– Если тут все так плохо с людьми, как мы предполагаем по результатам нашего мини-исследования, то на кой черт нам, нашему государству и нашему народу, нужна вся ЭТА страна? Ведь одна сплошная головная боль! – таким же тоном ответил Владимир.
– А ведь верно! – хохотнул Борис Ефимович. – Я сам часто готов прибить многих из тех, с кем приходится иметь дело.
– Вот именно! – Владимир посмотрел на светившую сквозь облака луну. – А знание мы обязательно передадим. Все, что сможем собрать… в назидание или как… Там, дома, разберутся. Обратили внимание, что Вадим все заснял на камеру?
– Заметил, но как-то не придал этому значения.
– Так вот, это тоже пойдет туда…
– В ковчег.
– Ну если Колин гигай так можно назвать… – усмехнулся Владимир.
– А вообще, с самого начала, как вас чуть узнал – у меня чуть крыша не съехала, – внезапно поменял тему Борис Ефимович.
– Это как «крыша»? – не понял Владимир.
– Ну, это у нас такая феня, – хихикнул Ефимович, – «крыша съехала» означает – «сошел с ума».
Владимир с подозрением глянул на хозяина. Тот с веселой улыбкой созерцал серое облачное небо, подсвеченное луной.
– Ну, вы сами посудите, приходят ко мне какие-то малохольные, все из себя продвинутые, ноутбук у них такой, что я в жизни никогда не видывал, и вдруг выдают такую историю, что… Хе! Я уж думал, что угорел малость со своей печкой. Глюки пошли. Все хотел проснуться.
– Ну и как, удалось проснуться? – с подначкой спросил Владимир.
– Не-а! А по такому случаю я начал было думать, что меня тут разводят на что-то. Но… нет. Ребята, вижу, вроде не какие-то уркаганы. Может, они сами того… Присмотрелся – нет. Может, обдолбились чем или обкурились? Присмотрелся – тоже нет!
Владимир озадаченно посмотрел на Бориса Ефимовича. Ему некоторые термины были неизвестны. Видно, что-то местное. Но хозяин тут же поспешил прояснить ситуацию:
– Я имел дело с наркоманами и знаю их вид и поведение. Уже с лету определяю. Вы совершенно другие! Ну, не наркоманы, и все!
– А откуда вы знаете, какие могут быть наркоманы?
– Да вот… Сподобился… Был у нас в ансамбле один парнишка… Так он для того, чтобы лучше сочинять песни, попробовал какую-то дурь… И сорвался. Быстро сгорел. Жаль… Вот через него я и «познакомился» с наркоманами, чтоб мне больше с ними никогда… Бр-р! – Ефимыча аж передернуло от воспоминаний. – Я, по тем привычкам, даже носом вертеть стал, думал, что учую такое. В воздухе. Специфическое.
– Ну и как? – с улыбкой спросил Владимир. – Обнаружили?
– Не обнаружил… – выдохнул Борис Ефимович. – А посему пришел к выводу, что у меня самого голова того… Вот! Даже дал себе слово, что зайду к психиатру, как приеду домой.
– Но вели вы себя весьма здраво, – заметил Владимир, – и сдержанно.
– А что мне оставалось?! Пропадать, так с музыкой!
Оба тихо рассмеялись.
– А после такое завертелось… Словом, я и не заметил, как… ну, что ли, поверил… Ведь вы действительно оттуда? – как-то заискивающе, с надеждой спросил Каменский.
– Да вот… Оттуда, – печально ответил Владимир.
Немного помолчали. Ночь была совершенно тихой. Безветренной. Даже муть, заслонявшая луну, похоже, совершенно не двигалась, и окружающие пейзажи заливал рассеянный жемчужный свет, лившийся с небес. Тишина, опустившаяся на лес, на давно покинутый людьми поселок, была практически абсолютной.
– Удивительный вы народ, – нарушил наконец молчание Борис Ефимович. – Я много общаюсь с молодежью, и впечатление очень мерзкое бывает – либо тупицы, либо мразь, либо слизь и бездельники. Редко среди них толковые попадаются. А вот в вашей среде я себя чувствую так, как будто попал в среду крутых ученых. Вы мне ВСЕ показали именно стиль ученых! И… и даже лексика, построение предложений, СТРЕМЛЕНИЕ точно выразить свою мысль… Откуда это у вас?
– Ну… я думаю, что у нас и у вас весьма сильно разнятся системы образования. Помните, в тридцатые годы… или в шестидесятые, это… была песня, в которой была строка «страна героев, страна ученых».
– Но это был только лозунг.
– Лозунг ЛИ? Вот мы тут выяснили, что вы тоже чуть не кинули весь Запад. Если бы не этот капиталистический переворот в начале девяностых, вы бы как раз сейчас наблюдали гибель Запада как цивилизации, а сами находились на вершине могущества и благополучия. Мы просто то, что поется в той песне, довели до логического конца – построили систему, в которой снизу доверху правят герои и ученые. А раз так, то и все общество стремится стать и героями, и учеными… Отсюда то, что вы видели.
– Но как тогда понимать ваши занятия по чисто военным делам? Вот этот мордобой…
– А, Юлины уроки рукопашного боя? – Владимир рассмеялся. Ему очень понравился термин «мордобой» применительно к русскому рукопашному бою. Очень по-русски.
– Ну да. Как это согласуется с вашей философией героев и ученых?
– Гм… не понял вопроса, честно говоря.
– Если герои и ученые, то как эта философия сочетается с гуманизмом?
Лицо Владимира при этом вопросе вытянулось и приняло крайне озадаченное выражение. Вопрос, с его точки зрения, был диким. Но он это говорить прямо постеснялся. Он только мог предположить, что тут завязаны как-то базовые положения философии Бориса Ефимовича на отрицание «мордобоя» и противопоставления герой – ученый. В классическом гуманизме было нечто подобное.
– Ну… смотря о каком гуманизме идет речь… – попробовал он нащупать почву для взаимопонимания или, по крайней мере, выяснить, что имел в виду собеседник.
– Вы все как люди военного лагеря. С очень жесткими и даже в чем-то жестокими законами.
– Гм, – Владимир задумался, и надолго, но потом все-таки ответил: – Может, именно поэтому – потому, что у нас нет идиосинкразии на армию, на дисциплину, – мы победили, а вы… вот так. Потому, что у нас изначально был культ общего дела и славы для человека, который сделал много для этого ОБЩЕГО дела… Была великая цель – построить для всего человечества общество справедливости. И… и вообще, вопрос о гуманизме, он очень скользкий.
– Почему? Разве это плохо?
– Ну, тут как посмотреть. Есть гуманизм на уровне жевания соплей. На уровне недалеких родителей, которые свое чадо лишь холят и лелеют, тщательно охраняя от всех трудностей жизни. В результате из такого чада вырастает тепличное растение, совершенно не приспособленное к жизни. Согласитесь, что это чадо, попав в реальную жизнь, будет только страдать и мучиться. И других мучить. Всю свою долгую и жалкую жизнь. Получается так, что его заранее, еще на стадии воспитания, обрекли на страдания. Это гуманизм? По-моему, это изощренный садизм.
– С другой стороны, – возразил Борис Ефимович, – если человека жестко муштровать, то у него будет очень узкий кругозор. Тоже не сахар. Он сам себя будет мучить и мучить других, которые не соответствуют его стандартам «правильности».
– Естественно. Отсюда вилка – и та, и другая крайность есть зло. Дети должны быть готовы к большой жизни, но и без детства они также не должны остаться. Вот поэтому мы и завели для всего общества целую структуру, состоящую сплошь из психологов. Юля как раз из такой структуры – она социальный инженер по профессии. Задача этой структуры – исправление вот таких крайностей и минимизация страданий.
– А если принять другой принцип…
– Максимизации наслаждений?
– Да.
– Думаете, он больше соответствует вашим представлениям о гуманизме?
– Да.
– Но если положить в основу только наслаждения… не перестанет ли человек быть человеком? И как это отразится на всем обществе?
– Вы хотите сказать, что человек должен страдать?
– Это давний вопрос чисто русской философии, – усмехнулся Владимир. – Единство противоположностей есть основа развития. Уберите страдания, и человек лишится стимулов к развитию. Он превратится в животное. Уберите наслаждения, и он также превратится в животное, которое занято только одним – попытками обеспечить себе жизнь и уменьшить свои страдания.
– Значит, чтобы человек был человеком, ему нужно и то, и другое.
– Но важен и баланс.
– Тогда почему вы так выступаете против капитализма? Они обеспечили себе развитие тем, что разделили общество на две части и породили между ними жесткую конкуренцию.
– Угу. В результате вся жизнь общества – это гигантская крысиная драка за место под солнцем. Достойно ли это вообще человека? Достойно ли человека вечно гоняться за жратвой и шмотками? Может, это только крыс и достойно?
– Но тогда как? Ведь без прогресса загнется все человечество.
– История человечества показывает, что прогресс совершенно не зависит от наличия или отсутствия конкуренции в обществе. Есть очень много обществ, и их большинство, которые успешно развивались без применения конкуренции. Советский Союз лишь подвел под это теоретическую и практическую базу.
– Но тогда что, по-вашему, действительно достойно человека?
– Единственно достойная цель для человека – это познание. Познание себя, познание общества, познание мира. И совершенствование всего этого по мере возможности. Вот поэтому мы, каждый из нас, хоть немного, но ученый, хоть немного, но герой. Иначе никак. Иначе все общество быстро скатится в чисто скотское состояние.
