На следующий день проснулись поздно. Первым, как всегда, вскочил Михаил и растолкал Элю.

– Есть идея. Так как у нас получается дневка по графику, то надо бы смотаться в деревню за чем-нибудь вкусненьким. Надо сходить в сельсовет. В магазин. Заодно на почту, пару телеграмм отправить.

– А мож, я через машину Ефимыча по Сети письма кидану? – душераздирающе зевая, спросил только что проснувшийся Николай.

– Тебе все не дает покоя этот американский антиквариат? – ехидно спросил Михаил.

– Ну… и это тож… – улыбнувшись, ответил Гриневич.

– Ну, попробуй, если хозяин возражать не будет. А мы пока с Элей сходим «в цивилизацию».

– А можно я с вами?! – попросила Леночка.

– Ну, можно… Прогуляться хочешь?

– Мгм!

– Ладно! Так, Коля, когда остальные поднимутся…

– Да уже поднялись, – заметил Николай, услышав шум из соседней комнаты.

– Готовьте завтрак и помогите хозяину разгрести у дома. Снег, кажется, перестал идти.

Уже через пять минут все отправляющиеся были одеты, обуты и готовы к выходу. Вероятно, услышав, что гости уже встали, со второго этажа спустился хозяин. Вид у него был несколько заспанный и ошалелый.

– Ефимыч, – обратился к нему Михаил, – мы собираемся смотаться в деревню. По-быстрому. Выяснить, когда дорогу разгребут, и продуктов прикупить. Вам что-нибудь надо там закупить?

Каменский как-то странно посмотрел на Михаила и ответил:

– Ну, буханок пять хлеба, разве что… Так-то у меня все есть.

– Пока мы туда-сюда мотаться будем, я сказал нашим, чтобы они помогли вам двор от снега расчистить. Так что не стесняйтесь, используйте рабочую силу… И еще, – голос у Михаила стал просительным, – я видел, у вас персоналка есть, подключенная к Сети… позвольте Коле два письма кинуть, что с нами все в порядке и где мы находимся.

– Всегда пожалуйста! Надо – пусть отправляет.

Николай подошел к персоналке минут через пятнадцать. Предвкушая удовольствие, уселся перед монитором, осмотрел весьма непривычную клавиатуру, взял в руки манипулятор «мышь».

– Ну, Борис Ефимыч, рассказывайте, как на вашей штуке работать, а то я к своей привык, а такую, как у вас, только по телеку и видел.

Каменский так же, как и при первой сегодняшней встрече, странно посмотрел на Николая и сказал:

– Вон на панели зеленая буква «е». Ткни мышью туда… А Интернет уже подключен.

Вообще с утра хозяин выглядел каким-то взъерошенным. Как пыльным мешком из-за угла пришибленным. От внимания Николая не уклонилось и то, что Ефимыч вместо просто «Сеть» воспользовался англицизмом.

– Интернет… Эксплорер… Однако! Это не наша «Кассандра»… Так… адресная строка, как и у нас…

Николай привычно щелкнул мышкой по этой строке и быстро, по-русски, набрал нужный адрес. Посмотрел под руки, нашел клавишу Enter, и осторожно ее нажал…

И вместо нужного ему почтового централа вылез какой-то «Яндекс» и выгрузил тучу ссылок в незнакомом Николаю формате, но со введенными словами.

– Эт-то что за хрень?! – удивился Николай, разглядывая произведенный его действиями эффект. – А как тут на наш советский сегмент выйти, я что-то никак не пойму…

– А ты набери латиницей что-то типа «почта, точка, су».

– «Су»? Ах, ну да… Совиет Юнион…

Полученный результат понравился Николаю еще меньше.

– Ну ни хрена ж себе, куда меня занесло!

Но тут его внимание привлекла лента новостей. На ней черным по белому было написано: «Президент Российской Федерации В. В. Путин…»

Николай автоматически щелкнул ссылку… когда же открылся текст и появилась картинка, он почувствовал, как волосы у него на голове становятся дыбом, а он сам покрывается холодным потом. Попрыгав по ссылкам и почитав новости (а читал он все очень быстро – по диагонали), Гриневич с бледным лицом откинулся назад и трясущимися руками смахнул пот со лба.

События недавнего прошлого – и странный «буран», и землетрясение, и снежная стена, и то, что они оказались за шестьдесят километров от того места, где были, и неясные, совершенно фантастические слухи о сути работ, ведущихся на Полигоне, которые ходили среди программистов его круга, сложились в весьма неприятную картину.

Слегка придя в себя, пробормотав нечто типа «счас», он вывалился из-за стола и в мгновение ока слетел вниз.

Вылетев на крыльцо, Гриневич диким голосом закричал:

– Владимир Сергеевич! Юра-а-а!!! Сюда!!!

В его вопле было столько ужаса, что оба побросали лопаты и побежали к дому.

Вадим же и Юля недоуменно переглянулись, аккуратно отложили лопаты и тоже, но не спеша, отправились туда же.

– Юра, – взяв того за грудки, вопросил Николай, – колись, что за гадость вы там у себя испытывали?! Только правду!

– Что еще случилось? – строго спросил Владимир у Николая, видя, что тот почти в панике.

– Владимир! Мы! Не! В СОЮЗЕ!!!

– Как так?! – опешил Владимир.

На верхней ступеньке лестницы появился хозяин и стал прислушиваться к разговору.

– А вот так! Тут вообще Советского Союза с девяносто первого года нету!!! Нас не просто в другую область упулило, а вообще хрен знает куда!!!

Повисла тягостная тишина. Подошедшие Юля и Вадим тоже это слышали и теперь растерянно стояли у порога.

– Поясни… – вполголоса сказал мрачный Чернов и исподлобья уставился на Николая.

– Хорошо! Счас! Идем…

Уже скоро, при просмотре новостей и вообще местной Сети, Юра «раскололся»:

– Я этого боялся… догадывался. Но отказывался верить. Еще там, когда нас накрыло… Просто не мог в это поверить. У нас на Полигоне есть режим секретности, и тем, кто обслуживает технику, таким, как, например, я, всего не говорят. Говорят только, какие параметры нужны. Но у нас все равно шепотом говорили меж собой, что наши физики пытаются прогрызть дыру в другие, параллельные миры. У нас же у всех образование не маленькое, и многие по параметрам полей, которые генерируются, догадывались, что испытывается и что ищется… – он сделал небольшую паузу и перевел дух. – И этот Шар, что мы исследуем, есть не что иное, как вакуумная пена, где каждый пузырь – это дыра в отдельный параллельный мир. И цель всей работы – выдуть один, вполне конкретный, заранее выбранный пузырь, чтобы иметь возможность путешествовать по мирам.

– Все! – отчаянно процедил Николай. – Все сходится! И эта хрень, – он ткнул пальцем в монитор, – и снежная стена, и то, что мы оказались так далеко от нашего места стоянки, и что здесь две тысячи четвертый год. А не тысяча девятьсот девяносто шестой.

– Ладно, – чуть помолчав, вполголоса выдавил из себя Владимир, – подробно разбираться сейчас не время. Надо срочно вернуть Михаила, Элю и Лену… Пока никаких казусов еще не случилось. Я бегу за ними, а вы тут постарайтесь как можно больше узнать о мире, в который мы попали.

– Я с вами! – безапелляционно заявила Юля.

Владимир посмотрел на нее вопросительно.

– Я медик группы и боюсь, что там могу понадобиться.

– Разумно. Побежали!

Когда Владимир и Юля скрылись за поворотом дороги, Николай еще долго стоял в ошеломлении и остекленевшим взглядом смотрел им вслед. Он никак не мог выйти из шока, что на него обрушился. Но наконец усилием воли он встряхнулся и уже осмысленным взором посмотрел по сторонам. Посмотрел на серое тяжелое небо, на деревья близкого леса, на запорошенную снегом поленницу возле забора.

«Белое, серое… и не наше, – подумал он. – Какая ирония судьбы! Еще год назад я по-пацанячьи мечтал оказаться на месте Владимира… чтобы самому побороться один на один с природой… стать героем. А тут нате! Кушайте, не обляпайтесь! «Ситуация-дубль», как говорит Владимир: так же отрезаны от всего мира, и помощи ждать неоткуда и не от кого, да и возможность выбраться отсюда более чем проблематична.

Ведь, по теории, таких параллельных миров может быть бесконечное множество. И как, даже если есть возможность перейти в другой параллельный мир, найти среди этой бесконечности один, но свой?!

Какое изуверское чувство юмора у Госпожи Вероятности!» – Николай тихо начал несколько истерически смеяться.

– Чего ржешь, Гриня? – услышал он за спиной.

Николай обернулся. На пороге дома, обхватив голову и уперев локти в колени, сидел Чернов и тихо раскачивался.

– Да вот, подумал: «Сбылась мечта идиота!» Представляешь… да ты и сам наверняка на этом попал… Пол-Союза и, наверное, и Китая мечтало оказаться на Марсе, на месте Владимира. И вот нате! Мы с Владимиром и в ситуации почти такой же.

– Если не хуже.

– Но ты знаешь конструкцию тех установок, что нас сюда закинули…

– …но слабо представляю теорию, что за ними стоит.

– Значит, интересовался… – утвердительно заметил Николай.

– Конечно, – мрачно подтвердил Юрий, – но все равно не понимаю КАК. Как оно действует. А это главное.

Николай подошел и сел рядом.

– Будем разбираться. Вместе.

Юрий скептически и мрачно посмотрел на Николая. Но тот проигнорировал этот взгляд.

– Помнишь, когда Владимир только-только прилетел и его спросили, как он там смог такого наворотить… Ведь много из того и сейчас выглядит невозможным. Так вот, он сказал буквально следующее: «Если вы считаете что-то невозможным, значит, не знаете чего-то, что делает его реальным. Для многих «невозможно», но достаточно лишь слегка подумать, чтобы оно стало из невозможного тривиальным».

– А ты уверен, что это для нашего случая подходит?

– Юра! Давай будем дерзкими парнями! Тем более что пример у нас прямо под носом.

– Ты так считаешь?! Оптимист…

– А разве у нас есть другой выход?

Чернов тяжко вздохнул.

– Ты прав!.. Пойдем отсюда, тут холодно, – он решительно поднялся на ноги.

В столовой они увидели хозяина. Тот, заложив пальцы за поясной ремень, с озадаченным видом мерил комнату шагами. На лавке возле стены сидел Вадик и тупо, невидящим взглядом сверлил остывающий на столе чайник.

– О! И этот насычился! – мрачно пошутил Чернов.

– Очнись, балбес, чай проспишь! – пихнул Вадика в плечо Николай, усаживаясь рядом.

Вадик вздрогнул, выходя из транса.

– Но как мы сюда попали?! – была его первая осмысленная фраза.

– Важно не то, как мы сюда попали, – жестко поправил Вадика Юрий, усаживаясь напротив и наливая в кружку чай, – а то, как нам вернуться назад.

– А может, не надо назад? – вдруг спросил хозяин. – Оставайтесь здесь, заведете свое дело. Обживетесь.

– Но ведь у вас капитализм?

– Да.

– Вот поэтому мы и хотим домой, – заключил Николай.

– Но у нас вы можете стать всем, кем только захотите!

– Сильно сомневаюсь, – ответил Юрий. – Я, например, вижу обратное. Каждый день, когда мотаюсь по Сети и читаю новости. И не только.

Чернов уцепился с лету за тему, которая бы его хоть на некоторое время отвлекла от мрачных мыслей. Он переживал за все. За то, что не может находиться на Полигоне, за то, что не знает, что произошло или может произойти в этом мире с Элей, Леной, Михаилом. За то, что действительно не знает, как построить установки, которые могли бы создать вакуумную пену и, тем более, вернуть всех туда, откуда они прибыли.

– И вы убеждены, что в том СВОЕМ, – Борис Ефимович подчеркнул это слово, – социализме вы действительно добьетесь всего?

– Конечно. Вот подумайте сами, – рассудительно начал Чернов. – Чтобы «стать всем, кем захочешь», как вы говорите, в американском обществе надо обязательно быть коммерсантом, предпринимателем. Иначе ты вечно будешь на вторых ролях как минимум… либо на самом дне.

– Ну а что вам мешает стать предпринимателем, коммерсантом? Вот я за вами всеми вчера наблюдал, в вас же море энергии, если что делаете, то обязательно с выдумкой.

– Психология коммерсанта и предпринимателя, – остановил его взмахом руки Юрий, – это очень специфическая психология. Ею обладают от силы пять процентов населения. И это данные самих американцев. А остальным что делать? Вот что, например, в этот мире делать мне? Начинающему и, как говорит мой научный руководитель, весьма талантливому физику? Ведь меня совершенно не интересует техника продаж овощей, и вообще о деньгах я вспоминаю только в двух случаях – когда зарплату выдают и когда за что-то заплатить надо.

– От скромности не помрет! – скалясь во все зубы, прокомментировал Николай, но оба его замечание проигнорировали.

– И что, хватает?

– Чего?

– Денег.

– Хватает. Да даже если бы и не хватало, найти подработку не проблема.

– И вам никогда не хотелось иметь большой дом?

– А зачем? Я и так живу в большом доме.

– О-о-о, – протянул с улыбкой Николай, – он с семьей недавно переехал в новостройку – плановая замена жилья, – так у них сейчас с жильем ну очень хорошо. Впрочем, сейчас он все равно при Полигоне в коттедже живет.

– И никто из вас не желает?

– Ну даже если и желаем, то в чем проблема? – сказал Николай. – Хочешь чего-то особенного – вступай в кооператив и строй что тебе надобно. А если просто не хватает жилплощади – подаешь заявку, и максимум через два года у тебя новое жилье.

– Ну а машину разве никто не желает? – совсем удивленно спросил Борис Ефимович.

– Вот такую, что ль? – Николай тронул пальцем свою лежащую на краю стола планшетку. – Тоже не проблема. Захотел – пошел, купил. Вот моя, самая мощная, инженерная, и самая дорогая, мне примерно в два месячных оклада обошлась. Не проблема.

– Вы меня не поняли, я имел в виду автомобиль.

– В личное пользование?

– Ну да!

– А зачем?!

Изумление Николая было настолько явным, что Каменский на мгновение растерялся.

– Ну как?! Ездить!!!

– А зачем, если общественного транспорта более чем достаточно, а если нужна машина на три-пять человек, так можно свободно малолитражку в прокате взять?!

– И вам всего хватает?!

– Ну, если бы всем всего хватало, то не было бы и развития.

– Стоп! – Юрий поднял руку, чтобы привлечь внимание. – Я, кажется, понял. Вы все спрашиваете о материальном, но ведь потребности любого нормального человека материальным не ограничиваются. Вы же сами знаете. Вы, кажется, поэт-песенник. Вот вы, лично ВЫ, были бы счастливы, если бы день и ночь вас заставляли заниматься продажами и лишили возможности писать песни? Вы были бы счастливы?

– Нет. Но вот здесь и сейчас капитализм, и я процветаю. Имею два дома. По заграницам езжу.

– Ну и у нас с этим не проблема, – пожал плечами Николай. – Вон мой друг пол-Китая и Индии объездил. Я сам в Чехословакию в прошлом году ездил.

– Ну, а как здесь большинство поживает? – неустанно гнул свое Чернов.

– Ну… есть и миллиардеры. Есть и… Вообще нищие. Это правда.

– Вы уходите от ответа или его не поняли. Хорошо, уточню: если вычесть из рассмотрения десять процентов самой богатой части всего общества, как живут остальные девяносто?

Борис Ефимович надолго задумался. Ему явно не хотелось отвечать на этот вопрос.

– То есть бедно и очень бедно? – не унимался Чернов. – А вот у нас положение прямо наоборот: десять процентов живут плохо, а девяносто хорошо. Да и то, по аналогии с нашими США, могу предположить, что наша «беднота» живет лучше ваших «середняков»!

– Не верю!

– Ну, тогда мы вас к себе в гости приглашаем! Вот Юра нам всем дорогу домой пробьет, – Николай положил руку другу на плечо, – и сходим. Увидите сами!

– Ну ладно, предположим, в уравниловке все материально счастливы, – снова пошел в атаку Борис Ефимович (при слове «уравниловка» Юрий и Николай недоуменно переглянулись), – но вас разве не достала фальшь идеологии, навязчивая пропаганда?

– Возможно, тут я не спорю, – Николай поднял руки, – у вас было так. Но у нас и с идеологией, и с пропагандой все в порядке.

– Но этого просто не может быть! Любое коммунистическое государство по своей природе тоталитарно, и идеология его тоталитарна, и оно не может обходиться без идеологического насилия.

– Да какое же может быть идеологическое насилие над девяносто девятью процентами населения, если они полностью согласны со всеми идеологическими положениями?!

– А над одним процентом, значит, есть?

– Во-первых, не согласных с идеологией у нас не один процент, а вообще практически нет. Во-вторых, если какой-то одиночка или группа отщепенцев пытается поломать то, с чем согласно абсолютное большинство населения, то как, по-вашему, должно поступать государство? Поощрить их? Ведь любое нормальное государство должно поступать в интересах большинства населения.

– Подожди, Николай, – вмешался Юрий, – может, ты что-то неправильно понял? Тут был назван термин, который нам неизвестен, – «тоталитарный».

– Имеется в виду «тоталитаризм», – сказал Каменский.

– А что это такое?

И тут Борис Ефимович понял, что «попал». Термин «тоталитаризм» был ужасно затертый и жутко универсальный. Им объясняли практически все… и ничего. От бесконечного применения он так примелькался, что стал чем-то самим собой разумеющимся, но, как сейчас, к своему ужасу, Борис Ефимович понял, он лишь СОЗДАВАЛ ИЛЛЮЗИЮ ПОНИМАНИЯ. Пытаясь спасти положение, он вывалил на друзей пространную лекцию, но к успеху она не привела. Тем не менее все искренне пытались понять, что это такое. Даже обычно молчаливо-созерцательный Вадик вставил несколько вопросов.

– Ну, имеют люди страны единое мнение относительно чего-то… ТАК ЭТО ЖЕ ХОРОШО! Значит, умеют договариваться… Значит, не будет ссор и разногласий по поводу всякой ерунды, – Юрий пожал плечами. – Да и смысл какой? Зачем навязывать мнение, если можно просто договориться!

– Вообще «тоталитаризм» странное понятие, – хмыкнул Николай. – Навязать единое мнение всем? Гм… Ну да! Попробуй, навяжи, например, мнение вот этому, – он отхлебнул чай из кружки и указал ею на Юрия, – если он убежден в обратном. Да легче до Луны пешком дойти!!!

– Но, может, смысл этого термина в навязывании? – спросил Чернов.

– И что? Сам посуди: ну, предположим, какой-то совершенно больной на голову убежден, что капитализм лучше социализма. Ну, так пускай едет в США и работает там! Ведь никто не держит! Ему там будет о-о-очень весело!

– И то правда… – согласился Чернов, активно скребя в затылке. – Не! Боюсь, что наши миры слишком различаются, надо изучать. Юлька права с исследовательской программой…

Но эта примирительная фраза не возымела действия. Борис Ефимович, очевидно, снова сел на своего конька и закатил новую лекцию о прелестях капитализма и человеческого достоинства.

Тут было что сказать обеим сторонам, и дискуссия разгорелась с новой силой. Правда, она быстро пришла «к тем же деньгам».

– То есть получается, – опять начал обобщать Чернов, – что при капитализме, если у тебя есть деньги и власть, то тебя уважают, если нет – то нет. Но ведь большими деньгами обладают и бандиты. Они, получается, тоже уважаемые люди?!

– По штатовским фильмам так и есть! – вставил Николай.

– Вот возьмем опять наше общество, – продолжил Юрий. – У нас людей уважают только за то, что они сделали. А есть или нет у них деньги в настоящий момент – это на оценку никак не влияет. Ну и на хрен мне весь этот капитализм?! Я, к примеру, привык обо всем судить не абстрактно, а предметно. Возьмем конкретно меня и мои жизненные интересы. У меня интересная работа, люди меня уважают, у меня есть дом, где светло, тепло, уютно, есть все, что нужно для жизни. Интересной жизни. А если случится беда, так не только друзья, все государство придет на помощь! Буду я иметь это при капитализме, с его культом конкуренции и эгоизма? Вряд ли!

– А хрена мы друг другу здесь мозги парим, Юра? Я ж забыл – со мной «Большая библиотека»! – прервал друга Николай, снимая с шеи «брелок» своего стотерабайтного гигая. – Вот поставлю, и пусть человек своими глазами смотрит!

– У, блин! Точно. Забыли, – хлопнул себя по колену Юрий. – А там, кстати, и западные источники в полном комплекте.

– Там, в «Библиотеке», обычная база данных, – пояснил Николай, включая планшетку и вставляя накопитель. – У вас здесь наверняка такая же. Сейчас поставлю, и ройтесь.

Борис Ефимович с интересом влез в «Библиотеку» и с удивлением обнаружил, что, в отличие от хаотических американских аналогов, в ЭТОЙ «Библиотеке» действовал настоящий библиотечный принцип организации информации, но дополненный системой гиперссылок и весьма совершенной поисковой системой. Но это ему не помогло.

Конечно, было очень интересно рыться в информации об иной цивилизации и, как он почувствовал, более совершенно устроенной, чем его бывший СССР.

Но информации было так много, что он скоро просто в ней заблудился. Он там бродил довольно долго, боясь признаться в этом, как он считал, для себя позорном факте. Но уже через час события совершили неожиданный поворот, и стало не до «Библиотеки».

Михаил, Эля и Лена подошли к окраине села, и она показалась им очень странной. Тут они обнаружили остовы сельскохозяйственной техники, грузовых и легковых авто. Все они были ржавые и засыпанные снегом.

– И чего они их на металлолом не сдали? – недоуменно спросила Лена, проходя мимо этого «кладбища».

Дальше – больше. Дома в селе были ужасно обшарпанные. Более-менее прилично выглядели лишь бревенчатые. Стали попадаться люди. Они также не производили впечатления благополучных. Даже те, кто был трезв, носили либо очень потрепанную одежду, либо что-то весьма серое, убогое. Лица людей были угрюмы. В глазах у многих читалась безысходность.

По мере продвижения вперед странностей появлялось все больше. Вскоре им открылся целый квартал новостроек. Они производили впечатление – дома были не просто хорошие, а шикарные, многие имели три этажа.

Практически все, даже те, которые были недостроены, были обнесены высоченными, красного кирпича, заборами. На многих заборах торчали железные заостренные штыри или нечто подобное. Над одним даже тянулась колючая проволока.

– Странно. Похоже на военный объект… но не он! – с удивлением отметил Михаил.

– И улицы у них от снега не чищены! – почти с обидой сказала Леночка, вышагивая по-прежнему на лыжах посреди улицы.

– Дичь какая-то, – поморщилась Эля.

Тут они увидели семенившую по только что протоптанной в снегу траншее женщину, выглядевшую достаточно вменяемо и коммуникабельно. Через минуту они уже узнали, где что находится, а также кучу совершенно не нужных им местных новостей и сплетен.

Как ни странно, но, начиная от магазина, улица была где-то как-то расчищена. По крайней мере, пешеходы могли пройти по тротуару.

Проезжая же часть улицы была засыпана снегом. Обычный маршрутный автобус вряд ли проехал бы по этим сугробам.

У магазина решили разделиться. Эля пошла на почту, а Михаил с Леной за продуктами.

Эля сделала несколько шагов и увидела, как метрах в пятидесяти от нее, в той стороне, где, по словам женщины, за углом находилась почта, в сугроб въехала необычная, не виданная ею раньше машина. По типу – легковушка-вездеход, но явно не советского производства. Легковушка, как бульдозер, взрыла сугроб и заглохла. Тут же из ее дверей посыпались небритые, изрядно нетрезвые и жутко матерившиеся личности.

Один из этих нетрезвых типов, увидев красивую девушку, вышагивавшую по тротуару с лыжами на плече, попытался пристать, но Эля на него так зыркнула, что тот аж шарахнулся. И некоторое время недоуменно глядел ей вслед, стоя по колено в снегу, не в силах понять, что его ТАК остановило. Из задумчивости его вывел окрик дружков, торопившихся в магазин за выпивкой.

Эльмира слышала, как они, по-прежнему отчаянно матерясь, двинулись к магазину. Секунду спустя их ненормативная лексика стихла, так как Эля завернула за угол и увидела наконец почту.

С виду почта как почта, но ее вид насторожил Элю. В ней было нечто неправильное… Машинально Эля сделала еще десяток шагов вперед, прежде чем до нее дошло: над фронтоном почты развевался не красный с серпом и молотом флаг, а бело-сине-красный.

Кулида встала, как громом пораженная.

– Зачем?! Зачем флаг генерала Власова здесь висит?! – пораженно спросила она у проходившего мимо старика.

– Эх, дочка, и не говори! У нас ныне уж пятнадцать лет как страна вся власовская…

– Вали отсюда, коммуняка недобитый! – вдруг услышали они сзади злобный голос.

Эльмира резко обернулась и, к немалому своему удивлению, увидела совершенно трезвого, интеллигентного вида субъекта в очках, сверлящего ненавидящим взглядом старого человека.

– Не обращай внимания, дочка, это местный ДЕРЬМОКРАТ. Дурак он. Лучше пошли отсюда от греха подальше…

– Но мне надо… – начала было Эля, шагнув к почте, но увидела ТАКОЕ, что на несколько секунд остолбенела: на табличке у двери было написано «Российская Федерация» и… красовался двуглавый орел!

Когда она чуть-чуть пришла в себя, то обнаружила, что рядом ведется оживленная перебранка между давешним стариком и тем, кого он назвал «дерьмократом».

С полминуты она вслушивалась, пытаясь сориентироваться. И услышала много интересного. От незнакомых определений типа «красно-коричневый», «коммунофашист» до чудовищных клеветнических заявлений глубоко антисоветского характера. Утверждения «интеллигента» были настолько чудовищны и шизофреничны, что невозможно было представить, что человек даже не в шибко здравом уме такое может заявлять.

Так как тон по отношению к старому человеку и, как явствовало из перепалки, ветерану войны был совершенно недопустимый, Эля просто взорвалась яростью.

Энергии ярости добавил еще страх и растерянность, порожденные совершенно диким и невероятным окружением. У нее было такое ощущение, что она застряла в жутком, ирреальном кошмаре. Ей казалось, что стоит только поднапрячься, и морок спадет – она проснется.

И напрячься она решила диким выплеском справедливой ярости по адресу явного морального урода.

– Замолчи!!! – гаркнула она прямо в лицо очкарику, да так, что он от неожиданности и испуга тут же заткнулся на полуслове.

– Как ты смеешь, гад, так разговаривать со старым человеком, да еще ветераном войны?! – поперла на него Эля.

– Д-да он коммуняка! – попытался оправдаться «интеллигент».

Определение «коммуняка» резануло слух. На воспитанную в духе патриотизма и защиты идей коммунизма Эльмиру Кулиду это подействовало как удар током на и без того разъяренного быка.

– Ма-алчать!!! Слушай! Ты! – пошла в наступление Эля, и с каждым шагом оскорбитель пятился. – Если ты сейчас же не извинишься перед человеком, Я ТЕБЯ НА КУСКИ ПОРВУ!!!

Видно, никогда не встречавший такого отпора «дерьмократ» спал с лица и еще быстрее стал пятиться, но, на его беду, набежали бабки и перекрыли дорогу к отступлению.

Вид озверевшей Эли был настолько страшен, что очкарик разве что не обмочился. Видя, что отступать некуда, а впереди очень, очень, очень озверелая молодая, весьма спортивного вида особа с тяжелыми лыжами наперевес, он счел за великое благо извиниться и ускоренно убраться с «поля боя».

Пока бабки поносили последними словами улепетывавшего «дерьмократа», Эля слегка пришла в себя и наконец задала вопрос, который ее мучил больше всего:

– Да что же это у вас тут творится?!

– Капитализьм, дочка, дерьмократия, будь она неладна! – ответил дед и в сердцах сплюнул на снег.

Но тут их диалог был прерван прокатившим мимо «вездеходом», из окон которого раздавался отчаянный девичий визг.

Внутри у Эли похолодело. Только что увиденное и услышанное тут же вылетело из головы, и, полная недобрых предчувствий, она бросилась к магазину.

Еще на подступах к нему она услышала, как голосит продавщица, и увеличила скорость. Когда она ворвалась в помещение, то увидела страшную картину: возле прилавка лицом вниз лежал Михаил, и вокруг его головы медленно растекалась красная лужа.

Эля на секунду растерялась и встала как вкопанная, но ее вдруг кто-то весьма вежливо, но настойчиво подвинул в сторону.

– Извини, Эля… – сказала Юля, спеша к лежавшему на полу командиру и вытаскивая на ходу из рюкзака аптечку.

Приложила к шее Михаила палец, констатировав: «Живой, но без сознания», и ловко и профессионально приступила к оказанию первой помощи.

– Куда эти уроды поехали? – услышала Эля голос Владимира у себя за спиной.

– Да домой поехали, – последовал ответ подошедшего наконец к магазину спасенного Элей от «дерьмократа» ветерана.

– Где их дом? – по-деловому продолжил допрос Владимир.

Дед объяснил, но спохватился:

– Не ходи туда, сынок! Убьют они тебя! Бандиты они и вооружены все. Лучше ОМОН вызови.

– Ага, – тихо и грустно подала голос слегка пришедшая в себя продавщица. – До ОМОНа они девчонку уже и закопать успеют… И собака у них – зверь лютый!

– Сынок! Пойми, – продолжал увещевать Владимира дед, – это настоящие бандиты. У них там главный живет. По всему нашему району главный бандит. Он всех торгашей района данью обложил, и судьи у него все на кормлении…

– И как же вы дошли до жизни такой?! – в сердцах воскликнул Владимир.

– Дык дерьмократия в стране! – привычно ответил ветеран. – И капитализьм!

– Ладно, уважаемый, скажи, сколько у них оружия и какое? Чем они вооружены?

– Ну, пистолеты есть… у всех… а еще, говорят, автоматы есть…

– Так «говорят» или «есть»?

– Пистолеты точно есть, – усердно подтвердил дед, – сам видел.

– Ясно. Спасибо.

Секунду подумав, Владимир спросил у Юли, имея в виду Михаила:

– Как он?

– Ничего страшного, – ответила Донцова. – Небольшое сотрясение мозга, и кожа на голове рассечена.

– Ясно… Так. Вы приводите его в чувство и тащите на «базу». А я пойду попробую Лену вызволить.

– Подожди! Я с тобой! – взметнулась Юля.

– Нет! Вы вдвоем тащите раненого на базу! – безапелляционно отрезал Владимир.

– Но…

– Никаких «но»! Это приказ!

Юля сникла.

– И еще, – сказал Владимир, поворачиваясь к ветерану. – Вы же ненавидите этих бандитов?

– Да.

– Поэтому попрошу, чтобы тут далее ни произошло, «вы нас не видели». Вы можете вдолбить это всем и каждому, кто нас успел увидеть?

Ветеран внимательно посмотрел ему в глаза, вытянулся и чисто машинально, по-военному отчеканил:

– Будет сделано, товарищ майор!

– Полковник, – так же машинально поправил его Владимир, с тревогой рассматривая все еще не пришедшего в сознание Михаила.

– Есть, товарищ полковник! – ответил ветеран, и на глаза его навернулись слезы.

– Да, и еще… Лыжи наши посторожите, пожалуйста, пока не вернемся.

– Обязательно! Не беспокойтесь.

Владимир кивнул, пожал деду руку и решительно двинулся к выходу.

Проходя мимо оконечности прилавка, он заметил лежавшую на краю толстую металлическую табличку с каким-то названием. Он взял ее в руки, взвесил, прикинул ширину и длину и сунул в рукав.

– Если что, скажете, что бандиты забрали, – бросил он через плечо, выходя в дверь.

– Ну, вылитый наш майор! – пробормотал дед вслед Владимиру. – Как с того света вернулся, родимый… ну, вылитый он. Только тот на Зееловских буйну голову сложил…

Владимир старался не вспоминать об этом. Но тут, в самом для него неожиданном месте, ситуация заставила вспомнить прошлое. Ему очень не хотелось даже самому себе в этом признаться, но именно воспоминания о том давнем потрясении вели его, толкали на весьма безрассудный поступок. Если оценивать все хладнокровно, то, что замыслил Владимир, так и называлось: полное безрассудство.

Много лет назад, когда он, только-только закончивший вуз юнец, попал в Южную Америку как «специалист широкого профиля», он к жизни относился как к большому приключению. И все вокруг воспринимал как части этого большого приключения. Да что греха таить – большинство мальчуганов, выросших в относительном комфорте высокоразвитой цивилизации, видят мир большой игровой площадкой для себя.

Да, там есть бандиты, да, там есть негодяи, но они все воспринимались как «картон».

Ему надо было попасть именно в Южную Америку, и именно в тот, переломный для нее момент войны, чтобы понять, что далеко не все так просто и легко, как пишется в приключенческих книгах. Что жизнь очень многих людей в мире – это не розы и даже не шипы, а большое море боли и грязи. Море, из которого эти страны и народы только-только стали выбираться совместными усилиями, и эта дорога часто обильно полита и кровью, и слезами.

Тогда он участвовал в одном из рейдов «Армии Боливара» и мог наблюдать всю жизнь местного населения воочию, а не через объектив телекамеры журналистов, которых он сопровождал. Мотаться пришлось через несколько границ, по территории нескольких государств, в разной степени вовлеченных в национально-освободительную войну, с разной степенью подконтрольности США. Он видел, как живут крестьяне, какие у них отношения и между собой, и с вконец осатаневшей от их сопротивления властью.

Так как он к тому времени уже неплохо изучил испанский, то и общался с местным населением напрямую. Прямое общение очень сильно вовлекает в те «мелочи жизни», что всегда остаются «за кадром» у журналистов. Общению также помогал и жгучий, неподдельный интерес местных жителей к русским, советским.

Через одну деревню они курсировали очень часто и к жителям уже относились как к старым добрым знакомым. Многих знали по именам, знали, кто есть кто и какие у кого проблемы. Старались и помогать, чем могли. Так как ходили там многократно, приобрели друзей.

Владимиру особо запомнилась девчушка лет шестнадцати, которой он несколько раз помогал. Семья у них была когда-то большая. Но, как водится в ходе войн, судьба распорядилась каждым членом семьи по-разному. Многие погибли. Кто от болезней, а кого, особенно из братьев, ушедших в партизаны, – убили. На ней была вся оставшаяся семья. Конечно, ей помогали соседи, но далеко не все эти соседи были в состоянии сделать что-то существенное. Всякий раз, когда они проходили через деревню, кому-то из местных нужна была медицинская помощь. То ли по мелочи, то ли по-крупному.

Владимир и познакомился с ней благодаря ее заболевшему брату. Брат поранил ногу, и она у него так сильно распухла, что он не мог ходить. Помощь тогда в лице молодого советского специалиста пришла вовремя. Еще немного, и парню пришлось бы делать серьезную операцию. А так – после нормальной очистки раны на не привыкший к антибиотикам организм любое сильное лекарство действует как живая вода в русских сказках.

В последующие приходы в деревню первой, кого он встречал, была та девушка. Завидев его, она улыбалась и подпрыгивала.

Запала она ему в душу. Заходил и в дом к ним часто, так что, как они живут, знал довольно хорошо. Он раньше даже не представлял, что можно жить так бедно.

Но однажды правительственные войска совершили рейд в партизанские районы. Войска были усилены «дикими гусями», которым заплатили деньги за это. Кто заплатил – правительство, частные лица, потерявшие здесь собственность, или же какая-то корпорация, также страдающая из-за потери прибылей, – уже не важно. Важно было то, что вместе с армией пришло и зверье в человеческом обличье.

Удар был исключительно силен. Несколько дней шли ожесточенные бои, прежде чем удалось отбиться. Ту деревню им пришлось тоже брать с боем. За правительственными войсками шли наемники, которые не воевали, а мародерствовали. Вот с ними и столкнулась «Армия Боливара», когда брала деревню. Сопротивление было оказано не настолько серьезное, чтобы могло сильно задержать «Армию» – такие вояки.

Но, войдя в деревню, они поняли, что опоздали. Деревня к тому времени уже была пуста. По приходе правительственных войск мало кто успел убежать. И все население попало под власть откровенных уголовников. Чем эти мерзавцы так были разозлены – уже не выяснишь. А может, просто решили потешить темные инстинкты. Но они убили всех.

Ту девчушку, с которой так сдружился Владимир, эти бандиты, прежде чем убить, изнасиловали.

Когда бойцы «Армии» увидели все это – убитых и растерзанных жителей деревни, – то поубивали оставшихся в живых бандитов, несмотря на попытки командиров пресечь резню.

До сих пор у Владимира осталась та боль. Боль потери. Ведь и опоздали всего-то на пару часов. Приди они чуть пораньше – может, и удалось бы спасти очень многих. И может быть, та самая красивая девчушка, так ему понравившаяся и своим солнечным характером, и безоглядной верой, что все будет хорошо, осталась бы жива.

Владимир стоял посреди улицы на легком морозе, и воспоминания о том жарком лете буквально жгли его. Тогда он и его товарищи – опоздали. Сейчас ситуация повторялась. Другое зверье в другом месте и в другом мире позарилось на его друзей. На человека, в принципе совершенно мирного и беззащитного. Следовало успеть. Во что бы то ни стало.

Осознавал ли он, что рискует запредельно?

Да, осознавал. Но не хотел мириться с потерей Лены принципиально. Он уже слишком много потерял в прошлом, чтобы сейчас думать о размерах риска. То, что для спасения придется положить, возможно, собственную жизнь, для него было менее важным, чем отчаянное желание сохранить хотя бы ЭТУ жизнь – жизнь Лены Гараевой. Может быть, этим он сумеет хоть как-то перед собой расплатиться за то, что тогда они не успели.

Ярость.

Плохо, что она двигает поступками. Но часто именно эмоции становятся тем топливом, без которого ничего не свершается. Есть ли у него время на планирование или поиски помощи, или нет у него совершенно времени – он уже не думал. Осталось только жгучее желание УСПЕТЬ. Успеть спасти.

Владимир определил направление и перешел на легкий бег.

Бежать предстояло недалеко, но для того чтобы не встретиться с бандитами выдохшимся, приходилось себя сдерживать. Хотелось броситься бежать с максимальной скоростью. На ходу он вспоминал все, чему его тогда, сначала в Союзе, а потом в Южной Америке, учили инструкторы. Учили же его очень хорошо. Качественно.

Учили убивать врагов.

Убивать качественно.

Нужный элитный дом Владимир нашел быстро по тому самому «вездеходу», стоявшему у ворот поперек тротуара.

Видно было, что ставил этот «вездеход» пьяный водитель.

Фонарный столб рядом покосился. На нем явственно отпечатались следы недавнего соприкосновения с бампером машины. Осколки пластика, который был содран с него, валялись тут же, на снегу.

Владимир посмотрел по сторонам. Улица была пустынной. Через дорогу какая-то новостройка. Там заведомо никто не живет, и лишних глаз там нет. Он потратил еще несколько секунд, чтобы привести свое состояние к тому необходимому минимуму, которое обеспечило бы ему хоть какие-то шансы на успех. Встряхнулся, волевым усилием отодвинул как можно дальше ярость, двигавшую им. Сейчас необходима была трезвая голова, причем во всех смыслах. То, что у противника она весьма нетрезвая, можно и нужно было использовать. Именно это давало ему серьезные шансы выбраться из передряги и добиться поставленной цели.

Дернул страх. Но Владимир уже привычным усилием вышвырнул его из головы и зашагал к «вездеходу».

Вскочив на капот, он резво перепрыгнул через забор.

Адреналин в крови, ярость в голове и решимость идти до конца. Потом будет сильная усталость и апатия, но это уже потом. Сейчас надо сделать все по возможности тихо и аккуратно.

Этому «тихо и аккуратно» способствовала громкая музыка, раздававшаяся в доме. Владимир отметил эту существенную деталь, когда еще подходил к нему.

Он плюхнулся в снег, прорезанный двумя колеями, накатанными «вездеходом», и одной, протоптанной от калитки до двери дома. Вытащил нож. Замер и огляделся.

За спиной взвыла сработавшая противоугонная сигнализация, но ему было уже не до того – его атаковал здоровенный пес. Владимир оперся спиной на ворота, сунул псу поперек пасти металлическую табличку и рубанул охотничьим ножом. Пес всей тушей налетел на Владимира. На руку, державшую нож, горячим потоком хлынула кровь. Псина заскрипела челюстями о железо, задергалась, но вскоре затихла. Тем не менее высвободить рукав из ее пасти удалось не сразу.

Выдернув-таки рукав, Владимир рванул к двери. Успел он как раз вовремя – на крыльце, еле держась на ногах, показался первый бандит.

Бандит, сильно шатаясь, окинул машину осоловелым взглядом. Он долго щурился на нее, будто сквозь густую узорную решетку мог разглядеть причину срабатывания сигнализации. Наконец, не придя ни к какому выводу, вытер нос рукой, в которой держал пистолет, и надавил кнопку отмены сигнализации. Владимир дал ему послать сигнал на выключение сирены, но больше ничего не позволил. Вынув из ослабевшей руки бандита пистолет, он быстро сунул его в глубокий карман куртки, после чего тихо затащил труп в дом.

Начало было хорошим. Он мельком бросил взгляд на лицо бандита. На нем застыло удивленное выражение. Видно, он так и не сообразил, что это сломало ему шею.

Какой-то особенной жалости или еще чего-то там к поверженному противнику, что часто любят приписывать писатели своим героям, Владимир не почувствовал. Перед глазами встал образ той девчушки, которую когда-то он не успел спасти. Она так и осталась у него в памяти стоящей посреди дороги, подпрыгивающей от радости и ослепительно улыбающейся. Не истерзанное бандитами тело, а вот этот светлый образ. Владимир стиснул зубы, осторожно заглянул из коридора сквозь щель приоткрытой двери внутрь дома. Глубоко вдохнул и сделал первый шаг – через первый труп.

Дальше была просто бойня.

Бандиты так и не успели понять, что происходит – они либо замертво валились со сломанными шейными позвонками, либо захлебывались собственной кровью. Алкоголь сильно замедлил их реакцию…

Последних двух он убил ударом ножа в голые спины.

Он знал, куда надо бить, чтобы негодяи больше никогда не поднялись на ноги.

Все. Бой закончен. Короткий. Страшный.

На разных этажах, в разных комнатах лежало шесть трупов.

Трупов, быстро холодеющих и пропитывающих ковры собственной кровью.

Леночка, суча ногами, попыталась как можно дальше забиться в угол от последнего из них, стеклянным взглядом уставившегося на ту, кто несколько минут назад был его жертвой. Пускавшего кровавые пузыри и сотрясаемого последними смертными судорогами. Было непонятно, что ей сейчас страшнее – то, что с ней сделали, или вот эти трупы, только что бывшие живыми…

Людьми их язык не поворачивался назвать, но они только что были живыми, дышащими существами.

Неописуемый ужас застыл в ее глазах. Крик застрял в горле.

Владимир устало прислонился к стенке и обвел взглядом комнату.

Кровь. Трупы. Разгром.

Аккуратно вытерев нож о простыню, Владимир вложил его в ножны и поднял с пола синий лыжный комбинезон.

Так как он для ношения уже не годился, потому что был порванным, Владимир аккуратно свернул его и сунул под мышку. Взгляд привлекли джинсы, лежавшие поодаль, рядом с почти целым сине-зеленым пуховиком. Это были джинсы одного из здешних мерзавцев. Теперь они этому мерзавцу вряд ли пригодятся.

Он поднял штаны и кинул на кровать.

– Оденься… – сказал он, но Лена, казалось, его не слышала.

Она еще больше расширила глаза и съежилась в своем углу.

Тут до Владимира дошло, что у него самого вид наверняка страшный.

Он придирчиво осмотрел себя и обнаружил, что комбинезон прилично забрызган кровью.

Чертыхнувшись, он простыней, как мог, затер пятна, но, не удовлетворившись этим, пошел в душ и кое-как замыл остатки крови.

Он уже было закончил, но тут внезапно взвыла сирена все того же «вездехода». Спешно, как мог, Владимир выжал потяжелевший синтепон, вытащил пистолет, метнулся к стене и замер.

Минуты две не было слышно ничего, кроме завывавшего на улице «вездехода».

Наконец откуда-то от порога дома раздался знакомый голос:

– Владимир, я знаю, что вы здесь. Это я, Донцова.

Владимир слегка расслабился и осторожно выглянул в коридор.

Там, подбоченясь, стояла Юля.

– Впечатляет! Весьма впечатляет. И как это вам удалось их перебить?

– Пьяны они были. Вусмерть, – мрачно ответил Владимир. – А ты не выполнила приказ.

– Да! – дерзко ответила Юля. – Потому что вы поступили безрассудно! На такое дело в одиночку не ходят.

– А ты думала, что можешь мне помочь?

– Помогла бы, – уверенно и твердо ответила Юля.

Владимир поднял правую бровь и скептически посмотрел на Донцову. Та выдержала взгляд и в свою очередь агрессивно зыркнула на него.

– Ладно, раз пришла… помоги Лене одеться…

– А вы уверены, что никого больше здесь нет? – Юля сделала круговой жест пальцем в воздухе.

– Уверен. Нет. А тебе повоевать захотелось? – скептически скривившись, спросил Владимир.

Но Юля промолчала.

– Я тут пошарю слегка… – продолжил он. – И надо отсюда уходить побыстрее.

Лена все еще пребывала в шоковом состоянии. Пришлось потратить некоторое время на приведение ее в чувство. Когда Юля заметила, что та начала соображать, она снова повторила просьбу одеться. Лена закивала и, скуля, медленно стала натягивать на себя одежду. Убедившись, что дальше процесс одевания может идти и без ее помощи, Юля отправилась по бандитскому особняку.

Она вошла в соседнюю комнату и огляделась, чтобы составить представление о том, что же тут недавно произошло.

Как было видно, бандита застали за поглощением алкоголя – в руке трупа так и осталась зажатой бутылка какого-то иностранного спиртного. Спиртное разлилось по дорогому резному столику, заваленному объедками, и все еще капало в здоровенную лужу на паркете. Бандит же лежал головой на столике, и было хорошо видно, что у него сломана шея.

«Я бы сделала так же», – кровожадно отметила Юля и отправилась наверх.

Еще одного со сломанной шеей она увидела лежавшим возле лестницы. От трупа сильно воняло. Только по этой специфической вони опорожненного кишечника можно было понять, что у этого бандита сломан позвоночник. А так, с виду, просто мертвецки пьяная мразь улеглась отдохнуть на пол прямо поперек прохода.

Юля аккуратно перешагнула через труп и заглянула в следующую комнату. Владимир стоял напротив вделанного в стену массивного сейфа и изучал его.

– Хочешь открыть? – спросила Юля.

– Да. Код замка есть.

– Зачем?

– Все просто: мы сейчас одни в этом мире. У нас нет ни денег, ни документов. Чтобы выжить, нужно и то, и другое. В условиях ТАКОГО бандитизма достать документы можно только у бандитов же и за большие деньги.

– Но ведь это грабеж, мародерство, – спокойно заметила Юля.

– А вот это убийство! – Владимир указал на труп очень толстого человека, лежавшего на ковре и пропитавшего его своей кровью.

– Но это самооборона. Самооборона для спасения человека.

– А вот это, – указал Владимир на сейф, – необходимая мера для спасения многих людей. «Экспроприация экспроприаторов», – мрачно процитировал он, развернул свою шапочку, скрыв лицо, и жестом попросил Юлю выйти из комнаты.

Та кивнула и отправилась вниз посмотреть, что делает Лена.

Оказалось, что та опять впала в ступор и ее снова надо приводить в чувство, заставлять одеваться.

Пока Юля была занята этим неблагодарным делом, вниз спустился Владимир, таща с собой два больших и тяжелых на вид баула. Бросив их на пол, он распрямился и скатал маску, закрывавшую его лицо.

– А это зачем? – Юля указала на маску.

– Там камера в сейфе была, – кратко пояснил Владимир.

– Уходим?

– Еще нет. Идем со мной.

– А она?

– Сейчас заберем.

Владимир и Юля спустились в гараж, вытащили канистры с бензином и полили во всех комнатах. По зданию стремительно стал распространяться резкий дух паров бензина.

Увидев, что все готово, Владимир и Юля спустились к Лене и, подхватив под руки, со всей возможной скоростью потащили прочь.

Когда они вышли за ворота, открыв их ключами бандита-водителя, того самого, что пал первым, в окнах первого этажа уже плясали языки пламени.

Через некоторое время раздался хлопок, и все стекла в окнах вылетели наружу. Огонь принялся жадно и яростно поглощать строение.

На подходе к магазину их встретил тот же ветеран. Он без слов провел их внутрь и запер за собой дверь.

– Слава богу! Все живы! – закудахтала смертельно напуганная продавщица.

– Но не все целы, – мрачно и зло ответил Владимир, прислоняя Лену к стене.

– А те?.. – кивнул ветеран куда-то через плечо.

– Тех больше не увидите… – ответил Владимир, запихивая в рюкзак принесенные баулы. – Слышь, отец, ты хорошо помнишь, что я просил тебя сделать?

– Сделаю, товарищ полковник, сделаю!

– Дай вам бог здоровья! – присовокупила продавщица.

– И вам того же, уважаемые! – ответил вежливо Владимир, но все-таки добавил: – И будет у нас оно, если вы постараетесь сделать так, как я сказал. Чтобы никто и никому, даже ближним своим, не сказал, что нас видел, и тем более не описал, как мы выглядели. Бандиты за нами охоту тогда устроят. Теперь все от вас зависит. К тому же если вы «ничего не видели», то и спрос с вас по-любому маленький – никто с расспросами и принуждениями к вам соваться не будет.

Продавщица еще больше побледнела и лихорадочно закивала.

– Ну, все! Уходим в город, и быстро! – сказал Владимир, вскинув на спину сильно потяжелевший рюкзак.

– Дык до трассы ведь километров двадцать пять отсюда, – изумился дед, – и снег не разгребали.

– Не впервой… Все, на выход! – Владимир взял Лену под локоть, схватил лыжи и решительно зашагал к выходу. – Бывайте здоровы, живите богато!

Чтобы сбить с толку возможных наблюдателей и доносчиков, они действительно пошли по дороге, идущей к главной трассе. Поглазели на весело пылающий особняк и только после этого свернули к лесу.

Скоро снова пошел снег, и на окружающие пейзажи опустилась муть, окрашенная на этот раз в багровые тона пожарища от догоравшего бандитского дома.

– Юля, – сказал Владимир, когда последние дома деревни скрылись за деревьями леса, – о грузе, – Владимир красноречиво показал себе за спину, на рюкзак, – помалкиваем! Особенно в присутствии хозяина. Мы его не знаем.