Глава 14
Встречный удар
Посадка была тяжелой, сложной. С первого раза Овсянников промахнулся, не успел сбросить скорость. Пришлось идти на второй заход. Да еще проблемы навигации при низкой облачности, поиск аэродрома на бреющем. За стеклами кабин не видно ни зги. Только редкие огоньки в окнах домов попадающихся на пути деревенек позволяют удостовериться в том, что приборы не врут и самолет действительно держит высоту в сотню метров, а не стрижет винтами верхушки деревьев и не забрался на километровую отметку.
Иван Маркович сам не знал, как ему удалось найти летное поле и посадить бомбардировщик. Савинцев еще умудрился заплутать, спутал фары случайной машины с огнями из окон дома и чуть было не увел самолет южнее Ла Буржа к такой-то матери и чертовой бабушке.
Да, и на старуху бывает проруха. Если бы не Алексей Карпов, углядевший по левому борту луч посадочного прожектора, улетели бы неизвестно куда. И добро, если б по пути попался немецкий аэродром. Повезло, в общем.
Это незначительное происшествие добавило Овсянникову злости и довело до кондиции. Все складывалось один к одному. Чудахлеб Семенов отправил полк на рискованное задание, не определившись как следует с погодой. Метеорологи наобещали золотые горы, и как всегда мимо.
Полк понес потери. Лейтенант Карпов утверждает, что видел, как ночной двухмоторный перехватчик сбил одного из наших. Вынырнул из темноты и ударил по «ДБ-3» из всех стволов. Кого сбили, неясно, но точно из нашего полка, дело было на обратном пути в районе Вулера.
Ко всему прочему приплюсовалась радиограмма с земли — англичане устроили налет на аэродром. Потерь нет, но все равно неприятно. Да еще ошибка штурмана не способствовала улучшению настроения. Нет, определенно сегодня у Овсянникова ночь неудач и неприятностей.
Остановив бомбардировщик на краю летного поля рядом с машиной капитана Иванова, Иван Маркович заглушил моторы, сорвал с головы летный шлем и напялил его на «рога» штурвала. Всё, вернулись. Живы. Можно облегченно вздохнуть и расслабиться, пока заместители не успели подкинуть работку.
Спустившись на бетонку, подполковник первым делом закурил, покосился на выбирающихся из кормового люка стрелков и огляделся по сторонам. Бомбардировщик Овсянникова сел одиннадцатым. Неплохо. Один ведомый приземлился с первого захода. Второй сейчас катится по полосе. Тоже молодец.
— Товарищ подполковник, разрешите доложить! — гаркнул неизвестно откуда выскочивший посыльный.
— Не ори, — осадил его Овсянников.
Иван Маркович глубоко затянулся, выждал минуту, наслаждаясь табачком, выпустил струю густого дыма и тихонько поинтересовался:
— Ну, что стряслось?
— Товарищ подполковник, майор Чернов ждет вас на КП.
— Пусть ждет, — не повышая голос, миролюбиво молвил подполковник.
Сослуживцы давно запомнили, что такой тихий ласковый голос командира полка предвещает бурю. Крутившиеся рядом с подполковником механики быстро сообразили, что к чему. Людей как ветром сдуло. Воентехники рассредоточились и занялись своим прямым делом — осмотром приземлившихся машин на предмет поиска повреждений и неисправностей. Посыльный робко отступил на шаг назад и вытянулся по стойке смирно.
Докурив папиросу и бросив у стойки шасси парашют, Овсянников тем же тихим голосом скомандовал солдату: «Вольно. Можешь идти». Затем подполковник в сопровождении штурмана полка зашагал к командному пункту. Обязанности командира не только и не столько заключаются в лидировании ударных групп, куда чаще приходится работать с бумагами и на телефоне.
— Ну, звонки были? — пробурчал Овсянников вместо приветствия, вваливаясь в комнату.
— Один звонок в 10 вечера из штаба. Два звонка из 11-го полка после полуночи, — механическим голосом отрапортовал дежурный.
— Доброе утро! — воскликнул Чернов, поднимаясь навстречу Ивану Марковичу — Вернулся?! Мы уж заждались, — в словах заместителя звучали такая человеческая теплота и искренность, что сердце подполковника оттаяло.
— Погода подкузьмила. Над Англией полный ажур, а как к дому подошли…
— В штаб сам звонить будешь?
— Подожди, разберусь, что вы здесь без меня натворили, и позвоню. От соседей что слышно?
— Истребители и «Юнкерсы» вернулись вечером. Обработали аэродромы на Корнуолле. Как я понял, потери у них незначительные. Хвастают, дескать, на земле чуть ли не целый полк накрыли.
— Скорее один эскадрон прищучили, — скептически усмехнулся Савинцев.
Штурман хотел было продолжить разглагольствовать о принятой у союзников моде на приписки, но ему помешал телефон. Дежурный офицер схватил трубку и приложил ее к уху. Говорили тихо или связь плохая, но в комнате были слышны только доносящийся из телефона шорох и еле слышная неразборчивая речь на другом конце провода. Лейтенант выслушал доклад, черканул что-то в журнале.
— Понял, — с этими словами дежурный положил трубку.
— С вышки передают: приближаются самолеты. С огнями.
— Наши? — Овсянников невольно напрягся.
— Похоже на «ДБ-3», — бесцветным голосом ответил дежурный, подняв на подполковника красные от бессонницы и нервного напряжения глаза.
Помятое, землистого цвета лицо лейтенанта напоминало восковую маску. Ни одного лишнего движения, ни одной эмоции, на лице вообще ничего не отражалось, кроме смертельной усталости. Казалось, человек провел на дежурстве не одну смену, а по крайней мере больше суток. И это без перекуров.
Прекрасно понимавший состояние лейтенанта Овсянников повернулся к Чернову и коротко кивнул в сторону дежурного.
— Через 10 минут сменят. Я вызвал человека, — согласился майор, отвечая на незаданный вопрос.
Приглядевшись к заместителю, Иван Маркович понял, что у того тоже была тяжелая ночь. Выглядел Иван Васильевич далеко не лучшим образом: под глазами мешки, движения резкие, дерганые, глаза болезненно блестят. Беспокойство, переживания сказались, решил про себя Овсянников. Как оказалось, прав он был только отчасти. Ночь выдалась слишком беспокойная и тревожная, люди были на грани нервного срыва.
— Еще летят, — заметил сидевший у окна связист.
С улицы доносился приглушенный гул моторов.
Приближаются самолеты. Судя по изменению тональности звука, идут на посадку.
Савинцев поднялся со стула и шагнул было к двери, но на полпути остановился. Понял, что на летном поле и без него есть кому встречать экипажи. Куда важнее немного отдохнуть, выкурить сигарету и подменить товарищей на командном пункте. Работа командира заключается не в махании шашкой и беготне по аэродрому, это все внешнее, не от великого ума. Гораздо труднее сидеть на телефоне, отмечать в журнале взлетающие и приземляющиеся экипажи, принимать радиограммы, брать на себя ответственность за людей и технику. Люди должны верить, что есть человек, который всегда в курсе, все знает и вовремя примет нужное решение. А бывает — непринятие решения, умение выждать куда полезнее для дела, чем поспешность. Вот только отвечать потом приходится, а раздумья к рапорту не подколешь. Тоже нюансик.
— С огнями ты догадался? — спросил Овсянников.
— Нет, лейтенант Самойлов, — Чернов махнул рукой в сторону дежурного офицера.
— Молодец, сокол, — одобрительно пробасил подполковник, — вовремя сообразил. А что там, Иван Васильевич, за налет был? Потери есть?
— Потерь нет. Другое плохо, — заместитель опустил глаза и потянулся к полупустой кружке с давно остывшим, подернувшимся пленкой чаем.
Допив бурую жидкость, Чернов начал доклад. В два часа ночи с севера послышался шум самолетов. Дело привычное, несмотря на то, что немцы этой ночью не работали, а нашим еще рано было возвращаться, никто на приближающиеся самолеты внимания не обратил. Сам Чернов решил, что это перебрасывают группу бомбардировщиков на новый аэродром или разведчик ищет свою базу. Да, честно говоря, ничего он не думал. Слишком расслабился за последние дни. Даже освещение не выключил. Грубое, прямо скажем, нарушение. Да еще с учетом поступившего позавчера приказа, запрещающего нарушать режим светомаскировки.
Англичане уже неоднократно наносили удары по Франции. Но, во-первых, бомбили они порты. Во-вторых, погода на дворе такая, что стоит двух десятков зениток. Найти цель под такой облачностью можно только чудом.
Неизвестные самолеты кружили севернее аэродрома. Затем гул усилился. Ясно было, что приближается целая группа, не менее десятка многомоторных машин. Вышедший на крыльцо перекурить майор Чернов видел, как над аэродромом почти над самой землей прошли несколько тяжелых самолетов. Шум моторов стих. Неизвестные удалялись. Потом на востоке, в перелеске, в небо взлетели ракеты. Две белые и пять синих. Нет, это не шифрованный сигнал, стреляли, чтоб привлечь внимание летчиков барражирующих в небе самолетов.
Люди не успели ничего сообразить, слишком все было неожиданно, слишком мирная обстановка царила в окрестностях Ла Буржа. Война где-то далеко, за Английским каналом. Через несколько секунд это заблуждение рассеялось. Самолеты повернули на аэродром. Англичане прошли прямо под кромкой туч. А затем на землю посыпались бомбы. Яркие вспышки взрывов на летном поле и между капонирами. Грохот, летящие во все стороны комья земли, осколки, куски бетона.
Все произошло слишком быстро. Ночь, черная мгла над головой, мягкий, успокаивающий свет прожекторов на наблюдательных вышках, кружащие над головой самолеты. Тишину разорвали свист бомб и раскаты взрывов. Противник сыпанул одной серией, хорошо, что неприцельно, и моментально исчез за тучами. Расчет одного 37-миллиметрового автомата успел выпустить вдогонку англичанам очередь, но это от злости и с досады. Чернов был уверен, что зенитчики даже не видели, куда стреляли.
Уже потом Иван Васильевич понял, что им просто повезло. Самолетов на аэродроме практически не было. Люди спали. Противник ударил по освещенной площади летного поля. Бомбили с лету, малая высота и высокая скорость не дали англичанам возможности прицелиться как следует и выбрать наиболее интересные объекты. Часть бомб вообще легла за пределами поля. Хорошо, что не по жилому поселку.
Близкими разрывами сорвало крышу с каменного сарайчика на окраине аэродрома. Осколки изрешетили фюзеляж стоявшего рядом с интендантским складом списанного и ждущего своей очереди на разборку избитого, покалеченного бомбардировщика. Две бомбы повредили заграждение периметра. Повезло часовому, вовремя бросился на землю. Обошлось даже без контузии, присыпало парня грязью и все.
Куда хуже, это Чернов понял потом, были попадания в бетон летного поля. Летчикам возвращающихся с задания бомбардировщиков придется садиться в темноте, есть риск попасть стойкой шасси в воронку.
Придя в себя, майор объявил общий сбор и распорядился срочно засыпать воронки. Впрочем, от этой затеи быстро пришлось отказаться: работа не на один час. Ограничились тем, что отметили наиболее опасные воронки прожекторами.
Командир зенитной батареи получил незаслуженный втык по самые гланды. Чернов понимал, что старлей Авраменко ни в чем не виноват, все вместе прошляпили англичан. Не могли зенитчики стрелять по неопознанным самолетам без приказа. Это могли оказаться свои. Но профилактический нагоняй зенитчики получили, а то расслабились как на курорте. Здесь вам не тут. Франция — это не Крым, здесь стреляют и, бывает, бомбят.
Капитан Гайда примчался на КП через три минуты после налета, одним из первых. Быстро определившись с ситуацией, особист поднял в ружье два стрелковых отделения и помчался ловить неведомых «доброжелателей». Стрельба ракетами в районе аэродрома проходила по его ведомству. По мнению летчиков, оперуполномоченный взялся за дело слишком рьяно. Прибежал, задал пару вопросов, даже не выяснил, не погиб ли кто под бомбами, сразу поднял людей и умчался в ночь.
С другой стороны, Михаила Гайду можно было понять: нечего мешаться под ногами, летчики и воентехники лучше знают, как последствия налетов ликвидировать. Особист должен не внешними, а внутренними врагами заниматься. Вот и помчался шпионов ловить. Может, кого и приволочет, к настоящему времени капитан Гайда все еще рыскал за пределами аэродрома. Во всяком случае, никто из персонала ни особиста, ни его людей не видел.
— Вот такие наши дела, — подвел итог Чернов.
К тому моменту, когда заместитель закончил свой рассказ, на аэродром вернулись шесть экипажей во главе с капитаном Страховым. С минуты на минуту ожидались остальные. По всем расчетам должны подлетать к своей базе.
Овсянников больше всего беспокоился за старшего политрука Абрамова. Так уж вышло, что помполит ему попался слишком приземленный. Не в том смысле, что обычно вкладывают в это слово, нет, человеком Дмитрий Сергеевич был хорошим, умным, но не влюбленным в небо. Для летчиков старой закалки это много значило: не наш, и все тут. Как помощник командира по политподготовке Абрамов Овсянникова устраивал. Большинство однополчан относились к политруку с уважением.
Будь все иначе, Овсянников и не выпускал бы Абрамова на задания без особой надобности. Но, к несчастью, командование дивизии на такие вещи смотрело косо, считалось, что помполит должен быть примером во всем. Сам Дмитрий Абрамов тоже хоть и побаивался летать, но от вылетов на задания не уклонялся, даже одним из первых освоил технику ночных полетов. Чего это стоило Абрамову, знал только он сам и его экипаж. Тем не менее, этот факт повлиял на отношение однополчан к помполиту. Мужика считали своим.
И вот сегодня старший политрук Абрамов не вернулся на аэродром. Всего полк недосчитался пяти экипажей. Кто из них сбит над Англией, кто не дотянул до континента на горящей машине и упал в море, кто сел у соседей, кто пошел на вынужденную в поле или разбился при посадке — неясно. Все надеялись на благополучный исход, но жизнь есть жизнь, на войне убивают.
Кроме всего прочего, два экипажа повредили машины при посадке. Попали в воронки. К счастью, никто не пострадал, а самолеты можно отремонтировать. Прибежавший на аэродром Селиванов обругал летчиков последними словами, заявил, что с таким отношением к машинам инженерная служба без работы не останется, а летунам придется переквалифицироваться в пехоту. Что ж, в словах военинженера была доля правды, работать-то придется ему и его людям. Оргвыводов, естественно, не последовало, командование полка понимало, что повредившие самолеты летчики ни в чем не виноваты. Они сами себя наказали, оставшись безлошадными.
В пять часов утра подполковник Овсянников, собравшись с мыслями и немного успокоившись, позвонил в штаб дивизии. К его удивлению, генерал-майора Семенова ни на КП, ни в штабе, ни на аэродроме 11-го полка не было. «Уехал» — вот и весь ответ.
— Может, к нам, грешным, направился? — задумчиво протянул подполковник, бросая трубку.
— Пути начальства неисповедимы, — продекламировал Павел Савинцев и резко добавил: — Где его черти носят! Сам же нас поднял и заставил садиться в облака.
— Мне неинтересно, где его носит, мне надо знать, где мои люди, — жестко, с надрывом отрезал Овсянников.
За прошедшую ночь подполковник не сомкнул глаз, сразу по возвращении на аэродром сменил на КП заместителя, устал как собака и хотел спать. Впору было в глаза спички вставлять. По-хорошему, следовало вызвать первого попавшегося под руку младшего командира, оставить ему дежурство и идти отсыпаться. К сожалению, Овсянников так не мог, не мог себя заставить отдыхать, пока не выяснит, что случилось с пятью экипажами. Совесть не позволяла.
Впрочем, не все было так плохо. Первый сюрприз, причем приятный, пришел в семь утра. Позвонили соседи из истребительной авиагруппы второго флота и передали, что два бомбардировщика ночью сели на их аэродром. Это экипажи лейтенанта Гордеева и капитана Абрамова, все живы, машины в порядке. Немного позабавил тот факт, что помполит не стал разъяснять немцам значение и статус своего звания, а просто представился капитаном, что соответствовало званию старшего политрука.
После дозаправки, как только облачность рассеется, оба экипажа вернутся на аэродром Лa Бурж. Да, новость Ивана Марковича обрадовала, особенно тот факт, что нашелся помполит.
Еще через полчаса в комнату ввалился усталый, злой и грязный капитан Гайда. Прямо как был, в промокшем плаще, особист бухнулся на свободный стул и хлопнул фуражкой по столу.
— Ушли, суки! — заявил Михаил Иванович, злобно ощерившись. — Смылись!
— Местные? — полюбопытствовал Овсянников.
— Не знаю. На коммандос не похоже, скорее наши родные повстанцы, те самые уроды, что пытались бомбу притащить, — в голосе Гайды сквозило плохо скрываемое раздражение.
По большому счету, сегодняшняя ночь показала, что вся работа особиста в Лa Бурже коту под хвост. Не сумел, не обеспечил, время зря упустил, плохо работал с местным населением, не заагитировал осведомителей — вот какие выводы можно сделать. И эти выводы, скорее всего, будут сделаны вышестоящими товарищами. Прокол в работе, товарищ капитан, получается. Нехорошо.
— Парашютистов коммандос не было, — тихим усталым голосом молвил Овсянников, ему самому хотелось накричать, стукнуть кулаком по столу, сорвать злость на провинившемся особисте.
— Ты давай лучше мотай в город к своему другу Мюллеру, поговори, поспрошай. Может, что интересное полиция и подкинет, — продолжал подполковник, накатившая на него волна ярости и негодования незаметно отступила, отошла на задний план, осталась только смертельная усталость. — А у нас три экипажа не вернулись, — ни к селу, ни к городу добавил командир полка.
— Над целью?
— Может, и на континенте разбились, пока неизвестно.
— Я напрягу фельджандармерию, — кивнул в ответ Гайда, — коллеги обзвонят своих, может, кто где и видел бомбардировщик, может, кто уже и нашел ребят.
— Это дело. Напряги и поговори со своими друзьями по-хорошему. Если мы так достали англичан, что они специально ради нас прилетели, то на этом гадости не закончатся. Прилетят на следующую ночь или через пару ночей, бомбистов озадачат. Нет, не отступятся гады, не отстанут, — при этих словах на губах Овсянникова заиграла нехорошая улыбка. Как будто он радовался такому вниманию со стороны противника к своему полку.
— Достал ты их, Иван Маркович, — в глазах особиста мелькнули искорки понимания. — Думаешь, специально ради нас прилетали?
— А ты как думал? В такую погоду бомбардировщики поднимать! Цель же не найдешь и отбомбиться не сможешь. Нет, мы, ясный пень, островитянам поперек горла встали.
— И сигнальщики неслучайно в лесу сидели с ракетами наготове, — Гайда продолжил мысль командира, — в городе рация есть.
— Правильно мыслишь, — похвалил особиста Иван Маркович. — Давай ищи рацию и кто по ней перестукивать любит. За начальство не беспокойся, время военное, противник не дурак, ликвидировать его агентуру можно, но сложно. В штабе корпуса тебя поймут, особый отдел, — тут Овсянников подмигнул капитану, — твои кореша, не выдадут. Работай, капитан.