Глава 11
41
Ехать — не идти. Дорога стелется под гусеницы, сулит скорое возвращение в лагерь. Сижу на привычном месте, свесив ноги в люк старшего стрелка. Остальные бойцы тоже снаружи. В памяти свежи подрывы на минах, и никому не хочется находиться под обманчивым прикрытием брони. Да и десантные отделения заполнены коробками и мешками с подбитого «КамАЗа», это не считая наших собственных вещей. В числе прочего там нашли сахар, вещь необходимую для производства браги. Вряд ли начальство станет завозить сюда спиртные напитки в достаточных количествах, потому дело вновь придется брать в свои руки. Речи о том, чтобы сдать трофеи, нет. Раз бросили, то бросили. Даже Хазаев, по должности пронюхавший о неучтенных припасах, только буркнул, чтобы о нем не забыли, когда будет готов конечный продукт.
Встречный ветерок приятно обдувает лицо. Дорога гладкая, ровная, на ней даже пыли почти нет, и не приходится поминутно сплевывать да протирать глаза. Если б не автомат в руках да разгрузка с магазинами — просто прогулка. Даже лучше — возвращение домой. А дом солдата везде, где разбит лагерь, и можно спать в постели, не на земле.
Наконец, колонна проходит нижние ворота и втягивается в лагерь. Бээмпэшки занимают положенные места в нашем импровизированном полевом парке, и я собираюсь направиться в штаб. Теперь предстоит куча писанины в виде всяких докладов, но дело давно привычное, и я сумею разделаться с ним как можно быстрее. Дальше меня ждет банька с ее паром и эвкалиптовыми вениками, бассейн, брага и самогон в хорошей компании офицеров и прапоров…
Военная жизнь имеет свои плюсы, и пусть они не сравнятся с минусами, но сколько удовольствия получаешь от кажущихся простыми вещей!
Бойцы возбужденно гомонят, словно дети, радуясь возвращению и всем связанным с ним удовольствиям. Я перебрасываюсь несколькими фразами с одним, другим, а дальше нарываюсь на идущую к стоянке автороты толпу.
Толпа, конечно, крепко сказано. Но все равно здесь и начальник службы со своим замом, и командир роты, и техник, и почему-то полковой парторг, но главное — не они. С нашими военными идет большая группа штатских, больше полудюжины, и я сразу узнаю среди них Дашу.
Девушка тоже узнает меня и делает пару шагов в мою сторону.
Мы сближаемся неотвратимо, и сердце мое стучит гораздо сильнее, чем во время прошедшей операции.
— Здравствуйте, Андрей! — сегодня Даша одета в джинсы и легкую блузку. Невольно жду, что девушка протянет мне руку, и уже представляю, как смогу коснуться губами ее ладони, даже не задумываясь в первый момент о собственной чистоте.
— Здравствуйте! — руки Дарья не подает, и лишь теперь мне становится неловко.
Я сам напросился на встречу, и сам же не пришел. Сверх того, как я сейчас выгляжу? Ладно, небрит. У блондинов свои преимущества, и светлая щетина не столь заметна. Но я грязен, одежда в пыли, да еще разгрузка с боеприпасами, автомат — целый арсенал, с которым я еще не успел расстаться.
Девушка скользит взглядом по торчащим магазинам и гранатам.
— Вы словно на войну собрались.
— Какая война? Так, пришлось немного прокатиться в рамках плановых занятий. Даже к вам в тот вечер прийти не смог. Начальство приказало…
— Катались, говорите? — Даша смотрит пристально мне прямо в глаза, а затем протягивает руку и касается щеки. Как раз в том месте, где еще остался небольшой след от удара каменной крошки. — А это откуда?
Прикосновение приятно, и даже не смущает присутствие свидетелей. Впрочем, те продолжают медленно идти дальше, и ни один из них не оборачивается.
— Может, порезался, когда брился? — предполагаю я.
— Порезался, — манящие губы изгибаются в улыбке. — Какой вы неосторожный! Андрей, мне ведь все уже рассказали.
И после этого еще что-то говорят о военной тайне! Хотя, признаю, устоять перед красивой девушкой трудно.
Тут до меня доходит: чтобы узнать, надо как минимум спросить! Не факт. Что-то могут сообщить просто так, в порядке общих сведений и сплетен, наверняка об обстреле говорил весь лагерь, но так хочется думать об ином!
— Даша! — кто-то все-таки позвал девушку, и она оборачивается.
— Сейчас!
— Экскурсия? — интересуюсь я.
— Нет. Нам нужны машины, вот меня и отрядили в помощь нашим, — с легким смешком сообщает Даша. — Мол, военные не устоят перед женскими чарами и обязательно предоставят все самое лучшее.
— Жаль, что я не автомобилист, — довольно искренне говорю я. Ревность больно колет в сердце. Нашли, кого послать! У нас не транспортники, а сплошные бабники!
Тут до меня доходит, зачем могут понадобиться машины.
— Вы что, собираетесь куда-то ездить?
— Конечно. Нас же прислали работать, а не сидеть в лагере. На днях мы направляемся в столицу.
Это еще полбеды. Туда духи точно не сунутся, а по дороге наверняка дадут кого-нибудь в охрану.
Сразу прикидываю шансы попасть в охранение. Вряд ли они велики. В лагере два батальона, это уже шесть рот, да еще разведчики, которые тоже приложат все силы, чтобы сдувать пылинки с женской половины ученой братии. Да и в местный город, тем более столицу, хочется попасть каждому.
— Даша!
Группа ушла довольно далеко, и девушка картинно вздыхает.
— Ну вот. Пора.
— Подождите. К вам все еще можно заглянуть?
Ради встречи я даже, кажется, готов пожертвовать сопутствующими бане удовольствиями. Но не самой баней, все же являться на свидание грязному — натуральный моветон.
— Завтра, — улыбается Даша. — Сегодня будет объединенный ученый совет, и понятия не имею, сколько он продлится. Знаете ведь, как некоторые любят поговорить!
Даша убегает. Некоторое время смотрю ей вслед и даже не замечаю, как сзади подходит Хазаев.
— Какой офицер без женщин? — улыбается комбат. Он тоже еще не расстался с оружием, и мы представляем собой весьма воинственную парочку. — Гусар ты, Андрей!
— Какой есть.
— Тогда ответь командиру, что было в жизни гусара, кроме прекрасных дам?
— Водка.
— Ответ неправильный. Нет, водка тоже была, но главное — служба. Намек понят?
— Интересно, — пока мы идем, вопрошаю я, — гусары тоже после каждого боя писали всевозможные рапорты?
— Ты что, первый день в армии? Для начальства рапорты — самое главное в службе. Иначе как штабы оправдают свое существование? Писали, и еще как писали. Денис Давыдов целый дневник партизанских действий написал.
— А мы — антипартизанских.
— У каждого своя судьба, — пожимает плечами Хазаев.
С бумагами мы управляемся быстро. Как раз когда рапорты написаны, появляется полкач.
Приходится рассказать ему о проведенной операции. Равно как и обо всем увиденном в кишлаке. Подсознательно ожидаю разноса за первоначальное промедление, однако подполковник ни слова не говорит в укор. Напротив, еще называет молодцом и объявляет все мои действия правильными.
— Завтра к нам должен прибыть наш посол, — доверительно сообщает полкач. — Надеюсь, он разъяснит хоть что-нибудь из местной ситуации. Там и решать будем, как лучше поступить.
Небывалый случай — за Врата проведен лишь наш полк, если не считать ДШБ и наверняка всякие спецгруппы. Поэтому подполковник неожиданно превращается в некое подобие главнокомандующего. По крайней мере, на данный момент. Старше его по званию или должности никого нет, хотя, кто знает, надолго ли? Генералов в родной армии с избытком, вполне может в ближайшее время появиться парочка-другая, да еще со всевозможными полномочиями.
А что? Имеется отдельный воинский контингент, пусть даже не ограниченный, а крайне ограниченный, и как тут обойтись без командующего и соответствующего штаба? Для такой благородной цели даже можно подогнать еще солдатиков. Не полк, так хоть батальон, вот уже и получится группировка.
Другой вариант — присоединить десантно-штурмовой батальон к полку и назвать нас бригадой. Тогда подполковник действительно станет единовластным начальником по эту сторону Врат.
Что думает Николаич по данному поводу — совершенно непонятно. Конечно, лестно быть старшим командиром, но с другой стороны — мера ответственности. Обстановка малопонятна, неясно даже, что мы обязаны делать, а что — не имеем права ни при каких обстоятельствах. Командовать легко только при взгляде со стороны. Порою хочется хотя бы четких инструкций.
Я едва успеваю подумать, мол, полкач хоть не клеймит нас уже привычными словами, и подполковник тут же меняет тему разговора:
— Сегодня отдыхайте, но завтра чтобы все были свежими и бодрыми. Всем одеться строго по форме. Наметить графики занятий и приступить к их проведению. И чтобы никаких вольностей!
— Разрешите идти, товарищ подполковник? — спросил Хазаев.
— Идите.
Выйти мы не успеваем. В штаб заходит командир первого батальона майор Пронин. Ну, досталась человеку такая фамилия, и что с того?
Очки придают комбату довольно мирный вид, пухлые щеки небриты, словно и его подразделения участвовали в операции.
— Майор, — поднимается ему навстречу полкач. — Почему в расположении вашего батальона бардак?
Тон командира меняется. Не знаю, в чем провинился комбат-один, да и узнавать не хочу. У каждого свои огрехи по службе, а сегодня для нас — банно-рюмочный день, и стоит ли его портить лишними проблемами?
Но перед баней я еще заскакиваю в медпункт. Не слишком гигиенично заходить в медицинское заведение пропыленному и непомытому, да еще и с автоматом, с которым я никак не расстанусь, но все же это не госпиталь.
— Как ты, Костиков?
Боец пытается встать с кровати, но я лишь машу рукой, лежи, мол, не то здесь место.
— Врач говорит, все хорошо, товарищ старший лейтенант. Не рана, а царапина. Мне даже неловко с такой лежать.
Так я и поверил! Кто же из солдат откажется отдохнуть неделю ли, месяц, особенно когда болезнь или рана действительно не причиняют страдания?
В доказательство Костиков сгибает и разгибает раненую руку, демонстрирует, что страшного ничего нет.
Похоже, парню действительно повезло, если ранение можно считать везением. Но ведь бывает намного хуже.
Я еще некоторое время беседую с парнем, пока в практически пустую палату не влетает наш полковой эскулап. Он сразу обращает внимание на мой внешний вид и начинает нудный разговор об антисанитарии, которую некоторые безответственные офицеры разводят в лечебном учреждении.
С каких пор медпункт превратился в целое учреждение, непонятно. Я просто не спорю. Врач — человек нужный.
— Уже ухожу, — я в самом деле встаю. — Поправляйся, Костиков. Постараюсь завтра зайти. Представление на орден я уже написал.
Доктор выпроваживает меня, даже доводит до выхода.
— С ним все будет в порядке?
— Конечно. Я предлагал эвакуацию, но он отказался. Говорит, не хочет покидать полк. По-моему, просто решил посмотреть на этот мир. В принципе, я особо не настаивал.
— Спасибо, доктор.
— В данном случае особо не за что, — смеется эскулап. — Но, Андрей, больше в таком виде сюда, пожалуйста, не ходите. Хоть умойтесь прежде.
— Постараюсь, — настроение врача передается и мне, и я ухожу, довольный и окрыленный.
Раз медицина весела, поводов для грусти не имеется.
42
— Помяните мое слово, сейчас как зачастят проверяющие, вздохнуть некогда будет, — Плужников, разумеется, не мог пропустить баньку и теперь сидел с нами.
Вместо «вздохнуть» было произнесено более емкое и точное слово, но стоит ли ему удивляться в сугубо мужской компании?
— Что им здесь делать? — с наивностью малослужившего человека спросил Птичкин.
— Твои ленкомнаты проверять! — буркнул дядя Саша. — Развелось вашей братии, прямо не армия, а партшкола какая-то!
— Чудак ты человек! — когда стих смех, добавляет Лобов. — Тут же для начальства рай земной. Технологии здесь выше? Выше. Следовательно, можно неплохо прибарахлиться. Заявится какой-нибудь старпер с большими звездами, нахапает у местных разных чудес, а уж заодно и посмотрит, не разлагаемся ли мы здесь часом? Если же добавить к генералам дипломатов всех мастей — мало нам не покажется!
Мысль здравая, и лишь дела не давали обдумать ее со всех сторон. Признаться, ситуация не радует. Единственный плюс в отдаленных гарнизонах — редкие приезды начальства. А уж где найти отдаленнее, чем в ином мире? Но кто же откажется взглянуть на развитую цивилизацию хоть одним глазком?
— Если им дадут сюда визы, — посмеивается Тенсино. — Наверняка мы в эпицентре такой тайны, что даже не каждый член ЦК знает о нашем существовании. Враг не дремлет! Чувствую, столько подписок дать придется — по возвращении даже в Монголию никогда не пустят.
— Влипли! — вздыхает Колокольцев.
Он по молодости мечтает попасть в какую-нибудь группу войск, в Германию или Венгрию. Все-таки лицо Советской армии, а не какая-нибудь… Молчать!
Тенсино в Германии уже побывал. Затем вылетел оттуда в двадцать четыре часа за какой-то мелкий проступок и теперь уже без малого полтора года ползает по горам все тем же лейтенантом, хотя по сроку службы давно должен получить третью звездочку.
— Подписки — ерунда, — Плужникову никакая заграница не светит, и все его мечты ограничены скорым уходом на пенсию. — А вот как заставят водить солдат в столовую образцово показательно под барабан, да все свободное время изучать съезды партии…
Птичкин едва не давится колбасой. Неплохой он парень, только замполит и есть замполит.
— Интересно, — добавляю я свои пять копеек. — Только в нашей армии имеется понятие — отличник боевой и политической подготовки. Так кого мы растим? Воинов или?..
Плужников одобрительно хлопает меня по плечу, я же не выдерживаю и с чувством скандирую:
— Он был боец и коммунист. Стрелял хреново, но идейно…
Ржут все. Хохочут мои взводные, заливается Ковбой, басом смеется Кравчук, похохатывает Портных, и даже Птичкин улыбается.
— Эх, люблю тебя, Андрюха! Давай выпьем! — Плужников щедро расплескивает самогон по кружкам.
Выпитое делает меня добрее. Хочется всем людям доставить радость, и я доверительно предлагаю саперу:
— Дядя Саша, мешок сахара возьмешь?
— Спрашиваешь!
Кравчук смотрит на меня с неодобрением. Его хохляцко-старшинская натура не одобряет сам принцип дележа. Но я командир, и возразить, да еще в присутствии дяди Саши, прапорщик не решается.
— А я всем браги приготовлю, — сообщает Плужников.
— Два мешка, — добавляет от себя Лобов.
Мы уже предвкушаем грядущее, словно никаких дел впереди у нас больше нет. Забыты даже послы и прочие проверяющие, как и то, что утром всем нам надлежит выглядеть огурчиками.
Кстати, об огурчиках. Я вылавливаю из банки дар болгарских друзей и отправляю его в рот. Голова слегка плывет от выпитого, и не хочется забивать себе голову какими-то проблемами и делами.
— Не о том говорим. Да? Тут же женщины есть. Ученые. Может, заглянем в гости? — Абрек плотоядно облизывается.
— Лекцию по физике послушаем, — смеется Тенсино.
— Какой физика, дорогой? — не понимает Бандаев.
— Как — какой? Женщины же ученые. Вот и будут говорить с тобой о своих увлечениях. Всяких там законах Ома, теории относительности, диодах с триодами.
— Им там всем лет по сорок, — вставляет Лобов. — Или по пятьдесят. В науке пока выслужишься.
— Не может быть! У каждого ученого лаборантка есть, — уверенно поясняет Птичкин, словно всю жизнь провел в научной среде.
Колокольцев смотрит на меня, но я покачиваю головой, и лейтенант согласно молчит.
— Полкач велел охрану к ученому городку выставить, — сообщает Ковбой.
— Что? — мгновенно заводится Тенсино. — Какую охрану? Мне, значит, уже по лагерю свободно пройти нельзя? Сейчас я покажу часовым, кого тут охранять надо!
— Остынь! — обрывает его дядя Саша. — Охота вам о всякой ерунде болтать!
Он возится под столом, отбрасывает в сторону пустые бутылки и наконец-то находит одну непочатую.
— Последняя?! — с ужасом спрашивает Тенсино.
Перед лицом суровой реальности офицеры и прапорщики мгновенно забывают об этой всякой ерунде.
Я с укоризной смотрю на Кравчука за то, что недоглядел и не обеспечил соответствующим количеством боекомплекта.
— Надо идти в гости! — подсказывает Лобов.
— Точно! К Пермякову! Мы ему на выручку шли? Шли. Значит, с него причитается, — подхватывает артиллерист.
Но нас опережают. Ввалившаяся в гости толпа включает едва ли не всех офицеров и прапоров батальона во главе с Хазаевым.
— Товарищи офицеры! — с места объявляет комбат. — Сколько говорить: пьем, так все!
На столе под общие восторженные возгласы появляется самая настоящая водка.
— Автомобилисты поделились, — довольно поясняет Пермяков. Он порядком на взводе, и лицо цветом напоминает вареного рака. — Даже лишнего не взяли.
— Надо будет держать с ними контакт, — говорит кто-то, но Хазаев вносит ложку дегтя в радужные планы.
— Не получится. Слышал, отныне все грузы будут сваливаться у Врат, а оттуда их возить уже будут наши.
Да, лафа закончилась, не начавшись. В военторг не поступает ни капли спиртного. Жизнь за Родину отдать ты обязан, но выпить при этом — ни-ни. По ту сторону хоть дуканы были. Дорого, но мало ли какая нужда может приключиться?
— А местные хоть пьют?
Вопрос заинтересовывает всех, но, увы, никто не знает на него ответа. Общее мнение — должны.
— Нас хоть к ним пустят?
— Группами, товарищи офицеры, только группами. По пять человек и замполита, — авторитетно заявляет Плужников.
— А замполит — не человек? — вскидывается Птичкин.
Зря он возражает саперу. Дядя Саша политиков на дух не переносит, и максимум его поблажек — он еще может кого-то уважать исключительно как человека.
— Разве нормальные люди могут выбрать такую специальность? — Плужников поворачивается к нам за поддержкой, хотя ни в какой помощи не нуждается. — Вы только вдумайтесь в это слово. Замполит! С виду — вроде офицер, а только и умеет, что руководить оформлением ленинских комнат да собрания проводить. И на хрена такие в армии нужны?
— Дядя Саша! — предостерегающе произносит Хазаев.
— Что — дядя Саша? Я больше сорока лет дядя Саша!
— Прямо как родился, так и дядя? — спокойно осведомляется комбат.
— Не тетя же!
Но цель Хазаева уже достигнута. Плужников успел потерять нить мысли и теперь вожделенно уставился на стакан, наполненный водкой.
Подумайте: настоящей водкой!
Хотя как понять это слово тем, кто в любое время может сходить в нормальный магазин и спокойно купить хоть бутылку, хоть две…
Колокольцев не выдерживает и под гитарный перебор запевает нашу «Заречную» цыганочку:
Как хочу я водки русской
С надлежащею закуской!
Не могу я пить шароп,
Он меня загонит в гроб!
43
Утро не радует. Голова тяжела, словно кто-то залил ее чугуном, во рту гадко, тело наполнено слабостью, и все существо так и молит хотя бы еще о часике сна.
Но кто и когда интересовался нашими желаниями? Развод в воинской службе — дело святое.
От вчерашнего добродушного настроения полкача не осталось следа. Всем достается в хвост и в гриву за прегрешения, вольные и невольные, а также — просто для должной острастки и авансом на будущее.
— Вот вы, товарищ старший лейтенант, — доходит очередь и до меня, — спокойно здесь стоите, а у вас до сих пор ротные помещения как следует не оборудованы. Не воинская часть, а временная стоянка какая-то!
Я не возражаю, хотя в лагере ни меня самого, ни вверенной роты практически не было. Только думаю — и когда Николаич успел? Не иначе вчера, пока мы находились на операции, и в модулях оставались одни дневальные.
— Вы офицер Советской армии или кто? — вопрошает подполковник. — Я вам нянька или как? Запомните, нянькой может быть замполит. А я вам — отец родной и как отец буду требовать службы в полном объеме.
Замполит стоит позади и никак не реагирует на зачисление в няньки.
«Отец родной» распаляется больше и вопрошает:
— Вы какое училище окончили? Верховного Совета?
— Так точно.
— Я тоже Верховного Совета, но тогда мы три года учились окопы копать, стрелять и маршировать, а вы четыре года лишь высшую математику изучали да марксизм-ленинизм, на хрен он сдался!
Замполит пристыженно сопит у полкача за спиной, но тот не обращает на политрука никакого внимания.
Разнос продолжался бы долго, но не один я нуждаюсь в отеческом внимании, и подполковник переходит к следующей роте. За что попадает Пермякову, мне неинтересно. Да и стоит ли обижаться на полкача? Должность у него собачья, как же тут не залаять?
— Планы занятий составлены? — после совмещенного с разносом развода спросил нас Хазаев.
Довольно странный вопрос. Пили-то ночью вместе. Но теперь он был уже не собутыльником, а строгим командиром, и напоминать о вчерашнем стало опасным.
— Не успели, товарищ подполковник!
— Вечно вы не успеваете! — возмущается комбат. Он подтянут, свеж, словно не сидел всю ночь за горячительными напитками. — Посол прибывает к десяти. Чтобы к этому времени все люди были при деле! Пермяков, займешься со своими строевой подготовкой. Зверюга… — Хазаев на мгновение задумывается, чем бы загрузить меня, и поэтому я успеваю вставить:
— Велено заняться обустройством, — фразочка не из Устава, зато переключает мысли комбата.
— Так займитесь! Начфиз жаловался — до сих пор нет спортгородка. Вот его — в первую очередь.
— Н-да. Предложил на свою голову, — задумчиво протягиваю я, оставшись в окружении взводных.
Участок, отведенный под спортлагерь, не слишком велик, однако его требуется быстро и споро забить всем положенным. Начальство любит, когда подчиненные в свободное время старательно и с энтузиазмом занимаются физкультурой, но при этом общая система в армии построена так, чтобы никакого свободного времени у солдата вообще не было.
И, как всегда, главное — отдать приказ, а озаботиться, где и что достать, обязаны подчиненные.
— Турник сделаем, да? И эти, под которыми ползают… — предлагает Абрек.
— Шведскую стенку, полосу препятствий… — начинает бодренько перечислять Колокольцев.
— Песочницу с грибком и обязательно качели, — добавляю я.
Лейтенанты невольно улыбаются. Зря. Кое-кто из солдат воспринимает мое последнее предложение с энтузиазмом, и несколько человек во главе с Коноваловым сразу отправляются на поиск необходимых материалов.
Обходящий свои владения полкач благосклонно кивает при виде копошащихся солдат. Посол должен прибыть с минуты на минуту, и вид занятых людей радует строгий взгляд начальства.
Какая разница, что именно делают бойцы? Главное — работа кипит, и никто не бездельничает.
Армия…
Но только ли она?
