С троллейбусом, мне повезло на удивление. Новенький, чешский – ходили слухи, будто мэрия собиралась приобрести «Брандхеймы» турецкой выделки, но не сошлись в цене – не на троллейбусы, а на градоначальника. Но и «Шкода» по сравнению со старыми раешными «кирпичиками» – огромный шаг по пути к цивилизации. Вот когда дело дойдет до самобеглых тротуаров… Надеюсь, правда, завести к этому времени собственный ковер. Если опять не растрачу все сбережения на какую-нибудь авантюру. Ну кто, помилуй Бог, заставлял меня пытаться сколотить состояние на разводе дискусов? Клятые рыбины строили из себя евнухов при гареме, хотя на вбуханные мною в специальный аквариум деньги я мог бы этот самый гарем нанять на ночь. В конце концов дискусов я продал, но неприятный осадок остался, словно разводили именно меня.

Искомый мною «Ательстан» располагался в полуподвале – надо отдать должное хозяевам, основательно отремонтированном и переделанном. Правда, на стене напротив кабачка огненными рунами была коряво нацарапана надпись «Все гномы – пидоры!». Начертание рун показалось мне смутно знакомым. Я напрягся и сумел-таки выцепить их из памяти. Ну да, точно – именно так они были пропечатаны в «Саге об Эгиле», репринт издания 1831 года. Перевод достопамятного обращения Эгила к вражеской орде раешные редактора смягчили, а вот в рунную надпись лезть побоялись.

Внутри было уютнее. Удобные стулья, ненавязчивое освещение, музыка – что еще нужно для приятного времяпровождения? Ну, разве что пожрать бы чего.

Я углубился в разложенные на столике листы меню и тихо присвистнул. М-да. Понятно, почему они цены в у.ё. указывают – для деревянных ноликов никакой бумаги не напасешься. Но даже так – мы ж все-таки не в Нью-Амстердаме, хотя и успешно догоняем по количеству наличных талеров на душу населения. Правда, распределены они у нас весьма… неравномерно.

И тем, у кого они отсутствуют, вход сюды, извините, заказан. Сюда изволить ходить «публика» – новоделанные купчины, бандюки… киллеры, кстати.

– Чего-с изволите-с?!

Хм. Я зацепился взглядом за мудреное франкское название. Вот еще бы произнести его так. чтобы эта рязанская морда распознала…

– Же не манж па сис жюр! – отбарабанила, не моргнув глазом, рязанская морда, проследив за моим пальцем. – К нему обычно изволят-с белое “шато-де-рийон” пятилетней выдержки и десерт-с! Фруктовый-с!

– Отлично. – Я изобразил барственный кивок, вытянул из кармашка титановый «брегет» и глянул на циферблат. – Действуйте.

Официант сгреб рассыпанные по столику меню и умчался.

Оставшись в одиночестве, я огляделся по сторонам. Что ж, вполне ожидаемая публика. Которой, кстати, на удивление не так уж много. Компания “конкретных братков” в модных кожаных колетах, что-то оживленно обсуждающая в правом углу, группка неведомо как забредших студиозов – судя по плащам и фуражкам, мгушников – и еще с полдюжины едоков более неопределенного статуса. Для этого часа, пожалуй, народу маловато. Впрочем, время вечернего наплыва у каждого заведения свое. Интересно, а кем моя… кстати, кто? Не клиентка же!.. ну, скажем, знакомая, работает? Хорошо, если в зале, а не, скажем, на кухне.

В зал, оживленно галдя, вломилась кучка – человек семь – «новорусских». Когда они начали рассаживаться всего лишь за два столика от меня, я непроизвольно поморщился. Ну, что, блин, тише разговаривать никак нельзя?! Хозяева жизни, блин!

Я неожиданно вспомнил как мы – пятнадцать рыл свежеиспеченных егерей-дембелей – завалились всей толпой в «Регалию», тут же переименованной по такому случаю в «Рыгалию». Зачем я туда пошел – сам не знаю. После Черного Ущелья прошло всего несколько месяцев и внешний мир я все еще воспринимал… ограниченно.

Вскоре выяснилось, что тот ресторан уже облюбовали местные, тогда еще начинающие коммерсанты. Мы-то еще не представляли всего размаха перемен на Стройке за последние два года и наша реакция на них была однозначной – мы там, за речкой, за вас, сук, кровь проливали, а вы тут… А мы вас туда не посылали, но вот сейчас пошлем… Ресторан мы разгромили качественно. Не зря учили. Была бы взрывчатка – мы бы и здание напоследок рванули.

Воины-миссионеры!

Мы привыкли, что там, за речкой, куда мы несли Святое Слово на винтовочных штыках, пуля в лицо, нож из-за угла и рассчитывать можно только на такого же, как ты сам. И мы верили… нас хорошо воспитали и мы верили…по крайней мере, вначале. А через полгода те, кто выжил… просто выполняли свою работу, честный ратный труд. Спасибо, хоть это нам оставили – чистую совесть.

Но видит Бог, мы не ждали, что на родине нам станут плевать… хорошо, если в спину. Нас всех предали! Кого-то меньше, кого-то больше. Собственная страна!

– Простите-с.

– А? – Я очнулся и удивленно уставился на сверкающий круг у себя в руке.

– Сорри. – виновато сказал я, кладя нож на место. – Я немного… задумался.

– Ваш заказ-с.

По крайней мере, выглядело то, что я так неосторожно заказал, вполне аппетитно. А на вкус… Я осторожно попробовал отщипнуть с краю кусочек.

От блюда – уже наполовину опустошенного – меня оторвал какой-то неприятный тренькающий звук. Это был не дикий акын, как я сперва подумал, а всего-навсего юный менестрель в эльфийской курточке новомодного ядовито-зеленого цвета, настраивающий свою эолу.

К моему немалому облегчению, вскоре к нему присоединились барабанщик – полугном, если судить по росту и полугоблин, если судить по внешности – однако, услышав пробную дробь, я решил, что дело он знает туго, и бард – парень средних лет, с характерным хвостом за правым ухом.

Я, было, решил, что он и будет петь, но время шло, а корме треньканья, позвякивания, бдин-ннов, бумов и прочих деловых звуков с эстрады не доносилось. Похоже, музыканты ждали еще кого-то.

И дождались. Через зал стремительно пронеслась никто иная, как моя давешняя знакомая, стремительно вскочила на помост и бросив на ходу что-то вроде, «извините, ребята, задержалась,» подошла к краю. Почти сразу же за ее спиной вспыхнуло неяркое сияние, а в остальном зале стало чуть темнее.

М-да! От такого сюрприза я едва не выронил вилку вместе с нанизанным на нее кусочком заморской вкусности.

Ай да девица Валевич, вероисповедания истинного, роду, вне сомнения человеческого – без всяких там накладных кончиков ушей, хотя глаза все-таки чуть подведены.

Зато вот платье на ней было… я бы сказал, вызывающее. Короткое – чуть ли не до колен – черное, только у самой шеи ярко белела полоска воротничка. Ладно, хоть без этого… как бишь его… декольте. Зато руки почти все на виду.

Нет, я, конечно, все понимаю, и, вообще-то, даже приветствую… В конце концов, в двадцатые одевались и похлеще – пока не выяснили, что для фиговых листочков расейский климат, мягко говоря не тот. Но я-то рос в восьмидесятых, когда разве что паранджу не ввели, и то исключительно по идеологическим соображениям.

– Добрый вечер, господа, – проговорила девушка. Голос у нее оказался очень звонкий и… чистый. А то я уж было начал опасаться, что она, как некоторые свежезапалившиеся звездочки, пытается скомпенсировать недостаток таланта недостатком одежды.

– Я спою вам сегодня несколько песен. И первая из них – «Весна».

Эту песню я уже слышал – она несколько раз мелькала в эфирнике. Незатейливая и совершенно незапоминающаяся мелодия. Но исполняла ее девица Марина хорошо. С чувством.

Пожалуй, решил я, рассеяно вертя в руках бокал, прикинуться восхищенным до глубины души поклонником особого труда не составит. Попробовать пригласить ее к столику и попытаться найти ее… гримерку, что ли. Должна же она где-то переодеваться в это… безобразие.

По-моему, это была третья по счет песня… или четвертая? Неважно!

– А сейчас песня для тех, – девушка на миг задумалась, – кто в далекой стране сумел сохранить веру, любовь и надежду. “Афганская сказка”:

На миг мне почудилось, что я уже слышал где-то эту песню – так знакома была мелодия. Или просто близка.

Я отчетливо увидел в призрачном свете колдовского зрения берег безымянной горной реки, темную груду сбитого транспортного ковра – магозащита не сумела уберечь его от «эрликона» – и бесчисленные белые квадратики уплывающих вниз по теченью солдатских писем.

Белые вершины оставались справа по борту. Мы летели уже второй час, и впереди раскинулось плоскогорье Талим-Шах и трое!.. трое не вернулись из этого рейда и мы даже не смогли вытащить их тела – нас зажала оркская банда, пришлось менять позицию, вызвали «прикрышку», а после драконов там не осталось ничего, даже пепла – только спекшийся камень…

Девушка пела… а я сидел и смотрел на нее… сквозь нее… туда где за пределами светового круга стояли призрачные тени в окровавленном камуфляже. Не было видно только лиц, но мне и не нужно было их видеть – я помнил их. Всех их.

Мы подъехали к броду вечером, но темнеть еще не начинало. А до кишлака на том берегу, было, версты три. Мы даже не успели толком расположиться – воздух наполнился свистом и мины рванули чуть впереди – первый залп лег недолетом. Несколько воткнулось в песок почти рядом с нами и все здорово струхнули, но они так и не взорвались – китайское барахло, в них взрывчатки не было, потому и улетели дальше остальных. Майор приказал сворачиваться – кто бы там не был, в этом кишлаке, нас они рядом терпеть не желали.

Под моими пальцами что-то жалобно треснуло. Я механически переломил полированную планку пополам… потом еще раз. Потом до меня, наконец, дошло, что я делаю, и я быстро запихал получившиеся щепки под скатерть.

По-моему, хлопал еще кто-то, кроме меня. Не помню.

Ноги, казалось, сами вынесли меня наружу. К счастью, на этот раз извозчика ловить не пришлось – украшенный черно-белыми шашечками ковер парил поодаль и мгновенно среагировал на призывный свист.

– Гони! – потребовал я, плюхаясь на подушки.

Пилоту, похоже, подобные закидоны пассажиров были не впервой. Он спокойно набрал высоту и лишь саженях в ста от земли, не оборачиваясь, осведомился: – Прямо?!

– К Цветочному гони! – Заорал я так, что, наверное, расслышали прохожие внизу, и, чуть отрезвев, добавил. – Ближайшему.

Больше всего я опасался, что торговцы уже разбрелись. Времени уже – не так, что бы позднее, но, по нонешним меркам, достаточно тревожное.

Слава Богу! Под деревянными навесами еще переминалось с лапы на лапу достаточно зеленых и пупырчатых лиц орочьей национальности и, пролетая над ними на бреющем, я разглядел искомый мною… предмет.

– Вон к тому!

Не дожидаясь, пока ковер опустится, я перегнулся через борт, и, ткнув в нужное ведро, крикнул.

– Сколько?

– Э-э, дарагой. – Орк ожесточенно зачесал затылок. – А сколько надо, а?

Вся его тяжкая мыслительная работа была выписана у него на морде огненными буквами – день почти что закончился, цветы не проданы, но клиент на прокатном ковре, по всему видеть торопится – заломить покруче, потом сбросить и попытаться втюрить максимум цветов.

– Все!

– Ы?

– Все забираю, морда зеленая, понял, да!?

– Весь ведро!? – уточнил орк. – Это будет… э-э… будет…

Не дожидаясь, пока он продерется сквозь трясину арифметических подсчетов, я рванул кошелек, сыпанул несколько талеров прямо на ковер – пилот сгреб их в тот же миг, хоть и сидел все время спиной – швырнул кошелек прямо под сапоги торговца и сгреб всю охапку – колючих, черт! – безупречно алых роз на ковер.

– Гони!

– Прямо?

– Обратно гони!

Пожалуй, дверь в служебные помещения я пнул излишне сильно. Не стоит так обращаться с имуществом, тем более, чужим. Ладно, хоть не вышиб напрочь.

Но все равно я решил исправить свою ошибку и дверь в гримерку пинать не стал. И стучать тоже.

– Кто… Ой!

Несколько секунд мы с девицей Мариной ошеломленно смотрели друг на друга. Точнее, я смотрел на изящную, кружевную, прозрачную, да ко всему же изрядно задравшуюся сорочку, а госпожа Валевич глядела на охапку роз из-за которых выглядывали… пожалуй, что только мокасины «Ред Бул».

А потом руки у меня словно сами по себе разжались и цветы начали медленно-медленно падать на пол. Один, два, дюжина – бух – и на полу гримерки образовалась алая копна.

– Это… мне?

Я сглотнул и попытался хотя бы кивнуть, но сумел всего лишь моргнуть, зато довольно явственно.

– Ой! – Девица придала кулачки к подбородку.

Какая же у нее ослепительно милая улыбка – подумал я и сообразил, что стою, все еще растопырив руки. А еще я сообразил, что вот уже полминуты бесстыдно пялюсь на… на… и начал медленно подстраиваться под цвет пола.