Итак, Державный секретарь покоя в мире Альмезот необъяснимо исчез – был похищен или пал жертвой покушения, террористического акта – совершенно неожиданного, поскольку Державный секретариат, как издавна повелось в этом мире, жил в добрососедстве со всеми остальными властями, легальными и нелегальными. Когда надо было – настаивал на своем, в других случаях шел на уступки, но все разногласия решал в порядке переговоров, а не вооруженного противостояния. Исключения являлись большой редкостью, но и тогда недоразумения возникали на самых низших уровнях, а такие вещи, как нейтрализация первого лица отрасли, могли предприниматься только по команде с самых верхов. На этот раз никто не взял случившегося на себя, и оставалось только гадать.

Наверное, какие-то объяснения по этому поводу мог бы дать омниарх мира Альмезот; он, однако, такого желания не выразил, а в своих планах, никому иному не ведомых, сделал вторую отметку: «Выполнено». Так доложил сам исполнитель – молодой Локс, торопливо, лишь голову просунув в дверь, не успев даже вернуться в свое тело.

Итак, первые двое ликвидированы. Но сейчас даже не это было главным, а та женщина, которую удалось, благодаря невольной помощи Державной полиции, поймать и без помех доставить сюда. От разговора с нею (омниарху не нравилось слишком профессиональное слово «допрос») зависело, удастся ли решить все проблемы уже сегодня.

Он приказал привести ее в его апартаменты, где находился безвыходно все время своего пребывания в обители Моимеда и куда имели доступ лишь очень немногие. Ее доставили. Сопровождавший Виргу страж не посмел даже показаться на пороге, лишь обождал, пока она не прошла в дверь, и затем осторожно затворил створки, оставшись в приемной.

Омниарх, не поднимаясь с кресла, не более секунды оглядывал вошедшую и остановившуюся у двери женщину. Время это было для него достаточным, чтобы просмотреть ее насквозь – мысли, душевное состояние, память… Закончив эту процедуру, он удовлетворенно улыбнулся: все было очень просто. Психика женщины ничем не отличалась от того, что было свойственно практически всем обитателям этого мира: эгоизм, корыстолюбие, главенство зрелого тела над очень слабым духом. С такими людьми легко разговаривать, их нетрудно склонить к чему угодно, они просты, как труба с тремя клавишами, надо лишь знать последовательность, в какой нажимать на них, уметь дуть так, как нужно, – и можно даже на такой трубе играть весьма непростые вещи. А в этом случае ни о какой сложности думать не приходилось. Женщина – омниарх ясно видел это – была и так уже совершенно подавлена, испугана и донельзя растеряна. Это не удивляло: он успел уже узнать о тех бедах, что пришлось ей пережить хотя бы за последние сутки. Их было вполне достаточно, он, быть может, даже пожалел бы ее, если бы знал, что такое жалость. Но даже не ощущая этого, омниарх тем не менее умел очень похоже изобразить его и таким способом сразу же расположить к себе собеседника. И он немедленно начал разыгрывать эту немудреную пьеску.

– Ты взволнована, – сказал он негромко неожиданно мягким голосом, неожиданным для тех, кто знал его, если бы они при этом присутствовали. – Устала, неимоверно устала. Лишилась всего, что у тебя было. И не знаешь, как жить дальше, даже – стоит ли вообще жить. Вот почему я распорядился, чтобы тебя нашли и привели ко мне. По одной лишь причине: ты пострадала без всякой вины с твоей стороны, просто оказалась случайно втянутой в чужие, очень опасные и, главное, очень неправедные игры. Нет-нет, не говори ничего, это не нужно: я все вижу и все понимаю. Скажи только: в состоянии ли ты выслушать меня?

Она ответила не сразу, как бы поняв простой вопрос с замедлением и затем потратив время на поиски ответа:

– Голова очень болит…

– Это пустяки. Сейчас пройдет, я сниму твою боль. Может быть, ты голодна?

Так оно и было, только Вирга не чувствовала этого. И отрицательно качнула головой.

– Кто вы? И чего хотите от меня? – она говорила негромко и монотонно, в ее словах не чувствовалось подлинного интереса.

Омниарх ощутил чувство обиды: не думал он, что кто-то в этом мире может, увидев его, не узнать. Но тут же внутренне усмехнулся: как все-таки сильны суетные мысли даже в нем! Да какая разница – все знают его или не все, если этому миру вместе со всем, что населяет его, существовать в таком виде остается считаные дни. И он постарался прогнать обиду совсем. Вслух же ответил:

– Чего я хочу? Всего лишь восстановить справедливость. Не более того.

Как он и ожидал, это ее как-то заинтересовало. Задело. Потому что вряд ли кто-нибудь в ее жизни вообще говорил о справедливости. На Альмезоте это слово было не в ходу, потому что и само понятие было давно и основательно сдано в архив. Сейчас от нее следовало ожидать нового вопроса, и он действительно последовал:

– Как это – справедливость?

– Очень просто. У тебя сгорел дом, а ведь только от него ты и получала какие-то доходы, пусть и очень незначительные. Я в этом не виноват, но хочу вернуть тебе то, что ты потеряла, и даже с лихвой. Скажи: хочешь ли ты, чтобы я построил для тебя гостиницу в самом центре города, дал бы тебе денег – намного больше, чем те, что ты потеряла? Хочешь?

– За что?

И этот вопрос был совершенно естественным. В этом мире ничего не принято давать просто так. Что-то можно получить только в обмен на что-то другое: на товар, услугу, информацию.

– Я ничего не возьму даром, – пояснила она, так как омниарх намеренно задержался с ответом.

– Пусть будет по-твоему, хотя мне было бы приятнее просто подарить тебе все это – поверь, я от этого не очень обеднел бы. Но ты права, потому что ничто не должно доставаться человеку даром.

Она кивнула, соглашаясь.

– Чтобы ты не нарушала этого правила, я попрошу, чтобы ты рассказала мне то, что знаешь, ответила бы на два моих вопроса. Всего на два! Это не принесет никому никакого вреда, а тебе, как ты понимаешь, одну лишь пользу.

Вирга снова кивнула, но этого показалось ей мало, и она сказала:

– Конечно. Боюсь только, что я не знаю ничего такого, что могло бы вам понадобиться.

Омниарх позволил себе усмехнуться:

– Если человек покупает что-то, он сам судит о том, нужно это ему или нет. Он решает, и он берет на себя ответственность за покупку. Может быть, то, о чем я спрошу, мне никогда и не понадобится, но ведь мы ничего не можем знать заранее, разве не так?

– Спрашивайте.

– У тебя дома – в том маленьком, таком прекрасном и уютном доме, который был твоим до вчерашнего дня, – останавливались ненадолго шесть человек. Расскажи мне о них…

По выражению ее лица омниарх понял, что эти слова задели ее неожиданно глубоко, похоже было – причинили ей боль, и она заговорила, даже не позволив ему закончить:

– Я не хотела этого, совершенно не хотела! Но как-то так получилось… Я не смогла противиться, он был такой… казался таким одиноким, совсем еще молоденький, робкий… и красивый… Я очень жалею об этом, поверьте мне, я понимаю, что не должна была проявить такую слабость, но… но…

– Постой, – сказал омниарх. – О ком ты, о чем? Среди них не было, не могло быть ни одного человека – такого, каким ты его описываешь… О каких людях ты говоришь?

– О тех, о которых вы спрашиваете: их было шестеро, и это один из них. Они действительно остановились у меня, сняли комнаты, но ненадолго, потому что пришла полиция, а потом началась стрельба и мой дом сгорел – да вы и сами знаете.

– Но я спрашиваю тебя совершенно о других людях! Которых было тоже шестеро, но они пришли раньше тех, которых ты описываешь. Я хочу, чтобы ты рассказала о тех, чьи тела потом нашли у тебя в доме.

– Не в доме, – поправила она, – в гараже. Но я об этом ничего не знаю, я ничего им не сделала, это они сами как-то так… Были живыми, нормальными, потом ушли в гараж, не знаю уж, что они там с собою сделали. Я ни в чем не виновата, если они умерли, то я не могу отвечать за них!

– Да успокойся, – сказал он, – я ведь тебя ни в чем и не обвиняю. Но теперь слушай очень внимательно и отвечай честно, иначе не получишь ничего и тебе будет очень плохо, очень! Они наверняка что-то говорили тебе, а если не тебе, то между собой, а ты случайно услышала, говорили о том, что предпримут и куда хотят спрятаться от властей, которые их ищут. И наверняка упоминали о связи, какую будут поддерживать между собой – а может быть, и через тебя, а? И ты им обещала, что…

– Ничего я им не обещала, совершенно ничего! И они у меня ничего не просили. Они просто испугались тех шестерых, других, которые были уже близко, и, я думаю, решили притвориться мертвыми, чтобы их не тронули, но потом это все равно им не помогло…

– Ты не проявляешь искренности, женщина. Наверное, не хочешь получить от меня обещанное? А ты подумала о том, что с тобой будет в таком случае? У тебя останется очень небольшой выбор: жить на свалке или зарабатывать на панели, к этому ты стремишься, да?

– Но я действительно ничего о них не знаю, соверше-е-енно!..

– Плакать не надо – на меня это не действует. Поклянись священным кораблем, что говоришь одну только правду!

– Клянусь.

Она сказала это не задумываясь, не колеблясь; и если подумать как следует, ей можно было поверить: те шестеро были достаточно опытными, чтобы не посвящать в свои дела незнакомую женщину. А она не старалась получить от них какую-то информацию – маленькая, тупая душа. Да ведь на ее месте девяносто человек из каждых ста вели бы себя точно так же, если и не зная, то нутром чувствуя, что чем меньше знаешь, тем спокойней твой сон и твоя явь тоже. На расстоянии, пока омниарх не увидел ее реально, она представлялась ему совершенно другой: хитрой, скрытной, лживой. А оказалось… Ну чего можно ожидать от курицы, которая глубоко переживает, что молодец уложил ее в постель и попользовался. Такая, какой омниарх представлял ее до встречи, успела бы уже плюнуть и забыть, а если и не забыть, то, во всяком случае, не выбалтывать. Да, похоже, этот расчет его не оправдался. Но, может быть, повезет с другим?

– Хорошо, – сказал он. – Я тебе верю. Но я говорил о двух вопросах, вот тебе второй. Когда из развалин твоего дома забирали тела, о которых ты говорила, тебя заметили там – неподалеку. И вместе с тобой был какой-то человек – как его описывают, очень старый и плохо одетый. Расскажи об этом человеке. Откуда ты его знаешь, где встретилась с ним, где он живет, о чем вы с ним говорили – одним словом, все, что тебе известно…

Вирга смотрела не на омниарха, а куда-то вверх, можно сказать, в никуда, наморщив лоб, словно собиралась с мыслями. Ничего удивительного: вряд ли мысли об этом старике находились у нее где-то на первом плане.

– Сейчас, сейчас, – сказала она. – Вот только вспомню…

– Да, конечно, – согласился он. – Вспомни все, что знаешь, и я сдержу свое слово.

На самом же деле Вирга вовсе не напрягала свою память. Совсем другое творилось сейчас даже не в мыслях ее, а в душе. Неожиданное, пугающее и притягивающее одновременно.

Наверное, это и было то, о чем так уверенно сказал тогда старик: «Ты не чувствуешь, но ты на верном пути, еще одно потрясение – и ты поймешь». И вот сейчас ей вдруг показалось, нет, не показалось, она поняла, что он имел в виду.

Вряд ли она смогла бы сейчас выразить это ощущение словами. Как нельзя выразить музыку, но ее и не нужно пересказывать, а нужно слышать. И вот эти вдруг нахлынувшие ощущения тоже не следовало описывать, просто – чувствовать.

Еще несколько минут тому назад она, уверяя, что ничего о тех шестерых не знает, делала так просто по обычной житейской хитрости. Кто ничего не знает, с того и не спросится. Еще несколько минут назад она уже почти поверила, готова была совершенно поверить обещаниям этого человека – так хотелось всего того, что он сулил, потому что это было то, о чем она затаенно мечтала всю жизнь. И – она отлично сознавала это – уже была готова признаться: да, у меня есть то, что они называли каналами связи и которые каким-то образом давали возможность и общаться с ними, и знать, где кто находится. Слова уже вертелись на языке.

И именно тогда она впервые ощутила странное веяние, исходившее от того, кто с нетерпением ожидал ее ответов. Это было ощущение холода. Не того, от которого можно защититься, потеплее одевшись или разведя костер, а дома – включив обогрев. Холод, который она ощутила сейчас, был способен проникнуть (Вирга почему-то ощутила убеждение, что он именно таков) сквозь любую преграду на свете, превратить каждое чувство в кусок льда, да нет, не льда, конечно, а в нечто более холодное, чем даже межзвездное пространство, хотя в школе учили, что там, далеко, очень-очень холодно. Это был холод смерти, даже не смерти, а полного исчезновения всего. И сейчас это ощущение холода шло от сидевшего напротив человека, хотя она уже почувствовала и то, что на самом деле это, пожалуй, и не человек вовсе. Холодом гибели разило от него – пусть лишь на несколько мгновений, на которые он утратил контроль над собою, выведенный из равновесия ее тупостью или лживостью.

И одновременно в ней – все в те же немногие капли времени – возникло и другое, даже не просто ощущение, но воспоминание о том, что она чувствовала совсем недавно. То, что исходило от того человека даже тогда, когда он выглядел Гером, и от пятерых его товарищей. И – позже – ну да, такое же источал и тот самый старик, о котором сейчас надо было ответить что-нибудь. И это было тепло – опять-таки не такое, какое исходит от огня или солнца, но что-то намного большее, такое тепло, которое даже смерть делает теплой, потому что, как сказал один из этой шестерки, с этой смертью ничего не кончается. Да, те люди несли с собой именно такое тепло. А этот – носитель холода – мог быть только их врагом. Непримиримым. Потому что это не его личность враждовала с теми, другими, но его Холод – с тем Теплом, что было в них.

Иногда очень многое постигается и меняется в ничтожные промежутки времени.

– Ну, ты вспомнила хоть что-нибудь?

– А как же, – ответила она. – Значит, встретилась я с ним, когда искала, где бы пристроиться на ночь. Настроилась уже бомжевать – а что оставалось? И, если выйдет, раздобыть какой-нибудь еды. Шла и увидела, что человек вроде бы лежит под кустом, развесистый такой куст – едва я его углядела, и то случайно, потому что куст этот мне понадобился. Я решила – покойник, это ведь у нас не редкость, хотя вам это может быть и неизвестно: передозировки или еще что. Ну, и стала смотреть – нельзя ли чем поживиться. А он меня – хвать! Со зла чуть не убил, только со мной ведь это не так просто! Потом помирились, он на деле оказался смирным дедом, переночевали вместе под кустом, и он – ни-ни, тихо себя держал. И поесть угостил – сказал, что накусочничал за день. А тут выбирать не приходится. Вот, а наутро я его попросила сходить со мною к моему пожарищу, надеялась – может, деньги-то не сгорели, могло ведь и повезти. Пошли и увидели тех, кто там с телами возился. Дед сразу сказал: это мародеры, с ними лучше не связываться, отдать ничего не отдадут, последнее отнимут да еще и побить могут – просто так, из-за ничего. И мы пошли прочь. Он сказал, что идет на свалку, там у него законное местечко есть, надо успеть к разборке свежего мусора. Звал с собой. Но я не захотела. Не дожила еще, видно, до этого. Пообещала, правда, что, может, потом подойду. А сама тронулась в город, и тут меня и зацапал этот – ваш или не ваш, уж не знаю. Так что если дед нужен, то наверняка на свалке найдется. Скорее всего, на ближайшей – он ведь старый, далеко идти ему не с руки…

Омниарх внимательно слушал. Рассказ был складным, и взгляд – искренним. Очень искренним. Слишком.

– Ну а зачем же ты властям понадобилась? И не кому-нибудь, а Державной полиции?

– Я думаю, – сказала она, – это мой… ну, мужчина, в общем. Он в этой полиции служит. Наверное, хотел разыскать. Я и сама в город шла, затем, чтобы, если повезет, его найти – его служба около Первого вокзала. Когда меня задержали, я рассчитывала, что к нему и отвезут, иначе разве пошла бы сюда? Так припустить могла от того, кто меня остановил, ему бы ни за что не догнать.

Да, было все это очень правдоподобно. Но не для омниарха. Пока она плела свои кружева, он, похоже, уже понял, в чем дело. Те люди, что прибыли с Фермы, не могли не предвидеть, что женщиной этой заинтересуются. И сделали то, что он и сам на их месте предпринял бы: поставили блок на ее память. Сильный блок. Ферма есть Ферма. Так сразу его не взломать. Но и отпускать ее ни в коем случае не следует. Исключено.

– Брат! – позвал он. – Эту девицу в какой-нибудь келье поместить и стеречь бдительно: еще понадобится вскоре.

– Эй! – чуть не выкрикнула она в тревоге. – А обещание? Я же на все ответила!

– Отведи, – сказал омниарх возникшему на пороге стражу.

– Эх, ты, – сказала Вирга. – А на вид такой приличный!

И пошла к двери. А уже находясь рядом с нею, словно услышала – не снаружи, а где-то внутри себя – голос, явственно произнесший: «Молодец, девушка! И дальше давай так».

Ей почудилось даже, что голос этот она опознала. Голос старика. Неизвестно как и откуда в ней прозвучавший. Но от него на душе сделалось радостно. Значит, она не осталась совсем одна. И тепло еще сохранялось в мире.

5

Агрон банкира был уже готов к старту, когда пилот обратился к хозяину:

– Босс, тут один мой коллега просится на борт. Ему срочно нужно в Киламор, рейсовый еще не скоро. Разрешите подбросить его? Нам по пути…

– Остановка в Киламоре мне не нужна, – ответил Банкир, не отрывая взгляда от дисплея, на котором сейчас сменяли друг друга материалы, запрошенные из финансового сектора Большой базы данных. – Пусть наймет агрик, если ему приспичило.

Пилот, однако, не уходил, и банкир с неудовольствием перевел взгляд на него:

– Я ведь сказал, кажется?

– Конечно, босс. Он бы и нанял, да только у него денег нет – после отдыха сами понимаете, как это бывает, он на моря ездил, сейчас вот добирается на перекладных.

– Знакомый, что ли?

– Да нет, впервые вижу. Но у нас уж так принято: если можешь помочь коллеге – помоги.

Банкир хмыкнул. Пожал плечами:

– Ну ладно, пристрой его где-нибудь, места хватит, только не начните в рубке что-нибудь праздновать. Конечно, не ты ведешь агрон, но за кибером присмотр всегда нужен, так?

– Вы меня знаете – никогда себе не позволю… Спасибо за разрешение, босс. Можно взлетать? Старт нам уже разрешен.

– Да, конечно, давно пора, с Божьей помощью… Что ухмыляешься?

– Да так… Что-то вы сегодня, да и вчера, Бога стали часто поминать, а раньше хорошо если раз в год…

– Смотри ты, какой критикан! Что поделаешь, все мы меняемся. Ладно, пошел! – Но через мгновение: – Э, постой-ка!

Пилот обернулся уже в двери:

– Слушаю, босс?

– Ты меня совсем запутал. Я сказал ведь: в Киламоре садиться не станем. Куда же ты его повезешь, если ему как раз туда и нужно?

– Не заботьтесь, босс, мы с ним уже договорились. У него свой пузырь в сумке, над Киламором мы его выпустим за борт – дальше дойдет пешком.

Банкир невольно улыбнулся: пешком с трехкилометровой высоты – хорошая прогулка, безусловно. Хотя пузыри – вещь надежная, никогда, насколько известно, никого не подводившая, разве что в штормовую погоду пользоваться ими небезопасно: ветер может и швырнуть о землю, о стену или столб какой-нибудь. Но сейчас погода совершенно нормальная.

– Ладно. Больше не отвлекай меня.

И снова погрузился в размышления перед дисплеем. Задумался над тем, где, в конце концов, могли скрывшиеся люди найти такое убежище, в котором их не может отыскать никакая полиция, не говоря уже о людях экипажа, которых было слишком мало и чьи действия были по необходимости весьма ограничены, как вот его, например: волей-неволей приходилось отвлекаться на дела банкира, все деньги да деньги, неладный бы их побрал. Приходилось решать проблему размещения Державного займа, вместо того чтобы думать о тех, кого искали, – думать, чтобы понять, где же именно их следует искать.

Потому что не всякому человеку подойдет любое укрытие. Бомж или мелкий уголовник никак не укроются в обиталищах тех, кто именует себя «элитой» или «светом», ни в каком закоулке. Их выдаст прислуга, стоящая на страже благополучия своих хозяев, гордящаяся своей принадлежностью к этому миру, пусть и в таком качестве. И наоборот, человеку из верхов не найти убежища, скажем, на свалке, хотя тамошний люд избегает контактов с властями, но вынужден бывает идти на них, а своим статусом дорожит даже больше, чем все прочие низы, и не хочет его потерять. И его сдадут сразу же, потому что ему никак не удастся выглядеть своим, даже нарядись он в самые отрепья: он и говорит иначе, и ходит иначе, и мир видит не таким, каким выглядит тот для бомжей. И так далее. Укрыться вдали от людей вообще в этом мире невозможно; есть, конечно, места не населенные, но чтобы просуществовать там хоть небольшое время, необходима помощь извне: там нечего есть и нет источников информации. Конечно, есть люди, способные жить и в таких условиях. Но эти скрывшиеся к таким не принадлежали, они, как известно, были учеными: одни – физиками, другие – генобиологами, и к жизни на уровне каменного века вряд ли были готовы. Так вот, где же могут укрыться такие? Ответ напрашивается: среди себе подобных. Но это практически невозможно – вся их среда постоянно на виду у властей, и их взяли бы уже через несколько часов, если не минут. Логика говорила о том, что скрыться, затаиться они вообще не могут в обществе, до такой степени организованном, как это было на Альмезоте. И тем не менее где-то они укрылись, и до сих пор никто даже не напал на след, хотя перед тем, как исчезнуть окончательно, они оказались уже почти в руках власти.

Дальнейшие размышления складывались сами собой: разыскиваемые люди могли быть и вовсе не приспособленными к жизни где-то в подполье, но самое малое одна сильная сторона у них была: эти люди умели думать нестандартно, сочетать такие понятия, которые никто другой никогда рядом не поставит, и из этого делать совершенно неожиданные для всех остальных выводы. А это означало вот что: искать этих людей нужно там, где укрыться вообще невозможно. С общепринятой, во всяком случае, точки зрения.

И вот сейчас Никодим, сидя в шкуре главы Банковской унии Альмезота, пытался понять: что же могло оказаться таким местом. А думать ему мешали. Даже вот и сейчас снова сунулся секретарь:

– Державный советник (таким был официальный ранг банкира), пришло сообщение, – он поднял глаза к потолку, – с самого верха. О займе. Там, правда, в одном месте какая-то несуразица – может быть, магнитная буря повлияла на прохождение…

– Дай сюда. Разберусь с Божьей помощью.

Он стал читать. Действительно, письмо в весьма сухом тоне напоминало, что в секретариат вице-провектора до сих пор не поступило конкретной информации о размещении займа; упоминалось и о том, что курс дикона в отношении межмирового галлара неоправданно понизился: все еще продолжался процесс, начавшийся некоторым даже обвалом, когда Галактика поняла, что обещанное супероружие на рынке в обозримом будущем не покажется. А между двумя этими темами вклинилось несколько и в самом деле посторонних слов и еще дважды по четыре цифры: 1, 9, 2 и 9. Он прочитал, поднял брови, сказал секретарю:

– И в самом деле галиматья. Скоро придется письма от руки писать, к тому идем… У тебя все? Так оставь меня в покое, наконец.

Ну вот. А он только что жаловался, что связи нет. Послание и в самом деле тревожное. «Сразу, как прилетим на место, надо будет серьезно накрутить хвост начальнику охраны, чтобы никто и близко подойти не мог. Здесь-то, в агроне, где только свои, и не раз проверенные, опасаться, пожалуй, нечего, но вот как только коснемся грунта – сразу всех поставить на уши…»

Так решилось в той части сознания, что принадлежала законному хозяину банкирского организма. Решилось – и успокоилось. Зато в другой части, наоборот, пошла серьезная работа.

«Хотелось бы знать – как они ухитрились нас вычислить, но это потом, сейчас не до расследований. Значит – в числе прочих охота открыта на меня, то есть и на моего любезного „домохозяина“, главного финансиста Альмезота. Охотники, надо полагать, уже на номерах. Ружья заряжены, в любой миг можно их вскинуть – и стрелять влет дичь, вставшую на крыло…

Влет, ясно тебе? Именно влет. Никто не станет ждать, пока ты сядешь на грунт. Там намного легче ускользнуть. А отсюда?

Отсюда – разве что пешком с трех тысяч метров.

Так. Так. Очень интересно.

Пешком – при наличии пузыря – неплохая прогулка, как сказано нашим пилотом. А у нас пузыри есть? На меня, на сопровождающих, на самого пилота, наконец? Посмотрим, что знает об этом хозяин тела».

Вот ведь как любопытно: он никогда этим не интересовался. Считал, и, наверное, вполне разумно, что обо всем этом должны думать люди, которые занимаются его транспортом и за это получают, кстати, очень неплохие деньги. Помнит только, что – да, есть эти пузыри, вспоминается даже – их показывали, такие штуки вроде школьного ранца в древности, заспинная сумочка, и в ней – антиграв, маломощный, но достаточный, чтобы опустить человека на грунт без повреждений. Есть они. Но хозяйская память, увы, не сохранила ничего другого: где они хранятся, например, и как приводятся в действие… Вот в маршрутном агроне пассажиров наверняка предупреждают об этом еще перед взлетом, а его вот хозяина не сочли нужным просветить. Стоит ли после этого быть боссом? И тем более – создавать себе облик всезнающего и всемогущего? Ах, безобразие!..

«Конечно, можно поступить очень просто: вызвать сюда пилота, оторвать его от болтовни с приблудным коллегой и спросить: а где мой пузырь? Ну-ка, покажите мне его? И пилот тут же…

Стоп.

Приблудный коллега. Которому лететь только до Киланмора. И стрельба влет. Коллега, готовый покинуть агрон, пользуясь своим пузырем. Пилот, ранее моему водиле не встречавшийся. Ну просто очень здорово. Совершенно прелестно. Значит, своего головореза нарядили, выходит, в мое, брата Никодима, грешное тело, у жулика заимствованное, и послали, снабдив – чем же? Дистантом? Ножом? Вряд ли. Для пользования ими нужны условия, а они там достаточно опытны, чтобы понять: ко мне его не пустят ни за какие коврижки. Нет, конечно. Просто взрывчатка – в количестве достаточном, чтобы от нашего средства передвижения остались мелкие брызги. Стрельба влет. Сам же исполнитель должен воспользоваться своим пузырем и имеет возможность сделать это совершенно спокойно: «Ах, мы уже над Киламором? Спасибо, коллега, мне пора, до следующего!» – и за борт. Еще три-пять минут – бух, и агрона нет. Ах, какая жалость, как трагично! Аминь.

Что это значит?

По словам Рыцаря, кто-то на Земле в свое время говорил: «Надо ввязаться в схватку, а там увидим» – или что-то в этом роде. Во всяком случае, не сидеть тут, в удобном летающем кабинете в ожидании, пока другие за тебя станут решать твою судьбу».

Банкир встал. Уверенно вышел из кабинета – полет был ровным, без единого сотрясения, киберпилот был прекрасно отлажен. Мимо секретарской и других кают, мимо вскочивших телохранителей (жестом усадил их на места) прошел к рубке. Не постучавшись – хозяин! – распахнул дверку, вошел. И единым взглядом оценил обстановку.

Пилот обмяк в кресле в позе, какую вряд ли мог сохранять, будь он жив. А его незнакомый коллега стоял спиной к двери, согнувшись, и как раз в этот миг распрямлялся, оправляя уже закинутый за спину ранец пузыря. Заряд даже не был хоть как-то замаскирован, он находился прямо на пульте киберпилота, приклеенный, что ли, или еще как-то закрепленный. И маленькое табло на устройстве отсчитывало последние секунды второй минуты. Вот осталась только одна. Пятьдесят девять…

Тот ощутил, вероятно, взгляд, повернулся. Не испугался. Наоборот, ухмыльнулся. Значит, узнал. Даже губы его шевельнулись: явно хотел что-то сказать.

«Может, извиниться захотел за пользование телом», – промелькнуло в голове, когда банкир-Никодим наносил исполнителю давно разученный и когда-то уже применявшийся удар. Еще тогда, когда осаждавшие лезли на стены и приходилось схватываться с ними врукопашную. Незамысловатый удар, но никогда не подводивший – в рыло, прости Господи, в переносицу пусть и не своим природным, но тоже не слабым кулаком. Тело банкира было, конечно, не лучшим инструментом для его выполнения, но ничего, сошло и так.

Канал. Переход. Двадцать три секунды еще.

Иеромонах приоткрыл дверь, чтобы крикнуть что было сил:

– Слушать всем! Немедленно – с пузырями за борт! Полминуты до взрыва. Выполнять!

И уже кинулся было к дверце, что открывалась за борт. Но новая мысль заставила его остановиться.

Если будет ясно, что он спасся, охота продолжится. «Но я не могу быть дичью. Но и приютившего меня финансиста бросить – тоже».

Он расходовал убегающие секунды на то, чтобы нацепить на себя – то есть на банкира – пузырь пилота, к счастью висевший в кабине на видном месте. Шагнул к дверке, что вела в коридор. Сказал беззвучно:

– Спасибо, босс, за гостеприимство…

Никодим успел еще увидеть, как в коридоре телохранители подхватили под мышки несколько ошалевшего босса и вместе с ним шагнули из широкого люка в пустоту.

Сам он предпочел выйти через пилотский люк. Оказалось, что пузырем даже не надо было управлять: он включался автоматически, как только его носитель оказывался в свободном падении. Разумно, очень разумно…

Где-то наверху рвануло. Но агрон успел уже изрядно опередить выбросившихся, и его падавшие обломки никого не задели.

Правда, снизу, с грунта, это вряд ли кто-нибудь смог заметить, даже если и внимательно наблюдал за происходящим.

Заинтересованным же лицам было доложено, что операция проведена успешно, в полном соответствии с заданием. После чего омниарх вычеркнул из своего списка и третье имя. Впрочем, его святейшество если и чувствовал себя удовлетворенным, то лишь в небольшой мере. И неудивительно: из шести человек, которых следовало обезвредить любым способом, трое все еще продолжали существовать. Оставалось лишь ждать новых докладов. Как надеялся омниарх – не менее удовлетворительных, чем предыдущие.

Ждать – это всегда тяжелый труд, но человек (да и не только именно человек), не способный на него, вряд ли добьется каких-нибудь успехов. Омниарх добивался успехов не раз, и достаточно крупных, так что ждать он умел. Правда, случалось ему переживать и неудачи, и даже более масштабные, чем успехи. Но об этом он сейчас предпочитал не думать.