Глава 15

Вице-провектор Альмезота Регит Маскон был сегодня (как перешептывались в его секретариате) далеко не в самом лучшем настроении. Приказал отменить все встречи первой половины дня, разговаривал сквозь зубы, старшего референта, явившегося с затребованным докладом, просто размазал по стенке, когда тот выполз наконец из кабинета, лицо референта выражало ужас пополам с облегчением, словно он случайно уцелел после стихийного бедствия. Как потом вспоминал достойный бюрократ, в те минуты он впервые понял, что ощущает мяч, когда им играют в стенку. Так что в резиденции вице-провектора впору было вывешивать штормовое предупреждение.

Не то чтобы такое случалось впервые. Нет, конечно. Опыт у людей имелся. Однако во всех предыдущих случаях были известны или, во всяком случае, угадываемы причины плохой погоды, их было не так уж много: недовольство самого провектора какими-то действиями второго лица или скандал с кем-либо из третьих лиц (загреб не по чину или слишком уж нарушил другие установленные правила игры), наконец – невыполнение важного распоряжения, и прочее в этом роде. Все было объяснимо, а когда ясны причины, то без особого труда находятся и средства защиты и нейтрализации.

Но на сей раз никаких явных причин не находилось, и тем не менее факт оставался фактом: гремел ураган в двенадцать баллов, и из всех способов противостояния стихии оставались разве что молитвы. И это – при ясном небе.

Никто не понимал, да. Но самое интересное – что и сам сановник понятия не имел о том, что это вдруг на него накатило и почему. Ну не было на то никаких причин. Все было хорошо. Нормально, скажем так. Почему же он вдруг стал чувствовать себя как последний бомж на помойке – голодный, холодный и совершенно ни на что более не способный?

Он искал ответа – и не находил, и от этого ему становилось только еще хуже. А не находил он потому, что на самом деле все это происходило не с ним. А совершенно с другим человеком, капитаном Ульдемиром, крепко обосновавшимся в подсознании и – ограниченно – в сознании Регита Маскона. Именно на него свалилась эта напасть и оказалась столь мощной, что он не смог с нею – то есть с самим собою – справиться, и негативные эмоции вырвались из-под контроля.

…Я и сам не сразу понял, в чем дело. Потому что все шло вроде бы совершенно нормально. От преследователей вовремя отделались. Ухитрились занять далеко не самые плохие позиции в чужих телах. Все были живы-здоровы, наши физические тела, оставленные на попечение Вирги, той милой простушки, сдававшей комнаты, тоже оставались в целости – хотя поступавшие по каналам связи сигналы и свидетельствовали о некотором ухудшении обстановки. Можно было рассчитывать на то, что они долежат там до нашего возвращения, когда каждый из нас вернется, выполнив задачу, в свою оболочку и приготовится покинуть Альмезот. Так что причин для беспокойства не было. А вот само беспокойство – было. Поводом послужил какой-то непонятный, уловленный мною, но не поддавшийся расшифровке сигнал по моему каналу. То не была связь с кем-то из наших, но по той линии, что была оставлена Вирге, а послал его человек, плохо владеющий необходимыми для этого навыками. Она сама, скорее всего. И чувство тревоги вдруг возникло. Самая худшая из всех разновидностей тревоги, а именно – неопределенная. Когда интуиция четко говорит тебе о том, что возникла угроза, что-то не в порядке, однако рассудок не может отождествить эту угрозу с чем-то или кем-то конкретным и ты не знаешь, с какой стороны ожидать удара и, следовательно, как приготовиться к его отражению. А это приводит прежде всего к ослаблению контроля над самим собой и к возникновению еще одной опасности: тот, в чьем теле ты сейчас живешь, может если не догадаться, то, во всяком случае, почувствовать, что в него кто-то подселился, и принять меры. Наша беда в том, что в подобных условиях мы не можем, ни один из нас не имеет права просто нейтрализовать используемого человека и взять на себя управление чужим телом. Причина ясна: все эти люди живут и действуют на виду, постоянно совершают определенное количество профессиональных действий, в их оперативной памяти множество лиц, связей, текстов и всего прочего. Стоит отключить все это или хотя бы ограничить – и, скорее всего, тут же начнешь делать самые грубые ошибки, одну за другой. Это сразу бросится в глаза окружающим, и тогда в лучшем случае ты успеешь удрать и придется подыскивать новое тело, а в худшем – тебя могут прижать. И основательно.

Для того чтобы вернуть обстановку к норме, необходимо, как понимает всякий, в первую очередь понять: в чем же заключается угроза, насколько она серьезна и каким способом можно ее нейтрализовать. На этом я и сконцентрировался, позволяя моему домохозяину тем временем бушевать в его служебной обстановке: пребывая в нервном расстройстве, он не мог заниматься делами и позволял мне, помимо его желания, пользоваться кое-какими его возможностями. Сконцентрировался – и начал просматривать, вернее, восстанавливать все мои – да и всего экипажа – действия за последние сутки. Возможно, именно тогда была допущена какая-то ошибка, которая теперь вырастала (или уже выросла) в угрозу. Где, что, как?

Память заработала. И я подумал, что, будь я сейчас в моем физическом теле, я просто похолодел бы и испытал скачок кровяного давления. Потому что…

Да не могло этого быть. Я же не мальчик! Знаю правила. Хорошо подготовлен. И не подумал, совершенно не подумал вовремя, что если уж мы оказались в какой-то зависимости от Вирги, то перед тем, как выйти из тел, ее надо было нейтрализовать. Вывести из игры. Жестоко? Пусть, но необходимо. Потому что, попав в руки противника – а теперь уже совершенно ясно, что реальный, не придуманный нами противник действительно существует и действует, возможно, это приор, хотя, может быть, и кто-то другой, – попав в его руки, Вирга сможет в немалой мере облегчить ему дело. Объяснить – что за тела (на которые они наверняка наткнутся, идя по нашим следам), выяснить, что именно мы их оставили, и это окажется ниточкой, которая поможет размотать весь клубок. А что она при всем желании против них не устоит, это само собой разумеется: они ведь не обязательно будут действовать угрозой и болью, можно и наоборот – лаской, близостью… Она, скорее всего, примет притворство за подлинное чувство, на что не клюнул бы ни один из нас, потому что для нас в ситуации нет ничего нового, мы к такому уже привыкли, а вот она – у нее ни малейшего опыта в таких делах. А они, завладев этим каналом… Да! Вот источник тревоги: ее канал, быть может, оказался уже в распоряжении противника. Почему же я не сделал того, что просто обязан был выполнить? Что за легкомыслие!..

Близостью ее подкупят, да. Ох, как зачастило сразу сердце…

Собственно, сейчас ни сердца, ни вообще никакого кровообращения у меня не было. Но у моего домохозяина, вице-провектора, было и то и другое; и у него, как говорится, кровь прилила к сердцу, так что я даже испугался: не доведу ли я его таким образом до инфаркта миокарда? Вот уж было бы некстати. Теряю, теряю контроль над собой. Влияю на состояние объекта. Непростительно. Нет времени на чувства.

И вот это вдруг вынырнувшее понятие «чувство» вдруг стало как бы той песчинкой, вокруг которой начинается кристаллизация в перенасыщенном растворе.

Чувство.

Вот тебе и еще один источник тревоги. Более сильной. Подсознание тревожится о женщине. Она небезразлична подсознанию. Иными словами – тебе самому.

Идиотизм. Тут решаются вопросы жизни миллиардов людей, целого мира. А тебя волнует одна женщина. Да ведь если этому миру – конец, то и ей тоже, зачем же лишние хлопоты?

Однако задолго до нас сформулирована истина: «Если у меня жмут сапоги, какое мне дело до безграничности мира?»

Жмут? Ох, жмут – приходится признать.

Чувства. Они не оставляют нас, даже когда мы переходим из планетаров в космиты. Потому что без чувств просто нет нас самих. Нет того, что называется душой и является на деле пакетом высших тонких тел, которые никуда не деваются и в космической жизни. Неверно думать, что их порождает плоть. Наоборот.

И вот меня, оказывается, судьба одной женщины волнует, может быть, не меньше, чем исход нашей операции, чем собственная участь каждого из нас. Как если бы она – Вирга – была одной из нас.

Зачем вы, Фермер и Мастер, в таком серьезном деле доверились людям, со всеми их слабостями и непоследовательностью? Вам надо было поручить выполнение задачи кому-нибудь другому… Почему вы этого не сделали?

Если только для того, чтобы проверить нас, всю команду, то, скорее всего, мы этот тест провалим. Ну, может быть, Никодим как-то справится, он давно уже перестал быть планетаром со всеми присущими нам слабостями. Вот и надо было подобрать группу их таких, как он. А нас оставить в покое.

Хотя о Никодиме не скажешь, что чувства ему чужды. Космиты – все-таки еще люди. Им покой, похоже, тоже неведом. Как и нам, планетарам, покой им только снится, а еще вернее – и во снах нет его, а есть все новые тревоги, новые заботы. Вот и сейчас меня снова дергают. Что, кому-то срочно понадобился сам господин вице-провектор Альмезота? Но его беспокоить может только тот, кто стоит еще выше – провектор. Нет, это не его вызывают. Он даже не дернулся. Это кто-то вновь прорывается на связь со мной. Кто-то не из наших – не применил цифрового пароля, использовал канал Вирги. Противник выходит на переговоры? Ну-ка…

«Кто вы?»

«Не имеет значения. Хочу предупредить: в скором времени на вас, возможно, будут предприняты атаки при помощи ваших собственных тел. Атаки с целью уничтожения. Сообщите всем вашим. Если угроза отпадет, надеюсь, что смогу вам сообщить».

«Вы пользуетесь каналом женщины? Где она, что с ней, что ей грозит?»

«Отбой…»

Интересно: у нас тут завелся какой-то, скажем, доброжелатель? Который приблизительно знает, как выйти на связь, и контролирует Виргу настолько, что свободно пользуется ее каналом для связи со мной. За предупреждение спасибо, незнакомец, однако забот у меня заметно прибавилось. Надо вытащить Виргу оттуда, где она находится, а для этого нужно узнать, где это место и в каком качестве она там пребывает, понимает ли вообще, что не свободна, что ее могут использовать не только за, но и против нас.

– Вирга… Вирга, услышь меня и откликнись. Малыш! Я тот человек, который был у тебя…

– Я слышу тебя, слышу, слышу! Я узнала тебя! Как хорошо, что ты…

И – молчание. Впечатление такое, словно канал исчез. Кто-то вмешался и свернул его. Полная тишина.

Ладно. Попробую иначе. Воспользуюсь, так сказать, близким знакомством с влиятельным лицом. Итак – внушаем своему домохозяину…

Внушил. После чего вице-провектор заговорил более или менее нормальным голосом и приказал соединить его с Державным секретарем порядка, где бы тот ни находился. Поиски заняли пару минут. Затем секретарь откликнулся:

– Слушаю с полным вниманием…

– Ты, это… Что я хотел? Ага, да: по державной надобности – немедленно объяви в розыск женщину, сейчас продиктую установочные данные, включи запись. И лично ты отвечаешь за то, чтобы, как только ее задержат, доставили не куда-нибудь, а непосредственно ко мне. Ясно тебе?

– Более чем. Будет исполнено.

– Смотри у меня!..

Закончив разговор, вице-провектор с минуту посидел, моргая глазами, глядя в никуда. Хоть сказал бы кто-нибудь – зачем ему понадобилась эта никому не известная дамочка? Не было ни намерений таких, ни даже мыслей, да это и не его уровень, даже, строго говоря, и не Державного секретаря, а от силы городского или даже окружного префекта полиции, никак не выше. Однако же и секретарь оказался в курсе дела и даже не удивился такому интересу сверху. Словом, сплошные неясности. И в мозгах – туман.

Мозги надо прочистить. Нюхнуть – и сразу…

Доза была тут, в нагрудном кармашке. Вельможа уже понес руку, чтобы вынуть и раскрыть, и на полпути прервал движение и опустил ее. Или не нюхать?

«Не нюхать! – распорядился Ульдемир. – С тобою нанюханным мне управляться куда труднее. Так что уж потерпи. Ничего, не умрешь от воздержания. Вот уйдем – и гробь себя дальше. Тебе уже тридцать пять скоро? Значит, тебя еще на годик может хватить. Только есть ли у вас этот год?»

И Державный секретарь тоже настроился было чего-нибудь такого принять, но почему-то передумал. Скорее всего, потому, что Уве-Йорген не позволил, думая при этом: «Тебя бы в строй поставить, разгильдяя, фельдфебель тебя излечил бы от порока в два счета. Однако зачем ставить таких в строй? Только армию разваливать. Ох, цивилизация, наказание за глупость нашу…»