Глава двенадцатая
1
(20 часов до)
Дорога была нехорошей: ухабистая, извилистая — одни виражи, узкая и — в низких местах — сырая, того и гляди — забуксуешь. Все силы и все старание Милов прилагал к тому, чтобы сохранять дистанцию от шедшей впереди машины и не подставляться следовавшей позади; в колонне он шел предпоследним. Включенные на ближний свет фары озаряли только небольшую часть дороги, так что приготовиться к возможным неожиданностям не оставалось времени, тем более что передние трейлеры шли прытко, — вероятно, трасса эта была их водителям достаточно хорошо знакома. Трудно было еще и потому, что Милов уже и не помнил, когда в последний раз садился за руль грузовика; во всяком случае, давно это было, очень давно. Однако показывать себя слабым он не собирался. Хотя сию минуту его с машины уже вряд ли сняли бы, даже и заподозрив в недостаточной квалификации.
Ночной лес из машины казался совсем другим, чем тогда, когда Милов пробирался по нему, даже не очень далеко отсюда, стремясь увернуться от предстоящего прочесывания. Сейчас казалось, что было это если не годы, то, во всяком случае, месяцы назад, и даже не здесь, а в каких-то совсем других местах — во всяком случае, Милов из окна кабины тут, даже когда удавалось оглядеться по сторонам, не мог заметить ничего такого, что говорило бы ему о происходивших здесь событиях, связанных со стрельбой, с опасностью для жизни, с умиравшим в глубокой заброшенной шахте человеком. Все тут казалось растворенным в ночном покое, и нужно было постоянно напоминать себе, что — во всяком случае, для него — это оставалось лишь видимостью, а совсем близко, за какой-то невидимой гранью, поджидала настоящая опасность.
Милов думал об этом каким-то уголком мозга, пока вся остальная мощность мыслительного аппарата расходовалась на то, чтобы вовремя вывернуть баранку, переключить скорость и прибавить или, наоборот, сбросить газ. До настоящего шоферского автоматизма было еще далеко, все-таки пусть это был и «мерседес», но тягач, а не послушный и легкий на ходу лимузин с автоматической коробкой. Тут зевать не приходилось, и все-таки нашелся в голове и свободный уголок, который впору оказалось загрузить несколько более отвлеченными рассуждениями. В частности, очень полезным было бы как можно раньше определить место того самого окна на границе, к которому они направлялись. И не ради теоретического интереса; там, на месте предстоящего действия, счет времени будет (он был уверен) идти на минуты, и большое значение имело — как скоро окажутся на нужном месте пограничники и другие силы, которые должны были участвовать в операции с восточной стороны. Район, определенный Миловым предварительно, был достаточно обширным, и если даже пользоваться машинами, перебросить группу с одного его конца на другой потребовало бы немало минут, если только не часов. А их никто не мог дать сверх необходимого минимума. Насколько Милов мог судить по общему направлению дороги (многочисленные повороты в общем уравновешивали друг друга, это он понял уже спустя первые полчаса езды), их колонна продвигалась не прямо на восток, но несколько уклоняясь к югу. В этом ничего странного не было: на своей территории люди имеют полное право двигаться, как им заблагорассудится: хоть к границе, хоть от нее или же по какой-то рокаде — вдоль. Так что вроде бы все было в порядке, и пока что задумываться над маршрутом не стоило. Все равно дорога приведет к нужной цели. И однако. Вызвав в свободном уголке памяти карту той местности, в которой они сейчас находились, Милов без труда обнаружил, что не так уж далеко в том же направлении — к границе, к официальным контрольно-пропускным пунктам с пограничниками, таможней и всем прочим — вели самое малое две неплохие автомобильные дороги, по которым можно было катить с нормальной скоростью, а не так, как тут — то и дело переходя на вторую и даже на первую передачи. Расстояние до северного ли, до южного ли шоссе было — если, конечно, ехать, а не идти пешком — настолько незначительным, что никакой экономией времени нельзя было объяснить пристрастие к лесным узким просекам, где деревья порой чуть ли не бросались под колеса, неожиданно вывертываясь за очередным виражом. То же самое можно было сказать и о расходе топлива: тут его сгорало, пожалуй, вдвое больше, чем при нормальной езде. Собственно, в этом ничего странного не было: конвой направлялся туда, где его меньше всего могли ждать люди, непричастные к операции. Но сейчас память подсказывала Милову, что дорога уводит их туда, куда вроде бы совершенно не должна была. Потому что — помнил он — именно в промежутке между обеими автомобильными дорогами располагалось обширное и топкое болото, через которое и пешком мог перебраться только редкий знаток местной топографии, а уж о тяжеленных машинах и говорить не приходилось. Граница пересекала болото почти посредине, так что если его сделали проходимым, работы должны были вестись с обеих сторон — Милову же об этом ничего известно не было. Конечно, никто вроде бы и не был обязан информировать его обо всех переменах, происходивших на западной границе, тем не менее он почему-то считал, что если бы об этих изменениях знали, то его своевременно предупредили бы.
Это вовсе не было чисто теоретическим рассуждением. Если бы убедиться в том, что болотный переход действительно существует, он мог бы тут же, не выходя из машины, сообщить по радио уже о гораздо более узком районе предполагаемого перехода границы; тогда встретить их наверняка успели бы. Конечно, риск в таком действии был заключен немалый: эфир тут мог прослушиваться — хотя бы из головной машины, да и, кроме того, Милов вовсе не был уверен в том, что еще какие-то группы — то ли Базы, то ли Орланза, а может быть, и те, и другие — сопровождают их на небольшом расстоянии, чтобы в нужный момент (если он наступит) вмешаться в ход событий. Относительно Орланза он был даже совершенно уверен: не зря же старик обещал старшине конвоя встретиться на границе. И если Орланз не хитрил, говоря, что местоположение этого резервного окна ему неизвестно, то для него и не оставалось другого выхода, как следовать за конвоем чуть ли не в пределах прямой видимости. Да, выходить на связь было сейчас опасно. Однако, будь у Милова полная уверенность, и на такой риск он пошел бы; но не существовало никакой гарантии в том, что они и в самом деле намерены форсировать болото; скорее можно было предположить, что свернут в нужную минуту и станут огибать его по самой кромке, чтобы уже в непосредственной близости от границы вновь повернуть в нужном направлении. Так что такое заблаговременное предупреждение могло на деле оказаться дезинформацией — и как знать, может быть, в числе прочих обстоятельств и это учитывалось организаторами операции.
Не без труда вписавшись непривычно длинным телом машины в крутой поворот, Милов приготовился было поразмышлять и над этим, но тут же распростился с этим намерением: деревья, до сих пор сжимавшие дорогу с обеих сторон, вдруг исчезли, как если бы кто-то сведущий произнес необходимое заклинание; и одновременно впереди идущая машина зажгла яркие стоп-сигналы, так что пришлось не мешкая жать на тормоз. Колонна остановилась. Сперва Милову показалось, что они выехали на поляну, однако, приотворив дверцу и высунувшись, он понял, что не просто поляна это была; тут самое время было — крепко выругать себя за неверный расчет времени: он рассчитывал, что до кромки болота им добираться еще самое малое полчаса, оказалось же что это оно и было, приятное для взгляда, но губительное для путника. Болото расстилалось перед конвоем; и дорога, не сворачивая никуда, словно бы ныряла в него и исчезала. Вернувшись на место, Милов глянул на спидометр, прикинул и понял, что не память ухитрилась подвести его, но обмануло ощущение времени. С километражем было все в порядке, однако, занятый процессом вождения, он просто забыл (непростительно, конечно) сверить часы на панели со своими, и время выезда он засек по своим, а в дороге отмечал время по автомобильным — так что на самом деле они были в пути дольше, чем ему казалось, примерно на те самые полчаса, которые, как он рассчитывал, оставались еще у него в запасе. Впрочем, с этим ничего уже нельзя было поделать. И выходить в эфир сию минуту никак нельзя было: раз конвой остановился — значит, можно было — и следовало — ожидать каких-то осложнений.
Вообще-то неожиданностью можно было считать уже то, что их тут никто не встретил. Нельзя пускаться в путь через болото (а сейчас Милов уже был уверен в том, что именно так они и двинутся) без надежных проводников. Нет, проводники обязательно должны были быть.
«Ну, а если их так и не окажется? — подумал он. — Что тогда предпримут с опасным грузом его вороватые хозяева? Не бросят же тут! Может быть, игра пойдет уже по какому-то другому сценарию, и, обождав какое-то время, конвой вынужден будет развернуться и тронуться в обратный путь? Потому что вряд ли кто-либо решится оставить ракеты здесь надолго — в век спутниковой разведки и всяких прочих средств обнаружения».
Милов стал уже прикидывать, как будет действовать, когда понадобится разворачивать неповоротливую махину на узкой дороге.
Но такой возможный поворот событий никакого 'энтузиазма в нем не вызывал. Хорошо, предположим, конвой задержится здесь на какое-то время. База немного помедлит со своей провокацией. Однако у них — свои расчеты, а у Милова — свои и, к сожалению, намного более страшные. Потому что предпримет База что-нибудь или нет, но ракетам осталось жить (он взглянул на часы) — да, уже меньше двадцати часов. Плюс-минус, как было в свое время ему сказано; однако скорее минус, чем плюс. Единственное, на что еще можно будет надеяться при таком повороте событий, — это команда с тренером во главе, неведомо для конвойского начальства трясущаяся сейчас в последнем, пятом трейлере, наконец-то прибывшем из Круга несколько часов тому назад. Если тут сорвется, придется с помощью команды захватывать машины, поворачивать, выскакивать на одну из двух автодорог и гнать к официальному чек-пойнту, подвергая груз и самих себя опасности обстрела. Кстати, в программе действий команды такой демарш не предусматривался, и придется им еще доказывать, что операция действительно необходима. Удастся ли еще доказать? Воистину, сильно подвела его База!
«Вот сукины дети, — подумал он не с досадой даже, а с какой-то в общем не присущей ему растерянностью. — Даже такой мелочи организовать не могут толком, как элементарный переход границы. Никуда не годится такая работа!..»
2
(18 часов до)
Однако в последнем он ошибался — и тут же признал свою неправоту. Люди у болота, как оказалось, все же были. Просто до поры, до времени они укрывались в лесу, сбоку от дороги, здесь же, прямо напротив машин. И не сразу показались, а лишь выждав несколько минут — для того, наверное, чтобы убедиться, что все тихо и спокойно и ни с той, ни с другой стороны никто не спешит, чтобы помешать и ожидавшим, и прибывшим заниматься своим делом.
Дело же, надо полагать, только начиналось. Так подумал Милов. И на сей раз не ошибся.
Четыре человека, вышедшие из леса, на несколько секунд остановились под деревьями. Один из них помигал фонариком. В ответ первая машина на долю секунды включила дальний свет — и тут же еще раз, и еще один. Тогда четверо приблизились, разделившись: каждый направился к одной из машин. Милов напрягся. Но, стараясь внешне никак не показать этого, перегнулся на сиденье и отворил правую дверцу, ожидая, что приближавшийся к его машине человек займет место рядом с водителем.
Тот, однако, обошел машину спереди и уверенным движением, поднявшись на ступеньку, распахнул дверцу слева.
— Ну давай, что же ты? — проговорил он сердито. — Двигайся!
Только тут Милов понял, что от него требовалось, но и поняв, отодвинулся не сразу, помедлил еще с полсекунды: так поразило его то, что человек этот заговорил с ним по-русски.
— Там, у себя, поедешь, — кратко пояснил ему российский шофер. Он не прибавил ничего больше, но Милову почудилось, что в самом тоне, каким эти немногие слова были сказаны, заключался весьма определенный смысл: «Ты, кукла, можешь там, по своей Технеции, раскатывать как угодно, а здесь — Россия, и здесь тебе за баранкой на нашей дороге делать вовсе нечего…»
— Не тяни резину! Ехать пора!..
И в самом деле — на остальных машинах уже зашумели моторы. Милов отодвинулся, и встречавший сел за руль. Включая стартер, покосился на Милова:
— Новичок?
Милов только кивнул. Он боялся, что если сейчас начнет отвечать по-русски, то у него не получится нужного акцента. Но разговаривать ему не пришлось: человек за рулем больше ни о чем не стал спрашивать, Милов его, надо полагать, не интересовал совершенно. Стоявшая впереди машина уже тронулась, и новый водитель, позволив ей отдалиться метров на пятнадцать, включил скорость и отпустил сцепление. Милову оставалось только смотреть; ну и запоминать, естественно.
Он предполагал, что в последний миг они свернут все-таки и поползут по твердой земле вдоль болота. Но ничего похожего: головная машина уверенно, хотя и не быстро, двигалась прямо к обманчивому простору. Остальные без задержек следовали за ней. Вскоре к ровному, низкому гудению моторов присоединился новый звук. Милов не сразу опознал его; то был легкий плеск воды, тяжелой болотной жидкости. Вскоре он послышался и под его машиной. Форсировали болото. Теперь можно было без труда понять, почему окно через границу по сей день существовало, никем из властей не обнаруженное: болото по традиции почиталось непроходимым, да и теперь еще (вдруг вспомнил Милов имевшуюся у него информацию) в нем тонули и люди, и скот время от времени. А машины вот шли.
Он высунул голову в окошко кабины, глянул вниз. Колеса были в воде выше ступицы; однако этот уровень практически был для грузовиков безопасным, и, как понял Милов, более не понижался. И колеса под водой катились по чему-то твердому, им не приходилось преодолевать сопротивление вязкого, илистого дна — а только таким оно и могло здесь быть; значит, дорога существовала — твердая, хорошая, не грунтовая, конечно, а выложенная, скорее всего, тяжелыми бетонными плитами (Милов понял это по ритмически повторявшимся легким сотрясениям, когда машина проезжала стыки плит), только тракт этот был подводным, и сверху установить его было нельзя, да и легковая машина тут неизбежно увязла бы; доступ же местного населения к этим местам был наверняка ограничен, да и вообще близ границ живет, как правило, народ не болтливый — все равно, люди то или технеты: среда обитания формирует нравы и обычаи.
Милов снова поднял стекло. Водитель, не отрывая глаз от поверхности болота, неизвестно каким образом угадывая дорогу (она была близка к прямой, но все же временами приходилось работать баранкой), сказал Милову:
— Боязно? — И сам же ответил: — Без привычки — конечно. Но если напрактиковаться, то просто.
— Да, — согласился Милов, следя за акцентом. — Страшновато. Но, надо думать, окупается? Шофер покосился на него, но отвечать не стал.
Больше они не разговаривали. Вокруг лежала темнота, машины шли без огней, даже габариты были выключены. Но, видимо, у здешних водителей опыт был действительно немалым: ни одна машина не съехала с дороги, даже не замедлила ход, и конвой метр за метром преодолевал опасное место не менее уверенно, пожалуй, чем если бы двигался по сухому асфальту. «Конечно, — подумал Милов, — груз тяжелый, резина не старая, так что сцепление с дорогой надежное. И все же хотелось бы миновать это местечко побыстрее. Хотя по ту его сторону ничего хорошего не ждет: наши могут сейчас находиться где угодно — только там, где конвой вынырнет, их точно не окажется».
Он не мог бы сказать, в какой именно миг они перевалили через границу; на болоте она никак не была обозначена, хотя специалисты, наверное, определили бы ее достаточно точно. Путь через водную преграду занял сорок с небольшим минут, так что к концу Милов уже и не волновался совершенно: привык, поверил, что путь безопасен, — хотя не очень представлял себе, что было бы, окажись он сам в это время за рулем. Он понял также, что назад — если придется — сам он машину вряд ли проведет; на обратном пути тоже понадобится помощь. Вот будет ли она — другой разговор.
Или, может быть, все-таки не понадобится?..
Занятый этими мыслями, он даже не уловил мгновения, когда плеск под колесами утих — они снова оказались на твердой земле, куда дорога исправно выбежала из непрозрачной воды, покрытой всякой болотной растительностью.
3
(17 часов до)
На миг у него сжалось сердце. Позади болото, а вот тут уже лежит своя страна. Несколько шагов буквально. Сейчас, среди ночи, — пустяк для человека, которому не однажды приходилось уже преодолевать и не такие рубежи…
И ему стало жалко на несколько мгновений, искренне жалко, что он не может сейчас воспользоваться столь удобным случаем. Потому что вовсе не затем оказался здесь, чтобы возвращаться с пустыми руками, не оправдав даже того керосина, что был израсходован, чтобы доставить в нужное место взорвавшийся в воздухе самолет; не оправдав нервов и жизней даже, потребовавшихся, чтобы он оказался там — по соседству с границей России.
С глухой, непроницаемой границей. Что она именно такова, свидетельствовал, казалось бы, весь предшествовавший опыт.
А вот опыт сиюминутный не менее убедительно говорил: да какая же она непроницаемая, какая же она глухая, эта граница, если вот тебе сразу за болотом начинается тщательно расчищенная просека, какая осталась и на той стороне, технетской, а за просекой, в отдаленной ее части, притерпевшийся уже к неверному свету глаз явственно различает, что дорога, точно такая же, как и та, по которой конвой из четырех трейлеров прибыл сюда, продолжается и по эту сторону границы: черным пятном в монолитной на первый взгляд стене деревьев кажется въезд на ту часть лесного грейдера, что бежит уже по территории России. Одним словом, все как на ладони-и никакой таможни, никакого инспектора, ни одного пограничника… Полное безлюдье — если не считать тех, кто прибыл вместе с машинами.
Машина медленно, дрогнув, переползла через последний стык плит, пересекла просеку и снова оказалась в лесу, ничем не отличавшемся от того, что остался по технетскую сторону границы. Ничем — кроме разве сознания, что здесь уже Россия была, совсем другая страна.
Дорога все так же петляла, деревья так же стискивали ее, и таким же — чистым и сыроватым — был ночной воздух. И все-таки Милову казалось, что все не такое здесь, все другое — даже звездное мерцание, местами пробивавшееся сквозь кроны деревьев.
«Просто я давно не был в России, — подумал он в поисках оправдания, чтобы не заподозрить себя в сентиментальности, которой вроде бы никогда не страдал. — Слишком долго, пожалуй. Москва ведь не совсем Ничего. Вот закончим это дело, возьму отпуск — самое малое на месяц — и уж никуда больше, ни на какие Багамы, а только сюда. Ну, не буквально сюда, конечно, но в наши, российские широты».
Размышляя так, он не забывал все-таки ненавязчиво поглядывать на спидометр: для будущего полезно было узнать, на сколько же караван углубится на чужую для технетов территорию, так и не встретив никаких представителей власти, коим положено обеспечивать неприкосновенность государственных рубежей. Три километра уже проползли. Три с половиной…
Место назначения оказалось на исходе четвертого километра. На этот раз они выехали действительно на поляну. И не просто на поляну, а оснащенную некоторыми техническими удобствами.
Здесь, на нужном расстоянии друг от друга, из толстых бревен, наверняка тут же и вырубленных, были сооружены мощные козлы — попарно. И в каждой паре одни козлы были свободными, а на вторые опирался передней частью полуприцеп — совершенно такой же, как и те, что доставили сюда четыре машины каравана. Таких сооружений Милов насчитал пять пар, из них сейчас были заняты четыре, и каждая из пришедших машин направилась к одной из этих пар. Милов порадовался про себя тому, что не он сейчас находился за рулем: не настолько большим был его опыт вождения грузовиков, чтобы быстро и правильно развернуть машину и подать ее точно на нужное место. Чужой же водитель сделал это без всякого труда.
Все было организовано целесообразнее и проще, чем думалось Милову. Никто не стал перегружать грузы, какими бы они ни были, из одного трейлера в другой. Просто приведенные сюда из Технеции полуприцепы должны были, отсоединив от тягачей, оставить на пустовавших в каждой паре козлах. После этого тягачам предстояло, совершив простенький маневр, заехать рамой под те прицепы, что уже стояли здесь в ожидании перевозки, после чего отправиться в обратный путь к себе домой. Прицепы же с ракетами, получив новые тягачи — те самые, что привезли сюда уже ожидавшие переправки грузы и теперь ожидавшие своей очереди в сторонке, — тронутся (по официальной версии) в далекий путь уже по российским дорогам, на самом же деле через какое-то время получат по радио сигнал — и взлетят на воздух… Но об этом никто не знал.
Да, технология тут была отработана. Для умелых и снаряженных всем нужным людей не составляло труда, приподняв сильным домкратом переднюю часть прицепа, затем опустить ее на седло тягача и закрепить. Вот и вся работа.
Еще несколько минут прошло, пока старший каравана — водитель передней машины — и один из людей, встретивших транспорт здесь, на поляне, забравшись в кабину и включив плафон, просмотрели какие-то бумаги и обменялись ими. Надо полагать, подобная система перевозок существовала уже достаточно давно — наверное, целые годы, так что было время все проверить и отладить. И при этом в России еще оставалось что-то, что можно было вывозить… «Нет, воистину нет другой такой страны в мире», — невольно повторил Милов далеко не свежую мысль.
Снова перемигнулись фонарики, а когда они погасли, из леса показалось еще несколько человек. Немедля они принялись за дело.
Как помнилось Милову из услышанного разговора, по первому сценарию — по плану Базы — люди эти должны были сразу же отсоединить привезенные полуприцепы с ракетами и вместо них закрепить на тягачах конвоя те, что ожидали здесь обратного перехода границы; в них, надо полагать, была простая контрабанда, надо думать — тот же цветной металлолом. Впрочем, не только он: один из здешних полуприцепов оказался цистерной; вероятно, через границу шел и бензин. Нормальная вроде бы, привычная контрабанда.
Однако Милов не смог вмешаться в игру; он не успел предупредить российскую сторону о месте перехода границы. И теперь вроде бы никто не мог более помешать Базе осуществить свой вариант. Тем не менее получилось не совсем так. Люди, встретившие конвой здесь, еще не успели ничего предпринять, как погруженная в темноту поляна вдруг неожиданно и странно посветлела — как будто наступил внеочередной и стремительный рассвет.
4
(15 часов до)
То были осветительные ракеты, вспыхнувшие высоко в ночном небе и теперь медленно снижавшиеся на парашютах.
Все на поляне замерли. И в наступившем внезапно безмолвии все услышали недалекое рычание мощных моторов. Оно приближалось не со стороны границы, а из глубины российского пространства.
«Значит, все-таки… — подумал Милов. — Я не смог сориентировать, но кто-то постарался. Подсуетился. Кто-то, кому известно было, где произойдет переход. И кто очень не хотел, чтобы ракеты ушли на восток. Орланз?.. Еще кто-то, пытающийся сорвать чреватую многими и многими опасностями провокацию Базы?»
Сейчас не время было размышлять об этом. Обстановка изменялась с каждой секундой, и надо было быстро принимать решения и выполнять их. Но еще неясно было, что предпримет конвой, оказавшись в непосредственной опасности захвата. Однако так ли важно для Базы, произойдет взрыв с выбросом радиоактивных материалов несколькими десятками километров ближе или дальше от границы? Так или иначе, тут была уже российская территория… Для жителей этих мест, разумеется, это небезразлично, но кто и когда считался с мнением жителей? К тому же — чужой и не очень дружественной страны?
Шум все приближался; шум, какой неизбежно издают открыто наступающие части. Гул моторов. Треск подминаемых кустов. Громко отдаваемые команды. А вот уже и первые выстрелы раздались. Пока, надо полагать, не прицельные, не на поражение, а для психического воздействия: пули свистели где-то высоко. Но это могло означать, что до настоящей схватки остаются считанные секунды. Конечно, никакой схватки не будет, если конвой побежит, а обслуга рассеется в лесу так же мгновенно и неслышно, как из него возникла. Не прольется кровь и в том случае, если атакованные поднимут руки, не пытаясь применить оружие. Люди, в этом Милов был совершенно уверен, избрали бы один из этих двух вариантов. Ну, а технеты?..
Так или иначе, он выпростал из зажимов на потолке автомат. Примкнул магазин. Мало ли что может случиться…
Мимо него пробежал старшина. Остановился на мгновение:
— Ты готов?
Милов не стал спрашивать — к чему надо было приготовиться. Если бы речь шла об отступлении, старшина приказал бы сесть за руль. Этого не было сказано. Технетский вариант…
И все же он воспользовался этими секундами:
— Старшина! Надо уезжать. Тот глянул яростными глазами:
— Технеты не побегут перед этими… Давно мы не дрались с ними. Пришла наконец пора…
— Нас перебьют!
— Их не так уж много. И мы лучше стреляем.
— Они будут стрелять по машинам. Все разнесет, никто не уцелеет! Ты ведь знаешь сам…
— Наплевать! — бросил старшина перед тем, как бежать дальше, к остальным машинам. — Бери побольше патронов! И — вперед, — он махнул рукой, указывая направление, — в цепь! Сейчас веселая жизнь начнется, парень! Мы им покажем — за все, что было…
Он вдруг исчез из глаз: ракеты в небе наконец догорели, тяжело упала мгла. Только слышалось чавканье шагов по сырой земле. Судя по действиям технетов, у них заранее, быть может, с начала существования этого окна, была разработана система обороны — может быть, и позиции подготовлены. Бой может оказаться продолжительным. И с каждой минутой будет все увеличиваться возможность уничтожения груза теми, кто может послать радиокоманду на взрыв всех машин вместе с их неприятным содержимым. И с еще менее приятными последствиями.
«Ну что же, — решил Милов. — Придется-таки играть по моему сценарию. По моему, к сожалению, совершенно не разработанному. Специалист, ты почему-то не учел одного: это же не люди все-таки, а технеты. Не столь уважительно относящиеся к жизни — любой, в том числе и своей собственной. И там, где люди предпочли бы отступить, технеты идут в атаку. Очертя голову. Бесхитростно. Однако, может быть, вовсе не бессмысленно. Значит, надо спасать ракеты от взрыва — и спасаться самим. Незамедлительно. Пока пули летают еще где-то в верхних лесных этажах. Ну ладно — нажмем на свои рычаги…»
Снова обвалом посветлело: вспыхнули новые ракеты. Милов, изготовив на всякий случай автомат, широко зашагал вдоль машин. Кабины их опустели; водители, вооруженные и веселые, были уже где-то на пути к лесу. Милов покосился вправо вверх — туда, где, сейчас не заметная в темноте, возвышалась макушка релейной линии, давно уже не использовавшейся. Наверное, оттуда нужно было ожидать импульса, который поднимет на воздух все машины — и «сех, кто окажется вблизи. Его самого, в частности. Но не только его одного.
Он миновал третью машину. «Болото, — думал он. — Конечно, дичайший риск — лезть в болото без надежного проводника. Но проводники сейчас все — там, готовятся к бою: Единственный, кто остался здесь и кто если и не рулил через трясину, то хотя бы наблюдал за ее форсированием — это я сам. Но за рулем мне этой дороги не осилить. Единственное, что я смогу, — это идти перед колонной, по пояс в воде, нащупывая дорогу. Иначе мы все утопим. А этого делать нельзя. Потому что те, кто построил дорогу, смогут и вытащить из болота если не машины, то хотя бы груз. Или взорвут его прямо так. Им-то все равно — было бы побольше шума».
Он поравнялся с последней машиной — пятой, той, что нагнала их в Лесном поселке. Кабина тоже казалась пустой, но Милова это не обмануло. Проходя, он лишь стукнул в дверцу и протрусил дальше, вдоль прицепа. Остановился перед торцовой его дверью. Стукнул в дверь прикладом. Окликнул по-английски:
— Командир, вы в порядке?
В ответ дверь распахнулась — мгновенно, словно внутри только и ждали его прихода. Да, собственно, так оно и было.
— Все олл-райт, — проговорил сверху тренер команды. — Что надо делать? Мы готовы.
— Всем вылезать!
Капитан скомандовал, и люди — экипаж вперемешку с квазифутболистами — запрыгали из фургона.
— Судя по звукам, там весело, — сказал тренер. — Нам туда?
— Нет, — Милов мотнул головой. — Мы в России, командир. А российских виз у вас нет. Засвечиваться ни к чему.
— Понятно, — сказал тренер.
— Уводим конвой. Лучших водителей — за руль. Я поеду в головной машине, дальше объясню на ходу. Надо спешить. Вырвемся на хай-вэй…
— Похоже, — сказал приблизившийся Джордан, — что схватка приблизится сюда не скоро.
— Дело не в них. Машины могут взорвать в ближайшем будущем. Это сейчас главная опасность. У вас есть специалисты по взрывным устройствам?
— Таких, каким платили бы большие деньги, нет — да они с нами и не поехали бы, — сказал капитан. — Но в пределах четырех правил арифметики мы все разбираемся.
— Вскрывайте трейлеры. Работать придется на ходу. Дело, по сути, несложное: перекусить провода, что идут внутри с внешней антенны к зарядам. Самими зарядами можно будет заняться потом. Там могут оказаться и какие-нибудь дублирующие системы-с таймером, например; электронный таймер на батарейках на слух не определяется, но если они и работают, то у нас должно оставаться еще часа два времени. А вот радио…
— Разжевывать будем потом, — решительно прервал его командир самолета. — Гилбрайд, Майелл, Тикстон, Уидер — за руль, на первой — Джордан, я рядом. Воровски, Шерер, Маттиоли, Рикер, Тривз — заряды. Остальным рассредоточиться по кабинам и трейлерам, сержанты по кабинам. Женщина… Где женщина?
— Здесь, — сказал Милов. — Возле меня. — Он протянул руку, чтобы коснуться Лесты.
— Тогда это ваша проблема. Ожидается преследование?
— Если вовремя спохватятся.
— Ясно. Стрелки — в концевой прицеп, оружие к бою, в случае надобности — огонь на поражение. Выполнять!
Возникла короткая суета. Милов обнял Лесту за плечи:
— Устала?
Она не ответила. Милов прикоснулся губами к ее волосам.
— Не надо, — сказала она. — Грязные волосы.
— Ванна будет вскорости, — усмехнулся Милов. — Спасибо за то, что не подвела.
— Все прошло нормально, — сказала Леста.
— Сейчас — в кабину, в первую машину, рядом с командиром.
— А ты?
— Рядом с тобой — до поры до времени и несколько позже. Спешим!
Один за другим уже просыпались моторы. И, очень кстати, догорела и вторая очередь ракет.
5
(14 часов до)
«Тут, наверное, тоже сказалась разница между технетским и человеческим мышлением, — думал Милов, зажатый между Лестой и правой дверцей машины. — Люди непременно оставили бы охрану у машин. Технеты же кинулись в драку. И-в первые минуты, во всяком случае, — не сообразили, что ценный груз, предмет всей стычки, уплывает в обратном направлении…»
Этих минут хватило конвою, чтобы добраться до болота. Ехали без огней, но командир вел головную машину уверенно — привык, надо думать, к слепым полетам. Да и полной темноты все же не было, где-то на востоке уже зарождался рассвет. У самой кромки трясины командир затормозил.
— Тут я не столь уверен, — сказал он. — Поведете сами? Я эту часть пути воспринимал только слухом.
— Поведу, — сказал Милов. — Только не совсем так, как вы думаете.
Он вылез из машины. Стащил куртку.
— Моя рубашка может еще считаться белой, — сказал он.
— Разве что в темноте, — ухмыльнулся командир.
— Она — ориентир для вас. Я пойду направляющим.
— Не скажу, чтобы я вам завидовал.
— Моя мама тоже не желала мне такой судьбы, — проговорил Милов прежде, чем ступить в холодную и грязную жижу. Делать это очень не хотелось. Он опустил в воду длинный прут, которым собирался пользоваться, как слепец — тростью.
— Держитесь футах в пятнадцати, — посоветовал он. — Если что — связь голосом, сигналить нельзя. Черт знает что тут может оказаться по соседству.
— У меня хороший голос, — ответил командир, захлопнул дверцу и опустил свое стекло. Высунул голову: — Я готов.
Милов тронулся, расталкивая жижу лодыжками. Коленями. Бедрами. Когда он оказался по пояс в воде, уровень перестал повышаться.
Брести было тяжело и противно. Хотя нога успела уже оправиться от тогдашнего ушиба — сейчас, в холоде и сырости, снова заныла. И точно так же, как тогда в шахте, Милову вскоре стало казаться, что болото стало бесконечным и путь этот не имеет конца; так и придется тащиться до конца жизни — а может быть, и после него. Он не оглядывался; слышал, что машины не отстают. Правда, это мог услышать и кто-нибудь другой, кому вовсе не следовало знать, что конвой крадучись возвращается к местам старта. Однако Милов не без оснований полагал, что эти-то места они минуют без особых осложнений, зато на твердой земле их могут ожидать всяческие сюрпризы. Или даже не очень сюрпризы: Орланз, например, наверняка где-то неподалеку ожидает доказательств того, что игра пошла уже по его правилам.
Собственно, внешне оно так и было. Хотя относительно ее дальнейшего развития у него были свои предположения.
"Надо бы связаться с нашими по ту сторону границы, — думал он, когда по расчету времени выходило, что они снова оказались на технетской территории. — Однако даже когда я вернусь в кабину (это казалось ему сейчас верхом блаженства: в кабине было хотя бы сухо и тепло), этого сделать не удастся: командир самолета — прекрасный мужик, но и ему следует знать далеко не все обстоятельства. Он делает свое дело, и, в конце концов, его начальство получит то, ради чего заварило всю эту кашу; однако у меня есть еще и свои дела — у меня и Лесты, и это пусть остается нашей маленькой тайной. К тому же тот шум, что поднялся сейчас по ту сторону границы, нам даже на руку: все взгляды обращены сейчас туда, а мы тем временем…
В этих размышлениях он даже не сразу обратил внимание на то, что зеленая бурда колыхалась уже не у пояса, а где-то чуть выше колен: дорога стала повышаться, и значит, суша была уже где-то рукой подать. Или, точнее, — ногой.
Он преодолел искушение ускорить шаг: самым глупым было бы — утопить хотя бы одну из машин здесь, уже преодолев препятствие. А поторопиться очень хотелось еще и потому, что работавшие на первой-второй передаче машины сильно обогащали воздух соляровым перегаром, а ветер, обгоняя конвой, нес эту гадость прямо на Милова, почему-то прижимая ее к поверхности, хотя глушители у тягачей были выведены к крыше. Ветер дул в спину — восточный ветер, как и было предсказано — и на этот раз безошибочно — исправными метеорологами.
Наконец болото осталось позади. Милов отошел в сторону и, стараясь отжать как можно больше воды из брюк, пропустил мимо все пять машин. Нет, по дороге ничего не было потеряно. Милов поглядел вслед концевому трейлеру; дверцы прицепа были распахнуты, два стрелка сидели, свесив ноги. Тлел огонек сигареты. Милов в два прыжка догнал машину.
— С ума сошли! — прокричал он тихо. — Решили взлететь без самолета? Внутри взрывчатка…
— Все о'кей, — отозвался куривший. — Ребята разобрались. Теперь из нее можно лепить бюст того, кто ее укладывал. При случае покажите нам его.
У Милова отлегло от сердца.
— Договорились, — согласился он. — В таком случае бросьте сигарету и мне.
Сидевший достал сигарету, прикурил от своей и передал Милову, все еще шагавшему за прицепом, — чтобы согреться. Милов взял сигарету и чуть не налетел на остановившийся вдруг прицеп. Командир, видимо, рассчитал, что и последняя машина успела выбраться на твердь земную, и остановил конвой, чтобы получить новые указания.
— Спасибо, — поблагодарил стрелка Милов и затрусил к головной машине. В башмаках противно хлюпало.
— Дальше поведу я, — сказал он, добравшись до первого тягача.
— Очень хорошо, — согласился командир. — Не люблю столкновений с дорожной полицией. — Он подвинулся, оттесняя Лесту к правой дверце.
Милов взобрался на водительское место и включил мотор.
6
(13 часов до)
Ехать теперь стало очень просто — но лишь до первого перекрестка, на котором необходимо было решить: сворачивать ли на южный либо же, напротив, на северный автобан, где можно будет развить хорошую скорость и оторваться от возможных преследователей. База не примирится так просто с потерей ракет; кто виноват — там будут разбираться потом, но прежде приложат все усилия, чтобы разыскать конвой и остановить его. Черт его знает — они и авиацию могут привлечь, они ведь, по сути дела, государственная организация… Хотя, если как следует поразмыслить… Снова у него не оказалось времени додумать: понадобилось делать неожиданный поворот — не вслед за очередным изгибом дороги, но съезжая с нее на еще более узкую — если это вообще было возможно — поперечную. Здесь пришлось уж и совсем ползти — едва ли не со скоростью пешехода. Правда, не очень долго. В одном месте одолели небольшой подъем, перевалили — и впереди внизу открылось, наконец, нормальное шоссе. В ночной час было оно пустым, и все пять трейлеров, один за другим, казалось, подвывая от облегчения, выкатились на него. «Южное шоссе, — прикинул Милов. — Значит, налево — к границе, а от границы, к центру, — это направо…»
Но выехать на автобан не удалось: узкий проселок, по которому пробирался конвой с новыми водителями, близ самого своего устья оказался перегороженным двумя легковыми машинами. Конечно, можно было бы таранить их массивными телами тягачей, однако Милов предпочел выяснить, в чем дело. Сейчас, чувствуя за своей спиной хорошо вооруженную команду, он готов был действовать более круто.
Поэтому он скомандовал остановиться. От машин навстречу конвою неторопливо шел Орланз.
— Прекрасно, — сказал он спокойно, не дожидаясь миловских вопросов. — Вы удачно справились, Милов. Хотя вам и не удалось на этот раз попасть домой. Однако это было уже вашим решением.
— Я не мог оставить груз, — сказал Милов. — Они взорвали бы его. Со всеми последствиями.
— А вы заметили, что ветер переменился?
— Думаете, это их остановило бы?
— Не уверен, — сказал Орланз.
— Вот и я тоже. Однако для меня ничего не потеряно. Сейчас мы свернем к границе, и на официальном пропускном пункте я смогу наконец воспользоваться своими паролями и шифрами.
— Нет, — сказал Орланз невозмутимо. — Это не получится.
— Хотел бы я знать — почему?
— Потому что и это шоссе, и северное блокированы. Вы же понимаете, что в Базе операцию планировали не совершенные неумехи.
— Ну, сейчас мы едем не с голыми руками…
— Интересно, что вы предпримете против гранатометов. Не забудьте, герр Милов: конвой сейчас выглядит совершенно российским. И если его разгромят — все международные шишки в очередной раз посыплются на головы ваших соотечественников. К тому же вы не имеете никакого права подставлять ваших спутников. Возвращение ракет в Россию не является их задачей, не так ли?
— Дьявол! — сказал Милов. — Все это звучит логично. Но что же, по-вашему, я должен сейчас сделать?
— Прежде всего — убраться подальше отсюда. Вас непременно будут искать, а конвой не очень-то похож на иголку. Вас будут искать прежде всего близ границы — значит, необходимо убегать в противоположном направлении.
Он вынул из кармана заранее сложенную нужным образом карту.
— Вот наше место. Поезжайте направо, в глубину страны. Остановитесь на одной из этих вот двух стоянок. Вы наверняка их помните.
— Помню. Но у меня очень мало времени.
— Я уважаю чужие секреты и не стану спрашивать — что вам предстоит такого срочного. Но не волнуйтесь: на рассвете я догоню вас. И вы сможете продолжить реализацию вашего плана. Вы ведь понимаете, что из страны можно выехать не только в восточном, но и в противоположном — западном направлении?
— Разумеется. Если иметь пароход.
— А кто вам сказал, что его не будет?
— Орланз, вы что-то хитрите…
— Ничуть не бывало. И утром я все объясню. Сейчас на это просто нет времени. Я тоже спешу — хотя, может быть, и не так, как вы. Поезжайте, друг мой, и до скорой встречи. И никаких импровизаций; поверьте, в обстановке я разбираюсь куда лучше вашего.
— Ну что же, — сказал Милов. — Сделаю так, как вы советуете. Но утром надеюсь получить исчерпывающие разъяснения.
— Вы их получите.
Конвой повернул направо. Под колесами заструился асфальт. Сразу прибавили скорости. Милов зевнул, потряс головой. Почувствовал, что очень устал. Да и что удивительного. Может быть (хотя до сих пор ему и не приходилось видеть подобного, но теоретически он вполне допускал), технеты и могут работать сутками беспрерывно — не люди все-таки, — но ему сейчас отдых был бы очень кстати. И вовсе не помешал бы тот напиток, которого в начале приключения была у него целая фляжка — но увы, где прошлогодний снег?.. Хотя бы хорошую чашечку кофе. Но и его нет. Придется держаться на одном самолюбии — и должно его быть немало, иначе на такой скорости ты вполне можешь не удержать тяжеленную машину на дороге; сверзишься в кювет или хотя бы просто вынесет на встречную полосу — а там, как правило, именно в такие неприятные мгновения оказывается идущий в лобовую атаку ездок…
Проблема эта начала уже волновать его всерьез — тем более что и весь день, скорее всего, придется еще ехать, и какие-то часы нужны для того, чтобы хоть частично восстановиться; да и командиру с его людьми отдых, пусть недолгий, тоже не помешает. Кроме того, неожиданная задержка в пути — если как следует укрыть машины от посторонних взглядов — могла испортить расчет времени тем, кто готовился перехватить караван на дороге, но к вычисленному часу не обнаружит машины ни на одной из них. Так или иначе, постоять в укромном местечке — обеспечив, разумеется, караульную службу, — будет вовсе не лишним. И, улучив минутку, — использовать рацию и сообщить Востоку все, что там сейчас полезно знать, а также получить информацию, весьма нужную сейчас самому Милову. Иными словами — сейчас самым разумным было действовать по той схеме, что предложил Орланз. Разумным и безопасным.
Поэтому Милов вскоре уменьшил скорость, а затем и вовсе съехал с магистрали на ответвление (тоже, впрочем, асфальтированное), а там примерно через полкилометра оказалась площадка для отдыха. Тут уже стояло несколько заночевавших машин, но места оставалось предостаточно; однако Милова это не удовлетворило, и он, не останавливаясь, миновал площадку (когда-то, в свое время, ему приходилось ночевать здесь в машине во время разных поездок, деловых и не очень) и проехал дальше — туда, где погуще росли деревья. Только там он остановился. Тут их нельзя было, во всяком случае, увидеть ни с воздуха, ни с большой дороги — и даже с площадки затруднительно было, если, конечно, не знать заранее, что именно здесь конвой и находится. Орланз будет знать это: площадка была одной из двух, заранее намеченных стариком.
— Привал, — объявил он командиру корабля.
— Никто не обидится, — ответил тот.
— Только выставьте охрану. И надо до конца разобраться со взрывчаткой. Другого такого случая может и не быть.
— В школе я учился, — невозмутимо ответил капитан. — В первом классе. Мы надолго сюда?
— Дальше поедем как порядочные — днем.
— Боюсь, что движение усилится.
— Это нам на руку. Много машин на дороге — труднее проводить серьезные операции.
— Вы тоже учились в школе, — признал капитан. — А может быть, даже и преподавали.
— Может быть, — согласился Милов. «Ладно, утро, как сказано, вечера мудренее, — успел еще подумать Милов прежде, чем провалиться во всегда неожиданное пространство сна. — Я бы не отказался, конечно, съесть чего-нибудь, а может быть, и выпить. Но устал как собака — даже жевать лень. Да и нечего вроде бы… Спать, спать — вот о чем мечтаю…»
Он не без труда обернулся к спальной полке — и обнаружил, что место уже занято; Леста уснула там, легко дыша. Милов прикинул, что уместится рядом, если ляжет на бок; а кто его сосед по спальному месту, для него сейчас было совершенно безразлично, у него на этот счет и мыслей никаких не возникало. Спать — и хорошо бы пробудиться не от стрельбы… Да, выспаться — мечта. Хотя, казалось бы, вчера выспался на месяц вперед. «Просто нервы уже не выдерживают, — подумал он с обидой на самого себя. — Но хочешь не хочешь, а перед сном нужно еще прогуляться. По свежему воздуху. Говорят, очень полезно для здоровья. А в этом случае — особенно».
7
(12 часов до)
На прогулку Милов захватил с собой автомат. «На случай дождя, — подумал он с усмешкой, — вместо зонтика».
Он двинулся в том же направлении, в каком они ехали. Но шел не по асфальту, а лесом, метрах в пятидесяти от дороги. Шел бесшумно, хотя ему самому казалось, что каждый шаг его сопровождается оглушительным треском; но то был эффект слуховой капсулы, которую Милов на сей раз вложил в ухо в самом начале пути. Без такого приспособления он бы сам себя не слышал — а других и подавно.
Милов отлично помнил эти места. И заранее прикинул: если бы это ему предстояло перехватить здесь автоколонну, то он выбрал бы для этого местечко сразу же за поворотом, который он заметил еще издали и не рискнул вести конвой дальше; за этим поворотом дорога входила в выемку, и если там остановить колонну, хотя бы просто перегородив дорогу какой-нибудь парой грузовиков — деваться громоздким машинам было бы некуда: ни развернуться, ни объехать. Другого столь же удобного места на этой дороге нельзя было найти.
От места, где Милов остановил машины и расположил лагерем, до поворота было почти полтора километра. С километр он прошел свободно, не очень хоронясь: если засада действительно была, и если даже они выставили боевое охранение, то вряд ли стали выдвигать его так далеко. Но когда, по его расчетам, до предполагаемого места осталось метров пятьсот, он заскользил профессионально — от дерева к дереву, с остановками, с постоянным оглядыванием. Автомат он держал наготове, хотя знал, что воспользуется им только в самом крайнем случае: он не сражаться шел, но всего лишь на разведку. Вот если он наткнется на группу, которая, заметив колонну, отправится, чтобы напасть на нее ночью, — разве что тогда придется стрелять, хотя бы для того, чтобы предупредить своих…
Группы он, однако, не встретил, зато убедился, что засада и на самом деле не плод его воображения. У него оказалось даже маловато фантазии: на обочинах, готовые в нужное мгновение перекрыть дорогу, стояли даже не грузовики, а два танка. Старые, добрые танки российского производства. Милов залег, вслушиваясь. Огней никто не разжигал, соблюдали дисциплину, но негромко переговаривались; если бы не его электроника, Милов и в пяти шагах вряд ли услыхал бы приглушенные голоса. Он пролежал, прислушиваясь, с полчаса. И прикинул, что в засаде находилось порядка тридцати бойцов — не считая танковые экипажи. Нет, пробиться через такой заслон, имея в прицепах такой каверзный груз, какой вез конвой, — и думать не стоило. Нужно было отыскать другой вариант.
Вернулся он без приключений. Разбудил тренера команды, объяснил ему обстановку. Тренер выставил охранение. Вот теперь и в самом деле можно было бы позволить себе отдохнуть. Не сразу, конечно, еще через полчасика…
Команда уже спала — кроме часовых, конечно.
Милов, не зажигая плафона в кабине, приладил рацию. Послал вызов.
Ему откликнулись. Слышимость была хорошей; похоже, собеседники его находились где-то близ границы.
— Вариант сорвался, — сказал он. — Причины активности на границе мне не ясны.
— Мы устанавливаем. О срыве известно. Что предпримете? Остается совсем мало времени.
— Наиболее вероятен новый вариант, морской. Суть не меняется, только способ. Нужен пароход. Достаточно убедительный. Нейтральный.
— В какой порт прибудет груз?
— В торговый, я полагаю.
— Поняли.
— Это осуществимо?
— Надеюсь. Во всяком случае, найдите возможность связи за шесть часов до. Если у нас не получится — вам придется прекратить выполнение задания и скрыться.
— Очень не хотелось бы.
— Нам тоже. Немедленно начинаем работать над вариантом. Что вам нужно сейчас?
— Михаил может говорить?
— Он в отсутствии. Как только появится, свяжется с вами.
— Тогда ничего. Конец связи.
Наконец-то можно хоть немного подремать…
8
(7 часов до)
Проснулся он, когда было уже совсем светло, и испуганно рывком сел на полке, тут же соскользнул на водительское сиденье: подумал, что заспался. Но уже через несколько секунд почувствовал, как им овладевает спокойствие: Леста еще спала, машины стояли точно так же, как вчера, или, вернее, сегодня ночью остановились, и в кабинах их не было заметно никакого движения. Правда, кто-то возился в отдалении, на площадке, которую они миновали ночью и где все еще стояли посторонние машины — за это время их, кстати, не прибавилось, и двигавшийся там субъект всего-навсего пытался разжечь походный примус. Вдалеке, на шоссе, тоже не замечалось ничего, что говорило бы об опасности; за несколько минут проехали всего лишь две машины — легковые, не вызывавшие подозрений. Пока, следовательно, все было — слава Богу.
Успокоившись, Милов вылез из кабины, стараясь двигаться как можно тише, чтобы не потревожить своих попутчиков раньше времени. Отошел к краю стоянки, сделал несколько упражнений, чтобы размяться, почувствовать себя в форме. Следовало воспользоваться свободным временем, чтобы наилучшим образом подготовиться к предстоящему дню, который наверняка окажется не самым легким.
Он вернулся к машине, протер, чтобы завершить утренний туалет, лицо и руки душистой салфеткой; устроившись в кабине поудобнее, после недолгого колебания, вызванного высокими этическими соображениями, запустил руку в сумку, до недавнего времени принадлежавшую старшине конвоя, и нашарил там прежде всего пакетик с едой, запасенной технетом в рейс. Пара ломтей хлеба, намазанных каким-то подозрительным жиром, два желтоватых огурца — вот и все, чем располагал он для подкрепления сил. Не густо; но это была нормальная технетская вечерняя порция, а другой еды тут достать и негде. Голод — не тетка, и хлеб с жиром исчез быстро, наперегонки с огурцами; была бы хоть соль, но соли, видимо, технетам не полагалось. Пришлось примириться. Половину обнаруженного он честно отложил — для Лесты, отрад же, как полагал он, привык заботиться о себе сам — во всяком случае, должен был привыкнуть.
Милов наверняка съел бы и еще столько, и все равно в животе оставалось бы свободное место; однако приходилось считаться с фактами — с упрямой, как известно, вещью. Он снова спустился на по-утреннему прохладную травку, зевнул, потом медленно обошел вокруг машины, постучал башмаком по скатам — подкачивать их не требовалось, — проверил, хорошо ли заперты двери прицепа, затем достал из кабины тряпку и протер номера; все это — не торопясь, серьезно, тщательно. Проделав все эти, скорее всего, ритуальные действия, вернулся в кабину, легким прикосновением пробудил Лесту, перед тем позволив себе лишь краткие секунды полюбоваться ею — безмятежно спящей, впервые, наверное, за долгий срок чувствовавшую себя надежно защищенной, — хотя никто не мог сказать, насколько же действенной была эта защита в действительности. Леста пришла в себя сразу, совсем по-детски улыбнулась — даже не Милову, скорее всего, но просто солнечному утру, чистому воздуху, пусть и быстропреходящей, но все же безмятежности жизни… Милов оставил ей салфетки и пошел поднимать отряд на ноги. Хотелось ему также проверить, насколько серьезно организовал командир самолета, — а теперь уже скорее отряда — охрану конвоя от возможных (хотя и не состоявшихся ночью) неожиданностей. Сейчас, от своей машины, Милов никакой охраны не видел, хотя и всматривался внимательно; и оттого не на шутку разозлился, весьма четко представляя себе, что случилось бы, обнаружь их здесь неизбежные преследователи спящими. Картинки возникали одна другой выразительнее, и оставалось только покрепче сжимать кулаки.
Он не успел додумать до конца, что произошло бы в наихудшем варианте, потому что откуда-то сверху, из густой листвы, просигналила, как бы требуя внимания, какая-то голосистая птица; насколько можно было судить, опираясь на память, — таких птиц здесь отродясь не водилось, были они типичны скорее для противоположного полушария. Тем не менее такая птица прокричала заливисто — и туг же ей откликнулась другая… Милов переключился на аналитическое восприятие окружающего мира и краем глаза увидел, как выскальзывали из кабин и прицепов и растворялись в траве быстрые фигуры в маскировочных комбинезонах — с оружием в руках, если только зрение не подводило Милова. И одновременно он увидел въезжающий на стоянку прекрасный, хотя и слегка запылившийся в дороге «мерседес», из открытого окошка которого кто-то махал рукой, и, похоже, жест этот относился именно к Милову.
Мерседес остановился, правая передняя и обе задние дверцы его одновременно распахнулись, четыре человека вышли и все вместе направились к машинам конвоя. И первым из них был Орланз — тут уж никакой ошибки быть не могло.
«Ладно, — подумал Милов. — Прелюдия к последнему акту. Или, если угодно, переход в тяжелофигурный эндшпиль, играть в котором придется никак не по теории…»