Длинное и круглое – как по-вашему, что это такое? Верно: скорее всего – труба. Почти целиком заглубленная в донный грунт, над ним выступает лишь верхняя часть. С учетом ее кривизны можно предположить, что диаметр этой магистрали – метра два, плюс-минус. Конечно, нет гарантии, что это именно труба; теоретически штука может оказаться и сплошной шиной, и оптическим волноводом, и еще мало ли чем. Но все же девять из десяти шансов – за трубу. Кабель или шина такого сечения – нет, не верится. Ну-ка, костюмчик, приложи ладонь поплотнее. Что ощущаем? Очень мелкую дрожь, микровибрацию. Аргумент в пользу того, что это труба и по ней прокачивают жидкость. Какую? Откуда? Куда? С какой целью?

К сожалению, на ней этого не написано. Но это не значит, что информация так и останется недоступной. Труба не умеет говорить, зато человек – если с ним обойтись соответственно – может рассказать очень и очень многое. При этом его даже не придется долго искать: он где-то тут, неподалеку. Я его, правда, не вижу, он успел уже, пока я тут мешкал, уйти достаточно далеко, но труба, хочет она того или не хочет, неизбежно приведет меня к нему. Дальше все вроде бы ясно. Нейтрализовать, подозвать корабль поближе (ради такого случая «Триолет», я думаю, осмелится отступить от программы), взять языка на борт и там уже учинить ему допрос с пристрастием. Ну-ка, включим скорость!

Меня как-то не очень волновал в ту минуту вопрос – ладно, я возьму его, вытащу из него все, что меня интересует, а что стану с ним делать потом? Устроить ему тюрьму в корабле? Или таскать повсюду за собой? Или – вроде бы самое простое – окончательно нейтрализовать его, и дело с концом? Мне, откровенно говоря, никогда еще не случалось поступать подобным образом. Одно дело, когда ты совершаешь это в порядке самозащиты или тебе преграждают путь при помощи оружия, а тебе обязательно надо прорваться – и ты прибегаешь к такому же способу. Это – игра, хотя и суровая, игра на высшую ставку. А уничтожить безоружного – это работа для палача, но у того хоть есть официальное разрешение на такое дело, судебный приговор и распоряжение начальника. А у меня – ничего похожего. Будь я в нормальном состоянии духа, ситуация наверняка заставила бы меня задуматься, но сейчас опасность угрожала не мне, а (я был уверен) Лючане, и для меня это было важнее приговоров и приказов.

Так что, не думая об этом, я сам подал себе команду и стал приближаться к преследуемому, изготовившись к нападению. На моей стороне были внезапность и невидимость, так что я заранее был уверен в успехе. Но все же перед ускорением внимательно осмотрелся. В открытой воде не было никого и ничего, что могло бы мне помешать. Хотя эта открытая вода была всего лишь достаточно широкой просекой в водорослевых дебрях, в которых увидеть что-нибудь было бы затруднительно. Но там вроде бы ничего и не должно было быть. Так что можно с криком «Ура!», как того требует устав, устремиться в атаку.

Универсальный скафандр вообще-то не является военной машиной и не имеет в своей конструкции никакого оружия. Зато снабжен достаточным количеством инструмента, который при случае может быть использован и таким образом. Так я и собирался поступить и, делая неторопливые и плавные движения без перерывов между ними, вытянул из правого набедренного кармана импульсный сварщик и, не отнимая от тела (чтобы он не сделался видимым раньше времени), установил на малую мощность и уже высмотрел на шлеме предполагаемой жертвы то местечко, куда надо будет направить разряд, чтобы водолаз на какое-то время вырубился. А когда он придет в себя, будет уже поздно. Единственным, что еще немного смущало меня, было следующее соображение: если он находится на постоянной связи с кем-то из своих и успеет хотя бы простонать в тот миг, когда получит разряд, – там, скорее всего, забеспокоятся. Значит, он не должен даже пикнуть. Подумав так, я чуть увеличил мощность; до водолаза оставалось три метра, я уже вытянул руку с прибором – и сам увидел ее. Меня это зрелище не смутило, но я представил себе состояние того человека, если он вдруг оглянется и увидит руку, вооруженную чем-то, отдельную руку без тела, подплывающую к нему и описывающую странную траекторию. Я прицелился и нашел головой клавишу хода, чтобы сделать мгновенный и неотразимый рывок.

И быстро убрал руку с орудием назад, прижал к телу, восстанавливая свою незримость. И так же поспешно выключил двигатель скафандра.

Потому что именно в тот миг «Триолет» невозмутимо, как и всегда, передал мне своим заунывным голосом:

«Предупреждение: замеченное ранее подводное плавсредство неопознанного типа продвигается, сохраняя малый ход, сквозь растительность, оставляя за собой широкую просеку, на норд-вест. Сближается с курсом точки-один. Расстояние: триста… Двести восемьдесят пять… Двести семьдесят…».

Точкой-один был по-прежнему я. Пришлось считать быстро, мысленно нарисовать схему в мике. Ага. Если чужой корабль не сменит курса, то уже через две-три минуты выберется из чащи прямо за моей спиной и сможет увидеть меня – стоит только мне выйти из режима незримости. Следовательно, сейчас никакая атака с моей стороны не была возможной: ее пришлось бы разыгрывать на глазах очень недоброжелательно настроенных зрителей. Оказывается, на Ардиге существует множество вещей, о которых никто и понятия не имел: ни я, ни «Триолет», ни даже Служба на Теллусе. Вот так: сколько ни живи, все равно каждый день узнаешь что-то новое и удивительное…

Где же это пресловутое плавсредство? Я перевернулся вокруг оси и стал сканировать водную толщу позади меня. Ага, что-то просматривается. Все яснее. Субмарина, конечно. Но «Триолет» прав: не совсем обычная. Во всяком случае, по очертаниям: какие-то выросты в нижней половине корпуса, ненормально раздутая кормовая часть и так же непривычно расширена и сплющена носовая, напоминая челюсти какого-то ископаемого гиганта. Нет, это не боевой корабль: такая груша не может развить хорошую скорость, не обладает нужной маневренностью и представляет слишком выгодную цель для удара. Да, то, что я вижу, больше напоминает какую-то вполне мирную и на чем-то специализированную машину. Что же собирается она делать на такой глубине? Торить дорогу? Зачем?

Пока я размышлял, подводная груша, скользя над самым дном, целиком выбралась на мою просеку. Раздвигаемая ею вода мягко нажала на меня, оттеснила в сторону; я не стал сопротивляться. Грушевидное судно пересекло просеку и остановилось, сработав реверсом. Словно бы оглядывалось, оценивая обстановку. Стало медленно разворачиваться вдоль просеки, за минуту преодолело те метры, что еще отделяли его от дна. Снова замерло. Минута прошла в полной неподвижности всего на свете: судна, меня, воды и самого грунта. Я успел еще подумать, что хорошо, если преследуемый мною водолаз тоже остановится – иначе, если ему вздумается вдруг юркнуть в заросли, как же я смогу найти его? Я уже начал было осторожно менять свое положение в воде, чтобы возобновить погоню – корабль-груша теперь казался мне совершенно безвредным, поскольку на мое присутствие он никак не отреагировал, – как вдруг вся тишина и благолепие разом взорвались, и это заставило меня остаться на месте.

Началось с возникновения звука – сперва низкого, рокочущего, но быстро повышающегося; то был, несомненно, голос мощного мотора – а вернее, нескольких моторов. Может быть, они работали и раньше, но звук затухал в чаще водорослей, теперь же возник во всей своей силе. И непонятный корабль начал преображаться на глазах: то, что походило на челюсти, действительно распахнулось, из них выдвинулось нечто, очень напоминающее ножи косилки, устройство приблизилось к ближайшей группе деревьев – нет, все-таки это были скорее водоросли – и врезалось в них, скашивая под корень. В общем спокойная до той поры, если не считать постоянного течения, безжизненная, как бы стеклянная вода вдруг оживилась и устремилась с обеих сторон судна в распахнувшуюся глотку металлического монстра. А что вода именно туда понеслась, стало видно сразу же, потому что всасывалась она вместе со скошенным материалом, и даже отсюда, снаружи, было видно, как стволы и длинные листья дробятся расположенными позади косилки клыками. Одновременно откуда-то со стороны кормы – точнее мне отсюда не было видно – вода стала выбрасываться за борт, и я подумал, какие же мощные моторы должны стоять в этой коробке, чтобы выталкивать воду при таком-то давлении!

Итак, подводная груша оказалась – в принципе – обыкновенным уборщиком, судя по тому, что весь зеленый лом оставался внутри судна и, скорее всего, оседал в раздутой корме, куда можно было упаковать, как я прикинул, чертову уйму этой растительности. Производилась очистка дна – ясно, однако же непонятно. Кому эта растительность здесь мешала? Она никак не могла повредить заглубленному в дно трубопроводу, а какой еще мог быть смысл в такой работе? «Вопросы для разгадывания на досуге», – подумал я. На досуге, потому что к моим насущным проблемам это никакого отношения не имело.

Впрочем, размышления на эту тему прекратились – вынужденно и очень быстро.

А произошло это потому, что я почувствовал, как меня, помимо моего желания, влечет к усердно работающим челюстям…

Влечет вовсе не в том смысле, в каком говорят, например, о влечении к женщине, но в смысле грубо физическом. То есть судно, всасывая воду, создало течение, направленное именно в его раструб, а поскольку сейчас этот пылесос был обращен именно ко мне, то я оказался подхваченным этим течением и дрейфовал, направляясь в тот самый хищный раструб.

Это мне сильно не понравилось, и я включил свой движок и поставил рули так, чтобы подняться круто вверх и избавиться от нежелательного вмешательства судна в мои дела. Движок заработал, но уже через секунду-другую я понял, что на этот раз проигрываю единоборство: всасывающее устройство донного мусорщика оказалось настолько мощным, а я сообразил это с таким запозданием, что сейчас я, даже на полной мощности моего движка, не смог сопротивляться течению, которое становилось все сильнее с каждым метром дистанции, невольно пройденным мною. Можно было надеяться лишь на то, что пылесос начнет совершать очередной зигзаг и таким образом отведет свой раструб от меня. Но он и не собирался так поступить, и, на мгновение оглянувшись, я понял почему: я, ко всему прочему, оказался на одной линии с большой группой развесистых водорослей, на которую – а вовсе не на мою персону – и был, скорее всего, настроен мусорщик. Стало ясно, что он не отвернет, и оставалось лишь надеяться, что, попав в раструб и проскользнув мимо зубьев косилки, я найду там внутри что-нибудь такое, за что смогу уцепиться, чтобы продержаться до тех пор, как насос объявит перерыв на обед, и тогда уже пробовать выбраться в свободную воду.

Решив так и, на всякий случай, приведя в готовность мой сварщик, я перевел движок на малый ход – уже не для того, чтобы предотвратить захват меня, но чтобы сделать его относительно плавным и безопасным. А затем и вообще выключил, поскольку длинные листья растений, находившихся позади меня, уже попали в струю и теперь надвигались на меня сзади, а я вовсе не был уверен, что я – а прежде всего унискаф – без вреда для нас перенесем бомбардировку сучьями: пусть они и мягкие, но были среди них и достаточно массивные, а струя разгоняла их все больше. Так что пришлось ускориться и мне, чтобы уравнять скорость со всей этой зеленью. Это казалось все же меньшим злом.

Но это было еще не все. В очередной раз изменив свое положение, чтобы взглянуть назад, я увидел, что вслед за мной устремился не только зеленый лом. Человек, которого я преследовал, тоже не смог увернуться и попал под воздействие дьявольского «пылесоса». И теперь уже не я его, а он преследовал меня, хотя вряд ли подобное входило в его планы. Оценив скорость движения водолаза, я понял, что его движок оказался намного слабее моего или он вообще не стал включать его, так что мне придется выдержать не только напор обломков, но и возможный удар другого человека – и совершенно не было ясным, к каким последствиям это могло привести.

«Вот так порой исполняются желания, – успел еще подумать я. – Хотел его захватить – как будто так и получилось, если не считать того, что и меня, в свою очередь, захватывает кто-то, куда более сильный. И никто не в состоянии помочь мне, даже „Триолет“: пусть я и позову его на выручку, он просто не успеет приблизиться, лучше уж пусть не волнуется (именно так, словно о человеке, подумал я). Не то он еще решит, чего доброго, атаковать „пылесос“, а чем это может закончиться для меня – да и для другого человека тоже, – предвидеть невозможно. Надо было не звать его, но, напротив, успокоить». И я, находясь уже в нескольких метрах от раструба, успел крикнуть по связи, стараясь, чтобы это прозвучало как можно непринужденнее:

– «Триолет», я на некоторое время прерву связь в соответствии с обстановкой.

Что ответил он – я не успел услышать. Меня втянуло наконец в раструб, мне удалось проскользнуть поверх ножей косилки, но через секунду на меня обрушились обломки. Мне удалось прижаться к самой стенке, которая оказалась, как я заметил еще снаружи, действительно снабженной множеством здоровенных зубьев, скорее даже клыков, к счастью не очень острых. Я вовремя заметил это и ухватился за ближайший клык руками и сомкнул пальцы. Так я мог, наверное, провисеть достаточно долго. А обломки растительности, налетая на клыки, ломались – не с хрустом, а с каким-то чавканьем – и уже в таком полуизмельченном состоянии устремлялись дальше, туда, где раструб сужался, образуя горловину. Я прикинул – да, я бы туда пролетел, если бы не смог удержаться здесь. В следующий миг мой унискаф потряс весьма не слабый удар; я понял, что это другой человек влетел в раструб и ноги его попали прямо на мою спину, выдержавшую столкновение, хвала конструкторам и исполнителям! Хотя все равно такая манера общения со стороны неизвестного мне не понравилась. И ему, видимо, тоже, потому что он произнес несколько не весьма пристойных слов. На лингале. Я услышал их, поскольку звук от него шел по прямой – через шлем и воду, нас окружавшую, и расстояние было минимальным, так что даже рев моторов его не заглушал.

– Ну, привет, – только и смог сказать я в ответ.