ФОРС-МАЖОР

Найти «хроноязву» с необходимой временной глубиной – ровно двадцать один год – оказалось труднее, чем он себе представлял. Транспортных средств у Стаса не было никаких, а волхварь перемещал его в слишком широких пределах расстояний, кратных сотням и тысячам километров. Чего-то он все-таки не учитывал при «просачивании» сквозь пространство, подсказать же ему было некому, таким образом, отчаявшийся Стас вынужден был при каждом выходе на поверхность Марса делать многокилометровые вылазки пешим ходом, что в суровых условиях планеты – мороз до минус шестидесяти пяти градусов, почти полное отсутствие воздуха – было делом нелегким даже при меньшей, чем на Земле, силе тяжести.

Станислав устал, хотел есть и пить, но упорно бродил по диким руинованным ландшафтам Красной планеты в поисках ям с мутноватой светящейся водой – такими выглядели вблизи временные воронки, разъедавшие ткань реальности Марса и соединявшие прошлое с настоящим. Просыпавшееся изредка в голове знание, переданное ему инспектором СТАБСа, рекомендовало проверять глубину «хроноязв» дистанционно, не подходя к ним слишком близко, но точность таких проверок при этом снижалась, и Стас приближался к ямам с «водой» как можно ближе, рискуя провалиться в прошлое Марса не на двадцать с лишним лет, а гораздо глубже. Суть же проверки состояла в мысленном погружении в воронку длинного щупа с нанесенными на нем метками лет. Каждая метка, исчезая в «воде», отзывалась в голове Стаса тихим потрескиванием, и надо было до предела напрягать интуитивный слух, чтобы это потрескивание услышать.

Никакой мистики в этом методе определения глубины воронки не было. Стас не просто мысленно опускал в нее щуп, а действительно воздействовал на нее «струной» ментального поля, в то время как подсознание, руководимое эйконалом инбы, обрабатывало полученную информацию и выдавало ответ.

О возвращении в свое время Панов не задумывался, полагая, что об этом у него еще будет время позаботиться. Зато у него было достаточно времени, чтобы поразмышлять о своих случайно приобретенных навыках, включающих в себя ясновидение, проскопию и ретроскопию, которыми он еще не овладел в полной мере. Связь его сознания с колоссальным полем информации инбы существовала, надо было лишь познать законы ее включения для определения уровней понимания, и тогда, Стас в это верил, у него открылись бы удивительные горизонты, о которых пока можно было только мечтать.

И все же он вряд ли нашел бы «хроноязву» с необходимой временной глубиной или в крайнем случае искал бы очень долго, если бы не помощь извне. Хотя кто ему подсказал местонахождение ямы с глубиной в двадцать один земной год, Стас, естественно, не знал. Да и устал настолько, что не хотел даже думать об этом.

Приблизившись к очередной яме с зеленоватой, светящейся изнутри «водой» (никакой воды, конечно же, на поверхности Марса не было и в помине), обнаруженной в развалинах какого-то древнего марсианского города на берегу исчезнувшей реки, Стас увидел плоскую каменную стелу с какими-то письменами, равнодушно скользнул по ней взглядом и вдруг краем сознания определил нечто знакомое в очертаниях вырезанных на стеле знаков. Нехотя вернулся к ней, сосредоточиваясь на восприятии новой информации, и с растущим изумлением и недоверием прочитал надпись на вполне современном русском языке:

«Здесь был комба Антоша. Предупреждаю: «хронотрясина» ограничена горизонтом событий земного тысяча девятьсот девяностого года. Время распада язвы – сто двадцать пять лет. Коррекции не подлежит, я пробовал. Руками не трогать!»

Стас дважды перечитал послание, шевеля губами, засмеялся.

– Здесь был Вася… Надо же!

Голос внутри витасферы звучал глухо, и Стас замолчал. Можно было не верить находке и вообще принять ее за галлюцинацию, тем более что писавший предупреждение явно понимал толк в юморе, что уж совсем не вязалось с обстоятельствами находки человеческих следов на Марсе, однако Станислав предпочел поверить своим ощущениям и почти без раздумий шагнул в яму с «водой».

Падение в глубокую черную шахту казалось вполне реальным, даже дух захватило. Потом на голову Стаса свалилась многотонная каменная глыба. Свет в глазах померк, а когда Панов обрел способность видеть, его ожидал сюрприз.

С первого взгляда ничего вокруг не изменилось, разве что солнце переместилось чуть ниже к горизонту, пейзаж остался тем же: гигантские полуразрушенные временем и катаклизмами пирамиды, трещины, расколовшие плиты набережной и сухое русло реки, фиолетово-сиреневое небо, усыпанное звездами. Но стела…

Станислав мельком посмотрел на каменную плиту с надписью, затем еще раз, более внимательно, и прочитал вслух:

«Я же предупреждал: руками не трогать! Возможен спонтанный переброс реальности! Услышишь, как трещит ткань пространства, беги, дурак!»

Стас прислушался и в самом деле услышал тихие потрескивания, будто по битому стеклу шел человек. Одновременно в воздухе вокруг замерцали, появляясь и пропадая, маленькие голубые звездочки, запахло озоном. Стас понял, что пора бежать на Землю, и с мыслью: «Спасибо, комба Антоша!» – перешел в состояние волхваря.

Очнулся он уже на Земле, в полной темноте, и лишь когда глаза адаптировались к новому освещению, стало понятно, что он оказался ночью в лесу, недалеко от какого-то шоссе: были слышны звуки проносящихся мимо автомобилей. Глубоко вдохнув теплый воздух, Стас поздравил себя с успешным бегством в прошлое (охотники РА так его и не догнали) и направился к дороге. Затем на плечи навалилась безмерная усталость, он остановился, прикинул свои возможности и сел на мягкую подстилку из опавших листьев и сосновых иголок. Судя по температуре воздуха и запахам, здесь царила весна, что вполне устраивало беглеца.

Спать захотелось непреодолимо. Стас прилег, положил голову на какой-то мягкий бугорок и провалился в сон как в омут.

Мягкий бугорок оказался плоским камнем, хотя Стас абсолютно не почувствовал его конфигурации и твердости. Он так и проспал в одной позе несколько часов, ни разу не повернувшись с боку на бок.

Проснулся он часов в семь, если судить по косым лучам встающего солнца, пронизывающим лес, и птичьим трелям, глянул автоматически на часы, показывающие два часа неизвестно чего, потрогал выросшую за двое суток щетину на щеках и отправился искать хоть какой-то водоем, чтобы умыться и прополоскать рот. Затем решительно зашагал к ожившему шоссе.

Ему повезло: водитель маленького старого автобуса марки «ПАЗ» остановил свой видавший виды лимузин, и Стас доехал до Балашихи. Оказалось, что шоссе это – Горьковское, соединяющее Нижний Новгород с Москвой, а волхварь перенес его с Марса в лес под Старую Купавну. И еще Стасу удалось выяснить, что на Земле он появился аккурат двадцать третьего мая тысяча девятьсот девяностого года, хотя сосед по автобусу и посмотрел на него с подозрением, мол, допился мужик, что не помнит ничего. Таким образом, ему теперь оставалось отыскать вотчину Дарьи и добиться того, чтобы она не погибла в шестилетнем возрасте. Правда, как это сделать одному, без средств к существованию, без оружия и спецснаряжения, он еще не представлял.

До Москвы он доехал на электричке, естественно, без билета, затем прямо на вокзале продал свои часы фирмы «Касио», побрился в парикмахерской, приобрел жетоны на метро и направился на Сухаревскую площадь, где жила мама. Идея – проникнуть в квартиру родителей, переодеться, одолжить у отца денег – была единственно правильной. Только имея гарантированное убежище и базу, можно было начать поиск возможностей спасти Дарью.

Прошлое свое Стас помнил достаточно хорошо. В девяностом году ему исполнилось девять лет и он ходил в третий класс средней школы в Костянском переулке, недалеко от дома. Из школы его обычно забирала бабушка и вела к себе, она жила в трех кварталах от школы и от дома родителей Стаса, на улице Трубной. А вечером приходили мама или отец и уводили сына домой делать уроки.

В принципе можно было сразу идти к себе домой, то есть туда, где он прожил с родителями восемнадцать лет, практически не рискуя столкнуться с родителями, но не хотелось ломать дверь или открывать ее с помощью отмычки, поэтому после недолгих размышлений Стас направился к школе, уточняя в уме сложившийся план действий. У отца была родня в Ханты-Мансийске, какие-то троюродные дядьки и тетки, можно было представиться кем-нибудь из них в надежде на то, что бабушка не знает всех родственников зятя (этот прием показался Стасу наиболее простым и эффективным), а потом попросить у нее ключи от квартиры Пановых.

Он успел в школу как раз к последнему звонку и с поднявшимся в душе волнением подошел к двери третьего «В» класса, где учился девятилетний Стас Панов, то есть – он сам двадцать один год назад. Прозвучал звонок, через минуту из двери класса вывалилась орава ребятишек – и среди них лопоухий, чубатый, худенький, светлоголовый мальчишка Стас Панов со сбившимся набок пионерским галстуком. Наткнувшись на незнакомого дядю, он с удивлением вскинул на него светло-серые глаза, помчался было дальше, размахивая портфелем, но что-то, видать, поразило его в выражении лица Панова, он остановился и оглянулся, силясь сообразить, кто этот высокий дядя, разглядывающий его с застывшей на губах улыбкой.

– Привет, Славка, – с трудом разлепил губы Стас, делая к нему шаг; в детстве его звали Славкой, Стасом он стал после армии. – Не узнаешь?

– Не-а… – качнул головой третьеклассник Панов. – Ты на моего папку похож. Брат, да? – Глаза мальчишки загорелись. – В гости приехал?

– Не брат, но родственник, – с облегчением сказал Стас. – Из Ханты-Мансийска. Слышал о таком городе?

– Папка рассказывал, это на Севере, да?

– Точно. Вот я оттуда. А где бабуля?

– Сейчас приплетется, – махнул рукой Славка. – Она быстро ходить не может, ноги болят.

– Пошли к ней навстречу.

Стас взял мальчишку за руку, они спустились в раздевалку, оттуда – на улицу, и там, на школьном крыльце, встретили бабушку Стаса Надежду Семеновну. Стас проглотил ком в горле – на его памяти бабушка умерла в семьдесят семь лет, – подошел, поклонился.

– Это папкин родственник, – затараторил Славка, – он из Ханимасийска приехал в гости, работает там в милиции, а жить у нас будет, отпусти меня с ним, мы и уроки сделаем, а я его в нарды научу играть.

– Погоди, трещотка, – усмехнулась Надежда Семеновна, дородная, с благородной сединой в волосах, внимательно оглядывая Станислава. – Так вы родич Кирилла? Не Шуркин ли сынок?

– Он, – кивнул Стас, неловко улыбаясь и понятия не имея, какое имя назвать: Шурка, или Александра, была двоюродной сестрой отца, это он знал, но не знал, что у нее есть сын и как его зовут.

– Запамятовала, как тебя кличут, – продолжала бабушка, удовлетворившись осмотром и не выказывая признаков тревоги или волнения. Все же Стас был похож на отца, и это обстоятельство сыграло свою роль.

– Сашкой меня кличут, – ляпнул Стас. – Александром, значит, мама так назвала.

– Ну что ж, Александр…э-э, как по батюшке-то будешь?

– Можно просто Саша, – великодушно разрешил Стас.

– Пойдем к нам пока, Саша, пообедаем, поговорим, а потом и Кирилла встретим. Багаж у тебя где?

– В камере хранения оставил, – соврал Стас, краснея. – Да у меня багажа-то кот наплакал, сумка одна, потом заберу. Только вот времени у меня маловато, кое-какие дела в столице сделать надо. Пообедаю и побегу, а вечером уже к Кириллу приду.

– Это ты сам определяйся, сынок, как тебе лучше, можешь и у меня остаться, и Кирилла с Зоей не стеснишь. Лучше, конечно, у меня, одна я живу, а там этот башибузук проходу не даст.

Стас с улыбкой посмотрел на Славку, шагавшего рядом с независимым видом. В детстве он действительно был очень подвижным и общительным ребенком, что отмечали и друзья родителей, и учителя, и родственники.

– Спасибо за приглашение, баба Надя, может быть, я так и сделаю.

Разговаривая, они дошли до бабушкиного дома – старой пятиэтажки с решетчатыми балкончиками. Стас с любопытством и стеснением в груди стал осматриваться в двухкомнатной квартирке, уютной и чистой, где бывал не раз, потрогал фарфоровую вазу для цветов на пузатом комоде, которую он разбил не то в десятилетнем, не то в двенадцатилетнем возрасте, умылся с дороги в крохотной ванной комнате, вдыхая знакомый с детства запах стирального порошка, и прошел на кухню, где хлопотала Надежда Семеновна.

Его так и подмывало позвонить родителям Дарьи по телефону, хотя он и не был уверен, что номер за двадцать лет не изменился, однако торопить события не стоило, он верил, что прибыл вовремя и вполне успеет предотвратить беду.

Пообедали (куриный бульончик, салат, жареные куриные ножки), беседуя о политике, о погоде, о видах на урожай, выслушали «серьезные» размышления Славки о том, кем он будет, когда вырастет (в детстве Стас мечтал стать архитектором или художником, рисовал он действительно неплохо), Стас сочинил короткую историю о своем житье-бытье в Ханты-Мансийске, рассказал, что знал о климате заполярного города и особенностях его снабжения, затем поспешил откланяться, видя, какой интерес проявляет баба Надя к жизни родственников зятя.

– Вечером обязательно зайду, – пообещал он без особой уверенности, сжимая в кармане куртки украденные запасные ключи от квартиры родителей, которые жгли ему пальцы. Очень хотелось сознаться, кто он такой и зачем сюда прибыл, но Станислав прекрасно понимал, что делать этого ни в коем случае нельзя. Его могли вычислить ликвидаторы Равновесия и, выяснив, что он выдал правду о Регулюме, уничтожить всю семью для предотвращения утечки информации.

Через полчаса он входил в свою собственную старую квартиру, в которой прожил восемнадцать лет, до окончания школы и ухода в армию. После службы в армии (он попал в Дагестан во время вторжения в республику чеченских бандформирований, но уцелел) Стас домой уже не вернулся. Умерла бабушка, он переехал в ее квартиру, затем обменял ее на квартиру в новостройке на проспекте Жукова. Тогда еще был жив отец и помог сыну благоустроиться, закончить институт, а также, как принято говорить, выйти в люди.

Сдерживая сердцебиение, чувствуя себя вором, проникшим в чужую квартиру, Стас прошелся по комнатам, вдыхая полузабытые запахи детства, постоял в своей спальне, еще не обклеенной плакатами с изображениями известных рок-певцов и артистов, посидел в гостиной, разглядывая пейзажные акварели, подаренные Пановым их приятелем-художником, затем порылся в ящике комода в спальне отца и мамы, где всегда хранились семейные документы и фотоальбомы, и нашел конверт с деньгами. Отец не менял привычек и держал деньги не на счетах в банках, а «в чулке». Впрочем, их было не так уж и много, всего пятнадцать тысяч рублей. Предполагалось, что на эту сумму они сделают ремонт квартиры и приобретут машину – седьмую модель «Жигулей». Однако в девяносто первом Союз развалился, началась инфляция, и финансовые запасы семьи Пановых пошли псу под хвост. Подумав об этом, Станислав с легким сердцем взял три тысячи рублей из конверта, остальные положил на место и прибрал в комнате, чтобы не было видно следов его пребывания. Затем с наслаждением постоял под горячим душем, надел чистую отцовскую рубашку из тех, что Панов-старший носил редко, и только после этого подсел к телефону.

Неожиданно на том конце линии сняли трубку, и женский голос проговорил:

– Алё?

– Это квартира Страшко? – спросил Стас, затаив дыхание.

– Да, Страшко, кто вам нужен?

– Дарья, наверное, в детсаду?

– Нет, она дома, с бабушкой, приболела немного. ОРЗ у нее. Кто говорит?

– Это папа одного мальчика из детсада, куда ходит Даша, – нашелся Стас. – Мы тоже болели, теперь вот узнаем, как другие девочки и мальчики, ходят или нет, а то говорили, что карантин собираются устроить.

– Нет, карантина никакого не сделали.

– Значит, садик работает?

– Конечно. – Голос собеседницы стал озабоченным. – Вы бы лучше в сад позвонили. Хотя не думаю, чтобы он закрылся в мае, всегда в конце июня закрывался. Как зовут вашего мальчика?

– Извините, – быстро сказал Стас, – меня просят заканчивать, до свидания.

Положив трубку, он обнаружил, что вспотел, подставил лицо под струю холодной воды в ванной, чувствуя, как с души упал камень, вытерся. Подумал: она еще жива! Я успел! Ура! Ну, с богом, Славка? Пойдем выручать любимую девушку!

Закрыв за собой дверь квартиры, которую он последние десять лет своей жизни считал «маминой», Стас спустился во двор, поймал такси и продиктовал адрес Дарьи Страшко.

Он совсем забыл о рации в ухе, которую ему нацепил Максим еще до бегства с базы РА, и, когда она заговорила, едва не вскрикнул от неожиданности.

– Мы на месте, – сообщил чей-то тихий гнусавый голос. – Фон ламинарный. Начинаем развертку тренда.

– О каком тренде речь? – осведомился Стас и прикусил язык, внезапно осознавая, что обращались не к нему, он просто услышал переговоры активников РА по сети «паутины».

– Кто говорит? – после паузы заговорил тот же голос. – Ноль второй, Хопкинс, это твои шуточки?

– У вас галлюники, ноль первый, – отозвался еще один тихий басовитый голос. – Я нем как рыба.

Стас тихонько снял с губы «родинку» микрофона, с облегчением вздохнул. Стало ясно, что в девяностом году высадилась команда РА, чтобы реализовать тренд коррекции реальности, о которой говорили Максим и Зидан, и ничего удивительного не было в том, что она пользовалась той же системой связи, которую создали специалисты техцентра в родное время.

– Ноль третий, – заговорил гнусавый организатор тренда, – у нас возникли помехи, переходим на резервные частоты.

Рация замолчала.

Стас шепотом выругался. Если бы он не влез в разговор со своим дурацким вопросом, мог бы и дальше слушать переговоры оперативников РА и быть в курсе решаемых ими проблем. Теперь же ему следовало удвоить осторожность, чтобы не попасться на глаза наблюдателям команды, в противном случае его возможности добиться поставленной цели и вовсе сводились чуть ли не к нулю, один с целой командой специально обученных профессионалов он справиться не мог.

Инцидент с рацией застал Стаса в скверике напротив дома, где жила шестилетняя Даша Страшко, которую он регулярно, в течение уже целой недели, провожал и встречал, не показываясь при этом, разумеется, на глаза родителям девочки. Первая встреча со своей будущей подругой заставила его поволноваться. Смешно сказать, но он боялся, что она его узнает, хотя ни о каком узнавании речь, конечно, не шла. Сам же Стас узнал Дашу мгновенно, несмотря на то, что ее отделяли от взрослой Дарьи двадцать с лишним лет: девочка так же щурилась, у нее был миндалевидный разрез глаз и красивый овал лица. Плюс длинная косичка, уже в шестилетнем возрасте достигавшая поясницы.

Первым побуждением Стаса при его знакомстве с семьей Страшко (дистанционном, естественно) было подойти к молодой и очень похожей на взрослую Дарью ее матери и все рассказать, однако ему вряд ли поверили бы, а то и того хуже – приняли бы за сумасшедшего, а во-вторых, своей прямотой он наверняка подставил бы родителей Даши под удар ликвидаторов РА. Поэтому Стас избрал другую манеру поведения – тактику телохранителя, тенью следовавшего за объектом прикрытия. Выполнять эту работу было весьма тяжело, но приятно, и Стас готов был потратить месяц, год и больше, если потребуется, лишь бы спасти девочку от неведомой опасности.

В таком ритме прошла неделя, началась вторая.

Стас продолжал жить у бабы Нади, изредка встречаясь с самим собой – девятилетним – у своих же молодых еще родителей, поверивших в существование «свояченика» Саши из Ханты-Мансийска. Кирилл Панов никогда в этом городе не был и настоящего родственника Сашу (а может, и не Сашу вовсе) в глаза не видел, однако его тетки там жили, и ему в голову не приходило, что кто-то чужой может представиться родственником ради проживания в Москве. Впрочем, чужим Стас себя не считал, хотя чувствовать себя ровесником отца было странно и непривычно.

Наступило лето, пора отпусков и дачного отдыха. Засобиралась на юг и семья Страшко, что резко меняло образ жизни Стаса. Сопровождать родителей Даши в Сочи, куда они намеревались приехать, было для него слишком обременительно. Сумма денег, позаимствованная у отца, постепенно уменьшалась, а перспектив заработать необходимую для сопровождения Даши сумму Стас не видел. Надо было менять тактику своих действий и идти на контакт с родителями девочки. Иного варианта Станислав не видел.

Однако познакомиться с мамой и отцом Даши он не успел.

Событие, ради предотвращения которого он прибыл в девяностый год конца двадцатого века, произошло в среду, второго июня. Если бы Станислав знал, что из-за отца Дарьи – крупного ученого-нейролингвиста, участвующего в создании психотронного оружия, и начался конфликт между двумя Равновесиями, он действовал бы иначе. Возможно, даже рассказал бы ему о реальном положении вещей и уговорил увезти Дашу на какое-то время из Москвы. Но Стас этого не знал и слишком поздно понял, что напрасно занял пассивную, выжидательную позицию.

В этот вечер Дашу забирал из детсада сам Валентин Григорьевич. Он подъехал к зданию детсада на Маленковской улице на служебной «Волге» в сопровождении штатного телохранителя, и Стас вздохнул с разочарованием: он приготовился сопровождать девочку с мамой, которые обычно шли домой пешком. И вдруг почувствовал странное раздражение, стеснение в груди, неуютное сосущее чувство забытой вещи, а затем и тревогу. Это сработала интуиция, включившая органы чувств в режим повышенной чувствительности.

Он сразу начал замечать то, на что раньше не обращал внимания.

Вместе с «Волгой» остановились еще две машины, одна впереди нее, другая сзади: серая «девятка» и темно-коричневая «семерка». Отец Даши вышел из «Волги» и направился по аллее к зданию детсада в глубине двора, не глядя на своего чуть приотставшего охранника, но одновременно с ним из «девятки» и «семерки» вышли две мощного телосложения девушки в строгих фиолетовых костюмах и двинулись за Валентином Григорьевичем.

Однако это было еще не все. Чувства Стаса обострились настолько, что он физически, буквально всей кожей спины ощутил поток внимания, пронизывающий скверик насквозь. Стас кинул взгляд назад – он сидел на скамеечке с газетой в руках – и безошибочно определил инициаторов потока. По аллее шла воркующая парочка – молодой парень и девушка, то и дело останавливаясь и начиная целоваться, бросая при этом острые взгляды по сторонам. В джипе «Патфайндер», стоящем у тротуара по другую сторону улицы, сидели двое мужчин и тоже наблюдали за происходящим, а с крыши ближайшего старенького четырехэтажного жилого дома любовался пейзажем ствол снайперской винтовки. Стас понял, что готовится операция по ликвидации или захвату важной персоны, которой вполне мог быть отец Даши, однако изменить ничего уже не мог. Но хотел!

Поэтому начал действовать, не задумываясь о последствиях.

Догнав Страшко, он сказал, не обращая внимания на угрожающего приблизившегося телохранителя:

– Здравствуйте, Валентин Григорьевич. Немедленно звоните на работу! Пусть пришлют подмогу.

– Что? – с удивлением оглянулся отец Даши. – Что вы сказали? О какой подмоге речь?

– Эй, мужик, отойди! – оттолкнул Стаса охранник, сунув руку под мышку. – Кому говорю!

– Подожди, Коля, – приостановился Страшко, оглядывая Стаса. – Вы не из наших, я вас не знаю. В чем дело?

– Не останавливайтесь, пожалуйста! Обратите внимание на девиц и людей в сквере, только не вертите головой. Я не уверен на все сто процентов, но, похоже, это по вашу душу. У вас есть телеком?

– Что?!

– Мобильный телефон. Черт с ним, в саду есть телефон, бегите туда и звоните начальству, просите помощи. И побыстрей! О дочери не беспокойтесь, я ее заберу и привезу домой.

– Да кто вы такой, черт побери?! – возмутился ошеломленный отец Дарьи.

– Ангел-хранитель вашей дочери, – хотел пошутить Стас, но не успел.

Сзади сверкнула тонкая молния электрического разряда, вонзилась в бок озиравшегося телохранителя Страшко, и тот с изумленным вскриком упал. Стас толкнул Валентина Григорьевича в плечо, вторая молния пролетела мимо.

– Бегите!

Страшко изменился в лице, понимая наконец, что происходит нечто странное, бросился бежать.

Стас рванул назад, навстречу приближавшимся девицам с электроразрядниками в руках (кажется, эти штучки называются длиннерами…), одна из них выстрелила, извилистая искра разряда вонзилась в грудь Панова… но за мгновение до этого ожившая «сливовая косточка» эйконала превратила его тело в сгусток низкотемпературной плазмы, и разряд длиннера вызвал лишь свечение кожи. Второй раз обалдевшая «волчица» выстрелить не успела. Стас налетел на нее как ураган, отвел руку, согнул так, чтобы ствол глянул на ее соседку, и девица рефлекторно нажала на спуск.

Выстрел, молния разряда, вскрик. Девица упала. Стас отобрал длиннер у той, которую держал, отшвырнул ее от себя, выстрелил в «девятку» в двадцати шагах от входа в детский сад, из которой вылезали еще две девушки в темных костюмах, и в это время словно туча закрыла солнце: на мгновение стало темно, холодный порыв ветра пронизал Панова насквозь. Затем небо снова засияло голубизной, и Стас оторопело огляделся вокруг, не сразу врубаясь, что произошло.

«Девятка» и «семерка» с «волчицами» исчезли. Длиннер в его руке тоже. По аллее детского сада неторопливо шествовал телохранитель Валентина Григорьевича, а за ним – отец Даши, ведя за руку весело щебечущую дочку. Судя по всему, только что происшедшие события их абсолютно не коснулись. И Стас наконец сообразил, что на его глазах произошла коррекция реальности. Сослуживцы Максима каким-то образом изменили предшествующий порядок событий, после чего сцена со схваткой Панова с «волчицами» превратилась в виртуальный вариант реальности, в «сон» Мира. Вариант этот мог запомнить только абсолютник, такой, как Станислав Панов.

У тротуара остановилась еще одна «Волга», темно-зеленого цвета, с затемненными стеклами. Интуиция Стаса снова «зарычала и вздыбила шерсть на загривке». Тренд, реализуемый сотрудниками РА, еще не закончился, они были здесь, повсюду, контролируя каждое изменение ситуации, и Стас почувствовал себя голым и беспомощным.

Бежать! – мелькнула трезвая мысль. Схватить Дарью и бежать! На Марс, на Сатурн, в космос, куда угодно – лишь бы подальше от Земли!..

Однако осуществить это Стас также не успел.

Из темно-зеленой «Волги» не спеша выбрались четверо парней, один из них выстрелил в телохранителя Страшко из длиннера, двое других подошли к замершему Валентину Григорьевичу, взяли его под руки, а четвертый, оказавшийся Максимом Барыбиным, сотрудником контрразведки РА, направился к остолбеневшему Панову.

– Привет, беглец. Не вздумай сопротивляться, мои ребята из тебя решето сделают, их тут полно. Поехали-ка по-хорошему домой.

– Без Дарьи не поеду, – глухо проговорил Стас.

– Не дури, – качнул головой Экс-Макс. – Ты не в силах изменить ход тренда. Реализуемый нами вариант стабилизирован по всем степеням свободы, его невозможно изменить.

– И все же я попробую.

– Тогда извини.

Максим направил ствол внезапно очутившегося в его руке длиннера в живот Стаса, нажал на курок, но Станислав был готов к такому повороту событий и отреагировал как мастер воинских искусств, разработанных десятки тысяч лет назад, во времена существования Атлантиды и Гипербореи: ладонью закрыл дуло электрошокера, принял разряд на себя (тело опять вобрало в себя импульс, как губка воду, лишь засветилась кожа рук и лица, излучая «лишнюю» энергию) и туго толкнул контрразведчика торцом ладони в лоб. Максим пролетел по воздуху несколько метров, плашмя упал на асфальт и потерял сознание.

Движение вокруг замерло. Все смотрели на падение тела, как на нечто невозможное, отказываясь верить в происходящее. Затем началась суматоха, оперативники РА, прибывшие с Максимом, начали стрелять в виновника переполоха, Стас ответил из длиннера, начал «танцевать» в темпе скоростного боя, стараясь увести всех оперов за собой, но снова не успел. Одна из змеящихся злых молний настигла Дарью, и девочка упала, свернувшись калачиком. Ее отец, пораженный несколькими попаданиями, упал рядом.

– Не-ет! – закричал Стас, бросаясь к ним.

И, словно услышав этот его вопль, реальность изменилась еще раз.

Невидимое облако закрыло солнце, на миг стемнело, дунул ледяной ветер – и Стас увидел знакомые «девятку» и «семерку» у тротуара, бегущих к нему девиц в форме, выходящего из двухэтажного здания детского сада Валентина Григорьевича с Дашей, его телохранителя, согнувшегося у куста сирени с перекошенным от боли лицом. Все повторялось – на новом витке пересечения трендов, активники обоих Равновесий пытались откорректировать реальность в соответствии со своими планами, и наплевать им было на всех, кто в этот момент оказался в зоне коррекции, которую они называли одинаково – плывуном первой степени.

«Волчицы» не успели перехватить инициативу. Они открыли было огонь по охраннику и Стасу, но сами оказались на линии огня и были поражены множеством бесшумных импульсов электрошокеров, вдруг оказавшихся в руках людей, «мирно гуляющих» по скверику до этого момента. Один из импульсов достался Даше, и она снова упала, вызвав у Стаса крик гнева и ярости. Он подхватил выпавший из руки телохранителя Страшко пистолет – новенький «стечкин», начал стрелять в оперативников Равновесия, устроивших засаду, бросился к упавшей Дашутке и почувствовал тупой удар в спину. Упал, не понимая, почему все начинает плыть перед глазами, и вдруг увидел над собой склонившееся девичье лицо. Прошептал:

– Диана?..

Кто-то подхватил его на руки. Станислав с трудом перевел глаза на этого человека и узнал Вадима:

– Ты?! Вадька?!

– Уходите, – быстро проговорила Диана, – я вас прикрою. Станислав Кириллович, сможете инициировать волхварь?

– Здесь… Даша…

– Она погибла! Бегите!

– Но я… не могу… без нее!

– Тогда мы погибнем все!

Вадим отшатнулся, одна из пуль – оперативники РА открыли огонь на поражение! – едва не попала в него. Диана разрядила в кого-то длиннер, прекрасное лицо ее исказилось.

– Ну же, герой!

Стас гигантским усилием воли преодолел приступ слабости и пробил пространство каналом квантового подбарьерного просачивания, прихватив с собой дополнительную массу – Вадима. В следующее мгновение они перешли в другой слой Регулюма, исчезнув из поля зрения всех, кто оставался в этот миг возле детского сада.