ВЗГЛЯД КОНКЕРЕ
В последние дни июля Москва всколыхнулась серией неслыханно жестоких убийств. Такого не помнили даже старожилы спецслужб, попривыкшие к беспределу криминальных структур, разгулу терроризма, а также разборкам мафиозных кланов.
Сначала был убит в своем офисе заместитель председателя Центробанка Евгений Яковлевич Геращинский: его нашли со вспоротым животом, набитым металлическими сторублевками. Его убрали обеспокоенные возможной утечкой информации коллеги, а кто именно, Матвея не интересовало.
Затем поздно вечером подорвался в своей машине вместе с телохранителями начальник Главного управления по борьбе с организованной преступностью Михаил Юрьевич Медведь. Взрыв был такой силы, что повредило здание столичной префектуры, куда Медведь прибыл по делам службы, и во всем квартале взрывной волной вышибло стекла из окон. Погибло пять человек и было ранено восемнадцать.
Двумя днями раньше в своей квартире был найден мертвым бывший начальник военной контрразведки, знаменитого подразделения «Смерш-2», генерал Дикой. На его теле эксперты МВД обнаружили ожоги и следы пыток.
А тридцатого июля «Чистилищем» были убиты прокурор Филин и старший следователь муниципальной прокуратуры Жаров. «За деятельность, несовместимую со статусом органов охраны порядка», как было заявлено журналистам информационной службой «Стопкрима».
В убийстве Геращинского и Медведя органы МВД тоже обвинили «Стопкрим», так что затравленному ложью высокопоставленных лиц обывателю пришлось самому разбираться, где обман, а где правда.
И, наконец, неизвестными была предпринята попытка нападения на директора Федеральной службы контрразведки Панова, при этом шесть человек из охраны погибли, а сам он был ранен.
Заговорили о войне, объявленной мафией «Чистилищу», и слухи эти оказались более достоверны, чем длинные речи телекомментаторов и юристов, пытавшихся анализировать ситуацию с позиций тех, кем они были куплены. Лишь несколько человек в верхних эшелонах власти знали, в чем дело. Знал и Матвей Соболев, ганфайтер, поставленный волей криминальной системы в положение дичи.
Узнав об убийстве Медведя, он понял, что задача его осложняется. Остаться в стороне от террора, развязанного Куполом ради устранения основных соперников, он при всем желании уже не мог. И дело было даже не в том, что он оказался виноватым, втянув невольно в чужие кровавые игры ни в чем не повинную девушку, дело было в той очень простой фразе, за которой крылся смысл действий многих исторических героев, отдавших жизнь во имя торжества справедливости и добра: «За державу обидно!» Хотя Матвей и понимал, что одиночке сия благородная цель не под силу, бороться с системой беспредела на равных еще никому не удавалось. Но остаться в стороне значило не уважать самого себя.
Тридцатого июля, когда дело уже шло к ночи, Матвей позвонил Горшину. Кто-то снял трубку, и Матвей вовремя удержался от вопроса: «Тарас»? Он не сразу осознал, что его остановило, но вдруг ощутил внутри какой-то болезненный толчок: кто-то на другом конце провода как бы вылез из трубки, оглядел Матвея со всех сторон, бесплотный, бесшумный, но ощутимо опасный и грозный. Оценил, хмыкнул с легкой досадой и недоумением, оттолкнул, то есть беззвучно, на чувственно-мысленном уровне предупредил: мол, не суйся, парень, не в свое дело – и уполз в телефонный шнур.
Взмокший от поднявшейся в душе бури чувств, Матвей осторожно положил трубку на рычаг и смотрел на нее до тех пор, пока на ней не высохли пятна пота.
«Это был не Тарас», – пискнул взъерошенный внутренний голос.
«Сам знаю», – огрызнулся Матвей.
«Это тот самый… кажется, „монарх тьмы“…»
«Или его слуга».
«Значит, Горшин мертв!»
«А вот в этом позвольте усомниться. Если уж я – агент уровня „абсолют“, то он и вовсе „суперабсолют“. К тому же он гений тонпо и должен был просчитать возможности врага. Жаль, что теперь не с кем посоветоваться. Ладно, сделаю один шажок, съезжу к нему домой».
«В пасть дьяволу?! Пропадешь ни за понюшку табаку».
«А мы тихонечко, одним глазком глянем… А потом, Шериф, твоя очередь!»
Генеральный прокурор Вадим Борисович Чураго, бывший спортсмен, страстно любил не только футбол, но еще покер и преферанс. В этих карточных играх он достиг немалого мастерства, что вкупе с ловкостью рук сделало его почти непобедимым и дало возможность в начале семидесятых начать карьеру мафиози. Из боссов Купола с ним отваживался играть только Георгий Георгиевич, да и то лишь в хорошем настроении; он не терял слабой надежды когда-нибудь выиграть у дженерози.
Поэтому, когда Купол собирался в катране для «снятия стресса», то есть для карточных игр, Вадим Борисович в них не участвовал, зато очень часто играл в своей компании – в хелс-клабе, где накачивал мышцы, расслаблялся в сауне, принимал массаж – классический и эротический (заканчивающийся сексом и снова сауной) – и встречался с нужными людьми. Выглядел Чураго на двадцать лет моложе своих шестидесяти шести.
Карьеру государственного деятеля он начал по приказу прежнего босса клана, который теперь принадлежал ему, и контролировал потоки наркотиков и связи с коррумпированными элементами в системе правоохранительных органов. По влиянию на среду «кримэкологии» – организованной преступности он занимал второе место после президента Купола, маршал-босса, сумевшего к концу века осуществить мечту среднего мафиози – объединить столичные кланы в одну мощную структуру, потеснившую или уничтожившую нацгруппировки «залетных гостей» из солнечного Закавказья: армянскую, азербайджанскую, грузинскую, а также чеченскую и другие. Что, правда, не уберегло «хозяев» от частых столкновений, разборок и войн, а также не гарантировало обывателю мирное сосуществование со столь грозным институтом власти.
Два дня Матвей искал подходы к Шерифу и вынашивал план встречи, а на третий окончательно остановился на хелс-клабе, пользующемся репутацией «чистого» привилегированного клуба для чиновников из высших эшелонов власти.
Клуб с претенциозным названием «У Шварценеггера» был создан по распоряжению Краснорыжина и передан на баланс столичной мэрии, поэтому и мэр Москвы, и вице-премьеры правительства не чурались собиравшейся там компании, называемой за глаза «теневым кабинетом». Входили в компанию и звезды спорта, искусства, театра и эстрады, а также другие знаменитости – воры в законе, политологи и журналисты. По сути, клуб «У Шварценеггера» играл роль второго катрана, отличаясь от первого только «игровым составом»: здесь никогда не появлялись деятели силовых структур, военные, милицейские чины, высокопоставленные чиновники контрразведки и Минобороны.
Охранялся хелс-клаб не хуже зданий на Лубянке, в чем Матвею пришлось убедиться при первом же «пристрелочном» посещении.
Заявился он туда с удостоверением сотрудника охраны президента, якобы для того, чтобы решить вопросы безопасности предполагаемого посещения клуба высшим должностным лицом государства.
Комендант собственной охраны клуба, к которому направили Матвея, лично показал ему все узлы и линии системы охраны, а также поделился кое-какими секретами в надежде на то, что его оценят «наверху». Матвей пообещал поощрение, и расстались они довольные друг другом. Конечно, вряд ли комендант смог бы узнать при встрече Соболева без грима, усов и рыжей шевелюры.
Оставалось еще выяснить принципы работы телохранителей Шерифа, их количество, время смены и вооружение. После этого можно было начинать «перехват». Матвею очень хотелось верить, что в результате он узнает местонахождение Кристины. Он рискнул еще раз объявиться на старой квартире, чтобы поработать на компьютере, и разминулся с ее новым хозяином буквально на несколько секунд. Однако этот поход на явку обогатил его в информационном (компьютер продолжал работать исправно) и экипировочном планах: Матвей узнал кое-что любопытное о связях управлений внутри ФСК, а также забрал некоторые вещи из спецснаряжения, разработанного в лабораториях Министерства безопасности в прежние времена. Рано или поздно они могли пригодиться.
Очередной поход в хелс-клаб «У Шварценеггера» генеральный прокурор запланировал на пятницу первого августа. Матвей уже был готов к встрече с ним и его системой охраны.
В клуб он попал еще днем, до начала вечернего представления, как электромонтер-ремонтник. Обошел здание, выявил расположение необходимых коммуникационных каналов, канализационных стоков и аппаратных помещений и преспокойно удалился. Но вскоре вернулся – через один из канализационных люков – и стал ждать.
Вадим Борисович Чураго заявился в хелс-клаб в начале седьмого вечера, когда в здании вовсю занимались приятным и полезным делом десятка два других высокопоставленных лиц, близких к правительственным и финансовым кругам.
Матвей подождал еще час и вышел из своего укрытия (прятался он в электрощитовой) в белом халате банщика сауны. Вадим Борисович уже закончил «официальную часть» вечера – силовую разминку – и приступил к водным процедурам.
Здание хелс-клаба состояло из трех этажей, в том числе одного подземного. На первом располагались спортзалы, массажные комнаты и лечебные палаты, на втором – игровой зал казино с отдельными кабинетами и баром, в подвале – собственно сауна, занимавшая четыреста квадратных метров площади.
Однако пройти туда Матвею не удалось. Он нес на подносе ведерко со льдом, из которого выглядывало золотое горлышко бутылки шампанского, когда его остановили у входа в предбанник две самые настоящие гориллы в халатах, способные посрамить самого Шварценеггера своими бицепсами. Это были солдаты арьергарда: внутри зданий генпрокурора сопровождали трое – один впереди, двое сзади. Эти всегда прикрывали тыл.
– Куда? – выхрипнул первый, бледный, с наголо обритой головой.
– Туда, – так же хрипло ответил Матвей.
– Откуда?
– Сверху.
– Что-то я тебя не припомню в обслуге, малый.
– Да и мне б тебя век не знать, рожа. Велено передать лично пахану.
– Кому?!
– Начальнику. Ты что, глуховат маленько?
– Марк, обыщи-ка его, не нравится мне эта физиономия.
Вторая горилла, тоже блондин, коротко стриженный, с руками и грудью, заросшими золотистыми волосами, ловко обыскала Матвея, но ничего не обнаружила. Для этого надо было заглянуть в рот «банщику» и в ведерко, хотя и там не удалось бы отыскать традиционного оружия.
– Ничего.
– Забери посылку. – Бритоголовый перевел недобрый взгляд на Соболева. – Давай поднос и катись отсюда, мы сами передадим его боссу.
Матвей включил себя в режим экстра и… едва успел остановить руку, потому что в коридоре показалась группа людей: трое сопровождали какого-то разомлевшего толстяка.
– Хорошо, – сказал Матвей. – Баба с возу…
В электрощитовой, где остался мешок со снаряжением, он раздумывал над ситуацией ровно столько, сколько понадобилось, чтобы принять второй вариант. Был еще третий, запасной, но вовсе сумасшедший: перебить всю охрану и половину игроков в покер.
На первом этаже клуба он появился спустя полчаса, как раз когда Вадим Борисович Чураго уединился в массажном кабинете с массажисткой. Теперь на Матвее был строгий костюм песочного цвета, не стесняющий движений, желтая рубашка с кремовым галстуком и летние туфли.
«Гориллы» преградили ему путь, когда до массажного кабинета оставалось пройти полкоридора.
– Глянь-ка, Марк, еще один прет. Сегодня, наверное, день открытых дверей, а нас не предупредили. Куда лезешь, интеллигент? Приемный день у босса в понедельник. И вообще, как ты сюда попал в таком виде?
Матвей мог бы атаковать этих двоих прямо сейчас, успевая перехватить третьего до того, как поднимется тревога, но это было рискованно, а ему еще предстояло отыскать и освободить Кристину.
– Не морщь лоб, – сказал Матвей тихо, доставая удостоверение. – Шкура лопнет. Читать умеешь?
Марк, монументальный, как статуя Геркулеса, нахмурился, бросил на Матвея угрожающий взгляд, сцапал лапищей документ, прочитал, удивленно вскинул брови и передал документ коллеге. Тот среагировал примерно так же, потому что удостоверение принадлежало офицеру ФСК. На зеленоватой пластиковой карточке левого разворота – фотография с печатью, над ней – вытиснен герб России, ниже: «Федеральная служба контрразведки России». На правом развороте наискось две полосы, красная и золотая. На золотой отпечатано: «Управление „И“, на красной: „Майор Карелла Степан Петрович“.
– Какого дьявола? – уставился на Соболева стриженый телохранитель. – Что тебе нужно?
– Во-первых, не тебе, а вам. Во-вторых, мне срочно нужен генеральный прокурор, – сухо ответил Матвей. – Речь идет о его жизни.
– Какого дья…
– Заткнись! Или пропусти, или доложи ему. Скажи, есть сведения о ганфайтере из «Смерша», он поймет.
Охранник подумал и принял решение, что для него было равносильно подвигу.
– Ну, смотри, майор! Если шеф меня потом… из-под земли достану!
– Я не уголь, ты не шахтер. Иди, волноваться вредно.
– Ладно, – угрожающе произнес стриженый, – потом поговорим, шутник. Марк, обыщи его на всякий случай.
Пока бритоголовый обыскивал Матвея, тот прикидывал варианты разговора с Чураго, но ничего не успел придумать, охранник вернулся быстро.
– Проходи. Да на массажистку смотри не заглядывайся, шеф этого не любит. Еще покалякаем, если ты такой смелый и крутой, каким кажешься.
– Лучше бы тебе от этого поберечься, – равнодушно сказал Матвей, направляясь к двери, из которой выглянул еще один «качок».
То ли сказался резкий выход из состояния «экстра», то ли по другой причине, но чувствовал себя Матвей неважно. Во всяком случае, войти в стресс второй раз ему не удалось.
Вадим Борисович Чураго ждал его, сидя в кресле возле массажного лежака, завернутый в простыню, распаренный, с выражением блаженства на красном лице. Кроме низкого лежака, здесь стояла двухспальная кровать без постельного белья, а рядом с кроватью – хорошо сложенная девица лет двадцати и передвижной столик с напитками и фруктами.
Телохранителей было двое: один у двери в позе Харона, ожидающего пассажиров, второй позади кресла хозяина: этот был опаснее остальных, судя по телосложению, позе и взгляду, которым он с головы до ног смерил Матвея.
– Кто вы? – осведомился прокурор приятным голосом, тоже не хилый, с приличной мускулатурой, почти без жировых прослоек.
Матвей подал удостоверение охраннику у двери, тот передал его Шерифу. Хотя, возможно, никто из телохранителей не знал его под этой кличкой.
– Чем обязан?
– Я хотел бы поговорить с глазу на глаз, – буркнул Матвей. – «Светиться» с информацией мне ни к чему.
– Вот уж позвольте не согласиться. Вы сами напросились на встречу, не я, так что принимайте мои условия. В этой комнате лишних нет.
– Самодовольный дебил, – угрюмо усмехнулся Матвей. – Тебе жить осталось, может, до вечера, а ты куражишься. Как говорит Иоанн в Откровении: «Ты носишь имя, будто жив, но ты мертв».
На лицо Чураго набежала тень.
– Выбросьте его на съедение псам, – сказал он пренебрежительно.
Телохранитель у двери шагнул было к Матвею, но тому наконец удалось сломить инерцию воли и включиться в суперрежим.
Он был прав: серьезное сопротивление оказал лишь второй телохранитель, худощавый, подвижный и верткий, прекрасно знавший кунгфу и тайский бокс. Первого Матвей вырубил прямым выпадом в солнечное сплетение, затем успокоил готовую завизжать девицу. Но схватку с кунгфуистом закончил лишь спустя минуту: никак не удавалось нанести нокаутирующий удар, противник ускользал, стоически держал непрямые удары и наносил ответные, достав пару раз Матвея на уклонении. В конце концов Матвей разозлился на себя, рассчитал дыхание, успокоился и поймал охранника на атаке, нанеся ему точный удар ладонью в гортань, по точке рэн-сэн. Парень свалился без звука, удар вызвал рефлекторную остановку сердца, и Матвею пришлось несколько секунд массировать ему грудь. Убивать мастера только за то, что он профессионал, не хотелось.
К чести Чураго, он не закричал, не полез под кровать и не стал звать на помощь, просто сидел и смотрел на бой. Желтые глаза его светились, как у кошки.
– Я тебя вычислил, – сказал он слегка севшим голосом, не пытаясь бодриться. – Ты тот самый ганфайтер. Соболев, кажется?
– Он самый, – коротко ответил Матвей. Прислушался к звукам вокруг, прикинул резерв времени: две-три минуты, и надо убираться отсюда. – Такое впечатление, что обо мне знают все спецслужбы, – продолжал он, останавливаясь у кресла и глядя сверху вниз на Вадима Борисовича. – А ведь я агент степени «четыре нуля», высшей степени секретности, и знали обо мне лишь непосредственные начальники. На ком вы испытывали «глушак»?
– На Ивакине.
– Так я и думал.
– Я в этом не участвовал.
– Не все ли равно? Кстати, все тело Ивакина было в царапинах и порезах…
– К нему применили… В общем, в него пальнули из «болевика»…
– Так! – Матвей присел на лежак, глядя перед собой. – Значит, это правда… «болевик»… излучатель боли то есть… Я думал, слухи о его разработке – туфта.
– Испытан и успешно применяется.
Матвей кивнул. «Болевиком» называли генератор биополя, вызывающего шумовые наводки в нервных узлах. Говорили, что человек от боли теряет над собой контроль и может даже сам вырвать себе сердце. Верилось в это с трудом, но смерть Ивакина подтверждала слухи. Он убил себя сам, чтобы не страдать и не проговориться.
На лице Матвея, видимо, отразились все его чувства, потому что генеральный прокурор перестал снисходительно улыбаться и побледнел.
– Все равно тебе не уйти отсюда, – быстро сказал он.
– То же самое говорил и Банкир, – с мрачной улыбкой произнес Матвей. – Но ведь он потом умер?
Чураго побледнел еще больше.
– Чего вы хотите? Я и так сказал вам все, даже больше…
– Не все. Где девушка?
– Кто? – изумился Вадим Борисович.
– Мою девушку забрали люди Купола. Банкир сказал, что причастны к этому делу вы или Георгий Георгиевич.
– Вот сволочь! Я ничего не знаю! Я даже не слышал, есть ли у вас девушка. Но, скорее всего, Геращ… Банкир прав – это дело рук босса. Уж очень он на тебя… на вас осерчал. Больше, чем на все «Чистилище». Кстати, неужели ты… вы думаете, что, убрав меня, Банкира и других боссов клана, вы уничтожите Купол?
– Я – нет, не думаю. Но позабочусь о вас, а кто-то из «чистильщиков» позаботится о преемниках. Систему можно сломать другой системой.
– Которая тут же возьмет на себя функции первой, разве что видоизменив их. Неужели вы так наивны, молодой человек, что…
– Мне некогда спорить, – перебил Вадима Борисовича Матвей. – Я не собираюсь никого убеждать и твердо знаю, что такие, как вы, в этом мире жить не должны. Ваше место в аду! Где ваш Георгий Георгиевич может держать девушку?
Генеральный прокурор вытер краем простыни пот с лица.
– Скорее всего, на даче, она у него оборудована не хуже, чем Лубянка… – Чураго понял, что проговорился, и поднял округлившиеся, полные ужаса глаза на Матвея. Тот присвистнул.
– Вот оно что! Значит, босс Купола все-таки Ельшин?!
– Н-нет… н-не знаю… Георгий Георгиевич, он… – Во взгляде Чураго вспыхнула ненависть. – Все равно тебе не уйти, ганфайтер. Будь ты хоть трижды профессионал, всегда найдется дюжина таких, с которыми тебе не справиться. Я уже не говорю о системе. Сопляк! Возомнил невесть что, борец за справедливость…
Тыльной стороной ладони Матвей дал затрясшемуся прокурору пощечину, и тот смолк, тяжело дыша. Потом медленно произнес:
– К тому же у нас есть один… помощник. И вот от него тебе не скрыться ни на земле, ни под землей, ни в космосе. Это уж точно.
Матвей вспомнил «темный взгляд» из телефонной трубки, поежился, но время, отпущенное ему обстоятельствами, истекло. Если Чураго что и знает, то за оставшиеся полминуты все равно не скажет.
– Живи, дженерози, – выдохнул он. – Хотя вряд ли ты намного переживешь Банкира. И уходи с этого поста, Шериф, тебе не место в прокуратуре. Не уйдешь, я тебя достану. А пока прими в подарок. – Матвей несильно ткнул Вадима Борисовича пальцем в шею, и тот, не успев закричать, обмяк в кресле.
Остальное было делом техники.
Матвей как ни в чем не бывало вышел из кабинета, остановился возле охранников, не спускавших с него глаз. Они, собственно, ждали не его, а сигнала, что все спокойно. Когда Матвей это сообразил, бритоголовый Марк уже топал по коридору к массажному кабинету.
– Не торопись, – преградил путь Матвею стриженый. На его мышцы страшно было смотреть. Пришлось начать первым.
Матвей метнул голыш в спину бритоголовому, попав прямо в мускулистый складчатый затылок, и прыгнул в подкате к горилле.
Стриженый, конечно, знал толк в боевых искусствах и даже сумел поставить блок, но не имел понятия о том, что разработан и применяется комплекс приемов «импоссибл» из самых невозможных положений и стоек, и поэтому пропустил удар в висок – Матвей нанес его с выходом из спирали подката и с поворотом на девяносто градусов. В искусстве ниндзюцу удар назывался касуми, в русбое – «дюбель», и ломал он внутреннюю костяную пластину черепа, в то время как поверхность его лишь прогибалась.
Стриженый рухнул тяжело, как шкаф. Свалить его можно было, пожалуй, только таким приемом. Казалось просто немыслимым пробить его чудовищный мускульный каркас и найти уязвимые точки тела.
Матвей снова переоделся и, хотя началась тревога и здание хелс-клаба превратилось буквально в муравейник, легко ушел через тот же канализационный люк в подвале. В девять часов вечера, чувствуя себя разбитым и усталым, он входил в дом Марии Денисовны, ставший почти родным. Встретил его крик Стаса:
– Не ходи! Здесь…
