Часть вторая.
ВОЙНА ЗАКОНОВ.
Панкрат — Грехов
Команда
Два дня десантники приходили в себя после боя на базе эмиссара. Правда, в разных местах: Железовский — в своем бункере с женой и внучкой, Прохор Панкратову себя дома, также опекаемый женой, тестем и тещей Анастасией, и лишь Ставр с Герцогом остались на базе, где приняли участие в исследовании гигантского корабля эмиссара, захваченного без особых трудов десантом землян. Джезенкуир был слишком уверен в своих силах и поэтому не успел дать команду инку базы на самоуничтожение.
Несомненно, во время боя его поддерживали, подпитывали пси-энергией эгрегоры помощников: Алсаддана, Шан-Эшталлана и Еранцева, потому что сразу после его гибели фоновый «шум» пси-поля, вызывавший у рядовых десантников обмороки и головные боли, ослабел и вскоре сошел на нет. База оказалась в руках людей, и ее решили сделать естественной резиденцией «контр-3», оставить в Солнце, изучить и приспособить для своих нужд. А изучать там было что: база оказалась многомерным объектом и скрывала в себе мир, эквивалентный по объему и массе таким космическим объектам, как системы солнечных преобразователей энергии, опоясывающие Солнце. Но мир этот был сложнее и таил неисчерпаемые запасы технологических решений, к которым земная наука только подбиралась.
Ставр и Герцог испытали истинное наслаждение в исследовательских походах по базе, удивляясь больше не высочайшему уровню чужой науки и техники, а тому обстоятельству, что все это великолепие было использовано во зло. Вопрос, почему эмиссар, существо, принадлежащее данной метавселенной, решил выступить на стороне ФАГа, остался открытым.
— Если только он лично не встречался с Фундаментальным Агрессором и тот его не закодировал, — сделал резюме Герцог, когда они с Панкратовым вернулись из очередного разведрейда.
Ставр покачал головой:
— Уровень владения полем Сил у эмиссара таков, что внушить ему что-то не представляется возможным. Хотя, с другой стороны, что мы знаем о возможностях ФАГа?
— Или даже о возможностях эмиссара второго порядка, которым нас пугает Грехов?
— Едва ли пугает, он знает, Пауль. Габриэль — экзоморф, и его возможности также лежат за гранью моего воображения. Уверен, он и с эмиссаром-2 справился бы, да только видит дальше и желает добраться до главного, до короля. Пешки и другие фигуры его не интересуют.
Герцог хмыкнул, разглядывая лицо Ставра, отливающее металлическим блеском.
— Не буду спорить. Как ты себя чувствуешь?
— Я быстро восстанавливаюсь, все нормально.
— Он взял тебя в свою команду? Когда вы отправляетесь?
— Пока не знаю, он даст сигнал.
— Желаю удачи, эрм. Хотел бы и я пойти с вами, да на Земле дел невпроворот. А уж если появится новый эмиссар…
Ставр встретил взгляд Герцога и поежился. Пауль тоже хорошо видел будущее и знал, какие испытания выпадут на его долю и на долю друзей.
Они расстались, а уже через час Панкратов услышал пси-зов Грехова:
«Мы ждем тебя, возвращайся».
Даже не переодевшись, как был в «бумеранге», Ставр преодолел миллионы километров и вышел из метро в доме Габриэля.
Здесь его ждал сюрприз. Едва он вошел в коридор, как наткнулся на трехметровую черную глыбу чужанина, до пояса завернутую в дырчатую, отблескивающую золотом фольгу. Остановился. Чужанин «смотрел» на него — в псидиапазоне — с каким-то определенным интересом, потом сказал на своеобразном, ломаном пси-огненном языке, слова которого высвечивались в сознании собеседника в форме трепещущих струй северного сияния:
«Раддость видение… ощущалност… понимание?»
— Спасибо, взаимно, — ответил слегка растерявшийся Ставр. Приветствие чужанина было полно доброжелательности, отчего на душе стало теплее.
Чужанин шевельнулся и с глухим «тумм-тумм-тумм» зашагал по коридору к своим апартаментам, скрылся за дверью. Интересно, подумал Ставр, сколько на самом деле внутри его живет существ? Двое, семья, племя?
— Проходи, — раздался голос Грехова. — Тут тебя с нетерпением ждет еще парочка знакомых.
Ставр вошел в гостиную и увидел в креслах за столом множество людей: самого хозяина, Яна Тота, его отца Пайола Тота, Велизара, своего отца, Барковича, Железовского, Забаву Боянову и незнакомого молодого человека с улыбчивыми глазами, крепкого на вид, круглоголового и лысоватого. Кого-то он напоминал, этот парень. Но Ставру не дали вспомнить. Молодой человек встал и протянул руку, приятно улыбаясь:
— Не узнаете? А ведь мы знакомы.
— Это Диего Вирт, — буркнул Грехов, проверяя работу пси-фильтра, жестом указал на свободное кресло. — Присаживайся.
Ошеломленный Ставр сел, даже не поприветствовав остальных. Конечно, он все понял: Грехов перенес личность своего бывшего друга Диего Вирта в память витса, так сказать, «оживил» его. Но все же встретиться с Диего лицом к лицу не как с инком было непривычно.
Диего посмотрел на него понимающе, подмигнул, и Ставр опомнился, быстро окинув взглядом компанию, не обращавшую на него внимания. Только отец глянул недовольно да Ян Тот пошевелил пальцами в знак приветствия.
Видимо, гости находились здесь давно, потому что половина напитков была выпита, закуски съедены, и все перешли на сладкое, чай, кофе, лунный мед и горячие ягодные взвары. Ставр не сразу сообразил, что это прощание, поначалу он принял всех за команду, уходящую на поиски Сеятелей и Конструктора, поразившись, что она так велика.
— Если бы мы знали, почему Архитекторы и Конструкторы создали именно такой тип вселенной, — прогудел, очевидно заканчивая беседу, Железовский, — именно с таким набором констант, нам была бы ясней стратегия Игры.
— Вы напрасно приписываете им функции творцов нашего метагалактического домена, — возразил Ян Тот; разговор шел на звуке, а не в мыслесфере. — Принципы формирования фундаментальных постоянных, физических законов, установила воля «генома» Универсума, все остальные — исполнители.
— Откуда это? «Кто создал эту природу в то время, когда не было ни чего бы то ни было, ни ничего, и мрак покрывался мраком?» — продекламировал Велизар. — Древние мыслители тоже задавались теми же вопросами, что и мы, а разгадки как не было, так и нет. Голос Пустоты не зря советовал «искать забытые следы чьей-то глубины». Кто мне ответит, по какой причине Универсум воюет с другим таким же Универсумом, с другой, равноподобной ему Вселенной?
— Для него это может быть не Война, а Игра.
— Суть дела термины не меняют. Я понимаю, что концепция совершенства природы — иллюзия, но война, в которую втягиваются, помимо их воли, целые цивилизации, какие бы цели она ни преследовала, — отвратительна!
— Люди, глядя на Вселенную с поверхности Земли, — обронил Грехов, — напоминают мне ученого, рассматривающего картину в микроскоп. Что он может увидеть? Только текстуру краски. Чтобы увидеть картину целиком, надо взглянуть на нее издали. Так и в нашем случае: чтобы оценить стратегию Игры-Войны Универсумов, надо выйти за пределы Вселенной.
— Вы выходили? — спросил Ян Тот с жадным любопытством.
Габриэль засмеялся:
— Для этого надо стать Конструктором или хотя бы ФАГом. Нет, за пределами Универсума я не был, за границей домена — был.
— И что там?!
— А ничего, — под общий смех ответил Грехов. — В языке человеческом нет слов, чтобы описать ту метавселенную. Могу лишь сказать, что Игрок-ФАГ добивается, судя по всему, упрощения континуума нашего мира, вырождения сложных форм взаимодействий, что ведет к «короткому замыканию» домена и к выходу его из Игры. Естественно, при этом выбываем из Игры и все мы, живущие в домене.
Наступила тишина.
Потом Баркович сказал, по своему обыкновению задрав голову и глядя на Грехова поверх носа:
— Но кто может поручиться, что Конструктор выступит на нашей стороне, а не на стороне ФАГа? Ведь он легко может уйти в другую метавселенную.
Грехов погрустнел.
— Конструктор — символ мира, который давно не существует, чьи законы нам неизвестны — я имею в виду этические нормы, законы морали. Конечно, он может принять сторону Игрока, обладая собственной оценкой этических состояний, но он родился здесь, в Системе, и наш дом — его дом, а мы — его меньшие братья, странным образом ставшие приемными родителями. Да и не в нас, собственно, дело. Конструктор, как до него — Архитекторы, рожден Универсумом, который не враг самому себе. Я не знаю, заложены ли в его геноме этические принципы типа «не навреди» или это уже наше, человеческое, изобретение, но все положительное, духовное, что мы создали за все время существования Вселенной, наверняка передается выше, из домена в домен через поле Сил в «мозг» Универсума, изменяя матрицу мира. Любое другое изменение есть насилие, что и демонстрирует ФАГ. А Конструктор насилия не любит. Это все, что я знаю.
Снова короткая тишина повисла в комнате. Потом встал Пайол Тот, за ним Велизар и Баркович.
— Пора за работу, друзья. Счастливого вам пути!
Они пожали руки Грехову, Вирту и Ставру, ушли. Железовский, Боянова и Прохор Панкратов задержались, и было понятно, какие чувства их обуревают.
— Если бы не обстоятельства, — пробасил Железовский, — я бы пошел с вами.
— Да и я тоже, — кивнул смущенно Прохор. — Да что уж там, не люблю я долгих прощаний. Ни пуха вам ни пера! — Он повернулся к сыну. — Забежишь на минуту домой?
Ставр кивнул.
— Не забывайте, что он в розыске, — сказал Железовский. — Иранцев не оставляет надежды заполучить «террориста» и устроить показательный судебный процесс.
— Вряд ли это ему удастся, — заверил Ставр.
Трое интраморфов тоже вышли, причем Забава Боянова передала Ставру слоган нежного сочувствия и прощания, но ему недоставало еще одного прощания, и Грехов это понял:
— Двух часов тебе хватит?
Ставр покраснел, но взгляда не отвел.
— Хватит.
— Тогда встречаемся здесь же через два часа. Постарайся не ввязываться в сомнительные истории, тем более, когда тебя разыскивает безопасность.
— Постараюсь. Один только вопрос: кто еще пойдет с нами?
— Все, кого ты видишь.
Ставр оглядел улыбающихся Яна Тота и Диего Вирта, кивнул:
— Годится. А чужанин?
— И он тоже.
— Тогда все в порядке. — Ставр взметнул вверх кулак и стремительно вышел, уже видя, как он обнимает Видану.
Слова Грехова «постарайся не ввязываться в сомнительные истории» он вспомнил в тибетском бункере, где встречался с Виданой.
Им никто не мешал, и два часа пролетели незаметно, а потом в бункер ворвался Ярополк Баренц в боевом «бумеранге» и взял на прицел замерших друг возле друга молодых людей.
— У меня мало времени, ребята. Я знаю, Ставр, что ты улетаешь с Греховым. Ответь на вопросы, и я вас отпущу. Кто в команде? Когда старт? Откуда? В каком направлении?
— Зачем это вам? — спокойно спросил Ставр, хотя внутри у него все сжалось. Он знал, что Баренц закодирован и работает на ФАГа. Каким же образом ему удалось проникнуть в заблокированный для него канал метро?
— Как вы сюда попали?
— Пути Господни неисповедимы, — мрачно пошутил бывший воевода синклита. — Давай говори, мальчик, не заставляй меня применять силу. У меня тут целый арсенал в костюме: «шукра», «универсал» и кое-что помощней. Даже тебе не справиться с выстрелом в упор.
— Может быть, поработаем в контакте?
— Я уже немолод, да и после того, как ты «поработал» с Джезенкуиром, вряд ли найдется охотник составить тебе конкуренцию. Давай не тяни.
— А если я не скажу, вы нас убьете?
Видана, ничего не понимая, переводила взгляд с одного на другого.
— Ты о чем, Ставр? Чего вы хотите, Ярополк?
— Я не один, — медленно сказал Баренц, темнея. — Со мной взвод гуррах с аппаратурой зондажа. Я убивать вас не буду, вас убьет зондаж. У меня нет выбора.
— Выбор есть всегда, — раздался сзади ровный голос, и в помещение вошел Габриэль Грехов собственной персоной. Не обращая внимания на готового открыть стрельбу Баренца, прошел на середину комнаты, мельком взглянул на полуодетых Ставра и Видану, на пустую бутылку шампанского на столике возле кровати.
— Идите, ребята.
— Я… буду… стрелять! — скрежещущим голосом произнес Баренц.
— Идите, идите. — Грехов подтолкнул растерянную Видану к выходу. — Старик шутит. — Повернулся лицом к Баренцу и шевельнул пальцем. Комната с гулом качнулась, изменила форму, сжалась и снова стала прежней. — Пусть дети уйдут, Ярополк, а мы поговорим.
Ставр хотел возразить, но встретил черный, бездонный взгляд Грехова и повел Видану к двери, захватив по пути одежду.
В коридорчике они оделись, заняли кабину метро, вышли в Софии, поднялись на холм, освещенный лучами вечернего солнца. Ставр поцеловал девушку в щеку, но Видана удержала его:
— Что происходит, эрм? Почему Баренц… там… с оружием? Он с ума сошел?
— Нет, Дана, его запрограммировали.
Глаза Виданы расширились, она закрыла губы ладонью.
— Боже мой! Что же теперь будет?
— Не знаю. Грехов найдет выход. Кстати, ты совершенно не обратила внимания на… мой… на меня…
— Обратила, мой милый. Ты теперь похож на металлическую статую, разве что чуть более теплую. А вот ты — действительно не заметил…
— Что?
— Я тоже сделала Д-прививку, так что мы теперь неразлучны. Уговори Грехова, чтобы он взял меня с вами. Я просила, но он отказал.
Ставр долго смотрел на зябко вздрагивающую девушку, на губах которой играла легкая улыбка, осторожно обнял, словно драгоценную вазу из хрупкого хрусталя, поцеловал в губы.
— Ты очень красивая на фоне вечернего солнца. — Отступил на шаг, откровенно любуясь ею. — Но ведь кто-то должен ждать меня здесь, дома? Какой еще стимул может гнать интраморфа из дальних далей на Землю?
— Лицемер! — Она сердито топнула ногой, отвернулась. — Уходи, видеть тебя не желаю.
Когда она повернулась обратно, его уже не было рядом, и душа девушки рванулась следом, плача и смеясь, обнимая и целуя…
* * *
В бункере Железовского уже никого не было, и Ставр завернул к Баренцу, который жил на окраине Североморска. Однако воеводы дома не оказалось. Постояв в задумчивости у дверей, Ставр сел в такси и ввернулся обратно к метро, с горечью пережив встречу с бандой ублюдков на аэрах, которые с визгом и хохотом облили светящейся краской монумент Славы на берегу Кольского залива, возведенный в честь моряков, погибших во время Второй мировой войны, сотни лет назад.
Мир не менял своих ориентаций на вседозволенность и продолжал смеяться, любить, веселиться, искать наслаждений, беситься и ненавидеть, несмотря на неумолимое приближение «конца света» в паутине нагуалей. Те же, кто это ощущал, спешили воспользоваться своим знанием, презирая всех, в том числе и самих себя, возводя свои потребности в ранг высшего закона, отрицая нормы морали и этики.
Проводив глазами армаду «ангелов ада», закусивших удила, Ставр повернул аэр на восток и вскоре вылетел из городской визуально-рекламной зоны, остановил такси над лесом, оглянулся.
Сзади над ночным городом вставали столбы и облака света, носились рои цветных огней, пронзали небо трассы звезд, струи искр соединялись в слова и образы, распадались, чтобы снова собраться в объемные фигуры и радуги реклам. Ветер принес шум, беспечный смех, крики, обрывки музыки, и Ставр, передернув плечами, бросил машину вниз, к метро.
Однако точно такая же светошумовая феерия встретила его и в Брянске, где жил Грехов. Ставр не стал выходить прямо в доме Габриэля, а решил воспользоваться такси и пожалел об этом, когда наткнулся точно на такую компанию, что и в Североморске. С окончательно испорченным настроением он снизился и на бреющем полете, на высоте не более метра над водой, добрался до владений Грехова, расположенных на обрыве над Десной.
Никто не бросил ему упрека в задержке экспедиции, хотя все давно уже были готовы к походу.
— Извините за опоздание, — сказал Ставр без особого раскаяния. Повернулся к Грехову, который возился над каким-то живым с виду черным слизняком. — Что вы… сделали с Баренцем?
— Ничего, — оглянулся Габриэль. — Он будет спать в одном из моих ранчо до нашего возвращения. Надевай-ка вот это, — Грехов ткнул пальцем в «слизняка».
— Что это?
— Твой новый костюм взамен «бумеранга». Д-прививка дает тебе возможность носить защитную оболочку из «чистой энергии».
— Но мне необязательно…
— Мы пойдем туда, где люди жить не могут, и защита понадобится солидная. Эта штука — подарок Сеятеля, можно сказать, кусочек его плоти. С ним тебе не страшны будут никакие низкоэнергетические процессы вплоть до ядерного синтеза или распада.
— А… остальные… как же?
— За нас не беспокойся, — поднял отсутствующий взгляд Ян Тот. — Мы с Диего в Д-прививках не нуждаемся, а наш друг Мориончик имеет свой защитный костюм.
— Кто это — Мориончик?
— Мы есть вот, — ответил, входя в комнату, скалообразный чужанин.
Диего Вирт засмеялся, дружески потрепал Ставра по плечу, и тот молча принялся стаскивать с себя «бумеранг».
«Слизняк» растекался по телу упругой, покалывающей электрическими разрядами пленкой, и прошло немало времени, прежде чем Ставр привык к новому костюму, угадывающему желания, подчиняющемуся любой мысленной команде и вообще ведущему себя как дополнительный, но вполне естественный орган человеческого тела. Он мог формировать дополнительные конечности, оружие — типа лазера или «универсала», мог встраивать в себя другие виды оружия от парализатора до аннигилятора «шукра» и кайманоидских уничтожителей, а также любую другую аппаратуру и снаряжение. Кроме того, костюм утилизировал все отходы метаболизма и превращался в любой вид одежды, вплоть до «хамелеона», костюма-невидимки. Еще несколько лет назад, до изобретения уников, такой костюм мог бы произвести неизгладимое впечатление, нынче же Ставр не пришел в восторг от возможностей новой одежды, и не в последнюю очередь потому, что «чистую энергию» мог носить далеко не каждый человек. Если уж новая Д-кожа меняла не только энергетику тела, но и психику испытателя, то «сверхкожа», то есть «чистая энергия», тем более придавала человеку новые качества, превращала его в «птицу пространства», свободную от пут земного тяготения, смены дня и ночи, воздуха, привычного образа жизни.
Ставр даже начал было опасаться, не изменится ли его психика до такой степени, что он забудет и родителей, и Видану, и вообще Землю, но Грехов, тонко понимающий состояние контрразведчика, успокоил его:
— Не уходи в самоанализ слишком глубоко, мальчик. Ты стал дигамбара, не более того. Природа лепила тебя миллионы лет, и база твоя — база человеческого существа с его трагической раздвоенностью. Даже мне не удалось сбросить с себя ярмо человеческих эмоций и желаний, хотя я и вышел за пределы смысла жизни. Но в общем-то дальнейшая твоя судьба зависит только от тебя, от твоего ума, запасов духовности и воли. Не уверен — не берись за дело совсем.
— Я — воин. — помедлив, мрачно ответил Ставр.
— Тогда все в порядке. Поехали, орлы.
Но в этот момент кто-то вышел из кабины метро, большой и сильный, заглянул в гостиную. Они увидели перед собой Аристарха Железовского.
— Пришел проводить, — сказал тот вслух. — Уж простите старика за сентиментальность. Возвращайтесь с «серым призраком» или лучше с Конструктором. Только пусть он не слишком сильно трясет Систему.
— Хорошо, что зашел, — сказал Грехов. — Передай начальству «контр-3», что К-мигрантов необходимо нейтрализовать в первую очередь. Найти и уничтожить! Иначе они наделают много бед. Было время, когда с ними можно было договориться, теперь же в их психике произошли необратимые изменения. Этот случай лечению не поддается.
— Да, я знаю.
— Гуррах тоже не подарок, но их мало, и с ними нужно говорить на их языке, языке насилия и равнодушия. Проиграв, они уходят. Их цивилизация практически выродилась. Вселенной не нужны такие сверхагрессивные, хотя и технически талантливые существа, и мне их жаль. И еще: как только появится эмиссар-два, уходите в подполье. До нашего возвращения.
— Как мы это обнаружим?
— Почувствуете. Прощайте, Аристарх.
Железовский качнул головой, отступил.
— Ну уж нет, прощаться я не намерен. Желаю удачи!
Ставру очень хотелось обнять деда Виданы, но он боялся, что эти суровые люди, в окружение которых он попал, его не поймут.
Орилоух — М13
В метро зашли вчетвером. Чужанин Морион имел собственную станцию и стартовал первым.
Мигнули стены, сердце ухнуло в пятки, прыгнуло к горлу, и сквозь зелень в глазах проступил новый рисунок на стенах кабины. Грехов шагнул в проем двери первым, за ним вошли остальные.
Кабина метро оказалась установленной в центре круглой башенки с прозрачными стенами, сквозь которые виднелся снежно-хрустальный пейзаж Орилоуха. Прыжок на сто парсеков занял всего несколько секунд.
Ставр, как и его спутники, конечно, видел ландшафты Орилоуха, хотя не в натуре, а в записи, на виом-картинке. Теперь же он мог любоваться красотами этого странного мира воочию.
Мир Орилоуха представлял собой сложнейшее многомерное планетарно-инженерное сооружение размером с Сатурн. Из космоса оно смотрелось, как планета, окутанная снежно-ледяной, геометрически идеальной ажурной коркой, однако на самом деле «планета» орилоунов была делом их рук, искусственным объектом, приспособленным для проживания в нем таких сверхэкзотических существ. С новой точки зрения, согласно которой орилоуны — потомки чужак, «живые математические формулы», рассматривать их обиталище было интересней втройне.
Самым поразительным в жизни орилоунов было не мгновенное, но очень быстрое и плавное изменение ландшафтов планеты при каждом их действии. И Ставр только теперь воочию убедился, что такое жизнь «математических формул»: каждый их шаг действительно представлял собой процесс математического преобразования, который существенным образом менял жизненное пространство этих формул и сами формулы! Представить этот процесс в уме было несложно, увидеть его реализованным — поразительно!
И Ставр, и Ян Тот, и Диего Вирт еще долго рассматривали бы поминутно меняющиеся пейзажи Орилоуха, но в один из моментов трансформации возле башенки метро, установленного, очевидно, много лет назад Греховым, возник, словно из-под земли, трехметровый, ажурный, ослепительно белый одуванчик, на котором восседала черная с золотом глыба чужанина.
— Прибыл наконец, — будничным тоном прокомментировал Грехов.
Ставр понял, что это Морион.
— На чем это он? Неужели у орилоунов существует транспорт?
— Это, собственно, и есть орилоун.
Чужанин слез с одуванчика, как большой и неуклюжий медведь, потопал к башне, а одуванчик вдруг превратился в друзу прозрачных кристаллов с тысячью мелких радуг в каждом.
Но и эту форму орилоун держал недолго, плавно преобразовал тело в снежную розу, потом в сложное переплетение цветов и снова стал одуванчиком, хотя несколько иных размеров и очертаний.
Ставр зачарованно смотрел на процесс трансформации орилоуна и не мог отвести взгляд.
Грехов открыл тамбур, чужанин протиснулся в башню, замер посередине. Между ними произошел быстрый разговор на сверхскорости, и, видимо, Габриэль знал другой способ связи с чужанами, потому что в пси-диапазоне Ставр их не услышал. Грехов повернулся к своей команде.
— Он говорит, что орилоуны не знают, куда ушли «серые призраки», но зато готовы указать нам дорогу к сооружению, которое оставили Сеятели в одном из шаровых звездных скоплений в Геркулесе. По земным каталогам это М13, двадцать три тысячи светолет от Солнца. Отсюда, с Орилоуха, примерно столько же.
— Что за сооружение? — заинтересовался Ян Тот.
— Подозреваю, что этого никто не знает. — Грехов снова обратился к чужанину, выслушал ответ. — На человеческий язык я бы перевел смысловое значение сооружения как «структурный стабилизатор». Но лучше поглядеть на месте, не так ли?
— Туда проложена ветка метро?
— Нет, придется преодолевать пространство варварским способом, на спейсере. — По мимике собеседников Грехов понял, о чем они подумали, и добавил: — Естественно, на спейсере орилоунов. Подходит нам такой транспорт?
— Прокатиться надо, — выразил общее мнение Диего Вирт. — Только не наткнуться бы на нагуаль.
Грехов вошел в метро и через несколько минут вышел с шестиногом, похожим на земного варана.
— Пойдет с нами.
— А-а, дракоша. — Диего Вирт шлепнул варана по морде, глянул искоса на Ставра. — НЗ, акваблок, кое-какое снаряжение. Мало ли что может пригодиться.
Это был передвижной склад с запасами сгущенной воды, энергоконсервов и пищи, приготовленной по технологии «джинн», то есть с применением субмолекулярного сжатия. Весил он по меньшей мере полторы тонны.
Не говоря ни слова, Грехов направился к тамбуру, за чужанином, который снова оседлал орилоунский одуванчик. Однако остальным не пришлось залезать на этот псевдоживой транспортный механизм. Стоило им выйти из башни метро (энергокостюм Ставра сам перестроил форму, защищая хозяина от местных условий: минус пятьдесят градусов по Цельсию, воздух — смесь гелия и водорода), как часть почвы под ними свернулась бутоном тюльпана и втянула команду в какой-то снежно-ледяной тоннель. Стены тоннеля помчались назад со все возрастающей скоростью, создавая иллюзию движения, хотя Ставр подозревал, что никуда они на самом деле не перемещались. Просто «мир живых формул» изменил свое состояние таким образом, чтобы совместились координаты месторасположения землян и планетарного «космодрома».
Тоннель изогнулся вниз, словно собираясь загнать людей в недра планеты, но это ощущение оказалось ложным — вынесло их на свет, на поверхность.
Пейзаж вокруг был уже другим, напоминал земной величественный заснеженный лес, только деревья в этом лесу на самом деле были орилоунскими аналогами спейсеров самых разных размеров, но одинаковой формы: остроконечная елка с невероятно сложным рисунком лап и иголок. Вероятно, орилоуны выращивали свои корабли, а может, синтезировали из тела планеты, применяя направленный процесс «кристаллизации».
— Если бы не наше задание, я бы здесь остался, — сказал Ян Тот. — Весь мир Орилоуха — гигантская овеществленная формула, вернее, математический процесс, изменяющийся со временем в соответствии с нуждами орилоунов, целенаправленных информпреобразований. Вот почему орилоуны так неохотно покидают свой мир.
— Почему же? — не понял Диего Вирт.
— Потому что каждый орилоун — лишь часть общей формулы, часть процесса, неспособная к законченному преобразованию, то есть к волеразумному действию. Ну, как бы часть тела, «усыхающая» при отделении. Они не могут долго находиться вне «общества», запас преобразований слишком мал для полноценного обмена информацией, и, достигнув «потолка», когда дальнейшие процессы обмена идти не могут, орилоуны «засыпают». — Ян подумал и добавил: — Или умирают. Для меня же самое поразительное состоит в том, что они все время изменяются, каждую секунду, каждый миг. Например, «конь», что принес на себе нашего Мориона, уже далеко не тот, что был вначале. Да, я бы остался здесь…
— В чем же дело? — спокойно отозвался Грехов. — Оставь двойника, для тебя они сделают исключение.
— Не понял!
— Мы для мира Орилоуха представляем посторонние включения, мусор, грязь, а вернее, нечто вроде информационного «вируса», искажающего адекватность и чистоту внутренних преобразований. Когда-то давно орилоуны весьма жестоко расправлялись с нашими разведчиками и контактерами, пока те не прекратили исследования.
— Что ж, если вы договоритесь с ними, я оставлю дубль, а на обратном пути заберу, — сказал Ян Тот.
Морион ждал товарищей возле одной из елок высотой в полсотни и диаметром основания в сто метров, Форма елки изменилась уже в тот момент, когда к ней приблизился чужанин, а когда подошли остальные члены экипажа, она и вовсе превратилась в сложнейший конгломерат морозных узоров. Чем-то этот конгломерат походил на «серого призрака» в момент размышления, и Ставр поделился впечатлением с Греховым.
— У тебя хорошая интуиция, — рассеянно сказал Габриэль, разговаривая одновременно с чужанином. — Сеятели — конечная стадия развития форм жизни, которое образует цепочку: Тартар — Чужая — Орилоух — цивилизация «серых призраков». Все они одного корня, но разного уровня выхода в наш мир. Сеятели эволюционировали на миллионы лет раньше, только и всего.
Ставр уже слышал подобную версию от Яна Тота, но, получив подтверждение Грехова, все же пережил несколько удивительных мгновений соприкосновения с тайной. Чужанин, Грехов и Ян уже скрылись в недрах орилоухского спейсера, а Ставр все еще дивился на него, пока развеселившийся Диего не подтолкнул Панкратова в спину:
— Смелей, эрм, еще не то узнаешь.
— Ну и дела!
— Это уж точно.
И они заторопились на зов руководителя экспедиции.
Внутри корабль орилоунов ничем не отличался от «тоннеля», по которому только что «путешествовали» земляне: ни одного источника света, но прекрасная видимость, красивые, гармоничные изгибы белоснежно-хрустально-серебристых стен с «морозным» рисунком, бегущие по потолку «живые» сталагмиты, разглядывающие гостей, какие-то ниши, большие и маленькие залы, заросшие перепонками и ледяной паутиной. Но ничего из быта людей гости не увидели, хотя Ставр подспудно ожидал каких-то волшебных превращений, хотя бы визуально имитирующих земные условия. Единственными понятными предметами, попавшимися на глаза, оказались вполне земные — с виду снежные — кресла, предложенные пассажирам в одном из залов.
Пол в этом зале был похож на замерзшую речную гладь с редкими барашками и волнами, потолок напоминал арочное перекрытие из невероятной красоты изогнутых балок.
— Садитесь, — кивнул на кресла Грехов. — Хозяин сам знает, что делать, а во время полета нам придется довольствоваться своими запасами. Есть-пить хотите?
— Я думал, нам предложат комфортные каюты, — весело сказал Диего. — Неужели орилоуны не могут создать для нас земные условия?
— Потерпишь, аристократ. К тому же орилоун, внутри которого ты находишься, и без того рискует жизнью или, во всяком случае, здоровьем. Он запросто может подхватить какую-нибудь «болезнь» вроде необратимых изменений при одном только контакте с нами.
Диего присвистнул:
— Героический парень! Так что же, мы теперь будем сидеть и ждать, пока не прилетим?
Чужанин, скалой торчащий в гуще «зарослей», скользнул по «льду» пола к стене зала и растворился в ней без следа.
— А он орилоуну не создает дискомфорта?
— Они родственники в каком-то смысле, так что за него не беспокойся. А нам лучше посидеть тихо.
Все расселись по креслам, замолчали. Через некоторое время Диего не выдержал:
— Хоть бы видеть, куда летим…
Не успел он закончить, как пол под ногами потемнел, стал прозрачным и превратился в экран или, скорее, огромное окно, сквозь которое стал виден космос.
Оказывается, они уже стартовали, хотя никаких ощущений при этом не испытывали. Далеко внизу, слева от кресел, на фоне редкого бисера звезд светился белесый шарик Орилоуха, справа сверкала, как бриллиант, центральная звезда Системы, и все это плавно уменьшалось в размерах, уходило назад, пока за считанные минуты планета и ее солнце не стали такими же искрами, как и звезды Галактики.
— Идем шпугом, — сказал Диего. — Оказывается, орилоуны тоже умеют ходить с двойным ускорением, как наши спейсеры.
И снова, будто отреагировав на его слова, стали прозрачными стены зала и потолок. Со всех сторон люди в креслах были теперь объяты тьмой космоса. Стал виден Млечный Путь, но не так, как с Земли. Орилоух был расположен, во-первых, ближе к ядру Галактики и как бы над ее плоскостью, а во-вторых, в другом спиральном рукаве. Хорошо было видно, что это действительно спираль.
Над головой слабо светилось скопление галактик Волосы Вероники, левее — горели облака света в Треугольнике, правее и под ногами сияли цепочки далеких галактик в Персее и Геркулесе, а еще дальше чернел абсолютный провал без единого лучика света — войд, гигантская, в миллионы парсеков, ячейка пространства, свободная от звезд и их скоплений, окаймленная со всех сторон волокнами галактических скоплений.
Люди, знавшие толк в красоте и гармонии, созерцали бы эту волшебную, хотя и достаточно привычную, картину долго, если бы не маневр орилоуна. Спейсер изменил ориентацию, замер на мгновение, задрожав, как бьющий копытом в нетерпении рысак, и рванулся вперед со все возрастающей скоростью.
— Поздравляю, — сказал Грехов с рассеянным видом. — Он решил показать нам все эффекты хода на сверхсвете. Видимо, понравились мы орилоуну. Когда меня транспортировали внутри «призрака», я ничего не увидел.
— Это значит, что орилоуны овладели «штриховой» сверткой измерений, — сказал Ян Тот. — Кстати, Габриэль, а лемоиды случайно не родственники орилоунов? Вы ведь в курсе, что возле нагуалей сначала появились лемоиды, а движутся они тоже в манере «струнного штриха».
— Лемоиды не имеют к орилоунам ни малейшего отношения. По одной из версий, это всего-навсего пузыри иного вакуума, макроквантовые флуктуации глюонного поля вблизи нагуалей. И разума в их поведении не больше, чем в горении костра.
— Есть и другие версии?
— Есть объективная реальность… не допускающая таких эффектов в нашей метавселенной.
— Так что же, лемоиды… не существуют?
Грехов не ответил, закрыв глаза.
Ян Тот хмыкнул, переглянулся со Ставром, которого тоже заинтересовали намеки Габриэля.
— Жаль, я не начал этого разговора раньше. Надобно проверить кое-что… Габриэль, а горынычи — тоже фантомы?
Грехов открыл глаза, в которых туманилась неизбывная печаль.
— Файвер, ты все понимаешь с ходу, а с проверкой потерпи до возвращения.
Тот кивнул и, не отвечая на недоуменный взгляд соседа, ушел в свои мысли. Ставр не решился переспрашивать его, хотя ничего в диалоге Яка и Грехова не понял.
— А все-таки вы не ответили, — сказал Диего Вирт. — Мы не наткнемся на нагуаль, как лайнер «Баальбек»?
— Думаю, что орилоун знает, как обойти нагуаль. А если нет, значит, не судьба.
— Ну спасибо, отец родной, — фыркнул Диего. — Утешил!
Орилоунский спейсер продолжал пожирать пространство, набирая скорость небывалыми темпами, и уже начали сказываться эффекты приближения, а потом и пересечения границы скорости света.
Сзади звезды поредели и покраснели, впереди сгустились и поголубели. Затем небо позади стало черным, впереди же все звезды собрались в один гигантский рой, все увеличивающийся по мере того, как спейсер догонял кванты света, излучаемого задними звездами. И наконец рой впереди стал сжиматься, сиять все ярче, пока не сжался в точку, окруженную более слабым гало. А когда скорость корабля стала почти сравнимой с бегущей «струной», произошел как бы сильнейший разряд, пространство лопнуло, разорвалось, и во все стороны прянули потоки и клочья звездного огня…
Стены зала потускнели, картина космоса, проколотого «иглой» спейсера, исчезла… чтобы через мгновение появиться снова в прежнем обличье. Корабль окружало множество неярких, но крупных, в большинстве своем красных и оранжевых, звезд. Одна из них, бордово-малиновая, сияла совсем близко.
— Мы у цели, — очнулся Грехов от своих размышлений. — Шаровое скопление М13 перед вами, господа. Около шестисот холодных красных гигантов поздних классов от М до К. Прошу любить и жаловать. Ждите, нас позовут.
Ставр и Ян Тот переглянулись. Было заметно, что Тот Мудрый заинтригован, и Панкратов позавидовал его увлеченности и любопытству. Тот был исследователем до мозга костей и жил в своем мире — мире вечного зова тайны и творческого поиска.
— На таком корабле можно долететь и до границ домена, — сказал Диего Вирт дипломатично.
— Вряд ли, — возразил Ян. — Размеры домена — десять в степени миллион. Для преодоления такой бездны пространства требуются другие методы преодоления линейных расстояний.
— Ты прав, дружище, — сказал Грехов. — И такие методы существуют. Нам предстоит в этом убедиться.
Из стены вышел чужанин, сказал на своем пси-визуальном языке:
— Выходить есть возможность.
Люди встали из кресел одновременно.
* * *
С точки зрения землянина, ничего похожего на космическое сооружение они не увидели.
Спейсер висел рядом с туманно-белесой трубой диаметром в километр-два, уходящей в обе стороны в бесконечность. Труба и представляла собой загадочный «структурный стабилизатор», созданный «серыми призраками» неизвестно когда и неизвестно для каких целей.
Ставр оглянулся.
Группа землян вместе с чужанином и «вараном» автоматического склада висела рядом с орилоунским спейсером, ставшим вдвое короче по сравнению с первоначальными размерами. Видимо, преодоление более двух десятков тысяч световых лет стоило ему потери половины запасов энергии и массы.
— Попрощайтесь с ним, — сказал Грехов. — Он возвращается.
Благодаря скафандрам из «чистой энергии» казалось, что они с Панкратовым находятся в открытом космосе в обычных костюмах. Впрочем, и «пузыри» на Яне и Диего производили почти такое же впечатление. Если бы кто-нибудь из нормальных людей увидел их команду сейчас, он поверил бы в чертовщину.
— А как же мы? — спросил Ян Тот.
— Дальше мы пойдем своим ходом. Следуйте за мной.
Грехов стал отдаляться от группы, приближаясь к белесой трубе. Через минуту он превратился в точку, коснулся трубы и исчез в ней без следа. Тотчас же за ним двинулись чужанин и «варан»-склад.
— Я подозреваю, что это нечто вроде визуального эффекта стационарной «сверхструны», — сказал Ян Тот, не утративший привычки анализировать непонятные явления.
— Что и каким образом может стабилизировать «струна»? — скептически отозвался Диего Вирт. — Габриэль сказал, что это «стабилизатор структур».
Висящий сзади орилоун вдруг исчез. Домой он решил возвращаться в режиме «струны», развлекать ему больше было некого.
Ставр пожелал ему доброго пути и дал команду своему невидимому костюму начать движение.
Труба стабилизатора начала приближаться, увеличиваться в размерах, пока не превратилась в почти плоскую стену голубовато-серебристого тумана. Ставр направил себя в то место, где один за другим исчезли Грехов и чужанин, невольно задержал выдох, будто нырял в воду, и… оказался в нормальном земном помещении, похожем на зал визуального контроля какого-нибудь спейсера. Посредине стояли на полу — гравитация в зале тоже была вполне земной — Грехов, чужанин и еще один человек, оказавшийся… вторым Греховым, только одетым иначе — в серый уник со множеством кармашков и молний.
— Ага, вот они где, — раздался голос Диего, и рядом с Панкратовым появились Ян Тот и Вирт. Последовала пауза, которую со смешком прервал Диего:
— Значит, мы попали, куда надо? Вы не Сеятель случайно?
— Это инк местного обслуживания, — проворчал Грехов. — И все, что вы видите, — иллюзия уровня-5. Контрразведчик, надеюсь, понимает в этом толк.
Ставр кивнул.
— "Структурный стабилизатор" создан «серыми призраками» недавно, — продолжал Грехов, — лет сорок назад по нашему летосчислению, и служит он для контроля состояния вакуума в нашей метавселенной. «Серые призраки» тоже знали о просачивании в наш мир «вируса ФАГа» и приняли кое-какие меры.
— Ну хорошо, это действительно стабилизатор и он что-то здесь стабилизирует, но нам-то от этого какой прок? Если твой двойник — не Сеятель, знает ли он, где искать своих хозяев?
— Как вам сказать, — улыбнулся псевдо-Грехов совсем по-греховски. — И да, и нет. Думаю, что Сеятели ушли из данной метавселенной в соседний домен, а может быть, и вообще вышли за пределы Универсума, в Большую Вселенную, было у них такое намерение. Однако их можно отыскать.
— Каким образом?
— Вы находитесь внутри двенадцатимерного континуума, который можно охарактеризовать как перегиб пространств. Иначе говоря, это одновременно и канал мгновенной масс-транспортировки.
— Я был прав, — хладнокровно заметил Ян Тот. — Это полуразвернутая «сверхструна».
Двойник Грехова с интересом глянул на ученого.
— Кажется, я имею честь встретиться еще с одним из файверов?
Ян Тот хмыкнул:
— Вы имеете в виду, что я — представитель пятой волны разума? В таком случае, вы тоже один из нас?
— О нет, я лишь машина для обслуживания инфинитного канала, инк, как принято говорить у вас, но я уже имел дело с файверами и могу выделить их из толпы. Прошу ваших друзей не обижаться.
Ян Тот шагнул к псевдо-Грехову, перешел на другую пси-частоту, и Ставр перестал его слышать. Габриэль кивнул, отвечая, видимо, на вопрос, подошел к Диего и Ставру.
— Пусть поговорят, пока есть время, у них есть общие темы.
— Я не все понял насчет «пятой волны», — сказал Диего Вирт. — Что Ян хотел этим сказать?
— Что хотел, то и сказал. Он — файвер, то есть разумное существо пятого поколения сапиенс-волны в нашем домене. Его родина — Земля, предки — люди, но все равно он файвер. Другие «пятерочники» родились в других местах, они есть даже среди известных вам кайманоидов и соотечественников эмиссара Джезенкуира. Помните, «серый призрак» сказал, что в результате действий Конструкторов должна была появиться раса их прямых потомков — Инженеров, четвертая волна? Этого не произошло, но родилось множество цивилизаций типа земной, которые и стали четвертой волной разума экспансивно-агрессивного эволюционного вектора. Вот из нее и вылупится когда-нибудь более мощная, изначально толерантная пятая волна.
— Уже вылупилась, — тихо сказал Ставр.
Грехов посмотрел на него с одобрением.
— В общем-то Ян и другие — лишь первые ростки новой сапиенс-жизни, но и ты, эрм, недалек от прорыва в эту жизнь. Хотя путь твой будет извилист и горек.
— Но этот твой двойник говорил, что уже встречался с файверами, — заметил Диего. — Кого он имел в виду?
— Меня.
Ставр ожидал именно такого ответа, и все же ему стало не по себе. С другой стороны, он прекрасно понимал, что ему дается единственный реальный шанс стать файвером и пригласил его Грехов в команду, возможно, с этим расчетом. Готов ли он пойти так далеко? Ставр подумал и признался в душе самому себе: нет, не готов. На Земле его ждала Видана… и родители. И друзья… и множество неотложных дел. Может быть, потом, когда закончится эта странная Война-Игра и все определится?
— Все определится раньше, — сказал Грехов с иронично-грустной улыбкой, свободно прочитав мысль Панкратова. — Файвер — это не профессия, а состояние, определенное координатами твоей судьбы на линии Преджизнь — Жизнь — Наджизнь — Сверхжизнь. Наши координаты пока полны неопределенности Жизни. Кстати, состояние файвера вовсе не означает, что ты отринешь все человеческое и, как ангел, воспаришь в горние выси. Ян Тот, например, родился файвером; но он человек со всеми вытекающими отсюда последствиями. И эмоциями. И тоже может любить и ненавидеть.
— Что-то в этом я сомневаюсь, — проворчал Диего, склонный к прямоте. — А ты? — обратился он вдруг к чужанину.
— Мы понимать люди редкость, — ответил еще более прямо застигнутый врасплох Морион.
Габриэль засмеялся и отошел к беседующей паре.
Инк «стабилизатора» и Тот Мудрый закончили разговор и расстались, довольные друг другом.
— Я к вашим услугам, — сказал двойник Грехова, уже перенявший часть личных черт Яна. — Что вам будет угодно?
— Встретиться с Сеятелями нам угодно, — ответил Грехов. — И мы их найдем.
— Я доставлю вас до следующего перегиба у границ домена, дальше спросите дорогу у других. Прощайте.
Инк исчез, а вместе с ним исчезла и обстановка «спейсерного» зала. Команда землян и чужанин повисли в жемчужном тумане, в невесомости. Затем словно птица махнула над ними гигантским крылом, туман расползся в стороны, открывая бездну под ногами, и Дно Мира ринулось навстречу сквозь эту бездну…
Дуккха
С трудом переставляя ноги, Видана пробиралась по узкому каменному ущелью, стены которого, то пышущие жаром, то леденящие, испускающие волны жуткого холода, норовили зажать девушку, расплавить, заморозить или просто раздавить. Но она, упорно раздвигая эти стены руками и телом, шла вперед, превозмогая слабость и боль, останавливаясь только тогда, когда кожа начинала зудеть и чесаться, отваливаться кусками, обнажая твердый, в зеленых пятнистых разводах, хитиновый панцирь…
Видана резко села на кровати и замерла, глядя куда-то далеко, сквозь стены, не узнавая обстановки. Потом, поддерживаемая заботливой рукой бабки, легла, расслабилась, виновато улыбнулась.
— Сон плохой пригрезился? — проговорила Забава Боянова. — Что-нибудь со Ставром случилось?
— Нет, я к нему шла… он далеко, я это чувствую… и очень чешется кожа!
— Как же ей не чесаться, коли ты сделала себе Д-прививку. Терпи теперь. Надо же, что мужики с нами делают! И ведь каждый раз мы все равно покоряемся им. Нет, плохо природа устроена, менять законы надо.
Видана закрыла глаза. Вновь вернулась головная боль, не уничтожаемая волевым усилием, а кожа на теле зудела так, что хотелось царапать ее, рвать ногтями, снять с себя чехлом, и пусть уж действительно будет вместо нее хитиновый панцирь, лишь бы она не раздражала, не чесалась.
Забава вздохнула, подошла ближе и замерла, опустив на голову и грудь внучки ладони. Через минуту Видана почувствовала облегчение, благодарно сжала руку Бояновой, но биоперенос действовал недолго, с час, потом перестраивающийся организм девушки вновь напомнил о себе, и ничего поделать с этим было нельзя, пока не закончится процесс.
По щеке Виданы поползла слеза. Забава хотела пожурить ее, напомнить, ради чего она пошла на рискованную операцию с Д-прививкой, но вдруг поняла, что девушка плачет не от физической боли, а оттого, что вспомнила отца. У Бояновой тоже подступил комок к горлу…
В комнату заглянул только что вернувшийся Железовский, сразу наполнив собой весь дом, и обе женщины почувствовали его молчаливую любовь и нежность, никогда не выражавшиеся в словах, но излучаемые и ощущаемые даже на расстоянии.
— Как дела, дед? — попыталась улыбнуться Видана.
— Как сажа бела, — ответил Аристарх, подсаживаясь к кровати внучки. — А ты неплохо выглядишь, я ожидал увидеть мумию.
— Типун тебе на язык! — проворчала Забава, чмокнула мужа в щеку. — Вы тут поговорите, а я пока приготовлю завтрак.
— Что бы я без тебя делала! — сказала с улыбкой Видана, сжимая обеими руками громадную длань деда. — Рассказывай. Есть новости?
Аристарх понял, что она имела в виду Ставра, но сделал вид, будто речь идет о другом. У Виданы странным образом светились глаза и губы, и сердце деда сжалось от предчувствия: Д-прививка меняла не только плотность тканей, но и всю энергетику человека, а имелись подозрения, что и психику, и не было уверенности, что девушка выдержит перестройку.
Тихо «качнулась» Вселенная, передав толчок мозгу и костям черепа. В голове зазвучал Голос Пустоты:
— Никто меня не… носите зонтики… падение реальности плачет красным ветром…
— Он сошел с ума! — прошептала Видана. — Я даже чувствую, как он страдает, пытаясь сообщить нам что-то важное.
— У тебя развилась джунглевая чувствительность, — пошутил Аристарх. — Но ты, наверное, права, Голос страдает, как и все мы. Новостей хороших мало, Дана. О Грехове с командой известно лишь, что они добрались до Орилоуха. Где они сейчас, никто не знает. А у нас — ты сама видишь, что делается.
— Аристарх, к нам гости, — подала голос Забава.
Через минуту в спальню вошли трое мужчин: Прохор Панкратов, Пауль Герцог и Людвиг Баркович, и в доме сразу стало шумно и весело.
Каждый принес подарок, фрукты и вино, и даже Баркович, сбросив маску, галантно поцеловал пальцы девушки, сообщив искренне, что она обворожительна. Видана повеселела, справилась с очередным приступом боли и меланхолии и с удовольствием окунулась в атмосферу доброжелательности, шутливой пикировки и улыбок. Не хватало в этой компании только Панкратова-младшего.
Час пролетел незаметно. Говорили о чем угодно, только не о делах. Баркович рассказал, как он удил рыбу в озерах Плоти Бога на Марсе и все время вытаскивал лягушек-мутантов. Герцог поведал историю знакомства со своей будущей женой (оказывается, месяц назад он женился!), вычислившей его еще будучи десятилетней девочкой. Прохор Панкратов привел в пример своих родителей, потом себя, развеселив всех жалобами на «тиранство слабого пола». Эти разговоры подвигли Аристарха рассказать романтическую историю любви Ратибора Берестова и Анастасии Демидовой, и к ее концу за столом установилась тишина. За всеми воспоминаниями маячила загадочная фигура Габриэля Грехова, также любившего Анастасию, но сумевшего заковать свои чувства в стальные латы воли и уйти. Правда, не только у Виданы, зачарованно вслушивавшейся в рассказ, сложилось впечатление, что Грехов вернулся на Землю не в последнюю очередь из-за своей любви.
Приблизился приступ. Видана почувствовала, что начинает растворяться в тяжелом гуле, с каким через все ее тело потекла Вселенная, и вскрикнула, на мгновение увидев в черной бездне стремительно падающего вниз Ставра. Боль хлынула в глаза, в кончики ушей, в пальцы, в сердце, и девушка уже не видела, как ее перенесли на кровать, подключили к медицинскому комбайну и сделали сеанс биопереноса.
Через несколько минут она уже спала.
* * *
Большую часть времени патриархи синклита проводили теперь в бункере Железовского, опасаясь не столько за свою жизнь, сколько за сохранение их потрепанной войной организации. Все они знали, что основную тяжесть борьбы с вторжением ФАГа взяла на себя третья ступень контрразведки, «контр-3», но ни один проконсул не имел понятия, кто руководит ею, каковы ее возможности и кто на нее работает.
Железовский, конечно, догадывался о роли некоторых общих знакомых, того же Мальгрива, например, или Герцога, однако без нужды решил не искать выход на верхний эшелон руководства «контр-3», довольствуясь каналами связи с теми, кто получал прямые задания оттуда, — с Велизаром и де Сильвой.
После случая с Баренцем синклит оказался как бы в резерве. Конечно, никто не подозревал в каждом проконсуле предателя, но и предлагать серьезные дела начальники «контр-3» синклиту не могли, потому что Ярополк Баренц успел передать эмиссару ФАГа всю информацию о деятельности синклита в союзе с «контр-2». После такого провала рассчитывать на восстановление роли старейшин синклита не приходилось. И все же оставаться в стороне они не могли.
Железовский размышлял об этом, когда в бункере один за другим появились Берестов, Лабовиц, примкнувший к отряду экспертов, Пауль Герцог и Мигель де Сильва. Опознаватель, вшитый в костюм Аристарха, признал в них «настоящих» интраморфов, хотя человек-гора и сам безошибочно чувствовал друзей.
Молча поздоровались, сели за столик с обычными фруктами и напитками. Поколебавшись, Железовский присел рядом, на время выйдя из оперативного поля инка, с которым только что разрабатывал схему влияния ФАГа на события в Солнечной системе.
— Левашов встревожен, — сказал Герцог, лицо которого несколько потеряло былую жизнерадостность. — Вакуум возле Чужой стал совсем «рыхлым», амплитуда его флуктуаций возросла настолько, что радиоактивными становятся даже стабильные элементы.
— Этого следовало ожидать, — пожал плечами де Сильва. — Налицо реальное изменение закона в локальной области пространства. То же самое происходит возле Копа де Плата, причем в больших масштабах. И не помогает никакая защита, потому что от вакуума защиты нет и быть не может: он всегда внутри нас, внутри любого объекта. Чем больше размеры нагуаля, тем выше фон давления чужого закона. А нагуали растут все быстрей.
— Совет безопасности забил наконец тревогу, — сказал Ратибор Берестов. — Хотя сделать, конечно, ничего не сможет, пока у руля Совета стоит Хасан Алсаддан. Пора начинать операцию «Чистка».
— Для этого нужна координация всех наших сил, — хмыкнул Лабовиц. — А нас пока отстранили от активного участия в Войне. С кем ты пойдешь нейтрализовывать Хасана? С женщинами? С негуманоидами?
— У нас есть пара-тройка обойм…
— Этого мало, необходимо полное компьютерное, энергоинформационное и агентурное сопровождение. Новый эмиссар без этого нам носа не даст высунуть.
— Ты считаешь, что он уже в Системе?
— Наверняка. Ведь даже слепому видно, к чему ведет рост нагуалей в Системе, а все руководители высших эшелонов власти как ни в чем не бывало продолжают оптимистично заявлять о «скором прорыве в иную реальность». То есть они-то говорят правду, подразумевая победу ФАГа, но народ уверен в обратном, в «контакте с мощной цивилизацией», посыльными которой якобы являются нагуали. Разве этот факт не говорит о прямом контроле ФАГа над их умами?
Наступило короткое молчание, которое разрядил Железовский:
— Каково твое положение в секторе?
— Шаткое, — ответил Берестов. — Сколько еще продержусь, не знаю, все зависит от конкретных расчетов Шкурина.
— У меня то же самое, — добавил Мигель. — В основном я занят тем, что охраняю Левашова, делая вид, что страшно занят разработкой теории нагуалей. Эмиссар ФАГа, может быть, и догадывается, что мы уже решили загадку нагуаля, а также тайну чужан-тартариан-орилоунов, но решительных действий не предпринимает.
— Что нам дает знание тайны чужан? — спросил Лабовиц. — Да ничего. Разве что возможность бегства в их вселенную.
Начальник сектора пограничных проблем промолчал.
— Не надо унывать, — проворчал Железовский. — В этой войне выиграет в конце концов тот, кто больше знает. Пусть Универсумы воюют или играют — не суть важно — на своем уровне, но мы должны играть на своем. И выигрывать! Иначе зачем вообще мы существуем?
— Выигрыш означает такое состояние Игры, при котором она продолжаться уже не может. Кто из нас способен оценить этот момент?
— Из нас, вероятно, никто, но, я думаю, Грехов найдет такого эксперта.
— А ты не боишься, что Конструктор или кто там еще окажется большей бедой, чем ФАГ?
— Боюсь, — спокойно ответил Железовский. — Но если не поможет Конструктор, не поможет никто.
— К чему все эти гадания? — сказал Герцог, доедающий уже пятое яблоко. — Мы еще не в цейтноте и можем сделать многое. Аристарх, мы пришли обсудить одну идею.
— Погодите, у меня возникли кое-какие вопросы. Кто знает, где сейчас Баренц?
Присутствующие в бункере переглянулись.
— Никто, — констатировал Аристарх мрачно. — Странно. Его нет ни дома, ни на работе, ни вообще на Земле. Неужели ФАГ убрал его?
Я попробую поискать по своим каналам, — после молчания сказал Герцог. — Зачем он вам?
— Он мой друг…
— Бывший.
— Он мой друг, и я хотел бы поговорить с ним, прежде чем… Короче, он мне нужен. И еще вопрос: куда подевались К-мигранты и кайманоиды?
— На этот вопрос ответить легче. Две их запасные базы мы раскрыли и захватили. Реперная база гуррах пока не найдена, но есть подозрение, что она укрыта в одном из горных районов Лаокоона на Марсе. Там видели гуррах. Я планирую разведрейд в это место.
— Я с вами, если не возражаете.
Герцог кивнул:
— Не возражаю. Теперь о деле. На базе тех данных, что получили ваша жена Забава и внучка Видана, Велизар хочет провести эксперимент по управлению полем нашего северославянского эгрегора. Нужен третий угол квалитета ответственности, а также третий перципиент.
— Кто первые два?
— Велизар и Пайол Тот.
— Согласен. А почему эту честь решили предоставить мне? Разве вы сами не могли составить квалитет?
— Мы в дублирующем экипаже, Аристарх. Эксперимент опасен, и нужна подстраховка. К тому же темные эгрегоры все больше овладевают пространством, пора поставить заслон.
Лабовиц покачал головой:
— Если начнется война эгрегоров…
— То что?
— Человечество сойдет с ума! Нас ожидает эпоха дуккхи.
— Ты можешь предложить что-то иное?
— К сожалению, я не лидер своего эгрегора. Но тоже пойду с вами.
Дно мира
Его разбудили звуки музыки.
Впрочем, слово «разбудили» не совсем отражало его состояние, как и слово «музыка» — то, что он услышал. Скорее, это был «белый шум» Вселенной, который заставлял двигаться вопреки собственной воле, жадно вслушиваться в звуки, подпевать, рыдать и смеяться — так он был невыразимо сложен и прекрасен!
«Белая музыка» стихла…
Ставр очнулся, с изумлением огляделся. Его спутники осматривались по сторонам примерно с теми же чувствами, и даже Грехов выглядел заторможенным или рассеянным, прислушиваясь то ли к своим ощущениям, то ли к звукам внешнего мира.
Они стояли посреди совершенно пустого куполовидного помещения с черным полом и перламутровыми стенами. Сила тяжести здесь соответствовала земной, а источник света отсутствовал — казалось, светится сам воздух. И стояла в этом помещении такая глубокая тишина, что был слышен шум крови, бегущей по сосудам. Никому из путешественников не удалось даже в потоке Сил прощупать, что за мир скрывается за стенами купола. Во всяком случае, с первого раза у Ставра это не получилось.
— Кто-нибудь из вас представляет, где мы находимся? — поинтересовался Грехов, продолжая прислушиваться к чему-то. — Что это за место?
— Дно Мира, — сказал неунывающий Диего.
Ставр напряг силы, стараясь, чтобы этого никто не заметил, и на мгновение разорвал пелену глухой тишины и неподвижности.
— Погранзастава, — пробормотал он. — Это погранзастава «серых призраков».
— У него очень хороший пси-резерв, — одобрительно глянул на Панкратова Ян Тот, обращаясь к Грехову. — Вы не находите, мэтр?
— Посмотрим. Я на него очень рассчитываю, — сказал Габриэль с неким туманным намеком. — Судьба его блистательна и необычна, но механизм ее реализации понятен лишь Универсуму.
— Зато непонятен мне, — признался Диего Вирт. — Что за смысл ты вкладываешь в эти слова? Даже Универсум не может знать судеб своих отдельных клеток-вселенных.
— Почему? — заинтересовался Ян Тот. — Он ведь обладает полным знанием законов, используемых в той или иной метавселенной.
— Полная формализация научного знания невозможна, как и применение принципов детерминизма.
— Это по крайней мере спорно. Принципиальная невозможность полной формализации знания может быть законом только в, нашем домене, в нашей метавселенной, об остальных мы ничего не знаем.
Диего спорить не стал, хотя возражения у него были, потому что он не раз беседовал на эту тему с Греховым и знал то же, что и он.
— А почему мы не выходим? спросил он. — Или нас ждет карантин?
— Сам же сказал — это Дно Мира, — серьезно проговорил Ян Тот. — Мы у границы домена, где метрика пространства из индефинитной становится псевдоевклидовой, а то и вообще метрикой Минковского. Защита наших костюмов может не справиться с корреляцией местных законов.
— Возможно, ты прав, файвер, — вздохнул Грехов, снова посмотрев на Ставра с неопределенным интересом, словно приглашая его вмешаться в разговор. — Нам с Панкратовым придется выйти вдвоем. Ему не страшен даже дьявол, да и я… — Беглая улыбка тронула губы Габриэля.
С тихим звоном в сплошной стене купола появился прямоугольный контур. Грехов, не говоря ни слова, направился к нему, тронул стену рукой, и рука по локоть вошла в перламутровое мерцание, исчезла. Без задержки Грехов шагнул дальше, пропал. Ставр молча двинулся следом, на мгновение свет в глазах сменился тьмой, и он вышел… на вершину невысокого холма, поросшего обыкновенной зеленой травой. Отсюда открывался вид на бескрайнюю холмистую равнину, уходящую, казалось, в бесконечность. Небо над равниной казалось вполне земным, высоким, ему не хватало только солнца и облаков.
Ставр оглянулся и вздрогнул.
За небольшим каменным строением, имеющим вид старинной часовенки, из которого вышли разведчики, в километре начиналась гигантская стена! Впрочем, слово «гигантская» не отражало масштабов явления. Сложенная из огромных каменных блоков стена уходила вверх и в обе стороны — в бесконечность, как и равнина с другой стороны.
— Вот это да-а-а! — раздался сзади голос Диего. — Это скорее Стена Мира, а не Дно.
Ставр оглянулся. Диего Вирт, задрав голову, смотрел вверх, на стену. В глазах его светились восхищение, изумление и недоверие. Рядом стоял Ян Тот, философски задумчивый и спокойный.
— Что вы об этом думаете? — спросил Грехов, не оборачиваясь.
— Нас держали, чтобы успеть создать этот ландшафт, — сказал Диего. — Сеятели где-то недалеко и наблюдают за нами.
— По-моему, это иллюзия, — тихо сказал Ставр, чувствуя, что вопрос больше относится к нему. — Гипноиндукционная картина уровня-5, игровая виртуальная реальность.
— Я же говорил: он тонко чувствует изменения поля Сил, — сказал Ян Тот. — Вы правы, Панкратов. Мы видим и чувствуем не то, что находится перед нами в действительности. Это — потенциальный барьер, отделяющий наш метагалактический домен от соседнего, не позволяющий клеткам-вселенным со своими наборами констант просачиваться друг в друга. Универсум в каком-то смысле — конгломерат таких клеток, приближающийся по инвариантности к абсолютному потолку сложности систем. Отдельная метавселенная, как наша, например, не реализует всех возможных материальных структур, Универсум — реализует, но для этого ему понадобилось создать клеточную структуру своего тела, разделенную потенциальными барьерами.
— Настолько доходчиво, — засмеялся Диего, — что даже я понял. Но, может быть, это не барьер, а мембрана? Конструктор ведь когда-то сквозь него просочился.
— Конструктор сделал это неумело и едва не погиб, — сказал Грехов, покусывая сорванную травинку. — Теперь-то он, конечно, знает, как просачиваться в соседний домен. Однако нам одним это не под силу. Если Сеятели не оставили рецепта, нам дальше не пройти.
Путешественники разошлись в разные стороны по равнине, пытаясь выйти из потока гипнореальности, чтобы увидеть истинную картину мира. Неизвестно, получилось ли это у остальных, но Ставр добился лишь «мигания» ландшафта: подсознанию удавалось отстроиться от внешнего поля внушения лишь на короткое время.
Оставив эти попытки, он подошел к Грехову, сидевшему на корточках над каким-то невзрачным на вид цветком.
— Я давно хотел спросить… Это вы подсказали моему терафиму, где искать нагуаль в лесу?
— Было такое.
— А в доме тоже побывали вы?
— Надо было обезвредить микрошпиона, внедренного в твоего инка.
— Я так и понял.
Из часовни тяжело выползли чужанин и ящер НЗ.
С тихим шорохом в головах людей зажглись огненные слова-ленты чужанского пси-языка: «Нас приглашать обед беседа приятность».
— Пошли побеседуем, — согласился Грехов.
— Неужели прибыл Сеятель? — хмыкнул Диего.
— Скорее всего, с нами будет говорить инк погранзаставы.
Габриэль оказался прав, их ждал видеофантом местного инка, контролирующего данный комплекс даже не сооружений — виртуальных состояний погранзаставы. И этот «уголок природы» со Стеной на самом деле был своеобразным «дном Мира», на которое замыкался домен родной метавселенной. Если бы возможен был полет на спейсере с неограниченным запасом хода до границ домена, этот полет в любую сторону от точки старта привел бы корабль сюда, к заставе, созданной «серыми призраками».
Хозяин заставы, неотличимый внешне от человека, молодой, смуглый, черноволосый, неуловимо похожий на Грехова, ждал их в часовне, внутреннее убранство которой теперь напоминало интерьер какого-нибудь современного элитного клуба. Был предусмотрен даже кегельбан, где гости после беседы с удовольствием побросали тяжелые шары, сбивая кегли.
Расположились все, кроме чужанина, в баре, где тихо играла музыка и в такт ей менялся цветовой узор на потолке и стенах. Тоник, появившийся на столе, казался натуральным и вкусным, пирожные, горячие бутерброды и мороженое также не выглядели искусственными или миражами, и все же Ставра не покидало ощущение, что кормят их иллюзиями.
— Мне известна причина, по какой вы прибыли сюда, — начал «бармен», предложивший называть его просто Человеком. — Но прежде чем решить, стоит ли вам идти дальше, хочу предупредить о возможных последствиях вашей экспедиции.
— Мы знаем, — флегматично заметил Ян Тот.
Человек посмотрел на него с интересом.
— Кажется, я имею честь разговаривать с файвером. Очень приятно познакомиться. Люди вашего круга так редко появляются на заставе.
— Так они все-таки появляются? — поднял бровь Грехов. — Кто же, если не секрет?
— Вы…
— Я не в счет.
— За время своего дежурства я встретил лишь двоих файверов, одного землянина по имени Гаутама и гуманоида с приграничного мира Джезен.
— Да, файверы — интегральная раса, — кивнул Габриэль. — И есть в ней место даже для представителей племени эмиссара Джезенкуира, с которым мы имели честь скрестить шпаги.
— Ну, то, что здесь побывал джезеноид, понятно, — сказал Диего Вирт. — Их мир действительно где-то близко отсюда, а вот что понадобилось Будде?!
— То же, что и остальным, — пожал плечами Ян. — Захотелось заглянуть в Запределье. Уверен, Гаутама достаточно попутешествовал по родной Вселенной, прежде чем пришел сюда.
Пол и стены «бара» вдруг качнулись, снаружи через дверь просочился приглушенный грохот и треск. Люди вскочили. Человек, стоящий у стола с бокалом тоника, исчез. Грехов стремительно вышел из зала, остальные устремились за ним. Взору их предстала та же равнина, но исполосованная трещинами, со всех сторон окруженная дымящимися горами!
Постояв несколько минут, путешественники в безмолвии вернулись в «клуб», где их терпеливо ждал Человек, одетый теперь в официальную форму пограничника.
— Извините, я не предупредил. Хотя вы должны были знать. Уровень радиации чужих законов здесь гораздо выше, чем в середине домена, что порождает эффекты ложного просачивания, сужения горизонта многомерного континуума, макроквантового мерцания и появления нагуалей. Что мы и наблюдаем. А стабилизировать границу, то есть потенциальный барьер, ставший относительно «рыхлым», тонким, удается все с большим трудом. Мы, призванные контролировать процессы в домене, понемногу теряем Фохат… как бы это сказать… жизненный принцип, что ли, жизненную силу. Поэтому консультация наших создателей — Сеятелей, как вы их называете, была бы нам кстати. Мы не раз пытались вызвать их сюда, но… — Человек развел руками. — Они нас не слышат.
— Это следует понимать как отказ направить нас дальше? — осведомился Диего Вирт.
— Нет, если Сеятели не ответят, я переправлю вас через Стену барьера, но поймите… — Человек замялся. — Одни вы не сможете адекватно оценить жизнь в других доменах, регулятивы которых невозможно представить даже приблизительно. Человеческий мозг, насколько я знаю, способен воспринять и переработать не более десяти в одиннадцатой степени бит информации в секунду, а чтобы осознать многомерие, скорость обработки информации должна быть на четыре-пять порядков больше.
— Что ж, для меня это не предел, — сказал Ян Тот.
— А для остальных?
— Даже для меня, — засмеялся Диего. — Я ведь наполовину человек, наполовину инк, машина.
— О чужанине не спрашиваю, а ваш товарищ? Я чувствую скрытую силу, но понять основу не могу.
— Он эрм с резервом файвера, — ответил Грехов, мельком глянув на Ставра. — Правда, сам он своих возможностей еще полностью не осознает.
— Тогда совесть моя чиста, я отправлю вас, как только придет ответ.
— Надо бы поспешить, — сказал Диего. — Ситуация у нас дома может измениться не в нашу пользу в любой момент.
— Не волнуйтесь, Война в вашем локальном регионе еще не началась. — С этими словами Человек исчез.
— Что он хочет этим сказать? — удивился Диего.
— Время — странная штука, — философски рассудил Ян Тот. — Вероятно, спускаясь по перегибу пространств сюда, на Дно Мира, мы одновременно пронизали и несчетное количество лет в прошлое.
Диего перевел взгляд на Грехова.
— А ты что скажешь, дубль?
— Ян прав. Время — сложнейшая физико-психологическая система, «зашнурованная» сама собой и мировым континуумом. Можно сказать, что наш домен еще только родился и одновременно уже умирает как объект, исчерпавший все планы бытия. Когда-нибудь мы поговорим на эту интереснейшую тему.
Помолчали, переваривая заявление Габриэля.
— Н-да, для меня это пока сложно, — проворчал Диего. — Я сам не файвер, а всего-навсего бывший стармен-безопасник. Что же нас ждет такого необычного в другом домене? Ведь чтобы там существовали сложные формы материи, набор констант должен быть примерно таким же, как и у нас. Нет? Например, известно, что при количестве работающих измерений больше четырех в континууме не существуют аналоги звезд и планетных систем, потому что отсутствуют устойчивые атомарные конгломераты.
— Но движение материи существует и там, только мы это действительно не можем оценить. Другое дело, что наборы констант в разных клетках Универсума различаются не столь радикально. К примеру, устойчивые связанные состояния в домен-вселенных типа нашей реализуются, только если электромагнитная константа равна одной сотой. Но она остается константой и при значении в двенадцать и в восемь тысячных, что позволяет в сочетании с другими слабо измененными, по сравнению с нашими, константами создавать сложнейшие конфигурации пространства. Помните, Голос Пустоты предупреждал, что флуктуативность дельта эм не должна превышать трех-четырех ее значений? Совершенно верно, изменись эта константа так сильно — и связи пакета законов, присущих нашей метавселенной, начнут распадаться, что приведет к перестройке физических условий домена.
Снова наступило молчание, во время которого каждый оценивал кирпичики новой информации и укладывал их в здание своего личного знания.
— Зря я его не спросил, куда именно ушли Сеятели и зачем, — сказал наконец Диего, набрасываясь вдруг на еду.
— Насколько я понял из его объяснений, — Грехов пошевелил пальцами, — а мы говорили с ним и по личному каналу, пока вы беседовали, Сеятели занялись, так сказать, общей теорией Пространств Жизни. Ценности цивилизации «серых призраков» вообще практически воплощены в мышлении и познании, в созидании сложнейших, изощреннейших философских и этических систем без малейшей примеси человеческих пороков, таких, как агрессивность, ложь, жажда власти, стремление к убийству, ненависть и злоба. Именно поэтому они смогли стать Инженерами… хотя и не в нашей Вселенной. В какой-то другой. Повезет — увидим, в какой.
— Инженеры? — поднял голову от стола Диего. — Это те, кто должен был прийти на смену Архитекторам и Конструкторам у нас? Почему же они не захотели стать Инженерами в собственной метавселенной?
— Возможно, потому, что для них она не является родиной, — сказал Ян Тот. — Они — потомки тартариан, которые появились в домене на заре времени, миллиарды лет назад.
— Не слишком ли просто? — засомневался Диего.
— Относительно просто, — согласился Грехов. — Сеятели ушли искать свой дом.
— Но если наш домен — не их родина, то захотят ли они помочь нам?
— Надеюсь, что помогут. Война для них, может быть, таковой не является, но она меняет условия во всем Универсуме, и Сеятели должны отреагировать на последствия таких изменений.
— Если только эти последствия для них имеют значение, — тихо обронил Ян Тот. — Мы встревожены, потому что рушится наш дом, но для «серых призраков», как и для их предков — тартариан, чужан и орилоунов, изменение нашего континуума не является катастрофой. Они уцелеют при любом изменении законов.
— Не при любом, — качнул головой Грехов. — Если вакуум «поползет» по флуктуационной шкале вверх, возможен спонтанный разряд их континуума, энергетически более насыщенного, чем наш.
— И все же для них это не будет катастрофой, они выживут и в том мире, что придет на смену нашему, но нас в нем уже не будет.
— Прогноз, к сожалению, точен, — появился у стола Человек, который, конечно же, слышал весь разговор. — Однако будем оптимистами, друзья, мы еще не использовали все свои возможности. Отдыхайте, слуги ФАГа здесь не появятся, хотя их можно увидеть… скажем, в особые телескопы. Не хотите?
— Позже, — выразил общую мысль Грехов.
* * *
Они ждали решения инка заставы четыре дня — по своим внутренним меркам.
В «телескоп», предоставленный хозяином в распоряжение гостей — в него превращалась верхняя надстройка «часовни», — все полюбовались на систему джезеноидов — Джезен-фанталлах, двойную звезду с четырьмя искусственно созданными плоскими кольцами, вращающимися, как перстни вокруг пальца, по два вокруг каждой звезды. Планет система не имела, очевидно, джезеноиды их «разобрали» на части, чтобы построить кольца, на которые потом и переселились.
В самой системе нагуалей не оказалось, но всего в десятке световых лет от скопления джезеноидов начинался войд, полностью заросший «паутиной» Большого Ничто, смотреть на которую было интересно и жутко. «Телескоп» Сеятелей позволял видеть все ее ветви и сгущения, напоминающие морозные узоры на стекле. Кое-где хрупкие на вид «веточки» нагуаля уже вонзались в звездное скопление, ближайшее к «стене» потенциального барьера, и некоторые звезды, нанизанные на шипы Большого Ничто, напоминали взрывающиеся ракеты фейерверка, кипящие фонтаны ядерного огня, искусственно созданные «новые» звезды, сбрасывающие оболочку. Но и вдали от нагуалей происходили события, ранее невозможные с точки зрения местной физики. Константы, ответственные за эволюцию форм материи, медленно, но непрерывно изменялись. Вселенная в этом районе «корчилась» от боли и пыток чужого закона, порождая макроквантовые флуктуации вакуума вроде гигантских «мыльных пузырей» — сферических «абсолютных зеркал», причудливых искажений формы звезд, потоков странных частиц типа тахионов, объектов с отрицательной массой и плотных гравитационных облаков без центральных силовых источников.
Сотрясения ландшафта с равниной и Стеной были нечастыми, но пейзаж они каждый раз меняли радикально, хотя автоматика заставы после землетрясений все же восстанавливала прежние конфигурации рельефа, поддерживая оптимальный уровень физики в пределах своих технических возможностей. Конечно, гости понимали, что выглядит погранзастава Сеятелей, да и местный уголок домена, совершенно иначе, а «равнина», «часовня», «стена» барьера — лишь иллюзии, внушаемые им аппаратурой заставы, но бесконечный пейзаж казался таким реальным, что Ставр не преминул сходить к Стене и пощупать ее «каменную» твердь. Серо-зеленая поверхность каменного блока была пористой, шероховатой на ощупь, холодной и ощутимо плотной, но стоило нажать на нее сильнее, как рука по локоть вошла в «камень», преодолев упруго-колючее сопротивление.
Ставр сосредоточился, подключив пси-резерв, вошел в поток Сил и на мгновение увидел-почувствовал натуральную явь, действительность данного участка пространства: Стена не исчезла, но из каменной превратилась в Стену Мрака, на которой, как на гигантском плато, вырос волшебный город света. Этим городом была сетчатая структура звездных скоплений, образующая вблизи потенциального барьера, разделяющего метавселенные, красивейшие, потрясающие завершенностью форм гроздья галактик и волокнистых «пейзажей». Но существовали в этой гармонической феерии света и мрачные провалы, соединявшиеся со Стеной Мрака черными, плотными вихревыми рукавами, и похожие на хищных медуз черные образования, и просто пылевые тучи, размывающие общую панораму, и грандиозные ветвистые ультрачерные молнии, то ли вонзающиеся в Стену из глубин домена, то ли порожденные самой Стеной. Звездный ландшафт возле них искривлялся, искажал очертания, плыл и распадался на косые полосы затухающего огня, на искры и дымящиеся «угли».
Складка «сверхструны» — перегиб пространств, — созданная Сеятелями, была и здесь видна перламутрово светящейся трубой, одним концом уходящей в бесконечность, а вторым вонзающейся в Стену Мрака, в Дно Мира…
Наваждение прошло. Ставр снова стоял на песчаном холме у Стены, лицо его овевал свежий ветер с равнины. Рядом стоял Человек и рассматривал его прозрачными умными глазами.
— По-моему, вы рискнули выйти за пузырь индуцированной реальности, файвер. Что вам удалось увидеть, если не секрет?
— Граничное взаимодействие, — помедлив, сказал Ставр. Вспомнил любимые сказки: «Тут все в одно место скучено: заветы прошлого, и яд настоящего, и загадки будущего».
Человек усмехнулся.
— Вы абсолютно правы, воин. Мы ждали только вашего взгляда на реальность, это все, — он широко повел рукой, — тест на готовность к следующему шагу. Вы тест прошли, поздравляю.
Ставр, не спуская глаз с хозяина заставы, отступил на несколько метров, коснулся машинально ладонью Стены. И вдруг стремительно покраснел, понимая все недосказанное Человеком. Не стоило спрашивать, прошли ли тест его друзья.
Человек кивнул.
— Пойдемте, нас ждут.
И снова Ставр понял его, хотя не удержался от вопроса:
— Сеятели?
Ответом был слоган, непереводимый на человеческий язык, но сопровождаемый вполне человеческим одобрением.
Рядом оказались все члены команды, молча выразили свое отношение к случившемуся: Ян похлопал Ставра по плечу, Диего улыбнулся, Грехов просто кивнул.
— Пора прощаться, мы и так задержались.
— К-как прощаться? — не понял Ставр.
— Мне пора возвращаться домой. Не переживай. — Экзоморф хмуро улыбнулся. — Я оставлю замену, свое второе "я", ничем не отличимое от первого. — Он вдруг раздвоился, и оба Греховых одинаковым жестом вскинули вверх кулак.
— До встречи на Земле. — Один из них посмотрел на Человека, и оба они исчезли. Второй Грехов задумчиво разглядывал Ставра, медленно приходившего в себя.
— Ничего, файвер, и ты научишься многократному дублированию, запасы у тебя есть. Кстати, учти, что Диего и Ян — тоже «половинки». Оба остались на Земле, а это — двойники. Надеюсь, ты не слишком расстроишься от этого известия?
— В зобу дыханье сперло, — сказал Ставр в том же тоне, — Заранее предупреждать надо, а то я уже начал подозревать в вас «переодетых» агентов ФАГа.
— Он мне нравится, — сказал Ян Тот.
Другая Вселенная
Бросок по «суперструне», выводящей команду путешественников за пределы домена в соседнюю метавселенную, ничем Ставру не запомнился. Во время перехода отключилось не только сознание, но и вся сфера паранормальных чувств, поэтому показалось — прошел всего один миг, в глазах потемнело, и тут же зрение восстановилось вновь. И хотя помещение, в котором «воскресли» путешественники, ничем не отличалось от прежнего: тот же купол с перламутровым мерцанием стен, тот же черный пол, тишина, — все сразу поняли, что они в другом мире. Ощущения у всех были, конечно, субъективными, отличающимися нюансами в зависимости от настроения, опыта, знаний, однако тонкий «запах» инородности, просачивающийся под купол, почуяли все.
— Приветствую вас в моей обители, странники, — раздался медленный, раскатистый, звучный пси-голос. — Надеюсь, переход прошел без личностных потерь?
— Переход прошел нормально, — ответил Грехов-два. — С кем имеем честь разговаривать?
— Я инк погранзаставы Ньюреаль, можете называть меня Ньюменом. А вы, насколько мне известно, файверы из пограничного домена, откуда пришли и мои создатели. Я также знаю о цели визита и уже послал донесение по трансгрессу о вашем желании встретиться с Инженерами. То бишь Сеятелями, как вы их называете. Об их ответе я сразу вас извещу: Ваши пожелания?
— Осмотреться, — флегматично отозвался «второй» Ян Тот. Впрочем, для Ставра спутники остались прежними, так как ничем не отличались от своих прототипов, и он продолжал звать их, как и прежде.
— Нет ничего проще. Как информационно-адаптирующее устройство я весь к вашим услугам. Если желаете, предоставлю каждому отдельный канал или консорт-линию, но базисное знание можно получить и в приватной беседе.
— Пожалуй, я бы пообедал, — сказал Диего Вирт. — Может быть, составите компанию?
Ставр недоуменно взглянул на Диего, и Грехов хладнокровно пояснил, перейдя на личную пси-волну:
— Диего — человек из плоти и крови, так что не удивляйся. Хотя, конечно, искусственник, слегка усовершенствованный генинженерами по его же просьбе. Относись к нему потеплее, он чувствует все не хуже нас с тобой.
— Интерьер земного ресторана, будьте добры, — сказал Габриэль вслух. — И присоединяйтесь к нам, побеседуем.
Ян Тот хотел было возразить, но Грехов его опередил:
— Ян, вы вольны поступать так, как сочтете нужным. Если не хотите есть, включайтесь в местную информсеть и работайте.
В то же мгновение Тот Мудрый исчез. Видимо, он общался с инком заставы на другой частоте и уже заказал, «отдельный кабинет». Вслед за ним исчез и чужанин, не нуждающийся в застолье земного типа.
Ставру тоже хотелось подключиться к информационному каналу напрямую, но он пересилил себя, понимая, что у Ньюмена, как и у Грехова, есть какие-то свои резоны посидеть за столом и «побеседовать».
Через несколько секунд появилась обстановка земного кафе, вернее, отдельного модуля с цветомузыкальным сопровождением, удобными креслами и низким столиком с шампанским и десятком напитков. Музыка, звучавшая в помещении, напомнила Ставру ту, что он слышал на Орилоухе. Невыразимо сладкая, прекрасная и зовущая, она очаровывала и погружала в транс, кружила голову и возбуждала букет непередаваемых эмоций. Это была «белая музыка», выражающая бездну чужих пространств, доступная лишь тем, чья эмоциональная сфера не ограничивалась пятью-шестью чувствами.
Инк заставы возник за столом в облике обыкновенного землянина, черты которого напоминали всех гостей сразу. Оглядел компанию, приветливо развел руками и откупорил бутылку шампанского.
— За встречу в новой реальности, друзья!
— Давно я не пил шампанского, — проворчал Диего Вирт, поднимая свой фужер. — За преодоление!
Шампанское было великолепным, и все же Ставру снова показалось, что пили они другой напиток, а все, что видел глаз и чувствовало тело, — лишь прекрасно созданная псевдореальность.
— По-моему, в вашей вселенной я еще не бывал, — небрежно сказал Грехов. — Иначе запомнил бы вас. Но и Конструктор здесь тоже не проходил, насколько я понимаю.
— Не проходил, к сожалению, — подтвердил Ньюмен. — Но я, конечно же, знаю, кто он и как появился на свет. Он ушел так далеко, что даже мои создатели не знают, где его искать. Знает лишь один… э-э… «серый призрак», тот, который ушел вместе с ним, но он до сих пор не вернулся.
Грехов опечалился. Ставр смотрел на него с некоторым недоумением: Габриэль явно играл, демонстрируя чувства, которых никогда раньше не показывал ни при каких обстоятельствах. Зачем это ему понадобилось, оставалось только гадать.
— Я надеялся, что Сеятель уже вернулся. Нам очень нужна его помощь.
Ньюмен кивнул.
— Понимаю, не спешите, что-нибудь придумаем. А как получилось, что вы расстались с Конструктором?
— Первыми не выдержали К-мигранты. Конструктор высадил их на одной из таких же, как ваша, погранзастав, но в другом домене, откуда они могли вернуться в нашу метавселенную самостоятельно. Но на них, очевидно, вышел местный эмиссар ФАГа и… — Габриэль сделал глоток шампанского, посмотрел сквозь фужер на собеседника. — Это тема отдельного разбирательства. К-мигранты вернулись на Землю, но уже в качестве агентов ФАГа. Потом попросился назад чужанин, чья оболочка — слой его пространства жизни — истощила все запасы энергии. Мне пришлось его сопровождать. К тому времени мы забрались в такие дебри доменов Универсума, что выбраться в свою вселенную без помощи чужанин бы не смог… да и со мной вместе тоже. Сеятель сопроводил нас до «нервного канала» Универсума, пронизывающего все клетки-домены, но куда ушел потом, я не знаю.
— Он мог догнать Конструктора, — кивнул инк заставы. — А мог и сам отправиться путешествовать. Он был выдающимся чело… э-э… существом с очень большим энергоинформационным и этическим запасом. Среди людей таких называют гениями. Ну хорошо, вы вернулись. И как же вы оцениваете условия существования в других метавселенных — клетках Универсума?
— Мои оценки и сравнения достаточно субъективны, но все же я пришел к выводу, что наилучшая из вселенных та, которая заставляет преодолевать препятствия, где выживание возможно, но не слишком легко. Больше всего подходит к данному определению моя родная метавселенная, остальные, где я побывал, реализуют иные принципы, и жить там я бы не хотел. Одна из них, например, достигла абсолютной симметрии формальных законов, что, естественно, привело к существенному сокращению разнообразия структур и стагнации развития. В другой местные Архитекторы-Конструкторы-Инженеры создали нечто вроде рая, где жить очень легко, но не очень-то хочется, и в результате там и без вмешательства Фундаментального Агрессора наступил аксиологический коллапс.
Грехов помолчал. Ньюмен подождал продолжения, потом осторожно спросил:
— Не хотите ли вы сказать, что Универсум… болен?
Габриэль бросил на него пронзительный взгляд.
— Вас это… беспокоит?
— Не меня, моих создателей.
— Пожалуй, тревога их имеет основания, хотя делать выводы на основе трех-четырех посещений других доменов некорректно. Я думаю, если бы вернулся Сеятель, он смог бы развеять наши сомнения. В каждом домене ФАГ действует по-разному, но суть при этом остается одна — изменение закона! Может быть, вообще пришла пора перемен, и ФАГ — лишь отражение этого нового, на уровне всего Универсума, закона?
— Вы делаете очень интересные предположения, — вежливо улыбнулся Ньюмен. — Теперь я не удивляюсь, почему Сеятель дружил с вами. Гении быстро находят общий язык, даже если они принадлежат к разным расам. Ну а что вы думаете о войне, развязанной ФАГом в вашем домене?
— Я не называю этот процесс войной, хотя для человечества он выглядит именно так. Всякая война подразумевает борьбу Света против Тьмы или Добра против Зла. Но, во-первых, Свет — лишь вид Тьмы! А во-вторых, что такое Добро и Зло в масштабе Универсума? Всей Вселенной? По какому критерию их можно разделить? Мы даже на Земле не смогли определить абсолют Добра, что же говорить о масштабах несравнимо больших? Как-то, лет двести назад, люди решили уничтожить комаров, клещей и прочих кровососущих, мешающих жить. Но вместе с комарами тут же исчезли — вымерли! — десятки видов птиц и животных, которых люди убивать вроде бы и не хотели.
— Я понял вашу мысль. В вашем домене ФАГ начал уничтожать «комаров»… так?
— Не совсем, все гораздо сложнее, уровней вмешательства ФАГа — около десятка, но как один из аспектов Войны «борьба с комарами» имеет место. И я, естественно, на их стороне. А разве в вашей вселенной ФАГ не проявил себя как реорганизующая, отменяющая местные законы сила?
— Он пытался расщепить время, хотя в нашем мире оно и так трехмерно. Однако Сеятели, ставшие Инженерами местной вселенной, не дали ему развернуться. Правда, моим создателям пришлось самим изменять внутренние законы и встраивать во вселенную «амортизаторы зла», смягчающие любое внешнее вмешательство. И все же ваш взгляд на вещи очень близок идее Инженеров: пришла Пора Перемен. Да, вероятно, ФАГ объективно существует и где-то успешно проводит в жизнь свои стратигемы, как Игрок, равный по мощи Универсуму, но он не является носителем зла, каким стал в представлении многих ваших соотечественников. К тому же Игра между Универсумом и ФАГом ведется очень давно, миллиарды лет, изредка достигая пика перестройки вселенных, но никто никогда не называл ее Войной.
— Погодите, у меня кровь стынет в жилах, — сказал Ставр, не свода потемневших глаз с лица Ньюмена. — Вы хотите сказать, что после достижения очередного коллапса игровых отношений… вселенные перестраиваются? Не может быть!
— Фома Неверующий, — засмеялся Диего Вирт. — Как сказал очень древний мудрец: «Ничего не происходит без причины. Чего не может быть, того и не бывает. Если же что-то случается, значит, это возможно».
— Кажется, он понял, — кивнул на Панкратова благожелательно настроенный хозяин заставы.
— Что же ты понял? — поднял брови Диего.
— Не может быть! — повторил Ставр, поражаясь простоте своей догадки. — Значит, и Архитекторы, и Конструкторы перестраивали наш домен не по своей воле, а в соответствии с концепцией… Игры?
— Примерно так, эрм. До появления человека ваша метавселенная изменялась дважды — Архитекторами и Конструкторами, пришла пора новых перемен.
Ставр настолько был оглушен новостью, что не скрывал этого.
— Тогда зачем все это? Наша возня… борьба… война с ФАГом?.. Все равно мир изменится — что под влиянием ФАГа, что под воздействием других сил, тех же Сеятелей. Человечество не уцелеет ни в том, ни в другом случае.
— И все же будет лучше, если мы поучаствуем в процессе преобразований, — мягко сказал Грехов. — Существует закон, который игнорирует ФАГ: абсолютно правильная этика отождествляется с классом решений, динамически оптимальных. И Архитекторы, и Конструкторы действовали в рамках этого закона, подгоняя параметры существования домена под необходимые для нормального развития условия жизни всего Универсума. Если этого ФАГ не учтет, домен-клетка станет Универсуму не нужен, как неизлечимо больной орган, и будет отторгнут. Вот почему наша… Война останется для нас войной со всеми вытекающими последствиями, и мы должны ее выиграть… или уйти в небытие.
— Такие случаи уже бывали? — спросил Диего, ничуть не встревоженный нарисованными перспективами.
— Много раз, — ответил Ньюмен. — Именно поэтому Универсум потерял некоторую вероятностную свободу мотиваций при определении концепций выигрыша в каждом конкретном случае, то есть в каждой своей клетке-вселенной. О человеке в этой ситуации мы бы сказали, что у него температура.
— Воспалительный процесс, — подсказал Диего.
Инк заставы посмотрел на него, но продолжать не стал.
— У вас ко мне лично нет вопросов?
— Расскажите о своей вселенной. — Диего сделал вид, что не заметил взгляда. — Я человек простой, масштабы, уровни, цели Универсума меня не волнуют, однако оценить условия жизни в домене я, наверное, смогу.
— Нет ничего проще, — принял тон Ньюмен. — Пространство нашей метавселенной имеет дробную размерность — три и четырнадцать сотых, из-за чего фигурами равновесия являются фракталы. Звезд и планет, подобных
Солнцу и Земле, нет, хотя атомы и молекулы существуют. Но это не знакомые вам протоны, нейтроны, электроны и другие частицы, а возбужденные состояния местного вакуума, представляющие для нашей вселенной элементарные «кирпичики» мироздания. Зато устойчивых изотопов — конфигураций местных «протонов» и «нейтронов» — существует больше, чем в вашем мире. Время здесь тоже имеет дробную размерность, что наглядно человеку Земли представить невозможно. Процесс эволюции напоминает в нашем мире синтез и распад одновременно, расщепление и слияние струек воды с «разным временем». Фигура симметрии из-за этих эффектов — нечто вроде трезубца с шипами разной длины.
— Очень любопытно, — оживился Диего. — Возле нагуалей в нашем мире появились эдакие трехголовые «змеи-горынычи», уж не аппараты ли Сеятелей?
— Возможно, — улыбнулся Ньюмен. — Хотя я лично ничего об этом не знаю. Хотите увидеть, как выглядит наш космос?
Ответом было общее молчаливое согласие.
Интерьер земного бара исчез, компания ненадолго оказалась в темноте, а потом со всех сторон проступила удивительная картина: тысячи, миллионы пушистых ажурных шаров сверкали вокруг, как необычные новогодние елки, украшенные гирляндами огней!
Форма «елок» не везде была идеально круглой, но их ветви образовывали нечто вроде перекати-поля, сгустка травы или мха, кончики которого и светились разноцветными огнями, создавая впечатление «включенного освещения».
Некоторые из «елок» были очень большими и невероятно сложными, хотя можно было заметить, что их веточки не пересекаются, действительно напоминая геометрическую загадку — фрактал, но встречались и вовсе простые «кустики» — из трех-четырех веточек. Это были новорожденные «звездопланеты» здешней вселенной. Концы их светились потому, что из местного вакуума шла реакция синтеза плоти «звездопланет». Они по сути и были «звездами», источниками тепла, света, энергии, а «планетой» становилась уже остывшая «веточка», при определенных условиях дающая жизнь удивительным существам, в том числе и разумным.
Космос здешней вселенной не был темным, потому что его вакуум не был континуумом с наинизшим уровнем энергии, — он искрил, флуктуировал, постоянно рождал новые «кусты звездопланет», многие из которых тут же гасли. Вселенная мерцала, вспыхивала, бликовала, пускала зайчики в глаза, пенилась, взрывалась и гасла, и любоваться этим многокрасочным вечным фейерверком можно было бесконечно…
— Да-а! — с шумом выдохнул Диего Вирт через несколько минут. — Жить здесь весело!
Картина космоса Сеятелей исчезла. Люди снова оказались сидящими в креслах за столом в окружении вполне земных вещей. Правда, к ним теперь прибавился Ян Тот. Поприветствовал всех бокалом с ярко-оранжевой жидкостью.
— Не скучаете?
— Здесь не заскучаешь, — ответил Диего, поднимая свой бокал с шампанским.
Грехов смотрел на Тота с неопределенным интересом, и Ян ответил на его невысказанный вопрос:
— Ваш приятель сюда не возвращался. — Тот имел в виду «серого призрака», с которым Грехов отправлялся в путь «верхом» на Конструкторе. — Он поставил себе задачу: найти родную метавселенную, где они родились, откуда их предки — тартариане были катапультированы и внедрены в нашу.
— А если он до сих пор не вернулся, — закончил Диего, — то не нашел. В таком случае придется распрощаться с идеей встречи с ним, а заодно и с надеждой на помощь.
— Не совсем так, — возразил Ньюмен. — Я устрою вам встречу с одним из моих создателей, а вы уж доказывайте ему важность ваших целей.
— Спасибо, этого достаточно, — кивнул Грехов. — Сколько вам потребуется… — Он не договорил.
Ставру вдруг показалось, что черная лапа сжала ему голову, тут же отпустила, но, исчезая, попутно искривила пространство вокруг, создала волну леденящего ветра.
Инк заставы исчез. Какая-то сила продолжала колебать пространство, размывать знакомые контуры объектов, затуманивать сознание.
— Что, черт возьми, здесь про… — начал Диего, вскакивая.
Ставр, прислушиваясь к своим ощущениям, понял первым:
— Может, я и ошибаюсь, но это — погоня!
— Ты прав, эрм, — медленно проговорил Грехов, становясь полупрозрачным. — Нас настигла погоня второго рода… А я надеялся, что мы ушли тихо. — Он посмотрел на Диего. — Тебе это ни о чем не говорит?
Диего Вирт сжал руки в кулаки:
— Странно все это… если не сказать больше. Неужели они добрались до моего первого "я"?
— Увы, так оно, скорее всего, и есть. Хотя не понимаю, как я-первый допустил это.
— А может быть, за нами следили?
— И это возможно. Факт остается фактом: нас настигли.
— Будем уходить на цыпочках?
— Как раз наоборот, устроим шум. Пусть Игрок убедится, что мы все вместе и продолжаем путь.
Рядом возникла живая глыба Мориона.
«Враг вползать… решение успеть… делать отпор?»
— Что значит — погоня «второго рода»? — спросил Ставр.
— Пси, — ответил Грехов. — Эмиссар ФАГа, отвечающий за весь наш домен, пустил по следу «пси-собак». Но поле Сил этой вселенной ему не подчиняется… как и нам, впрочем. Зато у нас есть шанс его остановить.
— Зачем надо поднимать шум, если мы можем уйти незаметно?
— ФАГ не должен догадываться, что мы начали играть с ним по своим правилам.
— Не понимаю.
— А ты подумай на досуге, зачем в Системе остались наши первые "я", — сказал Ян Тот. — И давайте поспешим с ответом, иначе наша реакция покажется кое-кому подозрительной.
Ставр понял подсказку сразу: Грехов и Тот остались, чтобы помочь выжить землянам.
* * *
Боя с просочившимися на заставу «пси-собаками» эмиссара не получилось.
«Собака» была одна — настоящий пси-дракон, вылезший из-за произвольно открывшейся «заслонки» в мигающем тоннеле «сверхструны», который соединял метавселенные. Пока он осматривался в незнакомом мире и вынюхивал беглецов, инк заставы, не уступающий в скорости мышления «серым призракам», хотя и не стал вмешиваться в события, но создал своеобразный подвал, куда и соскользнул «пси-дракон».
Команда Грехова могла его просто уничтожить, загнать в «бутылку» с размерами элементарной частицы, но этой задачи она себе не ставила, затеяв хорошо разыгранный спектакль отчаянной атаки. Пси-фантом ФАГа не выдержал нападения и, ворча и огрызаясь, уполз в переходный тамбур «сверхструны», все еще открытой в обе стороны. Ньюмен с удовольствием выдавил его за барьер, разделяющий метавселенные, как пасту из тюбика, и закрыл «заслонку».
После этого инцидента люди несколько часов отдыхали, кто как хотел. Ян Тот и чужанин Морион снова удалились, подсоединившись к информационным каналам заставы, Грехов тоже куда-то выходил, появлялся, опять уходил, а Ставр и Диего, потренировавшись около часа в прекрасном спортзале, понежились в сауне до полного расслабления, пообедали и побеседовали, найдя общие темы.
Диего рассказал о своем последнем рейде на планету Эниф, родину стражей и скалогрызов, где едва не погиб. То есть он там и погиб — как человек, но остался жить как личность, хотя и в облике машины, инка. Ставр же в ответ поведал свою историю с исследованием Тартара, как он стал контрразведчиком и начал работать «двойным агентом». Они посмеялись над этим обстоятельством, а потом погрустнели, вспомнив павших в странной Войне, затеянной Фундаментальным Агрессором: Степана Погорилого, отца Виданы Веселина Железовского, старейшин синклита, пограничников и безопасников, родных и близких.
Позже к беседующим присоединился Ян Тот, хотя он больше слушал, чем говорил.
А потом на заставе появился «серый призрак», один из Инженеров, кем стали в этой метавселенной бывшие Сеятели.
Появился он без всяких эффектов и «пространствотрясений» — просто возник рядом с сидящими людьми, похожий на обычного человека в сером унике, подтянутый, молодой, обаятельный, кареглазый, с шапкой вьющихся русых волос. Ставр поначалу даже не понял, кто перед ними, показалось — вернулся инк заставы. Но стоило заглянуть в глаза незнакомца, в которых горел огонь Величавого Терпения, как становилось понятным, что этот человек здесь — хозяин!
— Добрый день, — учтиво сказал незнакомец. — Мое имя невозможно адекватно перевести на человеческий язык, но для определенности зовите меня Иерархом Пути, в какой-то мере это будет соответствовать одной из граней моей деятельности. Кто и от имени кого уполномочен вести переговоры?
— Я, — сказал появившийся мгновением позже Грехов. — От имени друзей, доверивших мне эту миссию.
— Мы помним вас, Габриэль Грехов, — сказал Иерарх Пути, поклонился. — Вы мало изменились с момента нашего знакомства. Я посвящен в события, подвигшие вас тронуться в столь неординарный поход. Но для того, чтобы решить, чем мы можем помочь вам, необходимы аргументы. Этическая ценность данного шага пока представляется нам сомнительной.
— Нас предупредили о возможности отказа.
— Присядем. — «Серый призрак» кивнул на появившиеся два кресла рядом с креслами Яна и Ставра. — Не торопитесь с формулировкой ваших доказательств, пока я — на линии ожидания, время, которое мы затратим на переговоры, для внешнего мира не существует. Итак, цель вашего поиска.
— Нейтрализация влияния Фундаментального Агрессора — по нашей терминологии, или Игрока, на родную метавселенную. Без помощи извне мы не справимся, хотя, по сути, многие из нас являются зародышами будущих Инженеров.
— Файверы, — задумчиво проговорил Иерарх Пути. — Интегральная раса. Эта история нам известна. В вашем домене не произошла смена творцов по линии Архитекторы-Конструкторы-Инженеры, и даже мы не решились заменить последних… по многим причинам, не имеющим значения для данной беседы. Ну, хорошо, допустим, вы уничтожите посланников ФАГа и следы их пребывания в домене, но знаете ли вы, что независимо от этого пришла Пора Перемен? Вселенная уже никогда не будет такой, какой была.
— Знаем, — твердо сказал Грехов.
— И все же решение судьбы Игрока — не цель. Даже спасение человечества и других цивилизаций в вашей метавселенной не является абсолютной этически выверенной ценностью для игроков такого уровня, как Универсум и Логос… ну, или ФАГ. Да, для вас это, возможно, Война, жестокая и беспощадная, на выживание, но для них — интереснейшая, захватывающая, многовариантная Игра со всеми вытекающими последствиями. Любая ценность предполагает иерархию целей и градацию трудностей на пути к их достижению. Если вас, отдельных представителей человечества, я могу понять, то человечество как целое — нет! Там, где все можно получить целиком и сразу, ничто не имеет ценности, в том числе и сама жизнь, а именно это и происходит на Земле с вами, людьми. Почему бы вам не взглянуть на проблему Войны-Игры с другой стороны? С той, что Игра призвана переоценить ценности, изменить ориентацию большинства людей, и потому она — безусловно полезна?
— Может быть. — Грехов остался спокоен. — Но это — лишь точка зрения стороннего наблюдателя. Для нас жизнь имеет не абсолютную, но все же огромную ценность, и мы, естественно, будем стремиться ее сохранить. Человечество уже подошло к реализации технологий следующего уровня, преследующих уже не материальные, а духовные цели, но если Войну не остановить, мы уже не успеем выйти на другую ступень, перейти из биологического вида в культуротворящий.
— Что ж, допустим, я приму этот аргумент, хотя он аксиологически слаб. Мы не верим в адаптивность человеческой популяции, несмотря на то, что она и способна рождать файверов. Для того чтобы выжить в чужой Игре, человечеству необходимо срочно создавать технологию этической нейтрализации межчеловеческих отношений, рассчитать «амортизаторы зла», изменить биологию, и так далее, и так далее. Вы уверены, что это возможно?
Ставр с ужасом, затаив дыхание, ждал ответа Габриэля, как и Диего Вирт, но ответил не Грехов, а Ян Тот:
— Это возможно.
Иерарх Пути с тем же задумчивым выражением лица взвесил Яна, кивнул:
— Похоже, вы знаете, о чем говорите. В какой степени вам доступен футур-анализ?
— До предела насыщения с удвоением кванта на каждые десять квантов времени.
— В таком случае вы должны знать, чем закончится Игра в вашем домене.
— Конечно, мы знаем, — сказал Ян Тот с беглой улыбкой. — Я знаю даже то, что вы согласитесь помочь.
Иерарх Пути изобразил ответную улыбку.
— Видящие суть вещей даже среди файверов встречаются нечасто. Но вернемся к сути проблемы. Вы меня пока не убедили. Почему я или другой Инженер в совершенно чужой метавселенной должны спасать человечество, к которому мы, мягко говоря, равнодушны? В такой технологически ориентированной культуре, как земная цивилизация или культура гуррах, изменчивость условий жизни нарастает по экспоненте, что далеко не безразлично для обычаев и морали. Пример — цивилизация джезеноидов. Скорость изменений ее социума превысила некий предел, появились непреодолимые помехи на пути социального наследования норм и моральных принципов: нормы родителей оказались анахроничными и неприменимыми в ситуации, которую застали дети, — и социальный дрейф ценностей привел к вырождению цивилизации. Без войн и вмешательства извне. То же самое ждет и человечество.
— Не совсем, — качнул головой Ян Тот. — То есть в принципе — да, процесс почти необратим, но шанс есть. И шанс этот — вы правильно сказали только что — Игра. Мы не просим у вас оружия или материальной помощи для борьбы с ФАГом, нам нужен Метод, Принцип, Закон, с помощью которого можно на некоторое время стабилизировать игровую ситуацию в нашей метавселенной, очистить ее от «шлаков» и «примесей», привнесенных извне локальными изменениями законов. Дальше мы пойдем сами.
Ян Тот подмигнул Ставру, не сводящему с него глаз, залпом выпил бокал тоника.
— Понимаете, с точки зрения человека любая игра — процесс столь же увлекательный, как познание и созидание. Для вас значимой целью может быть познание, для нас — игра, пусть и на низком уровне, уровне домена. Однако не посвятил ли себя этой же цели и Универсум?
Иерарх Пути откинулся в кресле, оценивающе глядя на Тота Мудрого, повернул голову к Грехову.
— Вы правы, созидание и познание — действительно процессы увлекательные и бесконечные, но этот молодой человек тоже прав: Игра, может быть, еще более увлекательное дело, если ею очарован даже Универсум. Хотя тезис этот спорен и неочевиден, тем более что есть мнение — Универсум болен…
— Температурит, — вставил Диего.
— У вас все? — спросил бывший «серый призрак».
— Маленькая добавка, — хладнокровно сказал Грехов. — Наш общий друг Сеятель ушел с Конструктором не для того, чтобы любоваться красотами метавселенных, «клеток» Универсума, а в поисках вашей настоящей родины. Ведь ни наш домен, ни этот, где вы остановились, не являются домом, где жили ваши предки. Не так ли?
Иерарх Пути встал, поклонился.
— Вы нас убедили. Через некоторое время мы отправимся на поиски нашего соотечественника и вашего друга. О трудностях похода распространяться не буду, вы должны были их предусмотреть. — И хозяин заставы исчез.
— Что он хотел сказать? — проворчал Диего Вирт, наливая себе полный бокал шампанского.
— Что мы можем не вернуться, — сказал Ян Тот.
И все одновременно посмотрели на молчавшего Грехова. Лицо Габриэля было неподвижно, однако всем вдруг стало неуютно.
— Я очень надеюсь, — тихо проговорил экзоморф, — что мы вернемся… Что мы вернемся в то же время и в ту же Вселенную…
Возвращение в полночь
Это была последняя остановка перед решающим броском в Неизвестность.
Они гнались за ушедшим Конструктором уже много дней или даже месяцев — по внутреннему отсчету времени, прошли сотни доменов-метавселенных, где останавливался Конструктор, ужасались и восхищались невиданным устройством местных космосов, много раз теряли сознание от перегрузок — не гравитационных, силовых, а психоинформационных, но шли и шли вперед, понимая, что шансов у них не будет, если Иерарх Пути по какой-либо причине откажется следовать дальше. Тем более не хотелось давать ему повод жалобами на ухудшение физического состояния или вообще на невозможность жить в предлагаемых условиях похода. Даже Ставр, «откорректированный» Д-прививкой и способный длительное время обходиться без воды, пищи и воздуха, готов был сдаться, отступить или хотя бы сделать передышку, но терпел, потому что терпели все, в том числе и не слишком с виду готовый к нагрузкам Ян Тот.
Конечно, шли они не своим ходом, а как бы составляли экипаж спейсера, коим стал Иерарх Пути, принявший форму, да и суть «серого призрака». Иерарх не баловал их комфортом, предоставив лишь самое необходимое: защиту, совершенную видеосистему, адаптирующую изображение попадавшихся объектов для восприятия человеческим зрением, минимум удобств для отправления физиологических потребностей. Питались члены экипажа из НЗ своего продуктового автомата и пили свою воду, умывались лишь раз в сутки, не помышляя о душах, саунах и речных просторах.
Лучше всех переносил тяготы путешествия чужанин. Иерарху Пути он приходился кем-то вроде прадеда или, вернее, целого «прайда дедов», но главное, что он был защищен от любых перегрузок слоем своего пространства; принявшего форму каменной глыбы под воздействием сил тяготения и законов физики чужого для него мира.
Чем руководствовался «серый призрак» в выборе траектории полета, не знал никто из его пассажиров. Однако расчет его или «нюх» был безошибочен, ни разу еще он не промахнулся, попадая именно в те метавселенные, где побывал Конструктор, а вместе с ним и Сеятель. Что искал сам Конструктор, оставалось загадкой, очевидно, и для Иерарха Пути, как нельзя точно соответствующего своему имени. Ставр даже подозревал, что Иерарх взял себе его в предчувствии похода, приняв решение отправиться на поиски своего товарища задолго до появления команды землян и уж явно до того, как он заставил их «убеждать» себя в целесообразности этого шага.
Во время полета Иерарх практически не беседовал с людьми, ограничиваясь редкими репликами или коротко отвечая на вопросы членов команды. Остановившись на этот раз и показав панораму местного космоса («звезды» здесь напоминали перья и вихри огня, «планеты» — потоки и тоже вихри текучей субстанции, и вообще этот «космос» кипел, крутился, стрелял смерчами, взрывался и горел), он вдруг произнес странное двустишие:
Вечность, безмятежна и светла,
на распутье звездном замерла.
Медленно приходящие в себя люди удивленно переглянулись, узнав стихи Борхеса. Иерарх Пути, не появляясь визуально, передал им слоган усталой улыбки:
— Файверы, у нас остался всего один шанс из миллиона, что мы догоним ваших друзей. Мы практически подошли к границе тела Универсума, к его, так сказать, «коже». Еще один слой — и дальше начнется Большая Вселенная. Похоже, я понял, куда стремился Конструктор — в Запределье, в Большую Вселенную. Но цели его мне неведомы. Если Сеятель ушел вместе с ним, помочь вам я не смогу.
— Мы все понимаем. Вы и так сделали все возможное и невозможное, — ответил Грехов. — Делайте, что считаете необходимым. Два вопроса можно?
— Извольте.
— Каким образом вы ориентируетесь в теле Универсума? Как вы отыскиваете след Конструктора?
— Сложные объекты проявляются в низших системах измерений в виде следа, проекции или сечения, а Конструктор для всех метавселенных и является таким объектом. След его невозможно не заметить. Даже в вашем домене он оставил след на уровне тонких нарушений симметрии вакуума. Файверы должны чувствовать эти нарушения.
— Конечно, они чувствуют, — подтвердил Ян Тот.
— Ваш домен очень важен для Универсума, — добавил Иерарх Пути. — Он многослоен, то есть вмещает целый пакет «теневых» доменов, метавселенных с различным ходом времен и так называемым «зеркальным» веществом. Можно сказать, что он — «клетка» наиболее важных «органов» Универсума, скажем, его «сердца». Или, скорее, «мозга». Вот почему ФАГ стремится изменить его структуру.
— Тогда последний вопрос. В других доменах ФАГ проявил себя так же, как в нашем, или слабее?
— Термин «слабее» не вполне корректен. ФАГ пытается провести фенотипическую коррекцию всего организма Универсума, но в каждой «клетке» это проявляется по-разному. Ваш домен подвергается индуцированному мутагенезу, как и миллионы других подобных метавселенных, «клеток мозга» Универсума. Почему не реагирует сам Универсум, я не знаю. Может быть, он находится «под наркозом», может, надеется на защитные силы «клеток», на вас, на других разумных существ. А возможно, ему важен не результат Игры, а сам процесс, и то, что он при этом необратимо изменяется — абсолютно неважно.
— Но ведь это по крайней мере неэтично по отношению к существам, населяющим домены! — не выдержал Диего.
— Мы не уверены, что существует некая универсальная этика Вселенной, Абсолют Добра, Закон морального совершенства, одинаково регулирующий жизнь в разных метавселенных. Единственный закон для Универсума, Миросущества, Миросистемы есть он сам! Он сам — и Повод, и Действие, и Закон, и Тайна Бытия! Хотите вы этого или нет. Я удовлетворил ваше любопытство?
— Полностью — нет, — сказал Ян Тот.
Грехов промолчал.
Иерарх Пути снова выдал слоган-улыбку:
— Я думаю, вы знали ответ, когда задавали вопрос. Человек вообще — существо предвосхищающее, устремленное в будущее, а файверам тем более доступно панпсихическое видение мира. Итак, решающий бросок? Или отдохнем?
Ставр оценил предложение «призрака»: вряд ли тот нуждался в каком-либо отдыхе. Останавливался он лишь для того, чтобы могли восстановиться люди.
— Вперед, и будь что будет! — выразил Диего общее мнение.
В том, что время — более сложная фигура, чем линия, они убедились, прибыв в эту метавселенную позже Конструктора, но раньше Сеятеля, которые путешествовали вместе. Сообщил пассажирам об этом Иерарх Пути, не очень рассчитывая на то, что они примут сообщение на веру. Однако уже через несколько часов после остановки «призрака» в домене, где отсутствовало фоновое пространство и космос представлял собой конгломерат различных геометрических и абстрактно-бесформенных фигур, появился Сеятель. Это почувствовали даже люди, защищенные скорлупой собственных скафандров и оболочкой Иерарха Пути. Потому что Сеятель, перенявший многие тайны бытия Конструктора, при просачивании сквозь барьер, отделяющий домен от домена, бросал вперед оценивающий взгляд, колеблющий вселенные, воспринимаемый интраморфами на всех подпланах видения-чувствования. Заметив собрата, он проявился неподалеку — по меркам «серых призраков»-знакомым туманно-прозрачным шаром.
Одновременно в виде трехметрового гиганта он появился и перед командой землян, ждущей в «салоне-животе» Иерарха. Ему были доступны любые горизонты контакта в любых временных интервалах, и хотя контакт с людьми в общем-то был и не обязателен, потому что всю информацию в полном объеме он получил от соплеменника, Сеятель все же решил соблюсти этикет. Правда, говорил он с людьми всего минуту, но этого оказалось достаточно всем.
— Я не уверен, что смогу помочь вам, — сказал он без обиняков после обмена приветствиями и ритуала узнавания: он и Грехов действительно были друзьями, несмотря на колоссальную разницу «менталитетов». — Обещаю лишь одно — проанализировать ситуацию и дать рекомендации.
— Значит, мы зря надеялись на вас, — с горечью заметил Диего.
Гигант Сеятель глянул на него с хмурой отчужденностью:
— Я этого не сказал. Но и вы поймите наконец: пришла Пора Перемен. Не ФАГ — главный враг для Универсума, а закон, диктующий условия Перемен, вернее, условия Игры. ФАГ — лишь инструмент в его руках. Этому закону подчиняются все Игроки, в том числе и Универсум. И не считайте, что Фундаментальный Агрессор или иной Игрок стремится создать внутри Универсума ад. Кстати, для любого Инженера создать ад проще, чем рай, потому что в раю больше запретов.
— Извините, если обидел, — сказал Диего угрюмо. — Уж не хотите ли вы сказать, что наша метавселенная — некое подобие рая? Почти все ее физические законы имеют вид запретов.
Сеятель улыбнулся, изменил облик, превращаясь в копию Габриэля Грехова в черном трико, как бы подчеркивая свое равенство с людьми.
— Нет, ваша метавселенная далеко не рай, насколько мне помнится, и является одной из самых сложных «клеток» Универсума. Вот почему мне будет любопытно взглянуть на те преобразования, которые предложил вам… э-э… Фундаментальный Агрессор.
— Он предложил нам Войну. Смерть. Небытие.
— Что ж, из истории Земли вы должны знать, что смерть одного вида зачастую гарантирует жизнь другого. Но давайте не будем дискутировать на эту тему. Отдохните какое-то время. Освобожусь, и мы отправимся назад вместе.
— Без Конструктора?
— Без Конструктора. Он проходил здесь миллиарды лет назад… и совсем недавно. Таковы парадоксы метавселенной.
— Позвольте задать вопрос, — вмешался Ян Тот. — Что ищете вы лично, мы знаем, но что ищет Конструктор? Куда он направляется?
— Боюсь, вы мне не поверите, но я — не знаю! Может быть, он ищет своих собратьев. Может, самого себя. Впрочем, у вас на Земле существует выражение: пути Господни неисповедимы. Но не исключено, что он навсегда уйдет в Большую Вселенную. Можно сказать, он уже ушел… частично… я сопровождаю его второе "я".
* * *
К Солнечной системе Сеятель с командой землян и чужанином прибыл спустя два месяца по внутреннему отсчету времени и, как оказалось, почти через год — по времени оставшихся.
Грехов попросил высадить его на Плутоне вместе с чужанином, пообещав в ближайшие сутки встретиться и обсудить создавшееся положение, а Ставр, Диего и Ян Тот с помощью Сеятеля первым делом оглядели Систему, пытаясь определить наметившиеся изменения в ее планетарном хозяйстве.
С виду все осталось на своих местах.
Орбиты планет не изменились, их количество тоже осталось прежним. Солнце светило практически в тех же пределах, что и раньше. Мчались через Систему кометы с гигантскими хвостами; их было целых девять.
Но исчез Фаэтон-2! Вместо него по старой «накатанной» орбите астероидного кольца неслись два длинных языка пыли и камней, окутанные призрачным электрическим сиянием.
Луна по-прежнему держалась возле Земли, хотя и приблизилась к ней на пару десятков тысяч километров, а вот спутники других планет вели себя иначе, словно по Системе вновь прошествовал Конструктор, взбаламутив ее своим колоссальным гравитационным полем.
Если у Юпитера исчезли только внешние спутники вплоть до Синопе и Пасифе, а у Сатурна — Феба, то Уран потерял три из самых крупных — Умбриэль, Титанию и Оберон. Вместо них по вытянутым орбитам мчались языки мелких и крупных глыб, пыли и газа.
Что с ними произошло, можно было только догадываться. Ян Тот, например, предположил, что нагуаль между орбитами Урана и Нептуна вырос настолько, что его шипы достали до Урана при ближайшем прохождении и развалили спутники.
«Голый» Нептун, который лишился атмосферы еще во времена Конструктора, и без того представлявший собой жалкое зрелище, к тому же потерял и последний свой крупный спутник Нереиду, исчезнувший без следа. Вероятнее всего, Нереида оторвалась от родной планеты и ушла в свободный полет по Солнечной системе.
«Серый призрак» каким-то образом видел нагуали и показал их людям, сначала схематически — на карте Системы, а потом визуально. И стало ясно, что предположение Яна имеет основание: размеры нагуаля между орбитами Нептуна и Урана достигли уже трехсот миллионов километров!
Но выросли и остальные «невидимые кораллы». Например, нагуаль на Земле, найденный Ставром в лесу под Владимиром, достиг шестикилометровой высоты!
— Боже мой! — только и сказал Диего Вирт после видеосеанса.
— Поехали домой, — тихо произнес Ставр, также переходя на звук. У него тоскливо сжалось сердце в предчувствии беды. — Сеятель, вы сможете доставить нас на Землю незаметно?
— Не стоит, — покачал головой Ян Тот. — Предлагаю добраться до ближайшего метро и разойтись по домам. Вечером соберемся у меня. Не надо подставлять Сеятеля сразу после прибытия.
— За меня вам не стоит беспокоиться, — ответил Сеятель. — Вряд ли кто-нибудь увидит меня, пока я этого не захочу. Но решение правильное. Нужна информация, пусть каждый получит ее по своим каналам, а потом все вместе мы ее интегрируем и проанализируем. Я высажу вас на Марсе, возле пустующего дома отдыха с кабиной метро.
Через несколько минут путешественники вдыхали запахи марсианской равнины Плоть Бога и разглядывали знакомый ландшафт, усеянный мхами и грибами-мутантами.
— До связи, — кивнул всем Ян Тот и первым шагнул в башенку с буквой "М" на острие.
— Чую, плохи здесь дела, — кряхтя, сказал Диего Вирт, нагнулся, сорвал веточку мха, понюхал. — Берегись, эрм, надеяться нам особо не на кого. Даже на Сеятеля…
— Я это понял. Ты тоже берегись.
— Постараюсь, хотя мне проще — я «зарезервирован». Как-то встретит меня «первый» Диего? Может, полетим со мной в дом Габриэля? Моя половина все должна знать.
Панкратов покачал головой.
— Нет, мне надо… В общем, я сам.
— Понятно. Тогда ни пуха ни пера.
— К черту!
Один за другим они нырнули в кабину метро.
Вышел Ставр в бункере Железовского… чтобы нарваться на засаду!
Однако устроили ее в расчете на интраморфов уровня Велизара или Ратибора Берестова, а прибыл эрм, прошедший огни и воды десятков метавселенных, вооруженный знанием, которое невозможно получить путем размышлений или из пересказа очевидца. Поэтому готовый к любому событию уровня-5 Ставр легко одолел компанию пси-брандеров, принявших облик хорошо ему известных людей: Забавы Бояновой, Аристарха Железовского и Анастасии Демидовой. Причем интуиция сработала раньше, чем пси-опознаватель выдал на слуховой нерв короткое: «Враги!»
Три взрыва учинили в гостиной бункера изрядный разгром, и Ставр затратил полчаса на уборку, пока отходил от мгновенного перехода в поле Сил и размышлял, что делать дальше. Потом вошел в оперативное поле защитного инка, переориентировал блокировку и считал всю информацию в его памяти. Однако ничего не узнал. Судя по записи, интраморфы не появлялись здесь уже почти полгода. И еще он выяснил одно обстоятельство: последним в бункер заходил Мигель де Сильва и, скорее всего, имел контакт с засадой. Чем закончилась встреча, можно было догадаться.
Тогда Ставр принял душ, трансформировал свой облик, превратившись в пожилого гуляку, одетого в бесформенную хламиду, и стартовал в Рославль. Спустя час, «одетый пространством» — греховской «чистой энергией», он входил в свой дом, предварительно «пропустив» его через фильтры всех чувств.
Здесь все осталось по-прежнему, будто он и не уходил в долгое путешествие длиной почти в год. Если кто-то и заходил сюда в его отсутствие, то следов не оставил. Впрочем, один след был — кодированная запись в оперативном инке, оставленная отцом:
«Ставр, не пытайся выйти в поле Сил! Все верхние горизонты эйдоса под контролем темного эгрегора, тебя мгновенно вычислят и уничтожат. Я оставил тебе рацию с плавающими частотами, это наша новая разработка, выйдешь на консорт-канал „контр-3“ и найдешь меня, пароль тот же. Мы с мамой живем в другом месте, как и остальные наши общие знакомые, не ищи никого. Дома не останавливайся надолго, опасно. До встречи, мальчик».
Записи было месяца два. И ни слова о Видане!
Ставр прослушал письмо еще раз, потом нашел рацию — красивый паучок размером с каплю росы, приклеил ее на виске под волосами и вызвал консорт-сеть.
С тихим шелестом и попискиванием в голове развернулся объем компьютерной пси-связи, из шелеста выплыл бархатно-звучный голос:
«Опознавание-3 включено. Сообщите пароль».
«Контр-ФАГ», — сказал Ставр, сопровождая пароль сложным слоганом — портретом самого себя.
«Опознавание подтверждаю. Кто нужен?»
«Прохор Панкратов».
Шелест в поле связи почти исчез, только равномерно попискивал скремблер консорт-линии, поддерживающий защиту от прослушивания.
«Ставр?» — раздался отчетливый голос отца.
Ставр почувствовал, как заныли стиснутые зубы.
«Я, пап».
«Мальчик мой!.. — Молчание, черная тень от громадного крыла через все пространство связи, чье-то рыдание, запах беды. — Мальчик мой, крепись… мама… умерла!»
Звон в ушах, чей-то вскрик. Может быть, его собственный. Ставр сел на пол, не в силах ни вдохнуть, ни выдохнуть. Прошла вечность, пока он пришел в себя и смог тихо спросить:
«Когда?»
«Месяц назад. Я похоронил ее в семейной усыпальнице…»
«Как это случилось?»
«Эгрегорная векторная трансляция… Она вышла в поле Сил и… с тех пор мы перешли на аппаратную связь».
«Чей эгрегор сработал?»
«Какая разница, мальчик, ее уже не вернешь…»
«Чей?!»
«Южномусанский. С подачи Алсаддана они опробовали свое „пси-копье“ на первом, кто попался под руку. Она не мучилась, сынок…»
«Кто из наших еще?»
«Велизар, семья Баренца… вся… Мигель де Сильва. Но с ними все сложней. Встретимся, я дам тебе пакет информации по всем изменениям обстановки. Кстати, не вздумай появляться в бункере под Тибетом».
«Я только что оттуда. Все в порядке, им снова можно пользоваться. Может быть, я поживу там какое-то время».
«Там засада…»
«Была».
«Родной мой…»
«Держись, па. Мы вернулись не одни. Я найду тебя вечером, до связи».
Еще с полчаса Ставр сидел на полу, вспоминал маму, ее жесты, улыбку, тихий и добрый голос, плакал, не зная, что плачет, и ни о чем не думал. Потом снова пошел в душ, где вспомнил, что не спросил отца про Видану. Захотелось сразу выйти в поле Сил и найти ее одним мысленным усилием, но он сдержал порыв. Достаточно пока было знать, что она жива, поскольку отец не привел ее имя в списке жертв.
Вечером они встретились у Яна Тота в его келье, запрятанной в глубинах пирамиды. Дом файвера не пострадал, в отличие от многих жилищ интраморфов, подвергнувшихся налетам банд или «правоохранительных органов». К Тоту, Диего Вирту и Ставру присоединился старший Панкратов. Не было только Грехова, но его и не ждали, зная манеру экзоморфа появляться в неожиданных местах и в неожиданное время. О том, что в поход уходила команда «запасных личностей», вторых "я", Прохору решили не говорить.
Спустя полчаса после начала встречи стала вырисовываться полная картина событий в Солнечной системе после ухода команды Габриэля в поисках Сеятеля.
Как и предсказывал Грехов, появление эмиссара второго уровня резко изменило соотношение сил в Системе в пользу ФАГа.
Внешние проявления взаимодействия нагуалей с объектами Системы были уже достаточно заметны из космоса, но они не являлись главными. Самым страшным последствием этого взаимодействия было изменение вакуума, этого «застывшего движения», по образному выражению Яна Тота. Он стал «рыхлым», «пористым», флуктуативно неустойчивым, что сказывалось даже на движении планет: они ни с того ни с сего начинали вдруг «рыскать», сбиваться с траекторий, вызывая у миллионов людей болезненное состояние, которое нередко приводило к инфарктам и гипертоническим кризам. Большинство интраморфов чувствовало «запах» возбужденного вакуума и пыталось предупредить людей о пагубном влиянии «каверн» — областей с наиболее «рыхлым» вакуумом, но, во-первых, никто их не слушал, а во-вторых, эмиссар ФАГа тут же находил пытавшихся помочь и уничтожал. Таким образом численность интраморфов на Земле и в Системе сократилась чуть ли не вдвое, как в результате первой и второй волн эмиграции, так и вследствие гибели многих тысяч оставшихся.
Это сообщение Прохора собравшиеся встретили угрюмым молчанием. Чуть ли не в каждой семье появились жертвы террора, лишь у Диего Вирта не было ближайших родственников и поэтому не оказалось потерь. Но теперь каждый, и Диего в том числе, окончательно понял, что идет самая настоящая Война на уничтожение, победителю которой досталась бы тяжкая доля восстановления «развалин космоса». Впрочем, ФАГ вряд ли стал бы восстанавливать метавселенную, выйди он победителем.
Еще одним следствием появления эмиссара-2 был стремительный рост мощи темных эгрегоров. Не нужно было особенно прислушиваться к полю Сил, чтобы почувствовать угрожающее «жужжание» человеческого пси-океана, возбужденного хитроумным способом для расправы с любым интраморфом, который вздумал выступить против ФАГа. Человеческий вид сформировался в постоянной борьбе за удовлетворение элементарных потребностей, за выживание, но в эпоху избыточного удовлетворения потребностей это обстоятельство сыграло роковую роль в разрушении мотивационного каркаса человеческого поведения. ФАГ указал цель — войну с инакомыслящими, и миллионы молодых и не очень молодых людей, чье умственное развитие не позволяло им рассчитывать на успех в творческой или деловой деятельности, недолюдей, по сути, полуобезьян, едва освоивших человеческую речь, захотели власти, которую им предоставила официальная доктрина «Бей чужих!».
Не каждый из них брал в руки оружие, чтобы охотиться за интраморфами, но главным их оружием был мозг, негативная пси-аура, которая при слиянии с другими такими же образовывала «облака» ненависти и угрозы.
И, наконец, Прохор Панкратов поделился последним пакетом плохих новостей.
Власть в Вече захватили ставленники эмиссара, как, впрочем, и в остальных управленческих и охранительных структурах — от отдела безопасности до ресурсно-снабженческих институтов.
Велизар был убит прямо на территории Всевеча, в парке, во время прогулки: спейсер безопасности «Рама», выполняющий роль щита при возможном нападении на остров Хачин (озеро Селигер) из космоса, дал по нему залп из аннигиляторов. Вместе с Велизаром погибли еще около двухсот человек, и все это было списано на «внезапное помешательство» команды спейсера, состоявшей из интраморфов.
Мигель де Сильва погиб в бункере под Тибетом, нарвавшись на засаду уровня-5.
Герцог едва не погиб при попытке захвата Шан-Эшталлана, провалившись в ловушку; не обошлось без предательства. В последний момент, теряя сознание от векторного удара эгрегора, он взорвал метро Всемирной ассоциации магов и спиритов, чем отвлек внимание Шан-Эшталлана, и ушел с острова по запасному императиву — через орбитальный лифт.
Ратибору Берестову пришлось покинуть пост начальника сектора стратегических исследований вследствие инцидента с Еранцевым, после которого комиссар отдела безопасности два дня не мог показаться в Управлении.
— Он просто набил ему морду, — с хмурой улыбкой закончил свою речь Прохор. — Таким образом, друзья мои, де-юре мы потерпели полное поражение, тем паче, что уровень, эмиссара-2 позволяет ему внедряться в любого человека и использовать его тело в своих целях. Так что воевать с ним стало невозможно отчасти по этой причине: пришлось бы убивать людей, действующих под сильнейшим чужим волевым управлением.
— А де-факто? — поинтересовался Диего Вирт.
Прохор, мало знакомый с другом Грехова, бросил на него острый взгляд.
— Де-факто мы имеем с ФАГом паритет, хотя он этого, возможно, еще не понял. У вас есть проводка по сети «контр-3»?
— Мне она не нужна, — небрежно ответил Диего.
— Ну-ну. — Панкратов-старший повернулся к сыну. — Что молчишь?
Ставр помедлил, не решаясь задать личный вопрос, и отец понял его колебания.
— Видана работает в аналитическом центре «контр-3», я дам координаты.
— Где она живет?
— Там же: Марс, Плоть Бога, поселок научников под названием Долина Фобоса. В это место свалился когда-то спутник Марса Фобос. Но добраться тебе туда будет сложно.
Ставр повел плечами.
— Доберусь. — Посмотрел на Диего. — У меня двойственное впечатление от всего, что я узнал. Тебе так не кажется? Как твой «альтер эго»? Дождался тебя Диего-первый?
Вирт погрустнел.
— Дом Габриэля пытались взорвать, инк не уцелел… метро тоже. А вот чужанское метро почему-то сохранилось.
Кто-то постучался в головы каждого из гостей Яна Тота с безмолвной просьбой войти, и через минуту в комнате неслышно возник Грехов. Поздоровался с Панкратовым-старшим, оглядел остальных.
— Вы уже в курсе событий? Тогда сразу к делу. Велизара убили К-мигранты после того, как обезвредили команду спейсера «Рама». С ними пора кончать, предела их ненависти к людям нет. «Контр-3» поможет мне или придется готовить операцию самому?
Вопрос был к Прохору, и тот после недолгого колебания кивнул:
— Скорее всего, поможет. Я сообщу.
Грехов повернулся к Ставру.
— Я знаю, что ты готовишь уровень-5 для Алсаддана. Предлагаю повременить с единичной акцией, через день-два мы проведем операцию «Чистка» во всех высших эшелонах и одновременно разберемся с Хасаном.
Ставр покачал головой:
— Алсаддан — мой! — И это было так сказано, что в комнате повеяло холодом.
Грехов остался равнодушным.
— Не имею ничего против. Диего, мы уходим.
— А где Мориончик?
— Ушел домой, на Чужую. Ему хватает своих забот.
— Тогда пошли.
— Послушайте… — начал Прохор с некоторой растерянностью. — Габриэль, по-моему, вы несколько спешите. Нам хотелось бы встретиться с вами и обсудить совместные действия.
— Кому — нам?
— Руководству «контр-3».
— С шерифом Барковичем и патриархом Варфоломеем Иваном I я уже имел беседу, с остальными контакт не обязателен.
— Воля ваша. Но вы уходили в поиск и вернулись с Сеятелем. С ним можно наладить контакт?
— Нет.
Наступила тишина. Грехов еле заметно усмехнулся, видя, какое впечатление произвел его ответ.
— Он ушел обратно.
Ставр, который знал, в чем дело, хотел было объяснить, но Габриэль сделал это сам:
— Сеятель ушел к своим соплеменникам, а оттуда собирается махнуть за Конструктором, которому, возможно, тоже будет интересно, что затевает Игрок в нашем мире. Кстати, он подал интересную мысль. Вот его прощальный слоган: «Странные вы существа, файверы, — абсолютные индивидуалисты. Вместо того, чтобы объединиться и стать Инженерами в собственной метавселенной, хозяевами своего космоса, вы вдруг становитесь странниками, паломниками, просто туристами, созерцателями красот иных миров… Может быть, это и необходимо для какого-то краткого периода самосовершенствования, но чтобы вечно ничего не делать — это выше моего разумения! Если тебе не нужен космос, зачем ты космосу?»
В келье Тота Мудрого воцарилась тишина.
Грехов кинул горящий взгляд на Ставра и вышел, за ним последовал Диего, оставив в воздухе тихое слово прощания.
— Это камень в мой огород, — сказал Ян Тот.
«И в мой», — подумал Ставр, но вслух ничего не сказал.
— Файверы, — произнес Прохор, пробуя слово на слух. — О ком это он?
— Обо мне, о вашем сыне, — кивнул на задумавшегося Ставра хозяин. — Обо всех, кто вышел за пределы человечества. Может быть, идея Сеятеля не так уж и утопична?
— Я не совсем…
— Объединиться. Файверам пора объединяться. Нет ничего проще… и сложней.
