ГЛАВА 10
Через несколько минут такси-флейт высадило его у метро, и хирург, подавив поднявшееся вдруг волнение, шагнул в вестибюль станции.
Дарваза был небольшим городком на юге Ташаузской области Туркмении и располагался почти в центре Заунгузских Каракумов – древней субпустыни с ее неповторимым растительным и животным миром и культурным колоритом. Однако Мальгину было не до экскурсий и разглядывания пейзажей с борта такси местного транспортного узла, он только раз бросил взгляд на город – стандартный современный полис с пирамидально-купольной архитектурой – и бегло оглядел вечереющий – по местному времени шел уже шестой час дня – пустынный рельеф вокруг: песчаные гряды, барханы, бессточные котловины, островные горы на горизонте, сухие русла рек, такыры и солончаки.
Такси-пинасс доставило его к одной из зеркально-стеклянных пирамид («Массив Умаберг», – доложил киб-пилот) и высадило на верхней площадке малых машин. Мальгин включил свое новое чувство – перцепцию, сориентировался в объеме огромного тысячеквартирного дома-массива и, добежав до лифта, назвал адрес.
Квартира, из которой Купава разговаривала с подругой, располагалась на двадцать восьмом горизонте дома, рядом с бассейном, выходя окнами на восточную сторону пирамиды. Мальгин открыл заблокированную автоматом-сторожем дверь, почти не задержавшись, и сразу прошел в одну из спален – всего их было три, – где лежала Купава. Кто-то испуганно шарахнулся от него, еще какой-то парень в «дымящейся» одежде пытался преградить дорогу, но тут же отступил.
Во всех комнатах толпились и веселились молодые люди, играла музыка, дым стоял коромыслом, и почти никто не обратил внимания на гостя.
Купава лежала на кровати в чем-то полупрозрачном, зелено-желтом, светящемся, то напоминающем спортивное трико, то подвенечный наряд. Она была бледна до синевы, и взгляд ее пугающе огромных глаз уходил в бесконечные пространства, не видя ни стен, ни света, ни окружающих. Она была в трансе, вызванном действием наркоклипа. Мальгин определил это сразу. И еще он понял, что жить ей осталось совсем немного, сердце женщины билось все медленней и медленней.
Кто-то встал из кресла возле кровати. Гзаронваль! Надо же, успел раньше!
– Хирург?! А тебе-то что здесь надо?
Девушка в ярко-красном «рэдкэт», сидящая на кровати у ног Купавы, оглянулась, и от ее движения на пол посыпались инъекторы, какие-то тюбики, таблетки, блестящие крестики сексоклипов, сеточка эмкана с наушниками.
– Вон! – бесцветным голосом сказал Мальгин, неотрывно глядя в лицо Купаве. Он уже работал, прикидывая, что делать, с чего начинать операцию, не имея в запасе ни минуты времени, не имея связи с местным медицинским инком.
– Какого дьявола?! – хрипло вопросила девица в красном. – Кто это? «Скорая», что ли?
– Вон, я сказал! – тем же тоном проговорил Мальгин. – Все вон из квартиры, даю минуту.
– Знаешь, что я тебе… – начал Гзаронваль, вставая, и встретился глазами с Климом. Отшатнулся. Вытер вспотевший лоб ладонью, потянул девицу за собой:
– Пошли, пошли, нам тут делать нечего…
Мальгин сорвал с головы Купавы эмкан, ударом кулака разнес играющий цветными вспышками «кактус» видео на хрустальные брызги и стал выгружать из сумки содержимое, на миг подивившись, что взял все самое необходимое.
Кто-то тронул его за плечо. Смуглый здоровяк с шапкой черных волос. Еще трое таких же стояли в дверях, из-за их спин заглядывали какие-то гонцы. В ушах словно лопнули заслонки и стал слышен гвалт голосов, музыкальный рев, бой тамтамов и звон литавр – до этого Клим отключил посторонний шум начисто.
– Что тебе здесь надо, сейфмен? – повторил здоровяк ласково, с нехорошей ухмылкой.
Дикая слепящая ярость поднялась из глубин души хирурга, ударила в голову, затопила сознание. Превратившись в ураган, он в два движения вытолкал парней из комнаты и сказал, не повышая голоса, но так, что услышали все:
– Если через две минуты вы не обеспечите тишину и не покинете этот дом, клянусь адом, я заставлю вас это сделать!
Толпа девушек и парней в ультрамодной – шевелящейся, меняющей цвет, форму, плотность и прозрачность – одежде вдруг попятилась, послышались испуганные возгласы и вскрики: видимо, «тигрозавр» все-таки выглянул из Мальгина, как тот ни сдерживался, и тогда Клим превратил «зверя» в язык пламени, ударивший из его глаз и обжегший лица и руки компании.
Клим выждал паузу, глядя на ошеломленного, потиравшего плечо черноволосого здоровяка, и вошел в комнату, сразу же переключив внимание на предстоящее дело. Шум за дверью постепенно ослабел, стих, музыка умолкла, наступила блаженная тишина.
Сначала Мальгин сделал Купаве укол кардиовалида для стимуляции уставшей сердечной мышцы, уложил ее поудобней, чтобы не стеснялось дыхание, закрепил датчики на теле от аппаратов контроля. С изумлением поймал себя на том, что шепчет вслух: потерпи, моя бесценная, потерпи, дивная и нежная, потерпи, пленительная, неожиданная… Открытие вызвало легкую горькую усмешку: вряд ли он смог бы повторить эти слова Купаве, будь она в сознании.
Спохватившись, обыскал квартиру в поисках дочери, но не нашел. Видимо, Купава оставила ее у матери (у своей или матери Даниила). Ладно, отыщется, не это сейчас главное.
Закрепил на голове Купавы свой эмкан, подсоединил его ко второму, проверив прохождение сигнала. «Домовой» квартиры не имел выхода на консорт-линию, и канал связи с Гиппократом, вернее, два – операционный, от эмкана хирурга, и аппаратный, от системы контроля за состоянием Купавы, – пришлось пробивать через общую спутниковую трансляцию, что ограничивало чистоту приема, но тут уж, как говорится, что имеем, то имеем.
Проверив контакт с инком института (Гиппократ ответил тут же, готовый оказать любую помощь «в пределах компетенции», как он любил говорить), Мальгин устроился в пенокресле и расслабился, готовясь к прямому включению режима «один на один», что не рекомендовалось делать без машинного контакта никому, будь он даже хирургом экстра-класса.
Мобилизация и настройка организма заняли около четырех минут.
Если бы кто-нибудь со стороны увидел Мальгина, он надолго запомнил бы эту картину: лицо и пальцы рук хирурга светились, волосы стояли дыбом и потрескивали электрическими искорками, грудь вздымалась высоко и часто, а сердце работало в таком темпе, что его стук слышался на расстоянии!
– Зондирование пассивное – альфа!
– Готов, – раздался сквозь шуршание фона в голове Мальгина голос Гиппократа. – Имя пациента?
– Купава Шаламова.
Тишина, пульсирующий фоновый шелест.
– Диагноз?
– Специфический делирий.
– Причина?
– Базз, ви-нарко, кортикомузыкальный сексоклип.
– Но ведь это ведет к распаду сознания, речи и памяти, к расторможенности животных влечений, выработке паранойяльной системы…
– Знаю, предупреждения излишни. Будь готов к параллели, придется идти за барьер дифференциальной амнезии, и без твоей памяти не обойтись. Слушай и молчи, пока не позову.
Клим «отключил» все органы чувств, способные помешать сосредоточению и работе мозга в режиме «пси-осмоса», в том числе и зрение, проверил, под рукой ли аптечка «Скорой помощи» и принесенная с собой аппаратура, поймал знакомый, тихий пси-вызов, похожий на детский лепет, полуплач-полусмех, звон капели и шелест листвы, прошептал беззвучно: погоди, кто бы ты ни был, я очень занят, – и обрушил на голову внутренний мир Купавы.
Если бы не подготовка, воля и колоссальный опыт пси-зондирования, он мгновенно был бы оглушен пси-шумом расторможенной деятельности коры головного мозга Купавы, но и ему пришлось туго в сражении с ураганом спутанных чувств женщины, с кипящим водоворотом основных биоритмов и стеной субъективного семантического пространства, не пропускающей пришельца.
Сознание его раздвоилось. Одной «половиной» он видел себя деталью пейзажа и ощущал действующим лицом фантомного сюжета, рожденного фантазией Купавы, иллюзорной реализацией ее потребностей; другой, обросшей десятками тончайших игл-щупалец – сгустков пси-поля, которые служили одновременно тончайшими хирургическими скальпелями, блуждал по коре мозга и активным зонам, каждым «щупальцем» точно находя на теле поврежденного аксона точки оперативного вмешательства. Стирание информации – это разрушение метастабильных ионных цепочек (биоэлектрических экссудатов) и нейронных связей, и управлять этим сверхтонким процессом способен только компьютер с колоссальным быстродействием, но Мальгин недаром носил звание мастера-хирурга высочайшей квалификации, он мог работать и без компьютерного усиления. Однако прошло немало времени (по внутренним часам), прежде чем Мальгину удалось преодолеть несколько слоев бесформенных тающих видений и выбраться к более или менее упорядоченному, осмысленному внутреннему миру Купавы, созданному ее расстроенным воображением…
Серая, нескончаемая, выжженная неведомым огнем пустыня с черными полями сажи и пепла, с редкими струйками дыма…
Серое мутное небо с застывшими мохнатыми, черными и багровыми облаками…
Черная неподвижная река – не то мазут, не то асфальт…
Мертвое спокойствие.
Мертвая тишина.
Ночь отравленной души…
– Где мы?
– Подкорка височной доли два, уровень сознания, – просочился в голову бестелесный пси-голос Гиппократа. – Порог димидиат серв. Эффект иллюзорного бытия. Полная потеря ориентации, утрата жизненных реалий. Коррекции не поддается. Необходима немедленная операция в условиях института!
– Без советов, Умник! – огрызнулся Мальгин, примериваясь второй, «хирургической» половиной сознания к безошибочному пси-уколу. – Как физика?
– Тургор падает, дыхание слабое, поверхностное, пульс нитевидный. Прогноз остановки сердца – две-три минуты.
– Успею. Зондирование активное, выпад альфа! – Мгновенно вспотев, Мальгин сделал гигантское усилие и рассеял микроскопическое, в несколько нанометров, скопление «шлаковых» нейроструктур, созданных влиянием наркоклипа.
Вторая «половина» сознания сначала ничего не заметила, пейзаж перед глазами хирурга не изменился, но затем проявились последствия операции: тела своего Мальгин не чувствовал, хотя и управлял им, как летательным аппаратом; в настоящий момент он висел над рекой неподвижно и вдруг испытал ощущение полета – серо-черная равнина «внизу» побежала назад, открывая новые и новые пространства. Внезапно она налилась багровым свечением, с гулом содрогнулась, выгибаясь куполом, потом прогнулась, как резиновая, несколько раз дернулась и затихла. Тронулась река, потекла, зарябила мелкими волнами, но вскоре остановилась, застыла, в пустыню снова вернулась тишина. Сердце… один удар сердца в десять секунд… Мальгин положил руку на левую грудь Купавы и дважды с силой нажал. Один удар сердца в десять секунд – это граница жизни. Ну же, давай!
Новый двойной удар потряс равнину, однако свечение почвы после него ушло не сразу. Годится, живем! Поехали дальше…
Рельеф пустыни ринулся навстречу с нарастающей скоростью, за горизонтом показались горы, угрюмые, фиолетово-синие, с недобрым голубым блеском, покрытые мрачным черно-зеленым великаньим лесом. Приблизились, закрыли горизонт со всех сторон. Поле зрения сузилось, взгляд то и дело натыкался на чудовищные стволы, переплетение ветвей, лиан, кустов, навалилось ощущение душной жаркой парилки. «Я, обезумевший в лесу Предвечных Числ», – всплыли в памяти строки Верхарна, столь любимого Даниилом Шаламовым. Откуда-то сверху вдруг посыпались камни, превращаясь в чудовищных птиц с тремя и больше головами, одноруких и многоногих уродов, кентавров, чертей, динозавров, химер… Увидели человека, повернули к нему, открывая пасти.
– Сказочные конфабуляции, – струйкой снежной поземки просвистел голос Гиппократа. – Искажение восприятия в зоне дельтависочной доли, пси-корректировке не поддается, необходимо координированное хирургическое подавление.
Мальгин не ответил. Для изменения психического состояния Купавы и вывода ее из транса ему нужна была предельно высокая степень концентрации внимания. Он выхватил меч, отразил атаки летающих ящеров, сшибая им головы, отрубил неосторожно приблизившимся чудовищам когтистые лапы, остальные остановились в нерешительности…
Вторая часть личности хирурга в этот момент превратилась в разящий луч лазера и в три касания разрушила ансамбль новорожденных, чуждых организму нейроструктур (сердце Мальгина дало сбой, болью отозвавшись в голове, – он работал на уровне физического воздействия, требующего невероятной выносливости и отнимавшего громадное количество энергии).
Химеры и динозавры в лесу «блаженных мечтаний» Купавы растаяли, как дым, лес посветлел, чернота из него ушла, он уже не страшил, а манил отдохнуть…
– Зондирование пассивное-гамма.
– Падение тонуса.
Мальгин слепо нащупал инъектор и сделал Купаве укол адаптогена.
– Я имею в виду – у вас, – бесстрастно сообщил Гиппократ.
Мальгин сделал укол себе. Полегчало.
– Поехали дальше. Кажется, я уже вижу финал.
– Финал потребует по крайней мере двух десятков операций одновременно.
– Справлюсь!
Хирург уже нащупал цепь ассоциаций, уводившую сознание Купавы все глубже и глубже в пучину ее неконтролируемых эмоций и пси-состояний, и шел по «следам» пси-наркотика, преодолевая сопутствующие болевые ощущения и удары фрустированной психики женщины. Усилием воли он смог бы изменить модальность сигналов боли, то есть переключить собственные болевые ощущения на приятные, но тогда ему не удалось бы определить границы нейроподавления и остановить начавшийся процесс распада психики.
Склон мрачной, ощетинившейся скалами горы, дорога, вьющаяся между гигантскими обломками и выступами бурой и коричневой породы, пропасть справа, бездна…
Мальгин в странной машине на колесах мчится по дороге куда-то вверх, рискуя свалиться в пропасть, а впереди еще одна машина, корпус отливает золотом, на корме то появляется, то исчезает буква «К», напоминающая иероглиф, в кабине – женщина… Женщина?! Ну, конечно, это Купава!
«Жми!» – хочется крикнуть Мальгину, но пилот – он сам, вернее водитель, и машина, которую он ведет, не современный аппарат, а старинный автомобиль, хотя и зализанных скоростных форм.
Автомобиль вдруг на мгновение расплылся облаком, превратился в коня, в ушах засвистел ветер, стал слышен стук копыт, в пояснице тряско отозвалось седло, но длилось это недолго, конь снова превратился в машину на колесах, и надо было во что бы то ни стало догнать ту, что мчалась впереди…
– Коррекция невозможна, – противным свистом ворвался в уши голос Гиппократа. – Операционное поле слишком большое, около трех десятков участков.
– Заткнись! – в бешенстве рявкнул Мальгин.
Он снова то скакал на коне за беглянкой, то мчался за ней в машине, петляя по жуткой горной дороге, то полз по кручам, сбивая руки в кровь, то летел на тарахтящем аппарате под названием вертолет: сознанием управляли дорожки ложной памяти Купавы и ее переживания, отстраниться от них было почти невозможно, приходилось терпеть.
Ему наконец удалось довести концентрацию воли, а с ней и напряженность собственного «скальпеля» – пси-поля до нужной кондиции и вонзить «иглы-щупальца» в электронно-ионный конденсат нейронных узлов.
Взрыв! Всплеск огня и веер дыма! Что-то больно ударило в грудь, сердце с трудом справилось со своим кровным делом – снабжением кислородом работавшего на пределе мозга. В глазах потемнело…
– Пранаяма, – долетел слабый, как вздох умирающего, голос Гиппократа. – Прошли фазу самадхи…
Хирург снова обрел способность «видеть».
Он догонял «автомобиль» Купавы, догнал, ударил бортом в борт, отбрасывая от пропасти справа, еще и еще раз.
Скрежет металла, удар, кувырок через голову, звезды в глазах, мгновенная боль в голове, ватная тишина…
– Спазм перикарда, – прошипело в ушах, как вода на раскаленной сковороде (Гиппократ). – Начались судороги. Необходима стимуляция ЦНС…
Мальгин с трудом выплыл из колодца тишины, чтобы сообразить, о чем идет речь, но руки уже сами, автоматически, нашли инъектор, сделали Купаве укол и массаж груди.
Что-то огромное и бесформенное шевельнулось вдруг в голове, появилось ощущение, будто его накрыла мрачная тень хищной птицы. Кто-то чужой посмотрел на него тяжело и неодобрительно, снова шевельнул вселенную его мыслей и чувств. Чужой. Внутри. «Черный человек»!
– Не мешай! – взмолился Мальгин, преодолев волну слабости и тошноты. – Прошу тебя, только не сейчас!
Закончу – бери меня теплого…
Ощущение взгляда ослабело.
Очнувшись от псевдозабытья, Мальгин увидел горящую слева машину и Купаву, сползающую к пропасти со счастливой улыбкой на губах. Лицо ее было разбито, на груди расплывалось красное пятно, платье было изодрано, туфли отсутствовали, в одной руке намертво зажат «стакан», подаренный Шаламовым. Сил Мальгину хватило лишь на то, чтобы выкарабкаться из покореженной кабины, упасть на камни и преградить Купаве путь к пропасти. Вниз посыпались каменные обломки, отзываясь при ударах странным булькающим эхом, исчезли в черно-багровой пелене, скрывающей дно провала.
– Дно-дно-но-но-но… – раздался чей-то гулкий шепот. Чей? Гиппократа? Свой собственный? Или таинственного наблюдателя, чье присутствие Мальгин почувствовал внезапно?
– Коррекция не проходит…
– Необходима компьютерная коррекция с фиксацией мысленного усилия…
– Соберись, фиксируй внимание! Не расплывайся… А это еще кто? Может, Харитон?
– Оперативное поле – семьдесят точек…
– Она сопротивляется… падение вниз – атрофия чувства…
– Работай в резонансе, попробуй внушить когнитивную карту.
Купава вдруг открыла глаза, увидела Мальгина, и лицо ее мгновенно исказилось: гнев, горечь, ненависть и ярость волнами побежали по нему, как круги по воде.
– Уйди! – Крик ее резанул слух, породил луч боли, пронзивший сердце хирурга. – Не имеешь права! Ты чужой мне, чужой! Уйди, я хочу покоя… покоя… покоя…
Слово «чужой» отозвалось сотрясением головы и колющими спазмами желудка. Клим едва удержал контроль над второй «половиной» сознания – хирургической.
Купава обогнула лежащего Мальгина, подползла к краю обрыва, посмотрела вниз и зажмурилась на мгновение. И тогда хирург, покрывшись жгучим потом от усилия, бросил непослушное тело к ней. Купава царапалась, стараясь вырваться, молотила его кулачками по лицу, кричала, а он, прижимая к себе драгоценную ношу, отползал от обрыва все дальше и дальше, в то время как второе «я» хирурга делало свое дело, стирая зарождающиеся ядра изменений психики…
Гора задрожала, с грохотом обрушилась в пропасть соседняя скала, камень под ногами Клима поехал, как живой, рухнул вниз, но хирург все же удержался, одной рукой намертво вцепившись в острый выступ породы, а второй удерживая затихшую женщину. Снова появилось ощущение зависшей над головой гигантской птицы; ее тень, холодная и тяжелая, накрыла людей. Свет в глазах померк. Мальгин почувствовал, что слабеет, к тому же в голове опять заворочался «черный», мешая сосредоточиться, пытаясь подчинить измученное сознание хирурга, внушить ему свое видение ситуации (на мгновение Мальгину показалось, что находится внутри знакомой и чужой одновременно «пещеры» – жилища маатан в окружении живых угрюмых черных глыб…).
– Убью! – зарычал Мальгин в диком исступлении, так что вскрикнула Купава, стих ветер, прекратился камнепад и замерли горы. «Черный» притих, озадаченный, но Клим знал, что это ненадолго. Его психика раскачивалась все сильней, измотанная колоссальным напряжением сил, и сдерживать порывы памяти «черного» в сферу сознания хирург долго не мог.
– Держись, мастер! – прилетел вдруг гулкий басовитый шепот, и еще чей-то голосок, невнятный, тонкий, совсем детский, полный тревоги и сочувствия, погладил душу теплой ладошкой ласки и сопереживания…
Путешествие по внутреннему пси-миру Купавы кончилось внезапно: горы, разбитые машины, тропа над пропастью – исчезли, перед глазами хирурга медленно проявилась обстановка чужой спальни, лежащая Купава с мокрым от слез лицом.
Мальгин потянулся к ней, но сил не хватило: сердце стучало, как насос, грудь разрывалась от хрипа, кровь летела по жилам со скоростью курьерского когга, кожа на ней светилась, комната плавно кружилась и куда-то падала, но главное Клим все же увидел – Купава дышала спокойно, и сердце ее начинало работать в нормальном ритме. В следующую секунду он отключился… чтобы тут же вскинуться снова, найти женщину взглядом и… снова уйти в тягучий звон, свет и хрип… и опять выплыть из беспамятства, дотронуться до Купавы и потерять сознание окончательно. Последнее, что он услышал, был голос Гиппократа:
– Кажется, вы победили, мастер…
Он уже не видел, как в квартиру вошли воинственно настроенные, подогревающие себя стадным инстинктом мальчики в кокосах, а вслед за ними ворвались Железовский и Джума Хан, и последними – врачи «Скорой помощи», вызванные Гиппократом.
ГЛАВА 11
Борда нашел комиссара безопасности в одном из боксов вычислительного центра управления, представлявшего, по сути, почти стандартное кокон-кресло со всеми мыслимыми видами связи с инками отдела (консорт-линия) – Умником, общим на все управление – Стратегом и погранслужбы – Большим Духом.
Заместитель комиссара по Земле только с виду казался добрым толстячком, готовым расплыться в улыбке от любой шутки, на самом деле его характер ни в чем не уступал железному характеру Бояновой, а требовательность и жесткая хватка были известны всем в отделе – от стажера до кобры. Правда, к себе он был еще требовательней, за что его и уважали.
Все же боксы ВЦ несколько отличались от рубок управления космической и энергетической техникой, в них еще оставалось место и для динго-сферы, и для посетителя, пожелавшего побеседовать с оператором.
– Входите, Рене, я уже закончила, – проговорила Боянова в ответ на деликатное покашливание заместителя.
Кокон раскрылся, освобождая оператора, в боксе вспыхнул неяркий свет, вызвав медовые блики в глубине сотоподобных стен, сходящихся над креслом готическим шатром.
Борда смотрел вопросительно, и комиссар добавила:
– Я не очень сильный аналитик, но иногда хочется сделать прогноз самой, убедиться в правильности интуитивных выводов. Сегодня я решила сделать кластерный анализ социальных отклонений и прикинуть масштабы общественной деградации, и вы знаете, что я почувствовала?
– Вы пришли в ужас, – ответил Борда серьезно. Глядя на заместителя пристально и печально, Боянова кивнула.
– Да, я пришла в ужас. Масштабы душевного нездоровья общества нарастают по экспоненте, возникают паранойяльные системы, усиливается эскалация зон конфликтов на национальной и религиозной почвах, что породило касту принципиального невежества с полной расторможенностью животных влечений. Это… это страшно, Рене! Мы так старались в течение сотен лет освободить детей от какой бы то ни было ответственности, что наконец вырастили великолепное поколение абсолютных потребителей! И ни одна из программ интеграции, повышения духовности и культуры не сработала! И не работает.
– Кроме одной.
– Какой же?
– Интрасенсы.
– Интрасенсы – другая стать, они – реакция природы на вырождение человечества, по словам Железовского, и тут я с ним согласна. В обществе, а еще больше в молодежной среде, царят разобщение, дифференциация, потеря интереса к динамике, отсутствие жизнерадостного ощущения жизни и прочие негативные явления. И стоило кому-то подкинуть в эту среду патологический вирус сверхидеи…
– Как появились «хирурги», готовые засучить рукава и «излечить» человечество от «чумы инородцев». Что ж, у них были отличные предки: фашисты, сионисты, националисты, фанатики всех мастей… прочие убийцы души – ахма-ха индуистов. – Борда поднял глаза, вспоминая что-то, и продекламировал: – «Асурья нама те лока андхена тама савритаха гамете тамсге бхиггагханти йе ке чатмаханоджанаха». – Перевел: – «Убийца души, кто бы он ни был, должен попадать на планеты, известные, как миры безверия, полные темноты и невежества!» Шри Ишопанишад, мантра третья. Кстати, на такой мир мы наткнулись.
Теперь Боянова смотрела на собеседника вопросительно, и Борда пояснил:
– Маат. Планета действительно напоминает потухший ад.
Комиссар вздохнула, зажмурилась, потрясла головой, потерла покрасневшие от усталости глаза.
– С удовольствием отправила бы туда все эти «Клубы по интересам»: дилайтменов, функционеров «Братства зрячих» и «эскадронов жизни», мазохистов, трахолюбов, «чистых наслажденцев», травников, созерцателей любви, хочушников, любителей острых ощущений, наркоманов, проповедников «гонок за лидером»…
– Да, – вставил заместитель.
– Что? – очнулась Боянова.
– Хорош зоопарк! Но у этой нечисти есть лидеры и Лидер, это несомненно, иначе «хирурги» не выступили бы со своим ультиматумом, а их не поддержали бы «эскадроны». Выйти бы на этого Лидера, а главное, определить, кто такие «хирурги».
– Да не главное это, – тихо сказала Боянова. – Задача помасштабней – заставить человечество посмотреть на себя со стороны, глазами… да хотя бы тех же «черных людей».
– Если бы они не ушли, – пробормотал Борда.
– Они не ушли.
– Да? – На лице заместителя появилось озадаченное выражение.
– На сегодняшний день их у нас трое: Шаламов, Лондон и Мальгин. Может быть, будет больше.
– А-а… – Борда помолчал.. – Но Мальгин… как бы это сказать…
– Вы знаете, что он отколол? Он провел неинвазивную операцию без компьютерного сопровождения. То есть вообще без хирургической инконики.
Борда недоверчиво взглянул на женщину.
– Это невозможно.
– Значит, возможно. Жена Шаламова не выдержала психотропного давления наркоклипов, и Мальгин вытащил ее из транса, проведя глубокое пси-зондирование.
– Факт удивительный. – Заместитель помолчал. – И тревожный. Такое не под силу обыкновенному человеку.
– Он специалист экстра-класса, может быть, единственный на всю планету.
– Все равно он человек… был, во всяком случае.
– Значит, теперь он не человек… а экзосенс, и чего от него можно ждать, неизвестно. Итог битвы между человеческим и нечеловеческим в его душе, увы, не предрешен, что бы там ни говорили его друзья. Нужна перестраховка.
– Мне кажется, вы преувеличиваете масштабы личности Мальгина. Кстати, лично мне он нравится. То, как выглядит подруга мужчины, обычно отражает его внутреннюю сущность, его идеал и вкус, а подруга у Мальгина красоты необычайной.
– Вы имеете в виду Карой Чокой? В таком случае вы не видели его бывшей жены, Купавы. Ее недаром называют феей печального очарования, но от Мальгина она ушла. К Шаламову.
Борда не нашелся, что сказать в ответ.
– Зачем вы искали меня, Рене? Не доверяете компьютерной связи?
Заместитель выдержал взгляд комиссара.
– События нарастают лавинно: отмечены уже четыре нападения на информбанки с уничтожением информации об интрасенсах, утечки оружия, спецснаряжения, транспортных средств… – Борда замолчал, заметив, что Боянова морщится. Комиссар знала об этих событиях не меньше, чем он, и тогда заместитель нехотя признался: – В отделе происходит утечка информации, Власта, работать стало очень сложно, вы не находите?
Боянова рассматривала лицо Борды так долго, что пауза стала неловкой. Правда, ее это не смутило.
– Может быть, вы правы, Рене. Назревают события, необходима координация действий всех тревожных служб, СЭКОНа, общественных комиссий по социоэтике, а мы – как на ладони! Б-р-р!
– Не иронизируйте, Власта, вы же понимаете, что…
Боянова успокаивающим жестом подняла руку.
– Успокойтесь, Рене, и не обижайтесь, я действительно все понимаю. Отделу нужна помощь извне. Нужен психопрогноз с максимально возможным сокращением альтернатив. Кто, по-вашему, может его сделать?
– Психопрогноз, по образному выражению, – тень, отбрасываемая будущим, – проворчал Борда, – не всякий интрасенс способен ее заметить. Я поразмышляю над кандидатурой. Кстати, от интрасенсов поступила…
– Знаю я. Смешно и грустно.
Боянова имела в виду поступившее в отдел заявление группы интрасенсов с просьбой о защите и недвусмысленной угрозой в случае «непринятия мер» избрать методы защиты, которые будут необходимы и достаточны.
– Что еще вас беспокоит?
– Не что, а кто: Майкл Лондон. Он на Земле и, как оказалось, живет с семьей уже третий день, но… Но это не тот Лондон – вернее, тот, но… обыкновенный… Черт! – Заместитель взмок. – Власта, он перестал быть экзосенсом. Ничего не помнит, что с ним было после бегства, вернее, путешествия, не реагирует на пси-команды, не излучает в пси-диапазоне, как раньше, ну и так далее. Вежлив, тверд, спокоен. Собирается работать охотоведом. Все. У меня лично сложилось впечатление… его словно подменили.
Боянова встала из кокона и молча направилась к выходу из ВЦ. Самообладанием она владела колоссальным, но взгляд ее был настолько красноречив, что Борда вдруг сам испугался своего предположения.
У выхода из вычислительного центра они нос к носу столкнулись с Ландсбергом, но озабоченный чем-то председатель СЭКОНа не заметил коллег, и Боянова впервые пожалела, что она не интрасенс.
Мальгин бездумно смотрел в окно во всю стену, ожидая приговора врачей, и грезил с открытыми глазами. Сам он давно «починил» себя, очистил тело от шлаков нервного стресса и психологической усталости, но не хотел объясняться и клясться, что практически здоров и не нуждается в услугах медицины.
По абсолютно прозрачной пластине окна бродили тени прошлых событий, воспоминания наплывали друг на друга, вскипали призрачными водоворотами, Клим стирал их мысленными усилиями, но они возвращались вновь, напоминая японские хокку, которые утверждали, что с оконного стекла нельзя стереть только дождь и собственное отражение…
Мелькнул и исчез образ одинокого орла, парящего над бездной, образ сурового подчинения воле и целеустремленности, не терпящий мелочных забот и отклонений от избранного курса… Его сменил знакомый контур нервной системы человека с указаниями перестройки и усложнения – «черный человек» нет-нет да и пошевеливался в глубинах психики, задавленный до поры до времени волей хирурга. Полностью отстраниться от его влияния Клим не мог, да и не хотел, понимая, что тогда придется жертвовать знаниями, запасенными в «черных кладах», и пробуждающейся футур-памятью. Ему все чаще казалось, что те или иные события он уже переживал однажды, и это было прямым доказательством проявляющегося дара предвидения, рожденного колоссальным объемом полученной информации.
Он мог бы усилить его, подчинившись программе «черного человека», но что-то останавливало Мальгина, какие-то не совсем осознанные тревоги души, каноны этики и морали, переступить которые – значит потерять нечто глубоко личное, принадлежащее только ему одному и одновременно всему человечеству ab ovo. И все же путь к «черному человеку», полному вселенских тайн, оставался открытым и манил, звал в неизведанное, оставаясь чужим и холодным, как ил на дне озера. Зато существовал еще один таинственный зов, далекий, слабый, как память о глубоком детстве, но мистически близкий по эмоциональной окраске всему тому, что любил Мальгин, созвучный с его внутренним миром и отзывающийся в сердце струной любви…
Иногда в работу мозга вмешивался горизонт, перенасыщенный наследственной информацией, и тогда Мальгин чувствовал себя то простейшим, то ланцетником, трилобитом, рыбой, рептилией, динозавром и даже протообезьяной, последовательно проходя все стадии онтогенеза – истории жизни на Земле. Но однажды в эту цепочку памяти вмешалась память «черного человека», и Мальгин впервые в жизни испугался по-настоящему, до спазма в желудке и холодного пота: наряду с обычными ощущениями, свойственными земным существам, он испытал ни с чем не сравнимый ряд ощущений, пересказать и описать которые не смог бы никто, так как принадлежали они негуманоидам, существам, родившимся в иной вселенной с абсолютно отличными от земных законами бытия…
Что-то изменилось в потоке сознания, протекающем сквозь мозг, появилось ощущение неудобства и неудовольствия. Мальгин очнулся, и тут же тихо прозвонил видео. Посреди комнаты сформировалась фигура дежурного врача – динго инка, конечно. На лице его было написано смущение.
– Вы весьма неординарный пациент, Клим. Утром еще мы лечили больного, а к обеду вы вдруг стали здоровым. И я подозреваю, что наша фармакопея здесь ни при чем.
Мальгин улыбнулся, чувствуя приятное покалывание по всему телу: он только что провел сеанс аутопси-массажа, восстанавливая тонус и окончательно снимая нервную усталость.
– Не обижайтесь, Обиван, я действительно необычный больной. Наша медицина еще не скоро начнет лечить интрасенсов, а об экзосенсах и речи нет. Но я побуду у вас немного, кормят тут неплохо. – Клим снова улыбнулся. – Как дела у Купавы?
– С ней все в порядке, но она не интрасенс и пробудет в клинике еще дня три.
Мальгин кивнул, дежурный врач развел руками, его фигура превратилась в радужный световой сноп и растаяла.
Мальгин автоматически нащупал рукой фрукты на висящем у изголовья подносе и захрустел яблоком. В голове тоненько прозвенел звоночек: кто-то знакомый вошел в здание лечебницы. Спустя несколько минут в палату ворвался Джума Хан. Мгновение они смотрели друг на друга: оценивающе – Джума и с неопределенной досадой и неловкостью – Клим, потом безопасник заулыбался – улыбка у него была чертовски обаятельная – и хлопнул ладонью по подставленной ладони хирурга.
– Привет, амиго. По-моему, ты о чем-то задумался. Что притих? На себя не похож.
– Думаю думу без шуму, – ответил Мальгин пословицей. – Зато ты, похоже, не меняешься: здоров, уверен, энергичен, азартен.
Клинки их взглядов столкнулись, но искры не высекли: во взгляде Джумы уже не было обычного вызова, только отстраненная настороженность и сосредоточенность. Поединок длился недолго, Джума отвернулся первым, проворчал с неожиданным добродушием:
– Ох и тяжелый у тебя глаз, мастер! Хоть я и потомок шейха, но соперничать с тобой после того, что ты проделал с Купавой, побаиваюсь. Честное слово, уникальная была операция! Завидую, я бы так не смог.
Мальгин мимолетно удивился, но анализировать перемены в настроении бывшего врача не стал, в комнату вошли еще двое – Железовский и Ромашин. Математик добился значительных успехов в овладении эмоциями, и застывшее лицо его напоминало маску. Ромашин, как всегда, выглядел вежливо-уравновешенным и целеустремленным, пряча ироничные огоньки в глубине глаз.
– Не ждали? – сказал эксперт, пожимая руку «больного».
– Его я услышал еще в метро, – кивнул Мальгин на Железовского.
– Мы за тобой, – пробасил тот ворчливо. – В состоянии передвигаться и воспринимать нетривиальные идеи?
– У него дисфория, – сказал Джума, выглядывая в окно.
– Что это еще за штука?
– Пониженное настроение, состояние раздражительности, озлобленности, мрачности, повышенной чувствительности к действиям окружающих и, кстати, со склонностью к вспышкам агрессии.
Ромашин с любопытством посмотрел на говорившего, перевел взгляд на Мальгина, и тот невольно улыбнулся.
– Диагноз поставлен вполне профессионально. Не боитесь, что Джума может оказаться прав? Я ведь химера.
– Вставай, «химера». – Железовский легко поднял Мальгина за руку. – Возьмешь на вооружение мою формулу «трех эс» и будешь такой же здоровый и спокойный, как и я.
– Что за «три эс»? – заинтересовался Джума Хан.
– Самоанализ, самоконтроль, самосовершенствование.
Джума фыркнул.
Железовский пожал плечами, взял с подноса у кровати хирурга несколько зеленоватых плодов величиной с крупную сливу, понюхал, откусил.
– Фейхоа? Пахнет ананасом и земляникой.
– Угощайтесь. – Клим принялся переодеваться, его одежда, вычищенная и освеженная, хранилась в стенном шкафу. Позвонил в приемный покой.
– Обиван, я ухожу, изменились обстоятельства.
Инк молча поклонился. Мальгин повернулся к посетителям.
– Ну что ж, компанерос, я полностью в вашем распоряжении. Что за идею нам предстоит обсудить?
– Поехали к тебе домой. – Железовский направился к двери первым, сосредоточенно жуя плоды фейхоа, китайского земляничного дерева. – То, о чем идет речь, находится там.
ГЛАВА 12
– Милости прошу. – Мальгин отступил, пропуская гостей в дом. Пока они устраивались в гостиной, он включил тихую музыку и соорудил полдник: кофе, тоник, тосты, фрукты. Никто не отказался, даже равнодушный к гурманству Железовский, который в ответ на замечание Джумы: «Чтобы держать форму с такой фигурой, надо питаться электричеством» – пробурчал:
– Все мы рабы биологии.
– Кто-нибудь звонил? – спросил Мальгин у «домового».
– Звонили трое, – ответил Кузьма. – Катя Лондон, отец и какая-то женщина. Имя не назвала.
– Откуда звонила, узнал?
– Станция «Эдип-2». Это где-то далеко, у других звезд.
– Далековато, – насмешливо хмыкнул Джума.
Хирург и безопасник встретились взглядами. Клим отвел глаза первым. Он не ожидал звонка от Карой и был раздосадован своей несообразительностью, а главное тем, что не разобрался с «домовым» в интимной обстановке.
Теперь же отступать было некуда.
– Включи запись.
В комнате зазвучал голос Карой, всего несколько слов:
– Я видела плохой сон, мастер. Будь осторожен, если можешь. Привет.
Мальгин невольно взглянул на Джуму, но тот спокойно пил кофе, не реагируя на слова бывшей жены. Клим сделал вид, что ничего особенного не услышал, захрустел поджаренной корочкой тоста.
– Что хотела от меня Катя Лондон?
– Ничего, поблагодарила – и все.
Мальгин с трудом проглотил кусок тоста.
– За что? Прокрути.
«Домовой» послушно включил запись. Виом открыл вход в гостиную квартиры Лондонов, и перед глазами мужчин возникла счастливая жена Майкла Лондона.
– Клим, огромное вам спасибо за мужа! После операции он вернулся таким же, каким и был, – вы буквально вернули меня и дочь к жизни! Исполать вам как великому хирургу, и дай бог вам любви и счастья как человеку! Мы еще навестим вас, чтобы поблагодарить, хотя долг этот невозможно будет вернуть и до конца дней.
Изображение рассыпалось искрами, виом погас.
Трое смотрели на Мальгина вопросительно, с изумлением и недоверием, а он сидел, будто в трансе, и в голове вертелся лишь один вопрос: интересно, как я ей скажу, что я его не оперировал…
– Не понял, – подал голос Джума. – Ты и Лондона оперировал? Что она имела в виду?
– Майкл вернулся? – тихо проговорил Ромашин. – Я правильно понял?
Мальгин встряхнулся.
– Я знаю ровно столько же, сколько и вы. Минуту. – Он надел эмкан «спрута» и соединился с институтом. Выслушал ответ Гиппократа, почесал мочку уха, снял эмкан, оглядел всех по очереди.
– Лондон вернулся. Но я его не оперировал.
– В этом деле какая-то загадка…
– Подождите, коллеги, – вмешался Железовский, единственный из всех, кто не потерял присутствия духа и хладнокровия. – Пусть Клим выясняет это сам, мы пришли по другому делу, а времени у меня мало.
Мужчины переглянулись. Мальгин расслабился, залпом допил кофе, улыбнулся глазами.
– Ты прав, я сам развею этот мистический туман. Итак, где ваша идея?
Ромашин повел рукой в сторону встроенного в стену шкафа с прозрачными дверцами, на полке которого красовались подарки Дана Шаламова Купаве.
– По нашему предположению, один из этих предметов осуществляет связь с Шаламовым, а точнее – на самом деле является ключом входа в орилоунское метро.
Мальгин остался бесстрастным, успев мысленно оценить идею друзей и найти ее приемлемо сумасшедшей, но Джума не смог скрыть удивления, хотя сначала и воспринял сказанное как шутку.
– Один «ключ» вы уже проверили, и теперь на Меркурии дежурит чуть ли не весь погранфлот.
– Если это камень в мой огород, – мягко проговорил Ромашин, – то упрек принимаю, но с оговоркой: многое зависело не от меня, а от физиков, некачественно посчитавших эфпрогноз. Думаю, пока с нами Аристарх, подобной ошибки мы не допустим.
Клим, вспомнив предупреждение Лондона об опасности шаламовских даров, осторожно выгрузил из шкафа на столик все необычные предметы: исчезающий «голыш», плачущую «свечу», туманно-призрачный шар-дыру – «магическую сферу», которую смог взять в руки только с третьей попытки, стакан из «морозного узора», кинжал, тяжелый фолиант с мерцающей надписью на неведомом языке. В квартире повеяло странным неземным ветром, стены ее искривила и тут же отпустила неведомая сила, у всех четверых возникло ощущение, что предметы смотрят на них, пристально, не с угрозой, но и не равнодушно.
– Однако! – сказал тихо Ромашин, поправив что-то под волосами; Мальгин, уловивший его движение, понял, что эксперт носит персональный комп, и не один, а вместе с «защитником» – генератором пси-защиты.
– Мистика какая-то, – проворчал Джума, заинтригованный и смятенный. – Что это за каббалистические раритеты? Мне показалось или они на самом деле… смотрят и дышат?
– А как вы себе их представляете? – заинтересовался вдруг Железовский. – Вот, например, это? – Математик показал на «свечу».
Джума озадаченно посмотрел на него, потом на Аристарха.
– Ну-у… по-моему, эта штука похожа на хрустальный бокал… внутри плавает светящееся колечко… нет?
Мужчины переглянулись.
– М-да! – произнес Ромашин. – Мне казалось, что это не бокал, а какой-то вытянутый сосуд с дымом внутри.
– Лично я вижу свечу, – добавил Мальгин. – И к тому же она «плачет».
– Великолепно, – пробасил Железовский. – А это? – Он указал на «магическую сферу».
– Черный куб… со звездами…
– Ну а штуковина рядом? – Аристарх дотронулся до «ножа».
– Что-то острое, как наконечник копья…
Через минуту выяснилось, что все четверо видят разложенные предметы по-разному, и лишь относительно одного из них мнения сходились: исчезающий «голыш» всем казался плоским морским камешком, окатышем, и демонстрировал свои качества без каких-либо дополнительных эффектов.
Мальгин оглядел взволнованные лица гостей – даже математик слегка оживился, забыв о своих «трех эс», – и глубокомысленно проговорил:
– Восприятие веревки как змеи так же ложно, как и восприятие веревки как веревки.
Последовало недолгое молчание, потом взрыв сдержанного смеха. Собеседники оценили ситуацию в юмористическом ключе, вполне понимая друг друга.
– Источник изречения? – отсмеявшись, спросил Джума.
– Шанкара, Адвайтаведанта.
– Очень образно и очень справедливо. Но подарки Шаламова действительно впечатляют. Знать бы их настоящий облик, и главное – назначение.
– Учтите, они опасны, – предупредил Мальгин, чувствуя, как внутри него заворошился «черный человек». Веселое настроение ушло, ему на смену пришло беспокойство, защемило сердце. – Лондон не будет предупреждать зря.
Джума хотел сказать что-то язвительное, но передумал. Подождав немного, вдруг засмеялся и пояснил в ответ на вопросительные взгляды:
– Вспомнил девиз нежити, точнее, «эскадронов жизни»: «Мы живем для того, чтобы сдохнуть!» Чем мы хуже?
В комнате громыхнуло – этот хохотнул Железовский. И снова все четверо глядели друг на друга выжидательно, не зная, кто первым предложит действие. Музыка в гостиной продолжала звучать (Мальгин любил романсы Балакирева), создавая ностальгическое настроение, но не отвлекая от дум.
– Мне кажется, нам необходимо выбрать тот объект, который максимально подходил бы к понятию «ключ», – сказал наконец Ромашин. – Лично я вижу два таких объекта: «книгу» и «дыру-сферу». А вы?
– Да, – коротко кивнул Железовский.
– Причем ключ должен быть очень простым в обращении.
– «Книгу» я уже открывал, – признался Мальгин. Аристарх видел этот предмет почти так же, как и он, а Джуме с Ромашиным она казалась плоской коробкой с металлической крышкой.
– Ну и?..
– Откройте, а я погляжу на вашу реакцию.
Ромашин, поколебавшись, осторожно отщелкнул застежки «книги» и открыл ее. На исследователей со страницы в упор глянул странный зверь: полукрокодил-полумуравьед, оглядывающийся на людей через плечо вполне человеческим движением. Зверь стоял наполовину в воде не то реки, не то озера желто-коричневого цвета, за ним начинался лес, густой и ровный, как гигантская трава, а над лесом торчала ажурная золотая башенка с факелом огня. Небо в этом мире было густо-синего цвета, глубокое, без оттенков.
– Фотография, – с пренебрежением сказал Джума. – Причем без стереоэффекта. Листай дальше.
– Подождите, – тихо возразил Мальгин. – Смотрите внимательно.
Железовский первым заметил движение пейзажа, глянул на Клима и снова зачарованно уставился на фотографию.
Иллюстрация начала обретать глубину, четкость и контрастность живой натуры, как бы «протаяла» вдаль, обрела объем. Фотография стала похожа на окно в чужую природу, на экран, за которым цвела жизнь иного мира. По воде побежала рябь, а зверь – помесь рептилии с млекопитающим – вдруг… мигнул!
Еще мгновение, прозрачная пленка, отделявшая воздух Земли от воздуха чужой планеты, лопнула и…
В комнате полыхнула синяя вспышка, зашипело, кто-то с силой захлопнул обложку «книги» так, что все вздрогнули, во все глаза глядя на нового гостя, проникшего в квартиру неизвестным способом. Это был Майкл Лондон собственной персоной.
– Хелло, джентльмены. Я, кажется, вовремя.
Железовский, опомнившись, превратился в статую, будто ничего особенного не произошло, снисходительно оглядел компанию. Мальгин пришел в себя вслед за ним, вспомнил вспышку и шипение, нашел глазами их источник: «магическая сфера» исчезла, а на ее месте мерцала полупрозрачная труба диаметром в полтора метра, уходя в пол и потолок комнаты. В воздухе запахло озоном.
– С этими вещами надо обращаться очень бережно. – Лондон кивнул на «книгу», невозмутимый, добродушный, благожелательный и одновременно твердый и непреклонный.
Мальгину вдруг показалось, что фигура Майкла на мгновение превратилась в облако с глазами-бусинами и тут же вернула первоначальную форму, хотя никто из товарищей этого не заметил. Но как ни старался хирург разглядеть пси-ауру Лондона, ему это не удалось: бывший начальник службы безопасности не делился на «призраки» характерных впечатлений, он был наглухо запакован в броню пси-контроля. Видимо, манипуляции Мальгина не прошли мимо внимания Майкла, потому что он посмотрел на хирурга как-то по-особому и выдал мысленный образ подмигивающего тигренка, но речь продолжал в том же тоне:
– Есть прекрасное правило, ему лет триста: не тяните за хвост, если неизвестно точно, что на другом конце.
Джума Хан фыркнул, остальные остались серьезными.
– Итак, мы были правы, – с удовлетворением произнес Ромашин. – Вернее, почти правы, потому что у нас в руках был не ключ от входа в метро, а сам вход. А именно – «магическая сфера». Что же тогда представляет собой «книга» с картинками?
– Пантеон, – помолчав, ответил Лондон. Поискал глазами кресло и сел. – Или «Красная книга» исчезнувших цивилизаций, если хотите. Причем «книга» опасная, с полным эффектом присутствия, и пользоваться ею может далеко не каждое существо. Человек, например, рискует не выйти оттуда, из иллюзии, устройство «книги» включает его в свой компьютерно-химерный мир.
– Интрасенс тоже не сможет отстроиться? – с ноткой вежливого недоверия спросил Железовский.
У глаз Лондона собрались веселые морщинки.
– А вы всерьез полагаете, что человек, пусть он даже интрасенс, – венец мироздания? Увы, это далеко не так. Человек – не предел эволюции Вселенной, его мозг содержит всего лишь двести миллиардов нейронов, примерно столько же звезд включает наша Галактика, а ведь в космосе много объектов гораздо более сложных. Чтобы воспринимать, чувствовать иные вселенные, нужны другие органы чувств, и не один-два, а десятки! Есть они у человека? Запрограммированы ли эволюцией?
– Ну этого и вы знать не можете, – пробурчал Аристарх.
– Ошибаетесь, знаю. Считайте, что я достиг сатори – состояния высшего просветления Будды, хотя и сохранил при этом бренную оболочку. А еще я стал вечным садху и вернулся сегодня на Землю в последний раз, чтобы поговорить с вами и предупредить.
– То есть как это вы вернулись сегодня? – поднял голову Мальгин, переглядываясь с Ромашиным. – Мне звонила ваша жена, что вы вернулись по крайней мере…
Лондон поднял ладонь, грустная усмешка скользнула по его губам.
– Я здесь, там – двойник, фантом, хотя и вполне материальный, осязаемый, мое альтер эго, хороший мужик и все такое прочее. Реализация одного из уровней структуры личности. Вон Клим знает, что это такое, ему еще предстоит испытать на себе счастье обладания иными возможностями. Для меня же главное, что Кэт и Акулина… счастливы.
Мальгин заглянул в колодец глаз бывшего начальника отдела безопасности и на дне колодца увидел темное озеро тоски. Глубокое и неизбывное. Миг – и оно исчезло, снова Лондон сидел перед ними собранный, снисходительно-добрый, сильный, дружески настроенный и в то же время чужой и далекий. Он жил не только здесь и сейчас, но и где-то еще, в других временах. Он знал также, что невозможно описать собеседнику то, чего он никогда не видел. Майкл знал такое, что невозможно было и представить…
– Вы правы, – кивнул он, отвечая на мысли всех четверых, одинаково ошеломленных, несмотря на разные возраст, опыт и самообладание. – Человеком назвать меня трудно, садху – в самый раз. Кто вступил на эту дорогу – уже не возвращается.
– Шаламов… тоже? – Мальгин задержал дыхание.
Лондон долго не отвечал, уйдя в не доступные никому области своих воспоминаний, и по лицу его плыли всполохи сияния – отражение мыслительных процессов и непонятных эмоций. Наконец он очнулся.
– Мастер, я знаю почти все о вашей жизни прошлой и многое – о будущей. Как и любой маатанин, я тоже обладаю футур-памятью и способен предвидеть события и судьбы, особенно судьбы тех людей, которые мне симпатичны. Ваша судьба драматична, ибо вы не только третий в истории земной цивилизации экзосенс, после Шаламова и меня, но и первый маг! Вернее, будущий маг! Или колдун, чародей, волшебник, кудесник – выбирайте любой термин. Но до этого вам предстоит пройти пустыни одиночества, тоски, горя и боли, адовы горнила жестоких схваток с обстоятельствами, внешними врагами и с самим собой, узнать, что такое horror infiniti и тысячи других ужасов. Попытайтесь выдержать эти испытания, и тогда вы поймете, какой смысл вкладывали философы в изречение: цель жизни есть жизнь. Тезис не бесспорный, смерть не менее мудра, чем жизнь, да и по убеждениям «черных людей» бесконечный смысл лежит вне постижения его конечным существом, но лучше не проверять этот тезис на себе. Конечно, мои советы – это не рецепт счастья, но помочь мне больше нечем. Я помогал сколько мог. – Лондон прищурился. – Хотя в мои предупреждения, наверное, верили не все, не так ли?
– Как вы это делали? – пробурчал Железовский. – Я нашел принципы обработки ключевого файла иерархии компьютерных структур, интеграции многоуровневого вывода, но не понял процесса выдачи сигнала в точно определенный момент времени. Что у вас выполняет роль интерфейса?
– Еще поймете, это не сложно. У меня есть несколько минут, можете задать по вопросу, кого что интересует.
– Вы не ответили на вопрос о Шаламове, – напомнил Мальгин, равнодушно воспринявший тираду Лондона в свой адрес. Собственная судьба его мало интересовала, во всяком случае в данный момент.
– Шаламов непредсказуем, – нехотя ответил Лондон. – Я встречался с ним там… – Неопределенный кивок головой в сторону. – И он действительно опасен. Не ищите его. Может быть, он уже не вернется на Землю, а опасен он прежде всего тем, что не анализирует последствий своих поступков, как, например, не рассчитал последствий появления на Земле этих вещей. – Майкл показал на разложенные на столе подарки. – Я заберу их с собой.
– Так он… маг?
Мальгину внезапно показалось, что Лондон превратился в гиганта-циклопа, в единственном глазу которого сверкнуло пренебрежительное угрюмое предупреждение. Впрочем, этот пси-импульс почувствовали все.
– Он маг, – медленно проговорил гость. – Но он маг на грани безумия. Понимаете, с кем вы хотите поиграть?
– Мы не хотим играть, – возразил Мальгин, сохранивший философски-минорное настроение. – Мы хотим его вылечить. Я в долгу перед ним.
– И я, – кивнул Ромашин.
– Кроме того, существует много причин, по которым он обязан появиться на Земле и расставить точки над «i».
Лондон с неопределенной и не очень понятной жалостью оглядел спокойное лицо Мальгина, однако возражать не стал.
– Еще вопросы? Мне пора.
– Орилоунское метро сохранилось? – быстро спросил Ромашин.
– Сеть орилоунского метро – периферийная ветвь в Галактике, на самом деле главные «струны» соединяют не только домены нашей Метавселенной, но и многие топологически связанные вселенные. Масштаб этого вида связи колоссален.
– И создан он Вершителями?
– Вершители – собирательное название многих сотен разумных рас из иных вселенных, «черные люди» просто не смогли уберечь этот факт в памяти, хотя и были разумными информационно-энергетическими «консервами».
– Они все ушли в Горловину «серой дыры»?
– Нет, многие не успели, в основном те, кто не смог найти Горловину. Без проникателей это практически невозможно.
– Значит, маатане и орилоуны спешили в «серую дыру» не зря, и в нашей Галактике больше не осталось «серых дыр» со встроенными механизмами перехода?
– Совершенно точно.
– А «сфера Сабатини»? Знаете, о чем речь?
Лондон покосился на Ромашина, на щеках которого разгорелся румянец, хотя с виду эксперт был хладнокровен.
– «Сфера Сабатини», или эйнсоф, как вы называете, на самом деле узел пересечения физик, причем многих, вы даже не представляете, как опасно его соседство с Солнцем.
– И виноват в этом я, – тихо сказал Ромашин. – Власта права. Хотя я считал, что интерес мой оправдан.
Лондон ничего не сказал в ответ.
– Черт возьми! – взорвался вдруг Железовский, заставив всех вздрогнуть. – Вы наговорили столько интересного, что хочется жить! А также очень хочется знать, что это за объекты и откуда их приволок Шаламов, почему погибли цивилизации, память о которых хранит ваша «Красная книга» и…
Лондон остановил математика знакомым жестом: ладонь вперед.
– Я завидую вам, Аристарх, вы здесь единственный из всех по-настоящему счастливый человек. Хорошо, я отвечу на ваши последние вопросы, но они действительно последние. Объекты эти – из… э-э… скажем, из «Музея культур», не предназначенного для человечества, ибо земная цивилизация – единственная из технологических – еще не погибшая цивилизация, остальные, вернее память о них, – здесь. – Майкл легонько коснулся пальцем обложки «книги». – Другие предметы – суть целые миры, связанные нашей трехмерной физикой и видимые разными людьми по-разному в силу развитости воображения, культуры и психологической закалки.
Лондон перевернул исчезающий «голыш», и тот пропал, будто его и не было.
– Это не камень, каким он вам представляется, а устойчивый ансамбль хрононов – квантов времени, вектор которого направлен не в будущее и не в прошлое, а «в сторону» от потока времени нашего мира. Взаимодействует он только с гравитацией.
– Здорово! – прохрипел Железовский. Глаза его горели. Он действительно счастлив, мимолетно подумал Мальгин, хотя и сам был потрясен и заинтригован.
– «Плачущая свеча», или «бокал», – продолжал Лондон, – на самом деле эмоциональный резонатор, только эмоции, на которые он реагирует, никогда не смогут затронуть человека, потому что ему таких не испытать никогда. «Плач» – лишь слабое эхо какой-то чувственной струнки. «Морозный узор», используемый вами в качестве стакана объемом в двести кубических сантиметров, – это звездная система, эквивалентная по размерам и массе галактике Туманность Андромеды, разве что в настоящий момент ее размерности скомпактифицированы.
– Дьявольщина! – Железовский уже с трудом удерживался от жестикуляции.
– «Кинжал», он же «наконечник копья», – в действительности древний звездолет из шестимерной вселенной, где отсутствует одно, но существенное измерение – время, просто в нашей Вселенной он принял такой облик. Ну а ваша «магическая сфера», как вы уже догадались, – свернутый компактный переход к одному из уцелевших орилоунов. То есть это еще не вход в систему метро, а как бы эскалатор к нему. Подчеркиваю: все эти объекты весьма опасны, их поведение непредсказуемо, а реализация их возможностей может доставить массу неприятностей типа «сферы Сабатини». Я удовлетворил ваше любопытство, джентльмены? Тогда прощайте.
Лондон встал, собрал в карман, казавшийся безразмерным, все находки Шаламова, и шагнул к холодно мерцавшей трубе входа в «струну» орилоунского метро.
– Минуту, – раздался в наступившей тишине голос Мальгина. – Майкл, оставьте нам эту «дверь»… э-э… эскалатор.
Лондон отрицательно качнул головой. Мальгин напрягся, странным образом поголубел, волосы его затрещали золотистыми искорками, и в тот же момент туманный столб над столом превратился в знакомую сферу со звездами внутри.
Лондон снова покачал головой:
– Едва ли вам удастся…
«Сфера» струйкой дыма перетекла в ладонь Мальгина. Тот улыбнулся, глядя на Майкла снизу вверх, поиграл «сферой», то превращая ее в полосу дыма, то в кольцо, то в черную дыру.
– Оставьте ее нам, Майкл, под мою ответственность. Я смогу управлять ею без вреда для кого бы то ни было. Ведь вы давно знали, что так и будет.
Снова в глазах Лондона проглянула тоска.
– Хорошо, – сухо сказал он. – В конце концов ваша судьба – это только ваша судьба. Но будьте осторожны: этот «эскалатор» принес Шаламов, и в любой момент он может выйти из него.
Струйка дыма превратилась в белесый столб. Лондон вошел в него и исчез, столб тут же сжался в «сферу», откатившуюся к стене. Джума Хан, сидевший к ней ближе всех, попытался взять ее, но у него ничего не вышло ни с первого, ни со второго, ни с третьего раза.
– Маленько, кругленько, а за хвост не поднять, – задумчиво пробормотал Ромашин, глядя на «сферу». Перевел взгляд на побледневшего Мальгина. – Вам плохо, Клим? Может быть, действительно не стоит рисковать?
– А что мы теряем? – пробурчал Железовский, приобретая свой обычный вид. – Надо лишь подготовиться к путешествию – и вперед! Сдается мне, это был не сам Лондон, а еще один его двойник.
– Очень может быть, – сказал Мальгин, прислушиваясь к недовольному ворчанию «черного человека» в голове. – Но он не прав: наша судьба – не только наша судьба…
– А когда это ты успел научиться управлять этой штукой, эскалатором?
– Управлять им действительно очень просто, хотя и надо знать… пароль.
– Мысленное управление? Что за пароль?
– Я сам только что догадался. Эскалатор принес Шаламов, а чтобы никто, кроме него, не смог открыть вход, он закодировал его мысленной фразой, строкой из любимого им Верхарна: «Я – обезумевший в лесу Предвечных Чисел»…
И не успело смолкнуть эхо слов Мальгина, как сгусток тьмы у кресла Джумы превратился в мерцающий туманный столб. Эскалатор приглашал всех желающих к путешествию…
