ГЛАВА 3

Зеленое и голубое… Внизу зеленое: бесконечная равнина, леса и поля с морем трав; вверху голубое: небо и космос за ним, не черный, не глубокий и мрачный – тоже голубой… Тепло… ни ветерка, ни звука – идиллия… Но что это появилось в небесной голубизне? Черная точка… она увеличивается. И цвет неба стал изменяться от голубого к синему, скатываться в фиолетовый… Точка приблизилась, превратилась в «черного человека», угловатую кристаллическую глыбу без глаз, но с мощными орлиными крыльями. «Черный человек» остановился напротив, изредка пошевеливая крыльями, и внимательно посмотрел – впечатление было, что он именно посмотрел – без глаз! – на того, кто преградил ему путь…

Власта проснулась с чувством сожаления и тревоги: «черный человек» что-то сказал ей, предупредил о чем-то, но о чем – она уже не помнила.

Полежав немного, женщина вызвала отсчет времени, и рубиновые цифры в потолке над кроватью высветили шесть двадцать восемь утра. Пора вставать.

Размявшись в спортивной комнате, Власта приняла душ, позавтракала, поцеловала дочь – та еще спала и смотрела утреннюю программу снов – и приказала «домовому» не слишком давить инициативу дочери, хотя та в свои шесть лет и не нуждалась в особой опеке. В семь тридцать комиссар была уже в управлении.

Рабочий день начинался, как обычно, с диалога с инком отдела, который проанализировал поступившую информацию и рассортировал ее по уровням иерархической структуры службы безопасности. Область ответственности комиссара отдела занимала высший уровень: судорога социума от эпидемий различных болезней, в том числе и психических, до организованной преступности, несмотря на потерю масштабности, сумевшей адаптироваться, приспособиться к социальным условиям, мутировать и выжить.

Чему удивляться, подумала Боянова с горечью. Наследие двух веков «свободы морали» не может исчезнуть само собой, да и общество до сих пор предпочитает содержать козла отпущения в лице службы общественной безопасности, чтобы за «разгул демократии» всегда можно было спросить с конкретных лиц. А ведь такое отношение (моя хата с краю, кто хочет, тот пусть и занимается уборкой мусора) к жизни ковалось не одну сотню лет! И началось оно не в середине двадцатого столетия, и не в одной стране, как это пытаются доказать кое-какие историки, хотя нельзя отрицать и того, что именно тогда был жестоко уничтожен целый слой культуры и началось размывание нравственности, а в результате наряду с высшими технологиями, позволяющими жить безбедно в любом уголке Земли и Системы и за мгновения достичь двух сотен звезд, мы имеем уровень культуры, не намного превышающий уровень «псевдокоммунизма» двадцатого века…

Умник – инк отдела обычно не вмешивался во внутренние диалоги и монологи главы отдела, хотя и слышал ее мысли, находясь в постоянной пси-связи с ней, промолчал он и на этот раз, хотя Бояновой и хотелось бы иметь в его «лице» собеседника. Но Умник никогда не вступал в полемику с коллегами и друзьями во время работы.

– Как получилось, что в отделе нет ни одного интрасенса? – спросила комиссар, получив сводку текучести кадров.

– Мы приглашали многих, – ответил Умник, – но не согласился ни один. Вернее, год назад согласился Романов, но погиб во время операции на Иранском нагорье.

– Странно. Мне казалось, престиж работы безопасника достаточно высок, чтобы о ней начали мечтать молодые интрасенсы.

– Престиж действительно высок, что видно по конкурсу в наши школы: двадцать один человек на место, и тем не менее интрасенсы к нам не идут. Нужен широкий обобщающий анализ с историческими параллелями и привлечением известных ученых и самих интрасенсов. Знаете, каков социальный состав официально выявленных интрасенсов? Двадцать два процента – ученые, причем, как правило, очень высокого класса, двадцать семь процентов – артисты, восемнадцать – художники, четырнадцать – писатели.

– А остальные?

– Деятельность остальных не поддается учету.

– То есть никто не знает, чем они занимаются. Может быть, это охотники, путешественники, бродяги, созерцатели?

– Среди интрасенсов не зарегистрирован ни один охотник. За остальных не ручаюсь.

– Хорошо, – прекратила отклонившийся от дела разговор Боянова. – Прими задание: розыску найти Лондона и передать ему просьбу встретиться со мной. Ни больше ни меньше. Если он смог предвидеть катастрофу на Меркурии, то может знать что-нибудь и о готовящемся выступлении против интрасенсов.

– Я считаю, что готовится не единичная акция, а масштабная кампания, практически война. Со всеми вытекающими.

– Тем более.

На столе надулся оранжевым воздушным шариком чей-то экспресс-вызов, бесшумно лопнул, превратившись в светящуюся нить, но в объем передачи нить не развернулась.

– Включите «обратку», – посоветовала Боянова, однако абонент на это не прореагировал.

– В чем дело? – чуть резче произнесла хозяйка кабинета, обращаясь к инку стола.

– Закрытая консорт-линия, – сообщил киб-секретарь флегматично. – Абонент не идентифицируется и не пеленгуется.

– Власта Боянова, комиссар безопасности? – раздался слегка гортанный, звенящий от обилия бронзовых обертонов женский голос.

– Да. Кто вы?

– Пусть будет Мельпомена. – Неизвестная обладательница «колокольного» голоса засмеялась – словно по полу рассыпались и запрыгали металлические шарики. – Мы хотим предупредить вас: не вмешивайтесь в процесс лечения патологии.

– О чем вы?

– Интрасенсы – это патология человечества, и болезнь эту надо лечить радикальными средствами, хирургическим путем.

– Это все?

Снова смех.

– До связи, комиссар.

Нить неразвернутого виома угасла. Власта смотрела на тающий глазок в толще стола, а перед собой видела заплаканное лицо Забавы, своей сестры. Встрепенулась.

– Удалось выяснить, откуда и кто звонил?

– Нет, – виновато ответил киб стола. – Код связи рассчитан по теории множеств, пеленгация «рассыпается» на все стороны света.

– А ведь с вами по консорт-линии могут соединиться лишь несколько человек в Системе! – мягко произнес Умник.

– Вот именно, – проговорила Боянова, переживая короткий приступ бессилия: хотелось немедленно найти таинственную незнакомку, встряхнуть за плечи и выяснить все до конца. – Розыску еще одно задание: выяснить, кто звонил. Или в крайнем случае, кто мог звонить.

Уже третий раз Мальгину снился сон: он в образе орла парит над горной страной, испещренной узорами долин, ущелий и хребтов, зорко всматривается в серо-бело-коричнево-голубоватый хаос, изредка пошевеливая могучими крыльями, и ищет… Что? Или кого? Что может искать орел в горах, одинокий и гордый, как страж бога молчания?.. Постичь смысл образа не удавалось, но ощущение вольного полета сохранялось долго.

Мальгин полежал, глядя в малахитовое строение потолка, вызвал внутренний отсчет времени: шесть часов утра. Можно поспать еще час, но лучше встать. Клим усмехнулся – он-то рассчитывал на круглосуточное бодрствование: оказалось, интрасенсы, несмотря на свои экстравозможности и резервы, нуждаются в сне почти как люди, ну разве что дольше могут обходиться без сна, не снижая работоспособности.

После первой своей попытки дальней пси-связи с Железовским Мальгин приходил в себя семь часов, да еще столько же спал, приказав «домовому» не беспокоить, поэтому совет Аристарха выполнить не мог. Теперь же решил не откладывая позвонить отцу. Интересно, что мог знать математик об отце такого, чего не знал сын?

Виом включился на второй минуте. Мальгин-старший застегивал халат, то и дело оборачиваясь и прислушиваясь к чему-то. Вид у него был помятый, а под левым глазом красовался самый настоящий синяк.

– Ну и ну! – присвистнул Мальгин. – Прямо персонаж старинного гангстерского фильма. Где это ты заработал медаль, па?

– На улице нашел, – хмуро буркнул старик, машинально дотронулся пальцем до посинелого подглазья и снова прислушался. – Подожди минуту.

Исчез из поля зрения. Мальгину почудились какие-то странные звуки: то ли кошка замяукала, то ли ребенок заплакал. Потом снова установилась тишина. Мальгин-старший появился через пять минут.

– Тебе не спится?

– Так ты мне скажешь, что случилось? Где тебя угораздило?

– Столкнулся с действительностью.

Настроение у отца было неважное, однако раньше он никогда не позволял себе разговаривать на грани грубости.

– Я сейчас приеду, поговорим. Кстати, ты что, кошку завел?

Брови отца приподнялись.

– Какую кошку?

– Я слышал какие-то мяукающие звуки.

– А-а… – Старик отвернулся. – Это фильм… про котов.

Мальгин с сомнением посмотрел на отца, но тот выдержал взгляд, а мгновенный пси-контакт на таком расстоянии хирургу пока не давался.

– Ты бы лучше навестил Купаву, – пробурчал старик.

– Па, ну что ты заладил одно и то же. – Клим поморщился. – Я же говорил тебе: был я у нее…

– Она во Второй брянской клинике, отделение психотерапии.

– Что?! – Сердце рванулось с такой силой, что, казалось, загудела грудная клетка. – Что с ней?

– Насмотрелась и наслушалась всякой дряни.

– Ви-нарко?

– Врач сказал, что ее едва удалось вернуть из транса.

– О черт!.. Это моя вина… я знал и… – Мальгин бросился из комнаты так внезапно, что «домовой» не сразу догадался извиниться и выключить связь.

Отец смотрел из виома прищурясь, и лицо у него было печальное и доброе.

– Беги, беги, тигр, потерявший след… – пробурчал он. – Вчера не догонишь, а от завтра не уйдешь…

Мальгин ворвался в здание клиники как снаряд, разве что не произвел такого разрушения и ухитрился никого не покалечить. Вопрос киб-дежурного: вы куда? – он проигнорировал. Пси-зрение вело его в нужном направлении не хуже указателей на стенах.

Купава лежала в сорок девятой палате, почти полностью похожей на ту, в которой лежал Мальгин после своего рейда на Маат и Орилоух вслед за Шаламовым. Одна стена была совершенно прозрачна, создавая иллюзию открытого окна, и низкое осеннее солнце заливало комнату потоками густого оранжевого света. В углу комнаты располагалась стойка медкомбайна, помаргивающая цветными огоньками, в другом дежурил киб, похожий на стоящего на задних лапах тушканчика, но с четырьмя передними лапами. Мебель в комнате была трансформная, и Купава сформировала по своему вкусу столики, диван и пуфы для пространственной организации гарнитура.

Женщина лежала на кровати, опираясь на высокие подушки, и безучастно смотрела в окно. Губы ее шевелились, будто она разговаривала сама с собой. Бледные щеки, синева под глазами, заострившийся нос говорили сами за себя. Мальгин остановился на пороге, потрясенный той переменой, которая произошла с его бывшей веселой и решительной женой. Может быть, поэтому его гипервидение дало на этот раз осечку, а эмоциональная интуиция не сработала, и он не смог определить состояние Купавы и прочитать ее мысли.

Она повернула голову, некоторое время смотрела на посетителя с прежним безучастным видом, потом в глубине глаз разгорелся огонек, брови поднялись, сломав трагический треугольник, но губы прошептали не те слова, которые ждал Клим:

– Снова ты. Зачем пришел на этот раз?

– Пава, – с дрожью в голосе сказал Мальгин, подходя к ней. – Это правда?

Брови Купавы снова изогнулись в недоумении, потом она поняла, усмехнулась.

– Странный вопрос. Разве ты не веришь врачам?

Кровь ударила в голову, запылали щеки, и прошло какое-то время, прежде чем Мальгин справился с собой. Купава смотрела на него с любопытством, чуть оживилась.

– Надо же! Каменный Мальгин краснеет! Неужто произошло чудо, и ты обрел человеческие качества?

Клим полностью овладел чувствами, утвердительно кивнул.

– Времена меняются, и мы меняемся с ними. Древняя формула права. Зачем ты это сделала? Я же предупреждал, что твое новое увлечение может плохо кончиться, а твои друзья не… – Он не договорил.

Лицо Купавы стало злым.

– Не говори ничего о моих друзьях, – тихо выговорила она, закусила губу, побледнев.

Медкомбайн в углу отреагировал на это звоночком и вспыхнувшим алым квадратом. Киб тотчас же ожил, подскочил к кровати, схватил что-то золотое и прозрачное с подставки по другую сторону, просеменил к стойке комбайна и вернулся со стаканом молочно-белой пенящейся жидкости. Купава выпила напиток, щеки ее порозовели.

Мальгин взял из ее руки стакан, повертел в пальцах, внимательно разглядывая.

Стакан, после того как его содержимое было выпито, вообще не напоминал сосуд: Клим держал в руках, почти не ощущая этого, золотистый узор из прожилок, похожий на морозный рисунок на оконном стекле, но стекла-то как раз и не было! Рука ощущала прикосновение, но материал этого стакана был ни холодным, ни горячим, ни твердым, ни мягким.

Мальгин прошел сквозь стену в туалетную комнату, наполнил стакан водой и хмыкнул: клубок светящихся золотых нитей превратился в сосуд, вода из него не выливалась, хотя стенок по-прежнему не было видно. Залпом выпив воду, хирург вернулся в палату. Купава покачала головой, ощутив перемену в душе Мальгина, вздрогнула, когда он заговорил:

– Дан все-таки был у тебя. Этот «стакан», сфера с «галактиками» внутри, исчезающий «голыш»…

– Да, был! – с вызовом ответила Купава. – Ну и что?

Мальгин пожал плечами. Способность чувствовать пси-сферу и биоауру собеседника вернулась к нему.

– Ничего. Он мне нужен, я ищу его. И найду. – Клим поднял твердый взгляд. – Почему ты скрыла от меня, что Дарья… в приюте?

Купава открыла рот, закрыла, испуг отразился в ее потемневших глазах. Она не сразу нашлась, что ответить.

– Зачем тебе дочь? – наконец сказала она горько. – Разве мало у тебя своих забот, мужских? Уходи. И не приходи больше. Мы идем по разным дорогам, и ты это знаешь. Не мучайся раскаянием и прочей сентиментальной ерундой, это тебя не красит, да и не любит никто слабых и нерешительных, твоя Карой тоже.

Мальгин вздрогнул – не от слов Купавы, от волны ее чувств, обрушившейся на его загудевшую голову. Эта волна несла отчаяние, невыразимую горечь и тоску, бессилие, безнадежность, злость, гнев, усталость, презрение и желание умереть, но в ней не было главного – любви и ожидания. Впрочем, ненависти тоже не было. Душа Купавы кипела, и дымилась, и задыхалась в дыму, и никто помочь ей не мог, ни в прошлом, ни в будущем, в том числе и Мальгин, но он этого не понял. Он был оглушен и обескуражен, к тому же сработала ложная гордость, подруга эгоизма, и Мальгин не стал разбираться в хаосе эмоций Купавы и не смог поэтому выяснить причин ее отчаяния.

– Выздоравливай, – сказал он глухо. – Я приду завтра. В каком приюте находится дочь?

– «Звезда», возле памятника партизанам. И лучше бы ты не приходил завтра, моим друзьям, – усмешка скользнула по ее губам, – новым друзьям, это не понравится, что вполне может отразиться на твоем здоровье.

Мальгин задержал дыхание, передавая женщине образ открывающего пасть тигра, и по ее расширившимся зрачкам понял, что ему это удалось. Улыбнулся.

– Лучше бы им со мной не встречаться, Пава. Хотя я и исповедую ахимсу, но в определенных обстоятельствах могу не сдержаться. До встречи.

Купава не ответила, глядя на него с ужасом, причины которого Клим также разобрать не сумел, а скорее не захотел. Выходя из палаты, он столкнулся с широкоплечим загорелым парнем в рубашке-шнуровке и джинсах. Парень посторонился, вежливо извинившись, подождал, пока Мальгин выйдет, и зашел в палату. Лицо у него было открытое и дружелюбное, с веселыми и умными глазами, и на приятеля Купавы из компании Гзаронваля он походил мало.

Через четверть часа Клим входил в здание детского учебно-воспитательного приюта для «непонимашек», но пробыл там всего три минуты, узнав, что дочь Купавы Дарью забрал некто по имени Макар Мальгин. Хирург остолбенел, и дежурному информатору приюта пришлось повторить фразу:

– Вчера ее забрал Макар Мальгин, дед Дарьи.

Клим вышел из здания, выстроенного почему-то в стиле китайской фанзы, и побрел к стоянке такси, не поблагодарив дежурного (инк проводил его сочувственным взглядом), вдруг сообразив, что в момент разговора с отцом Дарья была уже у него. И старик ничего не сказал! Неужели затаил обиду? Или невзлюбил за что-то. За какие грехи?

Хирург посадил такси так, чтобы его не было видно из дома, и прокрался к веранде, «обнимая» сферой гиперохвата весь объем дома и пропуская его через голову. Оба – и отец и Дарья – были дома. Старик возился в саду, обрезая ветви плодовых деревьев, а Дарена лежала в люльке на силовых подвесках, которая висела возле малинника, и забавлялась тем, что тянула из манипуляторов киб-няньки замысловатые яркие игрушки-надувашки. Она первая отреагировала на появление хирурга, хотя он еще не вышел из-за кустов: притихла, повернула голову в его сторону и издала короткий звук, похожий на возглас «ну?».

Мальгин ощутил ток теплого, пахнущего топленым молоком, свежим хлебом, фруктами и свежестью удивления – на пси-уровне – и обомлел! Не было сомнений: его дочь родилась интрасенсом и спрашивала на языке инстинктов, подсознательно, еще не понимая дара, но уже владея им: спрашивала, кто пришел – добрый или равнодушный, чужой или свой?

– Господи! – пробормотал Клим, слабея от нахлынувших чувств, и послал в ответ импульс любви и нежности, улыбки и света, ощущение огромных, но добрых баюкающих ладоней. Из-за кустов послышался радостный смех, агуканье и возня: ребенок хотел видеть, кто пришел, и выкарабкивался из люльки, отбиваясь от киба.

Мальгин преодолел оставшиеся двадцать шагов и остановился возле люльки. Вцепившись пухлыми ручонками в края качающегося сооружения, наполовину высунувшись из-под балдахинчика, на него смотрело маленькое улыбающееся розовое существо с громадными голубыми глазищами, с темным пушком на голове, с пунцовыми губками и ямочками на щеках. Оно протянуло ручку и сказало отчетливо:

– Де-да…

Мальгин сглотнул слюну, проговорил пересохшими губами:

– Не деда, а папа…

– Это она меня увидела, – раздался сзади ворчливый голос, и Мальгин-старший вышел из-за деревьев. – Чую, что-то не то, так она со мной не говорит, думаю, может, гость пришел?

Дарья сощурилась, скаля зубки (уже выросли! – машинально отметил Клим), с удовольствием пососала палец, куснула его и произнесла, покачав пальцем:

– Ни-зя.. па-па…

Мальгин-старший засмеялся, глядя на остолбеневшего сына, похлопал его по плечу:

– Она схватывает все на лету. Растет не по дням, а по часам. У нас в роду уже были такие… нетерпеныши. Твоя прапрапрабабушка Пелагея была ворожеей, экстрасенсом, как сейчас говорят, так она тоже смышленой росла не по годам. Может, Дарьюшка в нее?

Мальгин послал дочке новый импульс: образ Купавы, поле в росе, туман, река, солнце за лесом, сонная тишина, женский смех и слова: «Доченька моя, кровинушка, травиночка, попей молочка!..»

Дочь замерла, прислушиваясь, распахивая глаза еще больше (ох и ресницы у нее будут!), и вдруг сморщилась и заплакала, почти беззвучно. Киб затряс над ней игрушки, и старик недовольно взглянул на Клима.

– Испугал ты ее чем, что ли? Пошли в дом, позавтракаем.

Мальгин нехотя побрел за отцом, оглядываясь и сдерживая желание вернуться и погладить дочь по головке, покачать на руках и поцеловать в щечки.

Отец поставил на стол на веранде сковороду жареных грибов, вино, чай, малиновое варенье, тосты, кивнул на грибы, выходя:

– Угадай, чего я набрал.

Клим щелкнул ногтем по бутылке «Вычегодского поля», наклейка на которой пестрела двадцатью медалями, и посмотрел на сковороду.

– Рыжики, зонтики, лисички, подосиновики, сыроежки.

– Все? – Отец появился с полотенцем через руку.

Мальгин прислушался к пульсации его пси-фона, стараясь не подать виду – в голове заныл какой-то нерв.

– И говорушки.

Старик сгорбился, махнул рукой с унылым видом сел, жестом приглашая сына сесть напротив.

– Я думал, ты уже квалификацию потерял.

– Где собирал?

– У Щербатого моста, в лощине. Белых уже нет, и эти еще встречаются. Скоро за опятами пойду.

Молча принялись за еду. Мальгин, преодолевая боль, проник в основной поток мыслей отца, продолжавших его волновать, и едва сдержался, чтобы не выдать своих ответных реакций.

– Ну, что дальше? – спросил он, допив чай.

Отец понял.

– А ничего. На два дня в неделю я буду забирать Дарью к себе, а остальное время она будет находиться в приюте. Общение с детьми, интегральное воспитание, познание… Слава Богу, сейчас на дворе не двадцатый век и воспитывают детей профессионалы не чета мне. Ты узнал, где Купава?

– Узнал. – Мальгин, поддаваясь порыву, обнял отца и прижался щекой к его щеке. – Она скоро вернется, и мы сделаем ей сюрприз. Спасибо, па, я побежал, наведаюсь кой к кому. Но буду забегать, если не возражаешь.

Мальгин мысленно позвал дочь, услышал в ответ радостную тарабарщину: манипуляторы киба, игрушки, громады деревьев, голубое небо, цветные запахи, ветер – все вперемешку – и ласковое прикосновение теплого пальчика к своим губам. Засмеялся, удивив отца, и пояснил:

– Я ее чувствую, па, она меня признала.

За деревьями оглянулся, и хотя отца уже не было видно, Клим чувствовал, что тот еще стоит и смотрит ему вслед.

По пути хирург наскоро перекусил в «Макдональдсе» – есть хотелось практически постоянно, и все время подмывало спросить у Железовского: как проблему еды решил он?

Думалось плохо: мешали собственные эмоции и вспышки памяти, а также непрерывный шум в пси-диапазоне (люди вокруг мыслили и «шумели» изрядно).

Мальгин не ожидал встретить кого-нибудь в квартире Купавы, пока та находилась в клинике, он хотел поговорить с ее «домовым» и выяснить адрес подонка, который поднял руку на отца, а когда наткнулся в прихожей на двух юнцов – потемнел от гнева. И в который раз его раздражением не замедлил воспользоваться сидящий внутри «черный человек» – включил свою ворожбу: «Психоморфа глубь… трансформ…»

Клим уже научился если и не сопротивляться эффекту «черного приказа», то хотя бы в короткий срок приходить в себя. Сейчас его транс длился всего полминуты, но непрошеные гости Купавы успели получить по хорошему пси-шлепку. Оба стояли бледные и выглядели как после плавания в невесомости или ледяного душа.

– Т-ты… в-вы… – проговорил Вильям Шуман, одетый во что-то зеркально-металлическое, с дырами на груди. – Ч-что эт-то с в-вами? – «Правнук» великого композитора даже стал шепелявить и заикаться.

И злость Мальгина прошла.

– Еще раз встречу в этом доме – изувечу, – любезно пообещал он, рассмеявшись про себя. – Уяснил?

– Д-да.

– А теперь дуй в Брянск, хутор Вщиж, массив Калиновый.

– 3-зачем?

– Извинишься перед отцом. Еще помнишь, за что?

Шуман пришел в себя, цвет лица вернулся к нему.

– А пошел ты… – Он не договорил. Мальгин крепко взял его за ухо и едва не приподнял.

Молодой человек завопил от боли, пытаясь освободить ухо и одновременно лягнуть хирурга. Но руки Мальгина были словно из железа.

– Договорились?

– Ой!.. Отпусти!.. Больно же… ой-ой!.. Да отпусти же, договорились!

Мальгин отпустил лиловое ухо Шумана, отмахнувшись от наскока второго парня. Сказал, не глядя на них:

– Убирайтесь, мальчики, и помните, что я говорил. Дважды не повторяю. И не надо вставать в позу, как бойцовые петухи, я не в вашей весовой категории. Брысь!

Обоих как ветром сдуло.

– Что, зарегистрировал? – спросил Клим Харитона.

– Как обычно, – ответил костюмный инк. – Скачок уровня в четырнадцать Фрейдов и провал сознания. И как результат – «оскал тигрозавра». Правда, большую долю пси-удара ты направил не прицельно, по площади, иначе эти парни схлопотали бы сердечный приступ.

– Ничего, в конце концов я научусь держать своего «тигрозавра» в клетке, сдвиги уже есть.

– А тут двух мнений быть не может: либо полковник, либо покойник.

– Надо же! – удивился Мальгин. – Ты и по пословицам спец?

– Каков хозяин, таков и слуга.

– Что ж, спасибо за комплимент… слуга. Как думаешь, он пойдет извиняться?

– Шуман? Вряд ли. Его родословная видна насквозь: самолюбие, спесь и наглость.

– Кто-то же его воспитал такого! Ладно, посмотрим, найти его я всегда смогу. Поехали в институт, что-то мне тревожно.

Мальгин беспокоился не зря. За время его отсутствия в институт поступили трое молодых парней с травмами черепа: то ли баловались с ручным управлением скоростного куттера, то ли не сработал инк машины, но она на скорости в двести сорок километров в час врезалась в ограждение орбитального лифта. Девушка, летевшая с ними, погибла сразу, а они еще жили – при поддержке аппаратов «Скорой помощи».

И Мальгин без лишних слов помчался готовиться к операции.

Только к вечеру стало ясно, что из троих выживут двое, третий из шока так и не вышел – у него было обширное повреждение лобных долей мозга, наступил церебральный паралич.

Хотя Климу помогали Заремба и еще трое нейрохирургов-клиницистов, устал он зверски, что усугублялось еще и отсутствием полноценного питания: оторваться от операции он не мог, а есть хотелось все сильней. Истощенный борьбой на два фронта: с внешними обстоятельствами, требующими абсолютной точности решений, жесткого напряжения всех душевных сил и знаний, и с внутренними побуждениями, Мальгин принял душ и еле дополз до институтской столовой, где съел две порции обеда, не обращая внимания на подшучивание осоловелого Зарембы. Молодой хирург не столько ел, сколько говорил – и на нем сказывались перевозбуждение и усталость, но в конце концов наступил момент, когда Мальгин насытился и едой и компанией.

– Иван, – проникновенно сказал он, с сожалением отрываясь от стола, – у Пруткова есть замечательный афоризм насчет фонтана. У меня от тебя голова болит.

– Если голова болит, значит, она есть, – изрек Заремба и выставил вперед ладони, заметив, какое впечатление произвела его шутка на Мальгина. – Все, все, не буду, а то в лягушку превратишься – если судить по взгляду. Кстати, как ты умудряешься работать со скоростью инка? Пирогов сегодня трижды во время операции не успевал за тобой переносить фокус сканера.

– Не заметил.

– Ну-ну, – пожал плечами Иван, с любопытством ожидая продолжения. – Ты уже всю информацию из «черных кладов» перекачал в оперативную память или нет? Поделись впечатлениями.

– Рано, – отрезал Мальгин, почувствовав беззвучный толчок в голову: кто-то пси-позвал его, знакомый и большой. Аристарх. Причем не издалека – где-то рядом.

Заремба разочарованно отодвинулся, и в этот момент в столовую вошли Железовский и Ромашин.

– Вот он где, герой нашего времени, – добродушно пошутил Ромашин. – Аристарх вычислил вас безошибочно, Клим.

– Где же еще его можно найти, кроме столовой, – пророкотал своим роскошным басом математик, подмигивая хирургу.

– Можно подумать, что ты иначе решаешь проблему питания, – сказал Мальгин, отвечая иронией на иронию. – Чтобы питать такие мышцы, надо в день съедать по два слона.

– Не обязательно, – ухмыльнулся Железовский. – Достаточно получасовой электроподзарядки. Хочешь научу?

– Научи, – с недоверием взглянул на Аристарха Клим.

– Только, ради бога, не здесь, – поспешил вмешаться Ромашин. – Клим, надо поговорить, есть проблемы.

– Тогда поднимемся ко мне наверх.

Заремба хотел было поучаствовать в беседе, но Мальгин выразительно покачал перед его носом пальцем, и молодой хирург вынужден был оставить компанию.

В уютном кабинете Мальгина они расселись по креслам, подогнав их по фигурам, и первым делом выпили по стакану березового коктейля: березовый и черносмородиновый сок, несколько капель лимонного, рябинового и мятного и газ. Железовский присмотрелся к изящному кокосу Мальгина, в глазах его зажглись насмешливые огоньки.

– Харитон, – сказал вдруг инк климовского костюма, так что тот вздрогнул: хирург ни о чем его не спрашивал и реплик не ждал.

– Ты что? – мысленно спросил он, ощущая постороннее пси-давление: будто ветер подул через голову.

– Он спросил, как меня зовут, я ответил, – флегматично отозвался Харитон.

– Почему же я не услышал тоже?

– Потому что моя передача потоньше, – раздался в голове Мальгина характерный, как удар гонга, пси-голос Железовского, сопровождаемый трассами желтых вспышек «перед глазами». – Ты должен был почувствовать только фон, резонансный «хвостик».

Мальгин кивнул. Математик, довольный эффектом, засмеялся – словно загрохотали камни, скатываясь в пропасть.

– Может быть, перейдем на звук, джентльмены? – вежливо осведомился Ромашин.

Железовский и Мальгин подняли вверх ладони, пальцы которых засветились вишневым накалом, будто раскаленные стальные прутья, а потом между ладонями проскочила с шипением синяя искра, – и свечение погасло.

– Поздравляю, мастер, – ухнул Железовский. – Кое-чему ты научился. А как насчет пси-блока?

– Попробуй пробить.

Оба замолчали: один пытался закрыть мозг от прослушивания, другой проникнуть за барьер защиты.

Лоб Мальгина заблестел от пота, а чудовищные мышцы Железовского напряглись так, что, казалось, лопнет кокос.

– Ну-ну, вы поосторожней, – забеспокоился Ромашин, до которого эхо схватки докатилось в виде всплесков шума. – Еще поломаете мне чего-нибудь ненароком, я не интрасенс, блоки ставить не могу.

– Годится, – сдался наконец математик. – А это сможешь?

Он сжал хрусталитовый стакан в кулаке, превратив его в тонкий беловатый стержень. Прежнюю форму стакан после этого не приобрел, хотя Ромашин знал, что по прочности и упругости хрусталит не уступает своему родственнику, знаменитому кевлару. Мальгин повторил его движение.

– А так?

Аристарх сел спиной к столику и вдруг сделал стремительный выпад рукой назад, по графину с коктейлем. Рука его не дошла до графина буквально миллиметр – графин даже не шевельнулся, хотя Клим наклонился, чтобы поймать его. Ромашин цокнул языком – оценил.

Мальгин развернул кресло, прикинул расстояние, скорость удара, путь руки по инерции после резкой остановки руки и… графин слетел со столика и врезался в стену. Снова «загрохотал камнепад» – смех Железовского.

– Малость не рассчитал.

Клим сконфузился. Математик назидательно поднял палец.

– Главное отличие интрасенса от нормального хомо не в физической силе, выносливости, скорости движений и так далее, а в точности дозировки мышечных усилий.

Теперь засмеялся Ромашин.

– Сколько еще в вас обоих детства. Ну ладно, Аристарху всего двадцать шесть лет, проявления мальчишества ему по возрасту положены, но тебе-то, Клим, уже тридцать четвертый.

Железовский порозовел, пряча за бесстрастностью недовольство собой, чувство вины и желание выглядеть человеком, внушающим уважение. Мальгин остался спокойным, не видя в своем поведении ничего особенного.

– Возраст – не гарантия опыта и мудрости. Недаром древняя пословица говорит: не спрашивай старого, спрашивай бывалого. Итак, что за проблемы перед нами?

– Шаламов, – сказал Ромашин, не отвечая на колкость хирурга; он тоже знал себе цену. – Вернее, его поиск. Время от времени он появляется на Земле, косвенные факты подтверждают это.

– Его подарки Купаве?

– Не только. Лютый видел у Горловины «глазастого» орилоунского фантома, которого потом наблюдали на Земле, а если помните, «глазастый» все время сопровождал Шаламова.

– Прямых доказательств этому нет.

– Их засекали вместе не один раз, это настораживает. Кстати, «глазастого» – безопасники дали ему имя «Аргус-2» – наблюдали и на Меркурии после образования «сферы Сабатини».

– Очень интересная штука, – пробасил Железовский. – Я имею в виду «сферу». Количество уровней смысла не поддается расчету, я пробовал. Видимо, это и в самом деле провал с бесконечным числом измерений, причем очень опасный.

– Из чего ты сделал этот вывод?

Аристарх молча ткнул пальцем в грудь, что означало: чувствую.

Ромашин некоторое время взвешивал его жест и слова, кивнул.

– Да, мне этот эйнсоф тоже не нравится. Дверца в иные миры, может, и открылась, но не для нас. Значит, надо искать новую. Что скажет математик?

Железовский, вырабатывающий привычку сидеть неподвижно, покачал головой, так, что вздулись бугры мышц у основания шеи. Он оставался единственным «непрозрачным» человеком для гипервидения Мальгина, то есть не делился на цветные фантомы спектра биополей, отражающего характер.

– Вход в систему орилоунского метро есть, но рассчитать его местоположение я не смог. Слишком много параметров надо анализировать. А точек соприкосновения нашей системы метро с орилоунской нет.

Ромашин не смог сдержать разочарования.

– Вы уверены, Аристарх? Ведь это приговор.

– Я не столь категоричен в выводах и продолжаю работать. Вы знаете, на что похожа сеть нашего метро? На космогонические построения каббалы: дворец с пятьюдесятью дверями, сорок из которых распахиваются на четыре стороны света и открываются одним ключом, девять ведут вверх и одна – неизвестно куда. По преданиям, вошедшие в нее не возвращались. Так вот у системы метро есть такая «дверь», математически я ее вычислил, но физически определить не могу. – Железовский поморщился, упрямо боднул лбом воздух. – Но найду!

Взгляд Ромашина говорил: дай бог нашему теляти… – но вслух он сказал бодро:

– Что ж, подождем. Вполне может случиться, что безопасники засекут Шаламова первыми, и наши приготовления окажутся ненужными.

Железовский вспыхнул, он понял смысл недосказанного, но Мальгин передал ему пси-импульсы: «Спокойнее», – и математик ничего не сказал, хотя и обиделся.

И в этот момент по-птичьи запел вызов: у Мальгина видео всегда щебетал голосами разных птиц; на этот раз это был щегол. Клим включил прием. Из развернувшегося виома на них смотрел невозмутимый Майкл Лондон, одетый в странный малахитовый балахон, по которому то и дело прокатывалась волна зеленого свечения.

– Салют, камрады. Времени у меня нет, поэтому обойдусь без предисловий. Не ищите Шаламова, это бесполезно. И даже опасно. Вам не удастся снять с души груз вины, Игнат, как вы надеетесь, а вам, Клим, не удастся его вылечить, как ни прискорбно.

Сидящие за столом переглянулись. У каждого мелькнула одна и та же мысль: откуда Майклу известно, что предмет их беседы – Шаламов? Но все они знали цену словам вообще, а Лондона – в особенности.

– А если мы попросим вылечить его… Вершителей? – спросил Мальгин тихо.

Лондон едва заметно улыбнулся.

– До Вершителей еще добраться надо, вы даже представить себе не можете, кто они и где обитают. Но вот вопрос: надо ли это самому Шаламову? Станет ли он счастливее от того, что вы его… вылечите?

Молчание, повисшее в воздухе, нарушил Ромашин.

– А что значит «искать Даниила опасно»?

Лондон вздохнул, уголки губ его опустились.

– Да в самом прямом смысле. Он не хочет ни с кем встречаться и каждую такую попытку воспримет как посягательство на свободу. Оставьте его в покое и безопасникам передайте. Боянова энергичная и умная женщина, я ей симпатизирую, но и она не застрахована от ошибок и стереотипов. А Шаламов… – Лондон грустно оглядел компанию. – В настоящий момент он очень далеко отсюда, и во времени, и в пространстве. Он тоже кое-что ищет, и я от всего сердца желаю ему это найти.

Изображение бывшего начальника отдела безопасности пропало, причем своеобразно: сначала волосы, нос, губы, уши, руки, потом шея и последними – глаза и сияющий зеленый балахон.

Виом погас.

Железовский шумно выдохнул: он был весь красный и взмокший от внутренних усилий. Поймал взгляд Мальгина.

– Я попытался «достать» его, определить, откуда звонит, но в Системе его нет, это точно.

– Тогда откуда же он звонил, да еще так чисто?

– Не знаю. Есть одно соображение… – Аристарх пошевелил пальцами. – Надо обсосать.

– Так что будем делать, камрады? – учтиво, спокойно и даже радостно осведомился Ромашин.

ГЛАВА 4

На черном фоне фиолетовый овал казался не то окном, не то отверстием колодца, если глядеть из него вверх. И вот в этом окне появился зеленоватый блик.

– Он! – прошептал один из парней, коренастый, с шапкой вьющихся волос.

Его сосед, мускулистый, широкоплечий, в сером кокосе с полной экипировкой спейсмена, не пошевелился. В руках он держал странный трехтубусный аппарат с окуляром и двумя сеточками антенн. Аппарат назывался «триай» и предназначался для локации «пакетов» биополей, а по сути – для обнаружения людей под землей в аварийной ситуации. В данном случае он понадобился ради другого дела – для выявления интрасенса. Излучаемые интрасенсами «пакеты» био– и пси-полей не только были на порядок мощней, чем у остальных, нормальных людей, но и отличались по спектру, поэтому выделить интрасенса из толпы с помощью «триай» не представляло труда.

– Повернул, – сказал третий член группы. Всего в куттере, прятавшемся в кроне роскошного вяза, находились семь человек.

– Это он, не ошибаетесь? – разжал тонкие губы четвертый, сидевший со сложенными на груди руками.

– Судя по спектру – он, – проговорил мускулистый, не отрываясь от окуляра. – Билл, вам пора.

Двое парней молча выпрыгнули из куттера и канули в темноту, как в воду: на них были надеты индивидуальные антигравы.

– Махмуд, пощупай его датчиками с высоты, – приказал мускулистый. Командовал операцией он, и ему это нравилось.

– Уже, – прозвучал в кабине картавый голос. – Одет в обычный кокос, металл отсутствует, значит, ни оружия, ни антиграва нет, а летать без аппаратов интрасенсы пока не могут. – Неведомый Махмуд хохотнул.

– Умар, твоя очередь.

Куттер покинула еще одна пара.

– Не нравится мне это, – презрительно оттопырив губу, заговорил молчавший до сих пор седьмой член группы, громадный, с мощными округлыми плечами и выпуклым животом. – Из «дракона» я снял бы его первым выстрелом с любого расстояния.

– Из карабина любой сможет, – равнодушно сказал тонкогубый. – В том-то и дело, храбрый наш Бака, что нам нужно точно знать возможности интрасенсов в рукопашной схватке, не каждого из них можно застать врасплох, стреляя издалека.

– Он вошел в квадрат, – доложил мускулистый, оглядываясь. – Хорошо, что не меняет привычек.

– Пошли и мы.

Куттер плавно скользнул вверх, и все его пассажиры взялись за бинокли, сочетавшие в себе фотоэлектронные умножители и аппараты ночного видения.

Тот, за кем они следили, спокойно шел вдоль речного обрыва: справа река, слева склон горы, над которой вставало сияние близкого ночного города. Ганс Варлиц, возвращаясь домой с дежурства (Меркурий, Венера, спутники Юпитера – пси-геологи требовались всюду), всегда совершал пешую прогулку от метро до своей жилой зоны в Арнебурге. Тропинка по-над обрывом Эльбы длиной в двести метров была единственным на всем пути местом, закрытым от вероятного наблюдения и удобным для засады.

Перепрыгнув двухметровый ручей, с шумом скатывающийся в реку, Варлиц вдруг остановился, к чему-то прислушиваясь. Посмотрел назад, вверх, шагнул вперед и снова остановился. Лицо и руки его вдруг засветились, как раскаленное стекло, в полумраке это выглядело особенно эффектно.

– Почуял! – пробормотал тонкогубый.

И в тот же момент перед Варлицем выросли три фигуры, словно чертики из-под земли. Сзади вышли из-за валунов еще двое. И время будто остановилось: все действующие лица застыли на какое-то мгновение. А потом один из парней, преградивших путь интрасенсу, в прыжке ударил его ногой в голову – он, как и все в первой группе, был профессиональным бойцом одной из школ кэнкон, искусства борьбы, основанного на знании усовершенствованных приемов старинных видов рукопашного боя: тэквондо, карате, самбо, ши-кай и других. Однако удар не достиг цели, как и серия последующих: реакция Варлица превосходила возможности мастеров, он успевал отклоняться, избегать контакта, уходить от ударов. Временами его движения становились столь стремительными, что он «размазывался» в полосу розоватого свечения. А затем, когда к троим подсоединились остальные члены засады, Варлиц начал отвечать на удары, и бой через полминуты прекратился: обороняющийся в прошлом был медиком и хорошо знал расположение нервных центров человеческого тела.

– Борис, твоя очередь! – бросил мускулистый в усик рации.

Сверху на узкую тропинку между обрывом и россыпью камней, ставшую ареной схватки, упали еще двое мужчин в защитных масках, держа в руках черные пистолеты с толстыми дулами. Дважды коротко прошипели трассы ампул, впиваясь в тело Варлица, лопнули с тихим треском, расплываясь облачками газа. Интрасенс присел и, не отвечая нападающим, метнулся по тропинке вверх, каждым прыжком преодолевая четыре-пять метров.

Двое сменили оружие: теперь у них были пистолеты, стреляющие иглами мгновенного усыпления. Но и они не остановили бегущего.

Сверху на него упала сетка-ловушка из прочнейшего форсита, однако Варлиц выпутался из нее гибким змеиным движением, будто все его кости и суставы стали пластичными и скользкими. Вторая сетка также не задержала его, упав на пустое место.

– Уйдет, – хрипло проговорил великан.

– Марс! – резко сказал тонкогубый.

Мускулистый рванул куттер с места, доставая с сиденья рядом приготовленный на всякий случай пистолет необычной формы с алым светящимся окошечком на тыльной части.

Варлиц заметил аппарат и сориентировался правильно, метнувшись с обрыва вниз, в реку, в гигантском прыжке, но руководитель группы уже поймал его в сектор поражения цели и вдавил гашетку. Траектория прыжка интрасенса сохранилась, но скрылся он за обрывом уже не сгруппировавшимся атлетом, а безвольной куклой. Послышался всплеск, и наступила тишина.

– «Василиск»! – с уважением крякнул великан, отнимая у застывшего парня пистолет. – Хорошая машинка! Где добыли?

– Отбой! – тихо сказал тонкогубый, опуская бинокль. – Добивать не надо, выплывет – его счастье.

– Вряд ли, – буркнул мускулистый, унимая дрожь рук.

Сосед похлопал его по плечу.

– Все нормально, курьер, мы выяснили все, что надо. Но какой противник, а? Не спортсмен, не боец канкан, не имеет никакой спецподготовки, возраст глубокого старика, а уложил пятерых! Теперь видите, с кем нам придется иметь дело?

– Слабаки, – вздохнул гигант, возвращая парализатор. – Я давно говорил, что лучшее оружие против них – «дракон». Ну и эта штучка, пожалуй.

Куттер взмыл в небо, вписываясь в облако алых мигалок такси, личных машин, прогулочных гравияхт и других видов летающего транспорта, накрывшее город призрачной метелью.

– Надо будет прощупать еще одного человека, – сказал тонкогубый, высыпая в рот горсть белых шариков. – Есть подозрение, что он тоже интрасенс.

– Кого? – обернулся мускулистый.

– О, ты знаешь его хорошо, – это Клим Мальгин.

В половине девятого вечера дежурному оружейнику технической базы погранслужбы «Итиль» позвонил командор Торопов.

– Рудковский? Когда сменяетесь?

Дежурный, широкий, косолапый, белобрысый и флегматичный, посмотрел на вспархивающие мотыльками в стене цифры времени.

– Через полчаса, в девять.

– Вполне может нагрянуть инспекция СЭКОНа, будь готов.

Рудковский промолчал, помаргивая. Казалось, его длинные выгоревшие ресницы вот-вот улетят с век. Свое дело оружейник знал и любил, поэтому проверок не боялся. Командор выключил связь. А через три минуты на пульте монитора защиты и обслуживания замигал синий огонек вызова.

– Связь, – бросил Рудковский.

Вспыхнувший виом отобразил «предбанник» оружейной секции – тамбур контроля и двух человек в нем: высокого, спортивного вида парня с черными волосами, собранными в пучок на затылке, и толстяка на две головы ниже первого, на круглом лице которого выделялись узкие и длинные губы. Судя по манере держаться, он был явно старшим в паре и не любил тратить время зря.

– Инспектор Форман, – сказал он, растягивая слова, не дожидаясь, пока инк спросит, кто он и откуда, и достал из кармана сертификат с эмблемой СЭКОНа.

– Техник Чахов, – представился спортсмен с пучком волос.

Оба вставили сертификаты в щель привратника, на контрольном дисплее в дежурной комнате побежали строчки бланк-сообщения. Инку базы понадобилось две секунды, чтобы связаться с инком СЭКОНа и выяснить полномочия и принадлежность гостей к этой организации.

– Идентификация стопроцентная, – доложил привратник. – Но в планах СЭКОНа проверок базы нет.

Рудковский передал это в тамбур.

– Запросите председателя комиссии, – сказал тонкогубый Форман. – Инспекция проходит под грифом «служебно-секретно», есть подозрение, что с вашего склада происходит утечка оружия.

Озадаченный дежурный молча открыл вход.

В то же мгновение молодой человек выстрелил в него из газового пистолета, и Рудковский, не успев понять, в чем дело, получил наркотический «нокдаун». Сознание он не потерял, да это и не входило в планы «инспекторов», дежурный был нужен им живым и выполняющим приказы, но лишенным воли.

Прибывшие действовали быстро.

Один из них сел за стол и начал колдовать с его техникой, пытаясь стереть запись происшедшего с момента звонка мнимого командора. Второй, выяснив у дежурного, находящегося в состоянии наркотического опьянения, коды открывания дверей в бункер с оружием, скомандовал инку открыть доступ к стеллажам, впустил в склад еще троих молодых людей с плоскими контейнерами на антигравах и принялся руководить погрузкой выносимых кибами партий оружия – от пистолетов, стреляющих усыпляющими иглами, до лучеметов и универсальных карабинов «дракон».

Однако у похитителей не все прошло успешно. Оружие – около двухсот единиц – они успели погрузить, но до боеприпасов очередь не дошла: то ли Рудковский, находясь в сумеречном состоянии, назвал не ту цифру кода, то ли Форман набрал код неверно, но вход в сектор боекомплектов не открылся, и в тот же момент инк включил сирену тревоги.

Видимо, похитители предусмотрели подобный случай, потому что действовали без ошибок. Один из них выстрелил в стол, разбив приемные устройства инка, второй расстрелял автомат выходной двери, прежде чем та закрылась, а остальные подхватили контейнеры с оружием и бросились из склада. Не прошло и полминуты с момента включения сирены, а в здании уже никого не было.

Когда в бункер ворвались оперативники спецгруппы по обеспечению режима работы погранслужбы, они увидели открытые, полуметровой толщины, двери в склад и сидящего у стены в блаженном оцепенении дежурного. Выяснить у него, что произошло, не удалось, он ничего не помнил, как и компьютер контроля.

На фоне меркурианского ландшафта, освещаемого короной Солнца, трехсоткилометровая воронка в коре планеты казалась мрачным провалом в неизведанные глубины космоса, где царили иные законы и шли иные физические процессы. Лишь края воронки виделись четкими, имели очерченные границы, а центр ее затягивала нереальная, плывущая, то и дело меняющая плотность мгла. Изредка в этой мгле вспыхивали вереницы светлячков и облачка светящихся искр, словно кто-то разбрасывал горстью угли костра, и тогда судорожно передергивался горизонт, волна искривления обегала меркурианскую тессеру, пересеченную эскарпом Павел, а земной флот, зависший над «сферой Сабатини», охватывала паника…

– Тихий омут, – проговорил Шевчук, исподтишка поглядев на задумавшуюся Боянову. – Помнишь пословицу?

– В тихом омуте черти водятся… – Комиссар очнулась, провела по лицу ладонью. – Завораживает и впечатляет. Не знаю почему, но меня постоянно тянет сюда, на Меркурий, к этому месту. Я все время думаю о «сфере», даже дома, когда отдыхаю.

– Профессиональная интуиция, ни больше ни меньше. «Сфера» опасна, очень опасна, она дышит и живет по своим законам, пренебрегая нашими, и никто не знает, как она закончит существование.

– Ах, Ромашин, Ромашин! – покачала головой Боянова. – Когда же ты насытишь свой неуемный исследовательский аппетит и научишься соизмерять желаемое и возможное? Сколько ошибок ты совершил, забывая об ответственности.

– При чем тут Ромашин?

– С его подачи ученые заинтересовались обрывком «струны».

– Ну и что? Он свободен в выборе интереса, как и любой из нас.

– Свобода без ответственности – произвол, а его интерес как бывшего начальника отдела безопасности требует неизмеримо большей степени ответственности, чем интерес, скажем, повара.

Шевчук имел другое мнение, но возражать не стал. Разговор этот происходил в координационном зале спейсера «Конунг», осуществлявшего роль центра управления силами погранслужбы и безопасности в районе «сферы Сабатини» на Меркурии. Кроме комиссара безопасности и его второго заместителя по внеземной работе, в зале находились еще Калина Лютый и Джума Хан, тихо переговаривающиеся в соседних креслах, а также двое пограничников: седоголовый, неулыбчивый заместитель командора Джон Коттилл и юный Андрей Бегич.

Среди зеленых и голубых огней флота землян над «сферой Сабатини» вспыхнула алая звезда, один из ее лучей вонзился в волнующийся мрак «сферы», погас.

– Пристрелка, – раздался в зале приглушенный женский голос. – Готовность к пуску минутная. Защита обеспечена, нормы зоны риска соблюдены. Третий.

– Готовится эксперимент «Угол-4», – пояснил Шевчук. – В центр «сферы» выстреливается дыробой – генератор свертки «струны» и вслед за ним зонд с аппаратурой.

Минута истекла.

Откуда-то из пространства ударил по «сфере» длинный и тонкий белый луч, проник в глубину кратера, более яркая искра пролетела по нему сверху вниз, и он исчез. Вторая искра зонда была почти незаметна, она скользнула в кратер по каналу, созданному генератором, в тот момент, когда глаза еще не восстановили остроту зрения после ослепительного выпада луча. И в тот же момент ландшафт, окружающий кратер, исказился, зашатался, поплыл, словно был сделан из дыма. Из глубины «сферы» всплыл рой взрывающихся огней, будто кто-то устроил фейерверк.

Пол координационного зала спейсера дрогнул, стены его на мгновение потеряли плотность, стали мягкими, восковыми, вздулись пузырями – во всяком случае, так показалось присутствующим в зале.

В эфире поднялся гвалт, но быстро стих, исследователи уже привыкли к эффектам, сопровождавшим их попытки обуздать «сферу» или хотя бы проникнуть в нее и попытаться изучить ее свойства.

– Ну и ну! – покачала головой Боянова. – Впечатление такое, будто затрагиваются основы мироздания.

– Сообщение комиссару, – прошелестел в ушах бесплотный пси-голос инка «спрута». – С вами хочет говорить Майкл Лондон.

– Где он?

– Связь не фиксирована, передача не пеленгуется.

– Выясните, как такое возможно. Давайте канал.

– Добрый день, Власта. Вынужден еще раз извиниться за краткость разговора – тороплюсь. Не позволяйте больше нашим бравым физикам стрелять по «сфере Сабатини», это чревато непредсказуемыми последствиями. «Сфера» или, лучше, эйнсоф, как назвал объект Джума Хан, – точка перегиба пространств, затронув которую можно уничтожить Вселенную.

Боянова невольно улыбнулась.

– Оторопь берет от ваших слов, Майкл. Может, не стоит преувеличивать?

– Я не преувеличиваю, Власта, не в моем характере. Дело серьезней, чем вы думаете, я знаю, что говорю. Всего доброго.

– Конец передачи, – закончил инк связи. – Сообщение не идентифицируется ни с одним из абонентов. Впечатление такое, что передача записана, вернее, вмурована в систему связи с использованием отдельных элементов в качестве носителей несвязанных случайных блоков смысла. Передача возникает по команде сразу во всей системе. Предположение анализируется и уточняется, необходимы физические и математические модели.

– Хорошо, жду результата.

– Что? – спросил Шевчук, понимая, что Боянова вела мысленный диалог с инком.

– Лондон снова предупреждает нас, но одновременно не хочет разговаривать с глазу на глаз, для чего придумал какую-то хитрую уловку с компьютерной связью. Алекс, он не тот человек, который работает на публику, и еще ни разу не ошибся. Свяжитесь с Ландсбергом, проанализируйте все эксперименты со «сферой» и постарайтесь доказать ученым, что «сфера» опасна. Во всяком случае, надо запретить хотя бы стрелять по ней.

– Попробую, – кивнул Шевчук. – Мне самому… – Он не закончил. На общей волне «спрута» пришло сообщение, касающееся всех в зале.

– Ноль девять по «треку», – начал инк. – Пакет-один: в пригороде Арнебурга на Эльбе совершено нападение на Ганса Варлица, геолога из бригады «Экстра». Состояние тяжелое. Тело выловлено в реке, мозг парализован, вероятнее всего, мощным пси-разрядом. Пакет-два: с Варшавской базы погранслужбы похищено двести одиннадцать единиц огнестрельного оружия: пистолеты сна типа «Дега», парализаторы «Дерк», психотехника внушения типа гипноиндукторов «Медуза Горгона» и «василиск», «универсалы» и карабины «дракон». Пакет-три: возле закрывшейся в Щите «серой дыры» обнаружен транспорт «черных людей».

Безопасники переглянулись. Пограничники встали из своих кресел, подошли к Бояновой.

– Неужели началось? – сказала Власта. – Так рано? Без подготовки?

– По-моему, случай с Варлицем – проверка боем, разведка, – отрицательно мотнул головой Шевчук. – Рене уже, наверное, взял след. Ну а я займусь проникателем.

– Действуй, Алекс.

– Разрешите маатанским транспортом заняться мне? – торопливо проговорил Джума Хан, опередив Лютого.

– Вместе со мной, – пробурчал Калина. – Впрочем, я, наверное, поработаю с базой.

– Это наша забота, – возразил Коттилл. – Мы справимся сами.

Боянова встала.

– Мы не конкуренты, сэр Джон, у нас свой интерес.

Вышла из зала. Мужчины молча смотрели ей вслед.

Уже второй раз Мальгин встречал этого парня, навещая Купаву: первый раз в клинике, теперь – у порога ее квартиры.

– Привет, – буркнул он, останавливаясь перед ним.

– Добрый день, – учтиво ответил парень, с готовностью останавливаясь; по-спортивному подтянутый, натренированный, быстрый и весьма непростой, если судить по спектру его пси-двойников: Мальгин насчитал их шесть. Но во взгляде ни настороженности, ни угрозы, ни иронии – спокойная доброжелательность.

– Кто вы?

Парень улыбнулся, обнажив великолепные зубы, поднял вверх руку с браслетом ручного видео: в браслет был вделан золотой овал с латинскими буквами «SE» из рубинового камня.

– Соэтик?

– Совершенно верно, инспектор по социоэтике Харламов. А вы Клим Мальгин, если не ошибаюсь. Вы к Купаве? Ее нет дома. Из клиники она уже вышла, а здесь не появилась. – Инспектор развел руками. – К сожалению.

– И давно вы… следите за ней?

Харламов посерьезнел, прищурился.

– Вопрос не слишком любезен, но я отвечу.

– Простите.

– Ничего, я понимаю. Купава попала в поле нашего зрения случайно, после первого срыва полгода назад, и с тех пор мы работаем с ней, хотя и не столь успешно, как хотелось бы. К сожалению, она связалась с не очень хорошей компанией…

– Ну, это я уже знаю, дилайтмены.

Харламов покачал головой.

– Может быть, кто-то из ее приятелей и дилайтмен, однако основная компания – один из так называемых «эскадронов жизни». Слышал? Культ абсолютного лидера, религия типа «я хочу, и точка!», руководствуются принципом удовольствия, неограниченного получения наслаждений.

– Это хуже.

– Еще бы. Просто хочушники, созерцатели и чистые наслаждены – еще куда ни шло, но «эскадроны» гораздо опасней, опасней в прямом смысле, потому что проповедуют еще и культ агрессивных влечений, конкурентное видение мира.

– Конкурентные отношения – явление отнюдь не экстраординарное, а самое нормальное.

Харламов посмотрел на Мальгина с неопределенным сожалением, но продолжать спор не стал.

– Извините, спешу. Если хотите, можете встретиться с нами, поговорить о судьбе Купавы, если она вам не безразлична. Может быть, ваша помощь окажется действенней.

Раздумывая над словами инспектора, Мальгин приблизился к двери квартиры Шаламова, мысленно приказал дверному автомату открыть вход, но дверь не дрогнула. Клим озадаченно потрогал ее пальцем, «обнял» пространство за стеной, разбившееся на ряд пустых комнат. Никого? Странно. Почему же не сработал автомат? Поменяли код? Или приказано никого не впускать?

Мальгин застыл, полузакрыв глаза, мысленно пробрался внутрь крошечного «мозга» дверного киба, поиграл мостиками связей, и дверь открылась.

В квартире никого не было, и во всех комнатах стойко держался запах чужих людей. Впрочем, подумал хирург, переживая вспышку досады – отзвук давней боли и обиды, Купава сказала, что я тоже чужой этому дому. Знала бы она, какое это жуткое ощущение – чужой!..

– Что скажешь? – спросил Клим советчика.

– Мне здесь не нравится, – ответил Харитон.

Хмыкнув, Мальгин прошелся по комнатам, отмечая перемены обстановки, собрал мужские вещи, явно не принадлежащие Даниилу: майку, шорты с изменяющимся рисунком, тапки, ремни, значки, пузырьки с одеколонами – и выбросил в окно утилизатора. Включил уборщик и климатизатор с контуром озонирования, остановился возле прозрачного «фонаря» мебельного гарнитура с дарами Шаламова на полках и почувствовал себя неуютно. Подарки не только излучали будоражащее тепло, завораживали взгляд и будили фантазию, но и настораживали. Клим вдруг отчетливо осознал, что они опасны!

Он открыл дверцу и попытался осторожно взять в руки туманную сферу размером с два кулака, однако удалось это ему только с третьей попытки: сфера была легкой и неуловимой, как тополиный пух. Ни холодно, ни жарко, ни твердо, ни мягко, хотя прикосновение чувствуется, веса – никакого, но в воздухе не зависает, что же это у нее внутри?

Клим присмотрелся, напрягая зрение, и словно провалился в глубокий колодец, на дне которого зыбко дрожала россыпь золотых монет… не монет, конечно, но и не звезд. Планет? Тоже не очень похоже. В ушах раздался раскатистый бархатистый шепот:

– Иригути кэнкоч. Перегиб не фиксирован. Предельная масса – двести. Назовите, пожалуйста, координаты желаемого выхода.

Мальгин перевел взгляд на одну из «планет», та запылала ярче, пространство вокруг хирурга шатнулось так, что желудок сжал противный спазм. Спохватившись, Клим «вышел» из колодца, с облегчением узнав обстановку гостиной Шаламова, однако голова прояснилась не сразу, пребывая в состоянии странной обособленной невесомости.

А сфера-то далеко не ординарная вещь! И не игрушка. Иригути кэнкон… На каком языке это сказано? На японском? И что означает? А главное, что означает «назовите координаты выхода»? Может быть, сфера – какой-то передатчик, рация?

Стараясь не дышать, Мальгин опустил невесомый шар, не имеющий видимых границ, на место, но как ни был осторожен, сфера «посмотрела» на него тяжело и недовольно, как потревоженный сильный зверь. В довершение ко всему Климу показалось, что в момент касания сферы с подставкой все твердые предметы, вещи, стены на мгновение расплылись, как расплывается гитарная струна, если ударить по ней пальцем.

– Хороши игрушки! – хрипло сказал Мальгин, глядя на остальные подарки Даниила: исчезающий «голыш», свечу, «стакан» из золотистых нитей, кинжал с рукоятью, перетекающей в лезвие, книгу – тяжеленный фолиант с массивной на вид кожаной обложкой и бронзовыми застежками. Книгу Мальгин видел впервые. Осторожно взял в руки, сдул пыль. Книга и в самом деле была тяжелой, как свинцовый кирпич.

– Не трогал бы ты здесь ничего, – буркнул Харитон. – Это не простые игрушки, в каждой скрыта неведомая сила.

Мальгин, затаив дыхание, расстегнул застежку – внутреннее видение не соответствовало зрительному восприятию, и «книга» на внутреннем экране виделась черной чашей, до краев заполненной расплавленным металлом, – откинул тяжелую обложку и едва не выронил «книгу»: на него в упор взглянула чья-то безобразная морда!

«Страница» книги под обложкой оказалась чем-то вроде прозрачного окна, за которым простиралось мрачное ущелье, заполненное фиолетовым дымом, и в дыму пряталась жуткая бесформенная фигура с крокодильей мордой, тупо смотревшая перед собой. Она казалась живой и неживой одновременно, и чем больше Мальгин смотрел на нее, тем живее она становилась. Клима пробрал озноб – существо явно оживало и собиралось выпрыгнуть из «окна» страницы, – и он быстро захлопнул обложку. Вздохнул с облегчением.

– А страшно, черт побери! Конечно, это скорее всего видео или пси-проектор с набором слайдов, но впечатляет.

В гостиной внезапно зазвонил «домовой».

Мальгин невольно вздрогнул, опустил «книгу» на место, включил виом. Из светового веера выросло изображение лесной поляны с конусом десантного галиона, а на переднем плане стоял Майкл Лондон и смотрел на хирурга.

– Клим, мой вам совет: заберите у Купавы все подарки Даниила и отдайте на хранение безопасникам. Или в их лаборатории. Парни там серьезные, умные, профессионалы и знают, как следует изучать подобные мины с мощными зарядами неприятных сюрпризов. Неужели вы сами не чувствуете?

– Чувствую. – Хирург слегка покраснел. – Но не думал, что эти вещи столь опасны.

– Они непредсказуемо опасны, вот что самое плохое. Ни один из подарков на самом деле не есть то, что видит человеческий глаз, и даже я не знаю всех свойств каждой вещи. Они не из нашей Вселенной и взаимодействуют с континуумом по сложнейшим законам, половину из которых человечество еще не знает и узнает не скоро. Убедил?

Мальгин, помедлив, кивнул.

– Ну вот и славно. – Лондон помахал рукой, и связь прекратилась прежде, чем хирург успел остановить бывшего начальника отдела безопасности. Клим только теперь сообразил, что глыба камня, возле которой стоял Майкл, в действительности была… «черным человеком»! И оба они были на Земле, в тропиках, судя по лесному окружению.

– Прорицатель, – с оттенком пренебрежения сказал Харитон.

Мальгин походил по комнате, лавируя между креслами, микроклумбами и деревьями в кадках, стилизованных под глыбы песчаника.

– Ты не прав, советчик. Майкл не тот человек, который любит порисоваться. Если он находит время, чтобы предупредить, значит, эти штуки и в самом деле опасны. Я тоже это чувствую, разве что не конкретно, глубины видения не хватает. Поехали к безопасникам, отвезем подарки, а потом уж будем думать, что делать дальше.

Хирург с величайшими предосторожностями сложил подарки Шаламова в спортивную сумку, взвесил ее в руке – выдержат ли ручки? И в это время снова раздался звонок «домового».

Железовский. Он был взволнован и скрыть своих чувств полностью не мог.

– Клим, на Ганса Варлица ночью было совершено нападение.

– На Варлица?! Постой, постой, почему на него? И в связи с чем?

– В связи с тем, что кое-кому хочется развязать кампанию против нас под лозунгом: «Интрасенсы – болезнь цивилизации». А поскольку болезнь опасна смертельно, лечить ее надо оперативно, хирургическим путем.

– Ты… шутишь. – Взгляд Мальгина был откровенно недоверчив.

– Какие уж тут шутки. Это второй случай, причем очень хорошо подготовленный, мы не можем выявить ни количество нападавших, ни конкретных исполнителей, ни руководителей. Так что осторожней, пожалуйста, будь настороже, интуиция мне подсказывает, что и против тебя готовится какая-то акция.

Мальгин улыбнулся.

– Не волнуйся, я не беспомощен, хотя и не вижу причин такого к себе отношения. А насчет Варлица надо сообщить в безопасность, Боянова примет меры.

– Безопасность знает, но там не все чисто, похоже, происходит утечка информации в лагерь наших недругов. Короче, я тебя предупредил. Вечером с Игнатом будем у тебя, эксперт сообщит что-то важное, идей у него много.

Железовский выключил канал со своей стороны, виом стал просто полупрозрачным облачком.

И тут кто-то странно знакомый и чужой одновременно, потерявшийся и одинокий, снова позвал Мальгина из невообразимой дали, пытаясь передать что-то значительное, жизненно необходимое, полное скрытого смысла. Клим попытался запеленговать источник пси-передачи, превратившись в колоссальной чувствительности антенну, но его усилия активизировали дремлющую до поры до времени память «черного человека», и хирург потерял сознание, не успев как следует подготовиться к «фазе чужого».

ГЛАВА 5

Экипаж работал слаженно и точно, как пальцы руки, координируемой «мозгом» – инком спейсера, и в другое время Джума обязательно оценил бы подготовку профессионалов погранслужбы, но из-за недавнего разговора с Бояновой, во время которого он вдруг высказал сомнения насчет полного контроля Мальгиным самого себя, у безопасника пропало настроение: все казалось, что он предал хирурга, обманул, подставил, и мысли об этом терзали душу не хуже кошачьих когтей. Вспомнился тезис отца: ищи изъяны не в сопернике, а в себе, а тот, кому ты нужен, оценит тебя сам.

– Единственный вопрос – нужен ли я ей, – вслух пробормотал Джума, держа в памяти образ Карой. – Во всяком случае, нужен ли так, как Мальгин. Если да – шанс еще есть, к тому же это зыбкое равновесие долго продолжаться не может, да и не видно, чтобы Клима особенно занимали думы о Карой, иначе он уже нашел бы ее на «Эдипе-2»…

– Минутная готовность, – проговорил динамик голосом инка в зале координации.

Джума переглянулся с сидевшим рядом Бегичем. Молодой пограничник с момента посадки тихонько насвистывал какую-то мелодию и не цеплялся с необязательными разговорами: несмотря на молодость и вопреки жизнерадостной натуре, был он работником опытным и рос на глазах. Покидая Горловину, числился Бегич в реестре погранслужбы грифом, то есть имеющим полномочия на действия по индивидуальным планам, возвращался же туда он коброй – командиром обоймы риска.

– Старт! – прозвучал в зале тот же голос, и черное пространство ринулось на людей сквозь виом, заполнило собой Вселенную, погасило мысли и чувства…

Джума «всплыл» из беспамятства одновременно с Бегичем, практически тотчас же после финиша – схода спейсера со «струны», что говорило о завидном здоровье обоих.

– Пять минут на контроль, – сказал инк спейсера, носивший звучное имя Портос.

Слепая белая стена перед людьми в зале превратилась в слой дыма и исчезла, открыв взору Галактику в направлении созвездия Стрельца, в котором располагалось и Солнце – неяркая желтая звездочка на краю темного провала. Слева у обреза виома с периодом в несколько секунд мигала голубоватая звезда, то исчезая на фоне скопления галактик, то появляясь вновь.

– Лацертид, – кивнул на звезду Бегич. – Почти тысяча парсеков отсюда. Туда ушел мой друг на «Яузе». А галактики за звездой – сейферт, к ним еще сто лет назад ушел автомат «Китеж», но вернется ли – неизвестно.

– А что это за дыра? – помолчав, кивнул Джума на пропасть по центру виома, в которой не было видно ни одной искры света.

– Войд, – сказал Бегич. – Диаметр – около десяти миллионов парсеков. Хотел бы я полетать там, на воле, пощупать настоящий вакуум.

– Похоже, ты работаешь не там, где хотел.

– Да нет, почему, погранслужба – мое призвание, а космос – хобби. Люблю космологические построения и все, что связано с тайнами рождения Вселенной. Осуждаешь?

Джума покачал головой, разглядывая раскрасневшегося парня.

– Завидую.

– Разброс координат точки выхода – три нуля семь, – доложил Портос. – До «серой дыры» около миллиона километров, слышу маяк.

Почти в центре виома запульсировал оранжевый огонек.

– По донесениям наблюдателей, проникатель маатан дрейфует к Ящерице со скоростью в одну сотую световой. Целеуказание принял, включаю шпуг.

Чуть в стороне от огонька маяка вспыхнуло алое колечко, перечеркнутое призрачным крестом визира.

Тела людей на мгновение потяжелели, и тут же неприятные ощущения исчезли.

Движения не чувствовалось, казалось, спейсер стоит на месте, лишенный маневра и энергии, но в алой окружности вскоре появилась маленькая зеленая искорка, на глазах превращаясь в звезду, светящееся пятно, облако и, наконец, в диковинную конструкцию, передергиваемую полями свечения.

Маатанский транспортник напоминал уродливую дыню с проломами на «носу» и «корме» и весь оброс бахромой каких-то металлических на вид ажурных башен, антенн и труб.

– Красив! – нарушил молчание Бегич. – Такого я еще не видел. Что будем делать?

– Машина в вашем распоряжении, – прорезался в наушниках рации голос командира спейсера. – С этого момента мы – пассажиры на контроле. Передача управления, блок снят.

– Принял, – сказал Джума Хан, покосившись на Бегича.

– Подтверждаю, – отреагировал Портос. – Драйвер-прима – Джума Хан.

– Дистанционное обследование объекта.

– Посылаю «пчел».

Спейсер выстрелил капсулу «Роя-100», зеленой иглой промелькнувшую по виому. В двухстах километрах от маатанского проникателя капсула разделилась на сотню автоматических зондов наподобие тех, что использовал когда-то Шаламов.

– Можно, я проберусь в него? – предложил кто-то из пилотов в отсеке десанта.

– Это кто такой быстрый?

– Гриф Паат Хузангай.

Бегич перешел на личный диапазон связи, ткнув пальцем в рот.

– Я его знаю, пилот экстра-класса. Кстати, это он ходил с Ромашиным на Юпитер.

Джума кивнул, давая понять, что принял слова Бегича к сведению.

– Ваше время придет, маэстро Хузангай.

В течение получаса они наблюдали за действиями «пчел», пока Портос собирал сведения от них, суммировал и готовил вывод. Но вывод этот ошеломил всех, даже бывалых пограничников.

– Это нематериальный объект, – бесстрастно сообщил инк. – На самом деле транспортник маатан – голографический мираж, динго. Устойчивый волновой пакет. Пройти вовнутрь вы можете, но вряд ли десант обогатит науку, а тем более практику контакта. К тому же боюсь, что, нарушив структуру пакета, мы его просто превратим во вспышку света.

– Однако надо же посмотреть, что он нес внутри. Как он появился здесь? Именно из «серой дыры»?

– По мнению наблюдателей – а «дыру» изучают около десятка научных групп, – проникатель появился внезапно, словно выскочил из «струны»… или из самой «серой дыры», что не исключено.

– Значит, если он прорвался сквозь мембрану «серой дыры»… его материальный субстрат остался там, в «дыре»?

– Вы очень образно выразились, хотя это не более чем гипотеза. Посоветуйтесь с физиками, с их лидером Новиковым. Могу дать связь.

– Позже. Хузангай, вот и настал твой черед.

– Готов. Машина?

– Что-нибудь маленькое и юркое, надо быть предельно точным и осторожным.

– «Орех»? Меньше только обычный «заскок», но у него тяга слабовата и ресурс маловат.

– Хорошо, пусть будет «орех».

Спейсер выплюнул тетраэдр «ореха» – аппарат, специально предназначенный для спасательных операций внутри зданий, шахт, подземных коммуникаций и других объектов с ограниченным объемом.

Мигнув алыми габаритными огнями, аппарат выписал две красивые петли и пропал на фоне светящейся горы чужого корабля, загородившего всю переднюю сферу обзора. Камеры «ореха» включились, когда он вплотную приблизился к загадочному призраку некогда существовавшего космолета «черных людей».

– Локацию не включать, – предупредил Портос. – Не поможет. В вашем распоряжении только интуиция и глаза.

– Не будь занудой, Портос, – весело ответил Хузангай. Джума встретил взгляд Богача и пробормотал:

– Не бойся умного лихого, говорит древняя пословица, бойся смирного дурного. Тебе твоя интуиция ничего не говорит – что там, внутри этого портрета тьмы и света?

– Ничего, – осклабился Бегич. – Моя интуиция работает только на опасность, а этот монстр безопасен, как отражение в зеркале.

«Орех» вошел в стометровый пролом в корме корабля, хотя кормой эту его часть можно было назвать условно, и пропал из виду. Виом, принимающий передачу с камер аппарата, показал громадную бесформенную полость, сплошь заросшую лесом все тех же конструкций, что и внешняя оболочка левиафана. Цвета в полости преобладали коричнево-зеленые и фиолетовые, мрачные.

Проплыли мимо поля дырчатых пластин, заросли толстых труб, холмы черно-серой пены. Проход сузился, теперь «орех» плыл сквозь месиво «корней» и «корнеплодов» величиной с аппарат и больше, затем углубился в петлистый сине-сизый туннель с гладкими стенами, ни дать ни взять – кишка диаметром шесть-семь метров.

Ничего неожиданного не происходило и не могло произойти, разведчик путешествовал внутри устойчивого голографического миража, слепка некогда существовавшего исполина, однако люди следили за полетом, затаив дыхание, и ждали чудес.

«Кишка» вывела аппарат в «желудок» – еще одну полость, поменьше первой, в которой тем не менее свободно уместился бы спейсер типа «Шевалье». И в центре полости все увидели сверкающий «ледяной» айсберг орилоуна. Впрочем, не один – орилоунов здесь скопилось около двух десятков, большинство – мертвых, почерневших, но два или три сохранили влажный блеск и гармонию жизни.

Кто-то прищелкнул языком, видимо, впервые оценив красоту линий орилоунских «храмов».

– Это его груз? – прервал молчание Бегич.

– Вероятно. Обычно проникатели развозили «черных людей», но были случаи и перевозки орилоунов, разве что не в таких масштабах. Куда же он их вез? И довез ли?

– Для установки в других районах Галактики, куда же еще.

– Может, ты и прав, только запоздали они с расселением. Вполне вероятно, что корабль путешествовал по Вселенной сотни миллионов, если не миллиарды лет.

– Вывод не очевиден, – вмешался Портос. – Волновая матрица не может жить так долго, в космосе слишком много возмущающих факторов…

– Это не вывод – свободный полет мысли. Хузангай, ищи проход дальше, в рубку этого дредноута.

Пилот молча тронул аппарат с места.

Через час он проник в «рубку» маатанского космолета: большой треугольный зал с перепончатыми стенами и черным зеркалом экрана, перед которым на «журавлиных гнездах» восседали черные глыбы маатан; Джума насчитал их восемь. Кроме того, в недрах корабля прятался еще один жилой, или пассажирский, отсек, где счет шел уже на сотни «черных людей».

– Кладбище, – донесся негромкий возглас пилота, когда он облетел пассажирский отсек.

Примерно такие же чувства охватили и остальных зрителей, на которых произвел впечатление масштаб трагедии. Хотя, с другой стороны, как сказал инк спейсера, свободное путешествие волнового слепка еще не есть подтверждение гибели оригинала. Оптимизма, правда, эта реплика экипажу не прибавила.

Закончился разведрейд печально.

То ли Хузангай забыл об осторожности и нечаянно задел стену выходного туннеля, то ли контакт произошел на уровне взаимодействий полей и излучений, но в один краткий миг колоссальный корабль вдруг исчез, лопнул как мыльный пузырь. «Орех» остался висеть в пустом пространстве, словно и не путешествовал в недрах чужого космолета. Ошеломленные случившимся, пограничники не сразу пришли в себя, решая, что делать дальше. Как выразился словами Пастернака Бегач: «Здесь прошелся загадки таинственный коготь», – но загадку ту решать не нам.

…Этот день ничем не отличался от предыдущих – ни количеством заполнявших его событий, ни напряжением мысли, ни напряжением действия, разве что закончился иначе, неожиданней.

В десятом часу вечера по сети «спрута» пришли одно за другим сообщения о хищениях партий оружия: первое – со склада Североамериканского филиала погранслужбы, второе – с базы «Лама-2» Азиатского филиала военного музея. Боянова выслушала сообщения внешне спокойно, однако Шевчук, с которым она обговаривала план работы сектора, знал комиссара достаточно хорошо, чтобы отметить мелькнувшую в ее глазах тревогу. Вернее, беспокойство. Но не растерянность. Не было еще таких обстоятельств, которые могли заставить Власту Боянову растеряться.

– Твой вывод? – спросила Боянова мысленно.

Умник ответил с некоторым запозданием, как человек, собиравшийся с мыслями, на самом деле он советовался с другими инками сети и формировал оптимальный ответ.

– Затея с оружием не может быть самостоятельной акцией, она привязана к чему-то, а поскольку сегодня самым опасным из дестабилизирующих общество факторов является кампания против интрасенсов, будет логично связать эти события.

– По-вашему, планируется прямое уничтожение интрасенсов? С помощью засад? Чепуха! Это несовременное решение проблемы. Если бы те, кто стоит за спинами исполнителей диверсий, хотели уничтожить интрасенсов, они бы действовали иначе, через компьютеризированные комплексы с использованием новейших средств защиты и уничтожения.

– В таком случае похищение оружия – отвлекающий маневр.

– Маневр с риском попасться и выдать готовящуюся операцию? Нет, здесь что-то другое. Выяснить бы, кто стоит за всем этим.

– Человек, дерзнувший бросить вызов безопасности, сильный противник.

– Обычно люди сильны до тех пор, пока отстаивают сильную идею, а какая сильная идея может быть у адептов террора? Да и не может один человек пойти против системы, скорее всего заработала какая-то организация типа фундаменталистских или анархо-террористических.

Умник промолчал.

– Мне пора идти, – напомнил о себе Шевчук, который слышал разговор, будучи включенным в сеть «спрута». – Посмотрю на местах, совпадает ли «почерк» хищений.

Боянова кивнула, отпуская заместителя, подождала, пока он уйдет, снова вызвала Умника:

– Нашли Лондона?

– Пока нет, но, похоже, гипотеза о его «закодированных» в компьютерной сети сообщениях подтверждается. Оперативная служба на него выйти не смогла, в Солнечной системе его, наверное, нет.

– Продолжайте поиск, подключив пограничников. Кроме того, дайте мне список лиц, имеющих доступ к информации «спрута» – раз, и к информации с грифом «служебная тайна» – два.

– Включая консортников?

– Их в первую очередь.

Через пять минут принтер выплюнул лист пластпапира с тремя десятками фамилий, и Боянова принялась изучать его, делая пометки световым карандашом. Потом вызвала Умника:

– В десять часов у меня должен был быть математик ксеноцентра Железовский.

– Сейчас проверю. Он дома, – сообщил инк через несколько секунд. – Дать канал?

– Кажется, слово «обязательность» он не жалует.

Вспыхнувший виом открыл окно в квартиру Железовского, заставленную прозрачными шкафами с образцами всевозможных руд. Математик в халате с изображениями старинных автомобилей возился у одного из шкафов. Поднял взгляд на комиссара, ничуть не удивившись звонку.

– Извините, что оторвала вас от творческой работы, – с иронией проговорила Власта. – Вы хотели навестить наш отдел…

– Передумал, – лаконично ответствовал Железовский. – Ваше предложение насчет работы мне не подходит. Извините. Во-первых, все интрасенсы – индивидуалисты, жаждущие свободы в максимальной степени, и я не исключение. Я предпочитаю заниматься тем, что мне нравится. А во-вторых: живи тихо – не увидишь лиха.

Бояновой показалось, что Железовский при этом лукаво подмигнул ей, но вряд ли это соответствовало истине.

– Насчет лиха – это ваш девиз?

– Просто человек я осторожный и люблю комфорт. – Аристарх повел рукой вокруг. – Камни – моя страсть. Не хотите оценить коллекцию?

– Некогда, – отрезала Власта, выключая виом. Она была раздосадована и разочарована до такой степени, что не сразу ответила на вопрос Умника:

– Я вам еще нужен?

– Нет, – ответила она уже спокойней и пробормотала: – Ну и ну! Что в тебе нашла Забава? Не понимаю!

Позвонив домой и предупредив дочь, что будет ночевать у сестры, в пол-одиннадцатого вечера Боянова воспользовалась метро управления и в одиннадцать была уже в Вылкове, пригороде Софии, где жила Забава.

По местному времени было всего лишь девять вечера, но темнота и здесь властвовала над землей и небом.

Отпустив такси, Боянова мельком посмотрела на плывущие над головой алые огоньки чужой машины, подумала: прикрытие, наверное, любит Алекс архаику, – и тут же забыла об этом. Лифт вознес ее на семнадцатый этаж здания-пирамиды, а спустя минуту она уже входила в квартиру сестры: жилой стандарт – четыре комнаты, кухня, сауна.

Забава примеряла новое платье, вырастив из стены треугольник зеркала. Оглянулась на звук шагов.

– Как я тебе?

Комиссар оценивающим взглядом прошлась по фигуре сестры.

– Весьма недурно. Однако носить такое можно только вечером.

Платье горело, то есть впечатление было такое, что легкая ткань вспыхнула и горит бездымно, трепеща язычками пламени: алыми, оранжевыми, голубыми и фиолетовыми. Сквозь неумирающее и нежгучее пламя изредка то туманной кисеей, то рельефной скульптурой – на мгновение – проступало прекрасное тело молодой девушки, полное сил и женственности.

– Стиль «аутбэст», – проговорила Забава смущенно. – Зиркорн, конечно. И все же красиво, да?

Она небрежно взмахнула рукой, и платье вдруг стекло к ее ногам лужицей света. Оставшись в бикини, девушка нагнулась, подобрала «лужицу», превратившуюся в ленту, бросила в дырчатую пластину стенного шкафа, который проглотил ленту и заурчал, как сытый кот, ожидая приказа. Забава щелкнула пальцами, надела выданный шкафом халат – ничего не скрывающий по сути, прошлась перед сестрой, покачивая бедрами, и обе засмеялись.

Спустя несколько минут сестры вырастили в спальне мебель по вкусу, приготовили напитки и устроились в уютном уголке комнаты, делясь впечатлениями от прожитого дня и последними новостями. Они были очень похожи, особенно бровями, густыми и широкими; но у Забавы лицо было смуглое и тонкое, с твердым подбородком и такими же твердыми, резными губами, с глазами-сапфирами, а лицо Власты светилось белизной, такое же тонкое – один и тот же резец их вырезал, – но более мягкое, с губами пухлыми, готовыми, казалось, сложиться в улыбку, и желто-зелеными глазами. Правда, в отличие от сестры, комиссар улыбалась редко, в исключительных случаях, а вот характеры у них получились одинаковые: решительные, сильные, властные.

– Что ты в нем нашла? – пробормотала младшая сестра, насмотревшись на Забаву. – Тебе на вид двадцать, ты красивая, изящная и умная… а он – бегемот с фигурой Геракла, бифкейк с едва заметным проблеском мысли…

Забава с изумлением посмотрела на сестру.

– Власта, что с тобой? Ты об Аристархе? Всерьез?

– О нем, о ком же еще.

– Да ты же его не знаешь совсем! Это… это… – Забава не нашла слова и только зажмурилась изо всех сил. Потом недоверчиво заглянула в глаза Власты: – Что произошло между вами?

Она могла свободно читать в душе сестры, воспринимать бег ее эйдетических образов – процесс мышления, но никогда не делала этого, и даже не в силу этики интрасенсов – в силу безоговорочного доверия.

– Он отказался работать в отделе, – поморщилась Власта. – Придумал какую-то смехотворную причину… хотя, вероятней всего, это лень или трусость!

– Власта!

– Ну не буду, не буду, раз тебя это задевает. Он меня вывел из себя, отсюда и настроение соответствующее. А тут как назло начинаются странные события и нужен очень хороший эфаналитик, чтобы сделать верный прогноз.

– Он очень хороший аналитик, а математик от бога.

Власта улыбнулась, провела рукой по щеке сестры.

– Надо же, как ты его защищаешь. А разница в возрасте не смущает? Ведь ты старше его на тридцать лет. Впрочем, – комиссар пригорюнилась, – извини, при чем тут возраст? Просто я никогда не думала, что моя железная сестра, идеал строгости, точного расчета, вкуса, свободы, целеустремленности, способна влюбиться так по-девичьи, бездумно и щедро.

– Закрыть глаза на событие – еще не значит уничтожить это событие. Хотя я сама не поверила, когда поняла. И встречались мы с ним всего-то несколько раз… Тянет меня к нему, понимаешь? Ничего не могу поделать с собой, хоть плачь.

– А он?

– А он весь в себе: что-то ищет, к чему-то стремится, чего-то добивается, но – один! И прочитать его я не могу, понимаешь? То есть пытаюсь, но он закрыт, заблокирован, как… как вход в пещеру, где спрятаны несметные сокровища.

Власта улыбнулась.

– Ты уверена, что сокровища существуют?

– Чаще да, а иногда… хочется убить его или хотя бы избить, лишь бы увидеть, что он прячет в себе. – Забава всхлипнула. – Изверг каменный! Истукан! Индивидуалист несчастный!

Женщины обнялись, притихли.

– Тебя что-то еще беспокоит? – шепнула Забава. Она хорошо знала заботы сестры и была в курсе всех дел, которые велись службой безопасности.

– Границы допустимого, – так же шепотом ответила Власта. – До каких пределов могут дойти братья «Ордена» в борьбе с интрасенсами, с тобой в том числе. Я боюсь за тебя.

– А ты не бойся, мы способны постоять за себя, я в том числе. Атака на интрасенсов, комиссар, это не есть цель «Ордена», его цель – дестабилизация работы службы безопасности, единственной прочной базы общества. Кто-то хочет сменить формулу существования земной федерации Советов как таковых и парламента в частности.

– Может быть, они правы и безопасность – анахронизм?

– Во все времена только этически зрелые дисциплинарные коллективы были способны решать самые сложные задачи, в том числе и по крупному счету, к примеру – задачу сохранения жизни на Земле, а отнюдь не «свободные» от условий и ограничений анархистские организации, ставящие во главу угла «абсолютную свободу» личности. Человеческая свобода не тождественна всемогуществу.

– По-моему, ты комиссар отдела больше меня, но в одном ты права: дисциплинарные коллективы, несущие ответственность, всегда были нужны человечеству, нужны и сейчас. Истинное сообщество – это сообщество ответственных личностей, а не толпа свободных от любой зависимости удальцов. Нас же хотят заставить не трогать тех, кто проповедует «истину толпы», способной ради удовольствия разнести не только продуктовую базу, но и всю Землю, а главное – тех, кто строит планы физического уничтожения неугодных. И самое страшное, что находятся исполнители!

Забава вздохнула.

– Чему ты удивляешься? Высочайшие взлеты человеческой мысли, разнообразие и утонченность культуры и наш рафинированный гуманизм всегда будут уживаться с разгулом низменных страстей, наркоманией, терроризмом и просто хулиганством. Таков человек, Власта. Биологическая эволюция не успела до сего времени вычистить в человеке агрессивность, трусость, алчность, вероломство, страсть к стяжательству, лживость и так далее, и, быть может, мы, интрасенсы, – последняя попытка эволюции в этом направлении. Поэтому нас и ненавидят. Не все, далеко не большинство, но еще многие.

– Один из их лозунгов: интрасенсы больны, болезнь их заразна и ведет человечество к вырождению и гибели. – Власта слабо улыбнулась, целуя сестру в щеку. – Это ты-то больна? Да я за тебя жизнь отдам!

В прихожей вдруг заиграла мелодию дверь. Власта увидела расширившиеся глаза Забавы и в тревоге привстала.

– Что?!

– Это он! – еле прошептала старшая сестра.

– Кто?

– Железовский!

– Желе… Аристарх? Не может быть! – Власта вышла в прихожую и открыла дверь. Перед ней с непроницаемым лицом горой высился Аристарх Железовский собственной персоной.

– Добрый вечер, – вежливо пророкотал он своим – не басом – подземным гулом. – Если гора не идет к Магомету…

– Что? – Власта на мгновение растерялась, за что потом казнила себя весь вечер. – О чем вы?

– Ну, я же вас приглашал к себе. А если гора не идет, то идет Магомет. Вот я и пришел объясниться.

– Ах, вот о чем речь! – Легкая краска легла на щеки комиссара, в глазах промелькнули иронические огоньки. – Мне казалось, что мы все выяснили. Что ж, заходите, Магомет, если в этом есть смысл.

– Власта, – с укором позвала появившаяся в проеме двери Забава, – гость всегда гость, при чем тут смысл. Заходи, Аристарх.

Власта молча посторонилась.

В гостиной женщины усадили математика на диван и принялись его разглядывать до тех пор, пока не почувствовали неловкость. Власта сдалась первой, засмеялась и ушла на кухню. Вернулась с плавающим подносом, протянула Аристарху красивый резной стакан с янтарным соком, взяла другой, толкнув поднос в сторону сидевшей с нерешительным видом Забавы. Железовский кивком поблагодарил, отпил глоток сока и снова превратился в изваяние, изредка поглядывая то на одну, то на другую.

– Итак? – произнесла Власта.

– Начну с того, – сказал Железовский, – что я принимаю ваше предложение работать в отделе. По многим причинам. Главная из них – прямая утечка информации, я не мог сказать вам это по видео. Конечно, я не бог, просто хороший математик и согласен с формулой эфанализа: глубина предвидения ограничена. И все же попытаюсь кое-что сделать для вас.

– Для нас? – не выдержала Власта. – А разве не для вас в конечном счете? И не переоцениваете ли вы свои силы?

Железовский порозовел, хотя очень старался держаться невозмутимо.

– Не переоцениваю.

– Оперативной информацией мы вас снабдим, но вам придется сделать не стандартный эфанализ с выдачей прогноза, а определить центр дестабилизирующих общество сил, понимаете? Надо очень хорошо разбираться в жизни общества, которое в наше время представляет собой сложнейший организм, мозаику разнообразных форм производственных, политических и общественных организаций. Вас это не пугает?

– Нет.

– Вы заявили, что интрасенсы – индивидуалисты и не любят работать под каким бы то ни было давлением, что же движет вами? Вы случайно не относитесь к тем, кто называет себя «рыцарем эскадрона жизни»?

– Власта! – слабо запротестовала Забава.

Легкая улыбка тронула твердые губы Железовского.

– Кто-то из философов говорил: «Быть на стороне закона – такое же захватывающее дело, как и быть против него». Мне лично интересно работать на стороне закона. Проведите мне консорт-линию, Власта, и чтобы об этом знали только двое: вы и я. Умник тоже не должен ничего знать.

– Каким образом можно получать информацию через компьютер, не подключая его?

– Сообщите мне параметры инка, и я дам вам рекомендации. И учтите: против вас… нас работают очень хорошие специалисты, эфаналитики, политологи, социологи, технари, недовольные своим положением и отсутствием тех возможностей, которые открылись у интрасенсов. Это – элита, и вам придется в ходе следствия с этим считаться, если хотите довести дело до логического конца. Конечно, эти люди – без особого полета фантазии, номенклатурные работники, но в их руках реальная власть.

– Откуда вы это знаете? – почти шепотом спросила Власта.

Железовский подмигнул Забаве, сломав на миг невозмутимость и превратившись в лихого удальца.

– Ветер носит. Но что бы вы ни думали обо мне, приближается новая волна стихийной борьбы с творческим потенциалом, с генераторами идей, с людьми, одаренными богом, которые всегда во все времена раздражали аппарат власти. При любых правительствах и режимах. Как говорят новоявленные пророки: грядет очищение мира от скверны инородцев! От нас то есть. А заодно и от всех, кто довел себя до кондиции таланта. – Математик допил сок, легко встал. – Извините, спешу. Позвоните мне утром, Власта, по личному каналу. Забава его знает.

Вышел. Совершенно бесшумно.

Женщины остались сидеть, глядя друг на друга.

– Нахал, – нарушила молчание Власта.

– Мальчишка, – печально улыбнулась Забава.

Назад: Часть I ПРОРИЦАТЕЛЬ

Дальше: ГЛАВА 6