Нулевые колебания
Они смотрели — и не могли насмотреться!
Они дышали — и не могли надышаться!
Глубокое синее небо над головой, берег лазурно-прозрачного океана, крупный жемчужный песок, пальмы за спиной… рай, да и только!
Но если приглядеться…
Пейзаж изменялся с частотой сотни раз в секунду, претерпевая самые причудливые изгибы и трансформации, и лишь человеческая воля «ладьи душ» удерживала общую статистическую картину в едином нерасползающемся облике острова.
В своих прошлых погружениях в Бездны Прохор-11 уже попадал в миры, подверженные постоянной стохастической изменчивости. Мир десятизначного Капрекара поразил его невероятной текучестью и мерцанием, словно был создан компьютерной иллюзией. На него действовали даже слова, произносимые жителями Земли-4679307774, заставляя реальность трансформироваться в эфемерные структуры, готовые растаять, испариться, исчезнуть.
ДД рассказывал, что ему удавалось погружаться в ещё более эфемерные превалитеты, в мир двенадцати девяток, в мир сотни нулей после единицы, и все эти числомиры не распадались и не исчезали, насыщенные таинственной кипучей жизнью.
Но то были миры реальные, несмотря на всю свою многомерность, изменчивость и мнимость.
В Нуль-мире (она же Нуль-Форма) никаких материальных конфигураций быть не должно. Нуль, Навь растворяет в себе всё — материю ли, энергию ли, информацию ли, и сама представляет собой всё… и ничего! «Ладья душ» формонавтов мыслила, чувствовала и не распадалась только благодаря мощнейшей подпитке Оси Прави, окутавшей их при посыле в Нуль плотным энергоинформационным облаком, игравшим роль корпуса космического корабля.
Прохор-11 не зря изучал когда-то физику и математику невозможных состояний, не представляя, где и как могут реализоваться подобные «невозможности», теперь же, окунувшись в среду, которую невозможно было описать, которую можно было только чувствовать тончайшими гармониками восприятия, он осознал, что такое ничто в нигде.
И тем не менее ДД не обманул: даже в Нуль-мире спонтанно возникали конфигурации структур, «квазиустойчивые резонансы», как он говорил, отвечающие понятию «реальные образования». Пусть и невозможные ни в каких иных условиях.
«Приземляемся!» — крикнул Прохор, увлекая за собой «души» спутников.
Спикировали на мерцающий перламутровый песок, не веря собственным ощущениям, цепляясь друг за друга и вертя головами.
Тела остались в невообразимых пространствах за пределами жизни, но воображение рисовало их такими, какими они отложились в памяти каждого. Для Прохора-11 спутницы казались одетыми в пляжные бикини, Прохор-2 — в строгом белом костюме и чёрной рубашке. Каким он сам казался остальным, спрашивать было недосуг.
Ноги всей четвёрки ударили в бархан песка.
И тотчас же ландшафт вокруг резко изменился!
Океан и белый песчаный берег исчезли, превращаясь в бесконечное «дно высохшего моря», покрытое неровными каменными пластинами красного цвета, наползающими друг на друга, как черепица на крыше дома. А прямо перед замершими «смерть-путешественниками» выросла из этой «черепицы» гигантская скульптура существа, напоминающего чрезвычайно, гипертрофированно худого человека, наполовину утонувшего в земле, вцепившегося руками в склонённую к поверхности равнины голову.
Пальцы рук глубоко вонзились в череп, лица псевдочеловека не было видно, зато были видны выпирающие позвонки странного и страшного позвоночника, напрягшиеся жилы на руках, костлявые плечи и жуткие рёбра.
Небо над ним было коричневым, покрытым «древесными жилами», светлеющее к горизонту, и на всём бесконечном пространстве «дна высохшего моря» не было видно больше ничего, ни одной дополнительной детали, ни травинки, ни камешка.
«Что… это?!» — вздрогнула Устя.
Абсолютно беззвучно чудовищная фигура «дистрофика» впереди осела горой чёрных капель, по «черепичной» равнине пробежала судорога, и она превратилась в бесконечное болото, испещрённое островками ряски и буграми водорослей. Но не они представляли главную особенность ландшафта. Из тускло-зелёной, с жёлтыми разводами жижи вырастали в небо переплетённые стволы деревьев, по два-три ствола, утончающиеся с высотой, без коры, бледно-серые или белые, достигающие исполинских размеров. А по их «костяным» извивам как живые ползли снизу вверх прозрачные капли воды.
Пейзаж был чудовищен и нелеп, порождённый воображением людей, и, может быть, только Прохор-11 видел его именно таким, зато он был единственным, кто понимал: им предоставлена возможность зацепиться за устойчивые стереотипы мышления, создающие «осколки реальности» в мире смерти, поэтому к резким сменам ландшафтов надо было либо привыкнуть, либо попытаться зафиксировать наиболее приемлемый общий вариант.
«Не шевелитесь! — «прошептал» он. — Здесь всё изменяется даже от мысли! Надо найти островок и поспать… по очереди».
«Только не в болоте!» — возразил Прохор-2, изменив «позу».
Этого делать было нельзя.
Болото превратилось в слой облаков, в которых начали тонуть, испаряться и пропадать исполинские спирали «костяных деревьев». Небо над облаками стало темнеть, внизу под ними разгорелся самый настоящий вулкан.
«Концентрируйтесь на одном желании! Надо вернуть остров с морем! Там мы продержимся какое-то время!»
Высоко в чернеющем небе протаял кусочек лазури.
Возникший ниоткуда водопад низвергся на вулкан, растекаясь во все стороны до горизонта, превращаясь в океан, а из него вырос остров с перламутровым песком и пальмами…
«Туда!»
«Ладья душ» нырнула сквозь ничто к этому призрачному острову…