Он полз по извилистому каменному коридору в полной темноте, то и дело натыкаясь плечами или головой на твердые углы, ребра и выступы. От столкновений особенно доставалось голове, превратившейся в сплошной узел боли, меньше плечам и коленям, а иногда боль пронизывала копчик, будто его кто-то кусал. От одного такого «укуса» Максим закричал… и очнулся, бессмысленно тараща глаза в белое ничт о. Потом начал различать в этом «ничто» кое-какие детали, напряг зрение и понял, что лежит навзничь в комнате с белыми стенами и потолком, с которого свисал белый плафон светильника.

Посмотрел налево: стена с белым кафелем, умывальник, полотенце на крючке.

Направо: стена в каких-то бурых пятнах, странные приспособления на ней, напоминающие раскрытые браслеты, ремни с металлическими бляхами, обручи.

Поднял голову, рассматривая кровать, стоящую не у стены, а посреди комнаты, попытался встать и обнаружил, что запястья рук и лодыжки пристегнуты к лежаку такими же браслетами, какие крепились к стене справа.

Что за бред?!

Он дернул руками, ногами, застонал от хлынувшей в голову боли. Опустил голову на твердый валик вместо подушки, не в силах вытереть заструившийся по лицу пот.

Где я, черт всех дери?!

Почти неслышно открылась дверь, в комнату, освещенную через окно (оно находилось за изголовьем лежака), вошли двое: здоровенный детина с равнодушным лицом, в белом халате санитара, и неопределенного возраста мужчина в песочного цвета костюме. Знакомые лица, однако.

Максим встретил абсолютно бесстрастный, буквально мертвы й взгляд последнего и вздрогнул.

– Змей!

– Надо же, какая у тебя память, – скривил губы майор Резун. – Били тебя, били, а ты все помнишь. Даже жалко портить такой материал.

– А ты развяжи, – процедил сквозь зубы Максим. – Тогда и посмотрим, чей материал лучше.

Резун поднял бровь, оценивающе посмотрел на пленника:

– Ты не в той форме, чтобы соревноваться со мной.

– Развяжи, если не трус!

Порученец полковника Пищелко еще раз оглядел лежащего критическим взглядом, кивнул:

– Рассупонь его, сержант.

Санитар достал из кармана связку ключей, отомкнул браслеты.

Максим рывком сел на кровати и едва не свалился обратно от нахлынувшей слабости. Голова закружилась. Чтобы не показать этого, начал массировать кисти рук. Припомнил советы Шамана, расслабился, представил огненный шар в области живота, мысленно послал от этого шара струйки огня по артериям и венам. Стало легче. Тогда он слез с лежака, не обращая внимания на то, что раздет. Покачался с пятки на носок, встряхнул кистями рук. Плечи болели, болел бок, ныла спина, дергали сосудики в висках, отзывались колючками боли толчки крови в коленях. По-видимому, его и в самом деле крепко били, хотя он и не помнил, когда и кто.

Наблюдавший за ним Резун усмехнулся:

– Хорош, хорош, прямо Аполлон… отделанный. Ну, давай, покажи класс старику.

Максим прыгнул без подготовки, группируясь уже в прыжке, но Лев Резун, бывший инструктор спецназа, оказался быстрее. Удара Максим не увидел, лишь внезапно потемнело в глазах. Упал он, однако, не грудой костей и мышц, а упругим мячиком, откатился к стене, вскочил, прикрывая горло рукой.

Зрение восстановилось.

Противник стоял в двух метрах от него с опущенными вдоль туловища руками, будто это не он встретил только что атаку и отбил ее. Губы кривятся в полупрезрительной усмешке. В глазах прежняя пустот а и равнодушие.

– Попробуй еще.

Максим мотнул головой, прогоняя муть релаксации, сосредоточился на зрении. Сильно зажмурился, до кровавой пелены в глазах, расслабил веки, в упор глянул на Резуна, резко увеличив давление взгляда.

Брови противника взлетели на лоб, в глазах появилась легкая тень недоумения.

В то же мгновение Максим кинул тело вперед по зигзагу, «качнул маятник», отвлекая внимание Змея, и на этот раз достал его! Отбил выпад левой руки, поднырнул под правую, ударил!

Резун с тихим изумленным воплем отлетел к окну, схватившись за челюсть.

Максим скользнул к нему «крабом», поймал движение руки и корпуса, ударил вразрез.

Резун кубарем укатился в угол палаты, влепился боком в нижние браслеты, заворочался на полу, не сразу приходя в себя.

Максим хотел добить его, зная, что сентиментальность к добру в таких случаях не приводит, но упустил из виду стоящего сзади санитара и поплатился за это. Почувствовав угрозу, начал поворот… и не закончил, провалившись в темный колодец беспамятства.

Очнулся от боли в затылке, потом в руке: кто-то наступил ему на кисть, захрустели пальцы. Однако он не издал ни звука, не сделал ни одного движения, лежа безвольной тушей, из которой вынули все кости.

Восстановился слух.

– …не приказывал! – донесся недовольный голос Резуна. – Ты же ему башку проломил!

– Он мог вас убить.

– Не мог! Я просто играл с ним, отвлекся… Зови полковника.

Затопали тяжелые ботинки, открылась и закрылась дверь.

– Скотина! – проворчал Змей. – Чуть мне челюсть не сломал! Неплохо дерешься, майор.

Максим не ответил, собирая силы для атаки. Пульсирующая боль в затылке была столь острой, что хотелось кричать, по-видимому, санитар действительно пробил голову рукоятью пистолета, по шее на щеку и на плечо стекала горячая струйка – кровь, но он все же стоически выдержал эту боль, притворяясь лежащим без сознания.

Его толкнули носком туфли в колено, в плечо – он не пошевелился.

– Твою мать! – выругался Резун. – Если ты загнешься, полковник с меня шкуру сдерет. Вставай, майор!

Максима перевернули на спину, кто-то приставил пальцы к шее, нащупывая пульс. Он открыл глаза и безошибочно нанес удар по ушам склонившегося над ним Змея. Тот с воплем отскочил, хватаясь за голову.

Вскочил и Максим разгибом вперед, метнулся к противнику, сделал отвлекающий маневр – руку вверх и в сторону, пальцы сжаты, удар назывался «гюрза». Резун инстинктивно защитился, и Максим нанес удар снизу наружной стороной стопы в низ живота. Порученец Пищелко вскрикнул, отлетая к кровати, осел на пол, держась за живот с выпученными глазами и открытым ртом.

Сзади открылась дверь.

Максим ударил ногой назад, не глядя, попал.

Сдавленный вопль. Кто-то шумно свалился на пол.

Максим оглянулся.

Удар достался не санитару, а полковнику Эрнсту, возившемуся теперь на полу с изумленным видом.

Бежать! – мелькнула мысль. Воспользоваться случаем и бежать! Другого шанса не будет!

Но реализовать мысль не удалось.

На пороге возник здоровяк-санитар и направил дуло пистолета в грудь Разину. Он не сказал ни слова, но пистолет, кажущийся игрушкой в его руке, не дрожал, а в глазах дымилась такая неколебимая, непробиваемая, тупая, собачья преданность хозяин у, что не приходилось сомневаться – выстрелит! А достать его в прыжке Максим не мог, не позволяло отсутствие маневра, да и силы были уже на исходе.

Он поднял руки, отступил.

И упал лицом вниз от очередного удара в спину от разъяренного, пришедшего в себя Резуна. Его начали бить ногами, и спасительное беспамятство приняло разлившуюся по телу боль.

Очнулся он, уже в который раз, лежащим ничком на кровати, но без браслетов на руках и ногах, что удивило и обрадовало; вероятно, враги посчитали его положение безнадежным. Прислушался, не шевелясь.

Разговаривали двое.

– Мне это надоело, – раздраженно сказал Резун-Змей. – Он не поддается дрессировке. Вы же видели, как он держался. И даже после ваших манипуляций майор отказался сотрудничать, практически на подсознанке. Предлагаю списать его в расход.

– Он нам нужен как приманка для более крупного зверя, – возразил Эрнст. – Только через него мы сможем выйти на Гольцова.

– В качестве приманки нам хватит и дочери экзора.

– Так будет верней.

– Как хотите, дело ваше. Но я бы все-таки не стал рисковать. Этот человек опасен, его надо контролировать.

– А вот это уже ваши проблемы, майор. Извольте держать его на поводке, не спускайте с него глаз.

– Нет ничего проще.

– Ну да, полчаса назад он вас едва не кастрировал. Снова понадеялись на свой опыт и знание кунгфу?

– Я последователь другой системы боя.

– Оно и видно. Этот парень сделал вас как любителя, а ведь он был на игле, я всадил ему пять кубиков уроксевазина. Представляете?

– Нет.

– Он должен был чувствовать себя в раю и целовать нам руки. Как ему удалось нейтрализовать наркотик в крови? Вот, смотрите, анализатор показывает всего ноль три промилле.

– А вот это уже ваши проблемы, полковник, – огрызнулся Змей. – Похоже, майор заразился от Гольцова какой-то экстрасенсорикой.

– Чушь!

– Чушь не чушь, а магические приемчики он знает. Перед тем как напасть на нас… на меня, он так посмотрел, что я потерял ориентацию.

– Ерунда, не может быть.

– А вы испытайте его приемчики на себе.

– Чепуха, – повторил Эрнст уже менее уверенно. – Никакой экстрасенсорикой или магией заразиться нельзя. Разве что…

– Договаривайте, я никому не скажу.

– Разве что кто-то помог ему разбудить паранормальный резерв организма. Это легко проверить.

– Вот и проверьте.

Тишина, шаги, дыхание склонившегося над кроватью человека.

– Сержант!

Скрип двери, топот.

– Камфармин, метронидазол, метамизол, нохайнмал.

– Слушаюсь.

Пауза, шорох одежды, ворчание. Скрип двери, тяжелые шаги санитара, позвякивание, хруст ампул.

– В плечо.

Толстые грубые пальцы взялись за предплечье Максима, приподняли. В тот же миг он повернулся на бок, открывая глаза, мгновенно сориентировался, вырвал из руки санитара шприц с молочно-белой жидкостью и всадил ему же в щеку. Санитар ухнул, отшатнулся, хватаясь за лицо. Максим, продолжая движение, не давая ему опомниться, рванул халат на его груди, выхватил пистолет:

– Получи, мразь!

Рукоять пистолета влипла в переносицу гиганта, и тот без звука отлетел к стене, сполз на пол, теряя сознание. Из носа на грудь толчком выплеснулась кровь: удар, очевидно, сломал носовую перегородку парня. Но Максим не почувствовал ни капли сострадания, санитар тоже бил его в полную силу, без жалости, а долг, как известно, платежом красен.

Кожу на спине всшершавил ледяной ветерок опасности – сакки, как говорят японцы, «ветер смерти».

Максим отпрянул в сторону, и пуля, выпущенная из пистолета Львом Резуном, прошла мимо, всего в паре миллиметров от уха. Ответный выстрел он сделал одновременно с выстрелом Змея. Не попал. Впрочем, промахнулся и противник. Змей тоже умел «качать маятник» и «сходить» с линии прицела.

Еще два выстрела и еще.

Пули разбили окно, плафон, с визгом срикошетировали от браслетов на стене.

И снова Максим – вот она, цена пробитой головы! – упустил из виду третье действующее лицо схватки.

Полковник Эрнст не дремал, а так как он был не просто врачом, но «подселенным» очень высокого ранга, с программой полного включения пси-резерва, в сущности – магом, то и оружием воспользовался магическим – метнул в Разина свой «звуковой шар».

Увернуться Максим не успел, лишь подставил плечо, что, естественно, остановить энергоудар не помогло, и соорудил «защитный зеркальный шлем», памятуя советы Шамана.

Это был настоящий взрыв! Внутри головы!

Казалось, взорвалась граната, начиненная не осколочным материалом, а сильнейшим грохотом! Череп разлетелся на мелкие брызги, мозги струями потекли через нос, уши, рот! Максим даже попытался остановить руками это «мозгоизвержение», но уже спустя мгновение боль затопила голову огненной пеленой, и он потерял сознание, растворяясь в собственном крике…

Темнота, каменный тоннель, содрогающийся под ухом, какие-то неясные шумы, налетающие то слева, то справа, то снизу, напоминающие шорох прибоя.

Он прислушался, пытаясь определить источник шума, и понял, что слышит гул бегущей по сосудам крови и неровные толчки сердца. Сосредоточился на сердце, заставляя его работать равномерно. Шум в ушах ослабел. Зато стали слышны другие шумы, вне тела: шелесты, скрипы, далекие неразборчивые голоса, стеклянное пощелкивание, похрустывание и позвякивание.

Максим попытался настроить слух, но что-то мешало, словно в ушах торчали ватные тампоны. Он пошевелился, дотягиваясь до ушей невидимыми руками… и как воздушный шарик всплыл из тоннеля сквозь толщу камня в море света. Зажмурился, но тут же открыл глаза.

Над ним склонилось знакомое лицо.

– Эрнст!

– Очнулся, герой, – донесся чей-то скрипучий и дребезжащий – и опять же как сквозь вату – голос. – Удивительное здоровье, даже завидно.

– Нам бы таких добровольцев… – послышался другой дребезжащий голос.

– Что имеем, то и пользуем. Поработает и так, линейщиком.

– Где… я? – вяло поинтересовался Максим. Попытался подняться, но руки и ноги не слушались, голова кружилась, заполненная дымом и пеной, проколотая каким-то острым шипом от затылка до лба. Этот шип не давал думать, и стоило Максиму напрячь волю, заставить себя анализировать ситуацию, как голову пронзала странная боль – словно шип пускал во все стороны тоненькие колючки.

– Не дергайся, майор, думай о приятном. Скоро ты забудешь, что такое свободная жизнь, станешь как все.

– Вытащите… вату…

– Что?

– Вытащите… вату… из ушей…

Пауза.

– Похоже, у него лопнули барабанные перепонки.

– Ничего, это излечимо. Сержант, уроксевазин, анальгетик, три кубика кортикона. Когда заснет, перевезите его в шестую палату и сделайте томографию головы. У него две серьезные травмы на затылке и на виске.

Плечо укусила оса.

Волна онемения побежала по руке, достигла головы, и Максим погрузился в дремотное состояние, не в силах ни двигаться, ни думать. Последней в голове погасла мысль о Марине. О Кузьмиче, попавшем в засаду вместе с ним, он даже не вспомнил…

Следующее пробуждение было намного приятней.

Почти ничего не болело, лишь изредка голову прокалывала от виска до виска необычная щекочущая судорога, будто там внутри начинала вибрировать натянутая гитарная струна и тут же умолкала. Зато после каждого такого резонанса на душе становилось веселей, дышалось бодрей, хотелось что-то делать, выполнять приказы командиров и быть полезным.

Редко-редко в непознанных глубинах души начинал шевелиться червячок сомнения: так ли уж тебе хорошо? Правильно ли ты оцениваешь обстановку? Максим честно начинал оценивать свое положение, но проходила минута, другая, и все возвращалось в норму, начинало казаться, что все проблемы разрешимы, добро восторжествует и он в конце концов освободится из плена…