Книга: Профилактика
Назад: Глава 5
Дальше: Глава 7

Глава 6

Старшина был прав. Каким-то чудом Полышеву удалось выжить.
Вот только прежним он так и не стал.
Врачи объяснили нам, что клиническая смерть, которую пережил наш товарищ, пагубно сказалась на его мозге. Что из его памяти стерлись все воспоминания, и сейчас она — как девственно-чистый лист.
Когда на второй день после трагедии я, Старшина, Туманов и еще несколько ребят из отряда пришли навестить Виктора, то нашим глазам предстало печальное зрелище. На больничной койке лежал человек, перебинтованный так, что на лице был виден только один глаз и щель для рта. Он не мог ни говорить, ни двигаться. Медсестра предупредила нас, что ему нельзя подниматься с койки, потому что он не умеет держать равновесие. Кормили его с ложечки, как младенца. Меняли испачканное белье и бинты.
Мы посидели немного и ушли.
На обратном пути мы долго молчали. Потом Мангул сказал:
— Если бы я был на его месте, то лучше бы я умер, чем вот так...
— Что ты мелешь? — одернул его Старшина. — Человек чудом остался в живых, а ты...
— Да кому нужна такая жизнь? — сказал Мангул. — Это же все равно что смерть! И даже хуже. Потому что, если человек умер и если это был хороший человек, его хоронят с почестями и он навсегда остается в памяти тех, кто его знал. А тут и хоронить нельзя, и родным — горе. А ведь до конца они все равно ему память, наверно, не восстановят...
— Восстановят, — уверенно сказал Старшина. — И не только память. Всю его внешность восстановят в прежнем виде...
— Откуда ты знаешь, Борис? — спросил его я.
Он покосился на меня и скупо сообщил:
— Уже были такие случаи.
— Кстати, — вспомнил я, — а что с тем автоинспектором, которого мы привезли вместе с Витей?
— Скончался, — сказал Старшина. — Завтра похороны.
— В закрытом гробу? — сами произнесли мои губы.
Старшина поглядел на меня долгим взглядом. Потом сказал медленно:
— Ты же видел, как ему досталось.
— Да вроде бы лицо у него не особо пострадало, — возразил я.
— Так положено, Алик, — сказал вдруг Туманов. — Есть специальное распоряжение Правительства. Теперь всех погибших в результате несчастных случаев хоронят только в закрытом гробу.
— Но почему? — не понимал я.
Ребята молчали, а Старшина пожал плечами:
— Откуда мы знаем? Правительству виднее.

 

* * *

 

— Привет, Витя, — сказал я, входя в комнату. — Здравствуйте, Вера Захаровна.
После больницы Полышева перевели в реабилитационный центр для инвалидов, где с ним занимались по какой-то специальной методике, как с грудным ребенком. Учили произносить слова и устанавливали связь в его сознании между звуками и конкретными предметами. Учили простейшим навыкам и движениям. Пока что он, как ребёнок, умел только плакать и смеяться.
Жена и дети первое время приходили к нему часто, потом — все реже. Их можно было понять. Тот, кого они видели в этой комнатке, лишь внешне был похож на их мужа и отца. По сути, теперь это был совсем другой человек.
Поэтому в нашем отряде установилась неписаная общественная нагрузка: по очереди навещать Полышева.
Сейчас Виктор сидел за столом и, сосредоточенно сопя, возводил из кубиков метровый небоскреб. Рядом с ним сидела психолог-куратор и приговаривала: «Та-ак... Молодец, Витюша, молодец... Хороший мальчик, умница... Нет, не сюда... поставь кубик лучше вон там».
На мое приветствие Виктор поднял голову и заулыбался. С самого начала он почему-то выделял меня среди всех остальных.
— Доброе утро, — неестественно чисто выговорил он. — Смотри, какую башню я сделал...
— Молодец, — похвалил я, опускаясь на стул напротив него. — Башня прямо-таки Вавилонская у тебя получилась...
— Вера, — спросил он, поворачиваясь к психологу. — А что такое — Вали... Лавивонская?
Та возвела очи горе. Видимо, сегодня он ее уже успел достать своими вопросами.
— Посмотри, что я тебе принес, Витя, — сказал я, доставая из сумки коробку с дардами. — Это называется дарты. Их надо бросать так, чтобы они попадали в мишень. А вот и мишень. Ее вешают на стену... или на дверь... Помнишь, как тебя Старшина ругал за порчу двери в «дежурке»?
— Алик, — укоризненно сказала Вера Захаровна, — что вы такое говорите? Какие могут быть дарты? У него еще на кубики едва координации хватает, а вы хотите, чтобы он кидал эти штуки с иголками в мишень...
— Ничего, ничего, — бодро сказал я, но коробку положил подальше от Виктора на стол. — Может, это поможет ему хоть что-то вспомнить. Раньше-то он увлекался дартами, просто фанатиком был...
Виктор посмотрел на меня, перевел взгляд на Веру, сморщил лицо, явно собираясь зареветь, но потом взгляд его упал на кубики, и он продолжил градостроительную деятельность.
— Ну, как ваши успехи, Вера Захаровна? — спросил поспешно я, чтобы перевести разговор. — Алфавит уже выучили?
— И не только алфавит, — с гордостью просияла Вера Захаровна. — Витя, расскажи-ка Алику стишок...
Витя с неохотой отложил в сторону очередной кубик, на котором был нарисован красавец-петух, встал и, держа руки по швам, продекламировал без выражения:
Прибежали в избу дети,
Второпях зовут отца:
«Тятя, тятя! Наши сети
Притащили мертвеца!»

— Достаточно, Витя, — торопливо перебила его Вера Захаровна. — Молодец, умница. Садись, играй дальше кубиками... Впечатляет? — обратилась она ко мне.
— Впечатляет, — уныло согласился я. — Вы прямо семимильными шагами продвигаетесь, Вера Захаровна. Глядишь, через полгодика программу начальной школы освоите.
— Дело в том, Алик, что память у него все-таки отличается от памяти ребенка. Вы не думайте, мы его вовсе не программируем, мы только оживляем в его голове то, что там уже заложено. Кстати, вы, может быть, читали где-нибудь... Есть такая теория, что у всех людей в памяти уже имеются сведения о мире, накопленные в ходе так называемой «предыдущей жизни», только все это основательно подзабыто и прорезается лишь в отдельные моменты...
— Ложная память? — спросил я. — Вы имеете в виду «дежа вю»?
— Вера, а что такое программировать? — вдруг спросил Виктор.
— Это значит учить кого-то делать все быстро, правильно и не задумываясь, — без запинки отчеканила психолог.
Виктор нахмурил брови, а потом спросил:
— А вы запромагр... запрограммируете меня стать космонавтом?
— Нет, — вмешался в разговор я. — Нет, Витя. Тебя запрограммируют стать спасателем.
У Полышева дрогнула рука, и башня со стуком тут же обвалилась, образовав на столе развалины из кубиков.
— А если я не хочу? — спросил он. — Я хочу быть космонавтом, чтобы летать в космос!
— Хочешь — значит, будешь, — успокоила его Вера Захаровна, укоризненно покосившись на меня: что ж ты, мол, ненужные проблемы создаешь? — И вообще, иди мой руки, и пойдем обедать.
Виктор послушно встал, зачем-то осмотрел свои ладони и с горестным вздохом направился в коридорчик, где размещался туалет.
Походка у него до сих пор еще была неуверенной.
— Скажите, Вера Захаровна, — спросил я, — вы давно здесь работаете?
— Сколько себя помню, — неумело пошутила она. — А что?
— И много у вас бывало таких пациентов, как Виктор?
— «Пустышек»-то? Да достаточно. Иногда в две смены приходилось работать.
— И все — после тяжелых травм?
— Как правило. Не пойму, правда, к чему вы клоните, Алик...
— А вам не кажется, уважаемая Вера Захаровна, — медленно произнес я, — что все эти «пустышки», как вы их называете, просто-напросто притворяются?
— Притворяются? Но зачем? — поразилась она.
— Да хотя бы затем, что они должны были умереть, но у них это не получилось. Что-то или кто-то не допускает, чтобы люди умирали. Им просто вкладывают в голову другое содержание — память, жизненный опыт. И некоторые приспосабливаются, а кое-кто решает, что амнезия — самый эффективный способ приспособиться к своему новому бытию...
Она смотрела на меня поверх очков, и во взгляде ее читалось сожаление: надо же, с виду такой умственно здоровый человек, а несет такую бредятину.
Потом сказала:
— Вы, наверное, очень любите читать на ночь фантастику, Алик. А если серьезно, то поверьте мне: ни один, даже самый талантливый, актер не сумел бы так притворяться, как это получается у них.
— Ну, почему же? — сказал я. — По себе знаю: притвориться намного легче, чем это кажется окружающим...
У нее вдруг расширились глаза.
— Уж не хотите ли вы сказать, что вы... что вы тоже были таким, как Виктор?
Я помедлил, прежде чем ответить.
Рассказать ей всю правду о Круговерти? Но что мне это даст? Она же все равно мне не поверит, как любой здравомыслящий человек не верит ни в телепатию, ни в общение с духами, ни в тому подобные чудеса.
И вообще: на кой черт я затеял этот глупый разговор? Чего я хочу добиться, чего? Чтобы кто-то мне честно и открыто сказал: «Да, ты прав, старина, именно это и имеет место быть»? А кто я такой, чтобы быть посвященным в страшные тайны?
— Нет, Вера Захаровна, — сказал я после паузы. — Мне таким быть не пришлось. К счастью...
Назад: Глава 5
Дальше: Глава 7