В мире существуют такие места, где большинство людей неизменно испытывают радость или горечь, надежду или боль, грусть или окрыленность и прочие сильные эмоции. Особенно это относится к морским и железнодорожным вокзалам, аэро— и космопортам. Девяносто девять процентов уезжающих или только что прибывших, провожающих или встречающих наверняка испытывают необъяснимый душевный трепет, когда мелодичный голос автоматического информационного табло объявляет о прибытии или отправлении очередного рейса. И, независимо от того, о чем идет речь: о Сатурне, островах Гонолулу или соседнем городке, до которого рукой подать, — люди в зале ожидания неизменно начинают бестолково суетиться, изрекать банальные и, как правило, не соответствующие действительности фразы, совершать какие-нибудь пустячные, ненужные в данный момент действия, но забывать сделать нечто действительно важное и необходимое…

Однако, есть и тот самый один процент, представители которого абсолютно равнодушны к космопортам и вокзалам, к отправлениям и прибытиям рейсов. Они не боятся опоздать на посадку, они не ждут, что кто-то будет встречать их на перроне или у трапа, стискивая в потной ладони жалкий и уже слегка увядший букетик цветов, они не надеются найти в той дали, куда отправляются, новых друзей или любимых, и они никогда не сожалеют о тех, кто провожает их, украдкой смахивая слезу и посылая им воздушные поцелуи, — по той простой причине, что никто никогда не провожает их в путь…

Вот и я отношусь к тем, кто спокоен на транспортных терминалах. В отличие от других людей, мне нечем заняться в ожидании объявления посадки на нужный мне рейс, и я просто наблюдаю за теми, вместе с которыми дышу одним воздухом, чуть ощутимо пахнущим отработанным ракетным топливом спейсеров и озоном, исходящих от пассажирских электрокаров. Я старательно пытаюсь представить себя на месте других пассажиров. Но и сейчас у меня ничего из этого не выходит, потому что именно здесь, в зале ожидания космопорта “Земля-3”, наиболее ярко проявляется разница между ними, обычными людьми, и нами, хардерами.

И чем больше я наблюдаю за окружающими, тем всё больше укрепляюсь в мысли, что с каждым поколением эта разница все увеличивается и что когда-нибудь она может стать непреодолимой пропастью взаимного непонимания.

В принципе, я уже частенько ловлю себя на том, что не понимаю других людей. Поскольку мне далеки те чувства, которые они испытывают в повседневной жизни, то я не в состоянии понять, что движет ими, когда они совершают с виду несуразные поступки. Что, например, заставляет их ломать комп-терминалы в общественных местах, надираться в барах до потери самоконтроля или прыгать в реку с высотного моста в доказательство своей любви “до гроба” к ничем не примечательной девице?

И зачем, например, вон тот пожилой мужчина трудовой наружности рассказывает о своем беспутном отпрыске, которого уже в третий раз отчисляют из университета за пьянство, ослепительному светскому льву, которого видит в первый раз в жизни и, скорее всего, никогда уже не увидит? И почему этот “лев” не отошьет назойливого соседа, а терпеливо внимает своему собеседнику с такой улыбкой, будто ему только что удалось выиграть главный приз в лотерейном розыгрыше?..

Они сидят в противоположном ряду кресел, метрах в семи от меня, и до моего слуха долетают лишь отдельные обрывки фраз. Малоинтересные и малоинформативные обрывки, например: “А я ему грю: я в твои годы, свинтус, пахал, как… А он мне грит: бать, чо докопался, как пьяный к столбу… Бабок, грит… Я его эту сучку знаю, это она… Хрен те с маслом, грю, поял?.. Или ты умный, грю, или я — дурак… А если б, грю, я в прошлом годе знал, что ты… отправил бы тебя куда-нибудь с глаза долой… Взял бы с собой на Уран, к примеру, чтоб знал, каким трудом деньжата достаются!”…

В отличие от непосредственного соседа рассказчика, полагающего, что выслушивать незнакомых людей — долг всякого воспитанного человека, я собираюсь отделаться от нудного повествования о всех перипетиях банальных взаимоотношений современных отцов и сыновей самым простым и надежным способом: заткнуть уши наушниками, а глаза — очками, подсоединенными к комп-карду, и еще раз проанализировать те данные, которые побудили меня сегодня торчать в этом зале, ожидая рейса на Венеру-25. Именно там, в городке-колонии с номерным названием, по непонятным причинам стали рождаться такие невероятные мутанты, что язык не поворачивается причислить их к роду человеческому. Позавчера туда уже отправилась группа представителей Академии Всех Наук, которая будет стремиться ответить на ряд жестоких, но неизбежных вопросов. Например, можно ли считать те существа, которые родились от обыкновенных отцов и матерей, людьми, или это — абсолютные выродки? Что обусловило возникновение этой мутации и как с этим бороться? И так далее… Моя же задача, по согласованию с Коллегией Щита, заключается в том, чтобы определить, представляют ли новые мутанты опасность для людей, и если да, то как ее предотвратить с наименьшими жертвами и потерями…

Однако я не успеваю углубиться в изучение комп-материалов, потому что разговор между Львом и Трудягой внезапно приобретает совершенно неожиданную тональность. Несчастный папаша уже вовсе не рассказывает, а слушает, а его лощеный собеседник, наклонившись к его уху и зорко оглядываясь по сторонам, в чем-то пытается его убедить. Я напрягаю свой слух, и мне удается выхватить из бубнящего речевого потока Льва отрывочные высказывания, которые кажутся мне несколько странными для общения двух серьезных и к тому же почти не знакомых друг с другом людей.

— Поймите же, — заливается соловьем Лев. — Ваш уникальный шанс… коррекция… почти что даром… изменить судьбу… ваш сын… не нужно сожалеть, нужно делать!..

Трудяга, наморщив лоб, усердно слушает, но по его растерянному лицу видно, что он абсолютно не понимает, а если даже и понимает слова собеседника, то не верит им.

— А как?.. — пытается спросить он, но лощеный перебивает его нетерпеливым жестом и что-то достает из своего кармана. Предмет этот настолько мал, что почти целиком скрывается в кулаке Светского Льва. Какая-то квадратная коробочка…

Подслушивать чужие разговоры, конечно, неприлично. Но во мне просыпается профессиональный хардерский интерес.

Что он там пытается всучить несчастному папаше? Очередной “эликсир счастья”? Пресловутый “исполнитель желаний”? Или всего лишь средство для профилактики и лечения хронического алкоголизма? И кто он, этот благодетель в изысканном костюме и с лицом дамского угодника (хотя это вполне может оказаться иллюзией, созданной с помощью карманного голомакиятора) — фанатичный коммивояжер или отпетый мошенник?

Судя по недоверчивой реакции Трудяги, речь идет о некоем рекламном посуле со стороны его собеседника. Лицо пожилого вдруг искажается злобной гримасой, и он разражается гневной тирадой, смысл которой заключается в том, что если честный человек и потомственный инженер-механик решил открыть кому-то свою израненную душу, то не надо использовать эту возможность для того, чтобы в оную душу плюнуть, ведь, как известно, не плюй в колодец, иначе вылетит — не поймаешь!..

Чувствуется, что еще немного — и “потомственный инженер-механик” схватит своими трудовыми руками Льва за грудки. Однако тот, мгновенно преобразившись, успокаивающе разводит руками и щебечет своим бархатным тембром стандартные извинения и заверения, что его, мол, не так поняли, что он вовсе не имел ничего плохого в виду, и что ему, знаете ли, срочно требуется отправляться по своим делам…

На этом общение двух столь разных партнеров прекращается, и Лощеный, резво подхватившись, устремляется к выходу из зала ожидания, а пожилой, вдруг совершенно утратив к нему всякий интерес, впивается пустым взором в экран ближайшего головизора, где как раз в это время начинается матч по скейборд-болу между сборными Евро-Наций и Австралазии.

Что ж, хорошо всё, что хорошо кончается, повторяю я про себя довольно-таки сомнительную поговорку и пытаюсь сосредоточиться на венерианских мутантах, но ничего путного из этой затеи почему-то не выходит. Между тем, до отправления моего рейса еще целых два часа, которые, по обыкновению всех нормальных людей, нужно как-то убить.

От нечего делать влачусь в призывно мигающее виртуальной рекламой кафе, где заказываю аж три порции мороженого и горячий фруктовый пунш. В поверхность столиков вмонтированы плоские экраны СТВ — вероятно, дабы посетители могли утолять не только физиологический, но и информационный голод одновременно. Ставя подносик, я случайно задеваю клавишу включения “стерео”, и тот услужливо подсовывает мне на экран инфоролик. В центре всеобщего внимания — катастрофа пассажирского спейсера с издевательским названием “Этернель <Вечный (фр.)>”. Почти сутки назад, вследствие отказа одной из топливных систем, произошедшей через два часа после взлета со стартовой рампы космопорта “Земля-1”, спейсер примерно с тремястами пассажирами на борту на какую-то долю секунды превратился во второе Солнце. Хорошо еще, что произошло это уже за орбитой Луны, иначе взрыв повлек бы неприятные последствия для обитаемых обсерваторий и заводов-спутников.

Я отключаю инфо-экран, чтобы не портить себе аппетит, и, не ощущая никакого вкуса при поглощении душистого ледяного лакомства, невольно размышляю о катастрофах вообще и о спейсере “Вечном” в частности. Да, к сожалению, человечество все еще подвержено опасности такой нелепой гибели, которая может быть вызвана обрывом какой-нибудь тонюсенькой трубки или замыканием двух проводков. И это в то время, когда земные корабли вот-вот вырвутся за пределы Солнечной Системы и устремятся к другим галактикам!.. В этом-то и заключается горькая ирония прогресса. Можно продумать всё и создать самую совершенную технику, творящую чудеса. Можно стать всезнающим, вездесущим и всемогущим. Можно перевернуть весь мир вверх тормашками и установить такие условия существования для себя, какие хочешь. И при всем этом человек все равно будет зависеть от пустяков, и его жизнь постоянно будет висеть на волоске из-за тонких проводков и миниатюрных трубочек, и никуда от этого будет не уйти, и бесполезно пытаться что-то изменить в этом…

Тем бедолагам, которые прошлой ночью ждали своей посадки на “Этернель”, попросту не повезло. Этот спейсер тоже делает промежуточную посадку на Венере, и если бы я принял решение лететь на день раньше, то вполне возможно, что выбрал бы именно его. А если бы я находился на борту лайнера во время катастрофы, то обязательно постарался бы что-нибудь придумать, чтобы спасти если не весь корабль, то хотя бы часть пассажиров — а ведь среди них наверняка были и дети, и женщины. Клянусь, до тех пор, пока работал бы мой искейп, я все равно пытался бы заставить пилотов срочно отключить маршевые двигатели, и не может быть, чтобы мне не удалось это сделать, потому что, если бы ради этого пришлось стрелять, то я, не задумываясь, пустил бы в ход оружие, и даже если бы пришлось при этом кого-то ранить или убить, то и тогда моя рука не дрогнула бы…

Я же — хардер.

Нет, об этом лучше не думать, Даниэль. Иначе придешь к нелепому выводу, что именно ты повинен в гибели трехсот с лишним людей… И оставь в покое вазочку от мороженого, иначе ты отломишь у нее ножку…

Кстати, а почему в сообщении указана именно эта цифра погибших — триста? Ведь, насколько мне не изменяет память, спейсеры-дальнейсовики рассчитаны на четыреста двадцать человек. Или на корабле остались свободные места? Странно… Чтобы не было желающих лететь на корабле, раз в месяц отправляющийся на такие дальние планеты, как Уран или Плутон, — это абсурд!.. Такого просто не может быть… Неужели кому-то все-таки удалось спастись при взрыве? Чушь, ведь совершенно невероятно, чтобы на одном спейсере собралось больше сотни хардеров, да и сомнительно, чтобы все они решили спасти от гибели себя, а не других людей…

Я отставляю в сторону нетронутое мороженое и недопитый коктейль и вызываю по хардерской связи Советника по транспорту.

Для получения нужной информации можно было бы, конечно, сходить в диспетчерскую службу космопорта, но по въевшейся в душу хардерской привычке я стремлюсь затратить как можно меньше времени на достижение своих целей. Глупо, если учесть, что в ближайшие полтора часа придется ломать голову, чем бы занять себя…

В ответ на мой запрос отвечает приятный, но никому, кроме меня, не слышный мужской голос. Даже жаль, что он принадлежит компьютеру, а не живому человеку. Мне, например… хотя, если вдуматься, зачем?..

Как это обычно бывает при общении хардера с Советниками, больше времени уходит не на поиск нужной информации, а на уточнение, какая именно информация требуется… Задача вовсе не надуманная, если учесть, что Советникам Щита доступен весь запас знаний человечества и, как отдельные личности полагают не то в шутку, не то всерьез, еще кое-что сверх этого.

Тем не менее, вскоре я получаю нужные сведения. И сомнения мои оказываются вполне обоснованными.

Все билеты на аварийный рейс “Этернеля” были распроданы за неделю до старта. Четыреста двадцать семь человек, если не считать членов экипажа. Тем не менее, к вылету лайнера явились лишь триста восемь человек, так что сто девятнадцать по каким-то причинам предпочли не лететь. Судя по данным, полученным от службы регистрации, лишь семь человек из этого количества опоздали на рейс, потому что явились в космопорт тогда, когда корабль уже был на взлете. Еще троих, как выяснилось уже сегодня, ввело в заблуждение время старта: ноль часов три минуты, вследствие чего они не сумели соотнести это время с нужными сутками, видимо, полагая, что смена даты происходит утром, с восходом солнца…

Об остальных ста девяти несостоявшихся пассажирах информации нет.

Я настолько ошарашен этим сообщением, что зачем-то благодарю комп в лице несуществующего Советника за помощь, и тут же вызываю на связь Статистика.

Теперь-то я знаю, что мне нужно.

Мне нужны данные о динамике изменения общего количества людей, не явившихся на посадку в космические лайнеры за последние полгода. Потом — за год, за три, за пять… До тех пор, пока в моей голове не нарисуется четкая диаграмма.

Забыв про наручный комп-кард, я рисую этот график ногтем на так кстати подвернувшейся под руку салфетке. И не верю глазам своим…

Во-первых, за последние три года количество пассажиров, не явившихся на рейс, которому суждено было завершиться катастрофой, в среднем на пятнадцать-двадцать процентов неизменно превышало эту цифру для “благополучных” спейс-лайнеров.

Во-вторых, за последний год налицо была явная тенденция этого показателя к росту. Если когда-то на посадку на “роковые рейсы” не являлось в среднем восемь-десять процентов от общего количества пассажиров, то теперь это количество составляло, как правило, двадцать пять — тридцать, а иногда и сорок процентов.

И, наконец, в-третьих, тот же самый феномен отмечался и в отношении воздушных, морских и наземных пассажирских перевозок на нашей планете.

После моего вопроса о том, обратил ли уже кто-нибудь внимание на эту странную закономерность, Статистик, казалось, чисто по-человечески задумался, а потом сообщил, что на сегодняшний день зарегистрировано лишь два случая проявления интереса к подобным неявкам пассажиров на авиарейсы, обреченные на катастрофу. И оба относятся еще к двадцатому веку. Так, в конце пятидесятых годов это был американский социолог Джеймс Стаунтон, а в девяностые годы проблемой заинтересовался известный автор мистических триллеров Стивен Кинг, причем первый лишь обобщил фактический материал и вывел статистический закон, который впоследствии получил его имя, а второй, вполне в духе своих романов, выдвинул гипотезу о том, что у некоторых людей в экстремальных условиях будто бы “оживает” скрытое в их подсознании атавистическое чутье на близкую опасность. С тех пор в газетах и прочих средствах массовой информации данный феномен лишь время от времени упоминался в числе других загадочных явлений, сопровождающих развитие человечества.

Я даю Статистику отбой и некоторое время взираю на скрин-окно кафебара, бездумно созерцая, как по черному бетонному полю красные кляксы могучих тягачей буксируют длинные многоступенчатые туловища белоснежных спейс-лайнеров. Через час с небольшим один из таких кораблей умчит меня на Планету Бурь, и я, скорее всего, так и не вспомню ни о законе Стаунтона, ни о загадочном росте числа тех прозорливцев, которым удается перехитрить свою судьбу…

Чей-то силуэт останавливается рядом с моим столиком, и я слышу сипловатый голос:

— Скучаем, мил-человек?

Я поворачиваю голову и едва не вздрагиваю. Голос принадлежит уже знакомому мне Трудяге, в одной руке которого надежно сжат граненый стакан с какой-то скверно пахнущей жидкостью, а в другой стыдливо прячется малосольный огурчик-пикуль.

— Можно составить тебе компанию? — по-свойски осведомляется Трудяга и садится напротив меня, не дожидаясь ответа.

— Куда путь держим? — спрашивает он так, будто ему это действительно интересно.

— На Венеру, — кратко отвечаю я, вновь принимаясь за свой коктейль.

— А я — на Уран, — охотно сообщает он. — Слышал, небось, про Голконду? Это рудник такой, я там инженер-механиком уже четвертый год работаю… Жены-то у меня нет, только сын имеется, но только оболтус он у меня, самый настоящий оболтус!..

— Насчет этого я уже в курсе, — говорю я. — Случайно слышал в зале ожидания ваш разговор с тем лощеным типом…

Он с внезапным подозрением вглядывается в меня, потом шумно проглатывает содержимое своего стакана и с хрустом разгрызает огурчик.

— Ну и дрянь вы здесь пьете, ребята! — ворчит он, косясь на мой, переливающийся всеми оттенками радуги, коктейль. — Что за время настало, а? На всей Земле нигде чистого спиртяги не отыщешь и не то что медицинского — технического хотя бы!.. Так что ты, мил-человек, насчет какого-то разговора упоминал? О чем речь-то?

— Именно это я и хотел, честно говоря, у вас узнать, — признаюсь я. — До меня долетали лишь отдельные слова, и я не всё понял из вашей беседы, но…

— Какой беседы? — искренне удивляется инженер-механик. — С кем?

— Вы рассказали о проблемах, связанных с вашим сыном, одному человеку в зале ожидания, — терпеливо излагаю я. — Выслушав вас, он стал предлагать вам какой-то способ решить эти проблемы… что-то, якобы связанное с изменением судьбы… точно сказать не могу. Когда вы вспылили, он извинился и покинул зал. Неужели вы этого не помните?

На лице человека напротив написано неподдельное изумление. Вообще-то я не физиономист, но сейчас мне ясно, что мой собеседник не притворяется.

Откуда-то изнутри по телу начинает расползаться нехороший холодок тревоги, хотя обычно мне такие ощущения не свойственны.

— Вот что, мил-человек, — решительно говорит Трудяга и сует недоеденный огурец в опустошенный стакан. — Или я — дурак, или ты — слишком умный… Я не знаю, кто ты такой и зачем тебе понадобилось врать, но, по-моему, наш тет-на-тет пора прервать!.. Пойду-ка я лучше, подальше от греха, а то после стольких лет на рудниках нервишки совсем ни к черту стали, так что и пришибить могу ненароком…

Он неловко выбирается из-за хрупкого столика и, пошатываясь, вразвалку идет к выходу из бара. Через пару метров, правда, оборачивается и участливо советует мне:

— Ты, мил-человек, если уж тебе совсем невмоготу станет и увидишь, как зеленые чертики по столу скачут, прими сто пятьдесят неразбавленного… Как рукой все твои галицинации снимет!..

И с достоинством покидает бар, как актер-статист, честно отработавший свою роль.

Можно было бы, конечно, предъявить ему свой Знак, потребовать вернуться за столик и провести экспресс-допрос по всей строгости, но я не собираюсь этого делать. Мне уже и так ясно, что общение со Светским Львом начисто стерто из памяти потомственного инженер-механика…

Ловко же действует этот тип, если под самым моим носом ему удалось применить портативный гипноблок, а я этого и не заметил!.. Уже сам этот факт свидетельствует о том, что обычным коммивояжером Лощеный не является, а раз так, то, скорее всего, занимается он какой-то незаконной деятельностью. Все-таки мошенник?..

Мне очень хочется поверить в это, но тут мой взгляд падает на салфетку с тем злополучным графиком, который я вычерчивал по данным Статистика, и у меня возникает одна нелепая мысль…

Стоит ли говорить, что через час, когда объявляют посадку на Венеру, я нахожусь уже далеко от космопорта “Земля-3”?

Остается надеяться, что моему примеру не последует треть других пассажиров…

Наверное, еще сто лет назад мне пришлось бы затратить массу времени, чтобы опросить сотню человек. Представляю, как тяжко приходилось инвестигаторам в двадцатом или в двадцать первом веке… или они тогда назывались как-то иначе? Ведь для того, чтобы задать определенному количеству граждан хотя бы один вопрос, в те времена пришлось бы сначала затратить уйму времени на установление местонахождения каждого из интересующих тебя субъектов, затем примерно месяц мотаться по городу, а то и по всей стране — так вроде бы назывались тогда административно-политические единицы? — чтобы встретиться с каждым свидетелем, а при этом наверняка кто-то будет занят, другой будет в отъезде, третий будет лежать в реанимации после инфаркта миокарда, а четвертый — хоронить кого-нибудь из близких родственников, так что встречи с ними придется отложить еще на неопределенный срок… Неудивительно, что расследования даже довольно простых дел тогда тянулись несколько месяцев, а то и лет. И уж совершенно невозможно представить, какой памятью надо было обладать свидетелям, чтобы, скажем, через два-три года они смогли точно описать какой-нибудь очень важный для следствия эпизод…

Нам-то теперь намного проще проводить такие опросы. Достаточно устроиться поудобнее там, где твоя душа пожелает, подсоединить свой комп-кард к инфосети, войти в раздел “Персоналии” и скопировать оттуда все данные индивидуального учета об интересующих тебя личностях. А это почти две сотни различных официальных параметров, с помощью которых ты можешь взять нужного тебе человека все равно что голенького на свою ладонь и рассматривать его с разных сторон. Нет-нет, никакого нарушения прав личности на интимные тайны и на личную жизнь при этом не происходит. Во-первых, злоупотреблять этой возможностью даже Инвестигация не имеет права, а во-вторых, большинство из пунктов комп-анкеты заполняет сам человек, а он всегда может отказаться давать какие-то данные о себе…

Но это лишь первый и самый легкий этап инвестигации.

Далее ты связываешься по радио-, видео-, голо— или вирт-связи — это уж как тебе будет угодно — с искомой персоналией и задаешь ей свои вопросы. Да, конечно, и в наше время может так случиться, что именно в этот момент свидетель будет занят какими-то неотложными делами и не сможет откликнуться на твой вызов. Или откликнется, но тут же выяснится, что он не хочет с тобой разговаривать на эту тему, потому как ты в качестве официального лица не внушаешь ему должного доверия и трепета или, например, затронутый вопрос представляется ему настолько интимным, что он отказывается обсуждать его по какой бы то ни было связи — и бесполезно убеждать его в полной секретности переговоров и в полной легитимности его допрашивания: по закону, у каждого человека есть право не подвергаться допросу по средствам связи.

Тогда у тебя остается две возможности. Первая (применяемая в том случае, когда тебе ох как не хочется отправляться на другой край света только для того, чтобы в течение двух секунд выяснить абсолютно пустяковый вопрос, задаваемый ради соблюдения необходимых формальностей): оказать на упрямца всевозможное психологическое воздействие в широчайшем диапазоне, начиная от стука кулаком по столу и запугивания страшными карами и кончая неприкрытой, грубой лестью и нижайшим заискиванием. И вторая — если все-таки свидетеля не удается отловить ни по связи, ни “живьем”: воспользоваться фантоматом, на котором смоделировать по известным тебе данным личность интересующего тебя человека (естественно, чем больше сведений о нем у тебя имеется, тем ближе будет эта модель к оригиналу), а затем поразвлечься общением с голографической копией человека. Говорят, в отдельных случаях это помогало инвестигаторам даже больше, чем при беседе с живым оригиналом, хотя, опять же в соответствии с законом, использовать полученные от модели ответы в качестве улик или доказательств, а также ссылаться на них категорически запрещается…

Вообще-то, то, чем я собираюсь заняться, покинув космопорт, больше относится к компетенции Инвестигации, чем Щита, но хардер, а особенно первоуровневый, должен уметь выполнять функции любого должностного лица. Если понадобится принять решение на уровне глобальной политики — он примет его, не надеясь ни на какие органы власти. Если потребуется провести расследование и выявить виновных — он сделает это, не перекладывая эту обязанность на Инвестигацию или полицию. Возникнет необходимость исправить положение дел — он выработает план неотложных мероприятий и сам же реализует его. И даже если обстановка сложится так, что кого-то нужно будет покарать за совершенные преступления вплоть до самой высшей меры — он сможет и вынести вердикт, и привести его в исполнение.

Правитель, врач, судья и палач, и еще множество специалистов в одном лице — вот кто такой хардер.

Армия, полиция, суд, службы спасения и безопасности и еще множество других органов — вот что такое Щит как объединение хардеров.

Возможности и полномочия — огромные. Но зато велик груз ответственности перед человечеством.

На том и стоим…

Вопрос, который я собираюсь задать каждому из тех, кого разыскиваю, вполне логично вытекает из теории Стаунтона-Кинга: по какой причине вы не явились на злополучный рейс “Этернеля”? Иными словами: как вам удалось избежать гибели?

Согласен, для некоторых этот вопрос прозвучит не просто по-дурацки, но и как бы издевательски. Однако альтернативы ему я не вижу. Тем более, что, помимо информации, которую я надеюсь получить, меня интересует еще и реакция свидетелей на то, что именно хардеру пришло в голову опрашивать их на сей счет.

Поэтому естественно, что в ходе первого же экспресс-опроса по видеосвязи мне приходится выслушать немало неприятных высказываний в свой адрес лично и в отношении всех хардеров вообще.

— … С каких это пор и с какой стати хардеры интересуются катастрофами, а тем паче — не погибшими, а выжившими? Вам там что — совсем уже делать нечего?!…

—… Лучше бы вы приняли меры к этим сволочам, которые малюют голографическими маркерами всякие пакости на стенах!.. Дождетесь вот, в один прекрасный день подам на вас жалобу за то, что вы не обеспечиваете порядок в городе!..

—… А хотите, расскажу один анекдот по этому поводу?.. На улице собралась большая толпа, и кто-то из прохожих ко всем пристает: “Что случилось? Что случилось?”. Ему отвечают: “Да ничего не случилось” — “Почему же тогда собралась такая толпа?” — “А просто каждый хочет убедиться, что ничего не случилось”…

—… А что, разве я совершил какое-то преступление, не отправившись к праотцам на этой космической развалюхе?!.. Какое вам дело, почему я не полетел? Или вы считаете, что нет таких причин, которые всякому нормальному человеку хотелось бы скрыть? По-вашему, если меня прохватил в тот день жутчайший понос, то я должен дать об этом объявление во Всемирную Сеть?!..

—… Знаете что? Я на вас в суд подам за клевету!.. Не надо отпираться, что вы ничего такого не сказали!.. Невооруженным глазом видно, как вы подозреваете, что я подложил на корабль бомбу, а сам коварно не явился на посадку!.. Но я хочу вас заверить, молодой человек: это — самый гнусный навет за всю мою жизнь!.. И вообще, больше я разговаривать с вами не желаю, так что отныне, если вам неймется, обращайтесь к моему адвокату!..

К счастью, не все из опрошенных вели себя агрессивно. Такие, как правило, удивленно поднимали брови, смущенно улыбались или пускали счастливую слезу, но все-таки удосуживались ответить на мой вопрос…

—… Дело в том, что накануне мне приснился вещий сон… Я видела такую высокую красивую женщину в цветастом сарафане, но босую… на голове у нее был венок из полевых цветов, а в руке почему-то красовался серп… Да-да, именно серп, я видела этот инструмент однажды в Этнографическом музее… И она мне сказала: “Лора. тебе ни в коем случае нельзя сегодня покидать Землю!”…

—… А Бог его знает, что это мне брякнуло в башку не лететь!.. Как сейчас помню: собираю я свои шмотки-манатки, а сам думаю: и чего это мне угораздило лететь именно сегодня? Дай-ка, думаю, не полечу я сегодня никуда, а предки мои никуда не денутся: год ждали, так неужели еще месячишко не подождут?.. Завалюсь, думаю, сейчас в какую-нибудь клоаку, напузырюсь под завязку метагликоля — в общем, приятно проведу время… А полечу в следующем месяце, ведь каникулы у нас дли-и-нные!..

—… Вы верите в дурные приметы, хардер? Лично я — даже очень!.. Все надо мной из-за этого частенько подсмеиваются, но я всегда в это верил и буду верить до конца жизни!.. Вот и в тот день меня спасла очередная примета: уже надо отправляться в космопорт, а у меня шнурок на левой ноге всё развязывается и развязывается! Я уж его и так, и этак — ни в какую!.. Ба, думаю, это меня наверняка Господь предупреждает… А потом жалюзи в гостиной возьми да грохнись ни с того, ни с сего! А ведь это самая страшная примета, хардер, когда жалюзи-то падают без причины!.. Значит, жди покойника в доме!.. Ну уж нет, думаю, не дождетесь вы в моем лице покойника!..

—… Лично я во всякую чушь не верю и вам не советую. И вижу я в своем якобы чудесном спасении, хардер Лигум, проявление одной из тех сил, которые лежат в основе всего сущего во Вселенной… Как, вы не знаете, что это такое? Неужели ни разу не читали моих трудов об устройстве мироздания? Так знайте: нет в мире ни Господа Бога, ни Дьявола, и ни добра, ни зла… Лишь две вещи правят бал под солнцем: возможность и вероятность. По поводу первой я так скажу: в мире всё возможно. А что касается второй, то вероятность какого-либо события никогда не равна нулю!.. Вероятно ли было, что я потеряю билет на тот проклятый рейс? Едва ли: ведь обычно я никогда ничего не теряю и, прежде чем куда-то отправиться, тысячу раз проверю, всё ли взял… Но возможность такая, тем не менее, существовала, а это значит, что когда-нибудь она должна была быть реализована, не так ли?..

— … А вы сами как думаете, хардер?.. Как, по-вашему, может ли человек споткнуться абсолютно на ровном месте, да так, чтобы сломать себе при этом ногу, да не просто сломать, а сразу в трех местах? А ведь именно это и произошло со мной накануне вылета на “Этернеле”… И что бы там ни твердили некоторые умники о возможности и вероятности, но лично я всегда придерживаюсь того мнения, что судьба каждого человека является на самом деле программой, заложенной в некоем гигантском вселенском суперкомпьютере, а программу эту может изменить лишь тот, кто составлял ее…

Как и следовало ожидать, большинство из таких ответов на мой вопрос никакой значимой информации не давало. Разве что напрашивался глубокомысленный вывод о том, что одним действительно помешали улететь с Земли объективные обстоятельства, а другими руководили какие-то “таинственные предчувствия”, “тревожные приметы” и “босые женщины с серпами”…

А вот анализ поведения свидетелей во время беседы со мной, к которому я подключил и своего Советника по психологии, оказался намного более интересным. Он показал, что всех не явившихся на старт “Этернеля” можно разделить на две группы. К первой (примерно одна треть опрошенных) следует отнести тех, кто не делал никакой проблемы из своей неожиданной удачи и охотно высказывал различные, пусть даже самые абсурдные, соображения на этот счет. Но другая, и самая многочисленная категория “счастливчиков” явно была недовольна моими расспросами и всеми способами стремилась скрыть истинные причины своего везения. При этом они либо вообще отказывались отвечать, либо откровенно дурачились, неся всякую ахинею, либо, наконец, просто-напросто врали, причем так неуклюже, что это было видно и без помощи Психолога…

Зачем это им понадобилось? Почему они так хотели скрыть правду о том, как им удалось избежать смерти?

Наверное, мне вряд ли удалось бы самому ответить на эти вопросы — во всяком случае, на этом этапе предпринятого мною расследования, но в дело, как всегда, вмешался Его Величество Случай, в который так упорно не верил один из опрошенных мною свидетелей.

По чистой случайности, один из “счастливчиков” (именно так я окрестил для себя несостоявшихся пассажиров “Этернеля”) оказался недоступен для меня. Это был некто Вен Гофманов, по основной профессии — эвтанайзер<Эвтанайзер — медицинский работник, осуществляющий эвтаназию, т.е. умершвление безнадежно больных людей по согласованию с их родными и близкими (фантастич.)>, а на досуге — заядлый покоритель горных вершин, каковыми, несомненно, считал лишь такие, которые находились на высоте не ниже пяти тысяч метров над уровнем моря. На мои неоднократные попытки установить контакт всеми доступными способами Гофманов не откликнулся, в информарии, в разделе “Погибшие за последние сутки”, куда я на всякий случай заглянул, он тоже не значился. Поскольку в личном файле эвтанайзера вместо ближайших родственников почему-то было указано: “Кот Порфирий”, то я навел справки и выяснил, что за этим обозначением скрывается отнюдь не домашнее животное, а всего-навсего ближайший друг и ближайший сосед Гофманова по лестничной площадке свободный художник-концептуалист Константин Порфирьев. С ним-то я и связался, в надежде, что он не брал практических уроков по безболезненному умерщвлению у своего дружка во время дружеской попойки. Кстати, если “Кот” действительно отправил Вена на тот свет, то это объясняло бы сразу две загадки: и причину неявки эвтанайзера-альпиниста в космопорт, и его загадочное молчание в ответ на мои запросы…

Однако, по словам самого Порфирьева, всё было намного проще. Да, последний раз он видел Гофманова утром того рокового дня, то есть, всего несколько часов спустя после взрыва “Этернеля”. Вен тогда двинул прямиком в Тибет покорять очередную Джомолунгму… Ах, эта вершина находится в Гималаях? Ну, да неважно!.. Знает ли он, почему его друг не отправился на “Этернеле”? Конечно!.. Ведь всё это происходило у него, Порфирьева, на глазах. Когда он зашел накануне вечером к Вену попрощаться перед дальней дорогой, тот сидел на уже готовых чемоданах, но был почему-то бледен, как оживший покойник. Когда Порфирьев осведомился, что произошло и не нужно ли вызвать амбуланцию, Гофманов неожиданно ожил еще больше и предложил обмыть предстоящее расставание “как полагается”. И они обмыли. Да так, что когда Порфирьев с трудом оторвал чугунно-больную голову от стола, прямо за которым они с дружком заснули, было уже три часа ночи. Делать нечего — посокрушавшись, разбуженный Гофманов выпроводил “Кота” из своей квартиры и лег спать… Правда, при этом Вен вовсе не выглядел переживающим опоздание на корабль. Более того, прощаясь в дверях с Порфирьевым, он почему-то вынул из кармана какой-то небольшой темный предмет и с нежностью поцеловал его — естественно, “Кот” решил, что у его друга еще не до конца выветрился алкоголь из головы… А утром Гофманов зашел к Порфирьеву и сообщил, что решил “полазить по Тибету”, раз уж до следующего старта дальнорейсовика на Нептун, куда Гофманов завербовался, остается целый месяц…

— Вы не спрашивали у вашего друга, что за предмет видели у него накануне? — спросил я Порфирьева.

— Не-ет, — растерянно протянул он. — Как-то даже и не вспомнил…

И тут меня вновь осенило.

— А скажите-ка, Константин, — сказал я, — вы не замечали за вашим другом в последнее время никаких странностей?

Он задумчиво почесал свою седую бороду. Несмотря на свои тридцать два года, Порфирьев был седовлас с головы до пят: его угловатый череп был покрыт длинным седым “ежиком”, кустистые брови были тоже грязно-белыми, а классическая бородка клинышком и вообще выглядела позаимствованной у полярного филина.

— Странностей? — переспросил он. — Да пожалуй, никаких… Если только не считать его везения… Вену в последнее время везло просто как бешеному, — уточнил он.

Сердце мое екнуло.

— Что вы имеете в виду? — спросил я.

И тут Порфирьев поведал мне кое-что интересное.

Бывают люди, которым ни в какую не везет. Про таких говорят — “везет, как утопленнику”… А Гофманов, судя по рассказу его друга, принадлежал к другой категории — “родившихся в рубашке”. Правда, раньше почему-то это никак не проявлялось… А с недавнего времени — с какого именно, Порфирьев затруднялся определить — эвтанайзер вдруг стал выигрывать все публичные конкурсы с призами… ну, всякие там лотереи, тотализаторы, и прочая дребедень, на которую раньше он и внимания-то не обращал … Кстати, он довольно неплохо на этом заработал… Потом еще случилась история в горах… Сам Порфирьев там, правда, не был, но как-то раз к Гофманову заявились его дружки-альпинисты, с которыми он вместе лазит то по Тибету, то по Кавказу, и поведали за “чашкой чая” — многоградусного, разумеется — что как-то раз Вен шел под отвесной “стенкой” и в одном месте задержался буквально на три секунды, чтобы поправить рюкзак, а в следующее мгновение тропу, по которой он должен был вот-вот пройти, засыпало тяжелыми каменными глыбами…

Так туман, окутывавший дело “счастливчиков, начал постепенно рассеиваться.

Теперь, когда я уже знаю, в каком направлении вести поиски и что именно искать, работать становится гораздо легче.

И в последующие два дня я убеждаюсь, что у “счастливчиков”, показавшихся мне подозрительными, имеется несколько общих признаков. Например, им всем неизменно везло и до катастрофы спейс-лайнера — правда, в течение разного периода времени: у одних эта “полоса везения” началась год, а у других — всего несколько дней назад… И кое у кого из них родственники или знакомые видели небольшие предметы, непонятно откуда взявшиеся и непонятно для чего предназначенные. У других таких предметов никто не видел, но кто может поручиться, что они не замаскированы под какую-нибудь невинную безделушку: зажигалку, брелок, пудреницу, комп-нот, наконец?.. На основе показаний посторонних свидетелей мне даже удалось установить, как эти предметы называются.

Правда, ничего мне это не дало.

Ни Лингвист, ни другие Советники, к которым я обратился в режиме циркулярного запроса по комп-связи, не ведали, что это слово означает, является ли оно сокращением или аббревиатурой, на основе какого языка образовано и к какой отрасли человеческой деятельности относится.

Предмет, который, судя по всему, способен принести невероятную удачу своему хозяину, называется “регр”.