Глава 31
Несмотря на относительно раннее время, бар с поэтичным названием «Ватерклозет» был уже почти полон. Публику можно было понять, если учесть экзотику наименования и интерьера. Не часто встречаются заведения со столь прозрачными аллюзиями и аллегориями…
Все здесь стремилось достойно оправдать название бара. И столики, которые были выполнены в форме унитазов, причем крышки их поднимались по завершении трапезы, и туда ссыпблась грязная посуда из небьющегося стекла и прочие отходы. И салфетки, которые крепились сбоку столика в виде стилизованных рулонов туалетной бумаги, и черно-белая кафельная плитка на стенах, а коричневая — на полу, и вереница музыкальных автоматов возле стен, тщательно замаскированных под писсуары… Время от времени специально одетый в клеенчатый фартук ряженый хватал старинную швабру с намотанной на нее тряпкой и принимался с преувеличенным старанием натирать пол, роняя в пространство громкие, явно рассчитанные на всеуслышание реплики типа: «Куда претесь с грязными лапами, олухи!.. Ходют здесь всякие обормоты весь день, ходют, а чего ходют — сами не знают!», а за стойкой включался специальный магнитофон, и динамики затопляли зал громким звуком спускаемой в унитаз воды…
В усиление этой символичной атмосферы, прямо над стойкой висел рукописный лозунг: «Во всем мире в клозете пахнет одинаково!», а на одной из стен периодически вспыхивало и угасало неоновое предупреждение, явно позаимствованное из юмора заморских туалетов: «NO FISHING».
Пахло здесь, однако, вовсе не туалетом. В зале витали довольно вкусные ароматы запеченного мяса, квашеной капусты и дорогого спиртного. «Даблъю-Си» был местом, где посетители могли не только упиться до положения риз, но и отведать утиной печени «фуа-гра» по-французски, немецкий овощной суп «айнтхоф», сваренный на пиве, знаменитый калеуккско-финский пирог с рыбой и овощами и легендарный датский салат с сельдью.
Ровно в десять Ставров переступил порог «Ватерклозета» и огляделся. Тут же возле него вырос ряженый в клеенчатом фартуке и наигранно проскрипел во всеуслышание:
«Ноги вытирайте, господин хороший, в смысле — подошвы!.. Небось в приличное заведение зашли, а не в какой-нибудь сортир вокзальный!». Ставров машинально подвигал ногами по коврику возле входа, и лишь потом до него дошло, что на улице сухо, а значит слова ряженого — всего лишь дань той роли, которую он играет.
— У меня здесь была назначена встреча, — сообщил он «уборщику». — Вас никто не предупреждал насчет Георгия Ставрова?
— Столик в центре зала, — уже нормальным голосом тихо сказал ряженый и, вскинув швабру на плечо, проследовал к стойке, где влез на табурет и принялся беседовать с барменом.
Ставров прошел между прямоугольными колоннами, миновал небольшой фонтан, искусно оформленный в виде большого рукомойника, и вышел к столику-унитазу из якобы сиреневого фаянса, за которым в одиночестве восседал Рувинский. На нем был серый костюм без галстука, а рукава пиджака были закатаны на три четверти по последнему писку моды. Наяву он оказался не таким сердитым, как при общении по видеофону. Перед ним стояло какое-то аппетитное дымящееся блюдо и стеклянный бокал, напоминающий вантуз, перевернутый вверх ногами, но с красивым золотистым напитком внутри. Георгий невольно проглотил слюну и вспомнил, что последний раз перекусывал пирожками примерно в полдень. Но финансы, а вернее — их отсутствие, не позволяли ему заказать так называемый «ужин победителя»…
Увидев Ставрова, Рувинский прохладным голосом сказал:
— Ага, вот и вы… Приветствую. Да вы присаживайтесь, присаживайтесь, Георгий. — И продолжал с аппетитом поглощать содержимое блюда.
Ставров сел и еще раз огляделся.
М-да, обстановочка здесь была еще та… Явно не благоприятная для того, чтобы застрелить человека напротив тебя, если тебе вдруг стукнет в голову выполнить пожелание Ружины… Ну, предположим, другие клиенты выстрел не сразу услышат, да и столик скрыт от остального зала с двух сторон мощными колоннами, а с третьей — зарослями каких-то араукарий… Значит, если тело этого хлыща не рухнет на пол, со звоном сгребая со столика посуду, то никто и не обратит внимания, почему это он вдруг ткнулся носом в тарелку. Мало ли, может, перебрал малый?.. Но вот с путями отхода здесь оч-чень не повезло, потому что выбраться из этого тупичка будет трудновато, а потом еще надо будет преодолеть расстояние до дверей, ведь окно сделано наверняка из ударопрочного стекла, и его не вышибить ногой… Что это я, вдруг опомнился он, неужели всерьез примеряюсь убить этого Рувинского? На кой черт он мне обосрался?..
— Что закажете, Георгий? — осведомился вдруг Рувинский, аккуратно кладя в рот кусочки мясного. — Здесь превосходное чешское пиво, рекомендую… Можете взять светлый «Будвайзер» или кристальный «Пилзнер Урквелл», ну а если вы любитель острых ощущений, то тогда советую либо «Радегаст» — он с горчинкой — либо бархатный «Пуркмистр»… Но это если вы закажете на закуску фаршированный рулет из свиного рубца или, как я, горячий винегрет из телячьих мозгов… А ежели вас интересует, скажем, «кок-о-вэн», тушенный со сморчками, то очевидно, что петуха, еще в горшке сблизившегося с вином, лучше всего употреблять не с пивом, а с бургундским…
Он явно издевался, и Ставров почувствовал, что невольно краснеет. «Взять бы тебя за шиворот, гурмана-любителя, да окунуть носом в твою тарелку», подумал он, но вслух сказал:
— Спасибо за совет, но я не голоден. И, в отличие от некоторых, пришел сюда не для того, чтобы пожрать и выпить пивка!..
Рувинский медленно отодвинул от себя тарелку, с видимым наслаждением сделал из «вантуза» глоток, не спеша, оторвал от рулона салфетку и вытер ею губы.
— Что ж, — сказал он, — приятно разговаривать с деловым собеседником… Слушаю вас, Георгий.
Эх, закурить бы сейчас, подумал Ставров. За время пребывания в этом мире он успел уже отвыкнуть от этой своей давней привычки, но теперь курить хотелось до того, что даже челюсти сводило.
— Вы знаете, кто я? — спросил он Рувинского, рассеянно чертившего концов вилки по столу.
Тот бросил на Георгия быстрый взгляд, не поднимая головы.
— Да вроде бы у вас на лбу ничего не написано, и визитка к лацкану не прицеплена… Хотя мнится мне, что я вас где-то уже видел, только вот где — никак не могу вспомнить!.. — Он возвел глаза к потолку.
— Не паясничайте, Валерий, — жестко сказал Ставров. — На вашем месте я бы вел себя иначе… если бы, конечно, любил Ружину…
— Вы ее знали? — совсем другим тоном спросил Рувинский.
— Не то чтобы да… и не то, чтобы нет… Знаете, что? Давайте, я расскажу вам всё с самого начала, а уж вы сами решайте, чту вам с этой информацией делать…
Вначале Ставров хотел рассказать именно то, что собирался, когда звонил днем Рувинскому, — о его встрече с Ружиной, о том, как она подставила себя под пули, которые должны были быть выпущены в него, и, разумеется, о ее предсмертной просьбе. Но последнее никак не могло быть объяснено в двух-трех словах, и тогда, неожиданно для себя самого, Георгий пустился рассказывать свою историю почти с самого начала. С того самого момента, когда много-много лет назад — календарных, а не реально прошедших для него самого — он подсадил к себе в машину человека, похожего на легендарного Штирлица, и до того самого момента, как по нелепой случайности он нечаянно убил того, кого должен был убить последним… Кое-что он обрисовывал только несколькими штрихами, особенно историю его вербовки Ассоциацией, на чем-то останавливался более подробно… Сам не зная почему, он вдруг решил выговориться перед этим, не очень-то приятным, субъектом и теперь рассказывал о своих похождениях и возникавших проблемах всё без утайки. Он поведал, как трудно было убивать одних, и как легко — других, он вспомнил, как ему пришлось ликвидировать Рольщикова почти на глазах у его беременной жены, а референта по фамилии Карвальин, которого отыскал в кардиологическом центре, он вынужден был застрелить не сразу, а после шестичасовой сложнейшей операции на сердце, когда стало окончательно ясно, что операция удалась, и Карвальин будет жить… Лишь об одном Георгий решил умолчать — и прежде всего, потому что в этом отношении ему самому было не всё ясно — о том таинственном незнакомце, который так старательно опекал его в ходе выполнения задания Ассоциации…
Рувинский слушал его, не перебивая, и в глазах у него стояло странное выражение, которое Ставров никак не мог классифицировать: презирает ли его собеседник или жалеет, сочувствует ли ему или проникается ненавистью на всю оставшуюся жизнь…
Эпизод, связанный с Ружиной, Георгий решил оставить «на десерт», но, к его удивлению, Валерий и ухом не повел, услышав о том, что его возлюбленная заказала Ставрову его убийство.
— Да, — только и сказал он, опустив голову, — возможно, я действительно это заслужил… Знаете, Георгий, ведь в ее смерти виноват был непосредственно я.
Если бы я не признался ей накануне в том, что не работаю больше на Ассоциацию, она бы не выгнала меня на ночь глядя из своей квартиры — я как раз тогда был у нее. А если бы я остался с нею, то ни за что не пустил бы ее к этому…
Букатину!.. Кстати, как вы думаете, кто прикончил полицейского, который устроил на вас засаду?
Ставров подумал несколько секунд.
— Не знаю, — растерянно сказал он. — Я думаю, что это был… Понимаете, меня с самого начала кто-то очень хорошо подстраховывал. То денег подкинет, то погоню в сторону уведет, то еще что-нибудь в том же духе… Некоторые из тех, кого я убирал по заданию Ассоциации, твердили мне про некоего Резидента, который, словно паук, затаился в темном углу, а сам решает, кого заложить руководству, а кого — поощрить, так сказать, поездкой на родину… Может, это был он?
— И как он выглядит? — с интересом спросил Рувинский.
— Да обыкновенно… Молодой, года на два-три младше меня. Лицо такое невыразительное, что его через минуту забываешь… И еще он очень аккуратный, всегда одет как с иголочки… Я, правда, видел его всего раза три-четыре… Да, вот еще что, — Ставров оживился. — Он умеет хорошо и быстро маскироваться под других людей, прямо как артист-импровизатор…
— Странно, — сказал тихо Рувинский. — Непосредственно встречаться с Резидентом мне не приходилось, но при общении по видеофону он выглядел совсем не так…
Знаете, это такой лощеный старец, абсолютно лысый, с костлявыми пальцами, скрипучим голосом и нездоровым румянцем на щеках… В общем, отвратный тип…
— Может быть, это грим? — задумчиво спросил Ставров. — Ну, тогда я не знаю… — Он поглядел на настенные часы. Ему казалось, что они сидят в этом нелепом баре уже целую вечность, но часы показывали без пяти минут девять. — А вы действительно порвали с Ассоциацией? Или остается какая-то связь?..
Рувинский вместо ответа потер обеими ладонями щеки, словно умываясь. Потом криво усмехнулся и изрек, явно цитируя:
— «Нету связи никакой, кроме связи половой!»… Послушайте, а вы действительно не хотите есть?
— А у меня нет денег, — признался Ставров.
Они взглянули друг на друга, и одновременно рассмеялись.
— Официант! — поднял руку Рувинский, но ряженый со шваброй уже был тут как тут.
— Принесите нам пива и что-нибудь из закуски. — И многозначительно пояснил: — Сегодня я готов платить по всем счетам!
Однако вместо того, чтобы принять заказ к исполнению, «уборщик» отвесил легкий поклон и сказал:
— Прошу прощения, господа, кто из вас Ставров? — Георгий молча ткнул себя пальцем в грудь. — Вас просят подойти к видеотерминалу, господин Ставров. Я провожу вас.
— Кто бы это мог быть? — спросил, ни к кому в отдельности не обращаясь, Георгий.
«Ряженый» терпеливо ждал, опершись на свою фальшивую швабру. — Что ж, придется сходить, иначе потом любопытство до смерти замучает… Знаете, Валера, есть один хороший анекдот про любопытство, вернусь — расскажу!..
Он поднялся из-за столика и пошел вслед за малым в клеенчатом фартуке, который, выбравшись из-за колонн на оперативный простор и переждав очередной водопад из динамиков, меланхолично посетовал на весь зал: «Интересно, и кто это считает, что писсуар — это тоже мусоросборник, только с дырочками?.. Его бы заставить выгребать оттуда мусор голыми руками!». В зале с готовностью прыснули…
* * *
Перед входом в бар он заскочил в ближайшую Кабину Уединения и проверил готовность своего снаряжения. Экипирован он был на славу: прямо-таки ходячая бронированная боевая единица. Под костюмом у него был кварцевый бронежилет, способный выдержать лазерный луч средней мощности, а при необходимости его можно было превратить в бронекомбинезон — толстый воротник из быстротвердеющего тесида под давлением сжатого воздуха мог развернуться в шлем, обволакивая голову защитной сферической оболочкой. На обеих предплечьях были спрятаны автоматы-кассетники, но тот, что на правой руке, был заряжен обычными пулями, а тот, что на левой, — парализантом. А еще за отворотом манжеты у него была спрятана миниграната ослепляющего действия — «слепилка» на жаргоне, а за правым ухом, под тонким слоем грима телесного цвета, был прилеплен комочек пенного иммобилизатора, который при сильном сжатии его двумя пальцами распухал до объема, достаточного для того, чтобы облепить противника коконом быстро схватывающейся пены. И вся эта техника была замкнута на компнот, который был переведен в режим восприятия голосовых команд, и для ее задействования не надо было и пальцем шевелить, а достаточно было короткого кодового словечка…
И в самый последний момент на всякий случай он воткнул за пояс числившийся за ним в реестрах Службы «маунинг»: в конце концов, надежнее всего то, что проще…
Хотя стрелять — во всяком случае, первым — он не собирался. И уж тем более — на поражение…
Не то чтобы Юлов поверил Монарху насчет того, что человек, на встречу с которым он шел, — его дед, выполняющий в этом времени некую тайную миссию. Стрелять в Пришельца он все равно не собирался по той простой причине, что это не способствовало решению задачи. Хватит, и так уже выстрелов было больше, чем нужно… Мертвый Пришелец — нулевой, его все равно что нет, потому что ни подтвердить, ни опровергнуть различные версии он не может, а ведь мне нужен не сам по себе физический объект в виде человека, нет, мне нужна та информация, которой он обладает…
Здесь наличествовал некий парадокс, которого Юлов всегда старался избегать, не заходя в своих стремлениях и мысленных целеполаганиях дальше, чем следует. Ведь в самом деле, если задуматься над тем, ради чего он так гоняется за незваными гостями в его мире, то получалось, что эта гонка не имеет абсолютно никакого смысла. Ну, допустим, отловит он когда-нибудь одного из Пришельцев живьем — а что дальше?.. Посадить в клетку, как обезьяну, и демонстрировать всему миру с воплем: «Смотрите, вот они какие, Чужие!»?.. Так ведь, с одной стороны, Служба не пойдет на публичное самоафиширование и демонстрацию пленника, а с другой — что его демонстрировать-то?.. От нас Пришельцы мало чем отличаются — по крайней мере, внешне — так что же в нем интересного, тем более, если он будет молчать, как рыба, или строить из себя ничего не понимающего дурачка?.. Вариант второй.
Мы подвергаем пойманного Чужака тщательному обследованию — а на предмет чего?
Чтобы установить, какими сверхъестественными способностями он от нас отличается?
А если он от нас ничем не отличается? Если он такой же, как мы? Или, скажем, есть в нем что-то особенное, но посредством наших приборов и тестирующих программ это «что-то» не выявить?.. И опять — тупик?.. Остается, наконец, вытягивать из него информацию, которой он владеет. Как в типичных шпионских романах: пароли, явки, кто резидент, цель вашего задания, связь с вашим центром, кого из других агентов вы знаете — и так далее, до полного упомрачения… А если он будет молчать? Если наших средств окажется недостаточно, чтобы развязать ему язык? Что тогда? Содержать в качестве секретного музейного экспоната или в отчаянии пустить в расход?..
Чтобы не заходить в мысленный тупик, лучше всего было не доводить свои размышления на эту тему до логического завершения. Иначе получалось, что вообще всякая деятельность, направленная против Пришельцев, не имела смысла. Как в одной старой комедии про угонщика автомобилей: «Ты догоняешь — я бегу, а я догоняю именно потому, что ты бежишь». Красивенький замкнутый круг…
А может, и в самом деле не надо бороться с Ними? Почему я так решил, что если Они явились к нам тайно, то заслуживают только противодействия с нашей стороны?
Разве Их нельзя понять или хотя бы попытаться уразуметь, какие мотивы побуждают Их слать одного агента за другим в наше время? Чисто научная любознательность?
Стремление извлечь выгоду, если Сократ Константинович все-таки был прав, утверждая, что это наши предки? Или искреннее желание обеспечить благополучное развитие человечества?..
Юлов взглянул на часы.
Поздно. Поздно ты спохватился, братец, сказал он самому себе. Раньше надо было ставить перед собой такие вопросы и пытаться ответить на них. А теперь остается только подчиняться внутренней программе, которую ты сам заложил в себя много лет назад… Интересно, мелькнула у него мысль, а если послушаться Монарха и отказаться от намерения взять Пришельца своими собственными руками? Может быть, в баре тебе действительно угрожает опасность погибнуть?.. Не будь дурачком, сказал он себе. Если тебе суждено погибнуть от рук… или от лап, что там у них есть… Чужих, то, не явившись на встречу, ты только отсрочишь приведение приговора в исполнение. Даже в том случае, если речь идет о посланниках прошлого, они найдут тебя где угодно, хоть в твоем служебном кабинете, если ты захочешь вдруг перейти на казарменный режим… Для них это будет нетрудно, ведь, по существу, вся наша Служба с ее сверхсекретами и накопленным за многие годы могуществом — у Них в руках, и Они манипулируют всеми нами, как хотят, по той простой причине, что Они — это мы, только много лет спустя, а мы — это Они, только много лет тому назад…
И от этой мысли Юлову стало совсем гадко и тошно. И только теперь до него дошло, почему же он так упорно пытается воевать с этими «невидимками», которые до последнего времени не замечали его наскоков. Именно поэтому он и боролся с ними — потому что они его ни во что не ставили, они просто-напросто не видели в нем соперника. Они перли по всем временам напролом, как пьяный в болотных сапогах прет по пшеничному полю, и считали себя вправе брать, что вздумается, а если какой-то одуревший от ужаса крот или хомяк вдруг пытался путаться у них под ногами, то, по их мнению, достаточно было отшвырнуть его пинком в сторону и победно шествовать дальше… И кому-то все-таки надо было заставить их почувствовать, что перед ними — не слепые кроты и не добродушные хомячки и что, кроме них, пришельцев, есть еще и другие обитатели этого огромного круглого поля, не имеющего ни конца, ни начала…
Юлов вошел в бар и сразу увидел того человека, о котором ему говорил «Персон».
Тот сидел за столиком в окружении трех колонн в центре зала, полускрытый от входа буйно разросшейся зеленью и посматривал на часы. На вид это был самый обыкновенный посетитель, жадно разглядывавший экзотичный интерьер.
Ноги не гнулись почему-то в коленях, и, чтобы добраться до столика, Юлову пришлось идти неестественной походкой. Спрятанное на нем снаряжение сразу стало весить, по меньшей мере, полтонны, словно он очутился на поверхности Юпитера…
Ему повезло. Он удачно подошел к столику в тот момент, когда сидевший за ним человек смотрел куда-то в сторону. Можно было бы, конечно, сразу, пользуясь внезапностью, навалиться и попытаться обездвижить незнакомца, но Юлов решил действовать наверняка.
Он без приглашения сел напротив человека в сером костюме и сказал:
— По-моему, я не заставил себя долго ждать.
Человек перевел на него взгляд, и его серые глаза удивленно расширились.
— А вы кто? — спросил он так, будто ожидал увидеть вместо Юлова кого-то другого.
— Александр Македонский — не узнаешь? — усмехнулся Юлов. — Лично я не советую тебе дергаться. Во-первых, бар окружен нашими людьми, и ты сейчас на прицеле у моих снайперов, а во-вторых, я тоже пришел не с пустыми руками…
Он положил свои руки на край стола и выгнул слегка предплечья так, чтобы из-под манжет пиджака выглянули дула «кассетников».
— Сцепи пальцы в замок и положи руки на стол, — приказал он человеку напротив себя. — А теперь медленно-медленно отодвинь от себя блюдо и стакан… вот так…
— А что это вы мне тыкаете? — с обидой осведомился человек в сером костюме. — По-моему, мы с вами на брудершафт не пили!..
— Еще не всё потеряно, — лучезарно улыбнулся Юлов. — У нас впереди — целый вечер… Так что давай побеседуем… дедуля…
* * *
На экране видеотерминала в открытой кабинке, расположенной в боковом коридорчике за стойкой, красовалась стандартная заставка с надписью на семи европейских языках: «Zапято, iduт pегедоvогы».
Как табличка на столе, за которым восседают друг напротив друга делегации высокого ранга с любезными улыбками от уха до уха…
Ставров вошел в кабинку и ткнул пальцем в клавишу, сгоняя картинку с экрана. На него тотчас же уставилась исподлобья чья-то незнакомая физиономия, дурно раскрашенная в самые различные цвета, как американский индеец времен Фенимора Купера.
— Ну давай, рожай скорее, — предложила физиономия. — Долго я тебя ждать буду?..
Я тут, между прочим, не на пляжý лежу, а на постельке голышом, и из окна дует…
Чего ты хочешь-то, котик?
Ставров часто-часто поморгал.
— Здесь какая-то ошибка, — осторожно предположил он. — Вам кто нужен?
— Мне? — рожа на экране оскалилась в ехидной улыбочке. — Да мне-то, милый, давно уже никто не нужен… кроме того дяди, который на юмах изображен. Обычно это я кому-то требуюсь… в любое время дня и ночи… А ты из бара звонишь, что ли? Ну ты даешь, дяденька Ставров! Неужели тебя так приспичило? Только какой-то ты несмелый… даже не похоже, что тебе видеосекс нужен… Или я тебе не нравлюсь, котик?
Ставров начал понемногу понимать, в чем дело. Уже в его время практиковался так называемый «секс по телефону». Здесь же, ввиду технического прогресса и дальнейшей либерализации нравов, обычным делом было заказать секс по видеофону, причем в любой его модификации… Значит, кто-то якобы от его имени сделал заказ на видеофонный секс, а потом вызвал Ставрова из зала. Значит, на то была веская причина…
Отвечать на вопрос своего потенциального партнера по видеофонному сношению Ставров не собирался. Объяснять этому скоту с вонючей пастью и тупой рожей, что он чудовищно заблуждается насчет собственной привлекательности, явно было делом безнадежным и неблагодарным. Тогда раскрашенное лицо вдруг исчезло, и на экране возникла во всей своей неприглядной красе, если можно так выразиться, совсем другая часть тела. Голос за кадром жеманно проблеял:
— Ну, ладно, котик, перейдем от слов к делу… Хочешь, я тебе стих прочту… для разогрева? — Голос сделал паузу, а затем принялся с пафосом декламировать: — «Я возбуждаюсь, думая про это… Я помню ночь с тобою как-то раз… Я полупьян был, ты — полураздета… В какой-то миг нас охватила страсть!..»…
Две женщины, возвращавшиеся из туалетной комнаты в зал, с подозрением покосились на Ставрова. Чувствуя, как у него начинают пылать уши, Георгий потянулся к клавише отключения.
— Ты, козел! — возопил фальцет в видеофоне. — Платить тебе все равно придется, понял?..
Ставров с остервенением надавил кнопку. Так, будто это был спусковой крючок…
Кто же все-таки решил таким образом устранить его из зала? Или, наоборот, его решили выманить из людного места в ловушку? Может быть, это глупые шутки ряженого со шваброй, который зарабатывает денежки в том числе и розыгрышами клиентов? Может, здесь так заведено?..
Георгий покинул кабинку, и тут на него стал падать какой-то пьяный тип, пиджак которого был перекошен по причине неправильного застегивания пуговиц, а из распахнутого настежь «магазина», как говаривала в таких случаях жена Ольга, выглядывал угол полы рубашки.
— Т-ты м-мне ср-разу с-скажи, друг, — густо дыша перегаром, пробухтел расхлюстанный в лицо Ставрову, — ты м-мне др-руг или не д-друг?..
— Друг, друг, — дипломатично проворчал Ставров, отстраняя от себя типа с раскованными манерами. — Ты мне друг, но истина дороже.
— И-истина? — икнул любитель Бахуса. — К-кая истина?
— Та, что в вине, — сказал Ставров, но расхлюстанный, видно, был плохо знаком с классикой. — Как сказал поэт, «я пью сегодня молча отравленное истиной вино»…
— В-вино? — оживился тип, услышав родное слово. — Это — да!.. Д-дерябнем на п-посошок, а?..
Ставров отрицательно мотнул головой и принялся отдирать от себя липкие пальцы потерявшего разум пьянчуги, но тот вдруг пробормотал ему на ухо совершенно трезвым голосом:
— Не торопитесь в зал, Георгий. Там ваш приятель сейчас будет убит за попытку оказать сопротивление полиции при аресте…
Он вновь отклеился от Ставрова и, немелодично заорав на весь коридор: «Наух-хад, наух-хад, б-без д-дорог… ик… б-без сл-ледов… я бр-реду, я бр-реду… наош-шупь!..» — побрел в заведение, одноименное с названием бара, причем в женскую его половину. Георгий оторопело посмотрел ему вслед, а затем подкрался к выходу в зал и осторожно выглянул из-за шторы.
Рувинский сидел, положив на стол руки, пальцы которых были сцеплены друг с другом так, как будто кто-то испытывал его подверженность гипнозу. В свое время в школе у Георгия был учитель физкультуры, который развлекал своих учеников опытами, вычитанными им из книжек популярного в годы застоя Владимира Леви, и первым делом гипнотизер-самоучка испытывал «объект» на внушаемость путем проверки сцепления рук…
Напротив Рувинского, спиной к Георгию, сидел незнакомый человек средних лет в черном костюме, держась обеими руками за край стола так, словно боялся упасть со стула. Стулья, кстати, были, как и столы, тоже сделаны в виде унитаза, но меньше размерами…
Не требовалось никаких комментариев. По напряженной позе Рувинского было ясно, что ему приходится несладко. Ставров повел взглядом по залу и тут же обнаружил одну компанию в углу, которая сосредоточенно сосала пиво, уставившись в экраны своих наручных компов. Одежда на них была свободная, не стесняющая движений. И еще только теперь Георгий обнаружил, что столик, за которым он только что сидел с Рувинским, находится на одной прямой с большим окном, за которым, попыхивая включенной турбиной, стоит неподвижно большой фургон с черными стеклами.
Знакомой была диспозиция, очень знакомой…
Самым разумным сейчас было бы последовать совету притворявшегося пьяным анонимного доброжелателя и покинуть бар как можно быстрее и незаметнее. Но Георгий почему-то медлил.
Нет, Рувинский еще не успел понравиться ему настолько, чтобы из-за него зря рисковать своей шкурой. В конце концов, разве он не признался тебе, что заслуживает смерти?.. Ведь он струсил дважды: первый раз, когда предал Ассоциацию, а второй — когда не сумел заставить себя объясниться с любимой женщиной и, в конечном счете, стал невольной причиной ее гибели. Разве не справедливо будет, если труса постигнет наказание?.. Божья кара, так сказать…
Но подожди, ты ведь уже — не тот наивный вершитель скоропалительного суда над «предателями», каким был еще полтора месяца назад… Ты смотрел своим жертвам в лицо, ты разговаривал с ними, пытаясь понять их побуждения, и ты понимал, что не все из них могут считаться предателями, потому что предатель — это тот, кто изменяет своим убеждениям ради шкурной выгоды, а если человек был обманут, а потом прозрел, то какое же это предательство?.. А может быть, Рувинский тоже относится к таким обманутым? Ведь по его виду не скажешь, что он способен струсить или погнаться за прибылью… Да и полиция тоже хороша: окружили со всех сторон безоружного, наивного интеллигента и собираются ухлопать его, как кролика, стоит ему сделать лишнее движение!.. Да он, может быть, и оружия-то никогда в жизни не держал, боец информационного фронта!.. Нет уж, дудки, решил Ставров, так просто я его вам не отдам, сволочам!..
Он достал «дарлей» (хорошо, что не выкинул его тогда, после смерти Ултимова!) и снял его с предохранителя. Потом навел перекрестие лазерного прицела на человека, сидящего за одним столом с Рувинским, и нажал кнопку засечки. Взвел курок и спрятал пистолет в складках шторы так, чтобы ствол был направлен в зал.
Целиться больше не требовалось: при нажатии спускового крючка система наведения надежно направит пулю в того, кто был внесен в «память» пистолета в качестве цели… Фактически незнакомец в черном костюме был уже мертв, только еще не знал об этом. А Ставрову осталось продумать свои действия после выстрела, потому что тогда действовать нужно будет автоматически, за счет рефлексов и инстинктов…
* * *
— … И наконец, Служба, — сказал Юлов Рувинскому. — Ваш шеф был прав, задавая мне вопрос, известны ли мне функции Внешнего отдела. Я полагал, что этот вопрос нелеп по отношению ко мне, но, как выяснилось совсем недавно, он имел основания так спрашивать. Знаете, почему?.. Потому что я и знать не ведал, чем же в действительности занимается соседний отдел!.. Вы-то, разумеется, знаете, вы знали об этом с самого начала, ведь вы и основали в свое время гидру о двух головах, одна из которых призвана выполнять функцию надводной части айсберга и охотиться за призраками, а вот вторая… Вторая голова, Валерий, — это наше щупальце, запущенное в будущее и дрожащее от предвкушения урвать там что-нибудь вкусненькое и полезненькое!..
— Я не понимаю, что вы имеете в виду, — с каменным лицом сказал Рувинский. — Я не понимаю, о какой службе и о каких отделах вы ведете речь… По-моему, вы вообще принимаете меня за кого-то другого.
— Да бросьте вы эту конспирацию, Валерий, — отмахнулся Юлов. — Смиритесь с тем, что сегодня вы проиграли эту партию… не вы лично, а вы — как представитель агентов из прошлого века… Кстати, из какого года прибыли вы сами? Вообще, расскажите немного о себе, интересно проследить вашу героическую биографию!..
Рувинский молчал, покусывая губы.
Нет, это не мой дед, понял Юлов. Этот тип никак не может быть моим предком.
Между нами нет ничего общего, ни во внешности, ни в манере держаться… Значит, Сократ мне соврал. Почему — вот вопрос… Раз он пошел на это, значит, хотел во что бы то ни стало помешать моему приходу в бар. Допустим, что у него были основания бояться, но за меня ли? Может быть, вот за этого Валерия? Но с какой стати начальник Службы так трясется за жизнь рядовых агентов, пусть даже и прибывших из прошлого? А, может быть, это его дед, а не мой, вдруг ударило Юлова словно током. Вот и разгадка его опасений насчет меня… Зная меня, он испугался, что я в порыве гнева применю оружие против этого типа… А кстати, не припугнуть ли его чем-нибудь существенным? Может, хоть тогда он станет словоохотливее?
— Ну что, будем и дальше молча шевелить мозгами? — осведомился он, доставая из-за пояса «маунинг» и демонстративно направляя его на Рувинского. — Что ж, шевелите, только побыстрее, пожалуйста… Быстрота шевеления мозгами в нашем деле вообще имеет огромное значение, иначе смотришь — а шевелить уже нечем!..
Он и не подозревал, насколько его слова окажутся пророческими, только в отношении себя, а не своего собеседника. Что-то с легким шлепком чвакнуло, и Юлов, посидев еще немного на своем «стульчаке», словно выдерживая для приличия паузу, как подкошенный рухнул вбок, пачкая кафельную плитку пола кровью. Затылок его был разнесен вдребезги, и рана была явно огнестрельной…
Рувинский вовремя сообразил, что нужно делать, и не стал вскакивать, а упал по примеру Юлова и откатился в сторону. Краем глаза он заметил сразу несколько вещей. Ставров с пистолетом в руке бежал к нему зигзагами по залу, лавируя между столиками-унитазами, а парни из компании, обосновавшейся за угловыми столиками, как по команде, лезли за пазуху… Оконное стекло, способное выдержать даже выстрел из гранатомета, разлетелось на множество кусочков и водопадом рушилось на ближайшие столики… Какие-то неразборчивые, громоздкие силуэты, напоминающие своими очертаниями роботов из фантастических фильмов, вваливались неуклюже в зал через оконный проем, и в руках у них были длинные блестящие предметы… Визжали женщины, грязно ругались мужские голоса и орали во всю мочь музыкальные автоматы…
А потом в баре вдруг погас свет, и началось нечто совершенно невообразимое…
