Мы дошли до той части повествования, когда нашей приятной привилегией становится оповестить читателя о событии, которого он, надо полагать, с нетерпением дожидается – то есть о вхожде shy;нии нашего юного героя в литературную жизнь большого города, или, как предпочтут сказать те, кто бывал во Франции и знает французский язык, о его посвящении в тайны La vie Litteraire.

Правда, вхождение молодого человека – если можно так на shy;зывать – было в высшей степени скромным и очень мало похо shy;дило на вторжение. В сущности, если он вообще вошел туда, то, можно сказать, через черный ход, и – грубо говоря – лишь по shy;сле того, как был спущен с лестницы, оторвал покрытый синяка shy;ми зад от мостовой и поплелся прочь, наверняка бормоча, что Рим еще услышит о Цезаре!

Произошло это так:

Книга, над которой Джордж трудился больше трех лет, была до shy;писана в начале благоденственного тысяча девятьсот двадцать вось shy;мого года Господа нашего и Кальвина Кулиджа, и миссис Джек по shy;советовала ему не оставлять драгоценный камень столь чистой воды сверкать в безвестности. Короче говоря, она сказала, что пришло время, когда «мы должны показать ее кому-нибудь».

Автор и сам постоянно держался этой точки зрения, однако теперь, когда работа была завершена, его охватило чувство пол shy;нейшей безнадежности, и все, на что он оказался способен – это тупо посмотреть на женщину и спросить:

– Показать? Кому?

– Ну как же, – раздраженно ответила Эстер, – кому-то, кто знает толк в таких вещах.

– В каких?

– В книгах, разумеется!

– А кто знает в них толк? – спросил он.

– Как это кто – критики, издатели – люди из этого мира!

– Ты знаешь кого-то из издателей? – спросил молодой чело shy;век, глядя на нее тупо и вместе с тем восторженно, словно спра shy;шивал: «Ты знакома с кем-то из гиппогрифов?»

– Так – дай-ка сообразить! – задумчиво произнесла миссис Джек. – Да, знаю Джимми Белла – мы были очень близко зна shy;комы.

– Он издатель? – спросил Джордж, все еще глядя на нее с восторженным изумлением.

– Да, конечно! – ответила Эстер. – Партнер в фирме «Черн и Белл» – ты должен был о них слышать!

Джордж слышал о них, о них слышали все; и все же он не верил в их существование. Собственно говоря, теперь, когда его книга бы shy;ла написана, он вообще не верил в существование издателей. Изда shy;тель являлся плодом романтического воображения, приятным вы shy;мыслом молодых людей, пишущих первую книгу, который поддер shy;живал их в самые тяжелые минуты! Но верить всерьез теперь, в хо shy;лодном свете действительности, когда взгляд его с ужасом останав shy;ливался на офомной стопе листов завершенной рукописи, что мож shy;но найти издателя, который опубликует эту гору писанины – нет, это было слишком! Было немыслимо! Верить, что какой-то издатель существует и действует, находится где-то в пределах этого фомадно-го, рассеченного ущельями города, было все равно, что верить в ду shy;хов и фей! Подобное существо и весь мир, в котором оно обитает, представляли собой миф, небылицу, легенду.

Если трудно было поверить в существование издателя вообще, то в существование фирмы «Черн и Белл» тем более. Правда, Джордж слышал о них; в то время это было одно из самых знаме shy;нитых издательств, но все, что он слышал, было баснословным, очаровательным, однако невозможным, темой для забавных анекдотов за выпивкой, но в холодном, сером рассвете трезвости – немыслимым.

Прежде всего, из того, что Джордж слышал о фирме Черна и Белла, создавалось впечатление, что эти господа книги издают, но не читают. Так мистер Черн, легендарный мистер Хаймен Черн, крупный джентльмен с восточными чертами лица, родившийся Чернштейном, но изменивший фамилию, разумеется, для краткости, был примелькавшейся личностью на премьерах, вече shy;ринках с коктейлями, в подпольных кабачках высшего класса и на прочих сборищах с едой и выпивкой, однако, насколько было известно всем, не прочел ни единой книги. Более того, он сам это признавал. Ему принадлежала знаменитая острота:

– Я не читаю книг, я их издаю\

Да, фирма Черна и Белла вела работу новым, нетрадицион shy;ным образом. Скучное дело книгопечатания приятно оживлялось частыми и долгими застольями с женщинами, вином и пением. Издательские решения этих господ иногда, возможно, бывали ошибочными, но стол был неизменно превосходным. В радую shy;щем глаз помещении фирмы книг почти не было, зато имелся большой бар с богатым выбором напитков. Совладельцы ее устра shy;ивали вечеринки, чаепития, обеды для своих авторов и приглаша shy;ли туда многочисленную публику; возможно, на этих сборищах недоставало здравомыслия, однако веселью не бывало конца.

Словом, это издательство принадлежало к новой школе, ко shy;торую можно назвать «Школой издания по интуиции». Мистер Черн откровенно похвалялся, что не прочел ни единой книги, а мистер Белл, весьма гордившийся своей эрудицией, нередко за shy;являл, что читать ему нет необходимости, потому что он уже «на shy;читался». Что же до чтения собственных книг или авторских ру shy;кописей, об этом, разумеется, не могло быть и речи, это было до нелепого устарелым, смехотворным, губительным для книгоиз shy;дания, подобной нудной, приземленной процедуры можно было ожидать от тех издательств, которые господа Черн и Белл имено shy;вали «консервативными» – таких, как «Скрибнер», «Харпер» или «Макмиллан» – но только не господ Черна и Белла!

– Читать рукопись! – воскликнул однажды мистер Черн, когда его спросили об этом. – Мне читать рукопись! – восклик shy;нул он, потыкав себя толстыми пальцами в грудь, и раздул нозд shy;ри с неимоверным презрением. – Не смешите меня! – вскричал он отнюдь не веселым голосом. – На кой мне черт читать руко shy;пись? Мне не нужно читать! Достаточно взять ее в руки и пощу shy;пать!- Тут он пошевелил четырьмя толстыми пальцами, словно что-то ощупывал. – Достаточно подержать ее в руках и поню shy;хать, – тут он стал раздувать мясистые ноздри, словно приню shy;хиваясь. – Если рукопись приятна на ощупь – хорошо!Я ее издаю! Если приятна на запах – хорошо! Издаю! Если неприятна на ощупь и пахнет отвратительно, - пухлое лицо мистера Черна брезгливо скривилось, он обрекающе указал вниз толстым боль shy;шим пальцем и прорычал: – r-r-raus ее! Это мерзость! Я ни за что ее не возьму!

К тому же, в этом издательстве существовал взгляд – его луч shy;ше назвать невысказанным, но пылким убеждением, – что в ка shy;бинетах фирмы деловые вопросы обсуждаться не должны. Пусть этим занимаются «консервативные издательства»! Пусть «кон shy;сервативные» идут путями традиционной коммерции, которая притупила воображение и задержала свободное развитие книго shy;издания. Пусть «консервативные» по-прежнему исходят из того, что издание книг является доходным делом, а не родом изящно shy;го искусства. К тому же, тонкую, ранимую душу художника нельзя терзать речами о договорах, гонорарах, сроках издания и тому подобном, словно он тупой обыватель на фондовой бирже! Пусть они – «консервативные» – ведут в зловещей таинствен shy;ности своих кабинетов эту старую игру, исполненную уловок и коварства, заговорщицких козней, тайных соглашений, скрытой дипломатии! Подобные методы лишь порождают подозритель shy;ность и грядущие недоразумения; они губительны – губитель shy;ны! – неужели эти хитрые старики никогда не поумнеют? – и привели издательское дело в нынешнее плачевное состояние.

Господа Черн и Белл не признавали подобных методов. Они вдохнули в книгоиздание новую жизнь. По их выражению, они вошли в издательское дело «свежим ветерком» – и теперь буше shy;вали в нем ураганом! Пусть у других будут деловые кабинеты с их скучной атмосферой; господа Черн и Белл, понимавшие тонкий склад души художника лучше, чем все их конкуренты, имели за shy;лы, гостиные, кушетки со множеством подушек. Атмосфера там была эстетическая, а не коммерческая.

Если уж надо обсудить с автором деловые вопросы – к при shy;скорбию господ Черна и Белла, такая необходимость возникала, – то пусть разговоры ведутся без утайки и подозрительности, в свободной, откровенной, нравственно чистой манере, и пусть при этом присутствуют посторонние. В соответствии с этим принципом, все деловые переговоры фирмы велись в хорошо известном кабачке, расположенном по соседству в подвале особня shy;ка. Там почти в любой час дня и ночи можно было обнаружить сотрудника фирмы, обсуждающего планы, перспективы и дости shy;жения издательства с любым, кто хотел слушать. Одной из самых приятных черт в сотрудниках фирмы Черна и Белла была откры shy;тость. В фирме царил восхитительный дух товарищества. Рас shy;сыльный бывал осведомлен о делах фирмы лишь немногим хуже ее выдающихся глав, и каждое новое событие спустя четверть ча shy;са дружелюбно обсуждалось с официантами, барменами, завсег shy;датаями и всеми, находившимися в радиусе слышимости.

Все переговоры с авторами обставлялись как можно приятнее. Поскольку Черн и Белл знали природу души художника, как ни shy;кто, относились с полным пониманием – нет! состраданием – к его обостренной чувствительности, то до седьмого тоста всякие во shy;просы о договорах, гонорарах, авансах даже не затрагивались. Если вопрос бывал простым – например, быстрое получение авторской подписи под договором, предусматривающим «обычные условия» наряду с правом издания восьми очередных его книг, – то, чтобы склонить обладателя чувствительной души прозреть, уступить и, побыстрее поставив подпись, покончить с неприятным делом, до shy;статочно было всего-навсего семи-восьми крепких коктейлей и гипнотической убедительности голоса мистера Черна.

В более сложных случаях, когда обладатель чувствительной души бывал предрасположен к раздражительности и недружелю shy;бию, то, чтобы убедить его, требовалась, разумеется, более дли shy;тельная подготовка. Если возникал какой-нибудь спор – увы, мы должны признать, что эти злосчастные споры иногда проис shy;ходят, – если у Обладателя возникала какая-то болезненная склонность к низкой подозрительности, благожелательное сост shy;радание мистера Хаймена Черна становилось широким, как при shy;рода, глубоким, как Атлантический океан, нежным, как Божья милость.

– Мой дорогой мальчик, – можно было услышать от него по shy;сле одиннадцатого тоста, звучащее так мягко, нежно, любезно, словно он обращался к ребенку, – мой дорогой мальчик, как ду shy;маешь, почему я занимаюсь книгоизданием? Ради денег?

– А разве, – мог произнести в ответ Обладатель вперемежку с икотой и отрыжкой, таращась на своего благодетеля с язвитель shy;ным удивлением, – а разве – ик! – нет?

Тут мистер Хаймен Черн начинал смеяться, мягко, гортанно, понимающе – в смехе слышались в равной степени жалость и упрек. Потом, поводя толстым указательным пальцем из сторо shy;ны в сторону перед своим мясистым носом, он говорил:

– Нет! Нет! Нет! Нет! Нет!.. Мой дорогой мальчик, ты не по shy;нимаешь!.. Деньги! Дорогой мальчик, я о них не думаю! Они для меня ничто! Если б я думал о деньгах, – восклицал он торжест shy;вующе,- на кой черт мне было б книгоиздание?.. Нет! Нет! Нет! Ты все не так понял! Мне нужны не деньги! Как и всем издате shy;лям! Иначе бы я не занимался этим делом. Дорогой мальчик… ты все понял не так. Издатели не гонятся за деньгами!.. Нет! Нет! Нет!.. Я думал, ты знаешь это!

– А, понятно! – мог тут со злобой произнести Обладатель. – Вы все – ик! – просто-напросто великодушные филантропы, так ведь? – ик! – Ваше здоровье!

Теперь тон мистера Черна становился очень серьезным и до shy;верительным. Подавшись вперед и постукивая собеседника по колену толстым указательным пальцем, он говорил негромким, но очень впечатляющим шепотом:

– Вот именно!.. Ты понял совершенно правильно!.. Попал в самую точку!.. Мы филантропы!

– Ну еще бы! – это с явной ноткой циничного сарказма. – А как же тогда мой гонорар? Где все деньги, что вы нажили на мо shy;ей последней книге?

– Гонорар? – произносил мистер Хаймен Черн таким рассе shy;янным, задумчивым тоном, словно слышал это странное словеч shy;ко в далеком детстве. – Гонорар?.. Ах, гонорар! – восклицал он внезапно, словно до него только что дошло значение этого слова. – Так ты ведешь речь о гонораре! Вот это тебя и беспокоит?

– Да, именно это! Ну так как же?

– Мой дорогой мальчик, – говорил тут мистер Черн соболез shy;нующим тоном, – что же раньше не сказал мне этого? Почему не облегчил душу? Почему не пришел, не поговорил со мной? Я бы понял! Для того мы и находимся здесь – потому что понимаем такие дела! И когда что-нибудь подобное снова возникнет… нач shy;нет беспокоить… ради Бога, приходи ко мне, выговорись!.. Не терзайся!.. В том-то и беда с вами – вы все чересчур уж чувстви shy;тельны!.. Конечно, иначе не были бы писателями] Только со мной, Джо, это ни к чему! Ко мне можно обращаться безо всякого страха… Ты знаешь это, правда ведь? Так что не будь таким чувствительным!

– Чувствительным?Ах, вы...Чувствительным!.. Что вы, черт возьми, имеете под этим в виду?

– Именно это, – отвечал мистер Черн. – Что тебе совершен shy;но не о чем беспокоиться. Потому я и пригласил тебя – видел, что тебя это начинает мучить,- вот и пригласил выпить по ста shy;канчику, сказать, что все в порядке!

– Сказать мне! Так что же в порядке? Ничто не в порядке! Совершенно!

– В порядке! Если нет, приведу в порядок!.. Послушай, Джо, – снова негромкое, спокойное увещевание, подавляющий взгляд темных глаз мистера Черна, палец, впечатляюще постуки shy;вающий автора по колену. – Забудь об этом!.. Я вижу, тебя это мучает – но забудь! Жизнь слишком коротка! Мы хотим, чтобы у тебя было легко на душе… Вот я и пригласил тебя сообщить, что, насколько дело касается нас, все в порядке!.. Ты нам ничего не должен!

– Должен вам! Ах, вы, старая… надо же, должен вам! Что вы, черт возьми, имеете в виду?

– То, что сказал!.. Имею в виду, что теперь… сегодня!.. с этой минуты!.. мы начинаем все сначала!.. Что сделано, то сделано!.. С чем покончено, с тем покончено!.. Мы возлагаем надежды на твое будущее, хотим, чтобы тебя ничто не беспокоило, не меша shy; ло работать… Так что забудь!.. С прошлым покончено – мы так относимся к этому!

– Значит, вы так относитесь? Значит, с прошлым покончено? Ну уж нет, черт возьми! Я отношусь к этому не так!

– Знаю, – спокойно отвечал мистер Черн, – а все потому, что ты очень чувствителен! Ты считаешь, что чем-то обязан нам. Что у тебя есть перед нами какой-то долг. Но это просто говорит твоя гордость!

– Долг! Гордость! Что…

– Послушай, Джо, – вновь начинал мистер Черн спокой shy;ным, серьезным голосом. – Я давно уже пытался тебе это ска shy;зать, но ты не хотел меня слушать! Я уже сказал, что занимаюсь книгоизданием не ради денег!.. Если бы гнался за деньгами, то не занимался бы им!.. А занимаюсь потому, – голос мистера Черна становился хриплым и обрывался, глаза начинали влажно блестеть, но он справлялся с собой и задушевным тоном завершал: – потому что люблю это дело… потому что завел друзей… может… лад shy;но, Джо, я не хотел говорить этого… знаю, тебя это смутит… пони shy;маю, как неприятно, когда кто-то говорит с тобой о твоей работе… но я должен это сказать!.. Знаю, что через сто лет обо мне никто не будет помнить, – говорил мистер Черн с печальным, но мужест shy;венным смирением, – знаю, что я всего-навсего один из малых ми shy;ра сего… Никто обо мне помнить не будет… Но если кто-то через сто лет возьмет одну из твоих книг, увидит мою фамилию в назва shy;нии издательства и скажет: «Не знаю, что это был за человек, но он открыл Джозефа Доукса, предоставил ему первую возможность опубликоваться,» – тогда я буду считать, что не зря прожил жизнь!.. Вот как много значит это для меня, мальчик. – Голос ми shy;стера Черна становился хриплым. – Вот почему я участвую в этой игре! Не ради денег!.. Нет! Нет! – Влажно блестя глазами, он стра shy;дальчески улыбался и потрясал перед носом толстым указательным пальцем. – Мной движет мысль, что, может, я принес какую-то пользу, живя на свете… смог быть полезным таким ребятам, как ты… немного помочь… открыть дорогу, чтобы ты мог реализовать свой талант. Поэтому ты не должен мне ни гроша! Ни единого] Дол shy;га передо мной у тебя нет ни-ка-ко-го!.. Для меня очень много зна shy;чит твоя дружба, гордость сознанием, что я твой издатель!.. Так что забудь об этом! Ты мне ничего не должен!

– Ничего вам не должен! Ах… вы… – Голос поднимался до безумного вопля, Обладатель выхватывал бумаги и злобно ударял ими о стол. – Взгляните на этот договор!

– Минутку! – Голос Черна звучал негромко, сдержанно, вла shy;стно. – Я сказал то, что думал, и думал то, что сказал!.. Я сказал, что ты ничего мне не должен, и был искренен. Мы хотим, чтобы ты забыл о всех тех деньгах, которыми мы снабдили тебя на годы вперед…

– Обо всех деньгах!.. Уж не хотите ли сказать…

– Хочу сказать, что мы сделали вклад в твое писательское бу shy;дущее. Что поступили так, поскольку поверили в тебя… и готовы списать этот долг, потому что по-прежнему верим в тебя и твою ра shy;боту, не хотим видеть, как ты беспокоишься из-за долгов… И ты все еще недоволен? Все еще не убежден? Все еще беспокоишься из-за гонорара?.. Ладно же! – произносил мистер Черн с суровой реши shy;мостью. – Это все, что я хотел знать! Раз так – смотри!

С этими словами он брал оскорбительные гонорарные доку shy;менты, разрывал их вдоль, затем поперек, складывал и старатель shy;но рвал на множество клочков. Потом, спокойно глядя на собе shy;седника, говорил:

– Ну – удовлетворен? Теперь веришь, что ничего нам не дол shy;жен? Убедился?

Чтобы не мучить читателя дальнейшими подробностями, на shy;до признать, что даже среди авторов Черна и Белла находились такие обладатели чувствительных душ, которые не поддавались даже самым благожелательным убеждениям.

Подобные люди, увы, встречаются на каждом шагу, и хотя в это трудно поверить, известны даже филантропам, возглавляю shy;щим значительные благотворительные учреждения, именуемые издательствами. Может показаться невероятным, мои друзья, что такие змеи, недостойные имени человека, могут водиться в траве даже самых старых и достойных издательств, они вечно го shy;товы сомневаться в благотворительности целей, преданности принципам, праведности благоговения перед чистой литерату shy;рой, которые, как известно любому непредубежденному челове shy;ку, являются теми мотивами, какими руководствуется каждый издатель, достойный так называться – готовы даже усомниться, что издатели занимаются своим делом из духа чистой филантро shy;пии, который мистер Черн описывал с таким чувством, заподо shy;зрить, что издатели наживаются за счет автора, заключая граби shy;тельские договоры и вставляя в них коварные пункты – словом, питать подозрение, недоверие, негодование к этим святым бла shy;годетелям печати, без чьей помощи писатель ничто. Никакой отзыв об этих негодяях не будет чрезмерно суровым. Они подоб shy;ны птице, которая гадит в своем гнезде, собаке, кусающей руку, которая ее кормит. Но они существуют – даже в издательствах со столь благородными и возвышенными идеалами, как замеча shy;тельное издательство Черна и Белла.

Когда господа Черн и Белл обнаруживали у себя подобную змею, им оставалось только одно – они ее выбрасывали. Мягко, спокойно, огорченно; но навсегда. По их словам, этот человек «расходился с ними во взглядах». Поэтому они бывали вынужде shy;ны «отпустить его» «попытать удачи в другом издательстве», «до shy;биваться успеха в другом месте» – но «отпускали».

Этот человек уходил и зачастую, должны мы сказать, с сожалением, уходил во гневе, браня злобными словами своих быв shy;ших филантропов-попечителей. Уходил, нередко сурово о них отзывался – увы! и писал им – как свидетельствуют нижесле shy;дующие прискорбные строки, написанные одним из этих рас shy;серженных людей, приводятся они здесь единственно с целью показать, насколько черная неблагодарность больнее змеиного укуса:

Писать поэмы – дураков удел,

Раз книги издавать берутся Черн и Белл;

Поэмы кровью сердца созданы,

А Черн и Белл – созданья Сатаны!

Как только вижу этих я двоих,

То радуюсь, что в мире мало их.

И если Черн предстанет предо мной,

Клянусь, хочу, чтоб это был другой!

А Белл придет, как я того хотел,

То думаю: уж лучше Черн, чем Белл!