Глава 1

Андрей Дерягин искренне надеялся, что его не коснется полыхающая в космосе война.

Впрочем, подобного заблуждения придерживались многие, кому не довелось вернуться из битв Первой Галактической. Маховик противостояния Земного Альянса и Свободных Колоний, раскрутившись, уже не мог остановиться сам по себе, с каждым годом вовлекая в круговорот событий все больше людей.

Военными становились все, даже представители самых мирных профессий.

До начала конфликта между Землей и Колониями Андрей считал, что работает на перспективное освоение новых для человечества миров, но начавшиеся события (как выяснилось позже) извратили суть его исследований, поставив их на служение богу войны.

Финал многолетнего противостояния близился, наступление скорой развязки ощущалось во всем, но пятеро ученых, одновременно составляющих «штатный» экипаж фрегата «Одиссей», на борту которого располагались все исследовательские комплексы, никогда не принимали участия в боевых действиях, они старательно сторонились всего, связанного с войной, сконцентрировавшись на изучении перспективных вопросов планетного преобразования, экзобиологии и других аспектов, так или иначе связанных с выживанием человека в биосфере чуждых планет.

Какой процент их разработок впоследствии использовался для применения в боевой практике, ни Дерягин, ни его сослуживцы предпочитали не знать, отгораживаясь таким образом от всяческих внутренних сомнений в целесообразности перспективных исследований.

Им никто не мешал. Изредка, не чаще одного раза в год, фрегат инспектировали проверяющие из штаба флота, но, как правило, любой подобный визит носил чисто формальный характер, ученых не трогали, позволяя заниматься многолетними экспериментами.

На этот раз все сложилось иначе.

Корабль, вошедший в вакуум-док фрегата, прибыл в сопровождении звена аэрокосмических истребителей, которые не стали осуществлять процедуру стыковки, изменив построение, они приступили к патрулированию, в то время как десантный катер начал процедуру шлюзования на внутреннем космодроме «Одиссея».

Андрей не стал беспокоить своих коллег (подчиненными он их давно не считал, хотя формально возглавлял все проекты исследований и являлся капитаном космического корабля) — никаких «построений» он не допускал даже в мыслях. Вообще Дерягин больше походил на рассеянного, углубленного в собственные размышления и не всегда адекватно воспринимающего реальность ученого, чем на капитана боевого фрегата.

Процесс шлюзования завершился, в переходной камере, куда из вакуум-дока перешел только один человек, давление уравнялось с бортовым, и массивный люк с легким шипением скользнул в сторону.

Прибывший офицер (со знаками различия полковника ВКС на гермоэкипировке) переступил порог шлюза, привычным движением разгерметизировал шлем, позволив тому разделиться на четыре сегмента, тут же потерявших жесткость и форму, затем разомкнул шейное кольцо скафандра, взглядом поискал андроида из штата технического персонала, но на предшлюзовой площадке его поджидал только Дерягин, и полковнику поневоле пришлось справляться самому. Впрочем, выход из положения он нашел быстро, просто положив составные части гермошлема на ближайший технический стол, предназначенный для подготовки и проверки экипировки десантными подразделениями.

— Бардак на борту! — раздался его недовольный голос. — Капитан Дерягин? Почему не докладываете по форме?

— Не приучен, — с вызовом ответил Андрей.

— То есть? — недобро прищурился полковник.

— Я возглавляю группу ученых, а капитаном корабля меня сделали, можно сказать, насильно.

— Ладно, — подумав, полковник протянул руку. — Романов. Денис Иванович. Ваш новый непосредственный командир. Говоря гражданским языком — начальник, или как там у вас принято?

Дерягин пожал плечами. Начальник, командир, какая разница?

— Дерягин Андрей Николаевич, — сухо представился он. — Возглавляю научно-исследовательский комплекс перспективных проектов в области планетного преобразования, ксенобиологии, короче, всего, что касается чуждых человеку биосфер, их изучения, преобразования…

— Я в курсе, — прервал его пояснения Романов. — В общих чертах, конечно. И все же, капитан, нравится вам существующее положение вещей или нет, но мы сейчас стоим на внутренней палубе боевого фрегата, и у меня к вам есть ряд вопросов, касающихся боевой готовности космического корабля, входящего в состав подчиненного мне флота.

— Спрашивайте, — пожал плечами Андрей. — Что знаю — отвечу. Хотя главная кибернетическая система «Одиссея»…

— Отчет кибернетической системы я просмотрел, — перебил его полковник Романов. — Бортовой компьютер фрегата, в отличие от вас, предоставляет необходимые данные раз в сутки.

— Тогда в чем проблема, не понимаю?

— Капитан, а элементарное представление о субординации вы имеете?

— Имею. — Андрей раздражался все больше и даже не пытался скрыть своего неудовольствия. — Только предупреждаю сразу, если вы еще не поняли: я ученый. И четыре формально подчиненных мне человека — тоже ученые. Мы занимаемся научными разработками, а тот факт, что наши лаборатории впихнули в оболочку боевого фрегата, нисколько не изменил моего отношения ни к войне, ни к тем, кто ее ведет.

— Значит, вы пацифист? — не то с иронией, не то с горькой издевкой в голосе осведомился Романов.

— Нет, — отрезал Дерягин. — У нас бессмысленный спор, полковник. Вы можете сколь угодно долго бесноваться тут, заставляя меня отвечать на дурацкие вопросы, но рано или поздно — улетите, как любой из ваших предшественников. А я останусь. И люди, с которыми я проработал много лет рука об руку, тоже останутся тут. Потому что мы нужны флоту, но не как расходный материал в очередном сражении, а как исследователи. Так что прекратите меня «строить», если есть конкретные вопросы, задавайте.

Андрей ждал, что Романов сейчас начнет орать на него, но тот лишь вздохнул.

— Не будем пререкаться, — он миролюбиво протянул руку. — Ваш фрегат действительно имеет особый статус. Изменять я его не намерен, равно как вмешиваться в работу научной группы. Однако, капитан, существуют обстоятельства, вынудившие меня лично проинспектировать корабль.

— Какие-то неполадки в работе бортовых систем? — Дерягин спросил вполне искренне, он хоть и числился на должности капитана, но воспринимал окружающий его механо-кибернетический мир скорее как свой дом. Не желая вмешиваться в работу систем автоматического самоподдержания, исполнявших множество рутинных функций, он лишь экономил собственное время и нервы. Случись на борту что-то действительно серьезное, какая-то неполадка, с которой не смогли бы справиться автономные кибернетические механизмы из подразделения технической поддержки, он бы, естественно, знал об этом. Однако за последнее время никаких тревожных сигналов от автоматики не поступало, о чем он и сообщил полковнику Романову.

— Дело не в технических неисправностях, — ответил Денис Иванович и, оглядевшись по сторонам, предложил: — Может быть, мы найдем для беседы более подходящее место?

— Да, безусловно… — спохватился Дерягин. — Думаю, в моем рабочем отсеке будет удобно.

— Лучше поднимемся на командный мостик.

— К чему? Там «царство автоматики».

— А вот данный вопрос я как раз и хотел уточнить, — непреклонно ответил Романов.

— Прошу. — Андрею не оставалось ничего иного, кроме как подчиниться, проводив проверяющего к лифту.

Доступ на боевой командный мостик фрегата «Одиссей» блокировала система безопасности. Андрей бывал тут редко, исключительно в силу необходимости при плановых технических проверках, требующих непременного присутствия командира корабля.

К своему стыду, он не помнил, что именно нужно ввести с сенсорной клавиатуры для обеспечения доступа в командный отсек постороннего офицера в качестве сопровождающего.

— Не беспокойтесь, — прервал его мучительное замешательство полковник Романов. Достав личный кодон, который Денис Иванович носил на запястье правой руки на тонкой, прочной цепочке, он коснулся овальным чипом окошка сканера, и через пару секунд в информационном сегменте панели доступа появился зеленый индикатор с цифрой «2», а массивный люк вздрогнул и медленно начал сдвигаться в сторону, исчезая в переборке.

…На боевом мостике царил полумрак. Экраны телескопического обзора были погашены, большинство приборных панелей подсвечивали лишь сиротливые огоньки индикаторов энергосберегающего режима.

— Так. — полковник окинул отсек внимательным, хозяйским взглядом и, сев в кресло, спросил: — А теперь объясните мне, Андрей Николаевич, кто вам позволил отключать модули «Одиночки»?

— Я ничего тут не трогал, — развел руками Дерягин усаживаясь в кресло командира корабля.

— Думаете, мне больше нечего делать, кроме как лично инспектировать корабли? — насупился Романов. — В автоматически формируемом отчете, отправляемом с борта фрегата в технический отдел штаба флота, нет никаких данных по статусу и состоянию модулей искусственного интеллекта. Если их не выключили вы, то кто это сделал?

— Кроме меня на боевой командный мостик не заходит никто.

— Уверены?

— Доступ есть только у командира корабля.

— Верно. В таком случае, почему бы вам не ответить честно: да, я отключил «Одиночек» по таким-то и таким-то соображениям?

— Я не делал ничего подобного! — упрямо ответил Дерягин.

— Ладно, — Романов пожал плечами. — Сейчас проверим. Давайте поменяемся местами ненадолго.

Андрей молча уступил свое кресло. Полковник вновь коснулся личным кодоном соответствующего по размеру окошка сканера, получая полномочия доступа к боевым подсистемам фрегата. Разгоняя сумрак, в воздухе над пультом сформировалось пять голографических мониторов; кроме визуального вывода информации трепетно оживший индикатор возвестил о прямой передаче данных в имплант Романова.

Через несколько минут, полностью изучив полученные по запросу данные, Денис Иванович откинулся на спинку командирского кресла.

Взгляд у полковника был задумчивым.

— Примите мои извинения, капитан, — наконец произнес он. — Вы действительно не отключали модули искусственного интеллекта. В системе фрегата их попросту нет.

— Ну, вот видите. Я же вам говорил, — облегченно вздохнул Андрей.

— Зря вы так обрадовались, — тут же осадил его полковник. — Для меня, да и для вас, было бы проще, оправдайся мое первоначальное предположение о некоторых фобиях капитана фрегата «Одиссей» относительно систем искусственного интеллекта.

— Не понимаю, в чем проблема?… — начал было Дерягин, но Романов остановил его не терпящим возражений жестом.

— Проблема в том, что идет война. И она докатилась до границ Солнечной системы. Будь на борту вверенного вам фрегата полноценный комплект «Одиночек», я бы ограничился выговором капитану Дерягину, заставил бы включить их и… вздохнул бы с облегчением. А теперь что мне прикажете делать?

— Но я — то в чем виноват? — вскинул голову Дерягин.

— Вы? Да, собственно, вы конкретно не виноваты, — вздохнул Романов. — Спрашивать надо с тех, кто монтировал подсистемы фрегата. Кстати, как давно происходила реконструкция?

— Лет десять назад. Точно не помню. Вы хотите есть? — неожиданно спросил Дерягин, который из-за внезапного визита полковника встал раньше обычного и даже не успел позавтракать.

— Не откажусь, — ответил Романов. — А что, на борту прием пищевых таблеток — ритуал?

— Мы не питаемся таблетками, полковник. Под броней фрегата скрыт самый мощный из известных мне на сегодняшний день комплексов биологических лабораторий. Неужели вы думали, что мы заменяем пищу таблетками?

— Конечно.

— Сейчас я вас удивлю. Вы, наверное, забыли, что такое настоящая еда?

— Не помню, когда ел по-настоящему в последний раз. Ладно. У меня предложение — давай, во-первых, на «ты», капитан, а во-вторых, мне теперь торопиться некуда, в связи с открывшимися обстоятельствами буду вынужден задержаться, так что от нормальной еды не откажусь. Но придется совмещать приятное с полезным, так что прикажи доставить обед сюда. Нужно кое-что подправить в боевых подсистемах, и поговорить нам не помешает.

— Сейчас распоряжусь, — коротко ответил Дерягин, у которого камень свалился с души.

Что представляют собой «Одиночки», он знал и был откровенно рад, что их не обнаружилось в составе бортовых кибернетических систем.

На самом деле полковник оказался вполне нормальным человеком.

Грусть пряталась в глазах Романова, скрыть ее не давали ранние лучики морщин, да полковник и не старался рисоваться. Некоторое время он молчал, что-то обдумывая, а затем, подведя итог кратким размышлениям, неожиданно произнес: — Нет «Одиночек», и ладно. Не все ж им балом править. Я вообще за последние годы в первый раз сталкиваюсь с кораблем, где экипаж — исключительно люди.

— Да какой из нас экипаж. — Андрей махнул рукой. — Воевать мы не умеем, предупреждаю сразу.

— А вот зря не умеете, — вновь нахмурился Романов. — Жизней своих не жалко? Налетят истребители или штурмовики, что делать станете? Умирать?

Дерягин вздрогнул. Над такой трактовкой вопроса военной подготовки он как-то не думал.

— Вы уже не в глубоком тылу, капитан, а почти на передовой. Атаку флота Свободных Колоний на Солнечную систему можно ждать в любое время.

— Но, помилуйте, полковник, я сейчас объясню вам: ядром конструкции, которую вы только что так громко назвали «космическим кораблем», на самом деле являются биологические лаборатории и несколько модулей производства, где мы создаем перспективную аппаратуру. Около десяти лет тому назад приказом командующего флотом исследовательские сегменты переместили с орбитальной станции, вмонтировав в корпус фрегата, — теперь лаборатории и производственные отсеки действительно скрыты под внешней конструкцией из брони, нам даже восстановили гиперпривод и двигатели планетарной тяги, которые фрегат потерял в боях, но разве…

— Вы что, серьезно считали, что все делалось ради маскировки? — иронично и немного раздраженно перебил его Романов. — Нет, — он покачал головой. — Я нахожусь на борту космического корабля. Не бутафорского, а настоящего. Ну что мне с вами, учеными, делать?

— Оставить в покое? — в тон ему предположил Андрей.

— Легко, — кивнул полковник. — Только боевые кибермеханизмы Флота Колоний церемониться не станут. Разнесут вас в космическую пыль, и кому легче? Вам? Мне?

— Так что же вы от меня в конце концов хотите? — не выдержал Дерягин.

— Хочу, чтобы у вас был шанс выжить. Больше ничего. Будете осваивать управление кораблем, или я поставлю сюда системы искусственного интеллекта.

Их диалог был прерван появлением кибермеханизма, доставившего на боевой мостик обещанный Дерягиным обед.

На трехъярусном столике истекали ароматами несколько блюд, о составе которых Романову оставалось лишь догадываться. Слюна во рту внезапно свернулась клубком, он сглотнул, удивляясь нахлынувшим чувствам. Из разложенного на тарелках он с трудом узнал только мелко порезанные овощи да кусок хорошо прожаренного мяса.

Война…

Три десятилетия безумия.

Он забыл не только запах настоящей пищи, даже ее вид. На миг полковнику стало жутко собственных мыслей и взять себя в руки, не показывая Дерягину своего состояния, было трудно…

Мысли Дениса Ивановича внезапно совершили странный поворот: вместо будничных, ставших рутинными забот и чаяний, он подумал: а ведь через пару недель все неизбежно превратится в обломки, пыль, потоки излучений… Много ли проку будет в предстоящем сражении от пятерых ученых, да и от их фрегата, управляющие системы которого устарели лет на десять, если не больше?

Они просто погибнут.

Прикосновение капитана Дерягина заставило его вздрогнуть.

— Что это? — спросил полковник, уставившись на бокал, протянутый Андреем.

— Не волнуйтесь. Мы называем напиток «вином», но вместо алкоголя в нем содержится тоник. Настоящий, растительный, без химии.

…Вкус еды и вина окончательно утвердил Романова в его мыслях. Как странно порой складываются человеческие судьбы, иногда жизнь или смерть зависят от такой малости, как нормальный обед, — они ели, разговаривая на темы боеспособности фрегата, а в рассудке Дениса Ивановича зрело злое недоумение: зачем война должна пожрать и их? Себя он в расчет не брал, у него давно и безвозвратно исчез инстинкт самосохранения, осталась только изматывающая усталость будней да еще затянувшееся ожидание финала вселенской драмы, который он будет отыгрывать, зная, что в последнем бою уцелеют только машины.

Наблюдая за Дерягиным, полковник Романов, чья душа давно очерствела, забилась куда-то в глубины сознания и сидела там тихо, сжавшись в комок, вдруг ощутил, как встрепенулись давно позабытые, казалось, уже утраченные струнки человечности, и среди определенной для себя неизбежности грядущего он увидел, почувствовал, что может совершить последний поступок, который если не искупит грехи лихолетья, то сделает последний вздох не таким обреченным, как представлялось.

Даже здесь, в порыве благородных чувств, человеческий эгоизм не упускал возможности откупиться, шепнуть о спасении…

— Значит, договоримся следующим образом, капитан, — голос Романова прозвучал глухо. — Своего приказа по поводу специальной подготовки не отменяю, напротив, обязываю пройти курс имплантации всех необходимых навыков по управлению фрегатом и использованию полуавтоматических боевых подсистем, но… — он на секунду умолк, словно еще раз взвешивая принятое решение, а затем продолжил: — Как только корабли Флота Колоний появятся в Солнечной системе, вы, капитан, уводите «Одиссей» в немедленный гиперпрыжок, а затем совершаете серию маневров в гиперсфере, меняя навигационные линии, — я позабочусь, чтобы для вас разработали примерный план экстренного ухода из-под удара вражеских сил.

— И что даст подобное маневрирование? Куда нас выведет гиперсфера и что следует делать дальше, по возвращении в трехмерный континуум? — Андрей был озадачен неожиданным, но категоричным приказом полковника.

— Вам решать, капитан, — откровенно пожал плечами Романов. — Да, мое предложение, как вы правильно поняли, сродни «слепому рывку». Вы спасетесь от неминуемой гибели и решать свою судьбу впоследствии будете сами. У чудовищной войны намечается не менее чудовищный финал, так что вам проку быть раздавленным между жерновами битвы машин? Я предлагаю простой выбор — жизнь. С вашим-то опытом в области экзобиологии, наверное, будет несложно основать поселение где-нибудь за границами исследованного космоса, верно?

Андрей внимательно выслушал его и спросил: — Вы предлагаете нам бежать, спастись от гибели, а сами?

— Моя судьба лежит в иной плоскости задач, — спокойно ответил Романов. — Я буду защищать Землю. Справедлива или нет война, которую развязали три десятилетия назад, — решать уже не нам, а историкам, если таковые найдутся.

— Поясните, что значит ваша последняя фраза? — насторожился Андрей.

— Не напрягайтесь, капитан. Вы, видно, совсем тут замкнулись на своих исследованиях. Война людей — теперь война машин. Понимаете, о чем я? С той и другой стороны в сражении примут участие сотни тысяч кибернетических механизмов, и людей уцелеет — чуть.

Полковник взял бокал, пригубил его содержимое и добавил:

— Что мы теперь все о грустном? Давайте посидим просто, как два человека, устал я уже от бездушного окружения. Выпьем, поговорим.

— О чем? — от последних слов Романова веяло таким холодом неизбежности, что Дерягин невольно поежился.

— Ну, например, о ваших исследованиях. Вы действительно десятилетиями не покидали борт космической станции?

— А зачем? На станции, как и тут, на борту фрегата, у нас есть все необходимое. Любимая работа, захватывающие исследования…

— И не надоело?

— Если честно, то думать о развлечениях некогда. Сейчас, конечно, стало намного меньше исследовательских задач от военного ведомства, а в начале войны мы едва справлялись, было время — спали по три-четыре часа в сутки. Может быть, вам, полковник, покажется странным, но, начиная вторжение в колонии, Земной Альянс абсолютно не был готов столкнуться с объективными трудностями невоенного характера.

— Что значит «невоенного»? — заинтересованно уточнил Романов.

Андрей отпил из бокала и пустился в неторопливые пояснения:

— Биосферы иных планет представляли и, между прочим, продолжают представлять немалую опасность для людей, участвующих в освоении новых территорий. Космос не приготовил нам приятных сюрпризов в виде биосфер, абсолютно идентичных земной, и даже успешное терраформирование, произведенное в некоторых колониях к началу войны, все равно не снимает остроты вопроса. Дерягин сделал еще глоток вина, затем продолжил: — По имеющимся данным, колонии «Великого Исхода» можно поделить на три категории. Первая, и, к сожалению, часто встречаемая, — погибшие поселения, не выдержавшие прессинга чуждых биосфер. Вторая категория — миры, где планетные цивилизации не смогли начать новый виток развития и пошли по пути регресса. Население таких миров неизбежно сокращалось и видоизменялось от поколения к поколению. В военном плане первая и вторая категории поселений не представляют никакой опасности, но их обитатели за четыреста лет, прошедших со времени старта колониальных транспортов, не внесли никаких «положительных», с нашей точки зрения, изменений в биосферы колонизированных планет, то есть те остались по-прежнему враждебными человеку, несовместимыми с нашим метаболизмом.

— А развитые колонии? Кьюиг, Элио, Дансия?… И еще десятки открытых уже во время боевых действий миров, с терраформированными территориями целых материков? — Романов слушал заинтересованно, даже увлеченно, и Андрей, почувствовав благодарного слушателя, с удовольствием продолжил:

— На любой планете с кислородосодержащей атмосферой до прилета поселенцев миллионы лет шла своя эволюция, в той или иной степени отличающаяся от земного аналога, поэтому колонистам первой волны неизбежно пришлось выбирать из двух возможностей: либо погибнуть самим, либо погубить исконную жизнь на определенных территориях и вновь заселить стерилизованные пространства земной флорой и фауной. Затем, на известной стадии, две биосферы начинали неизбежное взаимопроникновение — они смешивались, образуя некий синтез, к которому (со столь же неизбежными мутациями) присоединялись и люди — далекие потомки тех, кто начинал борьбу за выживание.

— То есть к началу войны в космосе не существовало ни одной освоенной планеты, где выходец с современной Земли мог бы спокойно жить, что называется, «под открытым небом»? — Денис Иванович был заметно удивлен.

— Именно так, полковник, — ответил Андрей, вновь наполняя бокалы. — Существовали тысячи опасностей, незримых, непонятных для рядового бойца сил вторжения. — один вдох на территории иного мира, даже прошедшего полный комплекс преобразований в соответствии с Земным Эталоном, мог запросто стоить жизни. Схожая ситуация тысячелетия назад существовала и на самой Земле, в эпоху великих географических открытий, когда люди стали путешествовать через Мировой океан, осваивая новые материки.

— Так, значит, задачей вашей лаборатории было обеспечение биологическими средствами защиты? Но ведь мы вторглись практически одновременно на десятки различных миров! И вы справлялись впятером?

— Приходилось. Нам поставили жесткие условия: в кратчайшие сроки разработать эффективные средства для нейтрализации пагубного воздействия иных биосфер на человека. — Андрей чувствовал, что слегка злоупотребил тоником, но продолжал беседу: на научные темы он мог говорить практически в любом состоянии, даже сейчас, ощущая ненормальный, лихорадочный прилив сил. — Поначалу ставка делалась на стационарные устройства, способные дать организму бойца нужный комплекс иммунных прививок, где-то даже произвести коррекцию метаболизма, — так, собственно, родилась идея «Преобразователя» — нашей главной разработки, над которой мы трудились многие годы.

— «Преобразователь»? — переспросил Романов. — Странно… Я впервые слышу о существовании такого аппарата…

— Ну, во-первых, «Преобразователь» не аппарат, а целый комплекс биологических установок: камер биореконструкции и множества иной аппаратуры, вплоть до искусственных нейросетевых структур, способных временно принимать на свои носители рассудок человека и сохранять его на период ультрасложных операций. Во-вторых, не сумев создать компактный прибор, мы пошли иным путем, — вы наверняка часто пользовались боевыми метаболическими имплантами, — носимыми в экипировке модулями, содержащими запас химических элементов, некую микробиохимическую лабораторию, которая способна поддерживать жизнь бойца в условиях чуждого мира, не изменяя его организм?

— Конечно, я пользовался боевыми имплантами. Они — ваше изобретение?

— Не лично мое. К началу войны мне едва исполнилось двадцать. Но я участвовал в проекте на самых ранних стадиях разработки имплантов.

— А сам «Преобразователь»? Я так понимаю, что работа над ним не прекращалась на протяжении всей войны? Зачем он нужен при наличии эффективных и относительно недорогих метаболических имплантов?

— Для нужд настоящей колонизации, — ответил Андрей. — Любой имплант — лишь временная мера защиты. Компромисс для краткого пребывания в условиях определенной биосферы. «Преобразователь» же способен внести качественные изменения в организм. Внести раз и навсегда.

— То есть, пройдя через комплекс «Преобразователя», житель Земли может получить те изменения, что постепенно накапливались в организмах колонистов на протяжении веков?

— Да. И поверьте, за десятилетия исследований мы добились гораздо большего, чем простая коррекция обмена веществ. Имея данные по биосфере конкретного мира, мы можем осуществить коренную перестройку организма, меняя не только биохимические процессы, протекающие в нем, но и саму форму живого существа. Корректировке поддается даже уровень мышления.

— А это зачем? — опешил полковник.

Андрей усмехнулся.

— Прикладные разработки. Не более того. Плодить монстров, способных выжить на какой-нибудь адской планете, не мучаясь при этом воспоминаниями о том, что были когда-то людьми, мы не собираемся Но можем. Поймите, имея в своем распоряжении уникальную аппаратуру и опыт многолетних исследований, мы просто не смогли остановиться на достигнутом. Идея получила развитие сначала в виде теоретических разработок, потом она воплотилась в биореструктивных устройствах, аналогов которым нет и не будет, если наши наработки не станут достоянием противника.

— Не станут, — убежденно ответил Романов. — Разумеется, если вы в точности исполните полученный приказ, капитан.