Тяжелый вездеход медленно продвигался по исполинским наслоениям лавы, которые образовывали труднопроходимый уступчатый ландшафт предгорий.

Окрестности окрашивал багрянец непрекращающихся извержений, в воздухе витал пепел, за бортом машины температура окружающей среды держалась подле отметки в шестьдесят градусов по шкале Цельсия, ядовитая атмосфера не годилась для дыхания, но тем не менее здесь существовала жизнь.

Иная жизнь, радикально отличающаяся от привычных человеку форм.

На сканерах претерпевшей серьезную модернизацию геолого-разведывательной машины компьютерная модель рельефа накладывалась на показания видеодатчиков, формируя сложную для неподготовленного взгляда картину: в сумеречном пространстве, озаренном багровыми отсветами извержений, между низкими, клубящимися облаками и застывшими излияниями лавы порывистый ветер гнал непрекращающуюся поземку из мелких частиц пепла и вулканического туфа.

Видимость порой падала до пяти-шести метров, и тогда на помощь приходили сканирующие системы: их показания дополняли визуальную картину окружающего, обозначая невидимые невооруженным взглядом препятствия.

«Какие зловещие, нереальные краски…» – невольно подумалось Мари.

Повсюду, куда ни глянь, царили багровые сумерки, серебристые побеги фантастической растительности образовывали настоящие заросли – колонии микромашин бурно развивались на богатых металлами наплывах остывших лавовых полей, высокая температура окружающей среды являлась достаточным источником энергии, а свет им вовсе не был нужен, он лишь ложился причудливыми бликами на металлизированные заросли, выделяя среди похожих на кораллы структур продолговатые наросты вызревающих «семенных» утолщений.

Царство огня, металла и сервомеханизмов.

Первый виток стихийной эволюции не обладающих разумом механических форм.

За две недели пути среди предгорий группы извергающихся вулканов в зоне эффективного сканирования не было замечено ни одного андроида – человекоподобные машины с биологическими компонентами памяти попросту не могли здесь существовать, так как нуждались в кислороде и питательных веществах.

Чем ближе продвигался вездеход к предсказанной путем долгих изысканий и вычислений зоне массовой посадки разделившихся модулей колониального транспорта, тем больше разнообразных форм примитивных исполнительных механизмов встречалось на пути.

Порой Яну, Мари и Дрейку всерьез начинало казаться, что вездеход попал на иную планету, где шла таинственная эволюция механических форм: чаще всего машины образовывали сообщества, они добывали необходимые ресурсы, оставляя после себя темные, прямоугольные провалы выработок, несколько раз в зоне разрешающей способности локационных систем проплывали контуры построек – это были перерабатывающие и производственные цеха, возведенные машинами для воспроизводства себе подобных.

Помимо зарослей металлизированных растений и похожих на механические муравейники промышленных зон на пути следования попадались и иные, чрезвычайно опасные сообщества машин, которые не добывали полезных ископаемых, не участвовали в их переработке, а кочевали по сумеречному пространству, совершая набеги на промышленные комплексы, силой отбирая необходимые для самоподдержания ресурсы и комплектующие.

Естественно, что производственные анклавы механизмов не приветствовали мародеров, – став свидетелями двух ожесточенных схваток между разными формами «одичавших» машин, два человека и сопровождавший их андроид смогли воочию убедиться, что у механизмов по-прежнему четко прослеживалась специализация – одни добывали руду, другие трудились в цехах, третьи охраняли производства от набегов кочующих механоформ.

Иногда среди сюрреалистического пространства возникали знакомые очертания сегментов «Европы». Все они в той или иной степени пострадали от агрессивных условий внешней среды и непрекращающейся ни на минуту конкуренции между разнообразными анклавами машин.

Борьба… Извечная борьба начинается там, где появляются хотя бы малые частицы жизни, способные воспроизводить себе подобных.

От картин, что прорисовывали сканеры в серой мгле на фоне бесконечной ирреальной метели, бросало в озноб.

Что знали мы о планете, которую наивно считали своей, взирая на далекие пустыни с вершин зеленых холмов?

Мари не пугал вид вулканов, стихии виделись ей опасными, но понятными, а вот серебристые заросли и снующие среди отвалов переработанной породы механизмы казались чем-то пугающим, несущим в себе неизвестное начало.

Мы должны найти способ обуздать их. Иначе, рано или поздно, они заполонят всю планету…

«А может, так и должно случиться? – промелькнула в сознании шальная мысль. – Разве не из такой примитивной, жестокой, не признающей правил борьбы за существование на Земле появились первые растения, животные и, наконец, люди?»

«Нелепые аналогии…» – подумала Мари, отгоняя жутковатое видение. Вокруг и так с избытком хватало впечатлений, чтобы держать в напряжении не только ее и Яна, даже Дрейк чувствовал себя неуютно, хотя именно его пояснения относительно окружающего фрагмента реальности звучали наиболее полно и убедительно, внося долю успокоения в души людей.

Вот и сейчас, закончив работать со сканерами, он поднялся из кресла, прошел по узкому проходу, мельком взглянул на контрольные мониторы боевых систем, введенных в полуавтоматический режим, и, не заметив ничего тревожного в показаниях датчиков, заглянул в водительский отсек:

– Ян, Мари, кто-нибудь желает кофе?

– Я не откажусь, – не поворачиваясь, ответил Ковальский, занятый управлением машиной.

Мари просто кивнула. Она уже давно не замечала, что относится к Энтони, как к человеку.

А вот он замечал.

Чувство вины перед людьми за время многомесячных скитаний постепенно притупилось, и, как ни парадоксально, на его место пришла привязанность. Не привычка, не программное веление служить, а искренняя привязанность.

Поначалу Дрейк опасался осознанного чувства, пытался найти какой-то программный подвох, подталкивающий его сознание к повиновению, но нет, тревога была напрасной. Он не терял ни чувства собственного достоинства, ни моральной свободы, скорее наоборот – честные отношения, открытая приязнь делали его сильнее, словно внутри накапливался некий потенциал энергии, которую не обнаружишь ни одним сканером.

Уверенность. Люди называли это уверенностью в завтрашнем дне. Энтони постепенно начал чувствовать, что Мари и Ян не предадут его, не прогонят прочь, не посмотрят косо без причины.

Ничего подобного он не испытывал ранее.

Даже дружеские взаимоотношения с Оулом, заново переосмысленные на досуге, сохранили в памяти чувство постоянной настороженности.

С Яном и Мари все происходило иначе.

Он научился понимать людей, не делать скоропалительных выводов из эмоций, направленных не на него лично. Например, осунувшееся, настороженное лицо Яна не соответствовало внутреннему миру Ковальского. Да, он мог прикрикнуть, даже отпустить нелестное замечание по поводу какой-нибудь явной оплошности Дрейка, но проходила минута, и колючий взгляд оттаивал, в нем вновь читалась усмешка, и, проходя мимо андроида, Ян запросто мог присесть на корточки или протянуть ладонь со словами:

– Ну что, Энтони, проехали? Извини, погорячился.

Они были честны друг перед другом, вот откуда в сознании Дрейка постепенно росло и крепло чувство уверенности.

Он понимал, что Ян и Мари – это еще не человечество, но они научили его главному: открытости, своим примером день ото дня убеждая, что жить без страха, без фальши и натянутости намного проще, и от этого становишься лишь сильнее…

Достаточно необычные мысли для андроида, но от них никуда не спрячешься, перед Энтони открывалась новая реальность, в которой, кроме пугающей враждебности тысяч разнообразнейших механоформ, существовали они – Мари и Ян, воспринимавшие его как равного, нуждавшиеся в помощи Дрейка так же, как и он нуждался в них.

…Вернувшись в водительский отсек с двумя кружками крепкого кофе, Энтони сел в свободное кресло, за вспомогательной навигационной панелью, и, взглянув на приборы, предложил:

– Ян, ты мог бы временно включить автопилот. Зона сканирования относительно спокойна.

– Да, пожалуй… – Ковальский сделал переключение на пульте управления вездеходом и потянулся, разминая затекшие мышцы. – Никогда не думал, что своими глазами увижу подобное, – произнес он, повернувшись вместе с креслом к откидному столику, куда Энтони поставил кофе.

– Ты о машинах?

– Да обо всем. – Ян взял кружку, сделал небольшой глоток и добавил: – Видели заросли четверть часа назад? Когда вездеход поднимался по оползню?

Мари кивнула. Зрелище действительно не для слабонервных. Густые сплетения металлизированных растений каким-то образом воспринимали продвигавшуюся мимо машину, они издавали явственный звук скребущегося металла, когда вдруг начинали поворачиваться, нацеливая в сторону вездехода имевшиеся на некоторых «ветвях» шишкообразные наросты. Не прошло и секунды, как несколько таких утолщений вдруг взорвались, выпустив в медленно передвигавшуюся машину струи серебристой взвеси.

– Колонии микромашин неопасны, – неожиданно заявил Дрейк. – Я постоянно сканирую заросли, изучая их структуру.

– И к каким выводам ты пришел?

– Они не паразиты, как предполагалось раньше. Структура отдельно взятой частицы достаточно проста, но, объединяясь в колонии, они могут образовывать разнообразные, сложные системы.

– Мне непонятно, почему они стремятся прижиться на живых существах или механизмах? – с нотками неприязни произнес Ян.

– Это их предназначение, – ответил ему Дрейк. – Микромашины созданы гениальным конструктором. В них заложена функция симбиоза. Они – идеальные защитные механизмы, одинаково подходящие как для биологических, так и для механических форм. Я не вполне разобрался в тонкостях их избирательности, то есть еще не понимаю, каким образом они отличают поврежденный механизм от полностью исправного или зону ранения от здорового участка кожи, к примеру.

– Симбиоз предполагает обоюдную выгоду, – заметила Мари. – Ну, я-то ее чувствую, – она выразительно согнула локоть, – а в чем их жизненный интерес? Или это все-таки запрограммированная функция?

– Не представляю себе столь гибкой программы, – ответил Дрейк. – Скорее в них заложен механизм выживания, который толкает микромашины на поиск источника энергии. Тепло твоего тела, Мари, является надежным бесперебойным источником питания. Так же, как энергетические цепи любого механизма. Как только я смогу выделить систему их «избирательности», позволяющую микромашинам правильно определять объект внедрения, анализировать поврежденную структуру и восстанавливать ее, становясь незаменимым компонентом организма или механоформы, то смогу обоснованно утверждать, что они не только безопасны, но и полезны в плане выживания.

– Ты прав, – согласился Ян. – Серебристую субстанцию сдуло с брони вездехода, небольшие пятна остались лишь там, где были выщербины.

– Думаю, единственное, чего следует опасаться, – это их бесконтрольного размножения, – продолжил свою мысль Дрейк. – Не зря автоматика медицинского модуля обработала искусственно воссозданный сустав Мари, констатировав, что «колония микромашин стабилизирована». Хотя… – он сделал неопределенный жест, – здесь еще непочатый край исследований…

Их разговор был прерван тревожным сигналом автопилота.

Ян залпом допил кофе, мигом обернувшись к приборной панели.

– Сегмент! – через некоторое время сообщил он. – Дрейк, посмотри, что у нас по карте? Мари, попробуй определить, читаются ли маркеры?

Действительно, впереди, прямо по курсу вездехода, возвышался покатый, похожий на огромную, наполовину погруженную в податливый туф дольку апельсина, автономный сегмент «Европы».

– Магнитные маркеры не читаются, – сообщила Мари.

– До зоны предполагаемого приземления модулей экипажа еще семьдесят километров, – произнес Дрейк. – Но мы уже в пределах вероятных погрешностей.

– Угу… – Ковальский сосредоточенно манипулировал системами локации. – А вот это уже интересно. Такого мы еще не встречали, верно?

На включившемся резервном экране появилось укрупненное, очищенное компьютером от помех изображение прилегающей местности.

Бесплодную вулканическую равнину, там, где скрывалась засыпанная постепенно спрессовавшимся пеплом воронка, выбитая при жесткой посадке модуля, покрывали многочисленные фрагменты различных машин.

Они явно осуществляли неоднократные попытки проникнуть внутрь, но их каждый раз останавливала автоматическая система охраны, контролировавшая определенный периметр. Большинство фрагментов сервомашин носили явные следы разрушений, нанесенных мощным оружием крупного калибра.

– Автономная система защиты… – Ян заставил вездеход сдать назад.

– Она не работает, – внезапно заявил Дрейк.

– С чего ты взял?

– Сканеры указывают на повреждение обшивки. Механизмам в конечном итоге удалось ее взломать. Судя по имеющимся схемам, они извлекли основную энергетическую установку.

– Герметичность нарушена?

– Нет. Сегмент имеет двойную обшивку, что тоже необычно. Силовой отсек отделен дополнительной плитой из экранирующего сплава.

– Как минимум хранилище генофонда, – предположила Мари. – Мы должны проникнуть внутрь.

– Согласен… – Ян с обычным для него скепсисом взглянул на экраны, а затем, расстегнув страховочные ремни, встал. – Дрейк, приведи всю автоматику в боевую готовность. Действуем, как обычно. Разделяться не будем. Системы вездехода ведут сканирование и обеспечивают огневое прикрытие в случае осложнений.

Снаружи их встретил горячий ветер.

Ноги по щиколотку тонули в прахе былых извержений. Скафандры, в которых приходилось передвигаться, имели повышенную прочность, что играло немаловажную роль, учитывая агрессивные условия внешней среды.

Как и полагал Дрейк, автоматическая система, некогда контролировавшая подступы к совершившему аварийную посадку сегменту «Европы», давно исчерпала свой ресурс и теперь бездействовала.

Они двигались друг за другом, стараясь ступать след в след. Впереди шел Дрейк, который был подвержен меньшему риску даже при внезапном повреждении обуви скафандра об изобилующие в слое пепла обломки. Он сознательно взял на себя роль ведущего и потому первым увидел приближающиеся точки.

– Внимание! Нас заметили! На сканерах неопознанные механоформы! – Энтони успел лишь сообщить об опасности, даже его реакции не хватило, чтобы уклониться от стремительно пикирующих механизмов, использующих для полета миниатюрные турбореактивные двигатели.

Они выглядели словно уменьшенные в десятки раз копии вооруженных флайботов.

Дрейк сделал все, что мог: он резко присел, открывая Мари и Яну сектор обстрела.

Вооружение вездехода оказалось бесполезным – машина не могла вести огонь в направлении людей, а летающие механоформы словно чувствовали это… либо отрабатывали уже апробированный на практике маневр – они неслись прямо на Дрейка, двигаясь всего в полутора метрах от земли, поднимая за собой вихрящиеся облака вулканической пыли…

Две короткие очереди разорвали мрачную тишину, пули пронеслись над головой Энтони, ударив в атакующие механизмы.

В следующий миг сканеры Дрейка зафиксировали, как среди разлетающихся во все стороны обломков сверкнул злой стробоскопический язычок статики, и удар электромагнитного импульса внезапно парализовал сервоприводы, оставив андроида стоять на коленях, словно изваяние.

Вокруг вихрилась поднятая падением уничтоженных механизмов пыль, но Дрейк уже не воспринимал реальность, его сканеры отключились, отказали не только сервосистемы, но и видеодатчики, обмен данными был полностью нарушен, работали только нейромодули – он продолжал мыслить в полном всепоглощающем мраке…

Ян и Мари, сбив передовые машины, не сговариваясь, рухнули на землю.

В следующий миг по выходящим из стремительного пике механоформам заработали орудия вездехода.

Над головой что-то взрывалось, разлетаясь горячей шрапнелью осколков, а они лишь вжимались в податливый грунт, понимая, что опасно даже приподнять голову…

Несколькими секундами позже все стихло.

Ян первым поднялся на ноги, помог встать Мари и, только осмотрев ее скафандр, сделал шаг к неподвижно застывшему Дрейку.

– Энтони!.. – Голос Мари прозвучал глухо и тревожно. Не обращая внимания на дымящиеся обломки механизмов, она вслед за Яном бросилась к неподвижной, коленопреклоненной фигуре.

– Спокойно… Повреждений скафандра нет. Похоже, его достали электромагнитным импульсом!..

– Что делать, Ян?

– Ищи вход в сегмент.

– Хорошо. Я поняла. – Мари обернулась, осматриваясь по сторонам, но новых противников не обнаружила – вокруг по-прежнему клубилась смешанная с дымом пыль, однако орудия вездехода смолкли, да и сканеры скафандра указывали, что бесноватая атака пяти механизмов оказалась для последних гибельной.

Ян обернулся, оценивая расстояние до вездехода.

Без усилителей мускулатуры ему не дотащить Дрейка.

Нет. Машину нельзя трогать с места, иначе, приблизившись к сегменту «Европы», вездеход заблокирует себе секторы обстрела. Неизвестно, с какой стороны клубящаяся мгла вытолкнет очередную опасность.

Положение еще не отчаянное, но неприятное. С Дрейка необходимо снять скафандр, чтобы добраться до миниатюрной панели, с которой можно произвести перезапуск системы. Сколько продержатся его нейромодули при остановившихся системах питания? Четыре минуты, если не изменяет память…

– Ян, есть вход! Я нашла его!

– Ключ подходит? Проверь механизм шлюза.

– Сейчас.

Это открытие принадлежало Дрейку. Еще год назад, исследуя очередной сегмент колониального транспорта, он обратил внимание на то, что каждый шлюз любого из аварийных модулей имеет не только электропривод, но и механическую систему отпирания с одинаковым гнездом для универсального ключа, при помощи которого разблокировался привод обыкновенного штурвала.

Теперь этот ключ, изготовленный Энтони, мог спасти ему жизнь.

– Есть. Я открыла! Механика работает. Внутренний люк заперт.

– Мари, возвращайся. Мне одному не дотащить Дрейка.

Она появилась из мглы спустя несколько секунд. К счастью, шлюз отделяемого модуля располагался неподалеку.

С трудом приподняв Энтони, они вдвоем потащили его к шлюзу.

Хорошо все то, что хорошо кончается.

Когда внешний люк встал на место, в шлюз начал автоматически нагнетаться воздух. Это означало, что внутренние системы модуля находятся в рабочем состоянии.

Ян, дождавшись, пока давление достигнет половины установленной нормы, начал расстегивать скафандр Дрейка.

Спустив рукав с плеча андроида, он рывком разорвал шов одежды, обнажая смонтированную в районе «ключицы» миниатюрную панель ручного ввода команд.

– Мари!

Она уже протянула руку, касаясь пальцем в толстой, неудобной гермоперчатке нужного сочетания сенсоров.

Внутренний люк с шипением уполз в сторону, открывая доступ к отсекам аварийного сегмента «Европы», но ни Мари, ни Ян даже не посмотрели в ту сторону – их взгляды были прикованы к индикаторам крохотной панели управления.

Шли томительные секунды ожидания.

Наконец один за другим вспыхнули три желтых точечных индикатора.

Система реактивировалась.

Желтый цвет означал начало процесса загрузки данных. Не факт, что она пройдет успешно, но первыми должны включиться системы питания нейромодулей.

– Заходим. Внутрь.

Они опять приподняли Энтони, переместив его в коридор, начинающийся сразу за люком, который, как только шлюзовая камера освободилась, автоматически встал на место.

Наконец на крохотной панели один из индикаторов сменил свой цвет на зеленый.

– Есть питание… – облегченно вздохнула Мари.

– Странный модуль… – Ян шел по коридору, сканируя расположенные за переборками помещения. Мари оставалась подле шлюза, ожидая, когда заработают сервоприводы Энтони.

– Что ты видишь?

– Похоже на склад. За переборками расположены емкости с химическими веществами.

– Досадно.

– Не знаю… В этом должен быть какой-то смысл. Иначе к чему транспортировать через бездну пространства химические элементы, которые вполне можно добыть на колонизируемом мире?

– Возможно, ты прав. – Мари на секунду умолкла и вдруг радостно сообщила: – Порядок! Энтони очнулся!

– Отлично. Я двигаюсь дальше по коридору. Ищу отсек управления. Как только сможете – присоединяйтесь.

Отсек управления откровенно удивил Ковальского.

Во-первых, его стены оказались неровными, они выступали внутрь поста непонятными полусферическими вздутиями. Во-вторых, тут, кроме автономной системы навигации, располагались мощные терминалы, соединенные в локальную сеть.

И, наконец, в-третьих, на панели управления, между сиротливыми сигналами резервного питания, был закреплен бросающийся в глаза блок памяти, соединенный со сложным устройством голографического воспроизведения.

Как будто его нарочно оставили на виду, – подумал Ян.

В коридоре за дверью раздались шаги, и в отсек управления вошли Мари с Дрейком.

– Ты как?

– В порядке… – Энтони слабо улыбнулся и тут же спросил: – Нашел что-нибудь?

– Сейчас посмотрим. – Ковальский многозначительно указал на терминалы и запоминающее устройство. – Похоже, все это специально оставили на видном месте.

Он протянул руку, коснувшись сенсора воспроизводящего устройства.

Аварийный свет в отсеке мигнул, и вдруг голографическая проекция заполнила собой весь объем помещения, полностью изменив его форму и содержание.

– Мой бог… – выдохнула Мари, – это же…

Сумасшествие.

Бред.

Третий год полета сквозь бездну…

Проснувшись, Андрей лежал, уставившись в низкий потолок тесной каюты, боясь пошевелиться, чтобы не разбудить Беат.

Вот и она вздрогнула во сне, застонала, потом вдруг затихла, но ее дыхание не стало ровным.

– Уже не спишь?

Вместо ответа она встала.

Два шага вдоль откидной койки, шелест отодвигаемой двери, и в смежном помещении, больше похожем на встроенный шкаф, раздался шум воды.

Они постепенно сходили с ума, переставали понимать друг друга…

Сон окончательно ушел. Посмотрев на монитор кибернетической системы, Андрей встал, машинально отметив, что проспал всего пару часов.

Болела голова.

Помещение казалось душным, хотя это являлось иллюзией – регенератор исправно шелестел, подавая в тесную каюту свежий воздух.

Он заказал бытавтомату кофе, натянул одежду и сел за терминал, привычно положив пальцы на раскладку сенсорной клавиатуры.

За тонкой перегородкой тихо шелестела вода.

Пальцы сами пробежали по сенсорам, и вслед за этим движением на экране появилась строка текста.

Диктовать не хотелось, он размышлял, делился сокровенным с незримым собеседником.

Выстрел грянул оглушительно, неожиданно.

Дибров даже не вздрогнул, лишь повернул голову. Так и есть: интерком включен на прием громкой связи.

– Что там? – раздался из душевой голос Беат.

Андрей заставил камеру повернуться, но участок коридора, откуда транслировался звук выстрела, уже опустел. Лишь на полу валялась гильза, к которой подползал робот-уборщик.

– Наверное, Онжилай развлекается. Вряд ли это прорыв. Сейчас схожу, посмотрю.

Кольцевой коридор жилой палубы «Европы» проходил по наибольшему диаметру вращающейся части корабля. Искусственная сила гравитации здесь равнялась восьми десятым земного эталона.

Дибров передвигался бесшумно, осторожно – сказывалась практика, полученная во время службы в ВКС России, – пока не услышал голоса:

– …Я хочу знать, куда мы летим. Ты врубаешься? Всего лишь назови место назначения и имя того урода, кто заказал для меня билет!..

Андрей выглянул из-за выступа переборки.

Дела обстояли скверно. Он увидел двух андроидов, занявших выгодные позиции напротив шлюза.

На полу в луже крови лежало тело Толмачева – бывшего главного инженера марсианского проекта корпорации «Фон Браун».

Он уже не дышал, даже не вздрагивал в конвульсиях.

Из-за приоткрытого внутреннего люка шлюзовой камеры раздался голос Онжилая:

– Я скажу, куда ты летишь. – Вслед словам раздался звук автоматически вставшего на боевой взвод затвора. По характерному шелесту Андрей определил – полуавтоматический «гервет». Оружие, разработанное концерном «Новая Азия» специально для применения в условиях Марса. – Ты направляешься в ад.

– Почему ты так отвечаешь?

– Потому что при жизни ты, видимо, не был нормальным человеком, а поселившись в модулях дройда, вообще спятил. Сочувствую, но ничем не могу помочь. Ты убил члена экипажа.

– Он не хотел мне отвечать. Только мычал что-то.

Дибров представил, как губы Онжилая исказила усмешка. Да, Толмачев не отличался храбростью. Еще на одного человека меньше. Теперь нас осталось лишь пятеро…

Пока шел этот непонятный непосвященному диалог, второй андроид, вооруженный «Абаканом», медленно смещался вдоль закругления коридора.

Еще пара мелких осторожных шагов, и он сможет выпустить очередь в зазор между переборкой и неплотно закрывшимся люком.

Андрей поднял «АПС».

Слова вообще являлись лишними, неуместными. Онжилай разговаривал с дройдом лишь ради того, чтобы пощекотать собственные нервы.

В следующий миг из шлюза ударила короткая очередь.

Пробиравшийся вдоль переборки механизм повалился вбок. Онжилай никогда не промахивался. Дибров был уверен: ядро машины превратилось в хрусткое крошево микросхем, застрявших в сером веществе нейромодулей.

Он плавно надавил на сенсор, и «АПС» в руках дважды вздрогнул, вогнав две пули в корпус человекоподобной машины.

– Кто там еще?

– Это я, Анжи.

– Дибров? – В проеме люка показался Онжилай. Ствол «гервета» недоверчиво смотрел на Андрея своим пустым зрачком.

– Вышел прогуляться?

– Да, не уснуть. Жаль Толмачева.

Онжилай склонился над телом, но тут же выпрямился. И так все ясно.

– Как эти двое прорвались? Мы ведь заварили все проходы?

– Значит, не все. Ну ничего. – Онжилай сплюнул на пол. – Система наблюдения покажет точку прорыва.

Несколькими минутами позже два сервомеханизма унесли труп Анатолия и убрали останки своих собратьев.

– Не долетим… – внезапно произнес Онжилай, глядя на обзорный экран, в бездну окружающего корабль пространства. – Глупая была затея с «Европой». Уж лучше бы сдохнуть там, на Марсе…

Странно было слышать такие слова из уст никогда не унывающего, вечно ироничного Анжи. Вряд ли бывшего наемного убийцу, работавшего на корпорацию «Фон Браун», так сильно взволновала смерть Толмачева. Анатолия он откровенно презирал за трусость и не пытался скрыть этого.

– Мы должны долететь.

– Свихнемся. Еще как минимум пять лет. Я не выдержу.

– Френк уже практически решил техническую сторону проблемы, – успокоил его Дибров. – Ты же знаешь, скоро это закончится.

– Ты о дройдах?

– Нет. О нас.

Вернувшись в каюту, Андрей не застал там Беат.

Наверное, пошла к отцу. Френк работал над проектом в одиночку, никто из остальных членов экипажа не обладал достаточным уровнем знаний, чтобы помочь ему в создании установки, копирующей древнюю систему расы селенитов.

Дибров сел в кресло, пробежал глазами по строкам, затем взглянул на обзорный экран, где расплескалась звездная бездна, и стер часть предложения.

Неправильно.

Андрей закрыл глаза, чтобы не видеть низкого, давящего потолка каюты.

Переключившись на канал мысленного обмена данными с системой, он просто вспоминал события, выстраивая их не столько в хронологическом, сколько в логическом порядке.

Без мистики, потусторонних сил или чудес. Обыкновенная (с формальной точки зрения) цепочка логических связей, не нарушая ни одного из законов физики, протянулась из прошлого в настоящее, через миллионы лет…

Раньше, по орбите вокруг Солнца, там, где в современности находится пояс астероидов, обращалась еще одна планета. Существа, населявшие ее, звали себя селенитами.

Они были очень похожи на людей, но к моменту великой трагедии сумели продвинуться много дальше по пути технического прогресса.

Осознавая свое одиночество во Вселенной, они двигались двумя путями, разделившими в конечном итоге цивилизацию на два противоборствующих лагеря.

Одни упорно претворяли в жизнь проекты, связанные с киборгизацией организма, продления жизни за счет замены биологических органов на более надежные, если не вечные, то легко заменяемые компоненты.

Они называли себя энзиклонами.

Иная часть цивилизации селенитов, не приемлющая путей киборгизации, разработала систему научных взглядов и подходов, основанных на глубоком знании сущности процессов мышления.

Пока энзиклоны совершенствовали свои тела, незаметно, шаг за шагом утрачивая присущие живому существу органы чувств, необратимо меняя свое мировоззрение, эргвинисты (так называли себя последователи теории Эргвина) готовили научно-техническую базу для грандиозного проекта колонизации первобытной Земли, а затем и иных звездных систем.

Андрей подумал: никто, кроме самого Эргвина, чьи записи удалось расшифровать, не сумеет пояснить истоки событий.

«Суть величайшего открытия состоит в том, что органика зародилась не на конкретной планете, в среде горячих первобытных океанов, как это предполагалось ранее многими поколениями ученых, а в космосе.

Виновник случайного синтеза примитивных органических молекул – Солнце. Светило нашей системы относится к третьему поколению звезд, то есть оно так же, как все обращающиеся вокруг него планеты, сформировалось из среды газопылевого облака, которое уже было насыщено всеми видами химических элементов. Именно поэтому мы имеем доступ к месторождениям полезных ископаемых, железных руд и т. д.

Первобытные облака, в которых зарождалось первое поколение звезд, состояли из водорода и гелия, иных элементов в природе еще не существовало – им только предстояло появиться в результате реакций термоядерного синтеза, происходящих в недрах раскаленных светил. Звезды рождались и умирали, некоторые из них вспыхивали, сбрасывая с себя расширяющиеся газовые оболочки, которые мы называем планетарными туманностями. Такие туманности, расширяясь в пространстве, несли в себе запас синтезированных звездой химических элементов, они смешивались с облаками межзвездного газа, насыщая их многообразием молекул.

Из такого насыщенного элементами облака сформировалось наше Солнце и все планеты системы.

Известно, что синтез наиболее тяжелых элементов периодической таблицы происходит не в самой звезде, а в окружающем ее пространстве при катастрофических вспышках, когда излучаемой звездой энергии становится достаточно для синтеза ядер тяжелых элементов.

В одной из таких вспышек, когда наше молодое Солнце в очередной раз взъярилось, выбрасывая на миллионы километров вокруг себя обжигающие щупальца плазменных протуберанцев, в пространстве, помимо образования некоторых радиоактивных веществ, зародилась жизнь. Произошел случайный синтез примитивной органики, а солнечный ветер разнес эти споры по всей системе, до самых ее границ… Но только две планеты на поверку оказались готовы принять и приютить примитивные органические соединения, дать им возможность проявить себя.

Одну планету мы называем Земля, вторую – Селен.

Размышления, приведенные выше, ставят перед нами закономерный вопрос: если жизнь уникальна и не распространена повсеместно по миллиардам миров миллионов галактик, то как ее сохранить и преумножить?

Здесь вступают в игру два фактора. Оба они неблагоприятны. Первый заключен в конечности скорости света, что катастрофически снижает возможности экспансии в глубины Вселенной, а второй – в относительной непродолжительности человеческой жизни по сравнению с масштабами тех расстояний, которые требуется преодолевать для успешного освоения нового пространства, осеменения его спорами жизни.

Преодолеть световой барьер – идея заманчивая, но, на мой взгляд, неосуществимая, по крайней мере, при сегодняшнем уровне знаний и связанных с ним технологий. Другое дело – человеческое сознание, душа.

Мы существуем, пока мы мыслим. Все, что отличает разумное существо от животного, заключено в самосознании. Вот если бы удалось зафиксировать это неуловимое на первый взгляд понятие „личность“ на универсальном носителе…

Но разве нам нужна законсервированная, статичная душа? Конечно же, нет. Человек должен жить, смеяться и плакать, любить и ненавидеть, радоваться и горевать, иначе все усилия теряют смысл, и мы возвращаемся к идее мертвой Вселенной, в которой станут обитать какие-то абстрактные, равнодушные ко всему, лишенные эмоций сущности.

Размышляя над этим, сравнивая два препятствия для сохранения и преумножения жизни: скорость света и краткость нашего бытия на фоне бесконечности пространства, я пришел к выводу, что скорее преодолимо последнее.

Давайте обратим внимание на реальные достижения цивилизации. Мы осваиваем пространство родной Солнечной системы, но современные космические полеты нельзя назвать даже первым шагом к освоению Вселенной. С точки зрения межзвездных расстояний мы по-прежнему топчемся на месте.

Иное дело информационные технологии. Здесь прослеживается очевидный прогресс. Развитие искусственных носителей информации и устройств ее обработки в тысячи раз опережает наши реальные успехи в освоении космоса. Вычислительные машины, созданные в последнее время, построены на основе архитектуры, копирующей строение живого мозга, а их быстродействие уже перевалило за один миллиард операций в секунду.

Однако здесь существует ловушка, в которую уже попала часть нашей цивилизации, называющая себя энзиклонами. Мало построить машину, которая бы мыслила со скоростью живого мозга, мало дать ей соответствующий объем памяти. Нельзя забывать, что основу понятия „душа“ составляют эмоции, а ими во всех случаях управляют биохимические реакции, свойственные только живым организмам, но никак не машине.

То есть носителем души и разума может стать исключительно живое существо. Тот вид интеллекта, который возникает на основе электронных, оптических или нейроподобных систем, уже не будет адекватен биологическому рассудку, который суть – первоисточник, идеальный образец…

…Мы (эргвинисты, – мысленно добавил Дибров) рассмотрели несколько проблем, связанных с теорией бессмертия личности и глобального распространения жизни, и пришли к следующим выводам.

Путешествия в пространстве станут вторичным способом преумножения жизни. Межзвездные расстояния реально преодолеть лишь в том случае, когда будет решен вопрос записи и последующей инсталляции человеческой сущности.

Мы можем сканировать мозг. Нам, при определенных условиях, доступен весь объем осознанной памяти. Допустим, мы записали эту информацию, считанную с живого мозга, на более прочный и долговечный носитель. Получается, что мы зафиксировали личность живого существа на определенный момент времени. Но как быть дальше?

Дальше следует создать такой носитель, который был бы восприимчив к определенному воздействию. Нужно создать собственную копию, внеся необходимые генетические изменения в структуру головного мозга. Только такой подход к дальнейшему развитию цивилизации может полностью удовлетворить выдвинутым требованиям. Видоизмененный селенит призван стать не биологической машиной, как утверждают наши оппоненты, а следующей ступенью эволюции, но шаг на эту ступень должен произойти не под воздействием случайных мутагенных факторов, а вполне сознательно.

Первые опыты мы собираемся провести на Земле, где уже существует жизнь.

Жизнь, схожая с биосферой Селена, но все же имеющая ряд отличий, затрудняющих прямую колонизацию этого уникального мира.

Да и вправе ли мы видоизменять „под себя“ уже сформировавшуюся природу, породившую первобытные формы разума?

Нет.

Мы колонизируем Землю, но не на физическом, а на ментальном уровне…»

Андрей открыл глаза.

Некоторое время он смотрел на ровные строки текста.

Мысли текли плавно. События недавнего прошлого уже не вызывали острых, мучительных приступов раздвоения личности.

Эргвинисты успели воплотить лишь часть своего грандиозного замысла – они внесли незначительные дополнения в геном избранной группы первобытных людей, чьи дети получили новый (отсутствующий у селенитов) раздел коры головного мозга. Затем они создали на основе магнитного поля Земли виртуальную оболочку, машину, которая автоматически записывала данные личности в момент смерти разумного существа, а после осуществляла запись полученной матрицы в разум младенца, принадлежащего уже к сообществу первобытных людей, населявших Землю. Так, по замыслу эргвинистов, должна была осуществляться колонизация третьей планеты Солнечной системы без нанесения ущерба ее экологии.

Система была спроектирована на Селене, незадолго до начала войны между эргвинистами и энзиклонами. По сути, она являлась первым экспериментальным шагом к освоению иных звездных систем и одновременно – компромиссом между идеей немедленной колонизации Земли и постулатом о невмешательстве в ее биосферу. Программная структура виртуальной оболочки, базировавшаяся на силовых линиях геомагнитного поля планеты, не имела изнашиваемых компонентов и являлась фактически неразрушимой до тех пор, пока земная кора и ядро планеты хранят свою целостность.

Однако эргвинистам не удалось добиться немедленного успеха. Этому помешала война, которую начали энзиклоны, и проблема, возникшая у нового поколения людей на Земле.

Дибров понимал, генетические изменения, совершенствующие небольшой участок нейронных тканей первобытного человека, по сути, являлись локальным, незначительным вмешательством, неспособным изменить ход эволюционного развития Homo Sapiens как самостоятельно сформировавшегося биологического вида.

Люди изначально походили на селенитов, обладали аналогичным метаболизмом, а все усовершенствования были проведены на микроскопическом уровне, формируя крохотный дополнительный участок серого вещества, который являлся не более чем биологическим приемопередающим устройством электромагнитных импульсов. По замыслу, в момент смерти разумного существа (будь то селенит или человек) специализированное скопление нейронов транслировало матрицу личности на приемник виртуальной геомагнитной оболочки Земли, а в момент рождения ребенка происходил обратный процесс.

Однако первые «реинкарнации» обнаружили внезапный сбой. С точки зрения разработчиков, было логично, что новорожденное существо не может обладать памятью взрослой личности, поэтому была введена задержка включения долгосрочной памяти. Она характеризовалась величиной, равной десяти оборотам Земли вокруг Солнца. За это время новорожденное существо должно сформироваться и окрепнуть, чтобы быть готовым к принятию хранящейся в нем памяти о своем прошлом, но тут в процесс вмешались особенности земной эволюции. В результате острой борьбы за выживание первобытные люди взрослели намного быстрее селенитов и в десять-двенадцать лет уже были готовы к продолжению рода, то есть вполне осознавали самих себя. Это блокировало реинкарнированную сущность, оставляя ее на вечном хранении в подсознании. Такое положение могло сохраняться на протяжении тысяч и миллионов лет, пока земная цивилизация не пройдет определенные этапы развития, не увеличится срок жизни человека, а разум людей не обретет амбиций к самопознанию, которые смогут разблокировать память о статично хранящемся «опыте» прошлых жизней…

Мысли Андрея плавно перешли к недавним событиям.

Он вспомнил свою «прошлую жизнь» во время искусственного сна в период многомесячного перелета между Землей и Марсом.

Дибров думал, что сошел с ума.

Он бы действительно спятил, если бы не нашел подтверждения своим видениям.

Как капитан космического корабля, курсирующего между Землей и колонией Марса, он имел необходимые интеллектуальные и технические возможности, чтобы проверить информацию, показавшуюся поначалу сущим бредом.

На поверку оказалось, что это не так.

Очнувшаяся личность существа по имени Кайл помнила свою жизнь на Новом Селене – небольшой планете, постепенно теряющей атмосферу.

По первым впечатлениям Диброва, этой планетой могла быть только… Луна.

Абсурд?

Вовсе нет, если поверить воспоминаниям Кайла и допустить, что Луна и Марс являлись когда-то спутниками планеты Селен и располагались дальше от Солнца, где вполне могли иметь атмосферу.

Он провел собственное исследование и убедился – это действительно так.

Пояс астероидов, при тщательном изучении, оказался обломками крупной планеты, а Луна и Марс, прежде являвшиеся ее спутниками, в результате катастрофических событий многомиллионной давности действительно могли занять новые орбиты – Марс превратился в самостоятельное небесное тело, а Новый Селен вышел к Земле.

Библейский потоп являлся не чем иным, как следствием захвата гравитационным полем Земли своего спутника…

Андрей помнил собственное потрясение, когда математические расчеты, сравнительный анализ химического состава пояса астероидов, Луны и Марса, вдруг начал выстраиваться в понятную систему, подтверждающую воспоминания иной личности, внезапно очнувшейся от сверхглубокого сна…

Затем грянули события на Марсе – завезенный с Луны реголит стал причиной распространения серебристой пыли, которая при исследовании оказалась колониями наномашин иной, неизвестной человечеству расы.

Сумма технологий двух цивилизаций внезапно образовала роковой синтез.

Никто не подозревал, что древняя виртуальная машина, созданная селенитами на базе геомагнитного поля Земли, по-прежнему успешно работает. Она исправно транслировала матрицы сознания умиравших людей на любые доступные носители.

На Марсе концерн «Новая Азия» начал серийный выпуск андроидов, оснащенных нейромодулями.

На перенаселенной Земле неуклонно росла смертность среди социально неблагополучных, малообеспеченных слоев населения…

В этих условиях древняя система, которая уже едва справлялась с потоками входящих данных, вполне естественно восприняла андроидов с интегрированными нервными тканями за «новорожденных существ».

Расстояние между Землей и Марсом не являлось препятствием для направленной передачи данных, и едва сошедшие с конвейера человекоподобные машины вдруг начали принимать в свои нейромодули фрагменты матриц сознания умерших людей.

Почему фрагменты?

Ответ прост: объем клонированных нервных тканей не мог принять всю матрицу целиком, поэтому человекоподобные машины, как правило, получали ограниченный объем данных, связанный с последними часами или днями жизни человека.

Нетрудно предугадать, что девяносто процентов таких воспоминаний носили негативный, травматический характер.

Машины стали сбоить – целые партии андроидов вдруг без видимой причины начинали вести себя совершенно неадекватным для бытовой машины образом.

Проблемы еще больше усугубились с появлением серебристой пыли.

Человечество стремительно вторгалось в область неизведанного, а внезапные катастрофические события воспринимались как беда, с которой необходимо бороться.

Руководство корпорации «Фон Браун», терпящей колоссальные убытки из-за массового сбоя андроидов и выхода из строя техники, пораженной спорами микромашин, решило принять радикальные меры, вычистить непонятную заразу ядерным взрывом, имитировав катастрофу на атомной энергостанции.

Однако, прежде чем пойти на этот шаг, часть инфицированной техники и сбойных человекоподобных машин была тайно доставлена на борт законсервированного колониального транспорта «Европа».

Трудно предсказать, к каким последствиям могли привести перспективные исследования технологий расы селенитов.

Лишь несколько человек, чья наследственная память была разбужена во время долгого перелета между Землей и Марсом, осознавали, чем могут обернуться для остального человечества тайные исследования древних технологий.

Безвредные микромашины, разработанные селенитами в качестве универсальных симбионтов, способных поддерживать организм человека, попавшего в экстремальные условия окружающей среды, или реставрировать поврежденную технику в обмен на поставляемую им энергию (тепло человеческого тела либо часть энергоресурса машины) могли быть использованы далеко не в мирных целях, а сведения о возможности вечной жизни, путем контроля над виртуальной машиной селенитов и присвоения исключительного права на распределение реинкарнаций, грозили обернуться катастрофическими последствиями для всего человечества.

Андрей не чувствовал себя героем.

Они оказались в безвыходном положении – узнай сотрудники корпорации об их внезапно проснувшемся знании, и жизнь будет сломана.

Хуже того – пять личностей, вспомнивших не только свое прошлое существование на Новом Селене, но и узнавших друг друга, оказались в зоне ядерной «зачистки».

Их личный счет к «Фон Брауну» рос с каждым прожитым часом. У каждого имелись свои мотивы, но итог оказался един: не желая погибнуть или стать «материалом для исследований», они решились на отчаянный шаг – проникнуть на борт «Европы» и угнать корабль вместе со всеми образцами сбойных андроидов и «инфицированной» микромашинами техники.

Только так они могли избежать преследования по факту своего необъяснимого выхода из зоны ядерного взрыва и хотя бы на время отсрочить роковые для цивилизации открытия.

Андрей услышал в коридоре шаги Беат. Женщины, которую он полюбил на Новом Селене и вновь обрел во время страшных событий на Марсе.

Дверь каюты открылась.

Она улыбалась впервые за последние месяцы.

– Андрей, пойдем, похоже, Френку удалось смоделировать систему записи личности!

У Диброва сбилось дыхание.

Неужели они смогут обмануть время, уйти от невыносимого существования в крошечных отсеках космического корабля и очнуться от небытия в новом, уже подготовленном для жизни мире?!

– Иду, родная.

Он задержался лишь на минуту, чтобы добавить последнюю фразу:

«Конец записи».

Они возвращались.

Емкости с химическими веществами опустели еще неделю назад, но только сейчас на пяти из восьми полусферических выступов камер биологической реконструкции зажглись сигналы индикации, предупреждающие об успешном окончании процесса.

Мари, Ян и Энтони в молчаливом напряжении ожидали, когда откроются уникальные в своем роде устройства, где по образцам ДНК реконструировались тела членов экипажа «Европы», а затем с носителей кибернетических систем происходила трансляция личностей.

Они лишь могли предполагать, кого встретят спустя пару минут.

Было страшно.

По-настоящему страшно – ведь самый незначительный сбой в процессе мог привести к фатальным последствиям.

Не хотелось даже думать об этом, иначе следовало предположить, что за медленно поднимающимися крышками они увидят вовсе не тех, кого так долго искали, не теряя надежды на протяжении двух с половиной лет.

Они нашли их почти в самом пекле вулканической преисподней, среди видоизменившихся, не помнящих своего истинного предназначения анклавов одичавших машин.

Теперь уже не минуты, а секунды решали все.

Крышки камер биологической реконструкции встали в верхнее положение, отчетливо щелкнув фиксаторами.

Тихо, едва слышно заныли сервомоторы, подавая из недр сложнейших устройств жесткие пластиковые ложа, на которых лежали тела четырех мужчин и одной женщины.

Долго, невыносимо долго текли секунды.

Взгляды скользили по нагим телам, узнавая знакомые по записям черты.

Беат…

Андрей Дибров.

Антон Столетов.

Онжилай… – загадочная личность, человек со множеством имен, тщательно скрывавший свое прошлое.

Френк Лаумер…

Глухие удары пульса в висках.

Режущий ультрафиолет, наполняющий отсек специфическим запахом.

Тишина, такая хрупкая, звонкая…

Веки Андрея Диброва внезапно затрепетали.

Первый судорожный вдох.

Движение.

Он открыл глаза.

…Перед ним стояли два человека и андроид.

Сознание еще не прояснилось, тело сковывала неодолимая слабость, но мысли – тысячи мыслей уже ворвались в рассудок, и как единственный, желанный ответ на них вдруг прозвучал хрипловатый, надсаженный от волнения голос шагнувшего вперед мужчины.

Он присел подле жесткого ложа и, не отпуская взгляд Андрея, сказал всего два слова:

– Вы вернулись.