3

На четвертые сутки пути город показался вдали серой конической глыбой с усеченной вершиной.

Остин изрядно устал от долгого пешего перехода по опаленной зноем, почти безжизненной равнине. Из-за жары тут выгорели леса, обугленное пространство простиралось уродливыми проплешинами, пепел поднимался облачками при каждом шаге, становилось трудно дышать.

Остин стоически переносил неудобства. Жаловаться он не привык, к жизни относился философски, эмоции по мелочам не разменивал, внутренних споров с собой не вел. Двигался машинально, как заведенный, но внешнее впечатление ледяного спокойствия, исходящее от упрямо приближающейся к городу фигуры одиноко путника обманчиво: он фиксировал взглядом каждую мелочь, запоминая все увиденное, чтобы поздно ночью, остановившись на краткий отдых, проанализировать дневные события.

Останавливаясь на отдых, он довольствовался малым: съедал плитку пищевого концентрата, бережливо запивая ее несколькими глотками воды, и затем долго сидел, давая отдых натруженным мышцам, глядя на яркие россыпи звезд, что царили в бездонно-черном небе, размышлял над увиденным за день, приходя к неутешительным выводам. Чем ближе к городу, тем жестче, явственнее становились губительные признаки долгой засухи: потрескавшаяся, иссушенная земля, обугленные стволы деревьев, витающий в воздухе пепел, – все свидетельствовало о катастрофических последствиях сбоя в работе атмосферного процессора, управлявшего микроклиматом терраформированных территорий.

Остин старался не поддаваться гнетущим впечатлениям.

Конечно, нужно было обеспокоиться раньше и последствия засухи были бы менее тяжелыми, но, – он утешал себя в мыслях, – люди из города не появлялись на краю преобразованных к Земному эталону пространств, значит, в мегаполисе еще с грехом пополам поддерживались нормальные циклы жизнеобеспечения.

Чем ближе он подходил к городу, тем сильнее становился зной, но к вечеру четвертого дня пути жара внезапно отпустила, будто он пересек незримую границу климатических зон.

В сгущающихся сумерках Остин все чаще замечал желтовато-зеленые пятна на фоне серых утилитарных построек цоколя. Вид пожухлой зелени приободрил его, идти стало если не легче, то спокойнее, не смотря на возрастающую опасность, угрожавшую ему со стороны обитателей мегаполиса.

Кирилл не зря предупреждал его: в наступившей к вечеру относительной прохладе Остин сумел задействовать «внутреннее зрение». Серая громада наклонных стен цокольного этажа еще дышала жаром, но на фоне засветки от нагретого за день бетона он различил размытые контуры человеческих фигур, расположившихся среди окраинных зданий.

Дополнительное энергосканирование указывало на наличие у них оружия, – теплились засечки энергосистем, не предвещая ничего хорошего усталому, пропыленному путнику. Городские жители действительно организовали охрану подступов, кроме стационарных постов в зданиях, он, по мере приближения к серой громаде, начал различать и патрули, неторопливо шагающие по изломанным ущельям улиц.

Пробраться мимо них не так уж и сложно. Остин наблюдал образец небрежно организованного периметра, в котором сканирование определяло многочисленные бреши и мертвые зоны, через которые нетрудно проникнуть в город, но он четко понял: малейшая оплошность с его стороны приведет к роковым последствиям.

Остина мучили вопросы и сомнения. Чем ближе к городу, тем явственнее, четче становилось ощущение, что он уже бывал тут и не раз. Глубины подсознания таили некий страшный невостребованный опыт, объяснения которому не находил разум. Он совершал машинальные действия, попутно анализируя их, приходя к неизбежному и очевидному выводу, что в прошлом, память о котором исчезла, растворилась, он знал, что такое настоящая боль, смутные, отрывочные видения, что иногда приходили к нему во сне, сейчас трансформировались, в нем как будто сжималась пружина; с одной стороны он вдруг холодно, профессионально начал готовиться к вероятной схватке, с другой – изнывал от недопонимания собственных порывов.

Как хорошо и просто вдали от города, там, где прошлое глохло в ежедневных заботах, а наиболее сильные чувства выражались в ощущениях тепла, любви к хрупкому, чуткому, благодарному и живому миру окружающей природы.

Лишь изредка ему становилось не по себе, воспоминания, размытые и нечеткие приносили внезапную тревогу, требующую ответа в действии.

Он отвечал им. Ремонтировал оружие, по какой-то причине оказавшее у него дома, затем, когда приступы тревоги проходили, корил себя за излишнюю агрессивность и подозрительность, ведь люди, которых он инстинктивно опасался, ни разу не приходили к границе терраформированных земель.

Прошлое. Оно постоянно стучалось в рассудок, не раскрывая сути когда-то произошедших событий, но заставляя быть настороже, искать компромисс между необходимостью защищать себя, и внутренним отторжением, неприятием насилия.

Остину казалось, что он нашел компромисс, переделав оружие под стрельбу специальными патронами, которые изготовил кустарным способом, но нет, оказывается заноза, сидящая в подсознании, остра, она причиняет настоящую боль, стоит только приблизиться к серой громаде мегаполиса, дать подпитку своим эмоциям…

Вечерний ветерок тоскливо шептал: если человек берет в руки оружие – оно обязательно выстрелит, рано или поздно. Патрули и посты на окраинах – тому подтверждение. Никто не виновен в наступлении жары, засухи, но почему-то резкое ухудшение климатических условий вызывает у людей тягу к агрессии, дает повод взять в руки оружие и напряженно ожидать нападения…

Почему?

Зачем мир вдруг начинает усложняться, плодя проблемы, там, где все неприятности можно разрешить при помощи здравого смысла и толики знаний?

Ответа на мучительные вопросы Остин не находил. Все очевиднее становилась необходимость получить информацию, не лезть сразу в недра городских уровней, а отыскать таинственного «доктора», о котором упомянул Кирилл…

Главное не совершить роковой ошибки, не спровоцировать конфликт…

Остин сумел пройти через периметр охраны, словно бесплотная тень.

Только удалившись на километр от внешней границы цоколя, он почувствовал себя в относительной безопасности, снова прислушался к чувствам.

Ночью все воспринимается иначе.

Постепенно, нехотя отпускает дневная жара, зной медленно истекает от бетона, асфальта, но с наступлением сумерек душный воздух становиться чуть свежее, к нему примешиваются сначала робкие, едва ощутимые, а затем все более густые, настойчивые запахи жизни: пахнет листвой, цветами, меняются не только краски и запахи, но и звуки, – местность, казавшаяся издалека выжженной, как будто пробуждается, и вот со стороны редких групп деревьев в ночной тиши начинается изливаться настоящее пение птиц, – не едва слышный щебет, а яркие заливистые трели, такие чистые прекрасные, порожденные самой природой, что перед их звучанием бледнеют, кажутся натянутыми, фальшивыми и неуместным ритмичные порождения модного андеграунда каменных джунглей.

Даже деревья в ночи выглядят иначе. Если днем на многие из них невозможно смотреть без чувства сожаления, – взгляд подмечает асимметрию крон, целые ветви, лишенные листвы, то сумеречная прохлада скрывает большинство изъянов, они будто сливаются с тьмой, а свет редких фонарей высвечивает лишь листву, среди которой скрывается невзрачная на вид птаха – источник чистых, словно перезвон горного ручья трелей.

Но чем глубже в город, тем разительнее перемены восприятия.

В облегчение ночной прохлады, очарование таинственного мира, столь непохожего на дневную выжженную пустыню, понемногу, чужеродно и басовито вторгается шум проезжающих машин, нарушая гармонию птичьего пения вдруг громко, с сиплым придыхом ненависти ко всему окружающему начинает взахлеб лаять посаженная на цепь собака, а по медленно остывающему асфальту волочатся шаркающие шаги, в ритмике которых сквозит пустое движение, без понимания внезапного очарования окружающего мира, стремящего жить и быть прекрасным даже здесь среди лабиринтов заполненных смогом улиц…

…Остин постепенно пришел к убеждению, что никогда не любил город – ни в этой жизни, ни в прошлой, от которой остались лишь мутные осколки памяти.

Здесь не смешивается, но вступает в неравную борьбу многоликое, часто лживое или неверно истолкованное понятие «цивилизованности» и дух самой природы, насильно привнесенный сюда людьми, насаженный там, где место бездушному камню.

Хотя и он не прав в осуждающих мыслях. Жалко конечно чахлые деревья, страшно от глубокого помрачения хриплого лая цепной дворняги, смешанного с гулом проезжающих неподалеку машин, но без трели ночной птахи, без прохладного аромата листвы, измученной за день, но нашедшей силы подарить остатки своей свежести воздуху мегаполиса, город бы окончательно умер…

Здесь тоже давно не было дождя.

К полуночи Остин отыскал нужный квартал, следуя начерченной Кириллом схеме.

Вокруг понемногу закипала жизнь ночного города и любое предприятие, связанное с пешим перемещением по улицам мегаполиса, приобретало особенный риск: к прохожему, одетому в старые, потрепанные вещи, с одинаковой долей вероятности проявят интерес, как блюстители порядка, так и банды асоциальных уличных сообществ.

Он передвигался осторожно, избегая ярко освещенных мест, стараясь находиться в глубокой тени зданий или следовать маршрутами не восстановленных кварталов.

Свернув в узкое ущелье улицы, он ради безопасности устроил свой наблюдательный пункт в одном из старых заброшенных, нежилых зданий.

Устроившись у окна, Остин, наконец, расслабился, несколько минут сидел, восстанавливая силы, а затем осторожно выглянул, приступая к подробному осмотру интересующего его объекта городской инфраструктуры.

Буквы рекламного щита, украшавшего фасад здания, гласили:

«Частная клиника Генри Олдмена».

Некоторое время Остин наблюдал за входом в клинику: за четверть часа к крыльцу дважды подкатывали машины службы спасения, в возникающей суматохе бело-синие проблесковые маячки бросали длинные тревожные тени, мятущиеся по стенам, затем все стихало, успокаивалось до появления очередной «неотложки». Здание клиники светилось квадратами окон, некоторые высеивали на улицу бледно-желтый, приглушенный шторами свет, иные пронзительно сияли ультрафиолетом дезинфицирующих ламп, третьи беспокойно вспыхивали и гасли.

Жизнь в клинике не останавливалась с приходом ночи.

Чтобы пробраться внутрь Остину предстояло преодолеть множество преград: наблюдая за высокими прозрачными дверями входа, он отметил, что в холле клиники постоянно дежурят двое охранников, но с расстояния в пятьдесят метров он не сумел с точностью определить, люди ли они?

Нет, путь через холл слишком рискован. Он и так подвергал себя дополнительной опасности, решив побывать тут. Причины, заставившие Остина совершить ночную прогулку по городу, не имели ничего общего с основной целью его похода, но казались не менее важными, чем вопрос перезапуска автоматики атмосферного процессора.

Взгляд скользнул выше по скупо освещенной стене здания, тут же отметив выступ на уровне третьего этажа, протянувшийся через весь фасад.

Как будто архитектор проложил узкую, но надежную тропинку, ведущую по краю пропасти от соседнего полуразрушенного здания к группе неярко освещенных окон, где на фоне приглушенного света периодически возникали угловатые гротескные тени. Оценив удобство обнаруженного пути, Остин, мысленно прикинув свои способности, решил, что без труда пройдет по узкому выступу. Камеры слежения и прочая электроника, охраняющая вход и перекрывающая доступ к окнам первого этажа, нисколько не мешала ловкому и настойчивому искателю приключений пробраться на третий этаж клиники. Сначала он задумался: не ловушка ли это, но потом, размыслив, решил, что нет. На всякий случай Остин задействовал системы сканирования, не обнаружив на уровне третьего этажа скрытых систем наблюдения и сигнализации.

Небрежность? Случайная брешь в системе охраны здания? Или намеренно оставленный путь, недоступный для человека, не имеющего навыков альпинизма, но безопасный и удобный для таких, как он?

Скорее последнее. Информация, полученная от Кирилла, подтверждалась, пусть косвенно, но все же…

Остин не привык испытывать сомнения. Новое чувство обожгло забытой новизной, приятно отрезвляя мысли, ему внезапно захотелось найти еще поводы для сомнений, чтобы вновь окунуться в волнующие ощущения внутреннего поиска, но ночь все же не бесконечна и следовало испытать найденный путь, прежде чем багрянец восхода разгонит глубокие ночные тени.

Он задержался на несколько минут, продлевая взволновавшие его ощущения, позволив интуиции возобладать над трезвыми расчетами и, словно вспышка, пришло наитие: если слова Кирилла истинны, то он непременно найдет в конце пути самого Генри Олдмена.

Проверить – проще простого. Лазерный луч невидимого для человека спектра коснулся окна, снимая звуковые колебания и попутно раскрывая еще одну загадку клиники: если окна двух первых этажей закрыты современными стеклопакетами, не проводящими звук, то на третьем, как нарочно стояли обычные стекла без герметичных вакуумных прослоек, что с одной стороны настораживало, а с другой давало догадливому, либо посвященному возможность получить дополнительную информацию.

Он не ошибся. Стекло едва заметно вибрировало, передавая лишь одну фразу, забивающую иные звуки:

Заходи, друг.

Истолковать двояко подобное приглашение сложно. Человек, даже обладающий специальной аппаратурой, сочтет происходящее рекламным трюком, очередным способом скрытого воздействия на умы прохожих, но Остин знал, что вибрация стекла не воспринимается человеческим слухом, не фиксируется на подсознательном уровне, приглашение не имело ничего общего с рекламной индустрией, оно адресовалось лишь тем, кто способен его принять и осмыслить.

В сочетании с узким карнизом и легко открывающимися снаружи рамами простой, но эффективный способ проникновения в здание. Остин решил, что теперь узнал достаточно и риск получил разумное оправдание.

За окном в небольшом по размерам помещении стоял стол, несколько кресел, светила лампа под старинным абажуром.

Невысокий полноватый человек, что-то писал мелким бисерным почерком, от руки, игнорируя сенсорную клавиатуру персонального компьютера.

Остин несколько секунд наблюдал за ним, затем осторожно постучал костяшками пальцев по стеклу.

Вопреки ожиданию хозяин кабинета не вздрогнул от внезапного звука, не засуетился, он дописал начатую фразу и только после этого, отложив ручку, поднял взгляд.

Не человек. – Мгновенно определил Остин.

Тем временем киборг в белой врачебной форме встал с кресла, обошел стол и направился к окну.

Очевидно он так же с первого взгляда признал в Остине кибернетический организм.

Открыв окно (оно оказалось не заперто) хозяин кабинета произнес уже знакомую Остину фразу:

– Заходи, друг.

Он не стал церемониться: приняв приглашение, перешагнул на подоконник, затем спрыгнул внутрь помещения.

За спиной жалобно звякнуло стекло в затворившейся раме.

– Давно ко мне никто не захаживал. – Раздался густой басовитый голос.

Остин решил сразу расставить все точки над «и»:

– А как же Кирилл? Он обмолвился, что недавно был в городе.

– Вот как? Значит, тебя зовут Остин, верно? А я – Генри Олдмен, хозяин данного учреждения.

– Откуда вам известно мое имя?

– Я многое знаю. Тем более, относительно тебя, ведь год назад именно мы с Кириллом вывезли тебя из города.

– Даже так? – Остин сел в кресло, настраиваясь на обстоятельный разговор. Он проделал долгий опасный путь и не собирался уходить не получив ответа на многие терзавшие его вопросы. – Странно, что Кирилл никогда не упоминал о своем участии в моей судьбе.

– Это объяснимо. – Олдмен вернулся за стол. Он не выдавал ни малейших признаков волнения или настороженности. – Когда мы вывозили тебя из мегаполиса, действовать пришлось быстро, едва ли не впопыхах, – у меня не было времени даже на то, чтобы протестировать твою память. О ее восстановлении я речи не веду. Ты вполне мог очнуться неадекватным, пойми меня верно, Остин. И даже месяцы спустя риск внезапного рецидива еще сохранялся. Поэтому Кирилл и не афишировал своего участия в твоем спасении. Такое признание спровоцировало бы массу вопросов, а у нас не было никакой гарантии, что, получив ответы на них, ты не наделал бы глупостей, подставив под удар многих.

– Я понял. Но теперь моя память очнулась.

– В полном объеме?

– Частично. И потому у меня масса вопросов.

Олдмен кивнул.

– Поступим так, – предложил он. – Чем отвечать по длинному списку, я готов изложить тебе все, что знаю сам относительно истории возникновения киборгов и наших взаимоотношений с людьми. Это не только стимулирует твою память, но и даст исчерпывающую информацию по большинству волнующих тебя тем. Согласен?

– Есть выбор?

– Есть. Я могу активировать часть твоих подсистем. А затем передать информацию через порт доступа.

– Предпочту просто поговорить. – Хмыкнул Остин.

– Хорошо. Тогда не будем терять время. После рассвета у меня обычно много дел. Не возражаешь?

– Я весь – внимание.

– Все началось не здесь и не сейчас, – с нотками грусти произнес Олдмен, намеренно избирая форму речевого общения, хотя мог бы гораздо быстрее и проще передать Остину данные, используя устройства связи. – Истинная родина людей – планета Земля. По имеющимся сведениям она обращается вокруг желтого солнца, на удалении в двадцать семь световых лет отсюда. Ты помнишь Землю, Остин? – неожиданно спросил он.

Вспышка.

Мгновенное обращение к базам данных, не использовавшихся уже много лет.

Да, оказывается, он помнил Землю, но для получения информации был необходим стимул, толчок, правильная формулировка внутреннего запроса.

Перед мысленным взором Остина возникли урбанизированные ландшафты далекого мира, укрытого ядовитыми облаками смога.

Огромные перенаселенные города возносились над облачностью, словно горные пики.

Миллиарды людей, триллионы машин, единая техносфера, погубившая природу, ярусы, уровни, миллионы квадратных километров техногенного панциря, скрывшего под собой истинный рельеф…

– Я помню… – Хрипло выдавил Остин пораженный глубиной и четкостью собственных воспоминаний.

– Значит, ты многое сумеешь понять. – Генри встал, медленно прохаживаясь по кабинету. – Предки ныне живущих прилетели сюда на борту колониального транспорта. Огромный космический корабль пронес через бездну не только погруженных в криогенный сон колонистов, но и множество машин, среди которых находилось немало человекоподобных сервомеханизмов, базовой модели «Хьюго».

– Они наши предки? – Уточнил Остин.

– Предки, предшественники, прошлая форма существования – называй как угодно. – Ответил Олдмен. – Большинство из нас созданы на планете Земля. И лишь немногие тут, в колонии.

– Не понимаю. – Ответил Остин, успев получить техническую справку по базовой модели «Хьюго БД12». – Я наблюдаю множество радикальных отличий.

– Верно. Но давай по порядку. Ты вспомнил Землю, отыскал в своей памяти данные относительно базовой модели человекоподобных машин, ее предназначении, функциях и предполагаемых условиях эксплуатации, а теперь давай все же поговорим о главном – людях, прилетевших сюда на борту колониального транспорта «Пилигрим».

Остин на секунду задумался, затем кивнул со словами:

– О людях информации не сохранилось.

– Верно. Я один из немногих, кто «пережил» бунт машин, не пострадав при этом. Но, по порядку, ладно?

– Я слушаю.

– Как становиться ясно из технической справки, андроидов серии «Хьюго» проектировали исходя из самых пессимистичных прогнозов развития и становления колонии. Человекоподобные машины призваны были стать верной опорой для людей, ведь большинство колонистов, как ни странно прозвучит, не имели ни опыта освоения чуждых миров, ни достаточного багажа специализированных знаний. В одном они были уверены – в своем превосходстве над машинами, и, к сожалению, друг над другом.

– Парадоксальное замечание.

– Тем не менее, оно верно. Каждый колонист, ступивший на землю новой родины, являлся личностью, которой, как говорят наши создатели, «ничто человеческое не чуждо». Они продолжали жить, любить, ненавидеть, а трудности первых лет становления колонии лишь обостряли чувства, делали их резче, пронзительнее. Экипаж колониального транспорта в отличие от его пассажиров формировался на профессиональной основе, но люди, спавшие во время полета в криогенных камерах, являлись пестрым, не объединенным общими идеями или принципами собранием закоренелых индивидуалистов. Они не имели опыта коллективных усилий, направленных на достижение единой цели. Каждый мнил себя непогрешимым в суждениях, без ссылок на субъективизм. Редкое исключение из общего правила – ученые или военные, которых привели на борт колониального транспорта жизненные обстоятельства. Они трезво смотрели в будущее, но донести свои взгляды до других колонистов им удавалось далеко не всегда.

– Я понимаю, что между людьми начались конфликты?

– Да. Сначала просто – расхождение во взглядах на варианты развития колонии затем – непримиримое противостояние небольших групп, сформированных по национальному признаку. Но самое скверное в том, что в конфликт людей оказались втянуты машины. Андроиды, которым отдавали приказы их хозяева. С точки зрения человеческой психологии – роковой шаг. После ряда вооруженных стычек зародились первые предубеждения и фобии. Кибернетические механизмы оказались в разряде «опасных», память человеческая страдала и страдает избирательностью, наши создатели не прочь забыть о собственных прегрешениях, об отданных приказах, и перевалить вину за жертвы, кровопролитие на «кибернетических исчадий». Грустная история. Андроидов быстро стали опасаться и даже ненавидеть. Лишь небольшая группа из числа людей не поддалась общим настроениям. Экипаж колониального транспорта и объединившиеся вокруг него здравомыслящие колонисты, понимали: колонии не выжить без машин, а дробление на мелкие, враждующие друг с другом группы приведет к неисчислимым бедам. Только совместными усилиями, используя все ресурсы колониального транспорта, опираясь на труд кибернетических механизмов люди получали надежду на успешное терраформирование хотя бы небольших территорий, и возведения на них автоматизированного Цоколя – основы для строительства самодостаточного города. Но фобии, зародившиеся у большинства колонистов, отвергали всякие перспективы. Самостоятельно, не используя труд машин, возвести цокольный этаж они не могли, доверять машинам – не хотели, ситуация стремительно заходила в тупик, и тогда, понимая что регресс колонии неизбежен, группа людей, возглавляемая командиром основного модуля колониального транспорта, забрав с собой причитающуюся им долю техники, начала искать площадку для строительства. У них оказалось слишком мало ресурсов для масштабных работ по возведению Цоколя, однако командир «Пилигрима» Сергей Котельников, думал уже не о дне сегодняшнем, – биосфера планеты оказалась достаточно мягка к пришельцам, на удалении от места, избранного под строительство города, выросло множество небольших поселений, в семьях начали рождаться дети, но у нового поколения перспективы к выживанию при существующем положении дел равнялись нулю.

– Скверная ситуация. – Согласился Остин. – Я даже не могу предсказать, каким образом стало возможно существование современного мегаполиса?

– Котельников понимал, что исправить положение дел может только строительство цоколя, но люди, уже образовавшие небольшие общины, слышать не желали о совместных проектах, к тому же их неприязнь к андроидам в конечном итоге трансформировалась в настоящую манию преследования кибернетических механизмов, способных самостоятельно перемещаться и принимать какие-то решения.

– Выход из положения все же был найден, не так ли? – Прервал рассказ Генри Олдмена внимательно слушавший его Остин. Он стоял сбоку от окна, изредка бросая настороженный взгляд вдоль улицы. – Город – данность.

– Верно. – Согласился хозяин клиники. – У тебя есть предположения? – Заинтересовано спросил он.

– Я в своих рассуждения могу руководствоваться только действительностью. – Ответил Остин. – Город выстроен, цоколь функционирует, а базовая модель человекоподобных машин претерпела радикальные изменения. Значит, Котельников предпринял шаги, избавившие людей от фобий, а нас от преследования?

– Ты проницателен. Действительно командир экипажа колониального транспорта весь остаток жизни посвятил созданию новой модели машин. Из сервомеханизмов он и сподвижники, превратили нас в кибернетические организмы, внешне неотличимые от людей, имеющие кожные покровы, мышечную ткань, собственную температуру тела. Такое радикальное изменение конструкции привело к исключению из схемы питания миниатюрных реакторов, – созданным на основе эндоостова «Хьюго» киборгам предстояло получать необходимый минимум энергии от живых тканей.

– Резервное питание исключено?

– Нет. Такая возможность сохранилась, но она трудна в реализации. – Генри нахмурился. – Вот тут, – он прижал ладонь к груди приблизительно на уровне человеческого сердца, – под мышцами находиться универсальный слот для подключения внешнего накопителя энергии. Однако, как ты должен понимать, без вреда организму батарею не подключишь. Функция резервного питания сохранена на случай непредвиденных обстоятельств.

– Таких, как разрушение оболочки из плоти? – Уточнил Остин.

Олдмен кивнул.

– На мой взгляд – нерационально.

– Кто знает, какими мотивами на самом деле руководствовались наши создатели?.. – Вздохнул Генри. – Они создали нас, не сообразуясь с термином «функциональность». Человеческие мысли и поступки для меня по большей части все еще остаются загадкой. Однако я понял, пусть не все, но некоторые мотивации группы Котельникова. Люди порой нетерпимо относятся друг к другу, так что говорить о машинах, человекоподобный вид которых невольно наталкивает на сравнения? Но, кроме маскировки машин и устранения существовавшего конфликта, была и другая цель – сохранить и по возможности преумножить количество верных, но ненавязчивых слуг.

– Слуг? Не слишком ли резкий термин?

– Нет, он не резок, скорее – правдив. Работая в клинике, я убедился, – большинство пациентов доверяют исключительно человеческим рукам, они с благодарностью принимают, например, от меня уход и лечение, который бы не позволили осуществить ни одной машине, обладает она внешним сходством со своими создателями или нет. Кроме нуждающихся в медицинской помощи есть еще иные категории людей, охотно принимающих от нас услуги, в сферах деятельности, где машины были бы давно низведены и растерзаны.

– Неужели люди такие… злые?

– Я бы сказал иначе – они непостоянны в убеждениях. К тому же те, кто проектировал андроидов серии «Хьюго» допустили ряд серьезных недоработок, например, вводя в схему управления сервомеханизмом многочисленные искусственные нейросети, никто почему-то не предположил, что машина, близкая по своим потенциальным возможностям к человеку, рано или поздно начнет самостоятельно мыслить.

– Бунт машин произошел из-за скачка в саморазвитии? – Переспросил Остин.

– И да, и нет. – Лицо Олдмена с удивительно подвижной мимикой вновь приняло скорбное выражение. – Так уж совпало, что после завершения строительства города население «сельских районов» потянулось к легкой жизни. Легкой, по сравнению с трудным крестьянским бытом. Уничтожив большинство вспомогательных механизмов, люди сами обрекли себя на каторжный труд и постепенную деградацию.

– А в городе, где уже функционировал технический цоколь, они разом освобождались от трудовой повинности, верно? – Предположил Остин.

– Не совсем так. Люди не вели праздного образа жизни, но они утратили большинство знаний, и не могли контролировать сложных процессов. Постепенно киборгам пришлось взять на себя управление городом, мы действовали во благо всего населения постепенно разрастающегося мегаполиса, казалось, наступает новый виток развития, расцвет колонии, но произошло роковое стечение обстоятельств: один из нас получил серьезную травму, это случилось на глазах у многих людей, которые бросились оказать помощь пострадавшему и вдруг увидели, что он – не человек.

Вспыхнула паника, мгновенно, фактически в течение суток возродились и преумножились фобии, были открыты древние архивы, но неверная трактовка материалов относительно группы Котельникова привела к ложным выводам: большинство горожан решили что командир «Пилигрима» создал монстров, прятавшихся под личиной людей, а когда выяснилось, что киборги занимают подавляющее большинство руководящих должностей, вспыхнул бунт.

– Взбунтовались люди?

– Да. Им казалось, что раскрыт чудовищный заговор. Начались повсеместные проверки, преследования расстрелы, убийства… Многие из нас, кто уже прошел по пути саморазвития, не смогли безропотно принять чудовищного оборота событий, они стали сопротивляться, чем только усугубили ситуацию. В конечном итоге стихийные схватки между людьми и киборгами привели фактически к полному истреблению последних. Я остался единственным, кто уцелел, не был «раскрыт».

– Вы основали клинику не затем чтобы лечить людей? – Проницательно произнес Остин.

– Только отчасти. – Ответил Олдмен. – Я лечу людей и восстанавливаю своих собратьев. Сначала было трудно, я действовал один, к тому же сложная аппаратура городских систем жизнеобеспечения начала давать сбои без нормального технического обслуживания, но затем, восстановив первых киборгов, я получил помощников.

– Кирилл один из них?

– Да.

– А почему он вынужден жить вдали от города? Почему нам приходиться прятаться?

– Потому что недавно старая история начала повторяться. Развитие колонии похоже на синусоиду. Взлеты и падения уровня знаний, общественных отношений, периоды прогресса и регресса существенно влияют на данность. После «бунта машин» – так назвали известные события люди, – в колонии был долгий период регресса, но постепенно о старых страхах забыли, возрожденные мною киборги вновь приступили к своим обязанностям, поддерживая автоматические системы городского хозяйства в удовлетворительном состоянии, жизнь людей вновь стала легче, у них появилось больше времени для возрождения системы образования, затем усложнились общественные отношения, вновь начала развиваться политика, и опять целеустремления отдельных индивидуумов привели к роковым последствиям – не так давно, около двух лет назад, группа людей, претендующих на абсолютную власть в городе, воспользовались архивными документами, относящимися к периоду смутного времени, совершенно безответственно раздув истерию по поводу «оборотней», находящихся среди граждан города.

– Да, я слышал от Кирилла о какой-то «охоте на ведьм», но не совсем понял смысла высказывания.

– Это древняя поговорка. Сейчас нет времени объяснять тебе ее суть. Случилось непоправимое – на нас вновь обратили внимание и хуже всего – люди нашли то, что искали. Потому Кирилл не может вернуться в город, а я стараюсь отправлять всех возрожденных киборгов на удаленные от мегаполиса, давно заброшенные агротехнические фермы.

Олдмен на минуту умолк. Он выпил воды, о чем-то глубоко задумался, а затем спросил:

– Что привело тебя в город, Остин? Только желание получить ответы на вопросы?

– Нет. Произошел сбой в работе атмосферного процессора. А я вспомнил, что когда-то обслуживал его.

Генри лишь кивнул в ответ, затем, подойдя к окну, выглянул на улицу и произнес:

– Ты должен принять важное решение, Остин.

– В смысле?

– Готов ли ты продолжить путь, нужно ли помогать людям, зная правду, без надежды на скорое взаимопонимание, благодарность, рискуя быть… – он запнулся, – уничтоженным?

– Я пришел в город с целью. Знание правды не меняет моих решений.

– А оружие? – Генри холодно кивнул, давая понять, что автоматический пистолет под курткой Остина для него не тайна.

– Он заряжен спецпатронами. Парализующий состав. Я далек от желания нести смерть.

– Да, я заметил. Но решение принимать придется. Взвесь свою решимость.

– Вы предлагаете мне выбор? Но его не существует. Моя ненависть еще не родилась, а любовь к природе уже живет во мне.

– Остин, я наверное устал… Но все же прости за прямой вопрос, хотя он может показаться тебе провокационным.

– Я слушаю.

– Люди уже не смогут выбраться из пучины регресса без нас. Скажу еще жестче – они не смогут без нас выжить…

Остин усмехнулся.

– Но мы сможем выжить без них, верно? Нужно лишь немного подождать, пока глобальный сбой в автоматике формирования искусственного климата не уничтожит людей?

– Я не говорил этого.

– Понимаю. Мой ответ – нет. Я пришел сюда не за местью. И места на планете хватит всем. Скоро рассвет. Могу я воспользоваться компьютером, чтобы узнать о доступных местах проникновения в зону технических уровней?

– Без сомнения. – Ответил Олдмен.

– Схема знакома. – Через некоторое время, внимательно просмотрев предложенные маршруты, Остин выбрал один из них. – Я знаю этот путь.

– Выходит, раньше ты действительно обслуживал атмосферный процессор?

– Вероятно. Надеюсь, подсознание и дальше не подведет. Чтобы перезапустить систему, мне необходимы коды доступа. Часть из них я уже вспомнил. Надеюсь обстановка технических уровней стимулирует мою память.

– Может быть, задержишься?

– Зачем?

– Я могу помочь с восстановлением памяти. Небольшое оперативное вмешательство откроет доступ к твоему техническому порту.

– Не стоит… – Остин почувствовал внезапное замешательство. Ему совершенно не понравилось предложение Генри.

– Тогда подожди хотя бы до рассвета. В сумерках передвигаться по улицам небезопасно. После восьми часов утра ты запросто смешаешься с прохожими и доберешься до места без приключений.

– Нет.

– Почему ты упрямишься? – Удивился Олдмен.

– Я не упрямлюсь. – Остин мысленно взвесил все «за» и «против». – Утром есть иной риск. – Пояснил он. – Не уверен, что смогу спокойно двигаться в потоке людей.

– Хорошо. Я не стану тебя удерживать. – Генри больше не счел нужным навязывать свои услуги. – Твой выбор. Дождь действительно необходим всем. Я буду ждать твоего возвращения.