Разговор по закрытой линии статкома оказался примерно того содержания, что и ожидал Антон.

Несколько минут назад он вернулся домой из космопорта. Чувствовал Полынин себя препаршиво — сказывалось напряжение двух гиперсферных прыжков, проведенных в некомфортных условиях АРК на постоянной подпитке полетными стимуляторами, которые исключали само понятие «сон».

Когда от твоего тела разит потом, а усталость, улучив момент, наваливается чугунной тяжестью, желая отыграться за двое суток, проведенных на допинге, в усталых мыслях превалирует одно желание: вымыться, наконец, и завалиться спать…

Сейчас Антон занимался тем, что стаскивал с себя пропахший потом полетный комбинезон, прижимая щекой к плечу трубку мобильного коммуникатора.

— Я просмотрел присланные тобой с борта материалы. — Роглес пока что разговаривал сдержанно, но Антон знал, что это ненадолго. — Ты промахнулся, мой мальчик. Сильно промахнулся…

Полынин ненавидел, когда к нему обращались «мой мальчик».

— Не каждая гиперсферная линия ведет к удаче, — ответил он старой как мир фразой пилотов, не желая ни грубить Роглесу, ни оправдываться перед ним, — все равно не поймет, что значит вести корабль по тонкой силовой линии «изнанки космоса», каждый раз испытывая ощущение игры в «русскую рулетку». Пилоты проверенных гиперсферных трасс летают совсем иначе — им неведом тот риск, который сопутствует работе разведчиков или нелегалов-контрабандистов: пройти курс от одного подпространственного маяка до другого — дело не хлопотное и нервов там много не потратишь…

— Да, я понимаю, — согласился Роглес, отвечая на его реплику относительно удачи, — но ведь ты уже дважды ошибался до этого… — Он угрожающе умолк, а затем добавил, так и не дождавшись оправданий со стороны Полынина: — Хочешь, я напомню тебе лимит моей расточительности? — Теперь в тоне Роглеса уже звучали и раздражение и угроза.

— Зачем же… я прекрасно помню условия соглашения, — ответил Антон, голым входя в ванную комнату. — Два промаха — и пилот уволен. Вам не показался интересным обнаруженный мной корабль? — спросил он, включая воду — пока что только те струйки, которые омывали тело по грудь, чтобы не намочить трубку коммуникатора. Какой кайф… После сорока восьми часов безвылазного прения в скафандре эта живительная влага напоминала амброзию…

— Обнаруженный тобой корабль — ржавый кусок дерьма, — грубо оборвал его блаженство голос Джонатана. — Он не стоит ничего, кроме просранных тобой ста тысяч, которые угроблены на бесполезный полет. Ты даже не попал в Рукав Пустоты, а мне нужны артефакты, настоящие артефакты, понимаешь, а не раздолбанные корабли, спрятанные в каких-то там пещерах… Обратись в фирму, занимающуюся сбором вторичного сырья, — раздраженно посоветовал он. — Тоже мне, историк-кладоискатель…

Антону страшно хотелось включить весь объем душевой кабины, чтобы голос Роглеса захлебнулся вместе с электроникой коммуникатора, его порождающей.

— Гильзы вас не интересуют? — сдержав подкатившую к горлу ярость, осведомился он, прекрасно зная, что этим предложением окончательно выведет Джонатана из себя, но, по большому счету, Полынину было в этот момент все равно — смертельная усталость стирала грани субординации и инстинкта самосохранения.

— Ты издеваешься? Какие гильзы? — прорычал голос в трубке.

— Старинные. С клеймом какого-то из земных оружейных заводов.

— Слушай, Полынин, ты мне дерзишь или как?

Антон предпочел промолчать.

— В общем, так… — подытожил наступившую гробовую тишину Роглес. — Очередной раз стартуешь послезавтра. Я дам тебе еще один шанс. Либо ты найдешь действительно что-то ценное, что перекроет издержки сегодняшнего полета, либо мои ребята сдерут с тебя неустойку по полной программе. Ты понял меня?

— Понял. — Антон не стал прощаться, свернул панель коммуникатора, приоткрыл дверку душевой кабины и вышвырнул прибор связи вон.

Наконец-то он мог нормально включить воду…

Спустя полчаса, выйдя из душа, он почувствовал себя немного лучше. Вторая мечта — немедленно завалиться спать, временно отступала на второй план. Роглес сказал — послезавтра, а это значит, что вместо обычных трех недель у него будут только сутки на подготовку очередного прыжка.

Сначала Антон хотел засесть за работу немедленно — в конце концов, он действительно промахнулся, ровно на сто тысяч кредитов (в такую округленную сумму по давней взаимной договоренности оценивалась заправка АРК активным веществом для прыжков и амортизация бортовых агрегатов в период полета), — но, сев за рабочий терминал компьютера, Полынин взглянул на свое отражение, маячившее в глубинах погашенного монитора, и понял — сегодня толку от работы не будет, лучше по-честному напиться, чем приниматься за прокладку такой ответственной вещи как гиперсферный курс…

Пока он размышлял таким мрачным образом, его пальцы машинально барабанили по рваной обложке первого тома «Истории Галактики», который лежал на рабочем столе.

Эту книгу, найденную на планете Хабор, Антон Полынин хранил вот уже десять лет…

На то было две причины. Во-первых, старое издание, выполненное еще на бумаге, обладало несомненной антикварной ценностью, а во-вторых, лицевая часть переплета была пробита осколком, который застрял в районе шестисотых страниц.

Когда-то эта книга, заткнутая за пояс, спасла Антону жизнь.

Он не знал, почему, растеряв по космическим госпиталям все свои вещи, он бессознательно сохранил потрепанный том «Истории Галактики», но теперь только эта книга да сидящий внутри страниц рваный осколок металла остались единственной материальной памятью тех дней.

Обычно бойцы, вырвавшиеся из пучин ада, хранят что-то на память, чаще — свои собственные посмертные медальоны, как знак несомненной победы над безносой старухой, но у Полынина не осталось даже его — свой личный номер на прочной, нервущейся цепочке он сунул в руки Паше Сытникову, по кличке Морок, когда того грузили в эвакуационный модуль.

С тех событий на Хаборе прошло без малого десять лет, в пространстве освоенного космоса произошли значительные перемены: старая Конфедерация Солнц, которой служил Антон Полынин, распалась, и после десятилетия хаоса на ее месте возник новый космический союз, в состав которого, помимо планет бывшей Конфедерации, вошли еще и две чуждые людям древние расы — инсекты и логриане.

Антон не любил вспоминать прошлое, но когда после очередного возвращения из поиска наваливалась усталость, например, как сегодня, он, не в силах уснуть и не в настроении что-либо делать, брал в руки пробитый осколком том «Истории Галактики» и листал его страницы, постепенно заливая свою усталость хорошим, выдержанным вином, доводя тупую отрешенность, вызванную постэффектами действия стимуляторов, до простого человеческого желания лечь и расслабленно уснуть…

Открыв первую страницу, он водрузил ноги на подковообразный стол и сделал первый глоток вина… Роглес на несколько ближайших часов мог отправляться к Дьяволам Элио со всеми сопутствующими проблемами…

…

…Общеизвестно, что история движется по спирали, где каждый виток событий в чем-то повторяет элементы прошлого, с той лишь разницей, что все происходит на ином уровне научно-технического прогресса и общественных взаимоотношений.

Иногда спираль скручивается, сжимаясь, и тогда напряжение ее витков возрастает в тысячи, миллионы раз; события спрессовываются в коротких отрезках времени, наступают периоды потрясений и войн, за которыми неизбежно следует взрывообразное освобождение накопленной энергии. Спираль раскручивается, ее витки становятся плавными, протяженными — иногда это стабильные десятилетия мирной созидающей жизни, иногда — стагнация, регресс, откат в прошлое из-за разрушений и войн.

Историю развития человечества достаточно легко отследить до тех пор, пока цивилизация оставалась в границах Солнечной системы. В течение первых четырех столетий Космической Эры, пока упомянутая спираль базировалась на Земле, охватывая, помимо колыбели человечества, околопланетное пространство и колонизированный Марс, витки событий все более сжимались, обретая угрожающее напряжение: численность населения катастрофически росла, буквально пожирая ресурсы, вытесняя из жизненного пространства все, хоть сколько-нибудь отличающееся от человека и обслуживающих его машин.

Двадцать четвертый век от Рождества Христова стал пиком этого напряжения. Казалось, еще немного, и наступит пресловутый апокалипсис — цивилизация попросту взорвется, уничтожая сама себя ради освобождения жизненного пространства для немногих уцелевших…

…

Антон сделал глоток вина, закурил и начал читать дальше. Сухое изложение общеизвестных фактов оказывало на Полынина особое, успокаивающее действие. Ему нравилось понимать, отчего мир сегодня устроен именно так, а не иначе. В конце концов, он всегда мечтал быть историком-археологом, но вышло так, что вместо поступления в институт истории и археологии космоса, базировавшийся на планете Элио, он попал на Аллор, где ступил на скользкую стезю контрабандиста, грабящего массовые усыпальницы древних рас, в которые превратились сожженные вспышками звезд планеты…

…

…Существовал ничтожный шанс развития событий по иному сценарию, но в ту пору его не обсуждали всерьез. Несмотря на явные успехи астронавтики: колонизацию Марса и обогреваемых искусственным солнцем лун Юпитера, звезды с их гипотетическими девственными мирами оставались все так же недостижимо далеки. Скорость света, владычествующая в физике трехмерного космоса, оборачивалась настоящим проклятием, вставая неодолимой стеной на пути дальнейшего развития человечества.

И все же этот ничтожный, фантастический шанс вырваться на простор Галактики сыграл решающую, хотя и негаданную роль в дальнейшей судьбе цивилизации.

К середине двадцать пятого века сжатая до предела спираль исторических событий действительно не выдержала, начала раскручиваться, но не в сторону взаимоистребляющей войны, а туда, в космос, к вожделенным, но недоступным, как прежде казалось, звездам.

История расселения людей в космическом пространстве, которое теперь принято обозначать термином «обитаемая Галактика», захватывает временной промежуток в две тысячи лет.

Экспансия к звездам не являлась прогнозируемым, планомерным и поступательным процессом. Расселение человечества по ста семидесяти звездным системам — это скорее серия импульсивных толчков, которые уже гораздо позже были систематизированы, описаны, осмыслены и получили статус достоверных исторических событий.

Посудите сами: первый опыт проникновения в область аномалии пространства, которую теперь принято обозначать термином «гиперсфера», являлся катастрофой. Колониальный транспорт «Альфа» при старте из Солнечной системы просто исчез с экранов всех приборов слежения в тот самый миг, когда силовые установки первенца колониальных амбиций человечества начали синтезировать колоссальную звездную энергию.

Многокилометровый корабль со всем экипажем и спящими на борту колонистами исчез, испарился из привычного нам трехмерного континуума, и на протяжении полутора тысяч лет никто не знал о его дальнейшей судьбе… Но катастрофа «Альфы», тщательно упрятанная под грифом «совершенно секретно», дала толчок к первым разработкам теории гиперсферы. Среди ученых, посвященных в тайну трагического старта, нашлись те, кто попытался взглянуть на исчезновение «Альфы» не как на катастрофу, уничтожившую корабль, а как на проявление неизвестного физического процесса, в силу которого колониальный транспорт не погиб, как принято было считать, а был отторгнут метрикой трехмерного космоса в область иных физических констант.

Результатом исследований данной теории стал старт первого автоматического гиперсферного корабля «Ванкор». Управляемый компьютерами разведчик совершил серию из десяти удачных прыжков, в конечном итоге вернувшись в привычный континуум за орбитами Юпитера.

Полет «Ванкора» позволил обосновать азы гиперсферной навигации. Стало понятно, что каждая звездная система имеет свой гравитационный отпечаток в «изнанке космоса», а сама аномалия обладает энергетическими уровнями, попадание на которые зависит от количества энергии, которую генерируют силовые установки корабля в момент прорыва метрики привычного нам пространства.

Анализ перемещений «Ванкора» не смог обосновать лишь одного очень важного фактора, который стал известен позже: кроме всего прочего, для перехода в область гиперсферы и обратно критическое значение имеет масса самого корабля.

На земле заканчивался 2407 год.

Всемирное правительство с трудом балансировало на грани четвертой мировой войны. Цивилизация больше напоминала паровой котел, готовый вот-вот взорваться из-за растущего давления изнутри. Колониальные амбиции уже переросли стадию научного эксперимента — Марс страдал от перенаселения столь же сильно, как Земля, колонии лун Юпитера, обогреваемые искусственным солнцем, не могли принять миллионы желающих покинуть Землю, и даже орбитальные города-станции, условия существования на которых лежали где-то между нищетой и экстремальными видами туризма, — и те становились похожими на муравейники.

В этих условиях полет «Ванкора» приоткрыл узкий лаз к иным мирам — автоматика экспериментального корабля не только собрала массу данных о самой аномалии космоса, совершив девять «обратных переходов», сориентированных по отпечаткам реально существующих звездных систем, бортовые компьютеры корабля произвели снимки точек выхода… и анализ цифровых изображений внезапно открыл ошеломляющий факт: пять из девяти исследованных звезд имели планетные системы, а в трех из них неоспоримо присутствовала жизнь, основанная на органике.

Это было невозможно скрыть. Снимки зелено-голубых миров разошлись по средствам массовой информации, вкупе с описаниями упрощенной, доступной для понимания рядового обывателя технологии полетов через новую область пространства.

Неизвестно, была ли данная утечка информации случайной или специально организованной, но именно она породила колониальный бум.

Известно, что плохой мир лучше хорошей войны. Те, кто прожил всю свою жизнь в перенаселенной коммунальной квартире, должны знать, как ноет под ложечкой это неизбывное желание: иметь СВОЙ дом. Ради его приобретения можно рискнуть, можно даже забыть о тихой ненависти к соседям, что высевалась и культивировалась всю жизнь…

Люди, организовавшие в этот критический момент новый вид бизнеса, имели в своем штате грамотных психологов.

В Солнечной системе возникло сразу несколько фирм, занимающихся постройкой «колониальных транспортов» — кораблей одноразового использования, преподносимых как «чудо новых технологий».

Всемирное правительство не пыталось воспрепятствовать этому дикому, возникшему фактически на пустом месте бизнесу.

Корабли строились, загружались, стартовали и… исчезали.

Триста тысяч человек на борту каждого колониального транспорта. Их имущество оставалось на Земле, переходя в собственность фирмы-отправителя, взамен они получали место в криогенной камере внутри исполинского многокилометрового «яйца», покрытого слоем герметичной отражающей брони.

Каждый транспорт уносил с собой полное оборудование колонии. В подавляющем большинстве случаев это были кибернетические механизмы, предназначенные для постройки первичного города-убежища, хотя существовали и иные варианты комплектации убывающих кораблей — все зависело от фирмы, которая строила тот или иной колониальный транспорт.

Только много позже стало понятно, что для повторения маневров «Ванкора» каждый из вновь построенных кораблей должен был обладать его массой, но стандартизация в годы колониального бума не являлась приоритетом — слишком прибылен оказался этот вид бизнеса, слишком много отчаявшихся «лишних людей» скопилось в недрах цивилизации, а в рекламирование тех планет, где никогда не бывал ни один человек, вбрасывались баснословные денежные средства.

С позиции дня сегодняшнего, это кажется массовым помешательством, безумием. Так оно, наверное, и было, за одним исключением.

Бросок в неизвестность на борту космического корабля, конечно, являлся отчаянным актом, но лихорадка тех лет была сдобрена искусно преподанной надеждой, обоснованной в грамотной рекламной политике, к которой тут же подключился заказной информационный прессинг, повествующий о грядущей со дня на день глобальной катастрофе на Земле. Психоаналитики фирм-отправителей не зря ели свой хлеб. В понимании девяноста девяти процентов отбывающих из Солнечной системы, это был шанс, в то время, как жизнь в перенаселенных мегаполисах для большинства их обитателей уже давно не имела никаких перспектив.

Даже те, кто понимал, что за рекламными акциями кроется лишь доля истины и старт каждого колониального транспорта схож со щелчком револьверного барабана в «русской рулетке», все равно покупали себе места на отбывающих кораблях, потому что вторая составная часть информационного прессинга, повествующая о грядущей на Земле катастрофе, если и сгущала краски, то ненамного.

«Надежда всегда умирает последней».

Паровой клапан цивилизации открылся.

Историки, описавшие процесс массового исхода колониальных транспортов из Солнечной системы, — потомки тех, кому повезло.

Современная теория гиперсферы гласит: аномалия космоса имеет определенное количество силовых линий. Начинаясь в точке старта, они тянутся от гравитационного узла, образованного Солнечной системой или любой иной звездой к реально существующим космическим объектам. То есть каждая нить гиперсферы, берущая начало на дне гравитационного колодца, образованного тяготением больших планетно-солнечных масс, действительно уводила к реальному объекту в трехмерном космосе, но никто не мог с точностью утверждать, на какую из нитей аномалии попадет тот или иной корабль и что за «материальный объект» окажется в конце выбранного наугад курса?

Так и вышло. Структура космоса построена на системе законов, констант, которые не могут меняться под влиянием рекламных кампаний алчных людишек. Опровергая рекламные ролики, силовые линии гиперсферы причудливо вели колониальные транспорты, разбрасывая их по бескрайнему простору спирального рукава Галактики, и в результате — повезло лишь единицам, основная же масса космических кораблей канула в безвестность.

Итогом этого исхода, который историки поздних времен назовут эпохой Первого Рывка, стало заселение шестидесяти семи планетных систем.

Колониальный бум ослабел, потом вовсе сошел на нет — слишком много кораблей-невозвращенцев кануло в пучины «Великого Ничто», да и от тех, кому повезло, не приходило вестей — связь через аномалию космоса изобрели позже, почти четыреста лет спустя, когда вторая волна Экспансии породила новую серию кораблей, большинство из которых вышли к мирам, освоенным и забытым в эпоху Первого Рывка.

Солнечная система вновь страдала от избытка населения, но силовые линии аномалии не изменились — корабли выходили в трехмерный континуум в системах уже заселенных, успевших за четыреста лет создать свои независимые очаги цивилизации, — новых поселенцев, представляющих, ко всему прочему, не лучшую часть человечества, тут не ждали и не собирались принимать.

Так началась первая Галактическая война: конфликт Свободных Колоний и Земного Альянса — жуткое по своей мощи и количеству жертв противостояние, едва не уничтожившее само понятие «человечество».

Но кроме этой, общеизвестной на сегодняшний день истории, есть планеты, и даже группы миров, о существовании которых не подозревает никто в обитаемой Галактике.

По умолчанию, в списке колониальных транспортов, стартовавших из Солнечной системы, им присвоен статус «невозвращенцев».

Но ведь каждая силовая линия аномалии космоса ведет к некой точке гравитационного возмущения, которой в трехмерном континууме должен соответствовать материальный объект, обладающий массой планеты или звезды…

…должен соответствовать материальный объект, обладающий массой планеты или звезды…

Именно на этом утверждении строился поиск, в котором принимал участие Полынин.

Об истории давней, еще дочеловеческой, повествовала совсем иная книга — там описывалось развитие древних рас и их борьба с нашествием предтеч, но Антона, как и других подобных ему «черных археологов», волновал лишь тот факт, что на месте схваток миллионолетней давности, в которых гибли и взрывались звезды, остался так называемый Рукав Пустоты — область без зримых световых ориентиров. Провальная чернота, в которой нет возможности нормально летать, где отсутствуют какие-либо ориентиры, а блуждающий обломок давнего катаклизма может напороться на твой корабль в любую минуту. Главной добычей в Рукаве Пустоты были артефакты — чаще всего неразгаданные безделушки, останки давно оборванных жизней, но люди, в силу своей психологии, охотно платили немалые деньги за изуродованные и немые свидетельства тотальных катастроф, потрясавших этот участок спирального рукава Галактики в ту пору, когда их предки еще кутались в звериные шкуры и едва научились добывать огонь.

Звезды в Рукаве Пустоты взорвались и погасли, энергия их катастрофического перерождения давно разлетелась рассеявшимися за миллионы лет кольцами туманностей, а принадлежавшие звездным системам планеты, лишившись центра тяготения, обрели внезапную свободу, удаляясь от мест катастроф по замысловатым траекториям, вычислить которые, не имея подробных исходных данных, не смог бы ни один навигатор.

Существовала единственная возможность оказаться в непосредственной близости от такого страшного, обгоревшего, окруженного шлейфом обломков древнего мира — поймать эмпирическим путем нить силового напряжения гиперсферы, которая тянется именно туда, в эту провальную черноту, где по блуждающим орбитам летит во мраке тот или иной обожженный планетоид, потерявший миллионы лет назад свою звезду…

Именно такого рода поиск составлял работу Антона…

…Тонкая трель, исходящая из недр терминала связи, заставила Полынина отвлечься от своих мыслей.

— Да? — он снял трубку коммуникатора, с неудовольствием отметив, что номер абонента в окошке определителя отсутствует: звонили с уличного статкома.

Голос в трубке оказался женским.

— Извините, это Антон?

Он нахмурился.

— Ну, допустим… — Полынин выдержал паузу, ожидая пояснений, но на том конце связи было слышно лишь прерывистое дыхание абонента. — Какой Антон вам нужен? Кому вы звоните?

— Извините, мне дали этот номер. Я хочу поговорить с Антоном… — дальше послышался шелест, видимо, звонившая переворачивала бумажку, — Антон Полынин, космический археолог, специалист по нетрадиционным гиперсферным трассам.

Пока она говорила, губы Полынина искривила улыбка.

Произнесенные вслух формулировки были явно притянуты кем-то за уши. «Космический археолог»… Полынин усмехнулся краешком губ, поймав свое отражение в мутном глянце компьютерной панели. В лучшем случае это звучало как дружеская издевка, в худшем — походило на неумелую провокацию полицейского управления колониальной администрации Аллора.

Усмешка медленно сползла с его губ:

— Я не знаю вас, мэм, и, к сожалению, я не занимаюсь космической археологией. Вам передали неверные данные. Извините.

— Постойте, Антон, не отключайтесь. — Незнакомка явно угадала его намерение оборвать связь и не ошиблась: палец Полынина уже лежал на сенсоре отбоя. — Ваш номер мне дал Джонатан Роглес. Он сказал, что я должна попытаться переговорить с вами. У меня есть проблема, решить которую может только такой человек, как вы…

Ее речь была сбивчивой, в отрывистых фразах присутствовало больше эмоций, чем конкретной информации, но ссылка на Джонатана возымела успех. Палец Полынина убрался с сенсора отключения. Роглесу Антон был обязан многим. «От Джонатана вряд ли будет исходить угроза провокации», — мысленно рассудил он, — «и, скорее всего, эта нервная дама не имеет никакого отношения к бизнесу, связанному с контрабандой артефактов из Рукава Пустоты… Странно, в таком случае, что ей могло понадобиться от меня?» — Антон размышлял, зажав ладонью сеточку микрофона. Мысленно перебрав и тут же отвергнув пришедшие на ум варианты, он нехотя поднес трубку к губам.

Он ненавидел внезапные звонки такого рода.

— Как видите, я не отключился, — после некоторой паузы, подавив раздражение, произнес он. — О чем идет речь? Говорите конкретно.

— Я хочу встретиться с вами. — Ее голос по-прежнему дрожал, и это обстоятельство опять-таки не вызывало у Полынина никаких положительных реакций. Он не любил людей нервных, эмоциональных, подверженных тем или иным настроениям — с ними, как правило, невозможно работать.

— Хорошо… — Ненавистный авторитет Джонатана все же сыграл в этом разговоре решающую роль: попробуй не откликнуться на просьбу протеже господина Роглеса — опять станет орать по мобильнику, вспоминая, как вытащил из дерьма и нищеты калеку-солдата, брошенного своей дражайшей Конфедерацией на произвол судьбы…

— К себе я вас пригласить не могу, предлагаю встречу на нейтральной территории, — произнес Антон, продолжая прерванный паузой разговор. — Где вы находитесь в данный момент?

— Я на перекрестке седьмой вертикали с шестнадцатым уровнем, — после некоторой заминки сообщила она.

— Понятно. — Он попробовал мысленно представить район с указанными координатами, но не преуспел в поисках. — Мне это ни о чем не говорит, — подытожил Полынин свои усилия. — Оглянитесь вокруг, найдите какую-нибудь яркую, бросающуюся в глаза вывеску.

— Сейчас, подождите секунду.

На некоторое время в коммуникаторе повисла тишина, нарушаемая лишь отдаленными звуками уличного движения, затем вернулся голос незнакомки:

— Напротив меня через дорогу большая голографическая вывеска. Ночной клуб «Орфей»… Он открывается через час.

— Идет. — Антон посмотрел на свои часы. — Погуляйте где-нибудь, я подъеду к открытию.

— Да… конечно… Но как мы узнаем друг друга?

— Я буду одет в длиннополое пальто «хамелеон», голова непокрыта, стрижка короткая «а-ля гермошлем», на вид лет тридцать. — Он усмехнулся и добавил: — Особых примет нет.

— Хорошо. — Она по-прежнему разговаривала надтреснутым, дрожащим голосом. — Я подожду вас тут. Приезжайте поскорее, ладно?

— Договорились. — Антон дождался сигнала отбоя связи и только после этого вернул трубку домашнего коммуникатора в соответствующее ей гнездо на панели компьютерного терминала.

Некоторое время он сидел в задумчивости.

«Что бы это значило? Перезвонить Джонатану?..»

Он находился в явном затруднении. С одной стороны, работа в Рукаве Пустоты без лицензии от вновь образованной Конфедерации Солнц, в состав которой теперь входили еще и две ксеноморфные расы — инсекты и логриане, являвшиеся, как ни крути, историческими наследниками тех самых артефактов, которые с риском для жизни добывал Полынин, чревата по новым законам длительным тюремным сроком… и в этой связи Антону волей-неволей приходилось с подозрением относиться к негаданным звонкам, действуя по принципу: береженого бог бережет, а с другой — поднимать панику, беспокоить Роглеса сомнениями относительно человека, им же рекомендованного, будет похоже на вызывающее, демонстративное недоверие, что, скорее всего, еще больше осложнит их и без того давшие трещину отношения.

«Прошли золотые времена…» — подумал Антон. Все было нормально, пока Роглес оставался обыкновенным владельцем нескольких старых гиперсферных кораблей. В ту пору он вел себя сдержаннее и не скрывал своего страха перед Рукавом Пустоты, предпочитая рисковать не собственной шкурой, а только кораблями, передоверяя их безработным пилотам, таким, например, как только что выписавшийся из госпиталя Антон Полынин. Теперь же Роглес разжирел, оброс сетью собственных магазинов, в нем появилась наглая вальяжность большого босса, и это начинало раздражать до такой степени, что порождало стойкое желание плюнуть на все и уйти, заняться чем попроще…

«Ладно…» — мысленно подытожил Антон свои сомнения, убирая ноги со стола и вставая с кресла. — «Будем действовать по обстановке, в первый раз, что ли?»

Терминал домашней компьютерной сети послушно погасил мониторы, переходя в режим резерва, как только встроенные в кресло датчики перестали воспринимать вес тела хозяина.

Светился лишь небольшой овальный экран индикации голосовых команд, под которым рельефными буквами было прописано название модели бытового кибернетического комплекса.

Антон подошел к стене, коснулся сенсора, и панель обшивки, имитирующая зеркальное дерево планеты Рори, скользнула в сторону, открывая встроенный шкаф-купе с верхней одеждой.

Он потянулся за пальто.

— РИГМА, — не поворачивая головы, обратился он к системе, — вызови машину к подъезду. Я буду отсутствовать неопределенное время. После моего ухода включи режим охраны помещений.

— Принято, — ответил бестелесный голос.

На терминале вспыхнули и тут же погасли сигналы индикации.

Антон накинул пальто, провел рукой по короткому ежику волос, задержал взгляд на плечевой кобуре с импульсным пистолетом, которая висела в глубине шкафа, но брать ее не стал.

— Все, я ушел.

Дверь квартиры послушно распахнулась перед ним.

Ночной клуб «Орфей» занимал пять верхних этажей сверхнебоскреба на углу седьмой вертикали и шестнадцатого городского уровня. Архитектура мегаполиса в разрезе напоминала слоеный пирог: пласты городских площадей были как бы нанизаны на вертикальные столбы зданий, так что один и тот же небоскреб на разных высотах соотносился с различными улицами.

Это сверхвысотное здание оканчивалось тут — над шестнадцатым уровнем возвышались только пять его этажей. Квартал, если верить табличкам, именовался «поднебесьем», хотя соседние с «Орфеем» здания уходили еще выше, образуя островки нового, строящегося городского уровня.

Заведение преуспевало и явно не относилось к разряду дешевых, об этом могла свидетельствовать хотя бы парковочная площадка для личных транспортных средств, простирающаяся перед входом в клуб в виде овальной посадочной плиты с оранжевыми кругами разметки для флайеров и частой зеброй парковочных мест для автомашин.

Площадка висела над пропастью городских улиц, поддерживаемая снизу мощными решетчатыми фермами. В условиях города-мегаполиса аренда такой площади стоила немалых денег, сравнимых с содержанием самого клуба.

Антон не любил сумасшедшее движение воздушных городских трасс и потому вот уже десять лет не изменял полюбившейся марке «Гранд-Элиот». Надежная, комфортная машина на водородном двигателе, а главное — на четырех колесах. Есть, конечно, фанатики городского флайерного экстрима, но в жизни Полынина хватало острых ощущений и без выкрутасов в узких ущельях между домами-небоскребами. Свободные от работы минуты он ценил и предпочитал проводить их спокойно, наслаждаясь мягким шелестом покрышек по влажному стеклобетону городских автомагистралей, а не бешеным адреналином урбанистического воздушного слалома.

Припарковавшись, он вышел из машины и огляделся.

Ночная, а точнее, вечерняя жизнь города только начиналась. Квадратные клочки неба в проемах между зданиями серели смоговыми, сумерками, лучи заходящего солнца, пробиваясь сквозь городское марево, сияли брызгами предзакатного пламени в окнах верхних этажей; народа вокруг почти не было — те, кто работал днем, уже вернулись домой, ну а контингент граждан, жаждущих ночных развлечений, появится на улицах чуть позже. Полынин знал это по личному опыту, имея привычку к вечернему моциону, для которого выкраивал именно такие часы, свободные от толкотни на улицах.

Сегодня привычный уклад его городской жизни был нарушен странным звонком. Что ж… Посмотрим, зачем я понадобился нервозной подруге Роглеса…

С этими мыслями Антон захлопнул дверку машины, дождался, пока компьютерная система, опустив замки, сдавленно пискнет, успокаивая хозяина, и пошел к разрисованному лазерами входу в ночной клуб.

Несмотря на ранний час, у входа в «Орфей» толклось человек пятнадцать, не меньше. Наметанный взгляд Полынина тут же выделил двух охранников в цивильном, которые лениво делали вид, что не имеют никакого отношения к данному заведению. Их выдавали глаза. Такой взгляд обычно бывает у скучающих вахтеров, машинально процеживающих окружающие лица. Швейцар у входа занимался тем, что оттирал пятно на декорированной под мрамор пластиковой плите. Чуть поодаль три проститутки в преддверии рабочей смены с вялой заинтересованностью обсуждали кого-то. Антон краем уха услышал пару нелестных эпитетов, типа «крашенная старуха» и «что она здесь трется?»… но не обратил на них должного внимания. Рядом с «ночными бабочками» собралась группа подростков, окруживших продавца легкой «дури» — эреснийской травы, которая в некоторых мирах давно была приравнена к табаку, но тут, на Аллоре, по-прежнему оставалась занесенной в разряд легких наркотических средств. В этой политике местной администрации присутствовала изрядная доля здравого смысла. Запретный плод сладок. Как только эреснийская трава будет продаваться в любом магазине, наряду с обычными сигаретами, ее никто не станет курить — удовольствие ниже среднего, Полынин сам пробовал по молодости, а вот ее сегодняшние потребители из числа подростков тут же перейдут на более опасную для здоровья «дурь»… По мнению Антона, в данном случае аллорские чиновники из отдела по борьбе с наркотиками просто демонстрировали компетентность, выбирая меньшее из зол…

…Полынин лишь мельком скользнул взглядом по этой тусовке. Он искал звонившую женщину и, еще раз оглядевшись, понял, что стоявшая поодаль пожилая особа с вызывающе-ярким макияжем на лице, который, по неодобрительному мнению трех проституток, только подчеркивал ее морщины, и есть искомое…

Она нервно курила, стоя у невысокого ограждения, отделявшего край парковочной площадки от семидесятиметровой пропасти.

Он молча направился к ней. Незнакомка, стоявшая вполоборота, отреагировала на звук приближающихся шагов, отбросила наполовину выкуренную сигарету, не заботясь о том, куда упадет окурок, и Антон тут же подметил про себя, что у нее замашки скверной аристократки.

— Это вы мне звонили, миссис?..

— Клеймон. Зовите меня миссис Клеймон, можно просто Сара, как вам удобнее.

— Отлично. Будем беседовать здесь или пойдем внутрь?

Она огляделась, потом нервно передернула плечами.

— Я бы предпочла говорить в более уютном месте.

Эти юные потаскушки уже минут пятнадцать буравят меня глазами.

— Возможно, они увидели в вас свою соперницу? — не удержавшись, поддел Антон.

Дама укоризненно посмотрела на Полынина — буквально влепила звонкую пощечину этим взглядом, и Антон вдруг почувствовал себя неловко.

«Ладно…» — в своей наблюдательно-философской привычке подумал он, направляясь к входу в клуб. — «Один ноль не в мою пользу».

Швейцар уже закончил оттирать пятно и теперь стоял гранитной глыбой на фоне прозрачных дверей.

— Извините, сэр, вход по членским билетам. Это закрытый клуб.

Антон молча достал купюру в сто кредитов.

— Это сойдет за разовый билет? — вполголоса спросил он, поднимая ладонь с банкнотой так, чтобы переодетые в штатское охранники не видели предъявляемого «членского билета».

— Вполне. — Швейцар чуть посторонился, ловко приняв мзду. — На втором этаже есть отдельные кабинеты, — вполголоса дал он бесплатный навигационный совет.

— Учту, — буркнул Антон, пропуская вперед свою новую знакомую.

Он ненавидел платить за женщин, в присутствии которых не был заинтересован, и его настроение падало с той же стремительностью, с какой росло внутреннее убеждение в том, что его пытаются развести как обыкновенного лоха.

«Вот только с какой целью?»

Желание узнать ответ на заданный самому себе вопрос, да еще злополучный призрак господина Роглеса, маячивший за звонком этой «Сары», — вот два побудительных мотива, не позволившие ему просто развернуться и уйти.

Внутри ночной клуб «Орфей» подозрительно смахивал на дорогой бордель. Это впечатление несколько скрашивал внушительных размеров танцпол, расположенный в огромном холле здания. Центральный подиум имел площадь в несколько сот квадратных метров, его окружали столики, разделенные декорированными поддерево перегородками, выше гроздьями висели приборы для световых спецэффектов, а дальше царили многоэтажные кольцевые балконы, сквозь перила которых были видны десятки дверей, ведущих в отдельные номера. Наверху все это венчалось поделенной на прозрачные сегменты плоскостью крыши. Сквозь нее были видны габаритные огни соседних строящихся сверхнебоскребов и узкий клочок темного неба, на котором уже робко мигала первая вечерняя звезда.

Заметив посетителей, к ним подошел вежливый мальчик с зализанными набок волосами.

— Желаете уединиться? — без тени усмешки, по-деловому осведомился он. — Пятьдесят кредитов в час.

Антон кивнул. Мысленно оценив ситуацию, он достал еще одну банкноту, и ему тут же протянули магнитный ключ.

— Номер триста двенадцать. Второй этаж вправо по балкону. Желаю приятно провести время.

Полынин был уже зол не на шутку — ситуация, пусть и спонтанно возникшая, ничуть не забавляла его, но Сара Клеймон как раз в этот миг взяла его под руку и коротко спросила:

— Пошли?

Антон кивнул, скрепя сердце. Иногда с тобой случаются неожиданности, против которых в данный момент можно применить лишь одно средство: сделать по возможности хорошую мину при откровенно плохой игре. Рука, которую он ощущал сквозь тонкую ткань одежды, оказалась сухой, морщинистой и дрожащей.

Под искусно наложенным макияжем скрывалась самая натуральная старуха — в этом уже не оставалось никаких сомнений.

В номере, помимо широкой, похожей на стартовую плиту космодрома, кровати, к счастью, нашелся еще и журнальный столик с набором алкогольных напитков и двумя креслами по бокам.

Антон расстегнул пальто и сел, не снимая верхней одежды.

Сара Клеймон последовала его примеру, облегченно вздохнув при этом.

— Выпьем? — нарушив молчание, внезапно предложила она.

Полынин хмуро посмотрел на Сару, потом, оценив ее выдержку, усмехнулся и ответил:

— Миссис Клеймон, я жду объяснений.

Она кивнула, открыв сумочку. Пока она копалась в ее содержимом, Полынин осмотрел бутылки и открыл легкое эреснийское вино, получаемое из плодов того же растения, чьими высушенными листьями торговали на улице из-под полы. Не в пример скверной траве, вино из эреснийской скалиозы, как правило, выходило отменным.

Сара Клеймон извлекла на свет маленький карманный компьютер. Игрушка была дорогой и мощной, но, в отличие от ноутбука, ее можно было запросто упрятать в карман пальто.

Пока он разливал вино, Сара отсоединила от корпуса наперсток, на конце которого тлела крохотная искра инфракрасного излучателя и пробежала световым стилом по виртуальным значкам на крохотном цветном дисплее.

— Посмотрите, Антон. — Она протянула ему активированный мини-компьютер, обменяв его на бокал. Откинувшись на спинку кресла, Сара застыла в напряженном ожидании.

Антон посмотрел на миниатюризированное изображение.

Казалось, что в черноте космического пространства сплел асимметричную паутину какой-то монстр. Полынин достаточно много работал с подобными трехмерными схемами, чтобы быстро сориентироваться в изображении и понять, что пульсирующие линии брали свое начало в печально известной системе Ганио и тянулись через мрак освоенного участка Вселенной к различным маркерам. Основная часть «креплений» этой паутины являлась точками расположения миров Окраины — недавно образованных колоний, которые породила третья волна экспансии человечества в глубь космоса.

Линии не затрагивали такие старые миры, как Элио, Рори, Стеллар, Дабог, Кассия, Эригон или Кьюиг, — они тянулись мимо, игнорируя устоявшиеся очаги человеческой цивилизации, и впивались в гораздо более отдаленные, менее развитые планеты, отнесенные ветром колонизации в сторону от освоенных скоплений Центра. Разглядывая схему, Антон сразу же обратил внимание на тот факт, что несколько наиболее любопытных линий вообще уходят «в никуда», обрываясь в черноте на срезе экрана.

Сара Клеймон, заметив, что он машинально кивнул, оценив предложенное изображение, пригубила вино и спросила:

— Что вы думаете по этому поводу, Антон?

Полынин пожал плечами. Ему была по-прежнему непонятна тема разговора. Ощущение, что его пытаются использовать «вслепую», не покидало Антона, и потому он ответил так же уклончиво:

— Думаю, что эта схема описывает некую часть преступных связей кланов планеты Ганио, — произнес он, исподлобья взглянув на Сару Клеймон, и добавил: — Нечто подобное можно скачать с открытых серверов Совета Безопасности Миров, полагаю?

Она отрицательно покачала головой.

— Нет. Сеть Интерстар, конечно, обширный и любопытный источник информации, но уровень ее достоверности внушает серьезные сомнения. Эта схема не оттуда. Она составлялась вручную, на протяжении многих лет.

Полынин откинулся на спинку кресла.

— И что с того? Какое я имею отношение к ганианцам и их законному или незаконному бизнесу? Я работаю в совершенно иной области и…

— А как вы относитесь к этой нации? — нетактично прервала его Сара.

— Я должен отвечать? — Взгляд Антона начал темнеть. В конце концов он и так сделал слишком много… Что-то не вязался в его голове образ пожилой развязной леди с тем дрожащим голосом, что звучал полтора часа назад в трубке коммуникатора. Испуганная особа слишком быстро превратилась в спокойную, уверенную в себе старуху, цинично плюющую на некоторые условности цивилизованного общения.

— Антон… — Ее голос неожиданно приобрел мягкий тембр. — Потерпите еще пару минут, и я объясню, с какой стати вы должны сидеть в отдельном номере дорогого борделя и отвечать на мои вопросы. Я обещаю.

Ее слова опять подействовали на Полынина самым неожиданным образом. Недосказанная, но безжалостная самокритика, прозвучавшая за ними, заставила его понять — эта женщина на самом деле преследует определенную и очень важную для себя цель, понимая, что у Полынина нет никакой заинтересованности в беседе. Из этого вытекал один любопытный вывод: Антону стало ясно, что Сара Клеймон знает о нем гораздо больше, чем он думает, и в ее рукаве, несомненно, припрятан весомый аргумент, объясняющий их встречу…

— Хорошо… Я выскажу свое мнение… — Он допил содержимое бокала и поставил его на стол. — Ганианцы — нация преступников. Они не стремятся поднять уровень своей цивилизации, а продолжают существовать на уровне Средневековья, пользуясь при этом теми благами и возможностями, что так щедро и необдуманно предоставляло им сообщество миров во время правления прошлой Конфедерации. — Антон протянул руку, взял бутылку и вновь наполнил бокалы. — Ганианский космопорт, возведенный на планете в рамках гуманитарной программы Центральных Миров, очень быстро превратился в центр преступной торговли. — Полынин указал на мини-компьютер. — Нити их преступных интересов, как вы сами мне показали, тянутся к промышленным мирам Окраины, которыми правят стремительно растущие промышленные корпорации. Сара, внимательно слушавшая Антона, кивнула.

— Этого достаточно. Мне хотелось убедиться, что наши мнения совпадают. Извини, что пришлось разыграть эту маленькую комедию, но с Антоном Полыниным трудно встретиться просто так, без рекомендаций, верно?

Внезапный переход на «ты» лишь еще более насторожил Антона.

Полынин мог бы резко ответить ей, встать и уйти. Он действительно уважал себя, потому что в жизни ему приходилось добиваться любой мелочи потом и кровью, в прямом, а не в переносном смысле этого слова. К ганианцам у него были свои, давние счеты, но время сводить их еще не пришло, а быть может, наоборот — ушло безвозвратно: старые раны болели, но не настолько сильно, чтобы поставить точку в собственной судьбе и нырнуть в пучину кровной мести, откуда попросту нет возврата…

— Спрашиваешь сам себя, по какому праву эта старая сука пытается бередить мои отболевшие раны?

Он вскинул взгляд на Сару Клеймон, и тепла в нем не было вовсе — только жуткий, продирающий до костей мороз внезапно всплывших из тайников памяти воспоминаний.

Она выдержала этот взгляд, горько улыбнулась, достала из сумочки голографический снимок и аккуратно, словно святыню, положила его на стол перед Полыниным.

Антон молча взял его, взглянул на смазанное нечеткое изображение, снятое, как он помнил, с видеосенсоров подбитого «Хоплита», и сердце гулко стукнуло в грудь, отдавая болью в виски.

На снимке была запечатлена выщербленная осколками бетонная стена диспетчерской башни космопорта, на фоне которой стояли они — двадцатилетний Антон Полынин и Паша Сытников, по кличке Морок.

Паша, которого он дотащил до чудом приземлившегося эвакуационного модуля, а сам ушел назад, в бой, навстречу неизбежной, как казалось тогда, смерти…

— Кто вам дал этот снимок?.. — хрипло спросил он, страшась поднять взгляд. Он понимал: женщина, в чьих руках оказалась эта карточка, имеет прямое отношение к Паше, живому или мертвому, потому что Морок увез фотографию с собой… Присмотревшись, Антон с дрожью заметил темные следы крови. Это был отпечаток его собственных пальцев, который не сумело стереть время. Кровь от ссадин и порезов впиталась в верхние слои полимерного носителя, когда он второпях сунул снимок Паше.

Носилки с раненым уже исчезали в чреве эвакуационного модуля, и Антон крикнул тогда вслед:

— Паша, ты не умрешь! Мы еще встретимся, обещаю! Я найду тебя!!!

Погрузочная рампа начала закрываться, дико взревели, поднимая клубы оранжевой пыли, стартовые двигатели эвакуатора…

Больше Антон ничего не знал о судьбе Павла. По одним данным, модуль был сбит, по другим — все же дотянул до причальных палуб «Апостола Петра» — тяжелого крейсера Конфедерации Солнц, который довершил операцию на Хаборе, подобрав сутки спустя последних выживших, в числе которых оказался и сам Полынин…

…Отрешившись от рвущих душу воспоминаний, Антон заставил себя поднять голову, посмотреть на Сару Клеймон и повторить вопрос:

— Кто вам дал этот снимок?

— Ты узнал Павла? — вопросом на вопрос ответила она.

— Да! — уже не в силах владеть эмоциями, подавшись вперед, выкрикнул Антон.

— Я его мать.

Полынина словно окатило ледяной водой.

Он подался назад, запрокинув голову на спинку кресла, и трудно было сказать, что он сделает в следующий миг — разрыдается или рассмеется… Об этом ведало лишь его изуродованное на Хаборе сознание да контуженные нейроны серого вещества хрупкого человеческого мозга…

…С Пашей Сытниковым Антона связывало несколько часов дружбы.

Ни до этого, ни после они не встречались, но существуют обстоятельства, которые способны сблизить людей раз и навсегда, сделать их кровными братьями за ничтожно короткий отрезок времени.

В учебниках новейшей истории распаду Конфедерации Солнц отдано несколько страниц убористого текста.

Среди них есть короткий абзац:

«12 мая 4193 года по унифицированному галактическому календарю на сервер Совета Безопасности Миров поступил сигнал бедствия с базы гуманитарной миссии СБМ планеты Хабор. В сообщении говорилось, что силы ганианских наемников, численностью до трех тысяч человек, атаковали планету, захватив строящийся космопорт, базу ограниченного воинского контингента СБМ, а также склады продовольствия и устаревшего стрелкового вооружения, предназначенные для снабжения организованных на планете поселений расы инсектов, перемещенных на Хабор с планеты Деметра…»

Позже, уже после окончательного краха Конфедерации Солнц, когда были подняты и опубликованы архивы, стало ясно, что операция ганианцев планировалась очень тщательно, и малый крейсер Совета Безопасности Миров «Светоч», посланный в систему Хабора для наведения порядка, попал в заранее расставленную ловушку.

…

Бывали в жизни Полынина моменты, когда память вдруг становилась неуправляемой — на протяжении всех десяти лет после выписки из госпиталя продолжали сказываться пять контузий, которые получил Антон в течение одних суток на проклятом Хаборе…

Вот и сейчас…

Полынин смотрел на сидящую напротив Сару Клеймон, а в голове уже рванула ноющая боль непрошеных воспоминаний…