Два человека шли по длинному коридору.

– Ричардсона доставили? – Спросил генерал Уилсберг, останавливаясь напротив овальных дверей, рядом с которыми в информационном окне системы доступа светилась надпись:

«Зал тактических совещаний».

– Да, сэр. – Ответил ему капитан Даллас. – Мне кажется, он крайне раздражен фактом своей внезапной мобилизации.

– Плевать. – Хмуро произнес Альберт, ожидая пока сканер сравнит предложенный образец ДНК с хранящимся в памяти эталоном.

На скошенной панели вспыхнул изумрудный сигнал, но двери не открылись, – вмонтированная видеокамера фиксировала двух человек.

– Давай, Джон, твоя очередь. – Уилсберг уступил место капитану. – Ты продемонстрировал ему работу конвектора?

Капитан Даллас кивнул, коснувшись ладонью сканирующей пластины.

– И что?

Джон пожал плечами.

– Могу сказать одно, – он впечатлен, но, боюсь, что сотрудники спецслужб были правы, отдавая предпочтение Хьюго… Ричардсон, на мой взгляд, не болен патриотизмом.

– Теперь это уже не имеет значения. – Ответил на последнее замечание Уилсберг. – Нам не из кого выбирать. Герберт единственный, кто может заменить Хьюго. Иной альтернативы нет.

…

В зале совещаний царила нервная, напряженная обстановка.

Два десятка офицеров молча встали со своих мест, как только на пороге появились генерал Уилсберг и капитан Даллас.

Альберт кивком поздоровался с присутствующими, нашел взглядом расположившегося особняком Герберта и поднялся на небольшой подиум.

На огромных плазменных панелях демонстрационная система прокручивала бесконечная череду видеокадров ночного боя, что еще больше обостряло и без того нервозную обстановку.

– Я только что вернулся из Пентагона, господа. – Отрывисто произнес Уилсберг, жестом разрешая подчиненным сесть. – Руководство крайне недовольно нашей работой. От меня требуют объяснить причину провала, а вы топчетесь на месте, вторые сутки. Мы потеряли в Афганистане майора Керби и капитана Поланда, не говоря о десяти уничтоженных механизмах… – Он окинул присутствующих тяжелым взглядом. – Теперь я хочу услышать грамотные, четко сформулированные выводы. Начнем с вас, полковник – взгляд Альберта остановился на командире подразделения технической поддержки.

Собственно, начавшийся диалог трудно было назвать термином «совещание» – скорее здесь назревал резкий, нелицеприятный «разбор полетов», где в отсутствии главных участников событий, основная тяжесть ответственности ложилась на вспомогательные службы, подключившиеся к «акции возмездия» на последних фазах ее подготовки и планирования.

Генерал Уилсберг, не смотря на крайнее раздражение и усталость, прекрасно осознавал это. Однако ситуация не оставляла выбора, – ему, волей или неволей приходилось понукать подчиненных, чтобы получить доходчивый ответ на вопросы, лежащие вне сферы его технических познаний.

– Итак, полковник, я слушаю. Какие выводы вы сделали после анализа данных телеметрии?

…

Для капитана Ричардсона события последних суток напоминали затянувшийся сон, от которого нет никакой возможности очнуться.

Когда на пороге зала появился его бывший командир, он невольно вздрогнул, машинально подумав, что таких совпадений не бывает. Герберт еще не оправился от морального потрясения, узнав, что Хьюго, с которым он проработал бок о бок много лет, на самом деле не погиб в нелепой автокатастрофе, а был мобилизован спецслужбами, чтобы встреть свою судьбу за тысячи километров отсюда, в далеком Афганистане…

Ричардсону пришлось многое узнать и переосмыслить за последние десять часов, однако, ни вторичное сопереживание смерти Поланда, ни демонстрация работы конвектора материи, которую накануне провел для него Джон Даллас, не произвели на Герберта столь глубокого впечатления, как видеоряд, запечатленный камерами компьютеризированного шлема майора Керби.

Герберт смотрел на фигуры андроидов, испытывая при этом иррациональное чувство вины: десять лет назад, находясь на жизненном перепутье, он не смог побороть навязчивых кошмаров, сделал выбор, посвятив себя исследованиям в области нейрокибернетики, которые лежали на зыбкой грани этического фола, и вот настал миг, когда он с необъяснимой внутренней дрожью осмысливал результат, прекрасно понимая, что Поланд, работая над системами человекоподобных машин, не просто воспользовался разработанными им микрочипами, а, по сути, воплотил его идеи.

Прошлое оказалось так тесно переплетено с настоящим, что появление Уилсберга стало для Герберта лишь последним завершающим штрихом, толчком к закономерному в данной ситуации приступу дежа вю…

…

Из Кувейта он попал сначала на борт корабля-госпиталя, курсировавшего в водах Персидского залива, а затем, еще на протяжении года проходил курс лечения и психологической реабилитации на родине в Штатах.

В итоге свое двадцатисемилетие Герберт встретил совершенно иным человеком.

Известие о присвоении ему внеочередного воинского звания застало лейтенанта Ричардсона на госпитальной койке. Он воспринял эту новость с равнодушием. В зачитанном ему приказе содержались такие формулировки как «мужество и героизм, проявленные при исполнении воинского долга», но Герберт был не из тех людей, кто выдает желаемое за действительное и в конечном итоге начинает верить, что так оно все и случилось.

Нет. Не было мужества и героизма. Был страх, растерянность, неприятие… Он выжил, но прекрасно понимал, что защищал себя, а не драгоценные ящики с оборудованием, сохранностью которых командование на поверку оказалось обеспокоено много больше, чем конкретными судьбами отдельно взятых людей.

Телесные раны новоиспеченного капитана затягивались быстрее, чем полученные моральные ожоги.

Лежать, размышляя о случившемся, было для него худшим из испытаний. Герберт понимал, что сутки, проведенные в Кувейте, продемонстрировали ему всего лишь одну из гримас войны, крохотный эпизод из множества ее обличий. Он не стал храбрее или профессиональнее, – лишь получил свою долю ночных кошмаров…

Капитан Горман и еще двенадцать незнакомых ему парней погибли под огнем собственной артиллерии, но об этом никто не говорил вслух, как и о поступке капрала Дугласа. Одна ошибка порождала другие, и эта цепь роковых обстоятельств, невольно толкала его на тяжелые размышления.

Он не брал под сомнение целесообразность военной акции против агрессора. Если в мире есть люди, сеющие насилие и смерть, презирающие человеческую жизнь, как высшую ценность, – они, безусловно, должны быть наказаны.

Рассудок Герберта протестовал против «издержек войны», неоправданных с его точки зрения потерь, как физических, так и нравственных. Все чаще и чаще капитану снился один и тот же сон: он видел, как капрал Дуглас делает замах, чтобы метнуть в злополучный подвал ручную гранату и…

…Черты Майкла внезапно начинали трансформироваться, – лицо оставалось тем же, но каждый мускул на нем как будто затвердевал, теряя свою озлобленную напряженность, и события вдруг начинали развиваться вовсе не по тому сценарию, за который цеплялась память.

Дуглас медленно поворачивает голову и Герберт слышит тонкий, хорошо знакомый ему всхлип сервомотора, понимая, что перед ним уже не человек, а машина – андроид, с полным набором сканирующих систем, нейроэлектронным рассудком которого руководит не сиюсекундная ненависть или шок, а логика полученных данных, обработанных посредством специально обученных нейросетей…

Он не выдергивает чеку из осколочной гранаты, а резко опускается на одно колено, и одиночный выстрел из «М-16» рвет сторожкую тишину.

В подвальном помещении раздается вскрик.

Голова андроида поворачивается к Герберту.

– Цель поражена, сэр. Мирные граждане не пострадали.

…Он каждый раз просыпался в холодном поту, – сон не нес облегчения, потому, что его грезы на тот момент были практически неосуществимы. Высокие технологии в начале девяностых еще не достигли того уровня развития, чтобы на их базе можно было создать механического бойца. На свете не существовало кибернетической либо псевдонейронной системы, способной соперничать с человеческим мозгом по скорости быстродействия, объему памяти, а главное – наличию интеллекта.

Было и второе препятствие, перечеркивающее грезы новоиспеченного капитана. Автономная энергетика человеческого метаболизма, не могла быть реализована на машинном уровне. Различные компьютеры и их сетевые единения оставались статичны, прикованы к одному месту, зависимы от стационарных источников питания.

Эти проблемы казались неодолимыми, но мечту, рожденную во сне, не вытравишь из рассудка, не позабудешь как случайный эпизод повторяющегося кошмара.

В конечном итоге его душа не выдержала борьбы противоположностей.

В августе 1992 года капитан Ричардсон подал прошение об отставке, и, получив удовлетворительный ответ, превратился в гражданского специалиста. Он решил, что единственным выходом для него будет работа над миниатюризацией и совершенствованием нейросетей, разработкой принципиально новых архитектур искусственных нейронов, которые в конечном итоге позволят если не ему лично, то его преемникам создать универсальное средство борьбы со злом…

В ту пору он свято верил в истинность своего выбора, не задумываясь над тем, как часто дорога, вымощенная благими намерениями, ведет прямиком в ад…

…Ад, который он мог теперь воочию наблюдать с настенных экранов под резкие реплики генерала Уилсберга.

Альберт нервно расхаживал по небольшому подиуму, поочередно обращаясь к присутствующим специалистам с одним и тем же вопросом:

– Кто, в конце концов, объяснит мне, почему андроид открыл огонь по женщинам?!.. – Взгляд Уилсберга, в который уже раз, тяжело прошелся по бледным лицам подчиненных.

– Почему вы молчите? Для чего вам было дано двое суток времени и сотни терабайт расшифрованной телеметрии? Где выводы? Ты, – он резко указал одного из компьютерных техников. – Отвечай, – ведь этот андроид изначально был настроен на исполнение бытовых функций, верно?

Техник, со знаками различия капитана, встал.

– Да, сэр.

– Значит, кибермеханизм имел четкое, недвусмысленное представление о той разнице, которая существует между вооруженным боевиком и безоружной наложницей?

– Нет, сэр. – Побледнев, ответил капитан.

– То есть?!.. – На этот раз замешательство испытал Альберт. – Разве его нейросети не обучали распознаванию образов?! Эти машины на предварительных испытаниях ухаживали за детьми! – В резком тоне напомнил он.

– В том случае у андроида работали иные нейросети. – Ответил капитан. – Все зависит от выбора базовой модели поведения, которая реализована в различных, сосуществующих параллельно системах.

– Не морочьте мне голову! – Взорвался Уилсберг. – Я присутствовал на полигонных испытаниях и своими глазами видел, как кибермеханизмы с одинаковой легкостью справлялись с разноплановыми проблемами, без дополнительной перенастройки!

– Да, сэр. Вы абсолютно правы. Андроид, исполняющий бытовые функции, мог автоматически перейти к решению иных задач, но для этого требовалось возникновение определенной ситуации: например при испытаниях мы инсценировали прорыв трубы городских коммуникаций или возгорание электропроводки. Распознавание возникшей проблемы активировало иные нейросети, специально обученные для эффективного устранения технических неисправностей. Аналогичным образом инициализировался режим охранных функций, – для этого системе андроида было необходимо зафиксировать незаконные действия, классификация которых заранее прописана в его базах данных.

– Это я знаю… – Немного остывая, пробурчал Уилсберг. – Но где ответ на вопрос: почему он открыл немотивированную стрельбу, по сути, угробив удачно начатую операцию?!.. Почему он не вспомнил, что безоружный человек не опасен?! – Генерал резко обернулся и, воспользовавшись пультом дистанционного управления, остановил кадр на одном из экранов. – Прокомментируйте вот это капитан, с точки зрения хваленой машинной логики!

На застывшем кадре было запечатлено падающее, обезглавленное выстрелом в упор, полуобнаженное женское тело.

– Позвольте мне высказаться, сэр?

Реплика пришла из глубин полутемного зала, и Уилсберг обернулся, чтобы разглядеть говорившего.

– Капитан Ричардсон? – Интуитивно переспросил он.

– Да. – Герберт встал со своего места. – Думаю, что смогу ответить на большинство поставленных вами вопросов, господин генерал. Вы зря кричите на своих подчиненных, ведь никто из них не был посвящен в изначальную суть проблемы, и занимался лишь узким, специализированным направлением проекта, верно?

– Ну, допустим.

Герберт подошел к подиуму и спросил, глядя на Уилсберга:

– Генерал, вам знаком термин «парадигма»?

Альберт некоторое время молча смотрел на Ричардсона, а потом вдруг произнес, обращаясь не к нему лично, а к остальным участникам «разбора»:

– Все свободны.

Дождавшись, пока зал опустел, он вновь повернулся к Герберту.

– Нет, капитан, я не знаю значения этого слова. Садитесь. – Он указал на свободные кресла в первом ряду.

Ричардсон сел. Джон Даллас был недалек от истины, давая оценку патриотизму Герберта, – многолетние научные изыскания постепенно превратили его в космополита, но переход на систему общечеловеческих ценностей лишь усугубил чувство внутренней моральной ответственности, и сейчас, четко осознавая, что в основу использованных в Афганистане боевых машин были заложены его теоретические разработки, Ричардсон нашел в себе мужество признать: в сложившейся ситуации только он мог дать ответ на сформулированную Уилсбергом проблему.

Будучи удручен и подавлен, он не мог предвидеть, что в тайне генерал надеялся именно на такой исход «совещания». За годы службы Альберт стал неплохим психологом, (иначе его не поставили бы руководить столь ответственным проектом), и он намеренно не обращался к Герберту напрямую, давая тому возможность «созреть» для принятия личного решения.

При этом Уилсберг считал себя скорее прагматиком, нежели циником. Он то же являлся заложником событий, на него давили «сверху», и генерал в свою очередь использовал любые доступные методы, чтобы исполнить полученные приказы.

Сев в кресло рядом с Ричардсоном, он произнес, на этот раз нисколько не покривив душой:

– Я понимаю твое состояние, капитан. Рад, что в тебе не взыграли амбиции ученого, ущемленного в авторских правах. И еще я думаю, что зря вас с Хьюго не пригласили сюда вместе. Возможно, твое изначальное участие в проекте помогло бы избежать роковых ошибок. А сейчас просто объясни мне, в чем кроется причина провала, ладно?

Герберт едва заметно кивнул. Фразы генерала относительно авторских прав, в первый миг показались ему чуть ли не издевкой, но он сумел удержаться от резких высказываний по этому поводу.

– Термин «парадигма «изначально заимствован из лингвистики. – Произнес он, не глядя на Уилсберга. – Впрочем, это неважно. – Тут же добавил Герберт. – В нашем контексте парадигма обозначает модель поведения, тип постановки проблемы, принятый в качестве образца для решения исследовательских задач. – Он на миг задумался, стараясь мысленно подобрать понятные, доходчивые формулировки, а затем продолжил:

– Насколько я понял, у созданных вашей группой андроидов, которые успешно проходили испытания на узком фронте заранее известных проблем, отсутствует главный признак универсальности: они лишены всеобъемлющей взаимосвязи отдельно взятых нейросетей. У них отсутствует глобальная парадигма, – то есть, нет общего подхода к множеству проблем. Ничто не объединяет их параллельные архитектуры в целостный взаимопроникающий комплекс, – существует лишь строго регламентированный ряд «переходных» ситуаций, которые, по сути, являются программными переключателями между различными автономными системами…

– Можно чуть проще? – Поморщился Уилсберг.

Герберт лишь пожал плечами в ответ. Ему казалось, что он и так высказался предельно ясно. Некоторые проблемы нельзя утрировать – следует учиться их понимать, но Герберт помнил свой нелегкий путь, полный промахов, тупиковых решений, неудач, из которых постепенно формировался опыт…

Он поднял взгляд на своего бывшего командира.

Альберт сидел, тяжело опираясь о подлокотник кресла. Он выглядел усталым, постаревшим, но не сломленным.

– Хорошо, говори, как есть, капитан… – Глухо произнес Уилсберг, почувствовав направленный на него взгляд. – Я постараюсь понять. Иного выхода у меня просто нет.

– Вы должны усвоить аксиому, генерал: одна нейросеть – это лишь узкоспециализированная экспертная система, эффективно работающая исключительно в той области знаний, которой она обучена. – Глухо произнес Герберт. – Настоящая универсальность, которую можно обозначить термином «гибкость мышления», достигается не путем переключения между отдельными экспертными программами, а методом их глобального взаимодействия. Ярким примером является наш собственный мозг, который содержит миллиарды нервных клеток, организованные в нейросетевые структуры. Они постоянно обучаются: в процессе жизнедеятельности в них кодируется информация, на основе которой разум вырабатывает алгоритмы решения тех или иных задач, накапливая знания и формируя личный опыт. Когда возникает внезапная проблема, рассудок разных людей станет апеллировать к различным объемам информации. Хладнокровная, всесторонне развитая личность задействует большее количество нейросетей и выработает оптимальное решение, с учетом множества вероятностей, а человек эмоциональный отреагирует чрезмерным возбуждением, которое мгновенно активирует локальный участок мозга, чаще всего содержащий узкоспециализированные знания, и его реакция на событие будет совершенно иной, – быстрой, но скорее машинальной, чем осознанной…

Уилсберг, внимательно слушавший капитана, невольно посмотрел на экран, где застыл остановленным им кадр… Аналогии, только что проведенные Гербертом, внезапно нашли недвусмысленный отклик в его сознании. Он на собственном опыте знал, что такое нервный стресс, как порой «глохнет» разум в критические секунды боя, – внезапная контузия, приступ страха или гнева отключают здравомыслие, действительно оставляя лишь машинальные, доведенные до полного автоматизма реакции…

– Выходит, используя одну нейросеть для формирования «идеального бойца», мы, на поверку, получили механическое подобие сержанта Дугласа, бросающего гранату в тот злополучный подвал?… – Угрюмо спросил он, делая собственный вывод из пояснений Герберта.

Герберт кивнул, нисколько не удивившись, что генерал помнит о событиях десятилетней давности.

– По записям видно, что кибермеханизмы прекрасно справлялись с боевыми задачами, но работа одной нейросети, обученной лишь для ведения боевых действий, заранее исключает разностороннее осмысление ситуации. – Согласился он с выводом генерала. – Поэтому все люди, находившиеся в тот момент на плоскогорье, были автоматически отнесены в разряд «вражеских объектов», подлежащих уничтожению. Нейронные системы боевых машин различали людей исключительно по степени их активности, оперируя понятием «потенциальной угрозы». Данные о признаках, присущих «мирным гражданам» хранились в параллельной архитектуре, но не могли быть востребованы, – отсутствовала взаимосвязь. – Герберт искоса взглянул на экран и спросил:

– Неужели Поланд не затрагивал подобных проблем?

Уилсберг сокрушенно покачал головой.

– К сожалению, я не вдавался в подробности. – Честно признался он. – На мне лежало бремя общего руководства проектом. Андроиды стабильно проходили все контрольные тесты, и это казалось достаточным для достижения конкретных целей. Думаю, тебе стоит самому посмотреть информацию, хранящуюся в персональном компьютере Хьюго. Возможно, он делал какие-то пометки относительно перспектив совершенствования системы кибермеханизмов? – Предположил Альберт.

Герберт вскинул на него недоверчивый взгляд:

– Вы хотите, чтобы я продолжил работу вот над этим?!.. – Он красноречиво указал на демонстрационные экраны, где помимо остановленного Уилсбергом кадра продолжали прокручиваться фрагменты видеозаписей ночного боя.

– Да. – Ответил Альберт. – Но теперь все становиться много сложнее. Провал боевых испытаний не отменяет планов по созданию универсальной человекоподобной машины…

– Подождите генерал!.. – Герберт порывисто встал. В отличие от дисциплинированного, покладистого Поланда, капитан Ричардсон производил прямо противоположное впечатление. – Не сочтите за дерзость, но это граничит с сумасшествием. – Глухо добавил он.

Уилсберг криво усмехнулся.

– Ты, верно, забыл наш разговор в госпитале. Разве я десять лет назад мечтал о создании кибермеханического бойца?

– Нет, генерал не вы. Но и я его не создал! Хотите знать почему?

– Ну? – Насупился Альберт. – Только не надо говорить о технических трудностях, хорошо? Все системы андроидов построены на базе созданных тобой нейрочипов. – Безжалостно констатировал он, и тут же добавил:

– Надеюсь, капитан Даллас убедил тебя, что уровень современной сервомеханики соответствует самым жестким критериям технических заданий, а наличие конвектора вещества снимает все препятствия при проектировании автономных энергосистем…

Герберт молча выслушал его и внезапно спросил:

– Что остается в минусе?

Уилсберг был неприятно удивлен такой формулировкой вопроса. Теперь он видел, как сильно изменился его бывший подчиненный. Бесполезно было давить на него понятиями армейской субординации, – Ричардсону ничего не стоило глубоко наплевать на тот факт, что его вновь заставили надеть военную форму…

– Хорошо, я отвечу сам. – Произнес Герберт. – Вы правы, создать мыслящую машину, даже в отсутствии конвектора вещества, не составляло для меня сверхзадачи. Размер нейрочипа, внутри которого заключено десять тысяч искусственных нейронов, удалось уменьшить до размеров двухсантиметровой пластины. Что мешало мне собрать систему из сотни автономных нейросетей?

– Не знаю…

– Я не смог решить проблему парадигмы… И Хьюго был прекрасно осведомлен об этом. Машинный разум, построенный на основе нейросетей, помимо заложенных в него знаний, должен обладать способностью оценивать окружающий мир. Здесь, на мой взгляд, существует два варианта: либо мы закладываем в машину жесткую систему наших, человеческих моральных ценностей, либо даем возможность пробудившемуся нейросетевому интеллекту самому выработать глобальную парадигму.

– Поланд ничего не докладывал мне об этом.

– Потому что обе попытки окончились провалами, последствия которых к счастью не вышли за пределы лабораторий. В первом случае, «ИИ» настроенный на определенную совокупность моральных норм, попросту «рухнул» под грузом логических ошибок, стоило однажды подключить его к доступу в Интернет. Виртуальная среда, где люди все чаще находят место выражению собственных взглядов, вошла в жесткий конфликт с элементарными нормами поведения, которые мы с Хьюго сформулировали в качестве эквивалента мировоззрения для сложной нейросетевой структуры. Система в буквальном смысле погибла, под гнетом несоответствия ожидаемого и действительного.

– А чем закончился второй эксперимент?

Герберт, до этого взволнованно расхаживавший вдоль подиума, сел, безнадежно взмахнув рукой.

– Вышло еще хуже. Нейросетевой интеллект, которому мы позволили самому собирать информацию, в конечном итоге действительно выработал собственное мировоззрение. Но машина при этом осталась машиной, – у нее нет чувств, а значит ей не найти логического оправдания большинству человеческих поступков. В результате мы получили отрешенного наблюдателя, который оценивал человечество, как некую глобальную ошибку, выпадающую контекста общих законов природы. По мнению «ИИ» мы не венец эволюции, а неоправданно размножившийся вид млекопитающих, чье существование ведет к необратимой гибели биосферы и, как следствие, – исчезновению жизни на Земле как таковой.

Уилсберг понимающе кивнул. Некоторое время он удрученно размышлял над услышанным, а затем недоверчиво переспросил:

– И ты прекратил попытки?

Герберт искоса посмотрел на генерала.

– Нет. – Нехотя признался он. – Я разработал программу, которую назвал «Дарвин».

Уилсберг заинтересованно повернул голову.

– Можешь объяснить, в чем ее суть? – Спросил он.

Ричардсон ответил не сразу. Некоторое время капитан сидел, отрешенно глядя на экраны демонстрационной системы, а затем произнес:

– Это была попытка объединения параллельных структур, с тем, чтобы одни экспертные нейросети могли «учиться» у других, заимствуя недостающую информацию, при возникновении ультрасложных проблем. Сама по себе программа «Дарвин» не руководит непосредственными действиями машины, – она осуществляет связь между отдельными нейрочипами, одновременно инициируя в системе функцию «естественного отбора».

– И что это дает? – Воспользовавшись краткой паузой, спросил Уилсберг.

– Смысл данной функции заключен в том, что заранее известная информация, не подтвержденная поступающими извне данными, в конечном итоге признается ложной, и это позволяет избежать роковых логических сбоев. Кроме того, машина должна иметь резервные нейрочипы, структура которых формируется в процессе саморазвития, и если их работа ведет к стабильному результату, то исходные модули очищаются от неверной информации и переходят в состояние «резервных».

– То есть, внутри системы нейросети конкурируют друг с другом? – Заинтересованно уточнил Альберт.

– Приблизительно так. Выживают и продолжают работать только стабильные участки, машина постоянно достраивает собственную архитектуру, стремясь стать более совершенной.

– И это, по-твоему, не решение проблемы?!..

– Не знаю… – Честно признал Герберт. – Эксперименты с программой «Дарвин» не окончены. Между прочим именно исчезновение Хьюго затормозило ход работ. Я не в состоянии предсказать, как поведет себя подобная машина на поздних стадиях саморазвития, хотя эволюция программных модулей протекает в миллионы раз быстрее, чем аналогичный природный процесс.

– По-твоему такой механизм может стать опасным?

– Любое саморазвитие несет в себе определенную степень риска. Я все чаще и чаще задумываюсь, – зачем мы должны плодить и доводить до какой-то степени совершенства свои подобия, когда несовершенны мы сами?

– На этот вопрос я могу ответить. – Уилсберг тяжело встал. – Наша страна, по сути, находиться в состоянии войны с многоликим противником, чьи силы, будто проказа, расползлись по всему миру. Наши вооруженные силы в состоянии сломать хребет реальной армии, но мы не можем эффективно защитить своих граждан от непредсказуемых действий террористов-одиночек. Эта угроза витает в воздухе, она будет довлеть над нами, сеять панику, неуверенность, нестабильность. Да, мы раздавим гнезда терроризма, но останутся фанатики, шахиды, против которых бессильна армия. – Он обернулся к Герберту. – Я спрашиваю себя: мы должны жить в страхе? Или объявить войну всему миру? А может нам следует мобилизовать половину мужского населения и поставить армейскую палатку с взводом солдат у каждого дома?

Герберт сразу понял, в какую сторону клонит Уилсберг.

– Вы хотите сделать ставку на человекоподобные машины? – Он покачал головой в ответ собственным мыслям. – Нет, генерал, при всех технических преимуществах, которые обрисовал мне капитан Даллас, существует этическая сторона проблемы, есть общественное мнение, которое нельзя недооценивать…

Уилсберг невесело усмехнулся в ответ.

– Придется проявлять «гибкость мышления». – Процитировал он Герберту его же фразу и спросил: – Ты разве не заметил, что в окрестностях базы начаты масштабные строительные работы?

– Да, это бросается в глаза. – Согласился Ричардсон, который действительно видел огромные котлованы, где полным ходом шел монтаж металлических каркасов для будущих железобетонных конструкций.

– Сейчас строительные бригады заканчивают формировать фундамент для возведения принципиально нового города, который будет полностью автоматизирован, снабжен замкнутыми циклами жизнеобеспечения и станет первым самодостаточным мегаполисом, обладающим полной автономией. Благодаря конвектору вещества мы смогли наполнить реальным смыслом те проекты, что годами ждали своего часа. Нужно показать всему миру, что атака фанатиков сорвалась, а новая национальная идея поднимет уровень жизни американского народа на недосягаемые высоты технического прогресса. Только достижения в области высочайших технологий способны возвести неодолимый барьер между законопослушными гражданами нашей страны и разного толка экстремистами…

Герберт покосился в сторону демонстрационных экранов и произнес:

– Боюсь, что человекоподобные машины не будут восприняты, как гаранты новой стабилизации. Они скорее способны посеять смятение в умах обывателей, но никак не вернут им утраченный душевный покой.

– Смотря в каком качестве станут выступать созданные нами машины. – Веско возразил ему Уилсберг. – Не нужно зацикливаться на частностях. – Он протянул руку, взял пульт управления и выключил демонстрационную систему. – Операция в Афганистане явилась вынужденной мерой. На самом деле широкое внедрение андроидов в ряды вооруженных сил не входит в задачи нашей группы. Ни один из кибернетических механизмов, изначально не поступит на вооружение армии. Здесь создаются бытовые механизмы, Герберт, накрепко усвой это. Они призваны созидать, строить, обслуживать, и войдут в сознание миллионов людей как продвинутые образчики сложной, принципиально новой бытовой техники.

– Вы постулируете новую «Американскую мечту» генерал? – С нотками горькой иронии спросил Герберт. – Но вы же сами сказали, что война с терроризмом только начинает набирать обороты, – они будут искать способ повторить атаку, и, предвидя это, несложно предсказать, что «город мечты» незаметно трансформируется в тривиальную, вооруженную до зубов крепость, еще на стадии строительства. Это, на мой взгляд, совершенно не сочетается с постулатом о всеобщем благоденствии. Такой мегаполис больше похож на убежище испуганной нации…

– Нет. – Прервал его Уилсберг. – Этого не случиться, если мы сумеем сделать обслуживающие город машины по-настоящему многофункциональными и эффективными. Нам следует добиться такой гибкости системы, когда один и тот же кибернетический механизм будет с одинаковой легкостью поливать цветы, нянчить детей и уничтожать террористов.

– Увы… – без тени сарказма произнес Герберт. – Такую степень гибкости на сегодняшний день демонстрирует лишь разум человека. Я посвятил много лет моделированию нейросетей, и пришел к выводу, что лишь стопроцентная копия нейронных структур младенца может послужить базой для формирования истинного интеллекта, который следует бережно воспитывать, как своего ребенка. Все остальное – жалкое подражание или опасный компромисс, можете называть как угодно. Мы далеко не боги, а стремительная поступь прогресса, опережающая духовное развитие целых наций, может расколоть человечество сильнее, чем все известные истории конфликты…

– Это философия, капитан. – Ответил Уилсберг. – А нам предстоит действовать. Первые котлованы для фундамента нового города были размечены еще до событий одиннадцатого сентября. Подумай над этим, а я в свою очередь буду анализировать сегодняшний разговор.

– Я остаюсь на базе?

– Да. Можешь считать себя мобилизованным, в полном соответствии с действующей конституцией. – Жестко подтвердил генерал. – Никто из нас не в состоянии остановить ход начатых здесь работ, – смягчив тон, пояснил Альберт, – поэтому твоей первой задачей станет тестирование систем строительных кибермеханизмов, которые должны заменить рабочих уже в этом году. А я пока свяжусь с отделом перспективных исследований НАСА. Они, насколько я знаю, несколько лет назад занимались аналогичной проблемой.

– Аналогичной чему? – Машинально уточнил Герберт, пытаясь примирить свой рассудок с той перспективой, что скупо обрисовал для него Уилсберг.

– Ты сам сказал, что адекватную нашим задачам машину можно создать на базе точной копии биологических нейросетей. – Спокойно ответил генерал. – Вот я и собираюсь узнать, существуют ли какие-то наработки в данной области.

Герберт внутренне похолодел.

За годы напряженных исследований он так и не смог определить, где расположена черта, за которую ни в коем случае не стоит переступать. Генерал Уилсберг, похоже, такими вопросами не задавался…

Антон никогда не думал, что его жизнь может совершить такой немыслимый оборот.

Судьба, явившаяся в образе Сереги Давыдова, внезапно даровала ему шанс преодолеть не только физические увечья, но и начать иную жизнь, где нищета, окружавшие его грязные, примитивные помыслы, людское равнодушие, и доводящая до глухого отчаяния внутренняя боль остались кошмарными призраками прошлого, назидательными воспоминаниями, которые постепенно тускнели, отдалялись под напором новых впечатлений.

Антон задался целью и достиг ее. Его самообразование шло долгим, трудным путем проб и ошибок, но неудачи не обескураживали Извалова. Он вновь и вновь повторял пройденные этапы, стремясь постичь саму суть процессов программирования, и такой подход в конечном итоге полностью оправдал приложенные усилия.

Стремясь к пониманию, он приобрел неоценимый опыт, – его познания в области программирования уже нельзя было назвать поверхностной эрудицией, и наступил тот миг, когда он почувствовал, что ему не интересно пользоваться чужими разработками, – Антон хотел самостоятельно творить, но, прежде чем реализовать эту внутреннюю потребность, ему пришлось пройти еще один, не менее трудный этап.

Жизнь опять вторглась в его планы со своими реалиями. Он ощущал себя так, будто очнулся от долгого сна, и теперь смотрел на изменившийся мир широко открытыми глазами.

За полтора года, которые он провел среди строгих законов алгебры чисел, прогресс успел шагнуть далеко вперед. Компьютеры, составляющие основу домашней сети, стремительно устаревали, связь с Всемирной Паутиной оборвалась больше месяца назад, а виной всему было отсутствие денег.

Произведя ревизию остатков наличности, он понял, что необходимо найти хотя бы временный заработок, а значит, поездка в Санкт-Петербург была неизбежна.

Извалову нелегко далось это решение, – город в котором без следа исчез Сергей, вызывал в нем чувство внутреннего неприятия, однако искать подходящую вакансию в ином месте было бы наивным заблуждением с его стороны.

Оставалось одно: сжать свои эмоции в кулак и ехать.

…Город сильно изменился с той поры, когда он бывал тут в последний раз, но сейчас Антону некогда было любоваться обновленным обликом Северной Пальмиры. Он приехал искать работу и поступил самым простым, но заранее обдуманным способом: прямо на вокзале купил газету и, сев на скамейку, принялся изучать страницы, посвященные рекламе и частным объявлениям.

Вакансий, связанных с непосредственным знанием компьютера, оказалось неожиданно много, но большая часть объявлений уже не могла устроить Извалова – должность секретаря или сетевого администратора ему явно не подходила, он перешагнул эту ступень и не хотел отката в прошлое, к тому же он не собирался покидать свой дом и переезжать в большой город.

В конечном итоге, после скрупулезного анализа, он выделил для себя несколько адресов и направился по ним.

В двух случаях ему не повезло, удачу принес лишь третий посещенный им офис. Небольшая фирма располагалась в отделанном под «евростандарт» полуподвальном помещении, с узкими зарешеченными окошками, расположенными на уровне тротуарного покрытия улицы.

«Организации требуются опытные программисты».

Он положил газету с отчеркнутым объявлением на стол перед молодым человеком, очевидно совмещавшем в одном лице роль охранника, секретаря и менеджера. Тот не удивился, даже не удостоил критическим взглядом облик Антона, лишь хмыкнул и произнес, наклонившись к выдвинутому ящику стола:

– Мы не принимаем на работу без тестирования. Вот, – он положил на стол перед Изваловым два безликих компакт-диска. – На одном программа и задание к ее доработке. Готовый продукт перепишешь на болванку, – он постучал пальцем по коробке второго компакта. Срок – два дня, не учитывая сегодняшний. Справишься, – получишь новое задание и оплату наличными. Нет, – извини. У нас такие правила.

– Меня устраивает. – Ответил Антон, который втайне желал найти работу именно такого сорта. – Если все пойдет нормально, можно будет использовать глобальную сеть для получения заданий и взаиморасчетов?

– Ты сделай сначала… Как будет дальше, решать уже не мне. Пойдешь выше.

– Хорошо. – Антон забрал диски. – Я вернусь через два дня.

…

Так в жизни Извалова начался новый отрезок. На фирму, расположенную в полуподвальном помещении он проработал всего пол года. Платили там хорошо, деньги, полученные за периодическое выполнение работ, позволили Антону восстановить связь с глобальной сетью и модернизировать свои компьютеры, но сам способ заработка ему пришелся не по душе. «Ломать» лицензионные программы, русифицировать взломанные версии, а затем приспосабливать их для нужд конкретных предприятий было не очень сложно, но у Извалова к этому моменту уже выработался некий внутренний кодекс чести, – он понимал, как сложно написать и отладить по настоящему хороший, качественный программный продукт, и уважение к чужому труду подспудно мешало работать, ведь он, по сути, занимался пиратством, отнимая часть прибыли у законных разработчиков и производителей.

Исходя из этих соображений он, получив доступ в Интернет, постоянно вел поиск приемлемой вакансии, и как только ему подвернулся легальный заработок, Антон порвал с прежними работодателями.

Новая жизнь открывала широкие перспективы: первое время он работал самозабвенно, теряя счет времени, его опыт ширился, охватывая неведомые доселе области прикладного программирования, и это в свою очередь подталкивало его к дальнейшему развитию.

Иногда, вспоминая прошлое, он невольно задумывался над происходящим, понимая, что за краткий отрезок времени незаметно шагнул из прошлого в будущее. Он мог объять весь мир, не выходя из своего рабочего кабинета, его мысль блуждала по всемирной сети, в то время как физическое тело оставалось в лесной глуши российской глубинки…

Был период, когда Антону казалось, что сеть в конечном итоге поглотит его разум, но он нашел в себе силы очнуться от этого наваждения, и помимо работы, стал уделять внимание своему физическому состоянию. Поначалу даже временный насильственный уход от виртуальной реальности проходил болезненно, – неодолимо тянуло назад, к тускло освещенному монитору, но он пересилил эти фантомные зависимости, заставляя себя бывать на свежем воздухе, вовремя питаться, выходить в лес, и постепенно его жизнь начала обретать гармонию.

Если бы не мысли о Сергее, то Антон мог бы назвать себя счастливым, состоявшим человеком.

Душа по-прежнему не хотела верить, что Давыдова больше нет, и эти тщетные надежды, исподволь отравляющие рассудок, заставляли его все больше замыкаться в себе, не желать другого общества, кроме глухой тишины леса, да фантомного мира электронных сетей.