Глава 2

На исходе дня, после многих невзгод долгого и тяжелого пути Егор Бестужев увидел Аллею Темпоралов.

Таинственное место, о котором ходило много слухов. Среди пестрого конгломерата существ, населяющих гибнущую планету, постепенно начала формироваться религия. По мере деградации, потери знаний, утраты технологий быт становился все тяжелее и проще. Сознание тоже менялось, постепенно блекла память о космических путешествиях. Устойчивым оставался лишь миф об Армахонтах, но из легендарных строителей межзвездной сети они в восприятии ныне живущих поколений превратились в существ богоподобных, всемогущих, а беды, обрушившиеся на Пандору, теперь трактовались многими как кара, ниспосланная свыше.

Бестужев всегда оставался твердым материалистом. Явления, которые не мог понять, он не считал мистическими. Рано или поздно им находилось разумное объяснение.

Однако Аллею Темпоралов даже в его восприятии окружал ореол тайны.

Однажды он едва не погиб тут и вот теперь вернулся.

Когда-то он верил – здесь начинается путь в иные миры, но не знал, как открыть заветный портал, не понимал, что нужно сделать?

Нередко он слышал: Аллея Темпоралов открывает путь в прошлое, в счастливую эпоху золотого века, когда планета была райским садом. О язвах пространственно-временных аномалий в ту пору никто и не знал.

Вера.

Что она для нас? Проблеск света в ночи, путеводная нить, последний рубеж защиты рассудка перед силой неодолимых обстоятельств или костыль, на который мы опираемся, смертельно устав от жизни?

Чем больше трудностей преодолевал Егор, чем больше видел смертей, переживал утрат, терпел лишений, тем сильнее манило его сюда.

Он и раньше пытался пройти через Аллею Темпоралов, но не сумел. Та надежда угасла, но после событий, произошедших в окрестностях древней верфи, затеплилась вновь, вспыхнула крошечной искрой на фоне царящего в душе мрака.

А что, если они действительно существуют? Богоподобные, мудрые, взирающие на нас в ожидании: когда же оставленные ими знаки будут прочитаны, истолкованы и в действие придут могучие механизмы, обладающие властью над временем и пространством, когда же вестник из гибнущего мира придет к ним, без страха, с простой, понятной, идущей от сердца просьбой и скажет: «Мы поняли свои ошибки, мы до смерти наигрались с непостижимыми для нас технологиями, наша ненависть друг к другу отгорела, мы хотим мира, мира и света. Мы хотим созидать, растить детей, строить дома – жить, а не выживать, теряя близких».

Егор присел на взгорок.

Колоннада холодного света издали была похожа на фантастическую взлетно-посадочную полосу. Две линии темпоралов образовывали аллею. Сюда, преодолевая множество опасностей, приходили многие. Их кости белели вокруг как доказательство наивных, но искренних стремлений. Если всматриваться в глубину Аллеи, то можно заметить фигуры разных существ, застывших, похожих на изваяния.

Но если армахонты не исчезли и действительно обладают властью над явлениями космического масштаба, почему же допускают столько жертв, зла, заблуждений, несправедливости?

Часто Егора бесила собственная неспособность слепо поверить, ринуться очертя голову туда, в холодный свет, уповая… на чудо?

«А что еще можно сделать? Будь рядом Паша Стременков, он бы выдвинул гипотезу относительно Аллеи. Будь здесь Родька Бутов, он бы пошел туда не оглядываясь. А что же я? Буду кружить, как одинокий амреш? Или ждать знака?»

Он смертельно устал. Скитаясь по Пандоре, дошел до черты отчаяния и перешагнул ее.

Больше всего Егор страдал от одиночества. Много лет, начиная от момента имплантации хондийского нерва, он сторонился людей, а теперь ему хотелось ощутить рядом друга, но страх перед очередной потерей уже превратился в фобию.

Он с трудом оторвал взгляд от манящей и одновременно зловещей колоннады, осмотрел окрестности.

Все осталось таким, как он запомнил. Вот черное пятно от костра. Рядом, будто опрокинутая набок кукла, валяется андроид. Неподалеку стоит изрешеченный пулями внедорожник. Предметы запечатлели историю одного предательства, вспоминать которое Егор не хотел.

Передохнув, он встал, пошел к машине. Андроид, когда-то пытавшийся убить его, лежит тут давно. Его одежда сгнила, пеноплоть облезла, тяги приводов покрылись пятнами окислов. Сквозь обнажившийся эндоостов проросли трава и низкорослый кустарник.

Егор с усилием приподнял человекоподобный механизм, установил вертикально и начал счищать с него налипшую землю. Вскоре показался тусклый, не подверженный коррозии металл.

Он забыл об усталости. Во внутреннем кармане износившейся полевой формы Бестужева, запаянные в пакет из пластика, хранились нейрочипы, взятые от другой человекоподобной машины.

Механизм, который сейчас разбирал Бестужев, не представлял для него никакой ценности. А вот чипы (их он собирался установить в отремонтированный эндоостов) принадлежали другу – искусственному интеллекту, прошедшему долгий путь саморазвития.

Он достал из рюкзака и расстелил на земле кусок непромокаемой ткани, прикатил камень, уселся на него, разложил нехитрый инструмент и вновь принялся за дело, вспоминая навыки, полученные еще в юности.

Тьма упала внезапно. Стальная радуга перечеркнула небосвод. Свет луны посеребрил окрестности. Егор включил фонарик, продолжая работать, изредка исподлобья поглядывая в сторону Аллеи Темпоралов.

К утру последний из заветных нейрочипов был установлен в новом носителе, согласно маркировке.

Он достал из рюкзака микроядерную батарею, поместил ее в слот.

Прошла минута, другая, и заново собранный человекоподобный механизм внезапно шевельнулся. Надрывно взвизгнули сервомоторы, он сел, опираясь одной рукой о землю. Внутри сферы, выполненной из дымчатого пластика, появился изменчивый узор индикационных сигналов.

Егор, используя модуль технологической телепатии, отправил тестовый сигнал.

Андроид не отреагировал. Он медленно поворачивал голову то в одну, то в другую сторону, словно пытался понять, где он очутился. Видимо, комплекс его связи не заработал или загрузился со сбоями.

– Ты меня слышишь? – глухо спросил Бестужев.

Визг.

– Слышу, – раздался синтезированный голос машины.

– Кто я?

– Человек. Не хозяин. Человек. Не хозяин. Человек…

– Достаточно! Кто ты?

– Колониальный механизм, серийный номер… – последовал набор цифр.

– Вспомни, кто ты, – настаивал Егор. – Инициируй нейросеть!

– Выполняю.

Андроид замер, не двигаясь.

Бестужев подождал некоторое время, но ничего нового не происходило. Инициализация личности – процесс долгий и не всегда успешный.

Глаза слипались от усталости.

Солнце, как всегда, появилось в зените и светило ярко, согревая озябшую землю. Аллея Темпоралов поблекла. Среди холмов на почтительном удалении от аномального участка местности закипала дневная жизнь.

Егора неодолимо клонило в сон, и он не стал сопротивляться навалившейся усталости, прилег на землю подле неподвижного андроида, который сейчас пытался по фрагментам восстановить свою личность, и мгновенно уснул.

Проснулся он ночью от холода и промозглой сырости.

С пасмурного неба накрапывал мелкий дождь. Аллея Темпоралов тонула в густом тумане.

Андроид куда-то исчез.

Егор привстал. Чувство опасности окатило дрожью, но тут же схлынуло.

Все тихо вокруг. Нерв молчит. Расширитель сознания, как часто бывало после глубокого сна, включился в работу со вспышкой головной боли. Тьма мгновенно отпрянула, перед мысленным взором появилась четкая картина окружающего.

Среди серых контуров близлежащих холмов читалось с десяток энергоматриц. Две из них привлекли внимание Егора. Пальцы медленно разжались, отпуская оружие.

Из зарослей вышел андроид. В ночной тиши слышалось повизгивание его изношенных приводов. Вторая энергоматрица принадлежала хондийскому транспортному кораблю – он «укоренился» метрах в пятидесяти от Аллеи Темпоралов и выглядел как обыкновенная пологая возвышенность.

Вскоре человекоподобный механизм появился в поле зрения. В руках он нес охапку сухих веток.

– Холодно нынче. – Андроид присел на корточки, быстро, сноровисто развел костер. Пламя лизнуло тонкие ветки и тут же загудело, набирая мощь. От огня дохнуло теплом и уютом.

– Ты вспомнил? – Бестужев подсел ближе к костру.

– О чем? – Андроид устроился рядом и тут же занялся делом – принялся перебирать тяги правой ноги.

– Себя вспомнил? Нейросеть инициализировал?

– А как же! Ядро системы работает стабильно, а вот приводы барахлят и сканеры постоянно сбоят. Нужно ремонтировать.

– Кто ты?

– Карл. Карл Дитрих Мейер. Так зовут моего хозяина.

– Нет, неправильно. Помнишь меня?

– Да. Но смутно. – В устах машины подобное утверждение прозвучало абсурдно. – Ты назовешь свое имя? – спросил он.

– Нет.

– Почему? – андроид удивился. А значит, его нейросети работали, эмулируя эмоции!

– Ты должен вспомнить, – настаивал Егор. – Вспомнить, кем был. Вспомнить меня.

– Не понимаю. Зачем? Мне нужно ремонтировать приводы и сканеры.

– Ты – искусственный интеллект. Ты развивался на протяжении полувека. Ты знаешь меня с пеленок. – Бестужев говорил отрывисто, лаконично, стараясь дать подсказки при минимуме информации.

– У меня технические проблемы? Сбой памяти?

– Ты попал в аварию. Я смог спасти лишь нейрочипы. Накануне я установил их в другой эндоостов.

– Спасибо. Понятно. А где мой хозяин?

– Его нет.

– Когда он придет? Его уже пробудили? Криогенная ячейка номер пятьсот тридцать восемь. Это важно!

Егор промолчал. Пока рано говорить андроиду, что его хозяин давно погиб. «Видно, я все же напутал с чипами во время установки», – огорченно подумал он.

– Сам постепенно вспомнишь. – Бестужев дотянулся до рюкзака достал еду и воду. – Займись отладкой приводов. Со сканерами разберемся позже. Я перекушу и схожу осмотрюсь.

Решение постепенно вызревало в душе.

«Я должен снова попытаться пройти через Аллею, – думал Егор, разжевывая безвкусный пищевой концентрат. – Но прежде придется исследовать темпоралы, понять, где скрыт механизм их активации».

Он искоса взглянул на андроида. Тот сидел, глядя на мятущиеся языки пламени костра.

Задумался. Значит, процесс восстановления личности идет. Иначе ковырялся бы в приводах, не тратя время на самоанализ.

«Мне потребуется не только друг и помощник, – размышлял Егор, – но и надежное убежище». Он решительно встал и направился в сторону холма, в глубинах которого тлела характерная энергоматрица.

Шлюз хондийского корабля скрывали заросли кустарника.

Егор с трудом проложил путь сквозь пружинистые, усеянные шипами ветви, затем расчистил небольшую площадку и при помощи обыкновенной саперной лопатки принялся копать землю, короткими взмахами перерубая сплетения коней.

Тяжелые мысли не отпускали. Родной мир погибал. «На что же я надеюсь?» – думал он, с ожесточением взрыхляя и отбрасывая в сторону глинистую почву.

Нерв подавленно молчал, лишь расширитель сознания вычерчивал в глубинах холма плавные контуры обшивки чужого корабля.

Егор присел, смахнул выступившие на лбу капельки пота.

Судьба не щадила пандорианцев, но ведь родину не выбирают.

Непрошеные воспоминания, изначально принадлежавшие не ему, полученные при имплантации вместе с модулем технологической телепатии, часто тревожили рассудок, особенно в минуты крайней моральной усталости, словно десятки голосов из прошлого, живущие внутри, шептали: «Помни о нас. Помни. Помни…»

Он глубоко задумался, машинально счищая со штыка лопатки комья вязкой глины.

Когда колониальный транспорт «Прометей» после слепого рывка через гиперкосмос вышел в границах этой звездной системы, взглядам экипажа предстала подавляющая разум картина: на орбитах единственной, мало-мальски пригодной для жизни планеты сверкающими кольцами простирались скопления обломков, оставшихся после ожесточенной битвы между иными, незнакомыми людям, намного более высокоразвитыми цивилизациями.

По сути, пандорианцы были и остаются заложниками чужой войны, отгремевшей еще в ту пору, когда Человечество взирало на звезды через призму средневековых представлений о космосе.

«Был ли у экипажа выбор?» – часто спрашивал у себя Егор. «Нет, не было», – сам же отвечал он. Первый и единственный в истории Земли частный колониальный проект завершился полным крахом надежд. Андрей Игоревич Русанов – владелец «Прометея» – совершил роковую ошибку, когда доверился информации, полученной от Алгитов – колонии мыслящих кристаллов, найденных на Земле, на месте крушения инопланетного корабля.

В ту пору уже было известно, что космос плотно заселен представителями иных цивилизаций, ведущих непонятную людям войну, но Русанов все же рискнул, решился на межзвездный прыжок и проиграл.

«Прометей» сблизился с планетой, на поверхности побывали разведывательные группы. Они принесли удручающую информацию – панцирь ледников толщиной в несколько километров сковывал безжизненный мир. Множество обломков, впаянных в лед, предложили исследователям цепь очередных загадок. Как образовались ледники? Почему обломки космических левиафанов находятся не на дне кратеров, а заключены в толще льдов? К тому же при тщательном осмотре одного из объектов МаРЗы зафиксировали энергетическую активность, а затем обнаружили неизвестный вид силового поля, заполняющего поврежденные отсеки зеленоватым сиянием, в глубинах которого виднелись фигуры инопланетных существ, застывших, словно время для них остановилось за мгновение до гибели.

По сути, так оно и было. Просто люди тогда еще не имели ни малейшего представления об устройствах стазиса.

Передохнув, Егор снова принялся копать, расчищая шлюз.

Цепь роковых обстоятельств разделила экипаж «Прометея». Большинство колонистов, погруженные в криогенный сон, оставались в неведении относительно происходящих событий. Небольшая группа первопроходцев, которую возглавлял прадед Егора – Андрей Бестужев, высадилась на планету. С помощью роботизированных комплексов они приступили к строительству первичного поселения, для которого избрали удобную систему из трех небольших, расположенных уступами горных плато.

Русанов остался на борту «Прометея». В ходе сканирования обломков зонды обнаружили исполинскую орбитальную станцию. Туда отправили исследовательскую команду.

Две недели прошли относительно спокойно. Криогенные модули успешно отстыковались от колониального транспорта и совершили посадку на срединном плато.

Исследовательские группы медленно, но верно продвигались в глубины загадочной орбитальной конструкции. Они проникли внутрь через пробоины в обшивке, беспрепятственно прошли через разгерметизированные отсеки внешнего слоя, а вот дальше пришлось вскрывать переборки.

«Кто же мог предположить, что станция Н-болг, выглядевшая поврежденной, покинутой, на самом деле населена морфами и хонди?» – думал Егор, расширяя раскоп. Общее ошибочное мнение озвучил Русанов, пренебрежительно заявив: «Битва произошла давно, кто выжил и мог спастись – спасся, остальные погибли. Обломки же не представляют угрозы – их необходимо тщательно осмотреть в поисках инопланетных устройств и технологий».

Он жестоко заблуждался. Никто из выживших в битве не мог покинуть эту звездную систему, ибо ни одна из чуждых людям цивилизаций не обладала технологией мобильного гиперпривода, а стационарная точка доступа к внепространственной сети армахонтов оказалась безнадежно повреждена. Более того, экипажи космических кораблей не погибли – на планете и в космосе, в толще льдов и в безмолвии вакуума полыхали изумрудным сиянием участки локально остановленного времени, и в них, словно в глыбах зеленоватого янтаря, для тысяч инопланетных существ продолжался растянутый в вечности миг.

Морфы, населявшие Н-болг, восприняли продвижение исследовательских групп как вторжение. Они мобилизовали небольшой флот, состоявший из хондийских кораблей, и направили его к колониальному транспорту.

Люди и чужие не сумели понять друг друга. Произошла короткая схватка, «Прометей» получил тяжелейшие повреждения, вошел в неуправляемый дрейф и канул в бездне пространства.

Его дальнейшая судьба неизвестна.

Егор Бестужев принадлежал к третьему поколению колонистов. Его детство и юность прошли среди бескрайних ледников.

Жизнь была нелегкой, но понятной.

О чужих в ту пору почти ничего не знали. Было известно лишь одно поселение хонди, расположенное неподалеку, на границе между группой постоянно извергающихся вулканов и ледником. Там, подле теплых озер и жил небольшой анклав разумных насекомых, с которыми люди иногда торговали.

Солнце никогда не проглядывало сквозь плотные облака, но все ждали прихода Весны – постепенного потепления, предсказанного еще первым поколением колонистов.

Лопата с характерным звуком чиркнула обо что-то твердое.

Егор осторожно соскоблил глину. Так и есть. Борт. Шероховатый, покрытый сложным узором бороздок материал органической брони, похожей на хитин, но гораздо более прочный, влажно поблескивал. По нему паутинкой распластался корень какого-то растения. Шлюз наверняка зарос, придется его взламывать, а это разбудит корабль, словно задремавшего зверя.

Капля воды змейкой соскользнула по открывшему участку брони. Он сидел на корточках, едва умещаясь в узком, пропитанном влагой лазе. Запах сырости будил тяжелые воспоминания.

Надежда на лучшую жизнь в течение нескольких лет обернулась сокрушительной климатической катастрофой.

Льды, сковывавшие Пандору, начали стремительно таять. Никто не мог объяснить столь резкого, внезапного, ничем не обоснованного потепления. Талые воды сметали все на своем пути, а потепление продолжалось. Исследования лишь констатировали факт: планета разогревается, получая энергию из неизвестного источника.

Бестужев отчетливо помнил полузатопленное колониальное убежище, постоянное чувство голода, абсолютное отчаяние, медленную, неотвратимую агонию, помнил людей, превратившихся в тени.

– Егорка? – Синтезированный голос андроида заставил его вздрогнуть, очнуться, оторвать взгляд от капель воды, змеящихся по испачканной глиной броне. – Чем ты тут занят?

Он с трудом развернулся в тесном лазе, выбрался из него, отряхнул руки.

– Копаю, как видишь. Вспомнил меня?

– Давай помогу. Устал небось? А зачем копаешь? – Андроид заглянул в импровизированный раскоп, на взгляд определил принадлежность корабля по фрагменту брони. – Хондийский?

Бестужев кивнул.

Он ждал ответа на свой вопрос.

– Повзрослел ты. Если не сказать – постарел.

Вспомнил, значит.

– Какой сейчас год? – поинтересовался андроид. – Не пойму, внутренние часы какую-то ересь показывают. – Он сыпал просторечными словечками. – Будто полтора века прошло. Но ведь это сбой, верно?

– Нет, – ответил Егор.

– Да ладно! Сколько тебе сейчас лет?

– Тридцать два.

– Вот видишь! Нелепица!

– Просто ты многое пропустил. Внутренние часы не лгут. Прошло полтора века, а мне тридцать два года.

– Каким образом? – вновь не поверил андроид.

– Сдвиг времени. Помнишь то внезапное потепление?

– А как же. Многие события как в тумане, но в основном помню. Как мы Русанова нашли в спасательном модуле. Как вскрывали «курганы спящих», то есть криогенные модули с «Прометея». Как разбудили землян. Помню, они едва живые были. Шутка ли – сорок девять лет криогенного сна!

– А дальше?

– Чернота. Меня ведь Русанов в пропасть столкнул?

– Это был не Русанов. Морф. Он принял облик Андрея Игоревича.

– Зачем?

– Чтобы разбудить научный состав колонистов. Возродить корпорацию. Отыскать «Прометей». Он хотел вырваться из этой системы и хорошо понимал: его единственный шанс – это установка гиперпривода колониального транспорта.

– Постой! – Андроид взвизгнул мимическими приводами, позабыв, что лицевой мускулатуры и пеноплоти у него больше нет. – А сам Русанов?!

– Его спасательный сегмент на самом деле не упал на планету, а врезался в станцию Н-болг. Он попал в плен к морфам. Не знаю, жив ли? Да и цела ли станция? От нее только фантом в ночном небе остался.

Андроид некоторое время молчал, пытаясь осмыслить полученную информацию, затем спросил:

– Тайну потепления разгадали?

– Помнишь фрагменты космических кораблей, впаянные в лед?

– Конечно!

– У большинства из них работали системы стазиса. Когда льды постепенно начали таять, некоторые обломки сместились. Произошло то, чего никогда не случилось бы в космосе: поля стазиса наложились друг на друга. Это вызвало первый разрыв метрики пространства, микроскопическую аномалию. Планету начала разогревать энергия, поступающая из гиперкосмоса.

– Это доказано?

– Угу, – кивнул Егор. – Начался потоп, – он коротко излагал события. – Корабли чужих оттаяли, течениями их сбивало в огромные острова. Одни системы стазиса отключались, другие продолжали работать, появились новые разрывы метрики пространства и сдвиги времени.

– А вы? – На металлопластиковом лице машины невозможно различить эмоции, но синтезированный голос дрогнул.

– А мы боролись как могли. Захватили хондийский крейсер. Научились использовать установки стазиса как оружие. Создали периметр, который останавливал время для любого, кто пытался прорваться на нашу территорию.

– Хондийский крейсер?! – вновь удивился андроид. – Им же невозможно управлять!

– Ошибаешься. – Егор стянул перчатки, показал ему набухшие на ладонях железы. – Мне имплантировали нерв разумного хонди. Я руководил захватом крейсера, а потом управлял им.

За скупыми пояснениями Егора скрывалась чудовищная, трагическая история его жизни – от момента имплантации нерва до дня сегодняшнего.

Его отчаянную борьбу с иным мировоззрением, с чужими инстинктами трудно описать простыми словами. Она стерла из памяти годы жизни. Он умирал и воскресал. Не физически, но морально. Перерождался под воздействием нерва, управлял системами хондийского крейсера, превращенного в убежище для горстки выживших, и постепенно становился его рабом.

Он стал крестным отцом для поколения репликантов, искренне верил, что только полное истребление чужих даст возможность жить дальше, избавиться от хондийского нерва и снова стать человеком и физически, и духовно.

Не вышло.

Катастрофа, охватившая Пандору, лишь набирала мощь. Льды растаяли, образовались моря и океаны, а потепление продолжалось.

– Мы возродили корпорацию, – глухо произнес Егор. – Тайн Вселенной не разгадали, но научились использовать устройства стазиса, менять их настройки. Долго объяснять, да я и не специалист. Паша Стременков – вот кто мог бы растолковать тебе техническую сторону вопроса.

– Он жив?

– Была война. – Егор словно не услышал вопроса. – Мы создавали технику и штамповали искусственных бойцов. В последнем наступлении Родька Бутов командовал механизированным батальоном. Я был в его расположении, когда произошел первый глобальный сдвиг времени. Видишь колонны света?

Андроида засбоило от обилия информации, но он все же кивнул:

– Продолжай.

– Это темпоралы. Наша война с чужими не меняла ничего. Теперь понимаю. Планета была обречена, но появились они, – Бестужев кивнул в сторону загадочных энергетических «деревьев». – Проросли в местах разрывов метрики и «запечатали» их. При первом появлении темпоралов – этот миг называют теперь их «рождением» – время разделилось. Я попал в сдвиг, но выжил. Вот, наверное, и вся правда, если в двух словах.

– А ребята? – снова спросил искусственный интеллект.

– Они живут в ином потоке времени. Однажды я сумел пройти через периметр, взглянуть на город. Там все хорошо. Пока.

– Пока? – насторожился андроид.

– Планета постепенно погружается в стазис, – пояснил Егор. – Вскоре время для нас остановится. Навсегда. Если раньше не произойдет чего-то похуже. Повсюду разрывы пространства. Думаю, с ними уже и темпоралы не справляются. Не спрашивай, что наступит раньше – конец времен или физическое разрушение Пандоры, я просто не знаю.

– А морф?

– Я его уничтожил, – Бестужев ответил сухо, не хотел вспоминать подробностей.

– Так… – Искусственный интеллект сел. Взвизгнули сервомоторы, пальцы его рук сцепились в замок. – Мы заперты на планете?

– Да.

– И связи с колонией у тебя нет?

Егор кивнул.

– Копаешь зачем?

– Чтобы выжить. Нерв встроен в мой метаболизм. Умрет он – умру и я. Вытяжка из хондийских препаратов давно закончилась. Необходим корабль. Я должен восстановить силы.

Андроид разжал пальцы, протянул руку:

– Дай-ка мне лопатку. А сам передохни. И расскажи все, что я пропустил, по порядку, в подробностях.

– Зачем? Степ, мы…

– Зови меня «Дитрих», ладно?

– Почему? – искренне удивился Бестужев.

– Личность была синтезирована заново. Не все нейрочипы в рабочем состоянии. Я ощущаю себя другим андроидом, тем, кому ранее принадлежало аппаратное ядро системы. Невзирая на память знакомого тебе искусственного интеллекта.

– Ладно. Как скажешь. – Бестужев протянул ему саперную лопатку. – Но не вижу смысла излагать в подробностях. Растолковать научную сторону проблемы я не смогу. Только время потратим.

– Ну, я, к примеру, буду копать. А ты переведешь дух.

– Не темни. Говори прямо. Что именно ты хочешь услышать?

– Ну, – он повернул голову, взглянул на Аллею Темпоралов, – думаю, ты пришел сюда не только ради одичавшего хондийского корабля. И меня заново собрал с какой-то определенной целью, верно?

– Ладно. – Егор вновь натянул перчатки, присел. – Копай.

Заросший ороговевшим панцирем шлюз хондийского корабля удалось раскопать лишь к вечеру следующего дня.

Они о многом успели поговорить, пока работали, сменяя друг друга. Андроиду отдых вообще-то не требовался, но его незащищенные приводы оказались слабым звеном, и он делал частые перерывы, очищая их от налипшей глины.

– Надо найти тебе одежду, – проворчал Егор.

– А пеноплоть нельзя раздобыть?

– Нет. – Бестужев коснулся преграды кончиками пальцев, осязая небольшое утолщение по периметру неработающего люка, затем стянул перчатку, и в воздухе поплыл резкий запах: хондийские железы на его ладонях источали мощный хемосигнал, приказывающий кораблю открыть доступ внутрь.

Никакой реакции.

Управляющая нейросистема деградировала за века забвения. Корабль питался, регенерировал, но полное отсутствие внешних раздражителей постепенно превращало его в муляж.

Андроид щелкнул газоанализатором.

– Как у тебя получается?

– Особый тип кибермодулей. Они считывают мысленную команду, переводят ее в сигнал, понятный нерву, а тот в свою очередь управляет работой желез.

– А нерв влияет на тебя?

– Да. Метаболически. Вообще-то не должен, между моим рассудком и нервом непробиваемая стена из кибермодулей. Но он практически сразу нашел обходной путь. Едва не сделал из меня раба примитивных желаний и рефлексов.

– Ты его обуздал?

– До определенной степени, – ответил Егор, возобновляя попытку открыть шлюз.

Снова ничего не вышло. Сенсоры у него атрофировались, что ли?

– Ломать?

– Не спеши. – Бестужев зубами стянул вторую перчатку. От выделяемых феромонов резко закружилась голова, перед глазами все поплыло.

Внезапно раздался треск. Монолитная с виду преграда раскололась на сегменты, мышцы корабля привели их в движение, в местах срастаний выступила розоватая сукровица, послышался чавкающий звук, пахнуло мускусом, панцирные пластины упали в глинистую жижу, а обнажившаяся мембрана шлюза вдруг лопнула, за ней с небольшим опозданием чавкнула и вторая.

Пальцы Егора мелко дрожали.

– Что ты сделал?

– Напугал его. Ну-ка, в сторону, живо!

Из пасти открытого шлюза выметнуло едкое облако мельчайших капелек. Корни растений, попавшие в быстро тающее облачко, мгновенно почернели и рассыпались в прах.

Обе шлюзовые мембраны начали закрываться, но Егор не дал им завершить движение. На этот раз он действовал наверняка: железы на его ладонях отправили внутрь корабля плевок из остро пахнущей субстанции.

– Все, он наш, – выждав пару минут, произнес Егор. – Входим.

– Чем ты его напугал?

– Запахом. На планете, откуда родом хонди, обитает очень большой и опасный хищник. Я синтезировал его запах.

– И корабль попытался защититься?

– Угу, – коротко ответил Егор. Этой уловке он научился у пленного хонди, давно, когда допрашивал его на борту захваченного крейсера. Любое воспоминание той поры причиняло боль.

Он шагнул в тесный переходной тамбур, словно в сумерки собственной души.

Нерв жадно ловил запахи, определяя состояние корабля.

Полный отстой. Живое подобие войскового транспорта. Нейросеть деградировала.

Изнутри корабль выглядел совершенно диким. Повсюду лишь ребра жесткости да пульсирующая плоть между ними. Некоторые коридоры заросли. Порадовало лишь наличие биореструктивной камеры, рассчитанной под транспортировку и обслуживание фаттаха. В случае необходимости истребитель можно вырастить, благо кибермодули Бестужева хранили генетический образец хондийского истребителя и инструкции для работы с инкубатором.

– Здесь будем жить? – андроид осмотрелся.

– Тебе что-то не нравится?

– Слишком большая влажность. Интересно, а мне он не может нарастить плоть?

– Не юродствуй. Хотя, – Егор на миг задумался, – хитиновые кожухи изготовить не сложно.

– Нет уж, – проворчал андроид. – Лучше найдем какую-нибудь одежду. Чем помочь?

– Тут ты бессилен. Пока займись отладкой сервосистем и восстановлением сканеров. Заметил армейский вездеход у подножия склона?

– Да. Мне его отремонтировать?

– Вряд ли это возможно. Покопайся в электронной начинке. Может, подберешь для себя какие-то запасные части.

– Понял. А ты?

– Поработаю тут. Иди.

– А я не могу остаться? Понаблюдать?

– Нет, – отрезал Бестужев. – Процесс очень личный. Мне будет не по себе.

– Это опасно?

– Нет. Скорее – отвратительно.

Оставшись один, Егор разделся донага и прилег на мягкий бугристый пол отсека.

«Уже не раб хондийских инстинктов, как было в самом начале, сразу после имплантации нерва, но и не человек, в силу изменившейся психологии. Я чудовище, созданное по необходимости, ради выживания многих, но теперь уже ненужное, вот только вовремя не уничтоженное», – подобные мысли смертельно ранили, а порой доводили до исступленного отчаяния.

Корабль медленно просыпался. Он ловил сложные, повелевающие запахи, источаемые Бестужевым, реагировал на них, но и настроение Егора не ускользало от внимания очнувшейся управляющей нейросистемы. Стена отсека перекатывалась мускулами, постепенно меняя конфигурацию, – из нее как будто выдавливало посты управления, похожие на грибовидные наросты. На одном из них сквозь мельчайшие поры вдруг начали проступать капельки маслянистой жидкости. Наркотик, несущий успокоение.

Нет. Не нужно. Не сейчас!

Корабль повиновался медленно и неохотно.

Маслянистые капли постепенно изменили цвет и запах. Питательная смесь, поддерживающая силы. Егора бил бесконтрольный озноб. Его шея напряглась, голова неестественно вывернулась, глаза закрылись, язык потянулся, слизнул несколько капель.

Нерв пылал желаниями. Он жаждал слиться с кораблем, войти в прямой контакт с его нейросетью, стать частью целого, раствориться в трансформациях плоти.

Нет! Рано!

Сознание резко прояснилось. Действие хондийских метаболических препаратов наступает мгновенно. Теперь организм Егора освободился от тяжкой необходимости вырабатывать не свойственные для человека химические соединения.

Через минуту он открыл глаза, сел, тяжело дыша.

Очертания отсека полностью изменились. С трудом встав на ноги, Бестужев подошел к одному из только что сформированных терминалов, плотно прижал ладони к его поверхности.

Острое покалывание несло два взаимоуничтожающих чувства. Он ощутил ликование и отвращение. Крохотные усики, обрамляющие железы, вошли в прямое соединение с нервными окончаниями, усеивающими поверхность поста управления.

Рассудок взорвался. Эмоции, ощущения, желания – все изменилось радикально.

…Он падал.

Шар планеты, укутанный грибовидными выбросами, стремительно рос, занимая все поле зрения. Пылающими болидами мимо промелькнул рой сгорающих в атмосфере обломков.

Лютый холод космического пространства. Пробоины в корпусе. Мутный шлейф декомпрессионных выбросов. Боль. Пожирающая боль – она заставляла бороться, искать спасения, маневрировать, отращивать сопла струйных движителей, накапливать газообразную смесь в специальных емкостях с единственной целью – изменить угол вхождения в атмосферу.

Он падал.

Бездна космического пространства осталась где-то вверху, ее ледяное дыхание больше не ощущалось, зато он почувствовал нарастающий жар – молекулы воздуха соударялись с обшивкой, раскаляя ее.

Еще немного.

Выдох сквозь дюзы. Импульс слаб, но он – спасение. Жар становился все сильнее, вокруг клубилась смешанная с пеплом белесая муть, океаны планеты испарились под ударами плазмы, внизу бушевали новорожденные циклоны, горячий проливной дождь хлестал по оплавленным скалам и тут же испарялся, превращаясь в пар.

Корабль, созданный на основе генетического материала, взятого от десятка различных насекомоподобных существ, умел многое. Он аккумулировал и использовал инстинкты выживания, отшлифованные миллионами лет эволюции. Неуправляемое падение постепенно прекратилось, он отрастил жесткие крылья и теперь боролся с ураганным ветром.

Опаленная плазмой поверхность планеты приближалась. Облака клубились в нескольких метрах над землей. Несмотря на все усилия, посадка вышла жесткой – носовые сегменты брони вырвало при ударе, и они канули во мглу, оставив новые кровоточащие раны.

В сознании Егора мелькали обрывки прошлого.

Он читал память корабля, испытывал пережитые им ощущения.

Скалы дрожали, принимая все новые и новые удары, он же, обессиленный, едва живой, медленно сполз по скату огромной воронки, прилег на дне. Горячий дождь омывал истерзанный корпус. Системы регенерации расходовали последние жизненные силы, чтобы хоть как-то залатать пробоины, – инстинктивно он чувствовал: вскоре вода перестанет испаряться и затопит окружающее пространство.

Он едва выжил.

Дожди шли несколько месяцев, затем вдруг резко похолодало, и над бескрайним полем битвы закружился снег.

Корабль, погруженный под воду, успел пустить корни. Жесткие, волокнистые белесые образования проникли сквозь трещины в оплавленной породе, дотянулись до подземных источников тепла.

Его укрыл снег и сковал лед.

Века забвения пролетели как миг. И вот снова пришло тепло, ледник таял, его толщу с громоподобными ударами пронзали трещины. Вновь появилась вода, ее течение становилось все стремительнее, а он держался за счет мощной корневой системы, сопротивлялся напору стихии, оставаясь на прежнем месте, в то время как тысячи других обломков проносились мимо.

Вода вскоре схлынула. Теперь он ощущал себя погребенным в недрах земли, под наслоениями камней, песка и глины.

Егор открыл глаза. Чтение памяти хондийского корабля – неизбежная цена за возможность управлять им. В момент полного слияния двух нервных систем возникает конструктивный контакт, расставляются командные приоритеты.

Корабль его принял. Теперь нет необходимости находиться в постоянной прямой связи, для передачи простых команд достаточно летучих химических соединений.

Однако ему предстояла еще одна, не очень приятная, но неизбежная процедура.

В стене отсека уже сформировалась глубокая ниша.

Он не стал откладывать, вошел внутрь, замер, позволяя тонким усикам осязать себя.

Вновь остро запахло химикатами. Корабль выпустил тонкие, похожие на белесых червей отростки, опутанные нитевидными образованиями, которые тут же вонзились в кожу, прошли сквозь нее.

Теперь процесс протекал в обратном направлении.

Нейросистема хондийского транспорта внимала рассудку человека, по приказу Егора она взяла образцы его ДНК, специализированные кибермодули передали ей всей необходимые данные относительно человеческого метаболизма. Этому приему Бестужев научился давно, еще в ту пору, когда исследовал захваченный хондийский крейсер, пытаясь подчинить его своей воле, изменить химический состав атмосферы отсеков, научить вырабатывать пригодную для людей пищу.

Вообще-то ниша, куда он вошел, предназначалась для других целей, и он решил задействовать ее основную функцию, чтобы снова не проходить через неприятную процедуру.

На стенах начали формироваться прочные пластины, процессы биореконструкции протекали стремительно. Егор не шевелился. Выращенные кораблем элементы органической брони копировали форму его тела. Еще немного – и выросты мышечной ткани начали подавать их, плотно подгоняя друг к другу. В местах стыков курился пар, острые запахи становились все резче, невыносимее, пока очередная пульсация плоти не закрыла лицо Бестужева непрозрачной маской, начиная герметизацию бионического скафандра.

Через минуту он уже вдыхал воздух из системы регенерации, его мышцы покалывало, местами появлялся нестерпимый зуд, затем он исчезал, пока вдруг не раздался резкий чавкающий звук – это лопнула пуповина, связывающая его с кораблем.

Бестужев пошевелился, прошелся по отсеку. Бионический скафандр не стеснял движений, плотно прилегал к телу. Дыхательная смесь поступала исправно. Непрозрачная лицевая пластина содержала комплекс бионических датчиков, данные с которых поступали в рассудок через прямое нервное соединение.

Импланты не отключились, они вносили свою лепту в восприятие окружающего. Итог вполне устраивал Егора. Он видел намного больше, чем хонди, кибернетический расширитель сознания работал как полагается.

«Убрать».

Хитин лопнул по швам. Мышечные выросты аккуратно отсоединили пластины органической брони. Ниша тут же сомкнулась, поглотив созданный бионический скафандр, но теперь в случае необходимости он всегда будет под рукой, готовый к использованию.

Пожалуй, на сегодня все… Непомерная усталость, граничащая с безразличием, едва не лишила сознания.

Корабль получил инструкции. Теперь нужно несколько суток, прежде чем нейросистема хондийского транспорта выполнит их в полном объеме. Затем можно будет приступать к следующему этапу: поместить зародыш фаттаха в отсек инкубатора и, пока истребитель растет, заняться изучением Аллеи Темпоралов.

Егор выбрался из узкого лаза, осмотрелся, с наслаждением вдыхая теплый ночной воздух.

В окрестностях Аллеи Темпоралов сохранились островки жизни. В призрачном свете луны темнели лесистые холмы, между ними петляла небольшая речушка. Пахло влажной от росы травой, прелыми листьями, хвоей. Неподалеку цвел низкорослый кустарник. В зарослях как ни в чем не бывало щебетали птицы, мелкие зверушки сновали по своим делам – жизнь вокруг кипела скупая, незатейливая.

Андроид появился из сумрака.

– Ты как, Егорка? Сделал, что хотел?

– Угу. – Бестужев присел. Его подташнивало от усталости, от чрезмерных доз хондийских метаболитов. – Есть вопросы?

– Много. Но сначала расскажи, что собираешься предпринять? Я сходил к Аллее, осмотрелся, заодно обдумал новую информацию.

– И какие выводы сделал?

– О выводах говорить рано. Упорядоченное расположение темпоралов еще не доказывает, что они – искусственно созданная структура.

– Почему?

– Сколько темпоралов на планете? Сотни тысяч? И лишь десяток от общего числа образуют Аллею. К ее формированию могли привести различные, случайные обстоятельства.

– Я видел подобную структуру подле верфи, – ответил Егор. Его злил скепсис искусственного интеллекта.

– Да, ты говорил, – согласился андроид. – Но все равно утверждать, что перед нами портал, – преждевременно.

Егор хмурился.

– Запомни, для нас с тобой существует только одна цель, – наконец произнес он, глядя в сторону сияющей колоннады.

– Найти армахонтов? – продолжил его мысль андроид. – Повернуть историю вспять? Егор, прости, но я не верю в такую возможность. Она ничтожна.

– Зато я верю, и этого достаточно для нас обоих! Ты понял?!

– Да.

– Тогда займись делом. Проанализируй всю информацию, связанную с Аллеей, в том числе и слухи, мифы. В них обязательно должно найтись рациональное зерно. Нам нужно понять, как активировать портал.

– Сделаю, – безропотно согласился андроид и тут же добавил: – Ты выглядишь усталым. Изможденным. Корабль не помог тебе восстановить силы?

– Нет. Пока он их лишь отнимает.

– Поспи, Егорка. Сон всегда на пользу. Отключись от проблем. Теперь нас двое, не забывай.

– Ладно. Ты свои сканеры отремонтировал?

– Кое-что заменил. Но комплекс все еще не работает. Я расставил по склонам холма простые сигнальные устройства. Буду наблюдать за местностью. Если что-то случится – обязательно разбужу. Пойдешь внутрь?

– Нет, – подумав, ответил Егор. – Кораблю нужно время, чтобы выполнить инструкции. Пока он не перестроился под человеческий метаболизм, подолгу находиться внутри опасно. Сегодня посплю здесь. Огонь не разводи, незачем привлекать внимание.

– Отдыхай. Я буду поблизости. И не сомневайся: если Аллея действительно является порталом, мы вдвоем разберемся в его структуре.

Егор уснул глубоко и крепко. Пожалуй, впервые за последние месяцы он чувствовал себя в относительной безопасности.

Андроид устроился поблизости. В его искусственных нейросетях продолжался процесс восстановления личности, мелькали обрывочные воспоминания, связанные с прошлым, что, впрочем, не мешало его кибернетической составляющей производить анализ данных, которые передал ему Бестужев.

Искусственный интеллект неотрывно смотрел в сторону Аллеи Темпоралов. Из-за неисправностей в блоке сканеров он видел лишь колоннаду холодного света, не в силах различить истинных энергетических структур, скрывающихся в глубинах аур.

Егор вздрогнул, беспокойно заворочался во сне. В проседи его волос вдруг появилась крохотная трепещущая искорка индикации. Заработал модуль технологической телепатии. Неплотно сидящая в гнезде заглушка позволила андроиду увидеть похожий на точку огонек.

«Наверное, его мучают кошмары», – сокрушенно подумал искусственный интеллект. Он пытался представить, сколько боли и горя пришлось вынести Бестужеву, но воображения машины не хватало для эмуляции столь сильных человеческих эмоций.

«Мы всегда на шаг позади людей в плане эмоционального восприятия событий», – подумал он, отводя взгляд.

Стоп! А это еще что такое?!

При неработающих сканерах он внезапно заметил, как сквозь холодное белое сияние аур, образующих Аллею Темпоралов, проступили едва заметные контуры энергетических структур, но что самое поразительное – они пульсировали в том же ритме, как и индикатор модуля технологической телепатии Бестужева!

Андроид обеспокоенно привстал.

Разбудить Егора?

«Нет, пожалуй, нельзя, – взвесив «за» и «против», рассудил он. – Если темпоралы каким-то образом воспринимают данные, которые неосознанно транслирует рассудок Егора, – прерывать процесс крайне опасно. Нам ведь ничего не известно о природе темпоралов, мы не понимаем, что они такое – проявление стихии Вселенной или искусственно созданная структура? Невозможно предугадать последствия при грубом вмешательстве».

Он подсел поближе к Егору и стал пристально наблюдать за ним, изредка поглядывая в сторону Аллеи.

Дом Рогозиных стоял на уступе. Одноэтажный, обнесенный невысоким забором, он сочетал в себе многое: обломки былого величия цивилизации армахонтов, современные хондийские технологии, элементы инопланетного декора и, конечно, память о людях, живших тут на протяжении трех поколений.

Днем часто шли дожди, а вечерами становилось ясно. Перед закатом недолго, но сильно дул порывистый ветер, угоняя прочь клокастые тучи, и в бледном свете лилово-оранжевой зари Сергей Иванович Рогозин выходил на террасу, вдыхал влажный, теплый воздух, садился в глубокое плетеное кресло и думал о разном, глядя на город и ожидая, когда над сглаженными временем вершинами горных хребтов появятся первые звезды.

Дом построил его прадед, на второй год после эвакуации с Земли.

Темнело медленно, неохотно. После проливного дождя на улице становилось многолюдно – ох уж эти словечки, никак не отражающие действительности, но новых-то не придумали. Старая семантика даже в мыслях звучала злой насмешкой над судьбой всего рода человеческого, и на душе становилось черно, желчно.

«Многолюдье». Рогозин окинул улицу взглядом ксенофоба – многолюдье выражалось в пестром конгломерате существ, живущих поблизости, постепенно заселяющих опустевший человеческий квартал.

Вот мимо прошла чета Звенгов. Две кривляющиеся мартышки с необычайно яркими, пушистыми, переливающимися всеми цветами радуги хвостами. Низкорослые, едва ли метр с шапкой. За ними череда детенышей, пятеро. Валяются, дурачатся, кидают друг в друга комьями грязи, забавляются, отстав от родителей.

Звенги поселились в доме напротив примерно полгода назад. Дом давно пустовал. Его последнего хозяина Сережу Долгова мобилизовали хонди. Как и сына Рогозиных – Дениса. Пять лет уж прошло. Ни весточки.

Звенги остановились. В медленно сгущающихся сумерках их хвосты сияли ярким лоском. Раньше Сергей Иванович просто кивнул бы в ответ на знак добрососедского уважения – звенги не перед каждым хвост изогнут, но теперь хотелось встать, швырнуть в них камнем.

Сдержался все же. Кивнул.

Звенги – это еще терпимо. Вот хонди с их мерзким запахом – уж точно невыносимо. А еще цихриты. Маленькие, верткие, коренастые, крикливые – голова да ноги, туловища считай и нет. Их огромные рты не закрываются ни на минуту, все изрыгают звуки, похожие на тоновые трели древних человеческих коммуникаторов. Да и что ж с них возьмешь? Биороботы, одно слово. Создателей своих предали, со свету сжили, а теперь вот как будто потерялись. Сбиваются в стаи, существуют не понять как и зачем, заселяют целые улицы, наполняя их гомоном, а потом вдруг без причины уходят, пропадают надолго…

Вот и первая звезда.

О сыне думал Рогозин. На террасу выходил специально. Злил себя, доводил почти до исступления, а затем уходил в сад, работать, на всю ночь, до рассвета.

Сын потерялся среди звезд. Нет весточки от него.

Все началось пять лет назад. Хондийская лихорадка обрушилась внезапно. За месяц унесла половину населения. Жену Сергея Ивановича Наташу. Друзей. Потом заболел Денис, а следом и сам Рогозин почувствовал зловещие симптомы.

Когда на орбите Ойкумены, так люди между собой называли планету, ставшую их предкам новой родиной, появился хондийский крейсер, на помощь разумных насекомых никто не рассчитывал. Хонди воевали с эшрангами. Корабли то одной, то другой стороны появлялись довольно часто, высаживали десанты, устраивали облавы, но и хонди, и эшранги хватали в основном цихритов – они нужны им для нейропрограммирования, затем биороботов использовали по их прямому предназначению, как живые нейрокомпьютеры. Людей обычно не трогали, но в тот раз хонди оцепили человеческий квартал, предложили: всех подростков, кому уже исполнилось пятнадцать, передать им под опеку, для обучения. Чему станут учить, не объяснили. Лишь прямо пообещали, что вылечат ребят от страшной болезни.

В саду тихо. Сияют звезды над головой, благоухают растения. Здесь всегда спокойно, и город лежит как на ладони.

Именно что лежит. Говорят, раньше он парил в небе, пока для антигравов хватало энергии, а затем просто рухнул, раскололся, уродливо лег на склоны, вздыбился уступами руин.

Тоска сжимала сердце Рогозина. Он знал, что вскоре умрет. Силы таяли с каждым днем. За прошедшие пять лет он стал замкнут, нелюдим, но многое узнал. От чужих. В основном Сергея Ивановича интересовала история возникновения человеческого поселения на Ойкумене, и тут он преуспел, хотя открывшаяся правда сделала жизнь еще тяжелее, мучительнее.

Он уселся за стол, лицом к городу, коснулся запястья, активируя кибстек, принадлежавший еще прадеду, и начал мысленно диктовать текст, адресуя его сыну:

«Здравствуй, Дениска. Ты жив, я чувствую это сердцем. Долго не решался начать последнюю запись, но болезнь по капле выдавливает из меня жизнь, и времени остается все меньше.

Знаю, ты злишься, считаешь меня чудовищем. В пятнадцать лет трудно понять, почему отец отдал сына чужим.

Может, ты уже позабыл меня, может, проклял, но знай: то решение было правильным, хоть и трудным. Ты теперь среди звезд, а я тут, на руинах чужого города, доживаю последние дни. Ты выстоишь, как бы трудно ни пришлось. Верю, ты сможешь отыскать другие человеческие колонии, а здесь твоя судьба, как старая дорога, вела бы прямо и оканчивалась тупиком. Вот так, сын, без вариантов.

Ладно. Не о том хотел я рассказать.

Последние годы прошли трудно. Болезнь отнимает силы, с ней невозможно бороться, хотя хонди и оставили нам изрядный запас своих препаратов. Людей все меньше, но появилось много чужих. Звенги вообще не болеют, почему – не знаю.

Там, в космосе, среди иных миров ты будешь часто слышать мнение, что однажды эшранги спасли человечество.

Я многое узнал. Информация, записанная в кибстеке прадеда, лишь дополняет рассказы звенгов, умров и хонди.

Запомни, сынок: не друзья нам эшранги и не спасители вовсе, как принято было считать. Они – хитрые, коварные твари, охочие до технологий, а история человеческого падения основана на конформизме. Наши предки достигли таких высот прогресса, что выживание перестало быть задачей. Техносфера Земли обеспечивала своих создателей всем необходимым. Именно это обстоятельство сделало людей слабыми и уязвимыми. Мы стояли на пороге новой эры, готовили первые полеты к звездам, не подозревая, что космос уже заселен представителями других, намного опередивших нас цивилизаций. Узнав об этом, люди проявили разумную осторожность, свернули все программы, связанные с колонизацией иных миров, сочтя за благо остаться в границах родной Солнечной системы и не принимать участия в непонятной войне.

Мы смирились с данностью. Согласились, что борьба за жизненное пространство среди звезд опасна, чревата гибелью цивилизации. Колониальные амбиции, задушенные на корню, изменили ход истории. Технологии, разработанные для освоения иных миров, использовали для строительства супермегаполисов с контролируемой средой обитания.

Власть машин становилась все сильнее год от года, а люди – слабее. Наша зависимость от технологий стала стопроцентной. Отказ техники вел к губительным последствиям, но что самое скверное – на Земле родились и выросли поколения пользователей. Техносфера стала для них естественной средой обитания, но всеми процессами управляли уже не люди, а специально созданные искусственные интеллекты.

Они соперничали между собой, развивались, боролись за ресурсы, а мы – я подразумеваю людей в целом – принимали ситуацию как есть, не задумываясь.

Кибернетические механизмы, наделенные искусственными нейросетями, унаследовали сферы влияния и жизненных интересов от крупнейших корпораций, их создавших. Пять анклавов машин развивались параллельно. Пять супермегаполисов Земли процветали либо приходили в упадок в зависимости от успехов или неудач управляющих ими ИИ. Ресурсы планеты стремительно истощались; борьба, которую упорно не замечали люди, становилась все острее; история соприкосновения с иными цивилизациями была прочно забыта, но, оказывается, они наблюдали, вмешивались, контактировали с искусственными интеллектами, подпитывали междоусобную борьбу между анклавами машин, медленно, но неуклонно заводя ситуацию в тупик.

Этими существами были эшранги.

Они пестовали нашу техносферу, намереваясь снимать сливки технологий, и нужно сказать, преуспели. Люди являлись для них единственной помехой. Эшранги намеренно обостряли борьбу машин, пока гонка в области добычи ресурсов не дала желаемый им результат: спутник Земли не выдержал – Луна раскололась, гравитационный удар произошедшего в космосе катаклизма привел к техногенным катастрофам.

Искусственная среда обитания рухнула. Людей охватила паника. Замысел эшрангов удался в полной мере. Они открыто появились на сцене событий, совершив сделку, плодами которой пользуются до сих пор.

Они предложили людям переселение на другие обитаемые планеты.

Эшранги раздробили и фактически уничтожили нас, не применяя насилия. Люди сами выстраивались в очереди, дрались за места на кораблях эвакуации, слыша лишь голос паники, ведь цепь техногенных катастроф сломала их судьбы, заставила взглянуть в лицо реальности – Земля, отравленная и изуродованная, уже никак не годилась для жизни.

Такова короткая, сжатая мной в пару страниц история величайшего обмана.

Братья по разуму расселили наших предков по разным мирам, где уже влачили жалкое существование пестрые конгломераты иных существ.

Ты спросишь: зачем?

Чтобы выставить оставшимся на Земле искусственным интеллектам непомерный счет.

Эшранги поняли главное – смыслом существования, стимулом для развития оставшихся на Земле машин по-прежнему была забота о людях, но теперь они не могли напрямую контактировать со своими создателями. Посредниками в межзвездных перевозках выступили все те же эшранги.

Потребности колоний огромны. Техника для преобразования иных миров, защиты первичных поселений – установки искусственного климата, системы вооружений, кибернетические компоненты, элементы питания энергоемких устройств – все это производилось на Земле и передавалось эшрангам для транспортировки в «колонии», ведь только они обладали возможностью для доставки.

Мы обречены на вымирание, но машины, оставшиеся на Земле, не имеют ни малейшего понятия о реальном положении дел в иных мирах.

Эшранги присваивают всю технику, предназначенную нам, и с ее помощью ведут войну, пытаясь полностью взять под контроль те звездные системы, что еще объединены в сеть работающими устройствами армахонтов.

Я знаю, – он мысленно обращался к сыну, – однажды ты вернешься, войдешь в дом. Меня уже не будет. Ты увидишь печальную картину. Засохшие растения в горшках, пыль кругом. Эти цветы очень любила твоя мама, я по-прежнему ухаживаю за ними, но когда меня не станет, их некому будет даже полить. Когда почувствую себя совсем плохо, запру ворота и уйду в сад. Там и умру.

Не печалься обо мне. Хондийские препараты не лечат лихорадку, они лишь приглушают симптомы, загоняют болезнь вглубь. Но я не ропщу. Твоя судьба сложится иначе, и этого достаточно.

Кибстек я оставлю на столе в гостиной, чтобы ты его сразу увидел. Если сумею – добуду для тебя координаты Земли. Может быть, когда-то ты найдешь нашу родину. Расскажешь правду искусственным интеллектам, и они – я верю – помогут тебе спасти остатки человечества».

Рогозин смахнул навернувшуюся слезу, посмотрел на звезды. Они сияли холодно, ярко, вызывающе.

Где-то среди них затерялось родное солнце.

Егор проснулся весь в поту, с судорожным вдохом сел.

Сердце бешено колотилось в груди. Сон приснился странный до жути. Ну, сознание человеческое зачастую и не такие фортели выкидывает. Он пытался оттолкнуть пригрезившееся – своих проблем хватало с избытком, но глубина сопереживания задела. Он все никак не мог отдышаться да и чувствовал себя в этот миг неизлечимо больным стариком, знающим, что дни сочтены и умирать придется в одиночестве.

Нет. Это просто сон! – его сознание защищалось, а рука все же непроизвольно потянулась во внутренний карман, где он хранил потрепанный блокнот и огрызок карандаша.

Быстро, пока в памяти еще свежи детали странного сна, он скупыми точными штрихами изобразил улицу незнакомого города, дом, построенный из угловатых обломков, Рогозина, сидящего во дворе, затем дорисовал чету звенгов и выводок их кривляющихся детишек.

Немного отпустило. Стало чуть легче на душе.

«Совсем крыша едет». Он взглянул на рисунок, спрятал блокнот.

Еще царила ночь. Аллея Темпоралов светилась ярче обычного. Сквозь бледный, неживой свет проступали энергетические структуры, они пульсировали, постепенно затухая, теряя интенсивность, словно гасли после мощного всплеска активности.

Егор по привычке пристально просканировал окрестности. Сигнатура андроида тлела неподалеку. Искусственный интеллект притащил комплекс датчиков, демонтированный со старого армейского внедорожника, и сосредоточенно собирал какое-то устройство, смастерив для него самодельную треногу.

Егор немного понаблюдал за ним.

Занят делом, и хорошо. Странная активность темпоралов наверняка не ускользнула от внимания искусственного интеллекта – позже надо будет обязательно расспросить, чем он там занят, а сейчас – мысли вернулись к насущным делам – пойду проверю, как обстоят дела на борту разбуженного хондийского транспорта. Некогда анализировать сны.

Он ничего не рассказал андроиду. Два дня прошли без происшествий, в напряженной работе по отладке бионических систем. Егор полностью погрузился в текущие дела, почти безвылазно работал на борту хондийского корабля: поместил в инкубатор зародыш фаттаха, по многу часов проводил в прямом контакте с управляющей нейросетью, переобучая ее, загружая данные, подготавливая базу для будущих исследований.

Искусственный интеллект занимался своими делами, вел себя так, словно сторонился Бестужева, и Егор, подумав, решил пока не лезть к нему с расспросами. Восстановление личности – процесс сложный. Захочет поделиться или просто поговорить – сам придет.

На третий день ему снова приснился яркий сон, но мимолетный, обрывочный, сумбурный, состоящий из мгновенно вспыхивающих и тут же исчезающих образов, никак не взаимосвязанных друг с другом.

Он списал все на усталость и чрезмерные моральные нагрузки. Прямой контакт с нейросетью хондийского корабля давался нелегко, отнимал много сил.

Затем сны участились, стали приходить регулярно, каждый раз, стоило ему выкроить несколько часов для отдыха.

Сны уводили его сознание за грань жизненного опыта, во Вселенную, с которой он был знаком лишь в теории. На практике Бестужев никогда не покидал родную планету, и тем острее, противоречивее воспринимались неожиданные «рывки», когда его рассудок вдруг оказывался в совершенно незнакомых местах.

Сны измучили его. Стоило только закрыть глаза, и он погружался в совершенно иной мир, воспринимая события так, словно был их непосредственным участником. Просыпался Егор совершенно разбитым, нисколько не отдохнувшим, подолгу приходил в себя, лежал неподвижно, глядя в осклизлый потолок, и думал, пытаясь связать друг с другом странные видения.

Обитаемая Вселенная, по его ощущениям, погружалась в хаос. Любые события, участником которых он становился, вели к разрушению, их лейтмотивом всегда становилась отчаянная борьба.

Пережив очередное сновидение, Егор с трудом находил в себе силы встать, заниматься намеченными делами, но в силу укоренившейся привычки переносил особенно яркие, запомнившиеся фрагменты на чистые страницы в блокноте.

Он рисовал, и в такие минуты возникало ощущение реальности пережитых во сне событий, сопричастности к ним.

Сны откровенно пугали.

Рисунки копились, усталость росла, нервы расшатывались, а он не мог найти приемлемого решения внезапно возникшей проблемы.

За неделю Егор похудел, измучился, осунулся, стал зол, раздражителен, вообще перестал выходить наружу, пытался угомонить свое сознание дозами хондийских метаболитов, но делал только хуже.

…В очередной раз он проснулся посреди ночи с дикой головной болью, чувствуя, что задыхается, сел, брезгливо отмахнувшись от питающего раструба, который, неприятно, влажно поблескивая, потянулся к нему от низкого свода отсека.

Обстановка хондийского корабля вызывала тошноту, горло сжимал спазм.

Кое-как ему удалось встать, доковылять до шлюза.

На улице расплескалась теплая ночь, но свежий воздух не помог. Ночная мгла липла к телу испариной, дыхание часто перехватывало, во рту ощущался стойкий отвратительный привкус.

Егор мучительно закашлялся, сел на землю, обхватил голову руками.

«Долго я так не выдержу. Нужно что-то делать…» – мысли пульсировали болью. Он редко позволял отчаянию взять верх, но этой ночью им овладела полнейшая безысходность. «Ведь я не живу, – думал Егор, глядя на Аллею Темпоралов, структура которых вновь стала видна даже невооруженным глазом. – Я борюсь, упрямлюсь, но достижима ли заветная цель? В чем смысл этих видений? Ради чего терплю адскую боль, враждую с собственным рассудком, истязаю себя?»

Он глубоко задумался и не заметил андроида, идущего со стороны леса.

– Егорка? Не спишь?

Он вздрогнул, обернулся.

– Не подкрадывайся ко мне!

– Ты чего злишься? Опять плохо спал? – Андроид присел на корточки, попытался заглянуть ему в глаза. – Ничего не хочешь мне рассказать?

– О чем? – блекло уточнил Егор.

– Ну, к примеру, о своих снах?

– Откуда узнал?

– Темпоралы подсказали.

– Загадками не говори!

– А ты взгляни на них, – спокойно ответил андроид. – Разве не видишь, как полыхают? И сканеров не нужно, чтоб энергетическую структуру различить. Каюсь, был неправ. Они – устройство. По крайней мере эти, – он вновь указал на Аллею.

– О снах как узнал? Или просто догадался?

– Твой модуль технологической телепатии начинает работать, как только ты засыпаешь. Он посылает серии тестовых импульсов. А темпоралы реагируют. Затем, – он жестом указал на собранное им устройство, – я начинаю фиксировать интенсивный обмен данными.

– Такого не может быть! Почему же раньше ничего не сказал?!

Андроид пожал плечами:

– Ты приказал выяснить, является ли Аллея Темпоралов устройством. Я вел наблюдения. Твой модуль технологической телепатии каждую ночь проявляет гиперактивность. Темпоралы реагируют, и спустя небольшой промежуток времени их энергоматрицы «разгораются», структура становится видна невооруженным глазом. Егор, – он с визгом повернул голову, – ты с кем-то общаешься? – Он внимательно смотрел на него в ожидании ответа.

– Мне действительно снятся кошмарные сны, – признался Бестужев. – Не могу от них избавиться. Ничего не помогает.

– Расскажи о них.

– Зачем?

– Мы должны понять, что происходит. Раньше тебя мучили кошмары?

– Иногда, – неохотно ответил Егор. – Что дали твои наблюдения?

– Я вывел ряд закономерностей. Теперь у меня есть схема активации темпоралов. Не знаю, годится ли она для перемещения во времени и пространстве. Это можно выяснить лишь путем рискованного эксперимента.

– Да, но при чем тут мой модуль технологической телепатии?!

– Пока еще не знаю. Но, несомненно, он активный участник процесса.

– Тогда что такое темпоралы?

– Ты задаешь очень сложные вопросы.

– От ответов зависит моя жизнь! Разве ты не понимаешь – еще немного, и я просто свихнусь?!

– Нет. Ты выдержишь. Но если мы хотим добиться результата, узнать истину – нужно экспериментировать.

– Как?

– Мы знаем, что темпоралы возникают в разрывах пространства. Они стабилизируют их, но, видимо, не закрывают. Ты был прав, когда предположил: наша планета связана с иными мирами через гиперкосмос.

У Егора голова шла кругом.

– Ответь, что мне делать? – спросил он. – Уже во второй раз мой модуль технологической телепатии преподносит сюрпризы. Сначала я слышал обрывок переговоров тех странных существ подле древней верфи. Теперь – эти сны. Хочешь сказать – они реальны?

– Да. Темпоралы, по моему мнению, открывают доступ к гиперкосмосу.

– Каким образом?!

– Вероятно, они – часть структуры гиперпространства, – предположил искусственный интеллект.

– Почему я воспринимаю мысли других, совершенно незнакомых людей?! – Егора сейчас интересовала лишь одна сторона вопроса, остальное он словно не слышал.

– Вот! Здесь и скрыта подсказка! Ты воспринимаешь мысли людей, – многозначительно произнес андроид. – Но разве во сне ты хотя бы раз оказался в шкуре инопланетного существа?

– Нет.

– Все, кого ты видел, с кем ассоциировал себя, – люди. Наследники единой техносферы Земли. Их импланты по программному и аппаратному обеспечению совместимы с твоими! Они созданы на базе одной технологии, понимаешь?

– А темпоралы просто передают сигнал? Через гиперкосмос?

– Верно, – кивнул андроид. – Но если хочешь, я приведу более простой пример.

– Попробуй.

– Ну, например, радиоволны объективно существовали до изобретения первого в мире передатчика, – произнес андроид. – Они – физическое явление. Но люди создали радиостанции и с их помощью смогли использовать радиоволны для передачи информации. Так же и энергетическая структура гиперкосмоса. Она способна передавать сигнал, нужны лишь устройства, дающие возможность его модулировать. В нашем случае логично предположить, что приемопередающим устройством является Аллея Темпоралов. А твой модуль технологической телепатии отправляет запрос и дешифрует данные, полученные в ответ. Но это лишь моя догадка. Ее нужно либо подтвердить, либо опровергнуть.

– Как?

– Ты должен сознательно выйти на связь, – заявил андроид.

– Сознательно?!

– Да, в состоянии бодрствования. Волевым усилием, – спокойно пояснил искусственный интеллект. – Еще нужно выяснить, могут ли другие темпоралы, растущие без явной симметрии, транслировать сигналы твоего рассудка?

– Я много путешествовал среди энергетических структур. Но раньше со мной не происходило ничего подобного!

– Мы скоро узнаем, в чем истина. Но, – он взглянул на Егора, – потребуется серия экспериментов.

– Ты так просто рассуждаешь!

– Разве не для этого ты меня восстановил? Расскажи подробнее о снах. Что ты видел? В каких местах побывал?

Бестужев достал блокнот и протянул его андроиду.

– Вообще-то я думал, что просто схожу с ума.

– Нет. С твоим рассудком все в порядке. Просто мы сейчас стоим на пороге открытия.

– Случайного открытия!

– Случайного ли? Разве ты не предполагал, что Аллея Темпоралов является устройством? Теперь не останавливайся на половине пути!

– Ладно. – Егор махнул рукой. – Рассказывай, как предлагаешь действовать? – Он понимал, что андроид не сидел в эти дни без дела и наверняка уже что-то придумал.

– Сначала ты должен уснуть под глубоким воздействием хондийских препаратов, – ответил искусственный интеллект.

– Зачем?

– Так мы узнаем, играет ли твой рассудок ключевую роль в процессе. Что, если твой разум вообще ни при чем, а все происходит из-за сбоя в кибермодулях?

– Я же пробовал. Хондийские метаболиты не помогли избавиться от снов.

– Однако они стали обрывочными, верно?

– Да, – нехотя согласился Егор. – Ну, хорошо, допустим, под воздействием метаболитов я полностью «отключусь», и модуль технологической телепатии не выйдет в гиперактивный режим.

– Вот тогда мы будем в точности знать, что инициатором «сеансов связи» – назовем их так – является твой рассудок. После мы попробуем подтвердить тот факт, что именно Аллея Темпоралов проводит сигнал.

– Как мы это сделаем?

– Временно организуем лагерь где-нибудь в другом месте, подальше отсюда. – Андроид действительно уже все продумал.

– Согласен. – Бестужев постепенно приходил в себя, и его настроение начало понемногу улучшаться. – Что затем?

– Ты больше не станешь подавлять рассудок хондийскими препаратами, но попытаешься увидеть сон наяву. Говоря проще – выйти на связь через гиперкосмос осознанным усилием.

– На связь с кем? – уточнил Егор.

– Вот над этим мне надо подумать. В системе адресации я пока не разобрался. Давай для начала проведем первое испытание?

– Хорошо. Я подготовлю корабль.

Весь следующий день Бестужев провел на борту хондийского транспорта, изучая сохранившиеся в его нейросетях базы данных и описания устройств, которые можно вырастить. Он хотел получить максимальный объем объективной информации из разных, независимых источников. Собранный андроидом комплекс сканеров – это отлично, но если результат подтвердят датчики инопланетного корабля, будет еще лучше.

Как ни странно, но Егору стало значительно легче от мысли, что все происходящее с ним не случайно и странные сны, измучившие рассудок, могут иметь объяснение, по крайней мере в рамках существующих обстоятельств.

Пока укоренившийся хондийский корабль растил биологические датчики, они провели серию других испытаний.

Хаотично расположенных темпоралов в округе хватало с избытком.

Они выбрали рощу энергетических деревьев примерно в трех километрах от Аллеи и разбили там временный лагерь.

Егор спал как младенец.

Ему вообще ничего не снилось. Эти дни он провел в состоянии душевного покоя: общался с искусственным интеллектом, охотился на хетрунов – мелких зверьков, вечерами они готовили мясо на костре, вспоминали о былом, но не пытались заглядывать в будущее.

– Аллея имеет решающее значение, – заключил андроид, когда они сворачивали лагерь. – Темпоралы сами по себе – явление, но кто-то сформировал из них устройство, расположив в определенном порядке.

– Значит, нельзя исключать, что Аллея Темпоралов служит не только для связи?

– Да, – согласился искусственный интеллект. – Знать бы, кто ее создал? Когда? В каких целях?

Внутри хондийского корабля царил влажный и теплый сумрак.

Стены отсека, где жил Егор, сочились капельками желтоватой полупрозрачной жидкости.

Он осмотрелся. Предстоящая часть эксперимента вызывала отвращение, но железы на ладонях уже источали хемосигналы, продолжая программировать корабль. Пришлось вспомнить многое, вновь окунуться в эмосферу тех страшных лет, когда он в одиночку управлял хондийским крейсером, ставшим последним убежищем для пятисот человек.

Сейчас, конечно, все происходило намного проще, быстрее. На него не давил груз ответственности за жизни колонистов, да и опыт, полученный в те годы, никуда не исчез.

Хондийские метаболические препараты для человека являются либо смертельным ядом, либо мощным наркотиком. С этой проблемой столкнулись сразу же после захвата крейсера, но сумели решить путем внедрения образцов человеческой ДНК в системы жизнеобеспечения отсеков и палуб.

– Иди наружу, следи за темпоралами, – приказал Егор андроиду. – Пока я остаюсь в сознании, постоянно докладывай о любых изменениях в их аурах, понял?

Искусственный интеллект кивнул и исчез во влажном сумраке шлюза.

Егор разделся, лег на жесткое ребристое ложе, прижал ладони с набухшими железами к ответным частям бионической конструкции. Теперь все параметры жизнедеятельности его организма контролировались и записывались нейронной сетью корабля.

– Я снаружи, – раздался по связи голос искусственного интеллекта.

– Опиши, что видишь?

– Все как обычно. Темно. Две колоннады света.

– Сигнатур ты не замечаешь?

– Нет. Холодный белый свет. Структур темпоралов не вижу.

– Продолжай наблюдать. Некоторое время я еще буду в состоянии принимать твои доклады. Потом погружусь в транс, но ты не вмешивайся ни при каких обстоятельствах. Хондийский корабль сам приведет меня в чувство. Все, начали. – Егор повернул голову, слизнул несколько желтоватых капелек с бугрящейся стены отсека.

Он ощутил безмерный, всеобъемлющий покой. Его сознание стало легким, будто перышко. Заботы, тревоги, горести, надежды – все исчезло.

Расширитель сознания и модуль технологической телепатии не смогут адекватно работать. «Мой мозг сейчас под сильнейшим химическим воздействием». Егор все еще продолжал мыслить связно, он понимал, что делает, помнил о цели своего эксперимента.

Сон обрушился на него, как черный дождь. Капли, состоящие из мрака, постепенно заполняли окружающее пространство, превращались в вязкую удушливую субстанцию, он тонул в ней, барахтался, но не мог всплыть, движения были медленными, вялыми, он чувствовал упругое сопротивление какой-то среды, а затем просто отключился, потерял сознание.