Глава 10
Древняя цитадель.
Десять часов спустя…
Наверное, в нем умер авантюрист-исследователь. Сделать вылазку, покинув надежное убежище, Андрея первоначально подвигла не страсть к открытиям, а вполне естественное чувство голода. Пищевые таблетки закончились, но Ланита ни разу не обмолвилась о еде, только пила чистую родниковую воду из подземного источника. Однако Кречетова не устраивал такой рацион.
Прихватив «АРГ-8», он решил выбраться наружу и пройти вверх по серпантину, поднявшись к основным укреплениям древней цитадели.
Лана, упорно пытавшаяся разобраться в древних предметах и собственной памяти, лишь кивнула, когда он сообщил ей о своем решении, но сопровождать Андрея отказалась. Ромель, естественно, остался охранять ее, и лейтенанту пришлось идти в одиночку.
Впрочем, он не жаловался на отсутствие общества – ему тоже было над чем подумать, шагая по старой растрескавшейся дороге, покрытие которой хранило явную печать времени.
Восхождение по серпантину заняло у него два часа.
Кто бы ни был проектировщиком данных укреплений, этот человек имел богатый военный опыт, ясный ум и был чужд вычурности. Со стороны древняя крепость была фактически незаметна – ее стены сливались со скалами, да и вблизи каждый отдельно рассмотренный Андреем фрагмент укреплений нес лишь скупую эстетику обработанного камня, без намека на украшения, лишние детали и иные привлекающие взгляд архитектурные изыски.
Почему ее выстроили тут, в высокогорье? – думал Андрей, преодолевая уклон ведущей вверх дороги. – Только ради доступного материала и выгод естественного рельефа?
Он остановился и посмотрел вниз, где в туманной дымке полудня тянулись горные отроги, сбегающие вниз теснинами ущелий; редкие перистые облака плавали слоистыми полосами над изобилием естественных плато, которые с точки зрения обороны казались не менее выгодными, чем данный район, с одной лишь разницей – там было теплее и дышалось легче. Здесь же ясно ощущалась разреженность воздуха, и на ум невольно просилась мысль: а не этот ли фактор повлиял на выбор места строительства?
Если так, то следовало признать, что архитектор цитадели был знаком с летательными аппаратами, использующими подъемную силу воздуха. На таких высотах, где уже нет достаточной плотности атмосферы, большинство авиационной техники просто бесполезно – это доказывалось и тем, что вертолеты храмовников вынужденно приземлялись на расположенные ниже плато, а не высаживали десант под самыми стенами укреплений.
Поднявшись до середины изгибающейся дороги, Андрей внезапно наткнулся на огромные воронки десяти-пятнадцати метров в диаметре, которые покрывали изрядный отрезок серпантина, полностью разрушив дорожное покрытие. Это были несомненные следы от падения тяжелых бомб, вокруг в изобилии валялись куски металла, среди которых взгляду попадались характерные фрагменты стабилизаторов, – все это заставило Кречетова остановиться, внимательно оглядываясь по сторонам. Через некоторое время его взгляд нашел искомое: внизу, под обрывом, вдоль которого шла дорога, лежал исковерканный, но все еще узнаваемый остов «Гепарда» – орбитального штурмовика времен Первой галактической.
Теперь у него исчезли последние сомнения – в последний раз цитадель штурмовали нежданные пришельцы из космоса, сохранившие часть своей боевой техники, которую им удалось переоборудовать под местные условия, исключив из схем управления все компьютерные компоненты.
Он невольно поднял голову, посмотрев на бездонные фиолетовые небеса, в которых горячечным, размытым по краям пятном висел диск обогревающего планету энергетического сгустка.
Нет, опасаться орбитальных машин спустя добрую сотню лет после появления первых храмовников бессмысленно. За то время, пока новоявленная власть утверждалась на оккупированной планете, у них должно было закончиться планетарное горючее для реактивных двигателей тяжелых «Гепардов», да и сам парк техники без должной ремонтной базы наверняка обветшал.
Все увиденное им совпадало с воспоминаниями Ланы – свидетельства новейшей истории Первого Мира бросались в глаза на каждом шагу: сбитый «Гепард», воронки от бомбежки, россыпи потускневших гильз, то и дело попадавшиеся на пути, зенитные установки на передовых бастионах, вооружение и техника храмовников – это было привычно глазу и разуму, напоминало об оставшейся в невообразимой дали техногенной цивилизации и частично раскрывало психологию людей, чьи корабли срывались на вертикаль во время жестоких битв Первой галактической…
Однако, глядя на титанические укрепления, Андрей мысленно отделял их от свидетельств новейшей истории, все четче осознавая, что перед ним неимоверно древняя постройка.
К такому выводу его привела простая логика.
Если принять приблизительно вычисленную им пропорцию временной разницы, то получалось, что первые поселенцы появились здесь примерно сто пятьдесят лет назад по субъективному времени Первого Мира.
Период Великого Исхода являлся одним из наиболее мрачных отрезков в истории Земли. Перенаселенную прародину прежде всего покидала та категория людей, кому было абсолютно нечего терять, – колониальные транспорты вычерпывали самые низшие слои населения, и тут возникал закономерный вопрос: был ли среди колонистов той поры хотя бы один человек, обладавший глубокими познаниями в не традиционной для двадцать третьего века архитектуре и фортификации?
Нет… – думал Андрей, перебираясь через воронки. – Такую стройку не осилить без специальных знаний и соответствующей техники.
Миновав разбитый участок дороги, Кречетов поднялся еще на несколько сот метров и оказался перед внутренними воротами цитадели, по обе стороны которых возвышались титанические башни, наполовину врезанные в монолит скалы.
Массивные ворота, вынесенные вперед относительно башен, некогда имели мощные створы, которые, к удивлению Андрея, оказались сделаны из гладко отполированного камня…
Он долго смотрел на обломки. Вероятно, каменные створы веками служили непреодолимой преградой для врагов, пока залпы башенных орудий боевых планетарных машин храмовников не разнесли их вдребезги…
Еще одно свидетельство тому, что цитадель строилась очень давно, по крайней мере, ее архитектор не был знаком ни с орбитальными штурмовиками, ни с ужасающей разрушительной мощью снарядов, начиненных таугермином.
Пройдя сквозь выбитые ворота, Андрей оказался на просторе внутреннего двора, с одной стороны ограниченного стенами, а с другой – отвесными скалами, в монолите которых на уровне вымощенной брусчаткой площади виднелся вход в тоннель.
С внутренней стороны к стенам были пристроены здания высотой в два-три этажа. Большинство из них носило следы пожаров и разрушений, бойницы исполинских башен также демонстрировали языки копоти – значит, внутри укреплений не везде использовался камень, были и деревянные перекрытия, которые сгорели во время штурма.
Он потратил много времени, осматривая разрушенные постройки, пока не убедился, что все они намеренно сожжены, возможно с применением огнеметов, – уцелел лишь закопченный камень, все остальное превратилось в пепел, а затем под влиянием влажности – в липкую черную грязь, местами засохшую и потрескавшуюся.
Создавалось ощущение, что храмовники, взяв штурмом последний оплот сопротивления, тщательно уничтожали все, что могло быть пригодно для позднейшего восстановления… Если здесь имелись какие-то свидетельства далекого прошлого, то они сгорели, не оставив даже намека на свои формы или содержание.
Придя к такому очевидному, но неутешительному выводу, Андрей понял, что комната, скрытая в недрах бастиона, несет в себе во сто крат больше информации, чем немые, покрытые копотью стены, будь им хоть миллион лет…
Мрачное, полное немой скорби место, несущее в себе неразрешимую загадку, покрытую мраком тысячелетий, – подумал Андрей. За время подъема и блужданий по руинам он не увидел ни зверя, ни птицы, лишь камень, поржавевший металл, тусклые россыпи гильз от автоматического оружия да частые, преграждавшие путь воронки от бомб…
Он уже устал, но не хотел оставлять за спиной неисследованные постройки загадочной крепости, чтобы потом, оглядываясь назад, не мучиться запоздалыми сомнениями.
Единственным проходом, где он еще не побывал, оставался тоннель.
Присмотревшись, Андрей заметил торчавшую недалеко от входа ржавую металлическую розетку, в которой когда-то крепился факел.
Как он и предполагал, никаких следов электропроводки или иных признаков цивилизации. Максимум, что переняли обитатели Первого Мира от вторгшихся пришельцев, – это трофейное вооружение.
Хорошо, что прихватил второй, найденный в скрытой комнате форсфайт, – подумал Андрей, доставая компактный осветительный прибор.
Ему не давал покоя вопрос об истинном возникновении Первого Мира, его коренных обитателях, – он хорошо понимал, что предки Ланы и появившиеся позже храмовники – это пришельцы, невольные пленники аномалии космоса. Да, люди коренным образом повлияли на скрытый в глубинах аномалии мир, наполнив его своей жизнью. Но ведь до появления первого сорвавшегося на вертикаль колониального транспорта эту планету уже населяли представители иных рас. Среди них пока что без сомнения удалось выделить лишь логриан, которые выстроили целый город, опять-таки расположив его в неудобном для проживания, труднодоступном высокогорье.
Все эти факты намекали на некую тайну, бурные непонятные события, что произошли тут до появления колонистов и воинствующих невозвращенцев Первой галактической войны.
Дождавшись, когда разгорится форсфайт, Андрей сделал шаг в тоннель, уводивший в недра скального массива.
* * *
Тоннель вел прямо, никуда не сворачивая.
Форсфайт разгонял мрак в радиусе трех-четырех метров, идти при таком освещении было несложно, и Андрей быстро двигался вперед, попутно отмечая, что и тут некогда шел бой, однако чем дальше он шел, тем эти признаки трагических событий попадались все реже, а затем исчезли вовсе…
Широкий проход по-прежнему вел в глубины скального массива – считая шаги, Кречетов понял, что прошел уже более километра, но не встретил ни одного бокового ответвления.
Неужели цитадель – это только верхушка айсберга? – невольно подумал Андрей, когда ноги уже начали гудеть от усталости.
Однако ничто не может длиться вечно, и этот тоннель тоже имел свое окончание – Кречетов внезапно вышел в просторный зал, имеющий странную с точки зрения удобства шарообразную форму. Посреди пролегала закругляющаяся кверху дорожка, подобные ей ответвлялись по бокам, через равные промежутки, а все стены почти до куполообразного свода зала оказались покрыты ровными рядами округлых отверстий.
Это, вне сомнения, были традиционные входы в жилища логриан, о чем дополнительно свидетельствовали ведущие к ним своеобразные тротуары, вымощенные, как и дорога в ущелье, каменными плитами, которые сплошь покрывали бороздки и засечки, предназначенные для того, чтобы обитателям круглых каменных нор было удобно передвигаться по ним, цепляясь мощными когтями за шероховатости плит.
Андрей остановился в недоумении и замешательстве. Мысль о том, что цитадель построили люди, уже прочно утвердилась в его сознании, и расставаться с ней не хотелось, но ему было абсолютно непонятно такое «двойное дно». Выходит, титанические укрепления, возведенные в архитектурных традициях людей, защищали подземное, или, если быть точнее, внутрискальное поселение двухголовых ксеноморфов?
Впрочем, такая диспозиция вполне отвечала духу расы логриан, которые по историческому определению, составленному отнюдь не людьми, являлись существами трусоватыми, склонными прятаться за чужими спинами, оставаясь при этом в тени. Современный союз людей и логриан только подтверждал это расхожее мнение, зародившееся в среде инсектов без малого три миллиона лет назад.
Андрей решил потратить еще какое-то время на осмотр первого, доступного для человека яруса логрианских жилищ. Выше, на закругляющуюся кверху стену мог подняться разве что альпинист, несмотря на проложенные каменные дорожки, за выступы которых могли идеально цепляться лишь длинные когти логриан, которыми оканчивались их лишенные суставов ноги-щупальца.
Большинство сферических помещений, расположенных за округлыми входами, пустовало, в них не было ничего, лишь темный налет в форме давно пересохших лужиц на дне некоторых помещений немо свидетельствовал, что тут некогда шел процесс разложения плоти.
Андрею быстро наскучило созерцание одних и тех же картин, но он упорствовал, решив, что раз пришел сюда, то осмотрит все доступные помещения, и в конце концов был вознагражден.
Поначалу, когда он поднес светящийся форсфайт к очередному отверстию и увидел в его глубинах смутные очертания чего-то похожего на предметы меблировки, то не поверил своим глазам – монотонное блуждание по залу притупило остроту восприятия, но, подавшись вперед и присмотревшись, он понял, что перед ним действительно обитель человека, невесть как попавшего в логрианское поселение.
Не заходя внутрь, он разглядел грубо сколоченный стол, подобие стула, так же неказисто выполненного из кусков древесины, какие-то ветхие на вид ткани, служившие драпировкой каменных стен, и наконец… самого хозяина помещения, череп которого отразил тусклый свет форсфайта.
За столом, уронив руки, сидел мумифицированный, усохший труп…
Андрей, пораженный открывшейся картиной, сделал необдуманный шаг, войдя в округлое помещение с застойным воздухом, и вдруг прямо на его глазах все предметы пришли в странное текучее движение, но только когда взметнулось первое облачко пыли, Кречетов понял, что все внутреннее убранство комнаты давно превратилось в прах, сохраняя свою форму лишь из-за отсутствия токов воздуха…
Первыми от колебания воздушной среды пришли в движение занавеси на стенах, Андрей отпрянул, застыв у порога, но поздно – на его глазах рассыпался стол, и в облаке поднятой пыли утонули очертания сидящей на стуле высохшей мумии, лишь что-то глухо, неприятно стукнуло об пол, откатившись в глубь комнаты.
Когда осела пыль, Андрей увидел пустое помещение, в центре которого лежали припорошенные человеческие кости; среди них медленно покачивался, показывая ряд пожелтевших зубов, перевернутый череп.
Андрей долго смотрел на него, пытаясь представить, кем был тот человек, чьи останки рассыпались на его глазах, и, не найдя приемлемых объяснений, он все же вошел внутрь округлого помещения, в надежде, что среди костей и пыли ему попадется хотя бы один не подверженный тлению предмет, который, быть может, натолкнет на разгадку…
Ему необычайно повезло.
В пыли валялись маленькие колючие кристаллы, которые до этого, видимо, лежали на столе. Они были легко узнаваемы, и это показалось невероятной удачей, каким-то запредельным везением – Кречетов мгновенно опознал в них Логры, работать с которыми умел любой человек, учитывая, что две расы тесно сотрудничали между собой на протяжении последних десятилетий.
Собрав с пола маленькие невзрачные кристаллы, Андрей сосчитал их.
Четырнадцать штук. Он знал, как правильно сопрягать Логры, чтобы из отдельных мини-компьютеров, работающих на источнике микроскопических тепловых колебаний, получить более сложную и производительную схему. В данном случае число кристаллов, очевидно, подсказывало, что они использовались для формулы записи, хранения и воспроизведения данных видео– и аудиоряда.
Андрей вышел из округлого помещения, сошел по дорожке вниз к центру зала, где остановился, поставив на пол тускло светящийся форсфайт.
Логры не отдавали тепло в ладонь, они были статичны, но это не значило, что хранящаяся в них информация утеряна, нужно было лишь подать энергию, и они вновь начнут функционировать. Данное свойство позволило в свое время реанимировать сверхмашину расы двухголовых существ – так называемый Логрис, который был собран из миллиардов отдельных кристаллов, паривших в космосе на протяжении трех миллионов лет…
Положив автомат рядом с форсфайтом, Андрей присел на корточки, чтобы лучше разглядеть каждый Логр. Он рассматривал их в тусклом свете, поворачивая темные кристаллы разными гранями, сдувая с них пыль, пока наконец не увидел нужной ему последовательности.
Отследив места сопряжения, он стал осторожно соединять кристаллы, прикладывая их друг к другу. Если они не слипались самостоятельно, Кречетов делал легкое движение, как бы притирая одну грань к другой, пока не возникало взаимное притяжение гладко ошлифованных поверхностей.
В результате у него получилась колючая нить толщиной в два пальца и длиной около сорока сантиметров. Устройство было готово, но оставалось по-прежнему статичным. Как и в случае с форсфайтом, теперь требовался внешний источник тепловой энергии, но с этим у Андрея уже не возникало проблем.
Достав безотказную зажигалку, он раскалил кончик прикуривателя и стал медленно водить им вдоль черного глянцевитого шнура, получившегося из соединенных между собой Логров.
Для того человека, кто ни разу не видел активации логрианских устройств, процесс мог показаться маленьким техническим чудом: в какой-то момент черный шнур вдруг шевельнулся будто живой, затем плавно, медленно приподнялся над поверхностью каменного пола, воспарив сначала на пару сантиметров, а затем…
Шнур, набранный из кристаллов, вдруг начал изгибаться, одновременно поднимаясь вверх. На высоте полутора метров он неподвижно повис в воздухе, и, взглянув на него, Андрей понял, что последовательность собрана верно: перед ним висел замысловатый иероглиф – один из знаков древней логрианской письменности, соответствующий нашему термину «зрение».
Протянув руку, он коснулся крайнего кристалла, активируя воспроизведение информации, если таковая, конечно, была записана на собранном им устройстве.
Рядом с форсфайтом внезапно вспыхнул свет – такой же неяркий и призрачный, но сформированный в форме прозрачного цилиндра, внутри которого оказалась заключена маленькая фигурка человека, очень старого, обросшего седыми космами нестриженых волос и такой же всклокоченной бородой, скрывающей нижнюю часть лица. Его одежда представляла собой длинный отрез ткани, обернутый вокруг тела. Босые ноги виднелись из-под ниспадающей складками тоги, но проекционное устройство не показывало ни окружающего интерьера, ни структуры пола, на котором стоял старик.
Андрей, затаив дыхание, смотрел на неподвижную фигуру, пока та внезапно не повернулась, слегка укрупняясь в размерах, и Кречетов внезапно услышал глухой голос:
– А… проклятый символ демонов, ты все еще висишь тут? – Старик тяжело закашлялся, его лицо, наполовину скрытое седой бородой, переместилось в фокус микрокамеры, демонстрируя искривленную, когда-то сломанную переносицу и густую сеть морщин, лучиками разбегавшихся от покрасневших водянистых глаз.
Андрея поразила речь старика. Его первая фраза представляла дикую смесь, состоящую из трудно узнаваемых на слух древних фонем английского языка, которые были щедро перемешаны с наиболее простыми шипящими словами, заимствованными из логрианской речи…
– Хорошо, – внезапно шевельнулись губы старца, – я стану говорить с тобой. Пусть твои хозяева не думают, что мне страшно…
Лицо незнакомца отдалилось, проекция приняла позу человека, сидящего на стуле. Почему логрианское устройство не зафиксировало деталей интерьера, Андрей не знал, но сейчас его меньше всего это занимало – все внимание Кречетова было приковано к речевому ряду, – он слушал, о чем говорит старик, в некоторых случаях скорее интуитивно догадываясь, чем понимая смысл отдельных терминов:
– Я грешен и несу заслуженную кару в этих подземельях… Да, я заключил плохую сделку, но мне грозила неминуемая смерть… – Старик пожевал пустыми губами, его взгляд стал задумчивым, рассеянным – видимо, забыв о присутствии логрианского устройства, он мысленно погружался в собственное прошлое. – Меня зовут Готман Майстер, мои предки родом из материковой Саксонии, откуда они вторглись на огромный остров, покорив обитавшие там племена бриттов… – Он опять закашлялся. – Потом… на нашу землю пришли норманны, все это происходило еще до моего рождения… но, видно, предопределило мою судьбу. У моего отца завоеватели отняли титул и земли, поделив их между норманнскими баронами, а его самого убили, когда мне не было еще и года, – потому я стал нищим до того, как научился говорить и ходить.
Старик надолго замолчал, глядя в одну точку перед собой, а затем продолжил после очередного приступа надрывного кашля:
– Злой рок преследовал меня. Вместо того чтобы править землями, ранее принадлежавшими моему роду, я был вынужден заниматься непосильным для человека трудом, ворочая камни на постройке крепости, которую решил возвести на месте прежних деревянных укреплений новый хозяин земель и наших судеб – барон Форригайт.
Я был землекопом и каменотесом, злая судьба играла мной как щепкой, попавшей в бурлящий водоворот, но все же среди невзгод и непосильного труда я, выполняя прихоти ненавистного господина, сумел обратить на себя внимание и с некоторых пор стал возвышаться над другими, выполняя небольшие ответственные поручения. Вскоре мне удалось облегчить свою судьбу. Барон, отметив мое усердие, приставил меня учеником к старому хромому норманну, который владел искусством строительства укреплений и руководил всеми работами.
Я помогал ему размечать землю, передавал поручения, с его слов растолковывал рабочим, как нужно класть камень, ходил следом с куском пергамента, чтобы перечерчивать рисунки хромого Баррета, которые тот чертил на песке или земле.
Спустя год или два, когда фундамент крепостных сооружений был готов, случилось вот что – добрая стрела лесного разбойника, йомена, пронзила нечестивую глотку Баррета, оставив землекопов и каменщиков без его визгливой опеки.
Барон Форригайт пришел в бешенство, он посадил на колья и вздернул на дыбу всех, кого его воины настигли в лесу, без разбора, были то женщины, собиравшие травы, либо мужчины, заготавливавшие дрова для своих очагов, а потом, насытив свою ярость и проспавшись после неумеренной попойки в кругу своих вассалов, он неожиданно призвал меня и сказал, что либо я продолжу руководить строительством, либо моя голова займет место на одной из пик, которые с полусгнившими черепами и так в изобилии торчали вокруг незавершенной крепости.
Я согласился, не ведая, что сделает со мной этот норманнский пес… Десять лет я корпел над чертежами, постигая законы фортификации и древней науки эллинов – геометрии. Я выстроил крепость, завершив ее не так, как сделал бы хромой Баррет, и мой хозяин вознаградил меня за службу, швырнув гнить в мрачное подземелье, одно из многих, что я когда-то вычертил на пергаменте среди прочих планов крепости.
Все чертежи он сжег и пришел ко мне, чтобы, глумясь, объявить, что назавтра палач выколет мне глаза, отрежет язык и отрубит кисти рук, дабы нигде более не возвышалось крепости, подобной выстроенному мною замку Форригайт…
В ту ночь, когда я, стеная над своей судьбой, метался по тесному узилищу, не в силах спать или сидеть накануне обещанной казни, ко мне явился двухголовый демон.
Он возник из воздуха, осветив своим страшным сиянием все подземелье, отчего стража в панике бросилась бежать, вопя во весь голос, но мне, измученному страхом, было все равно – я смотрел на демона и не боялся его, а когда он заговорил бестелесным голосом, который звучал в моей голове, я смог лишь внимать ему, ибо то, что предстояло мне пережить утром, было во сто крат страшнее, чем вся нечисть преисподней.
Он говорил со мной кратко и внятно, так что даже мой помутившийся от страха разум смог понять, что демон, похожий на двухголового змея, с щупальцами вместо ног, предлагает мне нехитрую сделку – раз наутро мне грозила смерть, – а в том, что после ослепления и отрубания рук я умру, не стоило и сомневаться, – он предлагает мне избежать мучительной казни, поступив к нему на службу.
Я грешен… Мой страх перед муками плоти был так велик, что я согласился… Тогда он расплавил прутья решетки моей камеры и сказал, что я должен бежать к старым камням, которые возвышаются за знакомым мне лесом, врастая в землю с незапамятных времен.
Выбраться из замка было несложно – зная каждый поворот коридоров, гонимый двумя страхами одновременно, я быстро оказался за стенами, и тут мне пришла в голову мысль, что теперь я свободен, а честный крест, начертанный во имя господа, отгонит сияющую нечисть, следовавшую за мной по пятам, освещая путь и наводя ужас на запоздалых прохожих.
Как горько я ошибся… Он не боялся креста, на него не действовали молитвы, которые срывались с моих дрожащих губ, – принуждая, он гнал меня через лес к тем старым камням, которым поклонялись дикие предки бриттов, не знавшие Христа и верившие в язычество…
Там среди круга камней сияющий демон заставил меня надеть странные неудобные одежды, похожие на доспехи рыцаря, и, понукая, загнал в центр круга.
Дальше я ничего не помню – очнувшись, я выл от страха и запоздалого раскаяния, ибо, сорвав с себя громоздкие одежды, увидел вокруг лишь дикие скалы да странный город, похожий на кусок обрывистого берега, где в норах селятся ласточки.
Только позже я узнал, что эти норы – жилища множества демонов во плоти, а значит, моя сделка, рожденная страхом, привела мою душу в преисподнюю…
Проекция на миг моргнула, и Андрей, напряженно слушавший исповедь древнего жителя Земли, испугался, что запись оборвется, но нет, изображение в призрачном столбе стабилизировалось, и глухой голос вновь зазвучал под сводами высеченного в глубине скал сферического зала.
– От горя, страха и раскаяния меня свалила лихорадка, – продолжил свое повествование голографический призрак давно умершего Готмана Майстера, чьи останки рассыпались в прах от легкого дуновения воздуха… – Демоны ухаживали за мной, и постепенно я смог снова встать на ноги. Тогда ко мне явился один из них и сказал, что мое чудесное вызволение прошло удачно: так как наутро мне грозила смерть, то исчезновение меня как исторической личности не принесет никакого вреда временным линиям. Я ничего не понял из этого объяснения, мне было очевидно лишь одно: избежав смерти от рук палача, я попал в рабство к нечистому и теперь мной будет понукать воля его страшных прислужников.
Однако демоны были кротки со мной, я не испытал ни котла с кипящей смолой, ни прочих мучительств, более того, старший из них отдал под мое начало целое сонмище адских созданий, чтобы они трудились, исполняя мои наставления.
Когда я спросил, чего они хотят от меня, он ответил:
«Ты будешь строить укрепления, чтобы защитить наш город».
Оказывается, прислужники дьявола тоже враждуют между собой, – прожив тут немало лет, я видел множество ужасных созданий, которые угрожали друг другу и делили место для проживания, как это делают иные известные мне народы на грешной Земле…
Адская сила демонов, отданная мне в помощь, в первое время заставляла трепетать душу и мутиться рассудок. Я не понимал, почему они прибегли к услугам такого ничтожного создания, как я. Только позже, горе мне, я понял, что творил…
Они изрыгали тонкие слепящие лучи света, который резал камень, как нож масло. Я никогда не видел подобной силы, но вырезанные блоки, которых не сдвинуть с места и тысяче человек, поднимались со своего ложа и парили над землей, в ожидании, пока я укажу, в каком месте им надлежит быть уложенными в кладку. Не было необходимости в растворе – вес камня, толщина блоков и их идеальное совмещение создавали воистину непоколебимые стены.
По мере продвижения работ мы тянули шахту в глубь скал, вырезая там этот огромный зал в форме шара, где я сейчас вынужден влачить свои дни в одной из нор этих нечистых тварей…
Крепость наверху росла с каждым днем, демоны, страшась чего-то, работали как проклятые, и местность вокруг действительно напоминала мне преисподнюю, как описывал ее наш святой отче: вокруг, куда ни глянь, сиял красный свет адовых лучей, из-под земли валил зловонный дым, раскаленные блоки по мановению сатанинской силы перемещались из шахты, медленно остывая на воздухе, наполняя окрестности громким треском и зловонием…
Те дни стираются в памяти, сливаясь в сплошную череду, но в конце концов под моим руководством они выстроили невиданную на земле крепость, наполовину утопающую в скалах. Я не знаю такой армии, что была бы способна взять штурмом такое укрепление, но все оказалось тщетно…
Когда закончилась стройка, ко мне подошел главный демон, тот, что совратил мой разум в тесном подземелье замка Форригайт, и объявил, что я отныне свободен в своем выборе – остаться здесь или избрать свой путь. Вернуть меня на Землю он отказался, не объяснив причин. Тогда я спросил: «Кто станет защищать стены возведенной под моим руководством крепости?», и он ответил: «На твоей родине постоянно идут войны, и там много тех, кому назавтра уготована смерть. Мы приведем их сюда, и они станут нашей защитой».
Проклятый искуситель. Только теперь я понял, зачем двухголовому змию понадобилось сооружать укрепление с лестницами и комнатами, привычными для людей. Этот похититель душ моими руками воздвиг узилище для новых пленников, за чьими спинами он спрячется, уведя свой народ в глубину скал. Там они будут сидеть, дрожа в своих норах, а люди встанут на стены, чтобы отражать атаки иных, грозящих его народу исчадий…
Однако этого не случилось – на все воля божья, которая простирается и сюда, в неведомые пучины ада, – коварный искуситель не успел осуществить свой план: иные пришли раньше, чем он смог доставить на стены крепости хотя бы одного человека. На моих глазах ужасные создания, чьи тела напоминают громадных насекомых, вторглись со стороны предгорий, уничтожая на своем пути все. Они разрушили город демонов, который возвышался на краю плато перед крепостью, а затем беспрепятственно вошли в укрепления.
Демоны бились между собой, но мои хозяева выказывали трусость и неловкость, их избивали, уничтожая сотнями, в то время как я, гонимый ужасом, забрался в потайную комнату на верхних этажах правой башни и наблюдал оттуда за битвой.
Когда сражение прекратилось, уцелели немногие, а тела павших усеивали каменные склоны сплошным ковром. Иные исчадия ползали по ним, пожирая плоть, а потом, когда ночь опустилась над крепостью, они ушли, разрушив то, что оказалось им по силам, и больше не возвращались.
Прошло много дней, прежде чем я, полуживой от ужаса, голода и жажды, посмел спуститься из своего убежища и войти в тоннель, чтобы узнать, остался ли кто-нибудь в живых.
Когда я спустился в подземный город, то увидел, что десяток двухголовых сидят тесной группой, издавая злобное шипение. Я подошел к ним и узнал, что передо мной все, кто остался в живых.
Один из них дал мне этот демонический символ, сказав, что если я захочу поведать свою историю тем, кто придет позже, то могу говорить, глядя в этот черный завиток, который запомнит мои слова и мой образ.
Теперь по прошествии времени исчезли и эти последние демоны, я остался один, проклятый и забытый, мою грудь разрывает боль, которую я заработал еще на строительстве замка Форригайт, – я знаю, мои дни сочтены, потому и говорю с оставшимся у меня демоническим символом. Может, кто-нибудь действительно услышит мою печальную историю…
Старик на минуту умолк.
Андрей смотрел на проекцию, потрясенный услышанным, но, оказывается, это не являлось концом записи. Спустя некоторое время голографический призрак вновь повернул голову, и его губы шевельнулись, произнося последнюю назидательную фразу:
– Кто бы ты ни был, слушающий меня, – беги, ибо демонов множество, они многолики и свирепы, а искусившие меня – самые слабые и трусливые из них…
* * *
Когда Кречетов, измученный, потрясенный и голодный, вернулся в скрытое помещение передового бастиона, его встретил головокружительный запах свежеприготовленной пищи, огонь, мятущийся в бесхитростном очаге, и встревоженный взгляд Ланиты, который, впрочем, тут же изменил свое выражение, как только она убедилась, что с Андреем все в порядке.
Пищу готовила не она – Ромель возился в дальнем углу помещения, у квадратной ниши в стене, где горели сухие ветки и откуда как раз исходил кружащий голову запах прожаренного мяса, а Лана, судя по всему, так и просидела в кресле за огромным столом, пытаясь разобраться в сути составленных на нем предметов.
– Ну как? – спросил Андрей, усаживаясь напротив. – Удалось что-нибудь выяснить?
Лана безнадежно махнула рукой, со вздохом отодвигая громоздкий, составленный из нескольких зеркал прибор.
– Давай будем есть, – вместо ответа предложила она. – Ромель более удачливый охотник, чем ты.
– Нет, – покачал головой Андрей, выкладывая на стол собранный им логрианский прибор. Цепочка сопряженных кристаллов тут же приподнялась над столешницей и повисла в воздухе, изогнувшись замысловатым иероглифом.
– Где ты это взял? – мгновенно напряглась Ланита, впившись в логрианское устройство изучающим взглядом.
– Я обследовал верхние укрепления цитадели и обнаружил внутрискальное поселение логриан. По-моему, мне удалось разрешить как минимум два вопроса.
– Какие? – спросила она, переводя взгляд с усталого лица Андрея на логрианское устройство и обратно.
– Во-первых, я узнал, кто построил крепость, а во-вторых, мне кажется, что загадка «иных» имеет логичное объяснение.
К столу подошел Ромель с подносом, на котором истекало сладким паром что-то невероятно ароматное.
– Что это? – спросил у него Андрей.
– Животное, – как всегда, скупо и лаконично ответил ему тихий голос сущности.
– Ты сам-то ел? – попробовал пошутить Андрей, которого удачная вылазка и неожиданное появление пищи привели в нормальное расположение духа, – он даже не подозревал, что в череде напряженных, изматывающих событий станут так дороги простые маленькие человеческие радости…
– Ел, – ответил Ромель, опуская поднос на освобожденный от приборов участок стола, – его энергию, – добавил он.
Андрея эти слова быстро привели в чувство. Внезапно возникшая эйфория мгновенно испарилась – не стоило забывать, в каком мире он находится…
Но, в конце концов… – его начала злить эта двойственность, – нельзя же теперь все время изнывать от напряжения. – Мысленные слова, обращенные к самому себе, походили на приказ, окрик, и это подействовало…
– Так… – Он посмотрел на Лану, лицо которой заливал нездоровый, проявившийся пятнами румянец. – По-моему, нам всем пора прийти в себя и мыслить днем сегодняшним. – Он протянул руку и в отсутствие столовых приборов просто оторвал кусок хорошо прожаренного мяса.
Ланита поджала губы.
– Что ты хочешь этим сказать?
– Хватит цепляться за прошлое. Ты согласна умереть с голоду, сидя за этим столом, в тщетных попытках разобраться со своей памятью, ты не будешь жить, потому что коришь себя за то, что не смогла защитить Круг, а я цепляюсь за привычные стереотипы, мысленно шарахаюсь от разного рода явлений, не свойственных моему миру, – и что в итоге? – Он отправил в рот кусок мяса, прожевал его и закончил свою мысль: – Лана, мы выжили, и это стоит всего остального. Давай не будем терять добытого в бою. Ешь, а потом посмотрим принесенную мной запись и тогда решим – как быть дальше. Идет?
Она долго не отвечала, глядя на Андрея, а потом вдруг слабо виновато улыбнулась.
Странно было видеть улыбку на ее бледном, вечно серьезном лице.
– Хорошо… – Она обвела взглядом стол и, не найдя взглядом ничего, что могло бы послужить ножом или вилкой, последовала примеру Андрея.
* * *
К вечеру внезапно испортилась погода. Выйдя на воздух, Андрей заметил, как резко похолодало, – это со стороны гор подул пронизывающий ветер, который нес не только холод, но и облака. Свинцово-серые тучи толклись у близкого горизонта, цепляясь за смутно очерченные пики горных вершин.
Кречетов долго стоял у зубчатой стены, глядя в сумеречную даль, и в его голове опять тянулась нескончаемая череда вопросов, ответы на которые предстояло найти.
Что бы там ни говорила Ланита о неприступности центрального Храма, Андрей – с ней или без нее – собирался побывать в этом абстрактном пока месте.
Все увиденное однозначно свидетельствовало о древней, устоявшейся связи между Первым Миром и Землей, а пояснения Ланы относительно новейшей истории ее родной планеты давали ответ на вопрос, почему эта связь оказалась внезапно прервана, однако происхождение Первого Мира, как и восьми других планет, обращающихся вокруг энергетического сгустка, по-прежнему оставалось тайной…
Кречетов замерз, но пока не собирался спускаться вниз. Ледяной ветер освежал голову, прогоняя разморенную сытость, к тому же он чувствовал, что полного взаимопонимания между ним и Ланитой нет. Порой ему казалось, что, вырвав ее из лап смерти, он оказал женщине медвежью услугу – ее постоянно терзало чувство вины, какие-то непонятные воспоминания, которыми она делилась скупо и неохотно.
Задумавшись о ней, Андрей неосознанно соскользнул на мысли о загадочном Круге. Зачем адепты Круга являлись к нему, какая связь была у них с покойным профессором и кто, в конце концов, убил его?..
Змеиный клубок… – с оттенком раздражения подумал Андрей, ежась от холода. По его понятиям, из создавшейся ситуации был только один выход – добраться до этих загадочных личностей, пока с ними не расправились храмовники, и попытаться освободить, хотя бы ради получения вразумительной информации.
К тому же надо было выяснить судьбу «Новы». Андрей не сомневался в том, что, готовя корабль к столь ответственному погружению в пучины аномалии, его дядя был попросту обязан предусмотреть способ возвращения в нормальный, материальный космос…
…Течение его мыслей прервал звук шагов. Андрей оглянулся.
От потайного хода, ведущего на нижние этажи укрепления, к нему шла Лана, вслед за которой бесшумно скользил Ромель.
Взгляд на эту пару вызывал у Кречетова назойливое ощущение неправдоподобности. Возможно, именно в этом крылась причина его настороженного отношения к ней?
Лана, как всегда, была сосредоточенна и молчалива. Поравнявшись с Андреем, она жестом отослала Ромеля и, облокотившись о каменный зубец стены, долго смотрела на надвигающиеся признаки непогоды, потом, будто очнувшись от собственных мыслей, поежилась под порывом ледяного ветра и тихо сказала:
– Зима.
Кречетов нахмурился.
– Ты просмотрела запись? – спросил он.
Лана кивнула, по-прежнему глядя на приближающийся атмосферный фронт, и добавила, будто не расслышав адресованный ей вопрос:
– Теперь нам не грозит повторная атака храмовников.
– Почему? – Андрей повернулся спиной к ветру. Ему было непонятно, отчего ее так волнуют поднявшаяся непогода и надвигающиеся тучи, а не найденная им запись.
– Сегодня ночью пойдет снег, и ущелье станет непроходимым, – ответила Лана на его вопрос.
– Значит, мы тоже будем отрезаны от остального мира? – взглянув на плотную череду облаков, переспросил он.
– Да, если не отправимся вниз немедленно.
Скупо обрисованная, но вполне реальная перспектива никак не устраивала Кречетова. Погода действительно портилась прямо на глазах, а он не желал оставаться среди древних укреплений отрезанным от остальною мира.
– Тогда давай собираться? – полуутвердительно произнес он. – Чего мы ждем?
Ланита искоса посмотрела на него. Ее лицо было бледным и серьезным. Казалось, что напряжение между ними растет, с каждой секундой грозя превратиться в пропасть полного непонимания.
– Ты разве не слышал, что сказал Ромель? Внизу полно храмовников, они блокировали ущелье и ждут, что мы начнем спускаться, – напомнила ему Лана.
– А иного пути отсюда нет? – Андрей неприязненно посмотрел вниз на смутно очерченные руины логрианского города, понимая справедливость ее слов.
Она отрицательно покачала головой.
– Нет. Я знаю эти места, хотя и не поднималась к цитадели.
Андрей продолжал хмуриться, обдумывая ее слова.
– И что нам остается в таком случае? – справившись с неприятными мыслями, спросил он, слушая, как свистит меж зубцами стены усиливающийся ветер.
– Жить… – неожиданно и мягко ответила она, словно за те неполные четверть часа, что она провела в одиночестве, что-то надломилось в очерствевшей, полной крови и ненависти душе. – Просто жить, как ты и предлагал. – Лана слабо улыбнулась, поймав его взгляд, но ее бледные губы дрожали, а изо рта с каждым словом вырывались облачка пара. – Природа сама хочет этого, – тихо добавила она.
– Но… – Он хотел сказать, что подразумевал несколько иное, однако, заметив, что Лана вся дрожит, подумал, что сейчас не лучшее время для споров. Что-то действительно надломилось в ней, а зловещие признаки непогоды, надвигающейся со стороны гор, не несли для Андрея столь очевидных последствий, чтобы проявлять упрямство и жестокость в ту минуту, когда Лана в отчаянии пришла к нему, стараясь перекинуть маленький мостик через растущую бездну внезапно возникшего отчуждения.
– Пойдем вниз, – предложил он. – Ты замерзла. – Он снял порванную куртку и накинул ее на плечи Ланиты. Она инстинктивно прижалась к нему, ища защиты от холода, и Андрей вдруг почувствовал, насколько она одинока, растерянна и беззащитна, несмотря на кажущуюся твердость и силу характера…
Внизу горел огонь – это Ромель натаскал достаточно сухих веток с необъятного пространства пустоши и, приготовив пищу, вновь растопил нехитрый камин, который выглядел как простая квадратная ниша в стене комнаты. От него веяло теплом, и контраст с ледяным уличным ветром подействовал на них обоих одинаковым образом. Небольшая комната без окон показалась отрезанной от всего внешнего мира, в ней было уютно, и даже заваленный чуждыми предметами стол, гротескные, преувеличенно большие кресла из твердых пород дерева, неярко сияющий форсфайт и изогнувшийся над ним иероглиф логрианского устройства – все это больше не раздражало.
– Ромель, посторожи наверху, – попросила Лана, с усилием придвигая к огню одно из огромных кресел.
Андрей помог ей, и они уселись в него вдвоем, благо места хватало.
– Ромелю не будет там холодно?
Лана склонила голову на плечо Андрея и, глядя в мятущиеся языки пламени, нашла его руку, спрятав свои озябшие пальцы в его ладонь.
– Нет, – ответила она. – Зима – лучшая пора для энергетических сущностей.
– Ты говоришь, что…
Лана повернула голову, и слезы в ее глазах заставили Андрея замолчать. Он не понимал, что происходит с ней.
– Не уходи… – Ее губы дрожали. – Я знаю… Ты хочешь уйти, со мной или без меня, но поверь – храмовники сейчас собрали на плоскогорье подле святилища свои лучшие силы, чтобы уничтожить источник проблем…
По ее щеке сбежала слеза, но Лана не смахнула ее, продолжая смотреть в глаза Андрею.
– Почему ты плачешь? – не выдержав внезапно возникшего молчаливого напряжения, спросил он.
– Я не хочу тебя терять… Я в первый раз за все годы почувствовала, что живу… Ты… – Ее голос прервался… – Ты сделал для меня больше, чем думаешь…
– Не преувеличивай…
– Я не преувеличиваю. – Глаза Ланы влажно блеснули. – Я всю жизнь была воином, неважно, той или иной стороны, но рядом никогда не было человека, кто взял бы и стал тащить меня умирающую… через горы… Я всегда была одна, и во мне всегда жила ненависть…
Их пальцы сплелись. Говорить больше не хотелось. После всего пережитого это инстинктивное доверие друг к другу, внезапно возникшее взаимопонимание, которое родилось на уровне озябших, измученных душ, отгораживало их от всей остальной вселенной, будто не они, а кто-то другой бился насмерть с отрядами храмовников, а сейчас у огня сидели просто мужчина и женщина, два безмерно усталых человека, позабывших, что судьба свела их вместе, проведя его через сотни световых лет и десять энергоуровней аномалии космоса, а ее через кровь и смерть…
Не было той пропасти, что лежала между ними еще час назад, – она истаяла, исчезла, будто ее растопило тепло от нехитрого очага…
– Я пойду с тобой… – тихо сказала Лана. – Если мои учителя живы, то их содержат там же, куда увезли твой корабль.
– Ты больше не веришь в неприступность центрального Храма? – негромко спросил Андрей.
– Я росла там и знаю, что он неприступен… – произнесла она. – Но жить без ответа на вопросы еще мучительнее…
– Ты говоришь, что завтра пойдет снег, – напомнил Андрей, медленно перебирая ее пальцы.
– Все указывает на это, – ответила Лана, теснее прижимаясь к нему.
– Но если нас отрежет от остального мира, что станет с твоими учителями?
– Мы ничего не можем сделать сейчас, – тихо, но настойчиво повторила Лана. – Храмовники ждут внизу, они постоянно настороже, и проскользнуть мимо них будет невозможно. Очень просто умереть… – внезапно добавила она. – Труднее жить и ждать. – Ее глаза при мысли о плененных Учителях потемнели. – К храмовникам в плен редко попадают существа, владеющие истинным знанием, – пояснила Лана. – Их не убьют – храмовники будут искать способ заполучить информацию, но им не удастся этого сделать легко и быстро. Я росла в Храме и знаю, что узники томятся там годами. Это вне стен Храмов их воины кичатся своей техникой и кричат, что им не нужны древние истины. На самом деле они жаждут тех знаний, что по глупости отвергли до начала войны. Поэтому они будут терпеливы и бережны с членами Круга – их станут склонять к сотрудничеству…
Андрей молча выслушал ее. Слова Ланы показались ему здравыми, но он не привык уповать на мудрость и терпеливость тех людей, кто уже наглядно продемонстрировал ему свою жестокость и бескомпромиссность.
Нужно уходить завтра утром… – думал он. – Выспимся, соберемся и отправимся вниз. Если действовать осторожно, то заслоны храмовников можно пройти, тем более что с нами будет Ромель…
Эти мысли успокоили его. У Андрея накопились свои вопросы к загадочным существам, которые перевернули его жизнь, вторгшись в сознание Кречетова той памятной ночью. Он знал, что не успокоится, пока не встретится с ними.
Огонь догорал, но им не хотелось вставать, нарушая возникшую близость, проще было теснее прижаться друг к другу, впитывая тепло согревшихся тел.
За толстыми стенами, завывая, дул ветер, и мрачные тучи затягивали небо, прорываясь через заслон горных хребтов, но это буйство стихии наблюдал лишь Ромель, удобно устроившийся меж каменных зубцов.
Ему действительно было хорошо – он радовался своей новой жизни и не хотел мешать двум живым людям, которые с таким трудом нашли дорожку друг к другу…
* * *
Утром, когда Лана еще спала, Андрей открыл глаза.
Огонь в камине давно погас, и стены их убежища источали холод.
Укрыв Ланиту, он оделся и поднялся на площадку бастиона.
Шел снег. Ветер стих, и все обозримое пространство от низкого неба до близкой земли затягивала сплошная пелена медленно кружащихся белоснежных хлопьев.
Сделав шаг, он утонул по щиколотку в выпавшем за ночь снегу и понял: Лана была права – вольно или невольно им придется остаться тут, чтобы переждать период зимней непогоды.
Нельзя сказать, что он был удручен этим, – после того, что произошло между ним и Ланой, жизнь этим утром представлялась в немного ином свете. Одного Андрей не знал: как тяжела окажется для них эта вынужденная зимовка.
