Часть 3. ВЕЛИКОЕ НИЧТО
Глава 8
Левый бастион передовых укреплений цитадели.
Вечер того же дня…
Туман медленно полз, лениво выпуская из ущелья свои белесые эфемерные языки…
Наступал вечер долгого кровавого дня.
Они очнулись почти одновременно – не видя друг друга, а Ланита вдобавок и не зная о своем спасителе, два человека пребывали в плену у собственного, далеко не лучшего состояния.
Лане казалось, что она провела много времени в беспробудном сне. Последние воспоминания, которые запечатлела ее память, были болезненны, но не так остры – ненависть и отчаяние, душившие ее, куда-то исчезли или притупились настолько, что потеряли практический смысл…
Вечер… – машинально отметило ее сознание, когда взгляд скользнул по опрокинутому куполу небес, в глубинах которого играли фиолетовые краски заката.
Она с трудом повернула голову, склонив ее набок, и увидела край мраморного постамента. Прямоугольная плита была очень старой, истертой по краям, местами поцарапанной и выщербленной.
И тут же, словно вспышка, всколыхнулось воспоминание о человеке, который нес ее на своей спине, двигаясь в сторону древней цитадели.
Кто он? Где он?..
Два мысленных вопроса вызвали неимоверное внутреннее напряжение, и она вновь едва не лишилась сознания.
Тело почти не ощущалось, Лана с трудом могла поворачивать голову, но не чувствовала рук и ног.
Глухо застонав, она собрала всю свою волю и, оттолкнув прочь тревожащие воспоминания, занялась проблемой более насущной – ей было необходимо вернуть власть над одеревеневшим телом, чтобы разобраться, где она и что произошло вокруг…
* * *
Для Андрея возвращение в реальность оказалось намного более неприятным.
Правое бедро полностью онемело, левый бок при попытке пошевелиться отозвался вспышкой боли.
В поле зрения Кречетова находился лишь участок пола и зубчатой стены, память хранила нечеткие обрывочные воспоминания боя – это давали знать о себе многочисленные контузии.
Серую плиту кладки внезапно закрыла сгорбленная тень, и он, мучительно вывернув шею, увидел Ромеля.
Карлик с трудом тащил рюкзак, который Андрей оставил под головой женщины.
– Пить… – едва слышно простонал Кречетов.
Ромель присел рядом. Его маленькие руки, покрытые странной морщинистой коричневатой кожей, с трудом справлялись с элементарными застежками, и Андрей вдруг понял, почему кожа карлика выглядит так необычно: на кисти его рук были натянуты перчатки – очень старые, из скверного синтетического материала, который когда-то ко всему прочему покоробило в огне.
Вид Ромеля пробудил яркие воспоминания последних минут боя, и Андрей, превозмогая мучительную сухость во рту и боль от ран, которая пульсирующими волнами расходилась по всему телу, спросил, едва шевеля потрескавшимися губами:
– Кто ты?
Карлик достал мягкую емкость с водой, некоторое время возился с винтовой пробкой, а затем поднес горлышко к губам Андрея и ответил своим тихим, шелестящим голосом:
– Я воин.
Андрей смог сделать лишь один небольшой глоток тепловатой воды. В голове сразу же помутилось, сознание на секунду расплылось, но он не дал ему угаснуть, намеренно разбудив боль.
– Пакет… – хрипло попросил он, конвульсивными движениями пытаясь сесть, так чтобы спиной опираться о стенку.
Рядом с рюкзаком лежал тот самый голубовато-серый клинок, тщательно очищенный Ромелем от крови убитого пса.
Андрей протянул к нему дрожащие непослушные пальцы, с трудом сжал их на рукояти и слабыми неточными движениями вспорол заскорузлую от запекшейся крови ткань на правом бедре.
Рана была глубокой, болезненной, но не опасной. Осколок лишь вскользь полоснул по бедру, глубоко распоров кожу и мышцы.
Придется шить… – отстраненно подумал Андрей, но прежде следовало разобраться с источником боли, которая терзала левый бок. Повернув голову, он испытал резкий приступ слабости; от напряжения мелко дрожали губы…
– Помоги…
Ромель понял, что хотел от него Андрей. Двигая своими короткими слабыми руками, он помог ему повернуть голову.
Так и есть… – Кречетов увидел пластину, согнутую пополам ударом пули или осколка. Металлопластик не выдержал подобного напряжения и лопнул, вонзившись одним концом излома в плоть.
Пальцы Андрея, такие же немощные, как и у карлика, ломая ногти, прошлись по замкам, пока весь левый бок изуродованной, посеченной осколками брони не распахнулся, обнажая напитавшуюся кровью рубашку и рану под косым надрезом, в котором остался торчать осколок металлокевлара.
– Пакет… – повторил Андрей, но Ромель уже выполнил эту просьбу – вскрытая по шву стерильная пластиковая упаковка, содержимое которой Андрей уже дважды использовал для перевязки ран незнакомки, лежала около него.
Он уже не мог работать над собственными ранениями здраво и взвешенно. На это не было сил, и он вопреки осторожности действовал грубо, так, как получалось… Достав тампон, он одной рукой поднес его к ране, а другой просто выдернул торчащий осколок, ощутив слепящую вспышку боли.
Кровь обильно хлынула из открывшегося отверстия, и Андрей не сразу смог унять ее – некоторое время он бессильно сидел, плотно смежив веки, его голова тряслась, и он, поглощенный изматывающей, нестерпимой для разума болью, грешным делом подумал, что уже не сможет открыть глаза или поднять руку…
Ему на помощь внезапно пришел Ромель.
Глядя, как Кречетов с трудом удерживает свое сознание, истекая при этом кровью из открытой раны, он вдруг вытряхнул все содержимое медицинского пакета первой помощи прямо на залитые кровью каменные плиты пола и требовательно просипел:
– Смотри!..
Этот шепот уже второй раз необъяснимым образом воздействовал на разум Андрея, будто действительно являлся громким гневным окриком.
Он с трудом разлепил веки, пытаясь сфокусировать зрение на карлике.
– Что? – односложно спросил Ромель, указывая на россыпь препаратов и перевязочных средств.
Андрей зажал наконец рану приготовленным тампоном и, теряя остатки сил, слабым движением указал на шприц-тюбик с красной окаемкой.
– Сними… защитный… колпачок…
– Не учи, знаю. – Ромель действительно проявил ловкость, одновременно доказывая, что знаком с одноразовыми инъекторами.
Введя препарат в пульсирующую на шее Андрея вену, он откинул использованный шприц-тюбик и участливо спросил:
– Лучше?
Зрение Кречетова начало проясняться.
Это был последний антишоковый и одновременно стимулирующий препарат из набора выживания. Вскоре, кроме стерильных повязок, у него не останется никаких специальных лекарственных средств…
Мысль прошла на фоне медленно утихающей боли, и Андрей понял, что может двигаться.
– Спасибо, Ромель… – прохрипел он, меняя напитавшийся кровью тампон.
* * *
Минут через десять, обработав собственные раны, Андрей застегнул посеченную броню и без сил прислонился спиной к каменной кладке. В его пальцах, кое-как очищенных от крови, была зажата сигарета.
– Спасибо, Ромель… – повторил он, глядя на карлика, который собирал обратно в пакет остатки перевязочных средств. – И все же кто ты?..
– Воин… – упрямо и односложно ответил тот, не отвлекаясь от своего занятия.
Кречетов затянулся, выпустил дым, ощущая резь в отшибленных легких, и подумал, наблюдая за теми усилиями, что прилагал Ромель, собирая легкие упаковки: «Нет, он не человек».
Мысль обожгла. Она давно топталась где-то на пороге сознания, но ясна сформулировалась лишь сейчас, когда схлынуло адское напряжение неравного боя…
– Сними свой балахон, – спокойно попросил Андрей.
Ромель вскинул на него взгляд горящих глаз.
– Зачем? – Ему явно не понравилось подобное требование, и он ждал объяснений, застыв в напряженной позе с очередной стерильной упаковкой в маленьких, почти бессильных руках.
– Я хочу видеть, кто ты, – сохраняя прежний спокойный тон, произнес Андрей.
После его слов наступила неловкая пауза, затем стерильная упаковка с глухим шлепком упала на каменные плиты, а карлик, не произнеся ни звука, вдруг передернул плечами, так, будто его неожиданно ударила судорога, и ветхая одежда, всколыхнувшись от этого движения, вдруг соскользнула вниз, распластавшись кучей бесформенного тряпья.
Андрей вздрогнул от неожиданности и застыл, подавшись вперед, забыв о прикуренной сигарете, – первые несколько секунд он мог лишь немо, потрясенно смотреть на полупрозрачное, дымчато-сиреневое нечто, отдаленно копирующее маленькую человеческую фигурку.
Сквозь тело Ромеля был смутно виден фрагмент стены, а перчатки, которые не упали вместе с остальным тряпьем, казалось, висели в воздухе, словно завершающий штрих этого бредового видения, призванный свести с ума любого здравомыслящего человека…
Действительно, стоило признать: шок, который испытал Андрей, был не сравним с теми чувствами, что возникали у него при встрече с фантомными созданиями на Земле или несколькими днями ранее на Элио. Те энергетические призраки появлялись внезапно, необъяснимо и вызывали однозначное ощущение опасности, которое глушило все остальные чувства.
Теперь все складывалось иначе. Андрей смотрел на полупрозрачную, дрожащую, размытую по краям, струящуюся, словно знойное марево, фигуру и понимал, что ошибался в своих оценках, именуя подобных существ термином «призрак». Все обстояло намного сложнее, и…
– Это действительно был ты?! – потрясенный взгляд Кречетова сместился к смутным контурам опрокинутой зенитной установки и растерзанного мумифицированного тела, чьи останки Ромель заботливо собрал и сложил у стены.
Вечерние сумерки уже укрыли дальнюю часть площадки бастиона, но картины, врезавшиеся в память, заставляли воображение живо дорисовывать недостающие детали…
– Да, – раздался в ответ шелестящий шепот, исходивший от дрожащей сиреневой дымки. В его интонациях слышалось нечто сродни дуновению неизбывной тоски, которую это существо пронесло не через одно десятилетие…
Сумасшествие… Андрею казалось, что его разум внезапно низвергли с прочного пьедестала и он, потеряв опору, падает в бездну, роняя по пути обрывочные мысли…
– Я не понимаю… Как такое возможно? – Не в силах спокойно смотреть на сгусток энергии, Кречетов прикрыл глаза, пытаясь сосредоточиться, принять очевидное, но разум все равно отказывался адекватно воспринимать зрительный образ. Откровенно говоря, высказывая свою просьбу, он ожидал увидеть все, что угодно, – любое, пусть генетически изломанное, но состоящее из плоти и крови тело, – только не этот зримый энергетический сгусток, который по каким-то причинам сохранял устойчивую структуру, не рассеиваясь в пространстве…
– Твой разум спит, – внезапно дошел до его слуха шелестящий голос Ромеля. – Ты существо не нашего мира.
– Почему ты повторяешь одно и то же?! – встрепенулся Андрей, вновь открывая глаза. Его сознанию по-прежнему было не за что зацепиться, зрительный образ не давал ничего, кроме шокового состояния…
Пришлось заставить себя смотреть на сгусток энергии, обладающий гротескными чертами гуманоидной фигуры. Андрей ведь прекрасно знал, что Ромель может не только статично висеть в сантиметре от каменного пола, но и думать, разговаривать, двигать предметы в меру своих ограниченных возможностей… И все равно в душе Андрея не нашлось однозначного ответа на элементарный вопрос: бредит ли он или перед ним действительно то существо, что не раз и не два помогало ему во время неравной схватки с воинами Храма?..
Сознание молчало. Видимо, это и был тот самый Сон Разума, о котором так настойчиво толковал Ромель.
Андрей не понимал этой реальности и потому не мог воспринимать ее.
Нужно было примирить свой рассудок с данностью, поэтому Кречетов продолжал через силу смотреть на призрачную фигуру, и, как ни странно, по прошествии какого-то времени ему действительно стало легче. Оттого, что энергетический сгусток по-прежнему сохранял стабильность, Андрей понемногу начал успокаиваться, все четче осознавая, что перед ним скорее неразгаданное физическое явление, нежели плод воображения контуженого разума.
– Откуда ты знаешь, что я не могу воспринимать твой мир, Ромель? – спросил Андрей, нарушая затянувшуюся паузу.
– Я вижу, – ответил прежний шелестящий голос. – У тебя необычное тело. Твои мысли не здесь…
– Из-за того, что я ранен? – попробовал уточнить Кречетов, не понимая, что пытается втолковать ему карлик.
– Не плоть… – Дымка досадливо всколыхнулась. – Как я.
– Энергия?! – полуутвердительно предположил Андрей.
– Да. – Ему послышался облегченный вздох. – Могу я одеться? – спросил Ромель, которого явно угнетала демонстрация своего истинного обличья.
Андрей кивнул, запоздало извиняясь этим жестом. Его можно было понять – потрясение от увиденного еще не прошло, а последние слова Ромеля вновь требовали объяснений.
Через какое-то время Андрею пришлось с досадой признать, что его психика и разум не обладают такой степенью гибкости, чтобы однозначно и верно истолковывать скупые, почти всегда односложные фразы маленького существа…
– Объясни мне, Ромель… – Он вспомнил про сигарету, которая уже дотлела, обжигая пальцы, и прикурил от нее новую. – Объясни мне… – Кречетов запнулся, не в силах подобрать точной формулировки вопроса. – Как это произошло с тобой? – наконец произнес он.
– Был бой… – Карлик уже натянул свою хламиду, приняв прежний облик. – Я охранял госпожу, но она, занимая место в Круге, приказала мне не мешать… – Он говорил медленно и тихо, отрывая одно слово от другого долгими паузами, словно события далекого прошлого прокручивались перед ним, как медленно запущенное воспроизведение видеозаписи. – Я… пошел… увидел… – Он окончательно запнулся и начал озираться по сторонам…
– Зенитную установку? – негромко предположил Андрей, глубоко, до боли в рассеченном боку затягиваясь сигаретой.
– Да. – Карлик вскинул на него пронзительный взгляд двух голубых огоньков, светящихся под капюшоном. – Там… не было стрелка… Они приближались… Я сел, чтобы стрелять… Потом удар… Мне было… больно…
Спина Андрея холодела, покрываясь ледяным потом по мере того, как Ромель словно клещами вытаскивал из своей памяти смутные образы собственной смерти.
– Я посмотрел… на грудь… – сипло выдохнул карлик. – Там была дырка. Кровь… Я видел это сверху… Я должен был защищать госпожу… Я кинулся к ней, но мое тело осталось сидеть. Я был… и не был… – Он беспомощно задрожал. – Я видел бой… видел смерть, но я не мог… помочь… вмешаться… убить… – Слова выходили из него все медленнее, мучительнее, маленькое тело тряслось, словно его начали бить конвульсии…
– Хватит, Ромель!.. – Андрею казалось, что его голова разорвется от боли, которая нарастала по мере того, как он в унисон шелестящему голосу начинал испытывать всю гамму безысходных чувств, которые переживал карлик. – Я понял, – хрипло произнес он.
Дрожь отпустила.
Ромель весь как-то сгорбился, поник, а Андрей, забыв про раны и боль, смотрел на тлеющий огонек сигареты, и в его голове пульсировала лишь одна мысль: гиперсфера, изнанка космоса, энергетическая вселенная, Великое Ничто, где всякое материальное тело имеет свой незримый отпечаток…
Неужели не только планеты и звезды имеют это свойство – отражаться на единое энергетическое поле аномалии в виде проекции?!
По логике увиденного и услышанного выходило, что да, именно так, но почему тогда люди не ведали об этом, глубоко, скрупулезно изучая гиперсферу самыми чуткими, совершенными приборами?!
Десятый энергоуровень… – нашептывало подсознание. – Сердце аномалии, где все линии напряжения сливаются воедино, здесь энергетика концентрируется, приобретая масштаб измеряемых величин…
– Что удержало тебя в таком виде? – внезапно для Ромеля спросил Андрей.
– Не знаю… – тихо ответил карлик. – Я ждал… Я не выполнил свой долг… Я не смог защитить ее…
– Свою хозяйку?
– Госпожу, – резко, неприязненно поправил его Ромель. – Я был воином. Свободным воином, а не рабом.
– Извини.
– Я ждал… – не обращая внимания на принесенные Андреем извинения, продолжал говорить Ромель, вновь понизив свой голос до звука, схожего с шелестом травы на ветру. – Я потерял разум… Я ходил… Искал… Я ухаживал за орудием и за собой…
– Сколько прошло времени?
– Не знаю… Очень много…
– Скажи, каждое существо в твоем мире имеет подобное тело? – Андрей имел в виду энергетический сгусток, в структуре которого на протяжении изрядного отрезка времени продолжала существовать информационная матрица, отражающая разум Ромеля.
Карлик присел на корточки. Похоже, что он задумался, вспоминая что-то.
– Госпожа объясняла мне… – наконец произнес он. Андрей не мог не заметить, что по мере их диалога фразы Ромеля становились все более длинными и осмысленными, словно он медленно выходил из ступора многовекового забвения. – Каждый предмет… даже не живой… имеет свой отпечаток… – Он взял своими маленькими псевдоруками холодный клинок и посмотрел на него горящим взором, так что блики внезапно отразились на лезвии. – Он тоже имеет его…
– Чем тогда отличается моя проекция от проекции клинка? – интуитивно спросил Андрей.
Вопрос был точен. Настолько точен, что по телу маленького существа пробежала плавная судорога.
– Госпожа объясняла… Мертвый предмет имеет только тело. Дерево имеет только тело. Зверь имеет тело… Когда-то и человек имел только тело. Потом у него стал расти мозг. Он излучает энергию. У тела появился второй… – Карлик мучительно посмотрел на Кречетова, видимо не в силах припомнить какого-то слова.
– Компонент? – осторожно подсказал ему Андрей.
– Да!.. – энергично кивнул Ромель. – Разум… Потом к нему спустя много времени добавилось третье – душа.
– Это происходило здесь? – попытался уточнить Андрей и неожиданно для себя получил однозначный ясный ответ:
– Нет… Земля…
– Ты говоришь об эволюции человека на Земле?
Ромель неопределенно пожал плечами.
– Не помню… – признался он. – Так говорила госпожа.
Кречетов глубоко задумался.
Все услышанное трудно укладывалось в голове, но Андрей, не заметив момента разительной перемены, уже начал воспринимать этот мир вкупе с его странными, выходящими за рамки привычного явлениями.
Он невольно покосился взглядом в сторону Ромеля. Карлик сидел, глядя поверх зубчатой стены куда-то в закатную даль…
Стоило только признать, что сгорбленное, одетое в износившиеся лохмотья существо не плод воображения, не призрак, а явление, и те крохи информации, что с неимоверным трудом донес до его разума шелестящий, едва слышный голос, стали постепенно находить свое место в цепи фактов, которые определяли жизнь Андрея в течение нескольких истекших суток. Если верить Ромелю, то выходит, что любое физическое тело, лишенное разума, несет примитивную энергетику, которая вызывает незначительные возмущения энергетического поля аномалии. Говоря о появлении иных компонентов, Ромель со слов загадочной «госпожи» рассказывал об эволюции человека на Земле, – это буквально плавало на поверхности сказанного, ведь только на планете-прародине был однажды пройден этот путь эволюционного развития, в результате которого выделился вид Homo Sapiens – человек разумный. Мозг примата, развиваясь, получил кору полушарий, которая, как давно доказано, излучает свое неповторимое энергетическое поле, что, естественно, вызывает соответствующее возмущение энергетики аномального пространства, и этот новый отпечаток, накладываясь на прежний, создает сложную, уже двухкомпонентную проекцию, которую условно можно разделить на «тело» и «разум». Несомненно, что третья составляющая, о которой упомянул Ромель, употребляя при этом термин «душа», являлось не чем иным, как дальнейшим развитием энергетики разума, когда поведением человека начали двигать чувства – сильные, неповторимые для каждого существа, они тоже несли свою неповторимую ауру, которая сделала проекцию человека трехсложной…
От напряжения Андрей опять ощутил дурноту и слабость.
Из-за кровопотери шумело в ушах и умственные усилия давались с трудом. Перед глазами после контузий то и дело возникали радужные пятна, которые на несколько секунд стирали краски окружающего мира, а потом исчезали так же внезапно, как и появлялись.
Постепенно его мысли теряли ясность, становясь расплывчатыми, – он медленно, но неумолимо погружался в болезненные ощущения, и сознание в какой-то момент поплыло, отдаляя реальность…
Он сопротивлялся сколько мог, думая о том, что нужно встать, осмотреться, – Андрей ни на секунду не забывал, что часть храмовников бежала от стен цитадели и они вполне могли вернуться, одни или с подмогой, однако любое физическое усилие вызывало резкую боль и дурноту…
Возможно, он так и провел бы остаток вечера и предстоящую ночь, сидя в полубессознательном бреду у каменной стены, если бы в ситуацию внезапно не вмешалась неожиданная сила.
Ромель первым почувствовал неладное – он резко обернулся, сделав это не поворотом головы, а всем телом, будто зверь.
Андрей не смог разобрать его шепота, но движение карлика заставило его насторожиться, на какое-то время мобилизовав остаток сил. Его рука неосознанно нашарила автомат, и в этот миг он увидел смутное движение, которое трудно было распознать на фоне сгущающихся фиолетовых сумерек.
Кто-то, пошатываясь, шел по направлению к ним от дальней стены бастиона.
Пальцы Кречетова сомкнулись на пистолетной рукояти оружия, он неловко упер «АРГ-8», зажав магазин оружия между колен.
Однако стрельбы не потребовалось – смутный контур человеческой фигуры двигался напрямую к ним, и спустя несколько секунд Андрей понял, что это раненая женщина пришла наконец в себя…
Ромель неожиданно встал, выпрямившись, и его шепот порвал тишину сгущающихся сумерек:
– Госпожа… Госпожа Лаонита!..
Андрея обдало жаром.
Он, не отрываясь, смотрел, как она медленно, пошатываясь, брела в их сторону, и наконец их взгляды встретились.
Лана лишь на секунду задержала свой взгляд на Андрее, потом ее взор перекинулся на автомат, зажатый им между колен, затем на карлика и дальше, настороженно, мучительно скользя по заметным даже в сумраке признакам недавно отгремевшего боя, – она не могла не увидеть кубометры вырванной взрывами, раскрошенной в щебень кладки стен, глубокие бреши, дым, который все еще сочился из подбитых БПМ, и этот медленный, мучительный обзор места недавних событий вернул ее внимание к Кречетову.
– Ты принадлежишь Храму? – спросила она, с трудом выговаривая слова.
Проследив за ее взглядом, Андрей понял, чем вызван вопрос, и его раздражение угасло – этот миг настороженного знакомства мог обернуть события любым образом, потому он ответил ей спокойно, без лишних эмоций:
– Я не храмовник. На тебе такая же экипировка, не находишь?..
Лана кивнула, соглашаясь, не став возражать против очевидного довода.
– Кто это? – Ее взгляд остановился на Ромеле.
– Госпожа Лаонита… – уже чуть менее восторженно повторил карлик, но его слова встретили слабый отрицающий жест:
– Меня зовут Ланита.
Ответ был краткий, но емкий. Очевидно, одна буква играла тут какую-то роль…
Эфемерное тело Ромеля всколыхнулось под одеждами.
– Ты сущность? – не отрывая от него взгляда, спросила Лана.
– Да, госпожа.
В ее глазах опять промелькнул протест, причина которого была совершенно не ясна Андрею, но следующий вопрос, обращенный к нему, еще больше озадачил Кречетова:
– Скольких ты убил?
Он откровенно пожал плечами. Ему не нравилось собственное беспомощное положение и те властные нотки, что прорывались в окрепшем голосе едва пришедшей в сознание женщины, но она явно была озабочена ответом, потому что терпеливо ждала, не отрывая от него взгляда мутных от перенесенных ранений глаз.
Пришлось мысленно прикинуть количество жертв дневного боя.
– Человек тридцать, – наконец ответил он. – Приблизительно…
Она нахмурилась, потом посмотрела на стремительно темнеющие небеса и тихо сказала:
– Они скоро будут здесь. Нам не справиться с ними. Нужно где-то укрыться.
Три короткие отрывистые фразы. В них сквозили твердая уверенность, знание, и Андрей вдруг безотчетно поверил едва знакомой женщине. Она стояла в двух шагах от него, такая же изможденная, бледная, как и он, ее боевая броня, очевидно добытая в столь же неравном бою, мало отличалась от той, что носил Кречетов. Такая же тусклая, с выщерблинами от осколков и пуль, местами покрытая пятнами давно засохшей крови.
Если Ромель вызывал в нем двойственные чувства, то она – нет. Древняя боевая броня, когда-то разработанная для нужд космодесанта, отрывистая речь, настороженный взгляд, движения, властность – все выдавало в ней воина.
Она оторвала взгляд от стремительно темнеющих небес и протянула руку Андрею.
– Нужно уходить, – произнесла она. Кречетов принял этот жест.
Ее ладонь была узкой, холодной, пальцы чуть дрожали, но в движении чувствовалась сила, которую трудно было ожидать после тяжелейших ранений, едва не стоивших ей жизни.
Кого она опасается?
Опираясь на автомат, Андрей посмотрел вокруг, но не увидел ничего подозрительного, разве что глаза Ромеля тревожно горели в сгущающейся тьме.
– Где мое оружие? – спросила Ланита.
– Я не смог нести второй автомат, – ответил ей Андрей. – Он остался на соседнем бастионе.
Она повернула голову, пристально, в упор, посмотрев в его глаза.
Говорят, что глаза – это зеркало человеческой души. Неизвестно, что пыталась прочесть Ланита в серых глазах Андрея, но ее взгляд постепенно утратил холодность, будто растаяли две льдинки.
– Ты вынес меня сюда? – внезапно спросила она.
– Да, – кивнул Андрей.
Лана вдруг вспомнила последние секунды своей сознательной борьбы, вновь ощутила близкое ледяное дыхание смерти и отчетливо поняла: он не просто нес ее на плечах многие километры по трудным горным дорогам, но еще и вырвал из объятий неминуемой смерти…
По понятиям Ланиты это стоило дорогого и значило для нее очень много, но сейчас не было времени на изъявление чувств, поэтому она негромко произнесла:
– Спасибо. Нам нужно уходить. – Тут же, без всякого изменения интонаций, она добавила, оборачиваясь к Ромелю: – Ты должен знать, где находится вход во внутренние помещения. Я помню, что под этой площадкой есть еще два этажа.
Карлик, которого поведение Ланиты ввергло в продолжительный ступор, встрепенулся.
– Да, госпожа, – прошелестел он. – Я знаю, где вход.
– Помещения сохранились? В них работает защита?
Ромель беспомощно пожал плечами.
– Мои руки… – тихо ответил он. – Они слабы. Я не мог открыть вход.
Лана досадливо поморщилась. Очевидно, она не отличалась мягкостью характера – по крайней мере, ее суждения были резкими.
– Ты глупая сущность, – произнесла она. – Не догадался сбросить свои лохмотья и пройти сквозь стену?
Для Андрея такой разговор звучал как очередная дикость, но он уже перестал удивляться, вернее, утратил ту остроту восприятия, чтобы адекватно реагировать на шокирующие заявления.
– Не суди Ромеля, – вступился он за карлика. – Я обязан ему жизнью.
Лана резко обернулась.
– Это не извиняет его глупости. – Она кивнула Ромелю, будто подталкивая его этим жестом: – Веди.
Андрей думал, что карлик как минимум обидится и исчезнет, просто растворившись в темноте, но нет, он послушно двинулся вперед, показывая путь.
Они прошли мимо опрокинутой взрывами зенитной установки, и Лана, мельком скользнув взглядом по мумифицированным останкам человека, которые разбросал взрыв, вдруг остановилась, всматриваясь в изменившиеся, но все-таки узнаваемые черты усохшей головы.
Жуть накатила на Андрея при виде этой немой сцены.
По чертам Ланы пробежала мучительная тень, ее губы вдруг задрожали, некрасиво искривляясь от того усилия, что приложила она, сдерживая внезапно подкатившее к горлу рыдание.
– Ромель… – Она тихо, беззвучно опустилась на колени, но не коснулась останков, лишь смотрела на них горящим, полубезумным от внезапно вспыхнувших воспоминаний взглядом, одновременно сжимая ладонями свои виски, будто силилась удержать нечто рвущееся изнутри наружу…
Карлик остановился, заметив эту разительную перемену. Спустя некоторое время Лана медленно повернула голову, посмотрев на сгорбленную сущность.
– Это ты?
– Да, госпожа.
– Я… – Ее голос вдруг сорвался… – Я вспомнила…
Единственное, что понял Андрей из разыгравшейся на его глазах сцены, это то, что Лана и Ромель были знакомы раньше, возможно она действительно когда-то была его госпожой, но совершенно утратила память о далеких событиях и вот теперь со всей очевидностью переживала мучительное раздвоение личности, когда часть воспоминаний о прошлом начала возвращаться к ней под воздействием окружающей обстановки.
Как сочетались ее молодость и явная древность узнанных ею останков, трудно было судить – Андрей по-прежнему не мог понять той физики времени, которая довлела над аномальным пространством, и поэтому он не стал вмешиваться, здраво рассудив, что теперь он не одинок в своих мучительных вопросах и Лана, родившаяся и выросшая тут, поможет ему разобраться хоть в чем-то…
– Извини, Ромель. – Ее голос предательски дрогнул. – Я не узнала тебя…
– Я не обижаюсь, госпожа… – прошелестел в ответ тихий голос. – Нам нужно спешить, чтобы скрыться.
– Да, ты прав. – Она поднялась с колен, скользнула взглядом по Андрею и, пропустив его вперед, добровольно решила замыкать процессию.
Андрей не возражал, понимая, что он самый медлительный член группы на данный момент, – он шел, тяжело припадая на раненую ногу, используя «АРГ-8» вместо костыля, и Лана, видя это, не решилась отобрать у него оружие.
Верхняя площадка бастиона имела около полукилометра в поперечнике, и для Андрея этот путь от передового закругления зубчатой стены до того места, где ровный пол площадки сливался с монолитом скальных пород, оказался тяжким, болезненным испытанием.
Ночь уже вступила в свои права, паря над головой фиолетово-черной бездной, словно мрачное покрывало укутало исстрадавшуюся за день землю, а внизу, у подножия двух циклопических башен, где по-прежнему лениво сочился прогорклым дымком выгоревший дотла остов боевой планетарной машины, внезапно появился бледный, рассеянный свет…
Лана скорее почувствовала, чем заметила его, но тревога, мгновенно захлестнувшая разум, являлась лучшим доказательством начала предопределенных событий. Ей незачем было смотреть вниз – она и так знала, что сейчас, когда голубое светило ушло за изгиб планеты, его энергетика ослабела, и, чувствуя это, от мертвой, истерзанной плоти павших храмовников начала истекать голубоватая аура, медленно очерчивая своим сиянием холодеющие тела. Еще немного, и сущности павших покинут плоть. Они, медленно кружа, начнут подниматься вверх, скользя по незримым линиям напряжений, а их нематериальный разум будет хранить лишь последние, предсмертные воспоминания навек погибшей плоти. Боль и ужас агонии, ненависть к противнику – последняя вспышка эмоций будет гнать их примитивные сущности от мертвых тел ввысь, чтобы за время своего краткого существования, пока ночь еще парит над землей, достать того, кто стал причиной их смерти.
Утром, когда размытый по краям диск светила вновь озарит землю своими лучами, они истают, растворятся в потоке незримой энергии, распадутся, чтобы навек слиться с ней, но это произойдет не раньше чем через восемь часов, а пока черно-фиолетовое покрывало тьмы являлось гарантом их существования, они будут искать и найдут, ударят в последнем усилии мертвой воли. Лана знала об этом не понаслышке – призраки не раз преследовали ее, к тому же она прошла все ступени боевой школы Храма и помнила, информацию какого сорта внедряют в души бойцов беспощадные учителя. Этот последний удар был запрограммирован в каждом из них на уровне подсознательного рефлекса.
В распоряжении беглецов оставалось минут пятнадцать, не больше.
Лана перестала оглядываться, следуя за Андреем и Ромелем. Она знала, что неизбежно почувствует тот момент, когда какая-то из новоявленных сущностей воспарит на уровень верхней площадки. Она попыталась сосредоточиться, по привычке мобилизуя волю, сжимая в тугой комок энергетику собственного разума, но измученное ранами тело ослабло настолько, что вместо привычной концентрации Лана лишь ощутила шум в ушах да глухие удары собственного пульса.
Вокруг, куда ни глянь, простирались мертвый, бездушный камень стен да острые отроги скал, от которых при всем желании не возьмешь никакой подпитки – они мертвы, их энергия статична, она и в тонком измерении похожа на громоздящиеся друг на друга холодные камни…
Хоть бы пучок травы под ногами, горсть рассыпчатой земли с ее микрожизнью, но нет, лишь воет неподвластный ей ветер да густая тьма вязко топит очертания предметов, будто поглощая их…
Сосредоточенность Ланиты нарушил тихий голос Ромеля:
– Здесь, госпожа.
Они стояли у отвесной скалы, которая ограничивала площадку бастиона с тыльной стороны укрепления.
Не видно ни зги.
– Сними одежду, Ромель.
На этот раз карлик подчинился беспрекословно, и холодное голубоватое сияние разогнало тьму, осветив участок отвесной стены и фрагмент каменного пола площадки.
В призрачном рассеянном свете Андрей увидел ровную прямоугольную плиту, сливающуюся с серым фоном скал. Ее обозначала лишь щель, идущая по периметру, настолько тонкая, что в нее вряд ли вошло бы лезвие ножа.
Он оглянулся, чтобы спросить у Ланы, как следует поступить, и застыл, пораженный внезапно открывшейся картиной: над зубцами передовой стены укрепления медленно всплывали призрачные фигуры, словно целый манипул храмовников внезапно ожил и вновь устремился на штурм…
Издали они были неотличимы от тех фантомов, что атаковали блокпост на Элио, а затем охотились за Андреем на Земле.
Только сейчас наступило полное, ясное понимание, что это были именно они – энергетические сущности воинов Храма, каким-то образом исторгнутые из пучин аномалии космоса в метрику материальной вселенной.
– Что делать? – хрипло, резко спросил Андрей, нарушая ломкую тишину.
Лана на миг растерялась.
Враждебные сущности вот-вот заметят их, ощутив людей по следу энергетики живой плоти, а она не в силах ответить ударом на удар, ее странный спаситель не в счет – заглянув в его глаза, Лана поняла, что Андрей не может управлять своей природной энергетикой, а в его разуме царит полнейший хаос, сотканный из неприятия и недоумения.
Значит, оставался Ромель.
– Ищи углубление сбоку, в скале! – приказала она Андрею и, обернувшись к сияющей фигурке карлика, внезапно произнесла: – Ромель, ты готов по-прежнему служить мне?
– Да, госпожа.
– Даже если тебе придется погибнуть? НАВСЕГДА?! – Ее голос приобрел резкие, властные ноты.
– Почту за честь, госпожа Лаонита.
На этот раз она не стала обращать внимание на лишнюю букву, вставленную в ее имя.
– Ты воин!.. – Она закрыла глаза, и Андрей, который методично ощупывал стену, следуя периметру щели, внезапно вздрогнул всем телом, когда за его спиной раздался знакомый негромкий, но внятный речитатив.
Ноги на миг ослабли, и он оступился, припав к скале, голова непроизвольно повернулась, и он увидел ее – бледную как смерть, вставшую на колени, неподвижную словно изваяние… лишь губы Ланиты шевелились, выталкивая отрывистые, но звучащие нараспев фразы, произносимые на незнакомом языке…
Ромель…
Что творилось с маленькой сгорбленной фигуркой карлика, было невозможно описать.
Он рос. По мере того как нарастало напряжение слов, Ланита все больше бледнела, ее лицо приобрело землистый цвет, – даже Андрею было очевидно, что она отдает крохотный остаток своих жизненных сил, невероятным образом перекачивая их в эфемерное сгорбленное тельце карлика.
Сон… Сон разума, кошмарная галлюцинация, которая не могла пригрезиться ни одному психу или наркоману…
Призрачная фигура на глазах приобретала объем, плечи Ромеля расправились, выпрямился сгорбленный торс, чуть удлинились руки и ноги, окончательно формируя полноценную с точки зрения аномальных законов сущность.
Еще секунда – и перед Андреем стоял коренастый воин, такой, каким он был когда-то при жизни.
Последними проявились черты лица, сияющие голубизной волосы и глаза… Во имя Элио, что это были за глаза!.. Андрею захотелось зажмуриться, чтобы не видеть их – два горящих глаза без зрачков, из которых сочился свет…
В этот миг Лана, прервав на полуслове свой речитатив, вдруг повалилась на бок, словно безвольная кукла, которую толкнула злая хозяйка.
Андрей будто очнулся.
Она потеряла сознание, лишилась чувств, может быть, умерла, отдав всю себя на восстановление сущности Ромеля, а он стоит, как последний лох в цирке Омикрона, наблюдая за невиданным шоу…
Свет от полнокровной сущности Ромеля стал ярче, но это не помогло Андрею, лишь отвлекало его, сбивая на постоянный мысленный вопрос: что там творится за спиной? – но он не оглядывался, возобновив свои лихорадочные поиски.
Углубление, о котором говорила Ланита, внезапно обнаружилось в десяти сантиметрах от пола справа. Его еще нужно было умудриться найти – выемка оказалась столь мала в диаметре, что туда едва прошел указательный палец. Андрея даже взяло сомнение, то ли отверстие он нашел, но в глубине был скрыт рычажный механизм – что-то поддалось под слабым давлением указательного пальца, и Кречетов поспешил отдернуть руку, услышав, как за каменной перегородкой глухо заскрежетала система противовесов.
Дверь, до этого едва различимая на фоне стены, с внезапной легкостью повернулась вокруг оси, открыв два узких прохода.
Не раздумывая и не колеблясь, Андрей, припадая на раненую ногу, вернулся к Ланите и поднял ее обмякшее тело, заскрипев зубами от боли…
За спиной ночь внезапно превратилась в день – посреди каменной площадки неожиданно брызнул холодный ослепительный свет, осветивший все потаенные уголки укрепления, – это энергетические сущности сошлись в схватке, и Андрею, который, пошатываясь, нес тело Ланиты, оставалось лишь надеяться, что это прекратил свое существование один из храмовников, а не бросившийся им навстречу Ромель.
В свете яркой вспышки он увидел крутые каменные ступени, по спирали уходящие вниз.
Шагнув в открытый проем, он случайно задел плиту, и та от толчка вдруг стала поворачиваться, вновь вставая на прежнее место.
Еще секунда – и плотный непроницаемый мрак каменного мешка окружил Андрея.
Он, изнывая от боли в ноге, на ощупь нашел край первой ступени, одновременно держась одной рукой за стену, сделал первый шаг в темноту.
* * *
Спуск вниз длился недолго, может, три-четыре минуты, но когда перед Кречетовым открылся смутно очерченный дверной проем, он уже едва передвигал ноги.
Прямоугольник входа на этаж выглядел серым пятном, едва заметным на фоне плотного мрака. Андрей вошел в него, по-прежнему не видя ни зги, лишь ощущая сложный запах чего-то застарелого – не то подгнившей древесины, не то иной, подвергшейся тлену органики.
Не в силах сориентироваться во мраке, он опустил тело Ланиты на пол, почти сразу за порогом, и услышал, как она слабо застонала.
Жива…
Щелчок термозажигалки не дал нормального освещения – раскалившийся кончик прикуривателя разгонял тьму всего лишь на два-три сантиметра, и Андрею пришлось на ощупь двигаться вперед, поднося смехотворный источник света к попадавшимся на пути препятствиям.
Он сумел добраться до огромного стола, занимающего центр помещения. На нем в свете красного огонька смутно просматривались какие-то предметы, некоторые отбрасывали характерный кровавый блик – значит, были сделаны из металла или стекла…
Андрей не успел развить свою мысль – в помещении вдруг стало чуть светлее, и он насторожился, однако напрасно: тусклое, едва приметное глазу сияние исходило от округлого предмета, к которому он только что подносил раскаленный кончик зажигалки.
Повторив операцию, Андрей убедился, что свет стал ярче – теперь он мог увидеть большинство предметов, стоявших на столе.
На первый взгляд масса непонятных приспособлений или приборов, меж которыми лежали толстые запыленные фолианты из древней пластбумаги, производила впечатление, что он попал в заброшенную лабораторию алхимика, но в тот момент Андрея волновали совершенно иные мысли, и все внимание, естественно, сосредоточилось на источнике света.
Прибор, который воспринял слабую тепловую накачку, оказался бесхитростен по своей конструкции и представлял собой прозрачный шар, установленный на позеленевшей медной подставке.
Вняв случайному опыту, Андрей поднес к его боковой поверхности зажигалку и держал ее раскаленный кончик у закругляющейся поверхности, наблюдая, как слабое инфракрасное излучение концентрируется в центре шара в виде слепящей ярко-красной точки.
Прошло секунд пятнадцать-двадцать, и вдруг красный огонек исчез, а на его месте вспыхнуло яркое холодное белое сияние, озарившее все помещение до самых дальних уголков.
Андрею некогда было разбираться в сути явления – пользуясь появившимся освещением, он прежде всего вернулся к Ланите, всерьез опасаясь за ее жизнь, но она, к удивлению Андрея, уже пришла в себя и сидела на полу, бессильно прислонясь спиной к холодной стене.
– Ты как? – спросил Андрей, стараясь не обращать внимания на собственную боль, охватившую половину тела.
– Нормально… – едва слышно выдохнула она, но верилось такому утверждению слабо – стоило взглянуть на землисто-серое лицо Ланы и ее блуждающий взгляд, как становилось очевидно, что она едва удерживается на грани обморока. – Ты зажег форсфайт… – тихо произнесла она. – Молодец… – Ее взгляд остановился на массе расставленных в живописном беспорядке приборов. – Защита… – Ее слабый голос дрожал. – Найди шар с двумя обручами… Поставь его рядом с форсфайтом…
– Ромель, – напомнил Андрей, возвращаясь к столу прихрамывая.
– Я зову его… – ответила Ланита. Указанный ею предмет было несложно отыскать среди остальных вещей, похожих шаров оказалось даже два, но один имел потемневшие от времени медные обручи, которые могли скользить, свободно раскачиваясь вокруг стеклянного… шара, а второй тускло сиял серебром аналогичных приспособлений.
Андрей взял оба прибора, затем локтем сдвинул в сторону мешающие фолианты и поставил два непонятных устройства по бокам ярко сияющего источника света.
Как он и предполагал, внутри прозрачных как слеза сфер тут же вспыхнул собственный огонь, разница была лишь в том, что исполненные из серебра обручи тут же откликнулись, начав медленно раскачиваться на боковых шарнирах, а вот потускневшие, покрытые окислом медные кольца едва шевельнулись.
– Придержи их… – раздался слабый голос Ланы. – Ромель идет.
Андрей догадался, о чем она говорит, и прикоснулся ладонью к серебряным обручам, которые раскачивались все сильнее и вскоре их амплитуда должна была превратиться в круговое скольжение.
В этот миг, пока он держал ладонью элементы защитного устройства, ощущая исходящий от них пронзительный холод, на фоне глухой стены помещения внезапно наметился голубоватый контур, сотканный из знакомого сияния, и секунду спустя внутрь, пройдя сквозь камень, просочилась видоизмененная Ланитой сущность Ромеля.
– Отпускай… – тут же приказала она.
Андрей послушно отнял ладонь. Два обруча вновь начали быстро раскачиваться, и через некоторое время они уже описывали крути вдоль поверхности ярко сияющего шара – один двигался по часовой стрелке, а второй против, и одновременно с началом вращательного движения по стенам, полу и потолку комнаты заскользили их проекции: два серебристых кольца, похожие на лазерный спецэффект танцпола, стремительно проносились по объемному периметру комнаты, замыкая помещение в зримый световой кокон.
Андрей оглянулся на Ромеля.
Сущность, что опасливо скользнула под толстую каменную столешницу, избегая соприкосновения со стремительными кольцеобразными проекциями, уже не походила на карикатурную гуманоидную фигурку, сотканную из бледно-голубого света. Нет, он превратился в призрачный, полный яркой синевы контур человека с ясно различимой анатомией, выразительными чертами лица и даже деталями странной, на взгляд Андрея, такой же призрачной, как и тело, одежды.
В руках Ромеля, согнувшегося под столом, была зажата проекция клинка, энергетика которого оказалась несколько иной, чем та, что являлась основой его сущности, – лезвие светилось ослепительно белым, и с него чудным образом капали сгустки синевы…
– Ромель, можешь встать, – тихо произнесла Ланита. – Защитное устройство не наносит вреда тем, кто внутри комнаты.
Новоявленный воин вылез из-под стола и выпрямился в полный рост.
– Кровь. – Он с гордостью указал на сгустки синевы, что по-прежнему соскальзывали с белого сияния призрачного клинка. – Их кровь.
Андрей огляделся, нашел взглядом нечто похожее на кресла с высокими спинками и широкими подлокотниками, которые были смещены к дальнему торцу стола, и помог подняться Лане, попутно заметив, что несколько похожих кресел опрокинуты и лежат на полу.
Сев, он наконец смог расслабиться, и тут же боль, долго сдерживаемая усилием воли за порогом сознания, навалилась на него, словно желала отыграться за проявленное невнимание…
Он непроизвольно поморщился, глядя, как скользят кольца яркого света, искривляясь по углам комнаты, причудливо пересекаясь на плоскостях стен, – это движение на миг заворожило его, отвлекая от болезненных ощущений.
Лана молчала, с непонятным напряженным вниманием разглядывая предметы на столе, будто каждый из них был ей в новинку… Ее безмерно усталые глаза то сужались, концентрируя внимание на каких-то ассоциациях, что вызывало в душе то или иное устройство, то вновь расширялись, и тогда в них проглядывал страх перед чем-то необъяснимым, не находящим отклика и ответа в душе…
Ромель быстро нашел себе занятие – он чистил кольца на втором шаре, делая это так, будто подобная операция была хорошо знакома ему, и вскоре по периметру комнаты скользили не только серебристые, но и ярко-желтые проекции, которые начал отбрасывать второй заработавший шар.
Андрей, терзаемый болью, с трудом сосредоточивался то на одной, то на другой детали обстановки, переживая в эти минуты глухой напряженной выжидающей тишины особенные чувства…
Ему как здравомыслящему человеку впору было сойти с ума от мистической иррациональности всех происходящих вокруг событий, и он действительно был недалек от того, чтобы, сжав руками голову, расхохотаться – от непонимания, боли, от того, что психика наконец начала окончательно сдавать, но…
Очередное, так напряженно ожидаемое событие вновь заставило нервы сжаться в комок, а разум – воспринять неправдоподобную с точки зрения обычной логики реальность происходящего. Сквозь камень стены внезапно сразу в нескольких местах начало продавливаться фиолетовое сияние чуждых сущностей, и тут же по стенам засверкали вспышки – это желтые и белые кольца, обегающие периметр помещения, резанули чуждую энергетику, словно раскаленные нихромовые нити податливый пластик…
Пальцы Ланиты побелели, вцепившись в широкие подлокотники жесткого неудобного кресла. Ее глаза горели безумным торжеством, она переживала что-то внутри себя, неотрывно глядя на сполохи света, которые для Андрея являлись нестерпимыми.
– Все… – неожиданно расслабляясь, выдохнула она, и Андрей, повернув голову, вдруг заметил, как порозовела ее кожа, влажно заблестели глаза, словно эти вспышки, которые оставили у него лишь радужные пятна на сетчатке глаз, каким-то образом вдохнули в нее жизнь.
Лана встала, огляделась вокруг и развернулась к Андрею.
Посмотрев на его лицо, искаженное болью и непониманием, она подняла руки и без предварительных пояснений приложила свои ладони ко лбу и груди Кречетова.
Он не успел толком осознать, что происходит, как окольцованный светом периметр комнаты вдруг закружился перед глазами и его сознание сорвалось в черную, лишенную мыслей и ощущений бездну…