Ночь. Черная, звездная, чужая ночь, похожая на бездну. Тихо шуршит под ногами песок. Легкий ветер змейками гонит его по склонам низких барханов, медленно наступающих со стороны бывшего берега, дневной жар быстро улетучивается, сменяясь неприятной, пробирающей до костей ночной прохладой. Под утро вполне может приморозить, и тогда растрескавшаяся под лучами полуденного солнца поверхность высохшего морского дна покроется предательской корочкой наледи.

Взвод идет без прикрытия бронетехники. В кромешной тьме бойцы ступают осторожно, намеренно растянувшись длинной колонной, чтобы предательский провал не увлек в свои пучины сразу несколько человек, да и с тактической точки зрения такое построение оправдано. Ночь таит не только природные ловушки — во тьме скрываются неисчислимые опасности, источником которых являются люди.

Иван Лозин, командир третьего отделения десантного взвода, уже не раз ходил по данному маршруту в составе разведгрупп, но даже он не взялся бы предсказать, что может произойти в следующую секунду, поэтому его напряжение росло с каждым пройденным шагом…

…Впереди, на фоне тьмы, начали проступать неясные очертания чего-то огромного. Взвод мгновенно остановился, бойцы рассредоточились, занимая любые доступные укрытия, пока Лозин передавал взводному, что это старый нефтяной танкер; он лежит на боку, а невдалеке громоздятся одна на другой несколько плоскодонных барж. По данным разведки, неделю назад здесь были замечены люди.

Передав информацию, Иван лег на стылый песок, невольно думая о странных, парадоксальных явлениях, происходивших в этом районе земного шара. Пусть о них до хрипоты спорят ученые, выдвигая свои теории, но Иван, например, имел собственную, твердую точку зрения: дураку понятно, что, на фоне глобального потепления, в резком обмелении Каспийского моря виноват вовсе не жаркий климат региона, а варварская нефтедобыча и войны.

Сержант своими глазами видел, что Волга более не впадает в Каспийское море, — Каспий пересох, а могучая русская река теперь доносит свои воды лишь до середины Прикаспийской низменности, дальше ее дельта начинает ветвиться, и каждый отдельный рукав рано или поздно истончается, уходит под землю, в жадные пучины наступающих песков, которые сменивший свое исконное направление ветер гонит со стороны Узбекистана и Туркмении.

Стремительное обмеление Каспия, происходящее на фоне таяния льдов Антарктики, по мнению сержанта Лозина, имело свои внятные исторические корни и вполне объяснимую физику…

Нефть и война.

Все началось полвека назад с кризиса в Персидском заливе, когда сверхмощные бомбы, сброшенные Соединенными Штатами на Ирак — страну, которая, по сути, «плавает» на огромной нефтяной линзе, нарушили не только сейсмическую устойчивость земной коры, но и привели к загадочным процессам перераспределения «черного золота» в подземных пустотах.

Внешним признаком этих процессов явилась серия мощнейших, разрушительных землетрясений, но о том, что происходило непосредственно под землей, Лозин мог только догадываться.

Впрочем, строить предположения было нетрудно. Признаки стремительного обмеления Каспия появились спустя десять лет после войны в Персидском заливе, но вода не может уходить «в никуда», значит, под землей образовались огромные полости, способные вобрать в себя целое море.

Одновременно с этим стремительно оскудевали каспийские месторождения нефти — «черное золото» так же просачивалось куда-то через образовавшиеся в результате землетрясений разломы и трещины, а его место в подземных резервуарах занимали миллиарды тонн соленой воды…

В принципе, в век атомных технологий утрата части нефтяных месторождений не могла поставить человечество перед глобальным кризисом, но фактическое исчезновение водных пространств Каспия породило острую проблему отдельно взятого региона.

Нарушился не только формировавшийся на протяжении миллионов лет климат. На фоне глобальной экологической катастрофы протекали иные, не менее значимые в плане последствий процессы.

Прикаспийские государства, для которых основным источником дохода исстари являлись добыча нефти и эксплуатация естественных морских ресурсов, внезапно оказались на грани полного обнищания, к тому же обнажившееся морское дно тут же с новой остротой поставило вопрос об уточнении государственных границ России, Казахстана, Туркмении, Ирана и Азербайджана…

По личному мнению Лозина, острота вопроса заключалась не в том, где именно пройдет условная линия, а когда ее проведут. Он смотрел на проблему с иной стороны и видел, что спорная территория мгновенно образовала серьезную брешь, пригодную для свободного, неконтролируемого доступа в прилегающие к Каспию государства.

Пока дипломаты и политики занимались урегулированием территориальных соглашений, данным обстоятельством не преминули воспользоваться теневые структуры, занимающиеся контрабандой наркотиков и незаконной торговлей оружием.

Границы, плотно закрытые в так называемых «зонах риска», где испокон веков пролегали пути нелегальных поставок, попросту утратили свое значение, а по опасному, полному непредсказуемых сюрпризов дну Каспия уже торили первые тропы караваны из Афганистана и иных стран, на территории которых традиционно выращивалось сырье для производства наркотических веществ, а в обратном направлении, со стороны Турции, начались встречные поставки оружия.

Говоря простым, понятным языком, целый регион оказался на грани гуманитарной, экологической и военной катастрофы. Дно внезапно пересохшего Каспия стало ареной непредсказуемой борьбы — основные столкновения шли не между пограничными службами отдельных государств, прежде всего тут сошлись интересы организованных преступных группировок, которые стремились освоить новый участок суши раньше, чем по обнажившемуся дну будут проведены четкие линии государственных границ и появятся силы, способные встать на пути контрабандного бизнеса…

Пока что вопрос висел в воздухе, а коварное пространство, разделенное на условные зоны ответственности, вот уже более года патрулировали регулярные воинские подразделения сопредельных государств…

…Непроглядная, черная ночь.

Зыбкое, обманчивое, растрескавшееся дно, неспособное выдержать вес бронетехники, шуршание песка, скрип шагов, тяжелое дыхание, угловатые контуры ржавеющих морских судов…

Реальность войны, которой, по официальным утверждениям, не было.

— Внимание… — пришел по связи голос лейтенанта, принявшего наконец конкретное тактическое решение. — Первое отделение обходит баржи, третье двигается к танкеру, второму занять позиции для огневой поддержки.

Выслушав взводного, Иван опустил забрало компьютеризованного шлема, и непроглядная ночь тут же превратилась в зеленоватые сумерки. Система тепловидения давала неоднородную зернистую картинку, к которой нужно было привыкнуть, чтобы не только ориентироваться на местности, но и воевать при таком восприятии окружающего мира.

Он отдал приказ, и его отделение разошлось широкой цепью. Каждый из бойцов четко знал свое место в строю, боевая слаженность группы не вызывала беспокойства, и все внимание Лозина было приковано к силуэту опрокинутого на один борт танкера.

Лазерный дальномер показывал, что до испещренного выщербинами, покрытого коростой ржавчины борта остается двести пятнадцать метров. Где-то вне пределов видимости, за плавным закруглением обвода судна, таилась внушительная пробоина, через которую внутрь мог спокойно въехать грузовой автомобиль.

Идеальное место для укрытия и засады, вопрос лишь в том, кто сегодня первым подошел к данной точке — их взвод или группы прикрытия, сопровождавшие караваны с контрабандными грузами на всем пути их следования?

«Надо бы оборудовать тут систему скрытого наблюдения, чтобы в другой раз не гадать…» — подумал Лозин, ползком начиная движение вперед, с таким расчетом, чтобы укрыть бойцов отделения под килем опрокинутого на борт морского судна.

Он преодолел сто метров предательской поверхности растрескавшегося, припорошенного тончайшей песчаной пылью дна, когда со стороны громоздящихся одна на другую плоскодонных барж вдруг раскатистым треском ударили автоматные очереди, и по связи раздался отрывистый доклад командира третьего отделения:

— Огневой контакт!

Это было ясно и без слов, судя по мятущимся вспышкам и слепящим трассам очередей, которые на полупрозрачном забрале теплового визора выглядели горячечными строчками ярко-зеленых шариков, огонь вели две группы боевиков, одна из которых засела внутри танкера, где-то в районе внешних палубных надстроек.

— Отделение, вперед! — скомандовал Лозин, приняв мгновенное решение. — Атакуем с тыла через пробоину. Соблюдать осторожность, на входе наверняка засада, — произнеся эти слова, он привстал и короткими перебежками ринулся вперед, зная, что бойцы отделения последуют за ним, соблюдая строго определенную дистанцию и очередность парных перебежек.

Оказавшись под килевым выступом, Лозин, увязая по щиколотки в песчаных наносах, двинулся вдоль закругляющегося днища, пока в поле зрения тепловых систем не попал безобразный остроугольный провал пробоины. На фоне зеленоватой мглы он четко различил несколько человеческих фигур, укрывшихся за толстыми иззубренными краями пробитого корпуса.

— Всем укрыться… — Иван отполз на несколько метров в сторону, открывая себе сектор обстрела, и уперся локтями в рыхлый песок. В подствольный гранатомет его «шторма» была загодя заряжена осколочная граната, и Иван, прицелившись, коснулся сенсорной гашетки, послав ВОГ по пологой баллистической траектории внутрь танкера.

Секунду спустя сразу за пробоиной полыхнул ослепительный взрыв, прокатившийся басовитым эхом по пустому корпусу судна, и одновременно с этим Лозин вскочил, увлекая отделение в стремительный рывок.

Как он и рассчитывал, ответного огня не последовало, — они беспрепятственно проникли внутрь, встретив на входе лишь агонизирующие, иссеченные осколками тела трех боевиков.

— Шершнев, собрать документы, если они есть, — на всякий случай распорядился Иван, прислушиваясь к звонкому перестуку выстрелов и падающих гильз, доносившихся откуда-то сверху с накрененной палубы. — Долматов, Зыбин — остаетесь здесь, остальные за мной! — Он, не выключая тепловидения, бегом кинулся к наклонной лестнице, оканчивающейся на пятнадцатиметровой высоте темным провалом квадратного люка.

Оттуда неожиданно полоснула автоматная очередь, вслед которой, звонко клацнув о ступени, полетела ручная граната.

— Ложись! — рефлекторно выкрикнул Иван и рванулся вбок, падая под прикрытие какого-то выступа.

Оглушительный взрыв рванул метрах в пяти от него, наполнив пустой гулкий трюм корабля звонким рикошетом разлетающихся осколков, и тут же вдогонку из люка опять ударил автомат, наугад полосуя пространство вокруг лестницы слепящими росчерками трассирующих пуль.

Иван резко привстал на колено, но кто-то из бойцов опередил его — из сумрака ударила короткая прицельная очередь, и вниз грузным мешком повалилось мертвое тело.

— Всем доложить о состоянии! — приказал Лозин, осторожно приближаясь к основанию лестницы. Он ни на миг не выпускал из поля зрения квадратный проем, пока не занял позицию у первой ступени.

— Горшина задело… — пришел доклад. — Осколочное в руку.

— Сергей? — Лозин перезарядил подствольник.

— В порядке. Жить буду.

— Остаешься с Долматовым и Зыбиным. Шершнев, займешь место Сергея.

— Есть, командир.

— Первая пара, приготовиться. — Иван наугад послал гранату в проем люка. — Вперед!

Наверху оглушительно гаркнул взрыв.

Двое десантников стремительно вскарабкались по наклонной лестнице, и спустя секунду по связи пришел доклад:

— Чисто.

Лозин закинул «шторм» за спину и полез вверх, вслед за ним парами поднялись еще шестеро бойцов.

Теперь они находились в средней части танкера: стены коридоров здесь превратились в пол и вели к коротким лестницам, минуя которые можно было попасть на накрененную палубу, а оттуда к внешним надстройкам.

Безопасных путей тут не существовало, и Лозин избрал правый коридор, просто потому, что тот оканчивался более широкой, опрокинутой набок лестницей.

Пятьдесят метров гулкого тоннеля прошли беспрепятственно, лишь отзвуки гремевшего снаружи боя подстегивали: быстрее, быстрее!..

Иван первым выполз на накрененную палубу и тут же увидел, как бьет из расположенной неподалеку надстройки крупнокалиберный пулемет. На слух он безошибочно определил последнюю модернизированную модель ПКТМ, который при определенных условиях мог крепиться не только на бронетехнике, но и на переносном треножном станке.

«Ну, держитесь, суки…» — зло подумал он, переползая по наклонной палубе.

— Решетов, возьми пулеметчика. ПКТМ не трогай, пригодится, чтобы заткнуть тех, на барже.

Вдоль палубы метнулась тень, боец ужом скользнул за надстройку, глухо хлопнули два одиночных выстрела, и следом пришел доклад:

— Чисто, командир. Можно заходить.

Иван привстал, и в этот миг со стороны барж по ним ударило сразу несколько автоматов.

Лозина спас шлем. Пуля с хрустом впилась в кевлар, едва не проломив его в районе виска, от удара голову Ивана мотнуло в сторону, так что хрустнули шейные позвонки, визор шлема тут же померк, впрочем, как и сознание, но последнее вернулось к нему спустя несколько секунд, а вот с компьютерным видением пришлось распрощаться — распоротый трассирующими очередями мрак вновь подступил со всех сторон, словно норовил облепить его, прильнуть к лицу, заглянуть в мутные от контузии глаза сержанта…

Он едва успел осознать это, как сзади его подхватили чьи-то руки и потащили вверх по накрененной палубе, прочь от визгливых искр, высекаемых пулями.

Лозин уже вполне пришел в себя и видел, как двое бойцов отделения прикрывают отход: присев за укрытиями, они вели огонь в сторону барж, отвлекая на себя внимание противника.

…Надстройка, где стоял крупнокалиберный пулемет, оказалась мостиком танкера. Над помещением сначала поработали мародеры, выдрав все ценное, годное на продажу или содержащее цветные металлы, а уже после этого заброшенный, ржавеющий под открытым небом остов корабля облюбовала какая-то банда, видимо намеревавшаяся оборудовать здесь стационарный перевалочный пункт для проходящих в обоих направлениях караванов с контрабандным грузом.

Что ни говори, место выбрано удачно: обнажившееся дно Каспия представляло собой опасное, малоизученное пространство, слишком ненадежное, чтобы по дну бывшего моря могли пройти машины, не говоря уже о тяжелой бронетехнике. Обычно караваны шли пешим порядком и остро нуждались в местах безопасного отдыха. Лозин не знал, как обстоит дело в иных регионах новоявленной суши, но в данном случае предприимчивый полевой командир, обосновавшийся в остовах заброшенных морских судов, крупно просчитался. После подписания недавних межправительственных соглашений здесь пролегла зона ответственности Российских вооруженных сил, и вряд ли своеобразный «караван-сарай» просуществовал бы более одной—двух недель. Слишком броское место…

Впрочем, судя по обстановке, боевики обосновывались тут всерьез и надолго. Вместо пультов с навигационным оборудованием на просторном мостике танкера сейчас размещались койки, перенесенные сюда из кают, пол в некоторых местах оказался нивелирован относительно земли при помощи прихваченных на сварку металлических листов, в бортах прорезаны узкие бойницы.

Судя по брошенным сварочным аппаратам, работы по реконструкции танкера находились в самом разгаре.

Все это прояснившийся после контузии взгляд Лозина охватил за несколько секунд. Бой снаружи не утихал, и времени на размышления не было. Не снимая поврежденного шлема, он откинул вверх бесполезное теперь проекционное забрало и подошел к Решетову, который, оттащив в сторону труп боевика, возился с укрепленным на треножном станке крупнокалиберным станковым пулеметом.

— Патроны экономь, — распорядился Иван, протягивая руку. — Дай твой коммуникатор, у меня разбило микрочип в шлеме.

— Отделению дельта подниматься наверх, к мостику. Осторожно на палубе, она простреливается с противоположной стороны. — Отдав приказ своим бойцам, сержант переключился на командную частоту. — На связи «третий», — доложил он. — Занял объект. Сообщите данные для огневой поддержки.

Он ожидал услышать лейтенанта, но вместо него на несущей частоте послышались звуки ожесточенной перестрелки, и хриплый, рвущийся из-за частого дыхания голос командира первого отделения внезапно сообщил:

— Лозин, взводного убили. Второе отделение прижато огнем с барж. Тут духов, как в муравейнике. Несу потери, головы поднять не дают.

— Координаты? — мгновенно оценив ситуацию, потребовал Лозин. — Дай мне хоть какую-то привязку, чтобы своих не задеть.

— Сейчас… — голос командира первого отделения почти потонул во взъярившемся треске автоматного огня. — Слушай сюда, Иван… через десять секунд я прикажу бойцам прекратить огонь. Засекай огневые точки противника по вспышкам и гаси их, иначе нам не продвинуться — ни вперед, ни назад!

— Понял. — Лозин опустил коммуникатор. — Решетов, к пулемету, — оборачиваясь, приказал он. — Остальным разобрать бойницы. Следить внимательно, сейчас наши прекратят огонь, чтобы мы могли засечь позиции противника. Атаковать по выбору.

Теперь ситуация наконец прояснилась. Основная часть банды в момент атаки находилась на баржах, поэтому группа Лозина взяла танкер, встретив минимальное сопротивление со стороны боевиков, а вот первое и второе отделения попали в тяжелую ситуацию.

Иван приник к прорезанной в борту амбразуре, мысленно досадуя, что не ко времени вырубилась вся электроника шлема, но в следующий миг уже стало не до рассуждений: перестрелка на баржах внезапно умерила темп, «свой» огонь утих, и сейчас по инерции продолжали стрелять лишь засевшие там боевики.

Одна, две, три, четыре, пять… Лозин понял, что пульсирующих огненных точек, обозначавших позиции противника, слишком много, чтобы он смог зафиксировать их взглядом и удержать в памяти.

— Огонь! — скомандовал он, и тут же справа от него раскатисто ударил крупнокалиберный пулемет, вторя ему, заговорили автоматы, глухо хлопнуло несколько выстрелов из подствольных гранатометов, и по ту сторону образованного нагромождениями металла ущелья на несколько секунд взъярился настоящий огненный ад.

— Молодец, Лозин… Кроши их… — пришел по связи яростный, торжествующий хрип.

— Не дергайся, Сережа, — осадил его Иван. — Дай отработать. Через минуту поднимай людей, я перенесу огонь глубже.

— Понял тебя…

Иван короткими очередями расстрелял остаток патронов в магазине «шторма», потом резко обернулся, ища глазами Евстафьева, переполз к соседней амбразуре и хлопнул того по плечу.

— Вадим, видишь ту надстройку? — Он указал на смутный контур металлической будки, откуда, несмотря на все усилия, продолжали бить как минимум пять автоматов.

— Вижу.

— Заткни их. Только резко, сейчас наши начнут продвижение.

— Понял, командир. — Евстафьев сноровисто сменил автомат на пусковую трубу «РПГ-40М» и метнулся к выходу на накрененную поверхность палубы.

Иван вновь припал к амбразуре. Без системы теплового видения он мог различить лишь смутные, освещенные вспышками автоматных очередей контуры металлоконструкций, но сержанту хватило и такого восприятия, чтобы понять: половина боевиков либо уничтожена, либо срочно сменила позиции, отходя в глубь нагроможденных одна на другую барж.

В следующий миг пространство между двумя близко расположенными палубами прорезал ослепительный след выпущенного реактивного снаряда, и металлическая будка с оглушительным грохотом превратилась в оранжевый бутон огня — видно, внутри были сложены боеприпасы, которые взорвались, когда боевая кумулятивная часть реактивного снаряда прожгла стену укрытия, мгновенно подняв температуру внутри укрепленной позиции до тысячи градусов…

На месте будки остался пылать яркий факел, осветивший пространство вокруг на добрую сотню метров, и теперь Лозин отчетливо увидел, как по накрененным палубам, пригибаясь, стремительно перебегают фигурки пытающихся найти новые укрытия боевиков…

Пулемет в жилистых руках Решетова дал две длинные очереди и вдруг захлебнулся, умолк — кончились патроны в ленте, уложенной во внушительных размеров коробчатый магазин.

— Все, Иван, мы поднимаемся, они бегут! — пришел по связи голос командира первого отделения.

— Понял. — Иван опустил раскалившийся от недавней стрельбы автоматный ствол и приказал: — Прекратить огонь. Следить за обстановкой. Евстафьев? — Он хотел похвалить бойца за удачный выстрел, но ответом послужила гробовая тишина.

— Евстафьев! — уже громче позвал Иван, но вновь не услышал ответа и, снедаемый дурными предчувствиями, бегом бросился к выходу на палубу.

— Вадим… — в отчаянии прошептал он, увидев распростертое тело бойца, который упал в двух шагах от спасительного укрытия. Иван склонился к нему, и слабая надежда тут же угасла: Вадима убило наповал. Автоматная очередь по злой прихоти судьбы прошла выше бронежилета, изуродовав его лицо…

— Суки… — вырвался из горла сержанта яростный всхлип.

Бой по ту сторону импровизированного ущелья взъярился было с новой силой, но тут же начал угасать, — не выдержав бесноватого напора десантников, боевики прыгали вниз, пытаясь скрыться под покровом ночи, но Лозина уже не интересовала развязка короткого ночного боя — он сидел рядом с холодеющим телом и смотрел на звезды.

Мужчины не должны плакать, но как остановить выступившую в глазах предательскую влагу? Запрокинув голову, он смотрел на размытые контуры ярких серебристых точек, и думалось ему в эти горькие минуты о тех, кому сегодня не суждено увидеть рассвет…

Смерть уже не раз обходила Ивана стороной, но она всегда была рядом, на расстоянии вытянутой руки, будто навязчивая спутница жизни, ледяное дыхание которой он ощущал каждый миг… К этому невозможно привыкнуть, но чувства странно деформируются, словно их сминает невидимый пресс, — на место инстинктивного страха приходит нечто иное, более глубинное, яростное, душа гнется, как изображение в кривом зеркале, и только острая горечь невосполнимых потерь не притупляется со временем, а становится все острее, грозя перерасти в ненависть ко всему сущему…

Иван продолжал неподвижно сидеть, а мысли текли помимо его воли.

Разумом он понимал: кто-то обязан делать эту страшную мужскую работу, хранить то, что пробуждается в душе неповторимым звучанием слова «Родина». Для каждого она своя. Но сколько может продолжаться этот затянувшийся дурной сон: наркотики, караваны с оружием, мертвая зыбь песчаных барханов, наступающая на растрескавшееся дно пересохшего моря?.. Откуда в мире столько зла, нищеты, ненависти? Где спасение от омута, в который бой от боя все глубже погружалась его душа? Может быть, там, среди таинственно помаргивающей россыпи холодных серебристых звезд?.. — внезапно обожгла его тоскливая мысль, родившаяся в силу непознанных причуд ассоциативного мышления…

Лозин упрямо не хотел признавать, что проблема его души заключена не в том, что он воюет здесь и сейчас, не в острой скорби по погибшим товарищам, — она кроется в глубинах рассудка, в самосознании самого сержанта.

Он просто боялся дать себе отчет в том, что прекрасно понимает: этого не остановить, ни сотней блокпостов, ни электронными системами, червоточина засела в нас самих, не в каждом, но во многих. Невозможно в один миг поменять образ жизни целых народов, тем более ссыпая на их головы кассетные бомбы… Где-то далеко в кабинетах сидели люди, не ведавшие войны, но рассуждающие о ней, планирующие ее, и велика была пропасть между амбициозными, а зачастую просто бездарными политиканами и сержантом, который смотрел на звезды, сидя рядом с холодеющим телом погибшего друга.

Иван никогда не отказывался от борьбы, от риска, но ему всегда хотелось, чтобы этот смертельный риск был обоснован, служил пусть даже недостижимой, но чистой и осмысленной цели.

Он устал убивать и понимал, что его душа уже давно балансирует на той зыбкой грани, перешагнув которую, он станет не просто сержантом Лозиным, а очень хорошим сержантом — расчетливой, безжалостной машиной для убийства…

Этой черной ночью, сидя на палубе проржавевшего танкера, он впервые подумал о звездах.

…Его мысли и горестное оцепенение прервал доклад, раздавшийся в коммуникаторе:

— Это первый пост. Докладываю, к нам приближается караван. Вижу до полусотни боевиков в охранении.

Лозин встал, а на периферии сознания вдруг мелькнула шальная мысль: «Если выживу сегодня, напишу рапорт о переводе в космический десант».

…

Он выжил.

Они не пропустили караван, но когда подошла вызванная по рации подмога, опрокинутое набок морское судно защищали всего семь человек, уцелевших из полного состава взвода…