Часть 1. Бесконтактный удар
Глава 1
Земля. Последние числа апреля 2055 года. Район полигонов в месте постоянной дислокации отдельной гвардейской дивизии Военно-космических сил России. Маленький провинциальный городок неподалеку от границы с Прибалтикой…
…Он приходил в себя очень медленно, будто его сознание нехотя выкарабкивалось из бездонной пропасти небытия.
Ощущения жизни были болезненными, обрывочными. В голове вращались разрозненные фрагменты воспоминаний, никак не связанные между собой, кроме единственного, объединяющего их обстоятельства, — обрывки мыслей и образов так или иначе принадлежали ему, лейтенанту Ивану Лозину, командиру второго взвода третьей роты Военно-космических сил России…
Поначалу не помнилось ничего, кроме адского, накатившего из поднебесья грохота и ослепительной зарницы, затопившей небеса от горизонта до горизонта.
«Если видишь вспышку, значит, уже поздно…» — прорвалась сквозь хаотичные воспоминания первая, более или менее сформулированная до конца мысль.
Старая шутка из разряда черного юмора времен «холодной войны», слышанная где-то, затем прочно забытая и вот теперь поднявшаяся из потаенных глубин подсознания как раз ко времени и к месту…
Знать бы еще, что именно случилось…
Иван долго лежал, глядя в лазурные полуденные небеса, постепенно заставляя саботирующую память работать, ворочать тяжелые мысли не как заблагорассудится, а как положено, формируя из обрывков воспоминаний связную картину последних минут перед полным беспамятством.
«Год?»
Он напрягся от мысленного вопроса, ощущая, что у него, оказывается, есть тело: тупая ноющая боль прокатилась изнутри, обдавая жаром мышцы…
«Десятое января две тысячи пятьдесят пятого…»
«Что со мной было? Что я делал?..»
«Прыжки…»
Иван впитал это слово, словно его разум являлся пересохшей губкой, на которую случайно плеснули пригоршню воды. Мысль, освеженная воспоминанием, заработала жадно, последовательно.
Он вспомнил.
Взвод совершал плановые тренировки по отработке орбитальных прыжков. Сначала их на неделю погрузили в криогенный сон, а затем, сразу по пробуждении, прыжок вниз с орбиты, по которой скользил вокруг Земли полностью автоматизированный испытательный модуль. Точно, он даже припомнил все свои чувства, когда пришлось впервые шагнуть за открытую рампу космического аппарата, увидеть под собой Землю и падать навстречу ей, пока черно-звездная бездна космоса не превратилась в глубокую фиолетовую синь стратосферы…
«Что же случилось потом?.. Неудачно приземлился?..»
Ответа не было, вместо него память теперь уже упорно, целенаправленно выдавала картину ярчайшей вспышки, сопровождаемой адским, ни с чем не сравнимым грохотом, грянувшим в небесах, будто неистовый гигант рванул подле самого уха толстенный лист плотного картона.
Единственное, что удалось вспомнить наверняка, так это цифры электронного альтиметра, проецировавшиеся на забрале скафандра.
До земли оставалось сто двенадцать метров, когда сложная система «летающего крыла» вдруг начала неоправданно «гаснуть», теряя часть своих сегментов…
«Нет… Так не пойдет…»
Воспоминания вернулись, но память не соответствовала реальности. Где, спрашивается, забрало гермошлема, на котором так или иначе должен отражаться статус электронных систем поддержания жизни? Почему он болезненно вдыхает полной грудью, ощущая сырой запах прелой листвы?
Сделать движение, скосить глаза, чтобы увидеть обод иззубренного забрала, стоило ему неимоверных усилий, опять вернувших резкую боль и неприятное ощущение липкой, горячей испарины, обдавшей тело волной жара.
…Забрало гермошлема разбито вдребезги, вот почему он не видит показаний электронных датчиков и дышит пряным воздухом, несущим запахи не то осени, не то ранней весны…
Опять нонсенс. Он ведь отлично помнил, что прыжки проходили зимой, по крайней мере, на территории приземления царила зима. Снег, сугробы, нетронутая целина замерзших полей с редкими, лишенными листвы кустарниковыми перелесками.
Он заставил себя вдохнуть полной грудью, вновь почувствовал этот запах, да и воздух был теплым, скорее весенним…
«Оттепель?..» — мелькнула настороженная мысль. — «Или все-таки смена времен года?»
Думать о том, что его парализовало из-за удара при неудачном приземлении, не хотелось, но эта мысль сама по себе вкрадывалась в рассудок. Был единственный способ опровергнуть ее — заставить свое тело пошевелиться, но Ивану в этот миг стало страшно.
«А вдруг и вправду парализовало?»
Он закрыл глаза и попытался напрячь мышцы.
Сначала у него ничего не получилось, будто тело, которое он ощущал минуту назад, вовсе и не принадлежало ему… затем вернулась ломота в суставах, и, как окончательное свидетельство победы над одеревеневшими мышцами, вдруг полыхнула боль — теперь уже резкая, нестерпимая, от которой зашлось дыхание и невольный стон застрял в пересохшем горле.
Сознание на секунду померкло, а когда вернулось вновь, он подумал, что теперь уже не сдастся…
* * *
Впоследствии ему казалось, что в борьбе с собственным организмом прошло около суток. Точнее Иван определить не мог — он сбился со счета, сколько раз терял сознание от боли, но все равно возобновлял попытки шевелиться, пока эти усилия вконец не измучили его.
Он уснул, или опять впал в беспамятство, — четко определить собственное состояние Лозин не мог, но когда ощущения внешнего мира вернулись, оказалось, что боль отступила… лишь кружилась голова да хотелось есть, до тошнотной рези в желудке.
Это уже являлось благом, хотя и не слишком большим.
Разум по-прежнему снедала тревога, но теперь мысли ненавязчиво перескочили с собственных болезненных ощущений на иную неопределенность: что с ребятами, где взвод, почему он лежит тут один, без помощи?
Ответ пришел на уровне интуиции, и в первый миг логическая догадка потрясла его до самых глубин души.
Он прыгал первым, а значит, сколь ни мал был интервал между бойцами взвода, остальных эта необъяснимая вспышка застала не в ста метрах над землей, а гораздо выше, где ее последствия наверняка были во сто крат губительнее.
«Ладно, лейтенант… Успокойся… Пробуем встать…»
Он со стоном приподнял голову, услышав отчетливый хруст собственных позвонков, в глазах помутилось от этого усилия, но ему все же удалось опереться на локоть, и Лозин на минуту застыл в таком шатком, неудобном положении, терпеливо снося дурноту, в ожидании, пока перед глазами рассеется багряно-черная муть.
Рассеялась…
Иван медленно опустил глаза, посмотрел на свои руки и увидел замызганный грязью скафандр, к рукавам которого налипла прелая прошлогодняя листва.
Повернув голову, он понял, что находится в кустарниковом перелеске, разделяющем два невозделанных поля. Метрах в двадцати от него по невспаханной целине обиженно, хлопая крыльями, ходили грачи.
«Весна…»
Земля под рукой была напитана влагой, солнце грело, но кое-где все еще лежали косы посеревшего снега.
Прыжки происходили в начале января, а сейчас, судя по всему, был уже конец марта… если не середина апреля.
Как ему удалось пролежать несколько месяцев на морозе, с разбитым забралом скафандра? Даже если учесть, что системы автоматического поддержания жизни все это время исправно работали, он так или иначе должен был погибнуть от переохлаждения, ведь герметичность экипировки была нарушена…
Превозмогая вполне объяснимую теперь слабость, Иван отполз на несколько шагов и прислонился спиной к тонкому стволу молодой березки.
Двигаясь, он ощущал, как что-то сопротивляется ему, тянет назад и, оглянувшись через плечо, понял, что это так и не отстегнутая парашютная система, превратившаяся в слежавшийся пласт измазанной в грязи ткани, тащится за ним, стесняя движения.
Еще один неоспоримый факт, свидетельствующий о том, что он несколько месяцев пролежал в глубоком снегу без малейшей помощи со стороны.
В чудеса и сказки Иван не верил давно, поэтому вольно или невольно ему пришлось бороться с двумя недугами — парадоксальной необъяснимостью ситуации и немощью тела.
Впрочем, он справился с обеими бедами одним способом — склонив голову, Иван нашел губами встроенный во внутренней части гермошлема маленький тубус и стиснул зубы, прокусывая его, пока не ощутил, как в рот полилась горьковатая жидкость.
Это был боевой стимулятор, запасом которого оснащался каждый скафандр. Его действие не наступало мгновенно, но было длительным, порядка суток.
Пока Иван ждал наступления эффекта от только что принятого препарата, разум невольно продолжал искать ответ на вопрос: как ему удалось выжить на протяжении трех месяцев?.. И вдруг заработала пробуксовывавшая до сего момента память. Внезапно вспомнилось, как в прошлом году его вызвали на собеседование в штаб дивизии. Речь шла о перспективном развитии военно-космических сил, межпланетных перелетах и новой области практических знаний, которые собирались внедрить во флоте в ближайшем будущем. Конкретно с ним говорили о проблемах выживания на иных планетах, межзвездных расстояниях, длительности космических перелетов и связанной с этим необходимостью погружать человеческий организм в состояние низкотемпературного сна.
Короче, военные медики искали добровольцев для масштабного эксперимента. Ни для кого не являлось секретом, что Россия строит первый межзвездный корабль, который должен сойти со стапелей орбитальной космической верфи уже в этом году, и для испытательного полета, сначала в границах Солнечной системы, а затем и за ее пределами, требовался специально обученный, всесторонне подготовленный экипаж, включающий в свой состав не только профессиональных астронавтов, но и группу «поселенцев», а также три штатных десантных подразделения ВКС.
Весь смысл собеседований, проводившихся с лейтенантом, заключался в том, что, под строжайшую подписку о неразглашении государственной тайны, военные медики предлагали Лозину ввести в его кровь специально сконструированные микромашины, которые своими размерами не превышали кровяные тельца, но несли весьма специфичный набор функций. Во-первых, они были способны обеспечить достаточную циркуляцию крови в процессе криогенного замедления всех остальных жизненных функций, во-вторых, эти искусственные частицы являлись мощнейшим механизмом, содействующим выживанию в экстремальных условиях иных планет. Сейчас Иван с трудом мог вспомнить все преимущества, что сулили военные медики обладателям искусственных кровяных телец, которые они называли не иначе как «микромашинами принудительного метаболизма»… Для лейтенанта был важен фактический вывод: согласившись полгода назад на инъекцию, сейчас он воочию наблюдал ее ошеломляющий результат…
Парадоксально?..
А как иначе он мог объяснить свое трехмесячное пребывание в беспамятстве, под слоем снега и последующее «пробуждение», когда теплые лучи весеннего солнца растопили сугробы и согрели его тело?..
Рассуждая логически, лейтенант все более утверждался в мысли, что после неудачного приземления он получил серьезные травмы, затем наступило переохлаждение бессознательного тела, и, как следствие, — в дело вступили микромашины, благодаря которым неизбежная смерть была предотвращена погружением организма в длительный криогенный сон…
Если его логика верна хотя бы наполовину, то военных медиков можно было поздравить с твердой победой.
Эта мысль вызвала на губах Ивана едва уловимую, натянутую усмешку. Хотелось посмотреть в лица тех, кто сидит сейчас за контрольными мониторами, наблюдая за истощенным до крайности, но живым лейтенантом, который по всем раскладам являлся не больше и не меньше, как выходцем с того света…
От этих мыслей слабая усмешка сползла с его губ.
Неправильно. Что-то неверно в его рассуждениях. Неужели они воспользовались неблагоприятным стечением обстоятельств ради проверки работоспособности имплантированных в его кровь микромашин? Не слишком ли жестоко и абсурдно для научного эксперимента? Да, теперь сложно отрицать, что все сработало адекватно заложенным функциям, и он очнулся, словно пригретый солнышком вирус, благополучно перенесший неблагоприятные условия, но не оставили же его тут специально, ради чистоты научного эксперимента? Конечно, в армии бывает всякое, но подобный расклад не влезал ни в какие, даже армейские ворота.
«Что же это была за вспышка?..»
* * *
Спустя полчаса ему удалось полностью совладать с собственным телом, но Иван понимал, что это ненадолго. Принятый стимулятор сейчас задействовал все остаточные резервы его организма, но Лозин не мог предсказать, какими последствиями чревато воздействие боевого препарата при таком сильном истощении?
Размышляя над этим, он не упустил ни секунды из отпущенного ему неопределенного лимита времени.
С большим трудом он освободился от грязного, вывалянного в перепревшей листве скафандра, оставшись в черной униформе космического десанта, с эмблемами ВКС России на рукаве и груди.
«Связь… Первым делом — связь…»
Иван сел, с усилием перевернул громоздкую космическую экипировку, затем осторожно извлек из-под обода разбитого забрала гермошлема тонкую пружинистую дугу с крохотным коммуникатором на конце. За прибором связи послушно потянулся соединительный шнур, свитый в эластичную спираль.
Один из индикаторов, до сих пор работающий на внутреннем микродисплее скафандра, отражал уровень заряда автономных элементов питания. В данный момент он сиял желтоватой искоркой, значит, батареи наполовину разряжены, на спутник не выйдешь, но в пределах десяти—пятнадцати километров связь должна быть устойчивой.
Большего ему и не требовалось. До штаба дивизии рукой подать, и его просто не могут не услышать…
Коммуникатор в момент десантирования был настроен на командную частоту штаба, откуда осуществлялось руководство всей операцией. Три истекших месяца в этом смысле значения не имели — в тактическом зале, независимо от времени суток, неизменно дежурит более двух десятков офицеров, так что, активируя систему связи, Лозин был абсолютно уверен, что его немедленно услышат.
— Командный-1… — хрипло произнес он, с трудом выдавливая слова из пересохшего горла. — Здесь двенадцатый орбитальный, ответьте…
«Тишина».
Лейтенанту на миг показалось, что он оглох от нее.
Машинально облизав пересохшие, растрескавшиеся губы, он проверил все соединения, убеждаясь в их исправности, и вновь повторил свой запрос.
Никакого ответа.
Подобного не могло случиться — воображение Лозина, несмотря на богатый боевой опыт, отказывалось моделировать ситуацию, которая заставила бы замолчать штаб орбитальной группировки.
«Значит, неисправен коммуникатор».
Это была единственная здравая мысль, пришедшая ему на ум после третьей тщетной попытки связаться со штабом.
Возиться с миниатюрной системой не было сил, и он поступил проще. Просунув руку за отворот униформы, Иван извлек из внутреннего кармана свой личный мобильный телефон, откинул активную панель и набрал на сенсорной клавиатуре номер компьютерного автоответчика штаба дивизии.
Ответа не последовало. Судя по состоянию индикаторов, система мобильника не смогла соединиться даже с оператором спутниковой связи.
Лозин перебрал еще несколько известных ему номеров, но с тем же нулевым эффектом.
Связь не работала, ее попросту не было, ни со штабом дивизии, ни со вспомогательными службами, ни с гражданскими абонентами городской сети.
Осознав этот факт, лейтенант ощутил, как его захлестывает волна непроизвольной дрожи. Принятый стимулятор уже действовал, и непроизвольное сокращение мышц было вызвано реакцией нервной системы, выбросившей в кровь порцию адреналина.
Ватная тишина внезапно трансформировалась в пульсирующий шум — он сидел, бессильно прислонясь к стволу молодой березки, с грязным, облепленным прелой листвой скафандром, разложенным на коленях, и пытался успокоиться, взять себя в руки, унять непроизвольную дрожь в мышцах…
Зловещие признаки какой-то непоправимой беды складывались один к одному, и это, конечно, не способствовало его попыткам угомонить шумный ток крови в ушах, совладать с нервным напряжением, чтобы каким-то образом действовать дальше… пока взгляд не наткнулся на стаю грачей, которая вернулась на окраину поля.
Черные птицы расхаживали по непаханой целине, обиженно хлопая крыльями и изредка пытаясь выклевать что-то из комьев слежавшейся земли.
Вид стаи грачей, занятых своим обычным делом, внезапно помог ему обрести утраченное было равновесие.
«Вставай, лейтенант…» — мысленно приказал себе Лозин. — «Вставай!..»
* * *
Через минуту он смог повторно утвердиться на ногах. Дрожь отпустила, оставив лишь кисловатый привкус во рту да ясное осознание опасности, беды…
«Нужно действовать. Я должен вернуться в часть…»
Эти мысли не приободрили, но придали сил.
Скафандр, вместе с парашютной системой «летающего крыла», он смотал в тугой ком и спрятал в углублении под кустами.
Затем, опустившись на корточки, Лозин тщательно обследовал почву в радиусе нескольких метров от предполагаемого места приземления, пока не наткнулся на искомое: как он и предполагал, «разгрузку» вместе с оружием сорвало в момент, когда его тело пробило густые заросли кустарника. Видимо, в тот миг сработали автоматические замки части экипировки, иначе он бы повис на высоте нескольких метров, запутавшись в сплетении ветвей.
Иван бережно очистил от листвы и грязи носимую поверх скафандра систему подсумков и надел разгрузку прямо на униформу. Подтянув ремни, он по привычке проверил надежность креплений и стал разгребать листву под тем местом, где обнаружил зацепившуюся за ветви парашютную систему.
«АК-210» модификации «шторм» благополучно перезимовал рядом с безвольным телом хозяина. Глядя на примятые следы, продавленные в оттаявшей земле, Иван понял, что оружие все это время лежало накрытое его собственным телом. «Ну совсем как в учебниках по боевой подготовке, которые выпускались более века назад, в разгар так называемой „холодной войны“», — подумалось ему.
Он сел и, несмотря на усилившееся головокружение, тщательно исследовал оружие.
«Шторм» практически не пострадал от многомесячного пребывания под снегом. Созданный на базе бессмертного «Калашникова», автомат вобрал все лучшие конструктивные решения, реализованные в его технологическом предке, став при этом легче, убойнее и многофункциональнее. Три с половиной килограмма металлопластика сохранили от легендарного прототипа характерный слегка изогнутый магазин, в который теперь снаряжалось сто пятьдесят патронов калибра 5,5 миллиметра. Сам магазин стал более узким, за счет короткой пистолетной гильзы унифицированного патрона, зато ствол оружия немного удлинился, и на нем, в качестве навесного оборудования, теперь прижился не только подствольный гранатомет, но и оптико-электронный прицел с системой автономного компьютерного управления. Укороченный приклад, расположенный сразу за пистолетной рукояткой, теперь служил не только для механического упора в плечо при стрельбе, но и интенсивно гасил отдачу, благодаря специальному волокончатому материалу и сконструированной внутри него системе жидкометаллических противовесов.
Лозин любил это оружие. Нужно сказать, что «шторм» всегда отвечал ему взаимностью, и хотя сейчас у Ивана не было времени на детальную разборку оружия, он был уверен — случись что, автомат не подведет. Тестовые испытания для «шторма» являлись такими же жесткими, как и для его предшественников конца двадцатого века: автомат кидали в болото, где тот мог пролежать несколько недель, потом доставали и производили контрольные стрельбы. Отказов в механизмах оружия не было — это лейтенант знал точно.
Закончив с осмотром и подгонкой экипировки, Иван взглянул на часы и компас.
Небольшой хронометр работал исправно, а вот указатель направления электронного компаса вел себя словно взбесившаяся крыса, посаженная в клетку. Световая стрелка металась из стороны в сторону, не останавливаясь на каком-то определенном значении.
Лейтенант не мог истолковать такое странное поведение прибора, но этот факт стоило запомнить…
Вообще, он посмотрел на вшитый в манжет униформы жидкокристаллический дисплей по машинальной, укоренившейся привычке. Чтобы сориентироваться на местности, ему не нужны были приборы. Полигоны дивизии располагались в пяти—шести километрах от родного города, и, чтобы попасть на сборный пункт части, ему следовало двигаться вдоль шоссейной дороги, мимо недавно отстроенных жилых микрорайонов.
Первый раз Лозин прошел дорогой от площадки приземления до расположения дивизии пятнадцать лет назад, будучи еще простым солдатом-контрактником, так что заблудиться он попросту не мог.
Было без четверти десять утра, двадцать девятого апреля 2055 года, когда Лозин отправился в путь.
Эту дату и время он запомнил навечно…
* * *
Снег уже сошел повсеместно, оставив после себя небольшие набрякшие водой островки под кустами. Обочина асфальтобетонного шоссе, снабженная через каждые сто метров дренажными стоками, подсохла после массового таяния снега, и идти по ней было удобно. Ласково пригревало весеннее солнышко, но настроение Лозина омрачали свинцовая усталость, по-прежнему ощущавшаяся в ослабевших мышцах, да тяжелые, совсем не радостные мысли, которые вернулись, как только он втянулся в монотонный ритм ходьбы.
Многое вокруг настораживало, не находило объяснения.
Шоссе, обычно оживленное в это время суток, сейчас выглядело совершенно пустынным. Ни машин, ни прохожих, хотя до города всего два—три километра.
Думая об этом, Иван машинально отпустил ремень автомата, поменяв положение оружия. Теперь ему было достаточно чуть пошевелить плечом, чтобы «шторм» сам соскользнул в руки. При всех странностях произошедших событий такая мера предосторожности показалась ему нелишней, как и патрон, который он загнал в канал ствола, сняв оружие с предохранителя, отчего автоматически сработал электромагнитный привод затворной рамы.
…Примерно через час ходьбы он смог отчетливо разглядеть окраину города.
Нервы, измотанные длительной неопределенностью, мгновенно и болезненно отреагировали на конкретную, информативную картину, представшую его взгляду: тело вновь напряглось до болезненной судороги мышц, автомат сам собой соскользнул с плеча, но дальше этого дело не пошло… Пораженный увиденным, Иван застыл, глядя на знакомую, но в то же время неузнаваемую местность.
Высотные дома спальных районов, с одной стороны примыкавшие к шоссе, выглядели заброшенными, их выбитые окна чернели провалами обгоревших рам, гроздья параболических антенн, неизменно украшавшие крыши жилых многоэтажек, либо отсутствовали вообще, либо выглядели жалкими, мятыми фрагментами покореженных конструкций, да и сама телевышка, возвышавшаяся неподалеку, в данный момент походила на огарок чудовищной свечи: ее решетчатые конструкции искривились, отчего телебашня накренилась к земле, почти касаясь ее своей макушкой…
Пальцы Ивана побелели, сжимая автомат.
Примерно минуту он стоял, напряженно изучая эти признаки непоправимых перемен, произошедших с городом, и опять в сознании появился образ ослепительной вспышки, разлившейся в небесах, память о которой, по сути, являлась его последним осознанным ощущением до пробуждения.
Теперь, глядя на коробки многоэтажек и склонившуюся к земле башню телецентра, он понял, почему его не подобрали на месте приземления. Десантирование его взвода по роковому стечению обстоятельств совпало во времени с каким-то глобальным и непоправимым событием, отсвет которого он увидел перед самой потерей сознания.
Напряжение не отпускало, оно лишь усиливалось с каждой секундой, но Иван уже перешагнул шоковый порог восприятия, и его рассудок пытался выработать сейчас адекватный ситуации план действий.
Их часть располагалась за жилыми массивами. Он мог действовать двояко — либо сразу отправиться в военный городок, либо исследовать крайние дома спального микрорайона…
Иван продолжал внимательно осматриваться по сторонам, пока вдруг не увидел последний, завершающий штрих, который как бы замкнул в его сознании картину окружающего…
У въезда в город, перед воротами коммерческой металлобазы, которая на его памяти работала круглые сутки, сейчас стоял выгоревший остов БМД-12.
«Война?!»
Это предположение шарахнуло в рассудке, словно взрыв осколочной гранаты.
Не отрывая глаз от сгоревшей боевой машины десанта, Лозин сошел с дороги, машинально перехватив автомат, чтобы в любую секунду открыть огонь навскидку, но стрелять вообще-то было не в кого — вокруг по-прежнему стояла звонкая тишь, в которой зловещие признаки непонятной, но непоправимой беды казались еще более гнетущими…
Хоть бы один живой человек попался навстречу…
Постоянно оглядываясь, Иван заметил вдалеке, за полями, темный контур одноэтажного здания. Судя по всему, это была обыкновенная бревенчатая постройка, сруб, возможно, старый дачный домик или крайняя изба невидимой отсюда деревни, которые еще сохранились в окрестностях бурно растущего современного города.
Внимание Лозина на мгновенье привлек блеск стекол в двух обращенных к городу окнах. Диссонанс между обгоревшими провалами оконных рам многоэтажек и этим тусклым отблеском был столь очевиден, что вывод о вероятной обитаемости дома напрашивался сам собой.
Запомнив этот факт, он осторожно двинулся дальше, направляясь в сторону сгоревшей боевой машины.
* * *
БМД-12 являлась последней разработкой оборонной промышленности России и была предназначена специально для частей военно-космических сил, которые формировались на базе наиболее боеспособных дивизий воздушно-десантных войск.
На Земле медленно, но неотвратимо наступала новая эпоха, когда взгляды прогрессивной части человечества все чаще обращались к звездам, где, без всякого сомнения, лежало будущее цивилизации.
Новые типы вооружений, техники, уникальные разработки в сфере контроля и поддержания человеческого метаболизма — все это вместе взятое, несмотря на военный уклон технологий, тем не менее не рассматривалось как подготовка к некоему противостоянию в космосе.
Иван хорошо понимал суть наступающих перемен, потому что сам являлся непосредственным участником подготовки нового этапа космической эры. Эпоха освоения околопланетного пространства заканчивалась, и далее должны были последовать какие-то глобальные шаги, направленные на достижение ближайших звездных систем. Опыт межпланетных экспедиций, накопленный за последние десятилетия, ясно свидетельствовал о многочисленности и непредсказуемости тех опасностей, внештатных ситуаций и смертельных для человека явлений, которые постоянно преподносило космическое пространство. Дальнее внеземелье крайне неохотно отдавало свои тайны, стараясь взять за их открытие определенную мзду. Поэтому обыкновенная логика диктовала жесткие меры по защите грядущих экспедиций к удаленным на световые годы мирам от всех мыслимых или немыслимых чрезвычайных ситуаций.
Ученые давно предсказывали наличие планет в ближайших к Земле звездных системах, но даже самые современные, изощренные способы удаленного наблюдения не могли ответить — пригодны ли эти гипотетические миры для человеческого метаболизма, какова жизнь в среде иных биосфер и какого рода препятствия могут встать на пути первопроходцев?
Именно в поисках ответа на эти вопросы формировался костяк Военно-космических сил России. Не ради противостояния в пространстве родной Солнечной системы, как пыталась преподнести некоторые факты, вырванные из общего контекста подготовки первого межзвездного перелета, пропагандистская машина Соединенных Штатов Америки, а во имя продвижения вперед к иным мирам, куда должны отправиться не только научные специалисты, но и люди иного склада, способные морально и физически справиться с любыми чрезвычайными обстоятельствами.
По крайней мере, Ивана Лозина и его товарищей тренировали, ориентируя именно на такие предпосылки. Всем было понятно, что можно исследовать Марс или луны Юпитера, опираясь только на отряды астронавтов-исследователей, но для дальних экспедиций, которые продлятся не одно десятилетие, требовались не только принципиально новые технологии, но и разносторонне подобранный состав участников, который неизбежно включал в себя элиту военно-космических сил.
…Осторожно продвигаясь вдоль высокого бетонного забора неработающей металлобазы, Иван, конечно, не размышлял над глобальными вопросами экспансии человечества к иным мирам и связанными с этой перспективой аспектами собственной подготовки. Сейчас он мыслил узко и конкретно. Безлюдные окраины города заставили его сосредоточить все внимание на покрытой следами копоти бронемашине и прилегающем к перекрестку пространстве.
Вокруг по-прежнему стояла звонкая, ненатуральная тишь. Пустые дома выглядели зловеще, переломленная пополам вышка телецентра, казалось, кричит о чем-то вопиющем, но непонятном, — все это, вместе взятое, угнетало, до предела натягивая нервы, вычерпывая из организма остатки мобилизованных стимулятором сил.
Подойдя вплотную к корпусу БМД, Иван, не прикасаясь к закопченной броне, обошел машину кругом, отметив, что все люки выпучены наружу, а языки копоти видны только в районах образовавшихся щелей. Создавалось впечатление, что внутри машины возник внезапный пожар, от которого детонировала часть боекомплекта. Никаких внешних механических повреждений на броне не наблюдалось, он не смог найти ни выщербин, ни царапин…
Чтобы окончательно убедиться в возникших предположениях, Лозин открыл задний люк машины, с трудом сдвинув с места деформированный овал брони, и заглянул в сумрачное нутро БМД.
Внутри стоял запах сгоревшей изоляции, оголенные огнем кабели свисали с низкого потолка отсека, перемежаясь застывшими потеками пластика. Особенно сильно пострадала головная часть машины, где располагался бортовой компьютер и органы управления, — значит, пожар, скорее всего, возник там. Убедившись, что решетчатые каркасы, оставшиеся от сгоревших кресел, не содержат человеческих останков, Иван сделал закономерный вывод: машина шла в автономном режиме, под управлением бортового компьютера, когда внутри возникло возгорание. Отсутствие явных внешних повреждений на время отодвигало вопрос об имевших место боевых действиях, не снимая, однако, его остроты.
«Что же в таком случае стряслось? Глобальная техногенная катастрофа?»
Чтобы ответить на заданный себе вопрос, Иван, невзирая на явные признаки трудноодолимой усталости, направился к ближайшему многоэтажному дому, возвышавшемуся напротив ворот металлобазы.
* * *
Разные мысли теснились в голове Лозина, пока он без преувеличения «брел» через перекресток асфальтированных улиц к подъезду двенадцатиэтажного дома.
Вопиющая пустота города давила на разум. Иван все чаще ловил себя на том, что вспоминает картины прошлого: сколько раз он ходил по этим улицам, абсолютно не обращая внимания на окружающие лица, пропуская мимо сознания поток спешащих по своим делам людей. Они были разными: потенциальные друзья и вероятные недруги, которых воспринимаешь как фон, не контактируя, но подсознательно ощущая постоянное пребывание в их обществе…
Распахнутые настежь двери подъезда приближались, и Лозин чувствовал, что, какой бы ни оказалась тайна внезапного исчезновения людей, он, в принципе, не может узнать ничего хорошего…
Лейтенант не ошибся в своих мрачных предположениях.
Первое, на что он обратил внимание, войдя в подъезд двенадцатиэтажного дома, был выветрившийся, но еще уловимый запах гари, к которому примешивались иные, неприятные, хорошо знакомые, сладковатые флюиды.
Прислонившись к стене, он обвел долгим изучающим взглядом площадку первого этажа.
У неплотно сомкнутых створок неработающего лифта валялись брошенные как попало вещи. Беспорядочные груды одежды сразу навели его на мысль о мародерстве.
«Вряд ли испуганные жильцы дома, пытавшиеся вынести свое имущество, стали бы потрошить собственные дорожные сумки», — подумал Иван. Что-то вынудило их бежать, спасая свою жизнь, бросив собранную второпях ручную кладь, а хаос, среди которого он стоял, наверняка возник несколько позже — об этом немо свидетельствовали выломанные двери квартир, выходившие на площадку первого этажа…
«Да, без сомнения, кто-то пытался поживиться в опустевших домах», — сделал лейтенант окончательный вывод.
С трудом перешагивая через груды вещей, он подошел к выломанным дверям ближайшей квартиры и ступил в темную прихожую.
Судя по положению выключателей, первый акт трагедии разыгрался поздним вечером Лампочки в декоративных настенных плафонах лопнули, усеивая пол хрустким крошевом мелких осколков тонкого стекла, видимо по всему зданию имел место резкий скачок напряжения, в чем Иван смог убедиться, пройдя в гостиную.
Взорвавшийся экран стереовизора, обуглившаяся люстра под потолком, подпалины на стенах, в местах расположения расплавившихся розеток, — все складывалось одно к одному… Дом был недавней постройки, в его отделке использовалось много пластиковых элементов, и массовое возгорание не возникло лишь благодаря современной системе углекислотного пожаротушения, которая успела сработать в критический момент.
Осмотрев гостиную, лейтенант переступил порог следующего помещения, ощущая, как резко усилился тошнотворный, сладковатый запах.
В кресле перед сгоревшим компьютером сидел парень лет двадцати. Зима и воцарившийся в здании мороз на некоторое время законсервировали бездыханное тело, но теперь, с наступлением тепла, его коснулся стремительный тлен, заставивший вздуться и посинеть мертвую плоть.
Глядя на искаженные, обезображенные судорогой черты лица, не нужно было напрягать воображение, чтобы определить причину смерти — она наступила от поражения электрическим током: труп был облачен в виртуальный костюм, к которому от почерневшего системного блока компьютера тянулись оголившиеся провода, разогревшиеся в момент скачка напряжения до такой степени, что на них расплавилась пластиковая изоляция. Лозин не мог определить, каких значений достигала сила тока, но он ясно понимал, что людей и аппаратуру не спасли даже предохранители: высокое напряжение пробило воздушные зазоры и в течение нескольких секунд распространилось по доступным проводникам, взрывая не рассчитанные на подобную мощность электроприборы, нанося смертельные травмы людям, которые оказались в этот момент поблизости от источников высокого напряжения…
Лейтенант не раз видел смерть, в самых неприглядных ее проявлениях, но вид вздувшегося, посиневшего трупа подействовал на него особым, удручающим образом, будто в душе очнулось что-то давно позабытое, утраченное, как казалось, навсегда…
Пришлось мысленно прикрикнуть на себя, чтобы заставить рассудок очнуться.
Он резко обернулся и вышел, понимая, что сейчас главное — восстановить картину событий и по возможности выяснить первопричину случившегося.
…Осмотрев еще две квартиры, Лозин окончательно убедился, что город постигла внезапная, унесшая множество жизней техногенная катастрофа, связанная прежде всего с небывалым перепадом напряжения в бытовой электросети. Однако оставалось неясным, почему выжившие люди не вернулись в свои дома? Куда они направились, бросив имущество на разграбление кучкам подонков, которые в периоды глобальных катастроф вырастают будто из-под земли, появляясь в районах бедствий с одним лишь стремлением — поживиться на чужом горе?..
Ответа на данный вопрос не было, и Лозин начал подъем на верхние этажи. Он не зря избрал для осмотра крайний, самый высокий дом микрорайона. Как бы скверно Иван себя ни чувствовал, физическое недомогание не могло притупить инстинкты, вложенные в его сознание многолетней подготовкой и реальным боевым опытом. Сгоревшая боевая машина не выходила из памяти, именно она явилась знаковым свидетельством, которое, несмотря на все признаки техногенной катастрофы, безлюдный город и обугленную БМД, немо предупреждало — не все так просто, лейтенант…
Неизвестно, что творится на территории военной части, и идти туда без предварительной разведки в сложившейся обстановке было недопустимо.
…Двигаясь по замусоренным лестничным маршам, он поднялся на верхний этаж жилого здания. Здесь уже наблюдались явные следы пожара, причиной которого являлось отнюдь не возгорание электропроводки. Покоробленные, оплавившиеся пластиковые рамы наводили на мысль о кратковременном, но мощном тепловом ударе, распространявшемся вкупе с ударной волной на высоте сорока—пятидесяти метров от поверхности земли.
Заняв позицию за покоробленным пластиковым подоконником, Иван приник к окуляру оптико-электронного снайперского прицела «шторма». С высоты двенадцатого этажа открывался отличный вид на расположение части, и Лозин долго, внимательно осматривал через прицел доступную взгляду площадь военного городка.
Низкие строения казарм и технических боксов не пострадали от удара, повредившего верхние этажи городских зданий, ворота ангаров были плотно сомкнуты, на пустых улицах ни души… Издали не было заметно явных следов боевых столкновений, лишь в одном месте на центральном плацу лейтенант сумел разглядеть смутно очерченный обожженный круг диаметром в десятки метров…
Опустив автомат, он некоторое время сидел, тяжело размышляя над увиденным.
Бегство мирных граждан, пытавшихся спастись от последствий тотальной техногенной катастрофы, казалось ему понятным и логичным, но как объяснить тот факт, что целая дивизия, относящаяся к элитным воинским формированиям, вдруг испарилась, исчезла?!
Скорее всего, часть была передислоцирована в иное место — этот вывод напрашивался сам собой, но лейтенант не спешил принять его на веру.
Чувствуя подкатывающую к горлу дурноту, Лозин встал и нетвердым шагом направился вниз. Теперь, после визуального осмотра территории военного городка, он мог без опаски пересечь периметр высокого бетонного забора и попытаться выяснить, куда подевался личный состав полнокровной дивизии военно-космических сил.
…За время, проведенное внутри многоэтажки, его состояние заметно ухудшилось. Цифры на вшитом в манжет униформы крошечном дисплее указывали, что время уже перевалило за полдень, небо хмурилось, низкие облака грозили разразиться дождем, а его поиски так и не увенчались успехом. Иван по-прежнему не мог однозначно ответить на вопрос о причинах постигшей город катастрофы. Осознание того, что прошло как минимум три месяца с момента рокового события, полное отсутствие какой-либо деятельности со стороны экстренных спасательных служб, незахороненные, начавшие разлагаться тела людей, следы мародерства в здании и исчезновение личного состава воинской части — все это порождало десятки новых вопросов, не дав вразумительного ответа ни на один из прежних.
* * *
До запертых ворот КПП Лозин так и не дошел.
Эффект временного прилива сил от принятого стимулятора убывал гораздо стремительнее, чем он рассчитывал.
Едва миновав перекресток подле здания, Иван остановился, чувствуя, что переоценил свои возможности.
Каждый новый шаг давался ему с неимоверным трудом, и из этого следовало сделать вывод.
Он хорошо знал, как действует боевой препарат, и понимал, что необходимо отыскать убежище, где он смог бы перенести кризис, неизбежно связанный с полным истощением жизненных сил…
…Короткая передышка затягивалась, а внезапно обострившаяся немощь тела раздражала его. Инстинкты по инерции толкали разум к действию, поиску, осмыслению зловещих событий, но физическое состояние не позволяло лейтенанту пойти на адекватные шаги.
«Хорош я буду, если завалюсь где-нибудь посреди военного городка…» — с раздражением подумал Иван, обращая свой помутившийся взгляд в ту сторону, где за полем и перелеском он видел отблеск стекол в окнах одноэтажного бревенчатого строения. Лозин понимал: чтобы пережить полное истощение сил, ему необходима хотя бы крыша над головой, и искать убежище следует за городом. Следы, оставленные бандами мародеров, означали, что пустота города обманчива. У лейтенанта имелся определенный опыт, связанный с работами в зонах экологических и техногенных катастроф, и в данном случае невыясненная первопричина бедствия не устраняла иных проблем, которые неизбежно возникали на изолированных территориях, откуда эвакуировано все население.
«Нет… Легкой добычей для какой-нибудь банды я не стану…» — подумал Лозин, окончательно смирившись с мыслью, что детальное исследование военного городка ему придется отложить как минимум на несколько дней. Он был уверен, что его организм сможет побороть истощение, но в данный момент силы таяли, а ночевать в поле под открытым небом в таком состоянии было столь же губительно, как впасть в кому где-нибудь посреди пустынной улицы…
В конечном итоге здравый смысл возобладал над неодолимым желанием немедленно побывать в штабе дивизии.
«Отлежусь пару дней и вернусь…» — мысленно пообещал он себе, заставив налитые свинцом ноги сделать шаг в избранном направлении…
…Минут через десять, вновь выйдя на шоссе, Иван, стремясь сократить расстояние, сошел с дороги и побрел напрямик, через поля, ориентируясь на раздвоенный ствол кривой сосны, который взял на заметку еще перед тем, как направиться к сгоревшей БМД…
* * *
…Силы стали окончательно покидать его, когда лейтенант прошел три четверти расстояния до незамысловатой бревенчатой постройки.
Начинало вечереть. Сумерки подкрадывались незаметно, с хмурого неба срывались редкие капельки дождя…
Вокруг по-прежнему не было видно ни души, хотя ощущалось незаметное ранее присутствие жизни. Где-то в кустарнике, не обращая внимания на произошедшие гнетущие перемены, щебетала пичуга, вдали слышалось раскатистое карканье — видно, стая ворон кружила над полями и перелесками в поисках привычных для такого времени года свежевспаханных участков, но, судя по хриплым разочарованным птичьим голосам, никто этой весной не возделывал землю…
Создавалось стойкое ощущение, что от непонятных катастрофических событий трехмесячной давности пострадали исключительно люди, оставив после себя пустынный город и ничуть не изменившуюся, пробуждающуюся с весной природу…
Лозин с трудом двигался через раскисшее поле, чувствуя, что окружающая обстановка все более угнетает его. Он не мог заставить свой разум отключиться, не думать о том, что увидел в городе. Машинально переставляя ноги, Иван продолжал мучить рассудок ни к чему не ведущими догадками; его шаги постепенно замедлялись, походка становилась неуверенной, шаткой, словно он передвигался по болоту, в голове, стирая мысли и чувства, разрастался иссушающий звон, а вес экипировки уже казался непосильной ношей.
В конце концов силы окончательно покинули его, и он упал, потеряв сознание, всего лишь в полукилометре от намеченной цели…
…Опять для него наступил период странного безвременья, когда ощущение реальности по собственной прихоти то возвращалось к измученному рассудку, то исчезало вновь.
В какой-то из моментов просветления он увидел звезды. Должно быть, уже наступила глубокая ночь, небо очистилось от туч, и на фоне бесчисленного множества серебристых точек огненными росчерками то и дело срывались, стремясь к поверхности земли, десятки, если не сотни болидов.
Сознание запечатлело эту странную картину непрекращающегося метеоритного дождя и опять угасло.
В следующий раз он пришел в себя от прикосновения.
Иван даже не вздрогнул — на это не было сил, он лишь приоткрыл глаза, чувствуя, что его сотрясает лихорадка, хотя все тело было объято жаром. Прикосновение, которое привело его в чувство, было холодным и влажным.
Мучительно скосив глаза, Лозин увидел огромного пса неопределенной породы, который нависал над ним, внимательно разглядывая беспомощного человека, распростершегося на влажной прошлогодней стерне.
Такое соседство, естественно, вызывало чувство тревоги. Пес показался ему огромным, глаза собаки горели в ночи, словно две холодные фосфоресцирующие пуговицы, влажный холодный нос, который тыкался в щеку, обнюхивая лицо, почему-то порождал ощущение страха. Не было никакой возможности понять, кто перед ним — верный друг человека, имеющий кров и хозяев, или же давно утративший всяческие привязанности одичавший зверь, не ведающий иных инстинктов, кроме того первобытного наследия, что заложила в него природа?..
Иван, несмотря на слабость и озноб, все же попытался одолеть дурноту, дотянуться до автомата, и это слабое движение не укрылось от пса. Он прекратил принюхиваться и опасливо отошел на несколько шагов, как раз в тот момент, когда дрожащие пальцы лейтенанта сомкнулись на пистолетной рукояти «шторма».
Дальше события вдруг начали развиваться не по сценарию. Лозин почувствовал, что не в силах поднять оружие, да и пес, видимо, пришел к аналогичному выводу. Еще раз сверкнув глазами в ярком лунном свете, он обошел беспомощно распростертого на земле человека, и Иван внезапно ощутил жаркое дыхание на своем затылке.
В следующий миг челюсти пса сомкнулись на вороте его полевой формы, и Лозин почувствовал, как зверь рывком сдвинул его с места. Пес пятился, упираясь всеми четырьмя лапами, изредка испуская утробное рычание.
Ивана по-прежнему лихорадило, от жара и озноба мир виделся как в тумане, и даже тот факт, что его куда-то тащит огромный беспородный пес, уже не вызывал в нем страха. Единственное, о чем беспокоился Лозин в эти минуты, — не потерять оружия, чтобы автомат не остался лежать тут на краю поля…
* * *
Пес протащил его метров двести, а затем внезапно исчез, словно растворился в густой весенней ночи.
Иван с трудом воспринимал реальность. Озноб усиливался, его бросало то в жар, то в холод, перед глазами плавали мутные картины полубредового содержания… Наверное, поэтому, когда из плотного мрака вынырнули две серые, трудно различимые человеческие фигуры, он не испытал никаких эмоций, воспринимая их как продолжение галлюцинаций… И лишь когда его осторожно подняли с земли, лейтенант с отрешенностью подумал, что наконец-то видит живых людей…
Впрочем, даже эта мысль не смогла расшевелить его оцепеневший рассудок. Некоторое время Иван еще удерживал в себе искру сознания, пытаясь понять, куда его несут, но сориентироваться в кромешной тьме не было никакой возможности, и, в конце концов, сгорая от объявшего тело жара, он невольно отдался убаюкивающему ритму легкого покачивания, провалившись в липкие объятия беспамятства…
* * *
…В следующий раз он пришел в себя спустя изрядный промежуток времени. В помещении, где он лежал, царил мягкий сумрак, пахло деревом, пищей, за занавешенными окнами проглядывал серый свет пасмурного дня.
Все это было до странности нелепо, и треск дров в неказистой печи, и погашенная лучина на столе, закрепленная в специальной подставке из расщепленной дощечки…
Словно время открутилось вспять как минимум на полтора века…
Он не знал, какой нынче день, сколько времени прошло с той памятной ночи, когда громадный черный пес тащил его по раскисшему от дождя полю, но Иван больше не ощущал ни жара, ни озноба, вот только тело вновь не желало повиноваться ему…
Внезапно до слуха Лозина долетели легкие, едва слышные шаги.
Звук босых ступней, касающихся скрипучего деревянного пола, показался Лозину столь необычным, будто он действительно выпал из своего времени…
С трудом скосив глаза, он увидел молодую девушку, наверное, свою ровесницу, которая подошла к изголовью его кровати, поставила на деревянную табуретку пластиковый таз с нагретой, курящейся паром водой и, посмотрев на него, ободряюще улыбнулась.
— Очнулся? — ласково спросила она, будто была давней подругой Лозина, знавшей его не первый год.
Лейтенант не ответил, на это пока не было сил, лишь слегка кивнул, давая понять, что он в полном сознании.
— Вот и молодец. — Она намочила в тазу край полотенца и решительно откинула одеяло. — Давай будем мыться.
Иван поначалу смутился, осознав, что лежит абсолютно нагой, но быстро справился с этим иррациональным стыдом.
Взглянув на себя, он ужаснулся. Одна кожа да кости. Лозин мог видеть лишь свои ноги да впалый живот, но и этого хватило, чтобы вернулось чувство недоумения, а вместе с ним и смущение перед молодой девушкой.
— Ничего, лежи… — мягко произнесла она, касаясь его влажным полотенцем.
Видимо, желая отвлечь Ивана от неприятных для него ощущений, девушка, отирая его иссохшие ноги, продолжала говорить, невольно концентрируя внимание на себе:
— Раз очнулся, давай знакомиться. Меня зовут Настя… — Она вновь намочила и отжала полотенце, осторожными, но, как показалось Ивану, профессиональными движениями обтирая его грудь, плечи и живот.
Он попытался ответить ей, но из пересохшего горла вышел лишь сиплый вздох.
— Не напрягайся — Настя вдруг застенчиво улыбнулась, будто в облике истощенного, едва живого лейтенанта было для нее что-то неизбывно близкое, родное, радостное. — Я знаю, тебя зовут Иван, фамилия Лозин. Мы встречались раньше, — пояснила она. — Я работала в лаборатории, где проводили медицинское тестирование основных и дублирующих групп десанта, задействованных в проекте «Россия».
Иван смог ответить ей лишь слабым кивком. Сил говорить по-прежнему не нашлось, но Настя не настаивала. Справившись с нехитрой гигиенической процедурой, она укрыла его свежим одеялом и, улыбнувшись напоследок, вышла, унося с собой таз.
Вместо нее в помещении появился мужчина средних лет. Одет он был невзрачно, в серую рубашку и помятые брюки, на плечи накинут застиранный до белесых разводов армейский бушлат, лицо осунувшееся, но тщательно выбритое, в руках он держал пластиковую пол-литровую кружку.
— Rehab`litation… — внезапно произнес он по-английски. — Кушать… Пить… — добавил незнакомец, двумя руками протягивая Ивану кружку, в которой оказалось молоко.
«Так… Значит, все-таки американцы… мать их…»
Мысль гулко ударила в виски яростным током крови, будто внутри организма до этого рокового мига все же оставалась одна-единственная сжатая пружинка, последний резерв сил, который мог быть востребован только вот так, внезапно, спонтанно и болезненно.
Минуту назад, глядя на Настю, он заметил, что его автомат стоит неподалеку от изголовья кровати, в углу, завешенный верхней одеждой, из-под которой торчал лишь краешек магазина. В такие секунды солдат не размышляет, он действует. Это нельзя обосновать, особенно когда речь идет о русском солдате. Да, он мог проваляться несколько месяцев под снегом, сгорать в лихорадке, чудом выкарабкаться с того света, но этот неприкосновенный остаток сил, имя которому — воля, остался, и речь шла не о лейтенанте Лозине конкретно…
Он скатился с кровати, больно ударившись об пол, выпростал руку, с трудом удержав в ослабевших пальцах вес автомата, и, не в силах встать, направил ствол «шторма» в лоб американцу.
У того глаза полезли из орбит, не то от внезапного приступа страха, не то от крайнего удивления, но кружку с молоком он все же удержал, хотя часть белой жидкости плеснула на пол.
— Рашен… Крези… — пробормотал он, непроизвольно попятившись. — Нет!.. Не нужно!.. Learned!.. — С английского он снова сбился на русские слова: — Не враг!.. Нет война!..
В этот миг хлопнула дверь, и в помещение вошла Настя.
— Да вы что, с ума посходили? — В ее голосе звучал укор, гнев и… непонятный теплый оттенок. — Иван, Джон, ну-ка прекратите… — Она склонилась к Лозину и ласково накрыла его напряженные пальцы своей теплой ладонью. — Ну, не психуй… Извини, я должна была тебя предупредить. Он не враг, и мы не воюем с Америкой. — Настя обернулась к Джону и вдруг прикрикнула: — Ну, что стоишь? Иди помоги положить Ивана в постель.
Американец опять что-то пробормотал про сумасшедшего русского, затем поставил молоко на стол и принялся помогать Насте.
Сил на сопротивление не осталось. Ивана вновь уложили на кровать, укрыли одеялом, и теперь уже Настя принялась поить его молоком.
— Ты только не нервничай, ладно? Тебе нельзя, — уговаривала она его, будто маленького капризного ребенка. — Потерпи пару дней, окрепнешь, встанешь на ноги, тогда и поговорим. Ни при чем тут американцы, ты ведь должен знать…
— Нет… — хрипло выдавил Иван. — Ничего не знаю…
— Тем более. Джон Херберт — ученый, он сотрудник НАСА, приехал в нашу дивизию по приглашению, понимаешь? Потом тоже мыкался по лесам, как я. Чего сразу за автомат-то?..
Лозин не ответил, только стиснул зубы. Сколько ни старались ротные командиры, а космополит из него вышел, мягко говоря, хреновый. Не нравилась ему страна, мнящая себя владычицей мирового порядка, хотя умом Иван и понимал, что крики политиков — это одно, а реальный баланс сил — совсем иное. Впрочем, глупо было сейчас думать об этом, после того как Настя ясно сказала: «Мы не воюем с Америкой».
Значит, война все-таки имеет место.
С этой беспокойной тревожащей мыслью он снова постепенно впал в забытье, но теперь это уже был глубокий сон выздоравливающего человека, а не черный провал беспамятства.
* * *
Утро следующего дня было теплым и солнечным.
Иван не ошибся в своих мысленных подсчетах — истекали последние числа апреля, и пока он валялся в длительном беспамятстве, снег сошел повсеместно, земля подсохла, а сквозь пожухлые прошлогодние султанчики травы уже пробивалась свежая, сочная весенняя зелень, почки на деревьях набухли и были готовы вот-вот лопнуть, выпуская клейкие нежно-зеленые листочки.
Когда он проснулся, в доме никого не было. Его выстиранная форма была аккуратно сложена на стуле. Встав с постели, Лозин ощутил резкий приступ головокружения, но, постояв с минуту, опираясь на старомодную металлическую спинку кровати, он сумел справиться с дурнотой, потом самостоятельно оделся и, придерживаясь одной рукой за бревенчатую, конопаченную мхом стену, вышел на крыльцо.
Насти нигде не было видно, зато на нижней ступеньке сидел Джон, строгая тупым ножиком какую-то дощечку. Напротив, внимательно наблюдая за его движениями, прямо на земле устроился знакомый, черный как смоль пес, ростом чуть пониже теленка.
Заметив Ивана, он повернул голову, потом лениво встал, одним зябким движением отряхнув со своей шерсти налипшие комочки земли, подошел к нему, обнюхал и демонстративно зевнул, показав внушительные белые клыки.
Джон обернулся, прекратив свое занятие.
По его белесым глазам нельзя было с точностью сказать, что за чувства испытывает в данный момент американский ученый.
Однозначного восторга Иван не заметил, но и явного страха тоже. Сев рядом, он спросил:
— Где Настя?
— Пошла в город, — с акцентом, медленно выговаривая каждое слово, ответил Джон. — Сказала, тебе нужны витамины.
— Это опасно? — тут же насторожился Иван.
Херберт откровенно пожал плечами:
— Я не знаю. Я никуда не ходил все это время.
— А что здесь произошло, можешь рассказать? — испытующе глядя на него, без обиняков спросил лейтенант.
Херберт ответил не сразу. Достав из нагрудного кармана рубашки пачку импортных сигарет с незнакомым названием, он жестом предложил Ивану закурить.
Вообще-то Лозину, после перевода из десанта в военно-космические силы, пришлось отказаться от вредных для здоровья привычек, но сейчас он машинально протянул руку, взял сигарету, прикурил и сказал, ощутив приступ головокружения от первой затяжки:
— Давай, Джон, выкладывай, что знаешь.
Американец искоса посмотрел на него, пытаясь вникнуть в смысл обращенной к нему фразы.
— Я плохо понимаю русский, — наконец медленно выговорил он, стараясь не коверкать слова своим чудовищным акцентом.
— Война? — односложно спросил Иван.
— Да.
— Кто и с кем?
— Люди с Чужими, — слишком лаконично и туманно ответил Джон. — Мы уже проиграли, — спустя пару секунд добавил он с глухим, ясно прозвучавшим отчаянием в голосе.
Иван застыл, потрясенно глядя на американца.
«Бредит он, что ли?» — мелькнула в голове лейтенанта шальная мысль.
Суть произнесенной Хербертом фразы попросту не поддавалась мгновенному осмыслению. Два слова, словно тяжелые булыжники, медленно падали сквозь слои сознания, не находя адекватного отклика в рассудке лейтенанта. Они относились к той категории утверждений, которые невозможно принять на слух, сразу и безоговорочно, без солидной доказательной базы, потому что они… противоречат здравому смыслу, укладу психики, той атмосфере, в которой воспитан человек. Для Лозина существовали некие базовые понятия возможного и невозможного, в рамках которых шло привычное восприятие событий, а тут — словно ушат ледяной воды, выплеснутый на голову:
«Люди и Чужие?»
Не Соединенные Штаты Америки, грезящие о мировом господстве, не воинствующие мусульманские секты и даже не обнаглевший коммунистический Китай, в последнее время все чаще поглядывавший на известные регионы России, а «братья по разуму»?!
— Джон, ты, наверное, действительно хреново знаешь русский, — мысленно взвесив все «за» и «против», произнес Иван. — Я спросил тебя: кто и с кем вступил в войну?
— А я тебе ответил, — не поворачивая головы, буркнул американец. — На нас напали. Спейс… — у Джона не хватило словарного запаса, и он попросту ткнул пальцем в небо, видимо рассчитывая расставить этим жестом все точки над «i».
«Рашен крези, говоришь?» — зло подумал Иван, проследив за его жестом. — «А сам в „дурке“ не проверялся?»
Неизвестно, чем бы закончился этот диалог, не появись во дворе Настя.
Она была одета очень бедно, производя впечатление серенькой полевой мышки…
— Настя!.. — Иван порывисто встал, но тут же был вынужден ухватиться за хлипкие, порядком подгнившие перила крыльца.
Она остановилась. В руках девушка держала полиэтиленовый пакет, из которого торчало горлышко плотно укупоренной пластиковой бутылки, а по бокам ясно выпирали какие-то угловатые коробки.
Вид у нее был усталый, измученный, обувь облеплена грязью, налипшей на раскисшем поле, в глазах прятался с трудом скрываемый страх.
— Ты где была?
— Ходила за продуктами, в город, — тихо ответила она, снимая с головы серый, неотличимый от ткани демисезонного пальто платок. — Нас ведь теперь прибыло, верно?
Иван кивнул, молча признавая ее правоту.
— Нам нужно поговорить, — произнес он.
— Да, — согласилась Настя. — Только пойдем в дом, — попросила она. — Озябла я, и ноги гудят.
Джон молча посторонился, освобождая ступеньки, и Иван с Настей прошли внутрь неказистого строения, которое простояло тут еще с прошлого века. Сейчас такие постройки уже не возводили, дерево повсеместно заменили пластик, стекло и бетон, а домики в дачных поселках, как правило, собирались из готовых комплектующих щитов, изготовленных промышленным способом.
— Ну?.. — Она поставила пакет на стол и обернулась к Ивану, расстегивая магнитные липучки верхней одежды. — Ты уже говорил с Джоном? Что он объяснил тебе?
Лозин сел за стол, сцепив руки в замок.
— Веришь — ничего. Нес какую-то чушь про то, что на нас напали из космоса… Какие-то «Чужие», по его словам.
— Это правда. — Настя сняла пальто, повесила его на вбитый в бревенчатую стену гвоздь и, вернувшись к столу, села напротив Ивана.
— Ты сама-то в это веришь? — упрямо переспросил он, не желая мириться с вздорной, не укладывающейся в рамки привычного сознания информацией.
— Верю, — ответила она и вдруг резким, неприязненным движением поддернула вверх рукав платья, обнажая свое запястье, на котором переливался всеми цветами радуги какой-то голографический знак, состоящий из сложного сплетения световых нитей.
— Что это?.. — вздрогнул Иван, который никогда не видел ничего подобного.
— Вероятно, мой серийный номер, — тихо ответила она, глядя в сторону.
— Не понял?!
— На нас действительно напали из космоса, — по-прежнему не глядя на него, глухо пояснила девушка, переживая в этот момент глубоко упрятанные, помещенные под запрет, страшные воспоминания. — Я попала в плен… — Ее голос сорвался. — Нам всем наносили подобные метки, а потом грузили на транспортные корабли и увозили в неизвестном направлении.
От этих слов в груди лейтенанта разлился мертвенный холод.
Он честно пытался принять предложенную информацию, но сознание пробуксовывало, отвергая ее как нелепость, однако взгляд, который буквально примерз к голографической метке на запястье девушки, уже воспринял чужеродность витиеватого мерцающего символа, и вдруг все, виденное им ранее, начало складываться в смутную, недопонятую, но связную картину беды, которая, судя по словам Насти, обрушилась не на город, область или страну, а на все человечество…
— Ты бежала? — глухо спросил он, пытаясь как-то справиться с обрушившимся потрясением.
— Да, перед самой погрузкой в их корабль, — она резко опустила рукав платья, будто светящееся клеймо жгло кожу.
— А где были наши? Где была дивизия, почему они не защитили город, страну, Землю, наконец?!
— Я не знаю. Была объявлена боевая тревога, весь личный состав в течение часа выдвинулся в неизвестном мне направлении, в городке осталось лишь караульное подразделение да вспомогательные службы. А потом начался ад… — Она дрожащими пальцами достала сигареты и прикурила. — Взрывалось и горело все: приборы, распределительные щиты, плавились высоковольтные провода, небо моментально застил дым, вокруг стоял адский грохот, я видела, как из-под туч вниз падают раскаленные болиды и бьют ветвистые молнии, словно во время грозы. — Она нервно вздохнула и добавила: — Вот только дождя не было… Ни капельки.
— И как ты?..
— Чудом… — ответила Настя на полувысказанный вопрос. — Испугалась, выбежала за пределы части, а там паника, люди, все бегут… Меня сбили с ног, едва не затоптали, в общем — потеряла сознание, а когда пришла в себя, Чужие уже вошли в город и сгоняли обезумевшую толпу к месту посадки своего корабля. На КПП воинской части людей пропускали по одному, ставили метку на запястье и вели на плац.
У Ивана мороз продрал по коже от ее скупого рассказа.
— Ты разглядела их? Как выглядят, чем вооружены…
— Я плохо соображала в те минуты. Было страшно… Очень страшно… А выглядят они как люди, примерно одного с нами роста, похожего телосложения, но все в защитных костюмах черного цвета. Ни лиц, ни деталей анатомии разглядеть невозможно. Я едва ли что-то соображала, когда нас повели к кораблю. Он стоял на строевом плацу — такая огромная, чуть загнутая к торцам слоистая конструкция, словно исполинский фрагмент древесного ствола, скрученный со страшной силой.
— Как тебе удалось бежать? — спросил Иван, с трудом представляя себе тот ад, который, по описанию Насти, творился в городе и на территории части.
— Кто-то напал на Чужих, — ответила она. — Я слышала автоматные очереди, потом несколько разрывов, и их корабль вдруг без предупреждения начал взлетать, совершенно беззвучно, а мы, десятка два человек, просто бросились кто куда. Как бежала, не помню… — созналась Настя. — Пришла в себя уже тут, в лесу. Неделю пряталась, боялась выйти даже на опушку. Там я и встретила Джона… — Ее руки по-прежнему дрожали, и Иван инстинктивно накрыл ее ладонь своей, ощущая лишь холод и дрожь…
Некоторое время они молчали, не глядя друг на друга, переживая в эти секунды свои сокровенные чувства: она — тяжелые воспоминания о событиях трехмесячной давности, а он — глубокое, граничащее с шоком потрясение.
— Ты так и не вспомнил меня? — внезапно спросила она.
— Нет, — честно ответил Иван и тут же добавил: — В медицинские лаборатории нас гоняли реже, чем на полигоны…
Настя понимающе кивнула. Конечно, он не мог запомнить всех младших научных сотрудников.
— Это я вводила микромашины тем, кто проходил подготовку по проекту «Дальнее Внеземелье», — предприняла она последнюю попытку стимулировать его память.
— Нет, не помню… Но я рад, что ты из дивизии.
— Почему?
— Я могу тебе верить.
— А Джону не поверил?
— Нет, — честно признал Иван.
— Потому что Херберт американец?
Лозин кивнул.
— Придется тебе привыкать, Иван, — вздохнула Настя, не отнимая руки, словно его тепло впитывалось ее организмом, и от этого медленно разглаживались напряженные черты лица, она успокаивалась, будто худой изможденный лейтенант одним фактом своего существования вдруг встал между нею и тем ужасом воспоминаний, который не давал покоя ни днем ни ночью.
— Нет больше русских, американцев, англичан, французов… — неожиданно добавила она тихим дрожащим голосом. — Остались люди. Очень мало людей, тех, кто по каким-то причинам сумел избежать насильственной депортации.
— А сколько нас? — спросил Иван.
— Ты второй, кого я встречаю после бегства. Прошло три месяца, и мне уже казалось, что мы с Джоном остались одни на всей планете… — Ее ладонь медленно выскользнула из-под пальцев Лозина. Настя встала и отошла к бревенчатой стене, чтобы накинуть на плечи пальто. Было видно, как сильно ударили по ней воспоминания, но Иван понимал — то, что она поведала, лишь фрагмент субъективных впечатлений, страшный кусочек непонятной мозаики, которую придется собирать воедино…
— Настя, ты должна рассказать мне все по порядку. — Пальцы Ивана, машинально сцепившиеся в замок, побелели. — Я ничего не знаю, потому что три месяца провалялся в сугробах неподалеку отсюда. Нас тренировали в прыжках с орбиты, и последнее, что я помню, — это ослепительная вспышка и адский грохот. Она, не оборачиваясь, кивнула.
— Да, — чуть помедлив, произнесла Настя. — Я понимаю тебя. — Она обернулась и посмотрела на Ивана. — Думаю, нам стоит позвать Джона, если ты хочешь восстановить всю картину событий…
— Это зачем? — нахмурился лейтенант.
— Я могу подтвердить, что он специалист НАСА. Джон сохранил свой портативный компьютер, хотя ума не приложу, как ему удалось спастись с охваченной пожарами и оцепленной пришельцами территории города.
— А как он объясняет этот факт? Настя пожала плечами.
— Напрямую я не задавала ему такого вопроса, — призналась она. — Но я неплохо владею английским, и пару раз мы действительно беседовали с ним по душам. Одиночество угнетает Джона больше, чем меня, ведь он оказался в чужой стране… Мне кажется, он узнал о грядущей катастрофе чуть раньше, чем мы, — добавила она, возвращаясь к затронутой Иваном теме.
— Из своих источников? — спросил Лозин.
— Понятия не имею. Когда мы встретились с ним в лесу, неподалеку отсюда, Херберт был напуган не меньше меня. Он показал мне свою машину, сгоревшую на проселочной дороге. Говорит, что загорелась система электропроводки, а он едва успел спастись.
— Но он не объяснял, что заставило его срочно выехать за город?
— Нет. Но его портативный компьютер напичкан разными демонстрационными программами, касающимися освоения космоса, а сам Джон хорошо разбирается в астрономии и небесной механике, по крайней мере, его пояснения показались мне толковыми…
Лозин на некоторое время задумался, потом кивнул и сказал:
— Ладно, Настя, зови его. Постараюсь не цепляться за стереотипы… — мрачно пообещал он.
