ГЛАВА XXXV

Солнце стояло уже высоко в небе, когда Лиль и Хмельмая вышли из дому. Обе они принарядились. Быть может, чуть-чуть броско, но зато со вкусом. В конце концов они оставили слишком тяжелые чемоданы в комнате Лиль. За ними пришлют.

На Лиль было шерстяное платье цвета перванш, тесно обтягивающее грудь и бедра; сбоку открывался длинный разрез, позволяющий приглядеться к ее дымчатым чулкам. Туалет завершали маленькие голубые туфельки с крупными бантами, большая замшевая сумка подходящего цвета и украшающий ее светлые волосы султан. Хмельмая надела очень строгий черный английский костюм и блузку с пышным жабо, дополнив их длинными черными перчатками и черно-белой шляпкой. Трудно было не обратить на них внимание; но в Квадрате не было никого — кроме зловеще возвышавшейся в пустом небе машины.

Из остатков любопытства они прошли рядом с ней. Мрачно зияла шахта, в которую попадали воспоминания, и, склонившись над ней, они увидели, что какая-то темная жидкость наполняет ее теперь почти до краев. На металле опор уже можно было различить на удивление глубокие следы коррозии. Всюду, где Вольф и Ляпис расчистили почву для установки аппаратов, вновь начинала пробиваться красная трава.

— Долго она не протянет, — сказала Хмельмая.

— Конечно, — сказала Лиль. — Еще одна вещь, с которой он дал маху.

— Быть может, он достиг, чего хотел, — с отсутствующим видом заметила Хмельмая.

— Да, — рассеянно сказала Лиль. — Может быть. Пошли отсюда.

Они двинулись дальше.

— Первым делом сходим в театр, — сказала Лиль. — Я несколько месяцев сидела дома.

— О! Да, — сказала Хмельмая. — Мне так этого хочется. А потом подыщем красивую квартирку.

— Боже! — сказала Лиль. — Как мы могли так долго жить с мужчинами.

— Просто безумие, — подтвердила Хмельмая.

Они пересекли стену Квадрата и застучали каблучками по дороге. Пустынен был обширный четырехугольник, и большущая стальная машина понемногу разлагалась по воле небесных бурь. В нескольких сотнях метров к западу, запрокинув лицо к солнцу, покоилось обнаженное, почти невредимое тело Вольфа. Повернутая под редкостным углом к туловищу голова его казалась независимой от тела.

Ничто не смогло удержаться в его широко распахнутых глазах. Они были пусты.