ГЛАВА XXXII
У Вольфа было неясное ощущение какой-то суматохи в районе дома, когда крыша приподнялась, чтобы тут же осесть чуть-чуть ниже, чем раньше. Он шагал никуда не глядя, ни о чем не думая. Единственное, что он испытывал, — это ощущение какого-то ожидания. Что-то вот-вот произойдет.
Подойдя к самому дому, он заметил, сколь странно тот выглядит без половины верхнего этажа.
Он вошел внутрь. Лиль занималась какой-то ерундой. Она только что спустилась сверху.
— Что случилось? — спросил Вольф.
— Ты же видел… — тихим голосом сказала Лиль.
— Где Ляпис?
— Ничего не осталось, — сказала Лиль. — Его комната канула вместе с ним, вот и все.
— А Хмельмая?
— Отдыхает у нас. Не тревожь ее, она столько пережила.
— Лиль, что произошло? — сказал Вольф.
— Ох! Я не знаю, — сказала Лиль. — Спросишь у Хмельмаи, когда она будет в состоянии отвечать.
— Она что, тебе ничего не сказала? — настаивал Вольф.
— Сказала, — ответила Лиль, — но я ничего не поняла. Я, вероятно, глупа.
— Да нет же, — вежливо сказал Вольф.
Он на секунду смолк.
— Наверняка их опять разглядывал его молодчик, — сказал он. — Значит, он разнервничался и поссорился с ней?
— Нет, — сказала Лиль. — Он с ним схватился, и дело кончилось тем, что он поранился, упав на свой же нож. Хмельмая утверждает, что он ударил себя ножом специально, но это наверняка несчастный случай. Там якобы было полно людей, все на одно лицо, но все они исчезли, как только Ляпис умер. Бред какой-то… Вроде истории про лунатика, который ходит во сне.
— Раз все равно приходится ходить, — сказал Вольф, — то хорошо бы это использовать как-то еще. Например, спать на ходу.
— И гром разразил его комнату, — сказала Лиль. — Все исчезло, и он сам тоже.
— Хмельмаи, выходит, там не было?
— Она как раз спустилась вниз за помощью, — сказала Лиль.
Вольфу подумалось, что у грома были причудливые последствия.
— У грома были странные последствия, — сказал он.
— Да, — сказала Лиль.
— Я вспоминаю, — сказал Вольф, — как однажды, когда я охотился на лис, была гроза, и лис превратился в дождевого червя.
— А!.. — сказала Лиль безо всякого интереса.
— А в другой раз, — сказал Вольф, — на дороге человек оказался совершенно раздет и выкрашен в синий цвет. К тому же и форма его изменилась. Его принимали за автомобиль. И когда в него садились, он ехал.
— Да, — сказала Лиль.
Вольф замолк. Нет больше Ляписа. И все равно надо было продолжать с машиной, это ничего не меняет. Лиль разостлала на столе скатерть, открыла буфет, чтобы достать приборы. Взяла тарелки и бокалы и стала их расставлять.
— Подай мне большую хрустальную салатницу, — сказала она.
Этой здоровенной посудиной Лиль очень дорожила. Прозрачная, тщательно ограненная штуковина, весьма тяжелая.
Вольф наклонился и взял салатницу. Лиль уже расставила почти все бокалы. Он поднял салатницу до уровня глаз и посмотрел сквозь нее в окно, чтобы увидеть многоцветье спектра. А потом ему это наскучило, и он выпустил ее из рук. Салатница упала на пол и на высокой ноте обратилась в белую, хрустящую под ногой пыль.
Лиль, застыв, смотрела на Вольфа.
— Мне все равно, — сказал он. — Я сделал это нарочно, и теперь вижу, что мне все равно. Даже если это тебя огорчает. Я знаю, что это тебя сильно огорчает, и, однако же, ничего не чувствую. Так что я ухожу. Мне пора.
Он вышел, не оглянувшись. За окном проплыл его поясной портрет.
Внутри у Лиль все оцепенело, она даже не пошевельнулась, чтобы его удержать. Она вдруг отчетливо поняла: она уйдет с Хмельмаей из дому. Они уйдут отсюда без всяких мужчин.
— На самом деле, — сказала она вслух, — они созданы не для нас. Они созданы для себя. Мы им ни к чему.
Она оставит Маргариту, горничную, обслуживать Вольфа.
Если он вернется.
