Глава 3
— Идите только по дороге, не сворачивая в сторону, и, быть может, вам повезёт, — произнёс им вслед начальник шлюзовой стражи, прежде чем ворота города начали медленно закрываться. — Если корабль торговцев Кол Адра совершил вынужденную посадку, то его будет хорошо видно с вершины перевала.
Ворота города закрылись.
Нестройная толпа изгнанных ещё некоторое время топталась подле них, а затем, вытягиваясь неровной цепочкой, люди побрели в указанном направлении. Никто из них не имел даже смутного представления, что на самом деле представляют собой далёкие копи могущественной империи Кол Адр, откуда торговцы регулярно доставляли воздушный камень, передвигаясь над просторами Селена на своих огромных кораблях. Сейчас, после жестокого выдворения за стены родного Регула, попасть на борт такого корабля казалось им единственным шансом на спасение.
Как глубоко заблуждались эти несчастные…
Медленно двигаясь в ритме нестройной толпы, Аргел, раздавленный внезапно обрушившимся на него несчастьем, мрачно размышлял о случившемся.
Он интуитивно понимал — впереди их ждёт неизбежная гибель.
Никто не хотел умирать, но богатые граждане Регула, при поддержке городской стражи, быстро решили, кто является лишним, не заслужившим глотка воздуха.
Их просто выгнали прочь, снабдив лишь ветхими, давно отслужившими свой срок защитными балахонами. Сотни людей, принадлежащих к низшему сословию, оказались за пределами герметичных городских стен.
Серые фигуры в мешковатых балахонах медленно брели по дну кратера: кто налегке, кто-то впряжённый в повозки со скудным скарбом, и над этой процессией, постепенно разделяющейся на отдельные нестройные толпы, незримо витал дух безысходности.
Им некуда было идти, другие города вряд ли приняли бы изгнанников из Регула, и для сотен несчастных по-прежнему оставалась лишь одна слабая надежда — дойти до перевала и отыскать в призрачном свете Владыки Ночи задержавшийся по неизвестной причине корабль торговцев.
Тщетно…
Среди изгнанников не нашлось ни одного толкового проводника, и спустя несколько часов, когда солнце окончательно скрылось за горизонтом, процессия сократилась вдвое, отмечая пройденный путь телами тех, чьи защитные костюмы оказались настолько ветхими, что не смогли уберечь своих хозяев от беспощадных лучей уходящего на покой дневного светила.
Среди изгнанных из Регула были и родители Аргела, но он потерял их из виду ещё в начале пути. Семнадцатилетнего подростка, ни разу не покидавшего пределов города, вовлекло в свой тягостный ритм медленное хаотичное брожение внутри нестройной толпы, все фигуры казались одинаковыми, и он не мог ни отличить одного человека от другого, ни позвать близких, страшась даже прикоснуться к тугим застёжкам, обеспечивающим относительную герметичность мешковатых одежд.
На протяжении многих часов он двигался вместе с толпой, не слыша иных звуков, кроме собственного дыхания и редких всхлипов, от которых щипало в носу и горле…
Потом отгорел закат, и люди, сбившиеся с пути, вдруг начали бросать повозки, разбредаясь кто куда, окончательно утратив надежду на спасение, не в силах сопротивляться неизбежности. Это походило на массовое помешательство, кто-то садился на быстро остывающую землю, не видя смысла двигаться дальше, кто-то вдруг впадал в буйство, истерически переворачивая повозки со скарбом, пытаясь отыскать среди вываленных в реголитную пыль вещей хоть что-то способное уберечь от губительного ночного мороза.
Всё напрасно.
Аргел был измотан физически и напуган не меньше остальных, но его юношеское сознание, воспринимающее страх поредевшей толпы, отторгало чувство безысходности.
В своей наивности он инстинктивно продолжал искать несуществующее убежище и в этом порыве отошёл далеко в сторону от основной массы людей.
В течение долгого заката беженцы успели преодолеть впадину кратера и подняться на крутой перевал, где сохранилась припорошенная вездесущей пылью старая дорога. Аргел, двигаясь вдоль неё, внезапно увидел древнюю постройку с провалившейся внутрь крышей.
Сердце юноши трепетно ёкнуло, он подумал, что нашёл наконец место, где можно укрыться от пробирающего до костей холода, и не обратил внимания на странную металлическую поросль, которая густо оплетала вход в руины здания.
Он просто пошёл напролом, раздвигая руками жёсткие пружинящие ветви и, как следствие, тут же порвал свой защитный костюм, до крови оцарапав бедро.
Почувствовав, как по ноге струится горячий, липкий ручеёк, он испытал мгновенный ужас, инстинктивно рванулся вперёд, продавливая грудью сплетение упругих металлических ветвей, и вдруг оказался внутри сумрачного, давно заброшенного помещения.
Споткнувшись, он упал на пол, чувствуя, что погиб. Могильный холод уже подобрался к телу, просочившись сквозь широкую прореху окроплённого кровью балахона, в ушах начало звенеть от внезапного резкого недостатка кислорода, он в последнем инстинктивном усилии попытался вскочить, но не смог.
Сознание помутилось, шум в ушах стал тяжёлым, басовитым, голова разламывалась от внезапного приступа боли, а ноги не ощущались вообще, будто холод, пробравшийся под разорванную одежду, превратил их в куски льда.
Ужас окончательно сковал его волю, не осталось сил даже на крик, лишь перед глазами, на фоне радужных кругов, ещё некоторое время плавал призрачный образ наместника Регула, который, в окружении стражников, стоял на балконе своей резиденции, свысока обращаясь к собравшейся внизу толпе:
— Вы, никчёмные прожигатели жизни, не имеющие ни профессии, ни средств, чтобы оплатить вдыхаемый вами воздух, будете изгнаны из города. У нас больше нет ресурсов, чтобы содержать бесполезных членов общества. Так решил совет, и вы обязаны подчиниться его воле.
— Но мы же умрём!
— Это никого не интересует. По закону каждый из вас имеет выбор: заплатить, быть изгнанным или принять немедленную смерть при сопротивлении. Решение за вами. Можете выбирать.
Дальше наступил мрак, но лоснящееся лицо наместника Регула Аргеландер запомнил навеки.
Потеряв сознание на холодном каменном полу древних руин, юноша не понимал, что, оцарапавшись о металлический кустарник, он спас себе жизнь.
Микромашины, составляющие основу металлизированных растений, уже попали в рану, смешавшись с его кровью, и, подчиняясь неразгаданной древней логике своего поведения, начали стремительно размножаться, внося необратимые изменения в замерзающий организм Аргела.
* * *
Он очнулся спустя много часов, лёжа в той же позе на шероховатом каменном полу.
С прояснением сознания вернулся ужас, и Аргел инстинктивно дёрнулся, пытаясь вскочить.
Он действительно смог привстать, рывком поднявшись на одно колено, и застыл, дико озираясь по сторонам, ощущая, как что-то стягивает кожу на оцарапанном бедре, но странно: юноша больше не чувствовал холода, да и от дурноты, что предшествовала потере сознания, остался лишь лёгкий шум в голове.
Не решившись даже взглянуть на рану, он с усилием встал и, уже не заботясь о предосторожностях, продрался сквозь ветви металлических кустов.
Над отрогами кольцеобразного кратера всходило солнце, контрастный рисунок светотени лежал повсюду, пятная жёлто-коричневые скалы чёрными, резко очерченными тенями. Глухо хлопали, рассыпаясь в мелкий щебень, не выдержавшие резкого перепада температур камни.
Ориентируясь по собственным следам, глубоко отпечатавшимся в пыли, покрывающей старую дорогу, Аргел, прихрамывая, пошёл назад, туда, где на закате остановился караван обречённых.
Поднявшись на возвышенность, юноша взглянул вниз и застыл, поражённый открывшейся взору картиной.
Несколько десятков человек лежали на земле меж брошенных, перевёрнутых повозок. Солнце уже поднялось над вершинами гор, и под его палящими лучами от неподвижных, заиндевевших тел поднимался пар…
Смотреть на это было жутко, но ещё больший ужас внушили мальчику фигуры людей без защитных одежд, которые спокойно обыскивали перевёрнутые повозки, перегружая заинтересовавшие их вещи в мешки, притороченные к полусферическим телам приручённых сервов.
Он с первого взгляда понял, что перед ним изменённые — бывшие люди, которых коснулось проклятие Селена, но убежать или спрятаться Аргел не смог, — отряд мародёров оказался хорошо организованным: пока одни грабили скудное имущество изгнанников, другие стояли на страже, распределившись по периметру вокруг места массовой гибели людей, и один из наблюдателей сразу заметил подростка, как только он появился над гребнем возвышенности.
Аргеландер всё ещё пребывал в состоянии шока: он смотрел на истекающие паром тела мёртвых людей, когда последовал резкий взмах руки изменённого и два серва тут же рванулись в его сторону…
Минуту спустя над сбитым с ног Аргелом склонился один из мародёров. Бесцеремонно содрав с пленника порванный балахон, он взглянул на безобразную серебристую кляксу, полностью затянувшую порез на бедре юноши, и вдруг, криво усмехнувшись, проговорил:
— Добро пожаловать в новый мир, сервёныш.
Корабль «торговцев» возвышался неподалёку, сверкая в лучах восходящего солнца, словно ослепительная металлическая гора.
* * *
Реголитные копи Кол Адра, куда вместе с другими рабами попал Аргел, поначалу не произвели на него особенного впечатления.
Впрочем, измученному, подавленному юноше, после месячного заточения в трюме транспортного корабля торговцев, было всё равно, куда и зачем его привезли. Он всё ещё не оправился от страшных событий, предшествовавших пленению, Аргела по-прежнему мучил ужас от одной мысли — кем он стал, — и всё остальное тускнело, блекло на фоне постоянных мыслей о погибших родителях и павшем на него проклятии…
Страдания юноши были скорее моральными, чем физическими, — неглубокая рана, полученная в ту незабываемую ночь, давно зарубцевалась и не причиняла иных неудобств, кроме инстинктивного ужаса, который испытывал Аргеландер от тусклого ртутного блеска, тонкой полоской прочертившего бедро правой ноги.
Большинство товарищей по несчастью находились в точно таком же немом оцепенении моральной комы, когда после месячного путешествия над равнинами и кратерами Селена корабль торговцев наконец причалил к приземистому прямоугольному зданию, где, как выяснилось позже, квартировался гарнизон, охраняющий копи, и проживали чиновники, руководящие добычей воздушного камня.
Рабов выгнали из трюма корабля. Аргел, понукаемый охранниками, вместе с остальными вышел из тёмного грузового отсека и оказался на широком пандусе, который вёл от плоского каменного уступа, исполняющего роль причала, к узкому проходу между отвесными скалами.
Поначалу окружающий пейзаж не вызвал у него каких-то особенных чувств, — все ощущения и без того были новыми, не испытанными ранее, и сознание, взбудораженное резкой сменой обстановки, сосредоточилось на явственных метаморфозах, которые окончательно претерпел его организм. Солнце обжигающим горячечным диском висело высоко в небесах, посылая на раскалённую поверхность смертоносные лучи, воины, конвоировавшие рабов, опускали поверх прозрачных забрал своих шлемов особые дымчатые пластины, предохраняющие их лица от губительного излучения, а нестройная толпа несчастных, медленно двигалась без какой-либо защиты, но никто из проклятых Селеном рабов не падал в корчах и не задыхался, — понурив головы, они брели к двухэтажному зданию, будто изменение являлось не страшным проклятием, а непонятным, пугающим благом, позволяющим им спокойно переносить нестерпимую жару и вдыхать разреженный воздух…
Бесхитростная постройка, куда их ввели, была сложена из массивных каменных блоков. Внутри, несмотря на отсутствие окон, царил привычный глазу неяркий свет, исходящий от флюоресцирующих секций потолка, стены были покрыты тонкими, гладкими на ощупь панелями из неизвестного материала, пол устилали рифлёные металлические плиты, истёртые до блеска сотнями ног…
Аргел понимал, что здесь начнётся его новая жизнь, которая по предчувствию рисовалась ему короткой и ужасной… Поэтому, двигаясь вместе с остальными, он с ужасом поглядывал по сторонам, но взгляд не находил ничего примечательного: их вели по длинному тоннелю, проложенному внутри здания, и только в противоположном конце прохода, за мощными створами шлюзовых ворот, глазам юноши открылось нечто необыкновенное.
После заточения в тесном трюме и прогулки под палящими лучами дневного светила, казалось, уже ничто не в состоянии изменить покорное безразличие рабов, погружённых в собственные, внутренние переживания, но вид реголитных копий Кол Адра оказался столь необычен, что узники, выходя из ворот, невольно останавливались, поражённые увиденным.
Сразу за тесниной короткого ущелья, перегороженного зданием охраны, начинался глубокий, но небольшой по площади кратер, похожий на исполинскую выемку с отвесными стенами неприступных, обрывистых скал. Острые пики горных вершин вздымались к фиолетовым небесам, ограничивая площадь в несколько сот квадратных километров. Разрушительные процессы эрозии, вызванные резкими перепадами ночной и дневной температур, наполнили глубокий кратер миллионами тонн острого щебня, который скрывал под своей толщей огромный, практически не тронутый разрушительным влиянием времени город!..
Зрелище было потрясающим. Повсюду, куда ни глянь, из-под наслоений реголита виднелись плоские либо заострённые крыши зданий, о высоте которых можно было судить по немногочисленным раскопам, где в этот момент трудились сотни, если не тысячи рабов…
Подобных строений Аргел не видел никогда. По сравнению с обнажёнными фасадами многоэтажных исполинов цитадель родного Регула казалась ничтожно маленькой, лишённой даже намёка на царящую тут монументальность, сочетающую в себе не только масштаб, но и утончённое изящество форм…
Было совершенно непонятно, почему срывающиеся с отвесных стен кратера осыпи не повредили эти здания, в оконных проёмах которых до сих пор яркими бликами отсвечивали сохранившиеся стёкла, лишь на некоторых крышах виднелись следы разрушенных ажурных сооружений непонятной конструкции и предназначения.
Аргел был откровенно потрясён, но его изумлённое созерцание окрестностей грубо нарушил болезненный толчок в спину — это воины, конвоировавшие вновь прибывших рабов, пришлись подгонять их, направляя в узкий, полого уходящий вниз раскоп, похожий на рукотворное ущелье с ровными отвесными краями.
В тесном пространстве, меж близко расположенными стенами, царила глубокая тень, здесь всё ещё лежал ночной иней, наклонную дорогу покрывала наледь, а по серым, будто пепел, стенам с голубоватыми прожилками непонятных вкраплений полз замысловатый рисунок изморози…
Аргел, разум которого внезапно вышел из многодневного оцепенения горестных мыслей, уже не мог сосредоточиться на прежних переживаниях, — в конце концов, он был молод, его психика обладала достаточной степенью пластичности, приспособляемости, чтобы впустить в сознание новые впечатления и отдаться им со свойственной юности непосредственностью…
Глядя на мрачные, смыкающиеся над головой стены, он внезапно понял, что слагающая их слоистая порода, пронизанная голубоватыми прожилками, есть не что иное, как сплошные залежи легковесного воздушного камня, — он не догадался об этом сразу, потому; что привык видеть его в раздроблённом виде, привычно именуя общеупотребимым термином «реголит», означающим всякую каменную породу, измельчённую до состояния смешанного с пылью гравия…
Естественно, он не знал, как и из чего могли образоваться эти причудливо изогнутые на срезе пласты, но интуитивно понял, что именно толща серой, похожей на спрессованный пепел массы предохранила здания древнего города от разрушительного воздействия резких перепадов температур и каменных лавин, срывающихся со склонов кратера…
Незримый дух великой тайны на мгновение коснулся его рассудка, помогая разуму сбросить многодневное оцепенение, забыть на время о павшем на него проклятии, не думать о прошлых и предстоящих невзгодах, и юноша невольно воспрял духом, оглядываясь по сторонам уже с осознанным любопытством.
* * *
Почти час потребовался конвою, чтобы пройти уклон рукотворного ущелья и достичь ровной площадки, расчищенной у стены одного из многочисленных зданий погребённого города.
Аргел, порядком уставший, пресыщенный новыми впечатлениями, уже начал терять остроту ощущений, вновь впадая в апатию. Сколь ни потрясающими были открывшиеся взгляду картины, но их восторженное созерцание принесло лишь временный прилив сил, — крепко укоренившееся в рассудке чувство обречённости в конечном итоге вновь взяло верх, опять подтачивая разум мыслью о необратимости случившегося… Какая разница, где он встретит свой рок — в пустыне, где обычно добывали реголит, или тут, в раскопах странного кратера, сохранившего под толщей пепельно-серых наслоений город далёких предков?
Мысли Аргеландера нарушил окрик конвоира.
Экипировка воинов Кол Адра явно принадлежала древности, она совершенно не походила на изготовленные кустарным способом защитные балахоны, какими пользовались жители большинства городов. Удобная и прочная броня из непривычного глазу жёсткого материала плотно облегала тела воинов за счёт многочисленных сочленений отдельных элементов; вместо островерхих капюшонов головы конвоиров защищали обтекаемые шлемы с выпуклыми прозрачными забралами. Толстые гофрированные шланги соединяли закреплённые за спинами воинов ранцы с затылочной частью их шлемов, а непонятные устройства, выступающие между ободом забрала и толстым шейным кольцом, позволяли им говорить, многократно усиливая каждое слово, отчего голоса стражников походили на басовитый рык, прекрасно слышимый в разреженной атмосфере.
— Построиться, твари, живо!
Толпа рабов покорно вняла приказу, вытягиваясь длинной неровной шеренгой вдоль расчищенного фасада старинного здания. Мало кто из заключённых смотрел вокруг, в основном тусклые потерявшие жизненный блеск глаза выдавали полное равнодушие, и лишь немногие, подобно Аргелу, продолжали озираться, машинально выполняя приказ конвоира.
Занимая место в строю, юноша успел мельком осмотреть окрестности и заметить, что от обширной площади в разные стороны вели уже не раскопы, а тоннели, похожие на подземные коммуникации родного Регула. Конечно, визуальное сравнение не могло отражать истину, в подземельях города обитали лишь стаи вредоносных грызунов, периодически досаждавших горожанам своими набегами, а тут из зевов тоннелей на открытое пространство то и дело выходили измождённые рабы, толкающие перед собой тачки, гружённые глыбами воздушного камня. В центре площади был установлен огромный ворот, приводящий в движение грубо обработанный каменный круг, испещрённый коническими воронками. Рабы поднимались по шатким сходням и, дождавшись, когда под ними окажется одна из конусообразных выемок исполинского жернова, ссыпали в неё добытые в недрах тоннелей крупные обломки воздушного камня.
Аргел невольно прислушался.
Как бы скверно ни проводила звук разреженная атмосфера Селена, но юноша услышал скрежет дробящихся каменных глыб, надрывные стоны рабов, толкающих исполинский ворот, зычные окрики стражи, невнятное шуршание измельчённого воздушного камня, ссыпающегося по отлогим выемкам, прорезанным в нижнем, неподвижном гранитном круге.
Это были звуки уготованной ему жизни.
Аргела вновь охватила непроизвольная дрожь, как в то незабываемое утро, когда он очнулся среди зарослей металлического кустарника, осознав, что его настигло изменение…
Отсюда не существовало пути назад. Обитатели городов-убежищ полагали, что отряды городской бедноты, периодически выделяемые по требованию Союза для работы в реголитных копях, не возвращаются по простой причине: отработав положенный срок, они, по мнению большинства, находили лучшие условия для жизни в богатых городах Кол Адра, но теперь Аргел понял, что это миф. Среди сотен фигур, появляющихся и исчезающих в зевах тоннелей, не было ни одного человека в защитном балахоне, здесь трудились только изменённые, способные какое-то время сносить нестерпимые условия внешней среды Селена…
«Значит, это место проклято, как и все древние города…» — подумал Аргел, содрогнувшись от мысли о тысячах ничего не подозревающих людей, которые, попав сюда, в конечном итоге погибали, измождённые непосильным трудом, прогрессирующим проклятьем и чудовищными условиями существования.
В этот момент, когда стражники закончили выстраивать вновь прибывших, над обширной площадью, затмевая небосвод, внезапно появилась исполинская тень, и на миг всё замерло: скрипнув, остановился ворот, рабы, отпуская истёртые до блеска рукоятки тачек, бросали свой груз, отбегая в сторону, к периметру расчищенного пространства, даже стражники, не обращая внимания на своеволие заключённых, спешили отойти подальше от гранитного жернова и высящихся подле него конических гор измельчённого воздушного камня.
Исполинскую тень отбрасывал корабль торговцев, который, появившись в небе над копями, теперь опускался вертикально вниз, порождая своим беззвучным движением вихрящиеся смерчи, поднимающие густые клубы едкой серой пыли.
Площадь, куда опускался корабль, по своим размерам была сравнима с пространством среднего города, и отряд вновь прибывших рабов находился в данный момент на безопасном удалении от места событий. Клубы пыли медленно расползались по сторонам, воздушные потоки поднимали её вверх, свивая в замысловатые эфемерные фигуры, а корабль продолжал снижение, до тех пор, пока его плоское днище не оказалось над коническими отвалами заготовленного реголита.
В днище гиганта открылись прямоугольные створы, и оттуда с ясно различимым визгом начали выезжать решётчатые приспособления. Они раздвигались, секция за секцией, пока с лязгом не вонзились в отвалы измельчённой породы. С гулкой, ощутимой по колебаниям почвы вибрацией заработали невидимые глазу механизмы, и тонны воздушного камня начали движение вверх, перетекая по лентам транспортёров внутрь грузовых отсеков корабля.
Процесс продолжался достаточно долго, и к его окончанию поднятая пыль успела затопить всё обозримое пространство. Единственными, кто не страдал от едкого праха, были облачённые в герметичную броню стражники, остальные же закрывали глаза и садились на землю, пытаясь дышать через ткань ветхих одежд, чтобы хоть как-то защитить лёгкие от ядовитой пыли.
Аргел не избежал общей участи: когда клубы пыли расползлись по всей площади, он сидел, крепко зажмурившись, стараясь вдыхать редко и неглубоко, а на фоне плотно смежённых век грезился образ корабля, который, в сознании юноши, нашёл внезапную ошеломляющую аналогию: исполин был похож на серва, он и действовал, будто серв, в нём, помимо людей, таились сотни различных механизмов, и одно лишь восприятие данного факта переворачивало сознание.
Люди внутри серва… Даже в мыслях это звучало неслыханно, неприемлемо для сложившегося мировоззрения, где все механические обитатели Селена были заранее отнесены к категории диких, враждебных и смертельно опасных существ, переносчиков древнего проклятия. Но новая реальность, день за днём открывающаяся разуму и взгляду, всё настойчивее опровергала стереотипы, не давая взамен ничего, кроме недоумения и инстинктивного ужаса.
Одно Аргел понял со всей очевидностью: ему казалось, что теперь он знает истинную цену каждого глотка воздуха, который вдыхали обитатели городов.
Юноша ошибался. Ему только предстояло узнать её…
* * *
По большому счёту Аргелу повезло — его распределили в одну из штолен, решив, что сухощавый юноша не подходит для вращения ворота или доставки добытой породы по длинным многокилометровым тоннелям.
Путь вниз к своему последнему, как казалось, пристанищу он запомнил навсегда. У тёмного зева тоннеля группу рабов поджидал надсмотрщик, который оказался вовсе не стражником, а изменённым. Оказывается, воины Кол Адра осуществляли лишь внешнюю охрану реголитных копей, а в глубинах мрачных тоннелей царила иная власть, грубо вылепленная управляющими Союза на основе самых древних человеческих инстинктов.
От одного взгляда на поджидавшего их проводника душу сжимал резкий неприятный холод. В отличие от вновь прибывших, изменённый не был закован в цепи, он стоял у входа в тоннель, скрестив руки на груди, и равнодушно наблюдал, как медленно двигается к нему вереница подавленных, оборванных, потерявших всякий жизненный смысл рабов.
Короткий приказ, сдобренный недвусмысленным ругательством-предупреждением, и их повели в глубь штолен, где численность колонны новичков начала быстро редеть. От основного ствола наклонной шахты то и дело ответвлялись узкие, чуть выше человеческого роста тоннели, у входа в которые стояли, ожидая прибытия свежей рабочей силы, начальники участков. Они бесцеремонно хватали первого, кто попался им под руку, и толкали в сторону, пока не набиралось нужное, по их разумению, количество рабочей силы.
Аргел, который поначалу двигался в центре редеющей колонны, продержался дольше многих. Спустя некоторое время он уже шёл в окружении всего десятка людей, а центральный тоннель начал внезапно сужаться, заканчиваясь невысокой штольней.
— Всё, стоять. Пришли.
Надсмотрщик с изуродованным лицом был немногословен, предпочитая лишний раз огреть раба больно жалящей плетью, от которой били синеватые сполохи, чем говорить с несчастным, хотя бы объяснив, что и как требуется делать.
Вместо этого он раздал целую серию шоковых ударов, явно наслаждаясь гримасами боли на лицах рабов, и лишь затем, указав в глубь сумрачного прохода, приказал:
— Туда, живо. Что делать, вам объяснят старые рабы. Кто покинет штольню без разрешения, убью.
Аргел возненавидел этого изменённого с первого взгляда, но в тот день он даже не помышлял о каком-то отпоре. Вместе с десятком других рабов он покорно ступил в сумеречное пространство низкой штольни, которая, как и главный тоннель, также ветвилась, разделяясь на множество узких лазов, в которые можно было попасть, лишь согнувшись в три погибели.
Здесь их встретил очередной надсмотрщик, рангом пониже. Цепко ухватив Аргела за плечо, он без слов толкнул его, да так сильно, что юноша, потеряв равновесие, влетел в узкий лаз, больно стукнувшись головой и плечом о его край.
Не желая терпеть издевательства и получать увечья, он справился с болью и пополз по изгибающемуся проходу. Спустя десяток метров тот стал неожиданно расширяться и вдруг вывел юношу в освещённую тусклым светом нескольких фосфоресцирующих шаров пещеру.
Аргел выпрямился, оглядываясь по сторонам.
Прямо перед ним высился фрагмент стены древнего здания, по бокам неровными угловатыми наростами нависали глыбы пронизанной голубоватыми жилками породы, в центре своеобразной пещеры, где была свалена куча прелого тряпья, стояла тачка с отполированными ручками и в беспорядке валялся инструмент: клинья, молотки и кирки.
Ни надсмотрщиков, ни рабов…
Ноги Аргеландера подкашивались от усталости, тело само просилось к куче ветхого тряпья, — хотелось упасть на прелую ветошь и лежать не двигаясь…
Он подошёл к дурно пахнущей подстилке.
Из вороха тряпья на него смотрели тусклые старческие глаза. В сумраке небольшой пещеры он разглядел тощие руки с морщинистой, прилипшей к костям кожей, но собственная усталость была сильнее любых запахов и впечатлений Аргелу по-прежнему неодолимо хотелось лечь, но в эту минуту откуда-то сверху раздался голос:
— Эй ты, новенький! Подбирай куски камня, которые я буду откалывать, и выволакивай их через проход к центральной штольне.
Аргеландер с трудом поднял голову и увидел говорящего. Им оказался такой же раб, но уже без цепей на лодыжках и запястьях. Он устроился на самодельных лесах и монотонно вбивал клинья в трещины на поверхности внушительной глыбы воздушного камня, откалывая от неё мелкие куски.
— Если не будешь работать, вечером не получишь еду. А этого брось — он подыхает. Принимайся за дело, я не могу одновременно добывать камень и таскать его по проходу.
Аргел повиновался, скорее машинально, чем осознанно. За истёкший месяц его научили повиноваться.
…Первый день, проведённый в пещере, он помнил смутно. Легковесный воздушный камень казался ему неимоверно тяжёлым, пальцы вскоре начали кровоточить, и он попробовал воспользоваться тачкой, но сверху раздался грубый окрик:
— Не смей!
— Почему? — подняв голову, угрюмо спросил Аргел.
— Надсмотрщик поймёт, что проход достаточно широк. Тогда он не снимет с тебя цепи и сам обязательно пролезет сюда посмотреть. Увидит эту древнюю стену, и всё — от него уже не избавишься, будет стоять за спиной, глядя, как бы ты не утаил какую-нибудь древнюю вещицу. Таскай камни руками и делай вид, что тебе неудобно.
— Мне и так неудобно. Зачем делать вид?
— Тогда скажи об этом надсмотрщику. Скажи, что лаз узкий и цепи мешают. Он раскуёт тебя.
Маленькие рабские хитрости поначалу показались Аргелу глупыми, неуклюжими уловками, но как ни странно — они сработали. С него действительно сняли цепи, а надсмотрщик ни разу не появлялся в небольшой пещере — зачем протискиваться через узкий лаз, если в центральный проход доставляют воздушный камень. Значит, рабы трудятся, а большего ему не надо.
Прошло много часов, прежде чем Аргеландер получил еду и вожделенную возможность уснуть, упав на кучу тряпья.
Есть он не стал, протянув свою чашку измождённому старику. Из-за физической усталости хотелось лишь одного — спать.
* * *
Его разбудил грубый толчок:
— Зря ты отдал свою пищу этому доходяге.
Напарник или собрат по несчастью посмотрел на исхудавшее тело Аргеландера, покрытое ссадинами и добавил:
— Так и быть, сегодня я потаскаю камень. Лезь наверх, но смотри, не откалывай слишком большие глыбы.
…Так потянулись дни рабства, похожие один на другой, как близнецы братья.
Аргел быстро сошёл бы с ума, в тесном почти неосвещённом пространстве пещеры, если бы не старик, которому он отдал свою скудную порцию в первый вечер.
Его звали Гоум — об этом Аргеландер узнал на вторые сутки, когда, вдоволь наломавшись наверху, вновь рухнул на прелую подстилку, но сон вопреки усталости не пришёл…
— Не можешь уснуть, сынок? — дошёл до его сознания тихий шелестящий голос.
Юноша приподнял голову, увидев те самые тусклые, подёрнутые водянистой поволокой глаза, в которых, вопреки утверждению Регрона (так звали второго раба), читался не холод смерти, а едва приметный жизненный блеск.
— Я слаб телом, но не рассудком, — ответил на его вопрошающий взгляд старик.
Он заворочался в своём тряпье, и Аргел, присмотревшись к обнажившимся из-под лохмотьев участкам сморщенной ссохшейся кожи, внезапно увидел, что пятна ртутного блеска, немо свидетельствующие о проказе, имеют на теле старика странную геометрически правильную форму.
— Это что? — Он был слишком заинтригован, чтобы проявлять сдержанность, да и многое изломалось в душе Аргела за недолгий период рабства, начисто стерев некоторые условности.
— Это? — переспросил старик, глядя на прямоугольный фрагмент въевшегося в запястье металла. — Это ответное гнездо для подключения импланта. Я сам сделал его.
— Ты заразил себя проказой?
Усмешка сползла с губ старика, но его глаза продолжали смотреть на юношу с оттенком горькой иронии.
— Я много раз проделывал подобные операции и с собой, и с другими. Я узнал о микромашинах почти всё… — Он тяжело и сипло вздохнул. — Обидно умирать в куче вонючего тряпья, когда владеешь знаниями, какие и не снились этим надменным тупицам из Кол Адра…
Аргел чуть-чуть отодвинулся от старика. Ему стало немного не по себе. Он никогда не слышал таких терминов, как «имплант» или «микромашины», но речь Гоума была вполне связной, он не бредил…
— Мои родители были изменёнными, и я получил микромашины, которые ты привык называть проказой, по наследству, ещё в утробе матери, — заметив страх в глазах юноши, пояснил Гоум. — Всю свою жизнь я посвятил странствиям и исследованиям, а когда мне показалось, что я добрался до истины и знаю, что нужно делать дальше, чтобы выжить, я пошёл к неизмененным людям в Кол Адр, наивно полагая, что они умны, образованны и трезво смотрят на мир. Куда там, — слабо махнул рукой старик. — Тупицы, случайно раскопавшие древний город и получившие в своё распоряжение склады предков да несколько исправных летающих кораблей. Они даже не стали меня слушать — просто отдали в руки стражи, чтобы бросить сюда.
* * *
Дни походили один на другой, но после первого разговора со стариком Гоумом Аргел начал ловить себя на мысли, что ждёт, когда в центральном проходе гулкий удар о металлическую балку возвестит окончание смены.
Регрон грубовато посмеивался над ним, по-прежнему считая старика умирающим безумцем, который потчует не искушённого в жестокой житейской мудрости юношу заведомыми сказками, чтобы тот поделился с ним частью скудной порции пищевого концентрата.
Аргел не слушал его. В словах Гоума он находил логику, ответы на вопросы, которые невольно копились с той поры, как он вынужденно покинул родной Регул. Думать об оставшемся в неведомой дали городе, погибших родителях, потерянной навсегда Юноне было больно, и он внимал рассказам старика, поначалу лишь затем, чтобы заглушить душившее его отчаяние, ну а потом, приняв на веру некоторые из предложенных истин, он, не заметив того, увлёкся, с жадностью впитывая знания, которые Гоум и его предшественники по крохам собирали всю свою жизнь.
— Ты пойми, мир Нового Селена не возник сам по себе, — однажды вечером заявил старик. — Его заселили много тысячелетий назад выходцы со Старого Мира.
— Ну и что? — насупившись, переспросил устраивавшийся на ночь Регрон.
— Всё, что существует на поверхности Нового Селена, завезено сюда извне. Да, да, не смотри на меня так, Регрон, я уже говорил тебе, что наш мир зовётся не Селен, а Новый Селен. Прародина погибла, а мы — всего лишь деградировавшие потомки колонистов. — Гоум повернул голову, посмотрев на внимательно слушавшего его Аргела. — Понимаешь, юноша, колонистов. Эти тупицы, которые бросили меня погибать в копях, понятия не имеют, что назвали свою империю, прочитав неполную, полустёршуюся надпись на борту одного из найденных кораблей. Там было написано: «Кол… Ад…р…» — это значит «Колониальная Администрация». Корабль принадлежал тем, кто в прошлом управлял колонией. Они же восприняли это буквально, поскольку не знают ни древних терминов, ни технического языка.
— А ты знаешь? — усомнился Регрон.
— Знаю. Потому что долгие годы исследовал руины.
— Подожди, Гоум, тогда можешь ты объяснить мне, откуда взялись сервы? — прервал их спор Аргел.
— Их создали наши предки в помощь себе, — уверенно ответил старик.
— Но почему тогда они не служат нам? — усомнился в правдивости его слов Аргел.
— Потому что мы утратили знание, дающее возможность управлять ими. Но эти знания можно восстановить, восполнить, как сумели сделать это я и некоторые люди Кол Адра, те, что водят древние корабли.
— А проклятие? — не унимался Аргел.
— Перестанешь ты называть микромашины проклятием? — ворчливо спросил его Гоум. — Они совсем другое, не то что сервы или корабли. Эти микроскопические частицы были созданы, чтобы помочь нашим предкам выжить во враждебных условиях Нового Селена. Постичь их внутреннюю структуру не удалось даже мне, после многих лет безуспешных попыток. Я научился лишь работать с колониями микромашин.
— Скажи, Гоум, почему они заражают людей?
— Потому что они, несмотря на размеры, очень сложны и имеют собственные программы. После постигшей Селен катастрофы они выбрались из лабораторий и оказались на поверхности нашего мира. Скажи, Аргел, — обратился он к юноше, что ты делаешь, когда тебе жарко?
— Прячусь в тень…
— Ну а если тебя настиг холод?
— Наверное, буду искать одежду, чтобы согреться, — не понимая, к чему клонит Гоум, ответил юноша.
— Вот и микромашинам пришлось противостоять постоянно ухудшающимся условиям внешней среды. Приспосабливаясь, они по-прежнему исполняли свои программы, главная из которых — помощь людям. Они не паразиты, они симбионты. Причём вечные симбионты, потому что развились они из самых заурядных модулей, созданных когда-то на таинственном для меня Селене, с конкретными практическими целями: помогать живым существам и обслуживающим их сервам справиться с задачей освоения новых планет.
Старик закашлялся, но спустя некоторое время продолжил:
— Я прочёл несколько древних книг и понял: микромашины инстинктивно ищут живое существо или серва, чтобы внедриться, но, повторяю, в подавляющем большинстве они — не паразиты. Питаясь напряжением электромагнитных полей или существуя за счёт тепловыделения живых тканей, микромашины взамен существенно расширяют возможности выживания… например, обращаясь в наших с тобой кровеносных сосудах, они вырабатывают кислород, восполняя его недостаток в атмосфере, ещё они могут повышать или, наоборот, понижать температуру тела, аккумулируя тепло и сглаживая губительные для живых тканей перепады температур… — Гоум, склонив голову, посмотрел на участки своей посеребрённой кожи и добавил: — Микромашины — удивительный плод кибернетической эволюции.
Аргел слушал его очень внимательно, хотя ему был непонятен смысл некоторых слов, которые употреблял старик.
…Прошло немало месяцев, прежде чем он смог понемногу разобраться в сути вопроса, а потом произошло событие, в корне изменившее его дальнейшую жизнь.
* * *
У рабов, добывающих воздушный камень в реголитных копях Кол Адра, существовали свои негласные правила поведения, олицетворяющие минимальный набор приспособленческих хитростей.
Регрон утверждал, что им очень повезло: работая в отдельной выработке без постоянного надсмотра, они избегали побоев и оскорблений, хотя, по мнению Аргела, ему с лихвой хватало тех издевательств, что приходилось терпеть, вытаскивая обломки породы через узкий лаз, больше похожий на извилистую трещину.
Стоило оказаться на просторе центральной штольни, где воздушный камень грузили в тележки, как он, подвернувшись под руку какому-либо из надсмотрщиков, тут же получал свою порцию оскорблений и ударов электрической плетью.
Тащить камни через узкий проход было тяжело и неудобно, но он понимал: стоит этот проход расширить, или хоть раз воспользоваться тележкой, как к ним тут же пришлют ещё несколько человек, а с ними и отдельного надсмотрщика. Пока надсмотрщики считали, что двое рабов усердно трудятся в узкой норе, им не грозила подобная перспектива, поэтому Регрон, втолковывая Аргелу азы самосохранения, предупреждал, чтобы тот ни в коем случае не упоминал о стене древнего здания, обнажившейся из-за давнего обвала…
Собственно, эту хитрость придумал Гоум, когда его и Регрона послали обследовать трещину, ведущую в сторону от основного ствола. Протиснувшись сквозь узкую расселину, они увидели небольшую пещеру с россыпью камней подле участка древней стены, но, выбравшись назад, сумели внушить надсмотрщикам, что трещина узкая и тупиковая.
Теперь, спустя много месяцев, Гоума считали мёртвым, ему на смену прислали Аргела, а риск, что в пещеру проникнут надзиратели, возрастал с каждым днём.
— Только не трогай стену здания, — предупреждал Регрон.
Аргеландер уже давно не спорил с ним.
…Во время очередной смены Регрон, отколов слишком большую глыбу породы, неожиданно открыл вход в древнюю постройку.
Реакция троих обитателей пещеры на это событие оказалась абсолютно разной. Гоум тут же привстал с кучи тряпья, вытягивая шею, будто это могло помочь ему разглядеть, что скрывает за собой плотный, гнездящийся в прямоугольном проёме мрак. За последние месяцы, благодаря Аргелу, он немного окреп и начал вставать на ноги.
Регрон откровенно испугался. Некоторое время он немо смотрел на открывшийся проём, затем выругался и начал озираться в поисках подходящего обломка, способного хотя бы частично скрыть обнажившийся вход, а Аргел, не обращая внимания на его озабоченность, инстинктивно взглянул на Гоума.
Взгляд старика красноречиво просил: отнеси меня туда.
— Вы что, рехнулись оба? — рассвирепел Регрон, увидев, что Аргеландер поднял Гоума и несёт его, будто ребёнка, к входу в древнее здание.
— Слушай, Регрон, потаскай камень, чтобы надсмотрщики не сунули сюда свой нос. Мы только посмотрим, что внутри, и тут же вернёмся, ладно?
* * *
Сразу за входом гнездился плотный мрак, но Аргел предусмотрительно прихватил с собой один из светящихся шаров, да и глаза после долгого пребывания в условиях подземелий давно адаптировались к сумраку.
Внутри древнее здание показалось Аргелу столь заурядным, что он ощутил резкое разочарование. Казалось, стоит переступить порог внезапно открывшегося проёма, и тут же тебе откроются какие-то великие тайны…
Разумеется, он ошибался. Перед ними раскинулся сумеречный вестибюль с широкой уводящей на второй этаж лестницей. Зал был пустым, гулким, пол усеян обломками камня, всё покрыто вездесущей реголитной пылью, похожей на пепел.
— Давай поднимемся выше, — попросил его Гоум, оглядевшись по сторонам.
Аргеландер безропотно направился к лестнице.
На втором этаже их взглядам открылся длинный, теряющийся во мраке коридор, по обе стороны которого располагались двери.
— Оставь меня тут. Регрон прав, будет плохо, если надсмотрщики заподозрят неладное. Иди работай, а я посмотрю, нет ли тут чего толкового. С этими словами Гоум, которого Аргел бережно усадил на пол, осторожно поднялся на ноги, удерживаясь руками за стену.
— Видишь? Твои заботы не пропали даром. Я снова могу понемногу ходить…
Последующие несколько суток прошли для Аргеландера под знаком томительного ожидания.
Казалось бы, что за несбыточные надежды может питать раб, судьба которого давно предопределена неодолимой силой обстоятельств? Он приговорён медленно угаснуть, истаять, как догорающая свеча, погубить свой организм непосильным трудом, скудной пищей, холодом подземелий и едкой вездесущей пылью…
Это старик Гоум своими рассказами и пояснениями поселил в нём лучик надежды, — шли дни, месяцы, а юноша лишь похудел, стал сухим, жилистым и сильным. Проклятие не прогрессировало, ртутный блеск инфицировавших его микромашин затаился в глубине двух длинных шрамов на бедре, и, рассматривая эти рубцы, Аргел, в отличие от Регрона, верил в слова Гоума о природе микромашин, их предназначении и древней цивилизации Селена…
Эти мысли бередили душу, вселяя призрачную надежду на то, что рано или поздно ему удастся вырваться из мрачных подземелий, вновь обрести свободу. Однажды поверив в искренность Гоума, он уже не вздрагивал от воображаемых картин смертоносных просторов Селена, а твёрдо полагал, что сумеет выжить среди мёртвого камня, в жару и в холод, не изменившись при этом душой…
Именно ненависть, непонимание и безотчётный страх, замешенный на глубоко въевшихся в сознание поколений невежественных суевериях, порождали проклятие, превращали благо во зло, заставляли изменённых думать о себе как об отщепенцах…
Гоум смог донести до рассудка юноши свет истины, и теперь Аргел мечтал лишь об одном — найти способ, чтобы вырваться на свободу и увидеть всё своими глазами, почувствовать каждой клеточкой кожи…
Одного он не мог взять в толк, почему старик, так убедительно обосновавший для него все преимущества, даруемые микромашинами, всё равно продолжал твердить, что их мир обречён?
Это утверждение не находило отклика в душе рано возмужавшего юноши. Если людям объяснить логику изменения, привить микромашины, то отпадёт надобность в городах-убежищах, исчезнет ненависть…
Наверное, Гоум знал ещё что-то очень важное, недоступное разуму Аргеландера.
* * *
На четвёртые сутки, войдя в здание, Аргел не мог ни отыскать, ни докричаться Гоума.
Старик исчез, будто его никогда и не было.
Регрон отреагировал на это событие в своей мрачной пессимистичной манере:
— Зря ты столько времени ухаживал за ним. Видишь, какова человеческая благодарность.
— Нет, он вернётся, — упрямо возразил Аргел. — Я знаю, он вернётся. Наверное, Гоум нашёл путь на верхние этажи.
— Ладно, не злись. Давай укладываться спать.
— Спи, — коротко ответил Аргеландер, потому что знал: сомкнуть глаза и провалиться в спасительные объятия сна ему не позволит гложущая душу тревога.
Гоум появился спустя несколько дней.
Он не вышел, а выполз через узкую щель, которую Регрон по требованию Аргеландера оставил между стеной и глыбой, маскирующей вход в здание. В руках старика были зажаты какие-то свёрнутые в трубку смятые бумаги.
— Аргел, помоги… — прохрипел он.
— Где ты был, Гоум? — с упрёком произнёс Аргеландер, бережно поднимая старика.
— Наверху… Там есть узкий лаз, по которому можно обойти рухнувшие лестницы. Наверное, старая система вентиляции.
— Ты голоден. Поешь.
— После.
Гоум уселся на кучу тряпья, разворачивая ветхие листы бумаги:
— Посмотри на это, Аргел.
Юноша долго всматривался в пожелтевшие листы, испещрённые непонятными линиями и знаками, а потом покачал головой:
— Я ничего не понимаю.
— Это карта. Древняя карта региона. Я могу её прочесть. Смотри, здесь указаны все города, которые лежат в руинах, а ныне существующие обозначены как «законсервированные бункерные поселения».
— Ну и что?
— Это доказательство моей правоты. Раньше Новый Селен был планетой, где люди могли свободно жить под открытым небом… Но это не главное. — Он отложил в сторону листы с картами и показал красочный цветной рисунок, отливающий глянцем. — Смотрите, — обратился он к Аргелу и Регрону. — Клянусь Селеном, это Владыка Ночи!
— Да, похоже, — согласился Аргел. На снимке были ясно видны знакомые белесо-голубые разводы, только всё выглядело крупнее, чётче, чем видится глубокой ночью с поверхности.
— Смотрите сюда, в разрыв межу белыми пятнами, — палец Гоума указал нужную точку. — Видите, там зелень. Жизнь. Живые деревья… А теперь я прочитаю вам надпись, — он отчеркнул пальцем полоску символов, что тянулась по нижнему краю изображения.
«Планета Земля. Снимок сделан орбитальным разведывательным зондом».
— Что это значит, Гоум?
Старик некоторое время молчал, глядя на снимок слезящимися глазами, а потом сказал:
— Наши предки могли летать между планетами. Те корабли, на которых торговцы Кол Адра возят рабов и руду, на самом деле предназначены для полётов между планетами. Мы можем попасть туда… — взгляд Гоума, словно зачарованный, скользил по старому снимку.
— Ха, ты предлагаешь захватить корабль? А кто будет управлять им? — спросил Регрон, опустив пока что вопрос о том, как захватить корабль торговцев.
— Для этого существуют сервы. Специальные сервы. Они — неотъемлемая часть корабля, — уверенно заявил старик. — Я знаю язык сервов.
— Откуда? — скептически хмыкнул Регрон.
— Пятьдесят циклов я скитался по Новому Селену, собирая крохи знаний, пока не попал сюда, — ответил на его выпад Гоум. — Язык сервов намного проще нашего, нужно лишь верно формулировать вопросы и команды, тогда они сделают всё, что ты захочешь, и дадут любые известные им ответы.
— Вы сошли с ума, оба… — уныло вздохнул Регрон, заметив, как загорелись глаза Аргеландера. — Нам никогда не выбраться из штолен, я уж не говорю про захват корабля.
Старик глубоко задумался, а затем произнёс:
— Вы вольны принимать решение. Я понимаю, что ничего не смогу сделать из-за своей немощи, но выход на поверхность есть. Верхние этажи здания давно расчищены и обследованы, путь вниз преграждают завалы, но я уже говорил Аргелу, что нашёл лаз.
— Куда выводят верхние этажи?
— На погрузочную площадку. К отвалам измельчённого воздушного камня.
Взгляд Регрона начал понемногу оттаивать. Конечно, он тоже грезил о свободе, но, не находя выхода, мрачно мирился со своей участью. Зато теперь его поведение вдруг разительно изменилось.
— Отвалы воздушного камня? — Он вдруг усмехнулся. — Это хорошо. Я видел, как реголит загребают механические лапы, загружая его на ленту транспортёра. Что, если нам рискнуть и попасть на борт корабля вместе с порцией грунта?
— А дальше? — невольно вырвался у Аргела вопрос.
— Дальше я разобью башку пилотам, если старик сможет открыть двери.
— Смогу, — с непонятной уверенностью ответил Гоум. — Но это может стоить нам жизни…
— Мы и так сдохнем, оставаясь здесь, — подвёл неожиданную черту Регрон. — Мне опостылело дробить этот камень.
