Глава 4.
Наследницы "Сакса".
Планета Афина. Год спустя после посадки транспорта «Ширан»…
Сегодня Шайгалову захотелось побыть одному.
Бывает такое: накатит вдруг непонятная тоска, – не то усталость от напряженных работ накапливается, не то душа куда-то рвется… Не поймешь.
Прошел год с момента их появления на планете, которую Святогор предложил окрестить Афиной.
Название понравилось, хотя с древней мифологией были знакомы далеко не все.
…Многое изменилось за истекший год. Иван не удивлялся тому, что люди работают почти с такой же самоотдачей, как и киберсистемы.
Он был самым старшим из них. Шайгалову исполнилось пятьдесят, начало войны он застал девятнадцатилетним парнем, и. признать откровенно, не думал, что за тридцать один год, прошедший с того момента, как он перешагнул порог пункта вербовки, его душа сохранила способность жить не мерками одного дня, не гибельным напряжением боев, а… иначе, воспринимая каждое наступающие утро, как собственное обновление…
На Ширане казалось, что жизнь закончилась, пришла к своему закономерному финалу и впереди лишь несколько лет, (а может всего месяцев) напряженного, томительного ожидания, за которым последует беспощадный удар из космоса.
Удар пришел, но не от Флота Свободных Колоний.
Шайгалов часто спрашивал себя: почему они целый год провели в ожидании неизбежной развязки? Зачем ждали, когда можно было эвакуировать базу намного раньше, раствориться в льдистом сиянии звезд, начать новую жизнь?
Инерция мышления?
Да, наверное, так. Война стала для них если не смыслом существования, то привычным мерилом всех ценностей, среди которых уже не находилось места таким понятиям как "жизнь" или "любовь". Слишком много страшных эпизодов хранила память, рассудок оперировал въевшимися в него мотивами поступков, и лишь где-то в тайниках души у каждого из них еще теплился уголек человечности.
Прошедший год изменил многое, если не все, но, оглядываясь на сделанное и прожитое, Шайгалов каждый раз начинал невольную борьбу с призраками, словно ему не верилось, что окружающая реальность не сон, а явь, созданная, в том числе, и его руками…
Год назад здесь кружил поднимаемый ветром пепел, возвышались похожие на окаменелые скелеты фантастических чудовищ решетчатые вышки древнего периметра, а потрепанные посадкой колониального транспорта джунгли казались абсолютно чуждыми, враждебными.
Сейчас на склонах двух искусственных насыпей, ограничивших рукотворную долину, зеленела трава.
Пресноводный ручей, берущий свое начало далеко в предгорьях, проходил через дамбу, возведенную за местом крушения колониального транспорта "Сакс", и, пройдя через систему фильтров, нес свои воды через долину, попутно орошая генетически модифицированные лесопосадки, успевшие за двенадцать месяцев вытянуться на полтора метра ввысь.
Зелень радовала, ласкала глаз, двухэтажные дома с многоскатными крышами, крытыми энергопоглощающей черепицей, постепенно тонули в ней, скоро кроны деревьев, кустарники, высаженные на гребне возвышенностей, и вездесущая трава окончательно скроют шрамы от посадки двух космических кораблей, маскирующие поля надежно скроют изолированное поселение от обнаружения орбитальными сканерами и тогда…
Мысль Шайгалова осеклась.
Он каждый раз останавливал свое воображение, когда дело касалось вопросов будущего. Нельзя далеко и категорично загадывать наперед. От этого правила, воспитанного войной, он уже не сможет избавиться до конца своих дней.
…Поднявшись по пологому склону, Иван на минуту остановился.
Сегодня он позволил себе сделать выходной. Дела в колонии уже не требовали пристального, постоянного внимания, критический момент развития давно пройден, восстановлено большинство аппаратуры, с борта колониального транспорта "Сакс", и обстановка под куполом статис-поля, полностью контролируется системами искусственного поддержания климата. Древние машины на поверку оказались хороши, неоценимы в вопросах преобразования небольшой территории.
На гребне пологих возвышенностей была заметна ровная цепочка уходящих к зеркальной глади защищенного скалами залива устройств, препятствующих взаимопроникновению двух биосфер. Воздух над своеобразной разделительной полосой струился подобием марева. Защита казалась призрачной, эфемерной, но Шайгалов знал, что ее не сможет одолеть и ураганный порыв ветра.
Дальше простирались пустоши, между джунглями и долиной постоянно поддерживалась многокилометровая зона адаптивных посадок. Специальные культуры бактерий постепенно вытесняли исконную микрожизнь, готовя почву для земных видов растений, но пока пустоши выглядели довольно мрачно: земля потрескалась, лишь кое-где видны пожелтевшие султанчики травы, в некоторых местах еще возвышаются одинокие, похожие на папоротники растения, но они долго не выдержат под открытым солнцем, вне влажной, удушливой атмосферы, царящей под сумеречным пологом первобытных джунглей Афины.
Взгляд Ивана зацепил несколько свежих воронок, скользнул по громадным тушам звероящеров, вокруг которых галдели стаи стервятников. Ночью он слышал короткие отрывистые очереди автоматических орудий, и теперь не удивился открывшемуся зрелищу, вид воронок лишь напомнил ему о том, что до слияния двух биосфер еще очень далеко. Не так много у людей сил и средств, чтобы вести глобальное освоение больших участков поверхности, да и к чему? Колония малочисленна, места в долине хватает и для комфортного проживания, и для выращивания необходимых пищевых культур, так какой смысл враждовать с исконной биосферой, пытаясь отвоевать у джунглей не нужные пока гектары?
Думая об этом, Иван подошел к небольшой постройке, наполовину заглубленной в грунт.
Открыв двери, он оказался в прохладном помещении склада. Здесь имелась вся необходимая экипировка для выхода за пределы терраформированной зоны, даже небольшой одноместный вездеход с герметичной кабиной.
Съезжу, проверю станции биологического контроля. – Решил Иван, не изменяя привычке по возможности совмещать приятное с полезным.
* * *
За границей зоны ассимиляции начинались джунгли. Раньше они стояли плотной стеной, подступая к месту посадки, но теперь из-за постоянного прессинга расширяющейся площади экспансивного распространения земных микроорганизмов граница чуждой растительности отступила и начиналась редколесьем.
Шайгалов вел вездеход по знакомой просеке, проложенной кибермеханизмами. Сеть "лесных" дорог приходилось постоянно обновлять, джунгли не терпели свободных пространств, заполняя вырубки с удивительной скоростью.
Станции биологического контроля были расположены в глубине труднопроходимого лесного массива, где влияние земных форм жизни сходило на нет.
Проверять их следовало постоянно, – плотная стена растительности блокировала связь, а тянуть кабели казалось занятием бессмысленным, – жизнь в глубинах влажного тропического леса кипела не только на земле, но и под ней, так что надежной защиты для информационных каналов здесь не существовало в принципе. Чем постоянно искать и устранять порывы, проще было периодически посещать точки дислокации полевых лабораторий, снимая собранные анализаторами данные.
Для Шайгалова подобная вылазка являлась отдыхом. В последние месяцы Иван внезапно начал ощущать себя стариком. Сначала он гнал прочь обострившееся чувство возраста, резонно напоминая самому себе, что пятьдесят лет – это еще не старость, но аутотренинг не помогал. Глядя на своих бывших подчиненных, которым было по двадцать – двадцать пять лет, он почему-то продолжал чувствовать себя стариком.
Конечно, можно было поговорить со Святогором, тот наверняка дал бы полезный совет, но война сделала Шайгалова нетерпимым к слабостям, особенно к своим. Он ничего не мог с этим поделать. В былые годы проявление внутренней слабины закономерно вело к одному итогу: смерти.
Сейчас все воспринималось не так критично, но все же дискомфортно, болезненно. Он по-прежнему оставался руководителем колонии, никто не оспаривал руководящей роли полковника, тем более, что в структуре поселения по-прежнему поддерживались понятия субординации и дисциплины. Не смотря на явные успехи, никто не мог забыть жестокого опыта войны, в каждом жило понимание того, что они находятся в далеко не безопасном и отнюдь не дружественном окружении. За границами периметра начиналась иная Афина, чуждая человеку, готовая взять жестокую мзду за малейшую оплошность или небрежность.
Шайгалов лучше других понимал это. Вероятно, обострившееся чувство возраста не имело ничего общего с физическим тонусом организма, корни дискомфортного чувства крылись в глубинах отравленного войной сознания: каждый день, прожитый на войне, по количеству и эмоциональному напряжению приобретаемого жизненного опыта, несомненно, приравнивался к двум-трем неделям мирной жизни, а может и больше… так что оценить истинный возраст своей личности, Иван попросту не мог.
Его рассудок остро ощущал пропасть, возникшую между несколькими старшими офицерами и молодым поколением. Они сумели отвергнуть жестокий опыт войны, их души постепенно оттаивали от вселенского безумия, молодежь как будто начала жизнь с нуля, отбросив прошлое, радуясь настоящему и не сильно тяготясь неопределенностью будущего. Шайгалов так не мог, не умел. Ему казалось, что в душе пройдена некая точка невозвращения. И дело заключалось вовсе не в том, что среди личного состава после памятных событий на Ширане осталось всего двенадцать женщин. Наверное, он разучился любить. Иван часто ловил себя на том, что может любоваться травой, деревьями, лаково провести ладонью по клейкой, едва распустившейся листве, но в общении с представительницами противоположного пола, его душа не испытывала никаких острых чувств.
Все они по-прежнему оставались его подчиненными, он испытывал одинаковое беспокойство и одинаковое чувство ответственности за каждого человека, будь то мужчина или женщина. Он радовался тому, что в колонии возникли семьи, вскоре должен был родиться первый коренной житель Афины… но что-то глубокое, личное, ускользало от понимания…
…Вездеход преодолел очередной участок просеки и оказался в замкнутом со всех сторон пространстве геометрически правильной вырубки.
Комплексный исследовательский аппарат биологического мониторинга представлял собой установленную на прочном фундаменте пирамиду высотой в полтора метра.
Все сканеры и датчики были надежно спрятаны под монолитом керамлитовой брони, на которой виднелись следы многочисленных попыток "несанкционированного доступа" в виде глубоких царапин, оставленных когтями местных "зверушек".
Иван подогнал машину вплотную к исследовательскому комплексу.
В глубинах джунглей следовало соблюдать осторожность, особенно при выходе из бронированного вездехода.
Прежде чем открыть люк Шайгалов некоторое время смотрел на показания датчиков, но не обнаружил ничего подозрительного.
Вокруг, судя по отчетам сканирующих систем, кипела обычная жизнь.
Открыв люк, он выбрался наружу, специальным ключом вскрыл сегмент обшивки пирамидальной конструкции и быстро сменил носители информации, изъяв кристаллодиск с данными и установив на его место чистый.
* * *
Событие, в корне изменившее жизнь Шайгалова, произошло внезапно.
Он мог поклясться, что ни один сканер не подавал тревожного сигнала до того момента, как на набольшую вырубку из поднебесья внезапно не спикировала стремительная тень летающего звероящера.
Когда аларм-процессор скафандра вдруг выдал сигнал опасности, реагировать оказалось слишком поздно: стремительная тень уже материализовалась в кошмарное существо с кожистыми перепончатыми крыльями, размах которых перекрывал всю площадь вырубки.
Иван успел уклониться от удара расположенных на стыке сегментов перепончатых крыльев рудиментальных когтистых конечностей, но, отпрянув в сторону, он оказался отрезан от вездехода, теперь путь к машине преграждало массивное туловище летающей рептилии.
Шайгалов внутренне был готов к отражению внезапной атаки, и потому он не растерялся, мгновенно выхватив оружие, но выстрелы из импульсного пистолета не возымели на летающую тварь никакого действия: шариковые пули с визгом рикошетили от костяных пластин, покрывавших туловище и голову рептилии, – результатом стрельбы стали лишь несколько отверстий в кожистых крыльях, на которые хищная тварь не обратила никакого внимания.
Маленькие горящие глазки, не отрываясь, следили за добычей, длинный "клюв", усеянный с внутренней стороны огромными зубами, предназначенными отнюдь не для пережевывания растительной пищи, издавал злобное пощелкивание.
Почему молчит орудие вездехода?! – Промелькнула в сознании Ивана злая, недоуменная мысль.
Секундой позже тварь ринулась в атаку, и полковник, уклоняясь от удара, успел заметить, что автоматическое орудие разбито. Вес огромной рептилии вдавил вездеход в землю, сломав не выдержавшие внезапной нагрузки, наполовину выдвинувшиеся из корпуса спаренные стволы.
Все… – Шайгалов мгновенно понял, что попал в безвыходную ситуацию. Его личное оружие бесполезно, автоматика машины повреждена, огромная, но весьма подвижная тварь перекрывает направление на спасительную просеку. Нелепость. Он еще раз увернулся, целясь в крохотные глазки рептилии, но пули опять лишь содрали грубую кожу и оцарапали непробиваемый череп…
В следующий момент удар перепончатого крыла сбил его на землю.
Легкий скафандр не выдержал, полоснувшие по нему когти, вспороли двойной слой гермоткани; Иван почувствовал, как тут же онемела нога, взгляд полковника помутился, он еще пытался привстать, но внезапная, необъяснимая слабость не позволила ему даже приподнять голову.
Рассудок захлестнула боль. Шайгалов не чувствовал, что ранен, скорее всего, острые когти рептилии выделяли какой-то токсин, попавший в незначительные порезы.
Мир стал тусклым, реальность стремительно теряла краски, но Иван даже в таком положении продолжал сопротивляться, если не физически, то морально, удерживая свое сознание на грани небытия.
Он не мог действовать иначе.
Иногда, в боях приходилось и хуже, но сейчас он не мог трезво оценить свои шансы. Рептилия могла поступить двояко – либо попытаться его сожрать, либо (в силу инстинктивного восприятия) отказаться от сомнительной пищи, и улететь, бросив умирать странную добычу.
Скорее последнее… – Иван надеялся, что сможет доползти до пирамидального комплекса аппаратуры и включить тревожный сигнал. Такими устройствами оснащалась каждая полевая лаборатория.
Меня найдут…
Тщета.
Тварь, похоже, не желала отказываться от завтрака. Чудовищной силы удар клюва по гермошлему разбил забрало, поранил лицо, теперь уже не кровавая пелена, а густая, сочащаяся из многочисленных порезов кровь заливала глаза Шайгалова.
Сознание начало меркнуть, но на фоне красноватой мглы его взгляд рефлекторно продолжал воспринимать смутные, неявные, уже проходящие на уровне бреда картины.
Тонкий свист рассекаемого воздуха…
Непонятная вибрация почвы, словно атаковавшая его тварь вдруг изменила намерения, судорожно и тщетно пытаясь взлететь, но у нее ничего не вышло – Шайгалов явственно ощутил глухой удар, сопровождаемый жалобным клекотом…
Сознание все еще теплилось, не покидало измученный рассудок, на фоне багряной, застилающей взгляд пелены смутно очертился контур человеческой фигуры…
Женщина.
Странная, нереальная, будто призрак.
В первый момент сердце Ивана глухо стукнуло, он было подумал о подоспевшей вовремя помощи, сознание на миг прояснилось от последнего волевого усилия, на какое оказался способен его теряющий силы организм и…
Он понял, что бредит.
Над ним действительно склонилась женщина, но на ней не было ни скафандра, ни элементарного костюма биологической защиты. Стройное, гибкое тело, почти обнаженное, если не принимать за одежду короткую травянистую тунику, смуглая кожа, тонкие черты лица, на фоне которых ее глаза казались преувеличенно-большими, короткая трубочка в руках и несколько миниатюрных дротиков за поясом…
Бред…
Он чувствовал легкие прикосновения, будто кто-то снимал с него порванный скафандр, а в сознании звучал далекий повторяющий шепот:
Спи… Спи.. Спи…
* * *
Колония Афины. Зона терраформированных земель…
Павел Кайманов находился в подавленном настроении.
Говорят, что беда не приходит в одиночку. Точнее не скажешь. Накануне пропал командир, теперь в самый разгар его поисков, внезапно отказал оставленный на орбите спутник-ретранслятор, и мобильные группы оказались без связи.
К вечеру все поисковые партии вернулись на базу, без потерь, но весть, которую они принесли, не могла обрадовать: в джунглях подле одного из комплексов биологического контроля был обнаружен разбитый вездеход, порванный, испачканный кровью скафандр, и труп огромной летающей рептилии над которой уже вовсю трудились стервятники.
Тело полковника Шайгалова отыскать не удалось.
Павел понимал, что в джунглях без скафандра не выжить. Раненый полковник мог, конечно, уйти с места схватки, бросив бесполезную гермоэкипировку, возможно он даже сумеет продержаться некоторое время, благодаря иммунным прививкам и метаболическому импланту, но единственная проходимая для человека дорога вела к базе. Просеку дважды прочесали сначала люди, затем механизмы, оснащенные боевыми сканирующими комплексами, но следов Ивана найти не удалось.
Либо он исчез, улетел по воздуху, либо его тело сожрали стервятники.
Павел хотел бы поверить в чудо, но война научила его мыслить реально. Не мог раненый Шайгалов уйти по кронам деревьев.
Пока он мрачно размышлял над теорией вероятности, сработали тревожные датчики периметра.
– Что там еще, Риган?!
– Паша, на нас со стороны океана идет пятиметровая волна.
– Проклятье… Но все метеопрогнозы были благоприятными!
– Да. – Риган ответил раздраженно, он сам плохо понимал что происходит. – Жду тебя на командном, Тут непонятное зарево у горизонта. Слишком далеко для эффективного сканирования, положительный сигнал есть только от термальных датчиков. Возможно, в океане идет извержение группы вулканов.
– Иду.
…
На командном пункте в этот час не было никого кроме Ригана.
Посмотрев на показания приборов, Кайманов не испытал облегчения.
Он не очень-то верил в фатальные цепочки случайностей. Сначала пропал командир. Это горько, больно, но объяснимо. Затем вдруг исчезла связь со спутником. И почти сразу за этим начинается стихийное бедствие с эпицентром, расположенным за тысячи километров от побережья.
Одно из двух – либо там действительно началось извержение группы вулканов, либо…
– Ты просчитывал вероятность того, что волна и зарево вызвано не извержением?
– А чем, по-твоему, они вызваны?
– Посадкой крупного космического корабля к примеру. – Ответил Павел, пристально глядя на датчики сканирующих комплексов. – Не верю я, что спутник внезапно и необъяснимо ушел с орбиты.
– Не знаю, Паша. Ты не слишком драматизируешь?
– Нет. У меня плохое предчувствие, Риган. – Кайманов сел в кресло, ввел пароль и начал набирать директивы на текстоглифных клавиатурах
– Что ты делаешь?
– Отменил старт дублирующего спутника.
– Почему?
– Потому что мы начали терять осторожность.
– Перестраховываешься?
– Пусть так. Если там извергаются вулканы – я с облегчением вздохну. Но если на острова совершил посадку космический корабль, его сканирующие комплексы зафиксируют старт, и тогда к нам явиться не пятиметровая волна, а что похуже.
– Ладно. Не будем спорить. Кстати, о волне. С ней нужно что-то делать.
– Риган, я не узнаю тебя сегодня. Забыл, что подобный вариант прорабатывался еще в самом начале?
– Все я помню. Только кто теперь отдает приказы?
– Я. Пока не найдено тело командира приказы отдаю я.
– Хорошо. Мы взрываем скалы?
– Да. Только подпустим волну поближе, чтобы взрыв не зафиксировали сенсоры противника.
– Павел, не перегибай. Это обычное извержение.
– Я тебе уже сказал все, что хотел. Подрыв зарядов только по приближению волны на критически допустимую дистанцию. И следи за этим заревом, мне думается через час– полтора оно исчезнет, так же внезапно, как и появилось.
Риган лишь кивнул в ответ, воздержавшись от дальнейших комментариев. Исчезновение командира больно ударило по всем, и не удивительно, что Кайманов вдруг начал "охоту на ведьм". Все действительно складывается одно к одному, а нервы, как выясняется не железные. Тем более что за год мирной жизни они все начали понемногу забывать о войне…
…
Через тридцать минут, когда исполинская волна цунами приблизилась к побережью, Риган подорвал заряды, установленные в основании скал, образующих узкую "горловину" залива.
Тонны камня обрушились в воду, создав мощную дамбу высотой в тридцать метров. Залив, таким образом, превратился в подобие лагуны. По результатам компьютерного моделирования поселению в долине ничто не угрожало: удар цунами, конечно, разрушит надводную часть преграды, но при этом волна потеряет свою энергию. По флангам поселение защитят искусственно возведенные насыпи, которые, по расчетам, так же выдержат напор воды.
Закончив моделирование ситуации, Риган, довольный прогнозом кибернетической системы, посмотрел на датчики сканирующих комплексов, чтобы окончательно поставить точку в мысленном споре с Пашей.
Ральф несколько раз сморгнул, затем зачем-то сменил несколько каналов телеметрии, но результат остался прежним: зарево, ясно различимое в ночи, у самого горизонта исчезло так же загадочно, как и появилось.
– Лейтенанта Кайманова на командный пункт. Срочно. – Выдохнул Риган в коммуникатор, понимая, что извержение, вызвавшее пятиметровую волну в океане, не могло прекратиться так быстро.
* * *
Иван пришел в сознание необычным образом.
Для полковника процедура возвращения в реальность после длительного беспамятства была знакома, он не раз приходил в себя после тяжелых ранений, но никогда еще это не происходило так легко, словно он спал глубоким, здоровым сном, и просто проснулся, не ощущая тяжелых постэффектов ранения.
А было ли оно?
В чудеса Шайгалов не верил. Память сохранила недвусмысленные травматические воспоминания, сообразуясь с которыми он вообще не мог выжить, придти в себя.
Если только… его бред не являлся реальностью.
Стараясь не шевелиться, он осмотрелся, двигая только зрачками глаз.
Он лежал в лесу.
Влажный воздух нес незнакомые запахи, незнакомые в силу того, что ни один человек не выходил в джунгли без защитных костюмов, с обязательными дыхательными фильтрами, которые отсеивали все флюиды запахов.
Я выбрался с вырубки самостоятельно?
Мысленное предположение показалось сомнительным. Полковник ощущал, что его тело обнажено, и лежит он не на голой земле, а на какой-то мягкой приятно пахнущей подстилке.
Пришлось пошевелиться, слегка повернув голову.
Так и есть. Первое впечатление не обмануло, хотя оно оказалось справедливым лишь наполовину.
Он действительно лежал на мягком, приятно пахнущем ворохе травы, но все остальное стало для Ивана внезапным откровением: под ним протиралась сумеречная бездна, вокруг плотно смыкался шатер листвы и ветвей, его импровизированное ложе имело в своей основе конструкцию, сплетенную из тонких, но прочных прутьев, прикрепленных лианами к надежной развилке толстых ветвей.
На какой высоте он находиться, определить было невозможно, – вокруг царили таинственные сумерки, и лишь высоко над головой в прорехи листвы проникали косые столбы солнечного света, в которых с назойливым звуком роилась мошкара.
Ни оружия, ни одежды…
Убедившись, что за ним не наблюдают, Иван попробовал приподняться, опираясь на локоть. Это удалось, и он получил возможность осмотреть свою ногу.
Три параллельно изгибающихся розовых шрама тянулись от колена к бедру. Значит, та тварь все же успела глубоко вонзить когти, не только порвав скафандр, но и нанеся глубокие раны. Теперь ему было неудивительно, что он так быстро начал терять силы после рокового удара. Судя по шрамам, ранение оказалось глубоким, что неизбежно наводило на мысль о быстрой кровопотере.
Я вообще не мог выжить в джунглях при таком ранении.
Прислушавшись к ощущениям своего организма, Иван с возрастающим недоумением понял, что не чувствует никаких последствий тяжелейшей травмы. Нога не болела, даже кожу в районе шрамов не стягивало, а мышцы, которые наверняка были порваны ударом когтистой лапы, послушно сокращались. Да и сознание, вернувшись к нему, оставалось ясным с первой секунды после удивительного "пробуждения".
Ситуация резко выходила за рамки обыденности. Все произошедшее с ним нельзя было объяснить с позиций привычной логики.
Шайгалов был в курсе всех проводимых в джунглях исследований и прекрасно отдавал себе отчет, что организм человека, даже после иммунных прививок не способен справиться с вредоносным воздействием исконной биосферы Афины.
Ему явно помогли, он уже не ставил под сомнение тот необычный женский образ, что сохранила память, но откуда в джунглях могли взяться люди, и почему они стали помогать ему?
* * *
Ответ на заданные самому себе вопросы Иван получил спустя четверть часа, когда его сомнения и чувство неопределенности достигли своего апогея.
Завеса листвы внезапно раздвинулась, и под своеобразный полог вошла та самая женщина, образ, которой сохранила память Шайгалова, ничуть не изменился, он сразу узнал ее, хотя сумрак скрывал многие детали.
Увидев, что Иван пришел в сознание, незнакомка улыбнулась, но он чувствовал, что несколько разделяющих их шагов похожи на бездну. Она замерла в нерешительности, затем осторожно приблизилась.
Шайгалов решил, что проявлять инициативу преждевременно.
Она человек, вне сомнения. – Он размышлял с внутренним напряжением, чувствуя, как организм возвращается в привычное состояние собранности, концентрации внимания, разум работал ясно, словно не было тяжелого ранения и длительного беспамятства.
За годы войны полковнику Шайгалову не раз приходилось общаться с представителями разных (порой совсем не дружественных) планетных цивилизаций, возникших в результате Велико Исхода и прошедших четырехсотлетний путь развития, либо деградации в условиях чуждых биосфер. Борьба за выживание накладывала неизгладимый отпечаток на энное поколение колонистов, а порой прессинг чуждого мира оказывался столь силен, что видоизменял людей не только психологически, но и физически.
…Она тоже несла в своем облике печать изменений. Шайгалов сразу заметил некоторые своеобразные черты незнакомки. Например, ее уши выглядели заостренными, как у мифического эльфа, брови чуть приподняты, разрез глаз широкий, взгляд пристальный не моргающий…
С точки зрения мужчины она красива… – невольно оценил облик незнакомки Иван. Стройная, гибкая фигура, спокойное симпатичное лицо, вот только взгляд непонятный, двоякий, в нем за несколько секунд успело промелькнуть выражение радостного удивления, настороженности, уверенности в своих силах и… растерянности.
Такая гамма чувств, которую она даже не попыталась скрыть, для полковника, который в силу должности и жизненного опыта хорошо разбирался в людях, говорило о сильной, но противоречивой натуре его спасительницы.
Конечно, он не был столь самонадеян, чтобы претендовать на полное понимание: они еще не сказали ни слова, лишь обмен взглядами выдал некоторые узнаваемые оттенки чувств.
Она не стала приближаться, а присела на мягкий ворох свежей благоухающей терпкими ароматами травы. Ее движения были плавными, тягучими, но не медлительными, их наполняла необъяснимая грация и сила.
Вообще-то Иван не забывал, что они находятся на приличной высоте, где-то в гуще древесных крон. Если местные жители, присутсвия которых на планете не смогла определить ни одна кибернетическая система, живут среди "верхнего" яруса джунглей, то они по определению должны быть сильными, ловкими, привычными к акробатике…
Звук ее речи прозвучал неожиданно: два слова, произнесенные на незнакомом Шайгалову языке, не резанули слух, а лишь отозвались звенящей наряженной нотой: вне сомнения это был один из языков древней Земли…
– Я не понимаю. – Ответил Шайгалов на интеранглийском.
Она внимательно выслушала ответ, некоторое время продолжая испытующе смотреть на Ивана своим проницательным, немигающим взглядом.
Он внезапно поймал себя на ощущении, что его собственный взгляд тонет в ее глазах. От этого вдруг начинали путаться мысли, становилось не по себе, странная, непривычная дрожь пробегала вдоль позвоночника.
Тем временем незнакомка протянула руку и словно по волшебству извлекла из гущи листвы тонкую ветвь, на которой, как на обыкновенной вешалке, крепилась такая же, как у нее, сплетенная из трав туника.
Неадекватная замена скафандру. – Подумал Иван. – Удивительно как я вообще до сих пор жив?
Он все же рискнул одеться, хотя предполагал, что любая из трав может вызвать внезапную аллергическую реакцию организма.
Пока он облачался в странную и непривычную одежду, его спасительница приблизилась и, заметив, что Иван закончил с нехитрым гардеробом, взяла его за руку, настойчиво поманив за собой.
Ее ладонь была мягкой и теплой.
Сердце вздрогнуло от прикосновения, да и она внезапно побледнела, словно испытала в этот момент своего рода шок.
Не смотря на явное взаимное смущение, она не отпустила его руки, только ее пальцы вдруг передали дрожь, а ладонь сжалась еще крепче.
Свободной рукой она отодвинула полог листвы.
Иван увидел некое подобие плавного спирального спуска, со всех сторон защищенного густым сплетением ветвей и лианоподобных растений.
У него не вызывало сомнений, что они идут по толстой причудливо изогнутой ветви дерева.
Босые ноги ощущали шероховатую фактуру коры, сколько метров до земли – совершенно непонятно. Вокруг смыкается зелень, и везде видны следы человеческих рук, тщательно переплетавших между собой различные растительные формы.
Иван понимал: бесполезно задавать вопросы, между ними пролегла незримая семантическая пропасть, но многое становилось понятно и без комментариев. Дорога, по которой они шли, была явно сформирована искусственно, но чтобы вырастить такой удобный, широкий "серпантин", сформировав его из молодого побега, который постепенно, по мере роста закручивали вокруг ствола исполинского дерева, наверняка потребовался не один десяток, а может и добрая сотня лет. Количество ответвлений спирального спуска, наводило на мысль о развитой инфраструктуре искусственно созданных дорог, или улиц, проложенных сквозь кроны деревьев на высоте нескольких десятков метров от земли.
Город. Город на деревьях – подумал Иван. Само слово "город" означало крупное поселение, значит людей, переживших катастрофу колониального транспорта "Сакс" было много, несколько тысяч человек, как минимум.
Они сохранили знания и сумели выжить без явных защитных устройств, пользуясь только приемами прогрессивной ассимиляции .
Не удивительно, что мы не смогли обнаружить сохранившийся очаг цивилизации. – Подумал Шайгалов, по ходу поражаясь странному, изощренному, порой даже причудливому виду живых конструкций, о предназначении которых можно было лишь догадываться. – Слияние с исконной природой планеты послужило идеальной маскировкой, – продолжал мысленно рассуждать он, – учитывая, что все «ярусы» влажного тропического леса переполнены жизнью, на фоне проявлений которой очень сложно выявить небольшую группу людей, сосуществующих в тесном контакте с исконными биологическими формами.
…
Спиральный спуск привел их к основанию исполинского дерева. Пространство обширной площадки было тщательно очищено от ветвей, опавшей листвы и прочего "естественного" мусора. Плотно утрамбованная земля не сохраняла следов, в этом Шайгалов убедился сразу, и потому он не мог судить, насколько многолюдно бывает у основания дерева.
Секундой позже Иван услышал характерный присвист сервомоторов и, присмотревшись, увидел, как из сумрака со стороны еще одного исполинского древовидного растения к ним приближается человекоподобный кибернетический механизм, – андроид серийной модели "Хьюго БД-12" какими оснащались все без исключения колониальные транспорты эпохи Великого Исхода.
– Доброе утро, сэр. – На безукоризненном интеранглийском произнес дройд, у которого, судя по силовой кобуре и наличию оружия в ней, был активирован третий уровень программной свободы . – Меня зовут Антей. У вас есть ко мне вопросы или просьбы?
Звуки интеранглийской речи, откровенно порадовали Шайгалова. Многие встреченные им на жизненном пути народы отвергали язык урбанизированной прародины. Значит – он взглянул на свою спасительницу – дройд будет нашим переводчиком… Отлично.
Она произнесла несколько слов, и андроид действительно перевел их, с удивительной точностью передав голос и интонации своей хозяйки, будто говорила она сама:
– Не бойся. Твои ранения уже зажили, а наша одежда не причинит тебе вреда. В ней травы полезные для любого человека.
– Я не боюсь. – Ответил Иван. Он понимал, что первые фразы сыграют решающее значение, – чем дружелюбнее он будет себя вести, тем больше шансов наладить контакт, который приведет к конструктивному диалогу.
Он не замечал, что мыслит сухими практичными критериями, сказывалась многолетняя привычка командовать, отвечать за людей, принимать сложные решения. Если бы Шайгалов мог взглянуть на себя со стороны, оценить не только внешность, но и внутренний мир, он бы многое понял, но увы…
– Как тебя зовут, спасительница? – Произнес Иван и сам удивился необычному речевому обороту, несущему не просто дружелюбие.
– Лада. – Ответила она и тут же добавила, с притворным, как показалось Шайгалову лукавством:
– Ты странный. Я подумала, что ты – машина, а когда раздела – оказалось – человек. Но, не такой, как мы… – уточнила она.
– Нет, я не машина. Я человек. – Ответил он, внезапно осознав, что не знает, как вести разговор. Ему, конечно, следовало поблагодарить свою спасительницу, но…
– Ты спасла меня. – Не уверенно начал он.
Лада улыбнулась.
– Это было несложно. – Неожиданно ответила она.
– Несложно? – Шайгалов усмехнулся. – Я бы так не сказал.
– Большой хищник не так опасен, как маленький. Его легко победить, зная уязвимые места. – Лада коснулась тонкой трубки, закрепленной на поясе ее травянистой туники.
– Ты убила ящера таким дротиком? – Шайгалов намеренно использовал два нечасто употребляемых специфических слова, но андроид прекрасно справился с переводом.
– Да, мы пользуемся духовыми трубками и дротиками. Старое оружие неудобно и бесполезно. У любого ящера есть несколько мест, не защищенных панцирем. Чтобы убить большое животное нужно тихо подкрасться и точно попасть. Дротик летит не так далеко, как пуля, но он бесшумен, и его легко обработать ядом.
Теперь Шайгалову многое стало ясно.
– Ты не назвал себя. – Напомнила Лада, пресекая его попытку проанализировать услышанное.
– Иван. – Он неловко поежился, вспомнив, что одет в травянистое "платье".
– Красивое имя. У нас то же есть такое. – Ивана.
– Женское имя?
– Да. Мы все женщины. Мужчин не осталось. – В ее голосе прозвучала хорошо знакомая Шайгалову горечь – так мог говорить человек, познавший цену невосполнимых утрат.
Племя лесных амазонок? Но как они поддерживают свой род?!
– Ты хорошо знаешь историю своего народа?
– Да. – Не задумываясь, произнесла она.
– Недалеко отсюда я видел обломки колониального транспорта "Сакс".
– Мои предки прилетели на этом корабле. – Согласно кивнула Лада.
– Значит, вы сохранили сумму исторических и технических знаний?
Она задумалась, прежде чем ответить. Казалось, в ее глазах промелькнула тревога, но Иван не мог судить с уверенностью…
– Я понимаю тебя. – Наконец ответила Лада. – Да, мы помним о событиях прошлого, пользуемся некоторыми механизмами.
– А что лежит в основе вашей жизни?
– Лес. Он наш дом.
Их диалог с одной стороны казался все более непринужденным, а с другой становился похож на игру в одни ворота, – Лада только отвечала на вопросы, не задавая встречных.
Шайгалов едва ли обратил внимание на этот аспект, ему казалось очень важным выяснить как можно больше об исконной цивилизации Афины.
– Ты сказала: "мужчин не осталось". – Он понимал, что задает болезненный для нее вопрос. – Что случилось с ними?
Глаза Лады потемнели.
– Я знаю больше, чем ты думаешь – произнесла она. – В космосе шла война. Я была девочкой, когда сюда прилетели люди на больших кораблях. Они забрали всех мужчин, даже детей, объявив, что на нашей планете будет база. Они обещали, что все вернуться сюда невредимыми, после того как пройдут "обучение" – она произнесла это слово с запинкой.
– И?
– Война закончилась. Никто не вернулся.
– Сколько же вас осталось?
– Мало. – Неопределенно ответила она. – Очень мало… А базу они так и не построили, – предупреждая вопрос Шайгалова добавила Лада. – Их машины что-то делали на островах, но потом куда-то исчезли.
Иван понимал, что должен выразить сочувствие, но, прислушавшись к себе, он вдруг с внутренним холодком понял, что просто не умеет утешить, не может подобрать правильных в такой ситуации слов, а те, что приходили на ум, казались затасканными, пошлыми, не искренними...
Я похож на машину. – С внезапной, необъяснимой тоской подумалось Ивану, когда его взгляд коснулся древнего дройда,
Война превратила его в морального калеку, но, чтобы осознать это, ему нужно было повстречать Ладу, а затем взглянуть на древнего дройда.
Чудес не бывает…
Он не мог расслабиться. Его губы улыбались в ответ на улыбку Лады, в душе действительно пробивались ростки неведомых ранее чувств, но на фоне мелких незначительных изменений шла постоянная холодная, рассудочная оценка ситуации, он машинально, по привычке анализировал каждый свой шаг, каждое слово, то есть внешние проявления и внутренние оценки вдруг пошли в разрез, порождая ощущение двойственности, моральной лжи что ли?
Ему было неудобно в этой дурацкой, травянистой тунике, в душе росла саднящая тревога: ну не могли мы пропустить явные признаки цивилизации пусть даже они полностью ассимилировалась с исконной жизнью планеты…
Лицо Лады настораживало, ему казалось, что он уже однажды видел подобные черты, но где, когда и при каких обстоятельствах, вспомнить не мог, и потому собственное поведение казалось ему сплошной фальшью, которую полковник не терпел у других и тем более не выносил в собственной душе.
Не выдержав, он сказал, обращаясь к Ладе:
– Извини, но я должен буду уйти. Далеко отсюда до места крушения "Сакса"?
Она отреагировала достаточно спокойно:
– Километров двадцать. Я понимаю. – Она опустила взгляд. – Есть люди, которые беспокоятся о твоей судьбе, верно?
Шайгалов медленно кивнул. Чувство моральной ответственности перед людьми, которые либо не перестают искать его, либо считают мертвым, довлело над рассудком.
– Я должен идти. – Повторил он.
– Потом ты придешь опять? – Лада посмотрела на него с нескрываемой надеждой.
Шайгалов в такие моменты терялся. Он отвык, что чувства могут быть не контролируемыми, отражающимися в глазах, жестах мимике… Все кого он знал и помнил были… другими. Суровые в любви и дружбе, сдержанные, скупые на эмоции.
– Да. Я вернусь. – Ответил Иван после недолгой паузы, машинальным жестом одернул тунику, словно та была полевой формой. – Выведешь меня на просеку?
Она кивнула, и Шайгалову показалось, что Лада сделал это раньше, чем дройд перевел его просьбу.
Где же я видел ее лицо?
– Может быть, ты пойдешь со мной? Мои друзья были бы рады.
Лада отрицательно покачала головой.
– Позже. – Односложно ответила она. – Мне нужно поговорить с подругами, и все рассказать им.
* * *
Лейтенант Кайманов находился в компьютерном центре колонии, когда датчики дальнего обнаружения зафиксировали движение на южной границе зоны ассимиляции и джунглей.
Взглянув на показания приборов. Павел переключился на визуальный контроль.
В первый момент он не поверил своим глазам: со стороны лесного массива к границе защитного периметра шел человек.
Мгновенно отработала система идентификации, утверждая, что биометрические данные соответствуют матрице полковника Шайгалова.
Павел давно разучился верить в чудеса, но сейчас он смотрел на укрупненное по его команде изображение и…
Впервые за последние годы Кайманов не знал, что ему делать, – радоваться, удивляться или запустить самотестирование систем наблюдения на предмет программного сбоя.
Иван…
Однозначно Иван!... Но он идет босиком, без скафандра в какой-то непонятной сотканной из трав хламиде…
Фрайг побери, там же опасная для жизни биосфера!
Палец лейтенанта так и не коснулся сенсора общей тревоги. Стояла глубокая ночь, в колонии сейчас бодрствовал только он, да равнодушные, не умеющие удивляться кибернетические системы.
С этим надо разобраться по-тихому. – Придя в себя от изумления, решил лейтенант.
Через минуту, захватив оружие и запасной комплект экипировки, он вышел из компьютерного центра и бегом направился к той части периметра, где сработали тревожные датчики.
* * *
Шайгалов понимал, что его приближение заметят, потому остановился за несколько шагов до струящегося марева обозначающего границу маскирующих и защитных полей.
Из плотного сумрака, который лишь слегка рассеивал свет звезд, да отраженное сияние бледной маленькой луны – спутницы Афины, внезапно раздался знакомый чуть настороженный и хрипловатый от волнения голос:
– Командир?
– Привет, Паша. – Шайгалов представил себе ощущения лейтенанта и усмехнулся. – Грешишь на сбой систем? Решил, что надо бы проверить все по-тихому?
– Иван мы считали тебя мертвым.
– Как видишь, я жив. Или ты не рад?
– Рад. Извини, но…
– Не комплексуй лейтенант. Я вернулся. Согласен, вид у меня несколько необычный. Спасибо, что не поднял тревогу. Давай так, – ты подгонишь сюда полевую стерилизационную камеру, я пройду через нее, чтобы не принести какой заразы на территорию колонии. А потом мы с тобой поговорим начистоту, но все, что я расскажу, пока останется между нами. Идет?
– Без проблем. Я захватил для тебя человеческую одежду.
Шайгалов только усмехнулся, но на душе вдруг стало тревожно. Так тревожно, словно его возвращение действительно могло принести колонии какие-то проблемы.
