II
СОЛНЦЕ АРИСТОПАЛА
Неспешно и величаво колышутся водоросли: пузырчатые, сочно-зеленые ленты многометровой длины — и другие, красновато-коричневые, со множеством тонких веточек, образующих шарообразную крону. Вода здесь пресная, но, несмотря на это, морские формы жизни чувствуют себя превосходно. Актинии — каждая толщиной со столетний дуб, но всего несколько метров высотой — раскинули розовые полупрозрачные щупальца. На кромках бородатых скал прилепились губки — высокие, бледно-желтые фужеры. Они плавно сокращаются, и стайки мальков водят вокруг хороводы, переливаясь всеми оттенками спектра. Жгучие солнечные лучи, проникая сквозь толщу вод, теряют свою губительную силу; теплые блики лениво играют в пятнашки среди мелких песчаных дюн. Это место чем-то похоже на исполинский аквариум — причудливый рельеф, разнообразие форм и расцветок соперничает по красоте с коралловыми атоллами теплых морей. Неоновые искры креветок пронзают зеленоватый сумрак гротов, а над вершинами скал парят, раскинув крылья-плавники, гигантские манты…
Картины подводного мира расплылись и исчезли. Вместе с пробуждением пришли дискомфорт и боль. Ныла голова, дергало больной голеностоп, саднила кожа на лбу и тыльных сторонах ладоней — надо сказать, весьма ощутимо. То, на чем он лежал, шуршало при каждом движении. Где-то неподалеку раздавались тихие всплески. Пахло цветами и тиной; шептались листья, поскрипывало рассохшееся дерево… «Река тут поблизости, что ли?» — подумал Гаргулов. Эта мысль вызвала поток других, и воспоминания нахлынули на Сан Саныча мутной волной. Он приподнялся на локте. Голова тотчас отозвалась тупым гулом, как после хорошей пьянки. Боль концентрировалась слева, повыше виска. «Однако! Чем же это меня… Стоп! Почему я ничего не вижу?!» Страх обжег, словно раскаленное железо. Гаргулов вскинул руку к глазам — и нащупал плотную повязку. Совсем рядом некто зашевелился, чьи-то руки мягко надавили капитану на плечи.
— Твоя не вставай, твоя плохо вставай! Твоя болеет, однако…
— Где я? Что с глазами?! — прохрипел Гаргулов.
— Моя глаголик хорошо говори не знай… Твоя отдыхай пока, день есть, — ответил заботливый голос и прибавил: — Твоя глаза потеряй нету, мала-мала лечи — снова хорошо смотри… Твоя умный? Тогда повязка снимай нету!
Сан Саныч угомонился, поворочался немного, устраиваясь удобнее… Судя по ощущениям, постель представляла собой мешок из грубой ткани, наполненный чем-то мягким, но очень шуршливым — вроде скомканной бумаги. Импровизированный матрас лежал прямо на полу, тянуло легким сквознячком. Впрочем, это было весьма кстати: вокруг царила одуряющая тропическая жара; обоняние периодически тревожили густые незнакомые ароматы.
Будучи человеком милицейским, Сан Саныч привык получать ответы на свои вопросы. Старик (Гаргулов судил о возрасте собеседника по голосу) куда-то ушел, по крайней мере, на его зов никто не откликнулся. «Ладно, подобьем бабки, — размышлял капитан. — Слезли мы с этого чертова поезда незнамо где. Место — никогда про такие не слыхал… Но главное, где это я ухитрился обжечься, да еще и глаза спалить?!» Он помнил встречу с самоходной телегой, водителя, невесть зачем расстрелявшего странных птиц… Стоп! Вот она, нелепая деталь, которую поначалу не мог осознать разум. Голову каждой твари венчало приспособление из тонких стальных спиц, прижимающее к глазам темные стекла в оправе, — ни дать ни взять противосолнечные очки, специально сконструированные для этих пернатых. И стрелок, чье облачение защищает тело от макушки до пят, несмотря на жару — ни клочка голой кожи… И реплика старика, «твоя отдыхай пока — день есть». Что он хотел сказать? Отдыхай, пока день; так, что ли? Здесь принято отдыхать днем?
Гаргулов глубоко вздохнул. Логика — штука мощная, с ней не поспоришь, но слишком уж невероятным был напрашивающийся ответ. Если начальные предпосылки верны, то в этом… месте (где бы оно ни находилось), солнце чрезвычайно активно, открытые участки кожи обгорают до волдырей меньше чем за минуту… Капитан резко сел. Дурко! Проклятый оболтус, сгорит же! То есть — уже сгорел… Наверное. А может, и нет. Дуракам, как известно, везет…
— Эй! Послушай…
— Твоя много говори не надо! Солнце скоро садись, мала-мала пей, мала-мала кушай — Кван приходи есть.
— Какое там «кушай» — я же не вижу ничего! — недовольно буркнул Сан Саныч.
— Моя твоя помогай! — Собеседник мелко рассмеялся, и Гаргулов почувствовал, как в руку ему тычется миска.
Пахнуло вареной рыбой. В посудине оказалась уха — густая и фантастически вкусная, но запивать трапезу пришлось горьким травяным настоем.
— Твоя пей надо, плевать плохо, однако! — уговаривал невидимый компаньон. — Твоя мала-мала пей, мала-мала лечи! Хорошо пей — хорошо лечи, потом болей нету!
— Ну ладно, раз лекарство… — сдался Сан Саныч.
Старик удалился. Потянулось томительное ожидание. Гаргулов успел придумать и отвергнуть не меньше десятка самых невероятных версий произошедшего. По возвращении старик позволил, наконец, снять повязку. Капитан осторожно приоткрыл веки.
— Твоя смотреть больно?
— Н-нет…
Собеседнику капитана можно было дать и шестьдесят лет, и все восемьдесят — похожая на луковицу голова с редкими седыми волосами и большими оттопыренными ушами, хитрые азиатские глазки…
— Моя мазь принеси есть! Твоя мала-мала мажь, рожа болей нету!
— Стало быть, все из-за солнца здешнего? — Гаргулов осторожно дотронулся до лица. — Ожоги эти…
Хозяин с готовностью закивал.
— Злой солнце, однако; шибко злой… День работа ходи нету, люди мала-мала спи, мала-мала дома дела делай, женка кровать валяй… Солнце с неба уйди — люди работа ходи, улица гуляй есть…
— Понятно… Забавная у вас тут житуха! — капитан с любопытством озирался по сторонам. Дом, в котором он очутился, скорей заслуживал названия барака: дощатые стены, земляной пол, утоптанный до каменной твердости… Единственное окошко закрывала рама, обтянутая грубой, выцветшей до белизны холстиной. В углу покоился штабель огромных, туго набитых джутовых мешков, такой же мешок служил капитану матрасом. Кроме перечисленного в жилище находился стол — явно самодельный, судя по всему, служивший уже не первому поколению хозяев, и пара плетеных стульев.
— Как я здесь оказался? — спросил Гаргулов. Хозяин осклабился. Передние зубы у него были длинные, словно у грызуна. — Твоя, вообще, понимай, что моя спрашивай?
— Понимай! Твоя сюда Кван принеси! Кван ворона застрели есть, твоя мала-мала задень…
— Ворону, говоришь… — с сомнением протянул капитан. — Хороши у вас тут вороны…
— Люди ночь гуляй — Кван спи, люди день спи — Кван работай! — просветил его старик относительно распорядка неведомого Квана. — Кван кора суши, шибко солнце надо!
По поводу коры Сан Саныч не понял. Впрочем, это не сильно его интересовало.
— Расскажи-ка мне о здешней железной дороге…
Хозяин снова улыбнулся, показав резцы.
— Моя твоя понимай нету! Кван приходи, он глаголик хорошо говори… Моя понимай мала-мала.
— Ну хорошо, дождемся твоего Квана… Тебя-то как звать-величать? Твоя имя есть? — прибавил капитан, подстраиваясь под говор хозяина.
— Моя Уквылькот! — заулыбался человечек. — Моя с Великой Чукотки давно приходи, много лет живи здесь…
— Гаргулов… Сан Саныч; знакомы будем, значит…
— Цан-Цан! Цан-Цан! — радостно подтвердил хозяин.
Капитан усмехнулся.
— Ну, ты меня прям в китайцы записал…
Потихоньку вечерело. У входа вдруг послышались быстрые шаги. Дверь распахнулась, и в хижину ворвался давешний стрелок.
— Уквылькот, тревога! — хрипло выдохнул он, едва отдышавшись. — В нашу сторону движутся герцоговы патрули, я срезал путь и немного обогнал их… Давай быстрее!
Пришедший откинул вуаль. Лицо его оказалось неожиданно интеллигентным, с тонкими чертами и аккуратно подстриженной бородкой; оно скорей подошло бы учителю или инженеру, чем сомнительной личности с оружием. Взгляд его переместился на Гаргулова.
— Как ваши глаза?
— Да вроде нормально… Э-э, послушай…
— Я Кван, это я прикончил герцоговых птичек и принес вас сюда, — нервно перебил человек. — А сейчас мы должны скрыться, и как можно скорее. Повсюду вороньи патрули, обыски, аресты, хватают кого ни попадя… Вас, как новичка, точно возьмут в оборот!
Сан Саныч задумчиво наморщил лоб. Он понимал, что находится здесь в роли иностранца, да еще, судя по всему — иностранца нежелательного; но как вести себя в такой ситуации, капитан представлял плохо. Вдобавок это он всю свою жизнь ловил кого-то, а не наоборот…
— Ты… Кван, или как тебя… Ты не гони, ладно? Поясни-ка, кто ты есть, чего случилось и вобще…
Кван схватился за голову.
— Некогда объяснять! Не сейчас! Поверьте мне на слово, прошу… Вам надо скрыться!
— Так… я ж вроде не сделал ничего… — пожал плечами Гаргулов.
— Цан-Цан, твоя на кактус плохо сиди! — вмешался Уквылькот. — Кактус иголка шибко длинный, жопа долго болеть есть!
— По нынешним временам такое весьма вероятно! — нервно усмехнулся Кван. — Уж поверьте, традиционное местное наказание — удовольствие ниже среднего…
Уквылькот меж тем развил бурную деятельность. Хилый на вид старичок шутя раскидал джутовые мешки. Под ними обнаружился тайник — прикрытая досками яма. Вскоре на свет появились здоровенные брезентовые баулы и ворох тряпья. Кван перебросил его Гаргулову.
— Надевайте, только скорей! Уквылькот, ящик с литерами не забудь…
— Зачем? — робко удивился старик. — Моя земля закидай — никто найди нету…
— Боюсь, мы исчезаем надолго, старина! — вздохнул Кван. — Типографию я не оставлю…
«Костюм пчеловода-ниндзя», как окрестил про себя Гаргулов странное одеяние, оказался довольно удобной штукой. Широкие свободные порты, куртка наподобие дзюдоистского кимоно и шляпа, с полей которой свешивалась густая темно-серая кисея, пришлись почти впору. Матерчатые перчатки довершили наряд, свою одежду капитан упрятал в один из баулов. Подгоняемые Кваном, они торопливо покинули хижину. Тут Сан Саныч убедился, что плеск ему не почудился: барак стоял на берегу канала — от воды его отделяла узкая полоса илистого берега. Через грязь была переброшена доска; среди кувшинок и тростника покачивалась изящная лодка. Так бы, наверное, выглядела гондола, построенная китайским мастером, — нос и корма плавсредства задирались вверх, а посередине находился полотняный навес, натянутый на крутобокие бамбуковые дуги. Гаргулов, морщась от боли в подвернутой ноге, дохромал до лодки и устроился на хлипкой банке, с любопытством озираясь по сторонам. Уквылькот пробрался на корму и засветил фонарь. Кван взялся за весла.
— Может, напрасно зажег? — осведомился Сан Саныч. — Этак нас издалека видно…
— Твоя, Цан-Цан, голова думай! Фонарь нету — полицай лови, деньга отбирай! — откликнулся старичок.
— Это верно. Согласно законам Аристопала, кормовой огонь должен гореть на каждой лодке, — подтвердил Кван. — В черте города нас может остановить водная полиция. А вот когда в дельту уходить будем, там другое дело: лучше тишком да молчком…
— Та-ак… — вкрадчиво протянул Гаргулов. — Почему бы вам, ребятки, не объяснить мне ситуацию, а? Всякие мелочи, вроде того — что это за место, кто вы такие, куда мы плывем и вообще… А?
Некоторое время в лодке царило молчание.
— Можно и объяснить, — сказал, наконец, Кван. — Вопрос только в том, с чего начать. Вы ведь нездешний, верно?
— Эт'точно…
— Чужаки у нас — дело обычное. Некоторые и на людей-то не слишком похожи… Общее у всех одно: поначалу они не боятся нашего солнца.
— Это ваше «здесь» — это где? Как хоть эта… страна называется-то?
— Страна? — слегка удивился Кван. — Это город, страны — удел иных реальностей… Вы сейчас находитесь в славном Аристопале, что под дланью Господина Высокое Небо. Был под его дланью, по крайней мере. До недавнего времени.
— Аристопал, значит… А живут здесь аристопальцы и аристопалки… Постой, ты сказал — до недавнего времени? А что случилось-то?
— Альбэр Фигассэ случиться есть! — вмешался Уквылькот. — Воронья герцог!
Сан Саныч ухмыльнулся.
— Фигасе?
— Альбэр Фигассэ! — выговаривая имя герцога, Кван налегал на «э». — Поверьте, веселого тут мало… Он нездешний, как и вы, явился в Аристопал года три назад… И весьма преуспел за это время. Каким-то образом ему удалось втереться в доверие, гм… к самому Господину Высокое Небо. Есть такие люди, они умеют становиться полезными, а иногда и незаменимыми… Думаю, Господин Высокое Небо воспринимал герцога и его компанию как некую забавную диковину… Да, вы же не местный… Фигассэ привел с собой стаю невиданных птиц — огромных, выше человека. Они не умели летать, но очень быстро бегали и могли разговаривать — правда, как утверждал сам Альбэр, всего лишь воспроизводили человеческую речь, не понимая смысла сказанного. Много позже мы узнали правду… Повадкой и цветом эти твари смахивали на ворон — за что Фигассэ и получил свое прозвище.
— То есть у вас здесь и настоящие вороны живут? — поинтересовался Гаргулов. — Слушай, а они-то как выживают под этим солнцем?
— О, настоящие вороны — пожалуй, единственные из пернатых, ведущие дневной образ жизни! Они достаточно умны, чтобы не покидать тень, и прекрасно освоились под кронами гуардо… Но птички Фигассэ оказались еще более приспособленными к нашему климату. Плотное оперение и ороговевшая кожа на длинных лапах позволяли им передвигаться днем, не опасаясь испепеляющих солнечных лучей. Единственное уязвимое место этих созданий, глаза, Альбэр защитил специальными приспособлениями. Можете себе представить, какой фурор произвело его появление на улицах Аристопала — повозка, запряженная здоровенными голенастыми тварями, перекликавшимися меж собой на странном наречии…
Гаргулов хмыкнул, вспомнив собственную встречу с огромными птицами.
— С этого дня в городе появился птичий цирк. Люди охотно платили деньги, чтобы поглазеть на этакую диковину, а когда выяснилось, что питомцы Фигассэ способны выполнять команды своего патрона и даже внятно разговаривать… Словом, вскоре не осталось ни одного уважающего себя горожанина, не побывавшего на таком представлении. Спустя пару лет Фигассэ изрядно разбогател и обрел известность, и вот однажды перед ним отворились ворота Термитника…
— Какие ворота?
— Термитник большой, как гора, шибко большой, каменный! Там Господина Высокое Небо живи! — пояснил Уквылькот.
— Наш правитель пожелал лицезреть Альбэра и его птиц. Говорят, после представления Фигассэ полночи о чем-то беседовал с Господином Высокое Небо… И вскоре жизнь славного Аристопала круто изменилась.
Узкое, пахнущее тиной русло осталось позади. Пройдя под каменной аркой, лодка вышла на открытое пространство. Сан Саныч с изумлением разглядывал открывшийся взору пейзаж. До этого мига все чувства его словно пребывали в наркотической дреме — железнодорожное путешествие и последующие события воспринимались как некий сумбурный сон, который вот-вот закончится, так что и волноваться не о чем… Но лиловая гладь разлившейся в низинах реки, усеянная мелкими островками, изящные лодки, фонарики, отбрасывающие на воду разноцветные зигзаги отблесков, купы высоченных деревьев с могучими, густыми кронами по берегам — все это было реальностью; невозможной, невероятной — и тем не менее… Легчайшие дуновения ветра разносили непривычные, возбуждающие ароматы. Гаргулов крепко зажмурился, и обожженная кожа век тут же пренеприятно напомнила о себе. «Да, старина, тут все настоящее, хочешь ты того или нет!»
— До сей поры Господин Высокое Небо редко вмешивался в жизнь обитателей города, — продолжил свой рассказ Кван. — У него свои дела и свои заботы, недоступные нам, простым быдлянам.
— Этот ваш Господин Высокое Небо, он что — главный здесь? — уточнил Сан Саныч.
— Конечно! Он — создатель Аристопала, один из величайших эгоистов нашего мира!
— Это у вас что, достоинство, что ли, — быть эгоистом?
— А вы как думаете?! — Кван недоуменно пожал плечами. — «Эго», энергия личности Господина Высокое Небо, столь велика, что способна преобразовывать материю… Он следит за погодой и речными разливами, иногда, если надо, контролирует городскую жизнь…
— Господина Высокое Небо все про всех помни! — подтвердил Уквылькот. — Каждого адрес знай, имя знай…
— Гм… Сколько ж здесь народу?
— Около миллиона! — серьезно ответил Кван. — Обычному человеку трудно даже представить такое, верно? И тем не менее это правда. В некотором роде наш правитель и есть Аристопал: например, когда у него депрессия, в городе растет число самоубийств.
— А когда Господина Высокое Небо радуйся, люди на улицы выходи, праздник делай!
— Ну, это прям бог какой-то получается! — недоверчиво хмыкнул Гаргулов. — Ври, да не завирайся!
— В общем-то, так и есть, — серьезно ответил Кван. — Я понимаю, чужаку осознать все это непросто… Кстати, имейте в виду: люди, которые ищут недостатки в Господине Высокое Небо, очень быстро умирают — от болезней и неудач. Можете смеяться, но лучше поверьте, это факт.
— А если его имя постоянно талдычить, это принесет счастье и богатство! — ухмыльнулся капитан, кое-что припомнив: некогда по долгу службы довелось Сан Санычу гонять кришнаитов.
— Да, верно… — Кван, похоже, не заметил гаргуловской иронии. — Кроме того, это снижает риск онкологических и сердечно-сосудистых заболеваний. Я вижу, вы начинаете понимать! Но я отвлекся. Альбэр предложил Господину Высокое Небо услуги — свои и своих питомцев. Надо сказать, он не держал птиц взаперти: те гуляли по городу, где и когда хотели, а еще смотрели, слушали и запоминали. Горожане привыкли к ним, считая безобидными и забавными животными, не более того…
— Они жестоко ошибайся! — поднял палец Уквылькот.
— Верно… Вороны Фигассэ обладают феноменальной памятью и способны воспроизвести любой подслушанный разговор. Скорость их бега достаточна, чтобы настигнуть мчащийся во весь опор паромобиль, а крепкие клювы и молниеносная реакция практически не оставляют противнику шансов на победу… Они стали идеальной тайной полицией… Идеальной еще и потому, что без колебаний выполняли приказы своего патрона — а договориться с ними никто, кроме Фигассэ, не умел. До той поры борьба с преступностью была в ведении гильдии полицейских. Раз в полгода ее глава отчитывался перед городским советом, а Господин Высокое Небо и вовсе не интересовался такими мелочами… Не могу не признать — Фигассэ действовал гораздо более эффективно. Закон в здешних краях суров, но смертная казнь применяется редко. Чаще всего преступника ждет посажение на кактус — процедура весьма болезненная, но не смертельная… А если проступок серьезен, то изгнание из города. После этого ему приходится тратить все силы на выживание, ведь наше солнце гарантированно убивает незащищенного человека в течение пяти минут… Но питомцы Фигассэ имели свое представление о правосудии. Птички, знаете ли, не утруждали себя соблюдением юридических процедур. Никому и в голову не могло прийти, на что способны эти забавные, нелепые с виду создания…
— А что они могут, кстати?
— В считаные мгновения разорвать свою жертву на кусочки! Да-да, прямо на улице, на глазах изумленных прохожих — именно так это и происходило… Я не зря упомянул великолепную память этих созданий. Они изучили здесь все: каждую улицу, каждый проулок… И как теперь можно предположить — знали боссов преступного мира в лицо. С крупными «семьями» было покончено в течение суток. «Люди-собаки», «люди-росомахи», «люди-леопарды» не успели ни договориться меж собой, ни оказать сколько-нибудь серьезного сопротивления воронам: те устроили настоящую бойню…
— А ну, тормозни. С этого места подробнее: что еще за «люди-собаки», «люди-росомахи»?
— Так называются… Назывались преступные кланы Аристопала. Это традиция, уходящая корнями в глубокую древность… У каждой «семьи» свои обычаи и ритуалы, свой способ вести дела и наказывать неугодных, даже собственные резиденции. Перечисленные мною — самые крупные и опасные, на них держится… то есть держалась большая доля теневого бизнеса. Есть еще с десяток мелких «семейств»; у тех, как правило, узкая специализация: «люди-крысы», например, занимаются только домушничеством.
— Что-то не сходится! — покачал головой Сан Саныч. — Ты же сам, на моих глазах, уложил парочку этих… ворон! А ведь там наверняка были профи…
— В Аристопале практически нет огнестрельного оружия, — вздохнул Кван. — Господин Высокое Небо запретил, а его запрет исполняется всеми без исключения, причем неукоснительно… Мой револьвер приобретен уже после исчезновения правителя, и знайте — я не задумываясь выкину его в реку, если только Господин Высокое Небо вернется в город… Преступники у нас отдают предпочтение удавкам, стилетам и боевым посохам, от них никакого шума… Но в случае с герцоговыми воронами все их оружие оказалось неэффективным. Я уже упоминал о реакции птиц, она в разы превосходит человеческую…
— Ворона один день мала-мала есть, другой день шибко много есть!
— Да… Птицы в одну ночь заполонили Аристопал; вдруг оказалось, что в городе их многие сотни! Совершенно непонятно, откуда взялось столько этих тварей…
— Я только одного не понял: эти, как ты их называешь, вороны — они что, и впрямь разумны? — Гаргулов осторожно погладил щеку.
Обожженная кожа саднила все сильнее — но трогать ее не стоило: зуд от этого многократно усиливался.
— Их сложно судить по людским меркам… — задумчиво откликнулся Кван. — Это другой разум. Совсем другой. Линейный, примитивный, не способный оперировать отвлеченными понятиями… Наверное. В том и проблема: они достаточно умны, чтобы выполнить приказ, и недостаточно гибки для того, чтобы ослушаться или прельститься подкупом… Плюс к тому звериная хитрость и весь набор инстинктов хищника: не помню, говорил я или нет — птички Фигассэ плотоядны.
Кван замолчал. Гаргулов некоторое время переваривал услышанное. Навстречу то и дело попадались рыбачьи лодки, на корме у каждой горел фонарь.
— Полицию не то чтобы упразднили… — вновь заговорил Кван. — Но столь впечатляющий успех полностью изменил баланс сил. Ради такого случая Господин Высокое Небо возродил титул герцога, бытовавший в древности, и пожаловал его Альбэру Фигассэ.
— Что ж, насколько я понял, герцог подавил оргпреступность в вашем городе. Пусть жестко, но тем не менее… А это неплохо, по-моему.
— Многие поначалу думали так же, — кивнул Кван. — Но вскоре выяснилось, что лекарство хуже болезни. Если вы внимательно меня слушали, то уловили один нюанс: слово Господина Высокое Небо является высшим законом Аристопала, но большинство спорных вопросов решается общебыдлянским судом в соответствии с городскими традициями. Так было до тех пор, покуда не явилась новая сила. После того как Фигассэ обрел свой титул, все, что он делал, считалось получившим негласное одобрение Господина Высокое Небо. Но если наш повелитель крайне редко вмешивался в жизнь своих подданных, то вороний герцог счел нужным контролировать буквально все — к собственной выгоде, конечно же… Те, кто осмеливался выражать открытый протест, просто исчезали. Тогда-то и поползли зловещие слухи о связях его светлости с «людьми-пауками».
— А это еще кто такие? Ты ж говорил, птички переклевали все ваши ОПГ…
— «Люди-пауки» наполовину легенда… Самое таинственное и закрытое из преступных сообществ Аристопала. Говорят, у них нет постоянной резиденции, «человеком-пауком» может оказаться кто угодно — твой друг, сосед… У нас не любят затрагивать эту тему, своего рода культурное табу… «Люди-пауки» не занимаются ни грабежами, ни вымогательствами; их специализация — шпионаж и наемные убийства. И тут они не знают себе равных!
— Гм… А куда смотрел этот ваш Господин Высокое Небо?
— Господина Высокое Небо своя дела есть, наша дела мала-мала смотри! — вздохнул Уквылькот.
— В точности так… Но самое худшее случилось недавно, в его отсутствие…
— Он уехал, что ли?
— Да, вероятно… Отбыл в одно из своих загадочных путешествий, — вздохнул Кван. — Куда и зачем — нам, быдлянам, неведомо. Так вот, Альбэр Фигассэ воспользовался его отлучкой и совершил немыслимое…
— Дворцовый переворот, готов поспорить… — прищурился Гаргулов. — А почему «немыслимое»? Наоборот — судя по тому, что ты рассказал, рано или поздно это должно было случиться…
— Вы все же не осознаете, кто такой Господин Высокое Небо и что он значит для любого аристопальца!
— Ну ладно, ладно, я в ваших местных делах не волоку… Но Фигассэ-то должен все понимать, верно?
— Да, это так, — мрачно подтвердил Кван.
— Следовательно, можно предположить, что он каким-то боком причастен к исчезновению вашего правителя, э? Или, по крайней мере, владеет информацией по этому поводу…
— Твоя умный, однако! — неожиданно сказал Уквылькот и тут же рассмеялся мелким, дребезжащим смехом.
Лодка все дальше углублялась в лабиринт островков. Извилистые узкие протоки, густо заросшие камышом, походили одна на другую словно две капли воды — и тем не менее, Кван уверенно прокладывал курс. Вскоре Гаргулов перестал что-либо различать: сумерки сгустились окончательно. На свет кормового огня слетались насекомые: некоторые были столь велики, что ламповое стекло тихонько звенело от их ударов. Над головой проносились быстрые крылатые силуэты. Сан Саныч решил было, что это ночные птицы — но тут одно из созданий мелькнуло возле самого фонаря.
— Ого, летучая мышь!
— У нас их много водится, — равнодушно откликнулся Кван. — А там, откуда вы пришли, это редкость?
— В наших широтах — да… Скажи-ка, а чем ты по жизни занимаешься?
— Поденной работой, — с некоторой горечью усмехнулся Кван. — Сейчас гуардо меняют кору, бумажная гильдия нанимает людей на сбор сырья… А вообще-то я главный редактор… Бывший. Вороньему герцогу, знаете ли, не понравилась одна из статей в нашей газете — и ее закрыли. Позвольте в свою очередь полюбопытствовать, кем вы были в своем мире?
Тут Сан Саныч слегка замялся: опасными новые знакомцы не выглядели — и все же, судя по некоторым деталям, промышляли чем-то не вполне законным… А такая публика милицейских не жалует, откуда бы те ни были родом. Но врать ему не хотелось.
— У вас ведь есть своя полиция? Вот и я вроде как… Ловил всяких там… «Людей-борсеточников», «людей-карманников»…
— О, так вы полицейский! — Кван, против ожиданий, явно обрадовался. — Это очень хорошо…
— Нам опытный люди шибко нужны, смелый тоже шибко нужны! Твоя полицай хорошо есть! — вновь поднял палец Уквылькот.
— Кому это — нам? — вскинул бровь Гаргулов.
Теперь уже замялся Кван.
— Гм, как бы сказать… Маленькой компании беженцев и пришлых, пытающихся выжить в этом суровом мире…
* * *
Джо прислонился к толстому шелушащемуся стволу и перевел дух. Проклятый шериф и впрямь заслуживал этого прозвища: вцепился, словно бульдог, не желая оставить несчастного ковбоя в покое… К счастью, здесь было пространство для маневра. «Ишь ты, сволочь… Заехали черт-те знает куда, а он все не унимается… В военкомат меня — сейчас! Дедушкам портянки стирать, сральники зубной щеткой драить… Я Неуловимый Джо, понял? Тебе меня не взять!» Дурко ухмыльнулся. Глаза его слезились. Руки горели огнем, лицо тоже — должно быть, от быстрого бега. Температура небось страшенная, солнце — как гриль… Здесь, в густой до сумерек тени, еще можно было терпеть жару. Меж плотных, с тарелку величиной листьев не проникало ни единого лучика. Странно, кстати: день, а на улицах никого нет. Проехавшая мимо телега с укутанными до бровей чудиками (сектанты какие-нибудь) была единственным свидетельством жизни. Меж тем стоило приглядеться — и плотные заросли незнакомой растительности оказывались на поверку зелеными изгородями или живыми шпалерами, скрывающими за собой домики, чистенькие и опрятные. Вот только все окна были забраны глухими ставнями — и это в такую-то духоту и жарищу!
«Может, у них тут эпидемия какая? — На мгновение Джо почувствовал себя неуютно. — Да не, вряд ли! Слишком все ухожено…» Он отлепился от ствола. Под ногами тут же громко зашуршало. Земля вокруг была усеяна отставшей корой — тонкой, словно бумага, свернувшейся в легкие рыжеватые трубочки. Вообще, странное дерево: толстенный ствол под лохмотьями сухой коры гладкий, нежно-салатного цвета. А листья? Точь-в-точь как у кувшинок: кожистые, глянцевые, круглые, на толстых черешках; только раза в четыре больше. Похоже, их тут специально сажали, вдоль дороги: могучие кроны образовывали непроницаемый зеленый тоннель. Это было непривычно — и очень красиво.
— А че, в самом деле… Хорошо тут! — тихонько буркнул Джо себе под нос, озираясь. — Снега нет, мошки нет, на призывной пункт никто не тащит… Курорт, блин!
От дальнейших размышлений на эту тему его оторвал негромкий скрип — в царящей вокруг тишине он прозвучал особенно явственно. Ставня, закрывающая окошко ближайшего дома, слегка приоткрылась. Из образовавшейся щели быстро вылезла тощая ловкая фигура, с ног до головы закутанная в выцветшее тряпье. Держась одной рукой за подоконник, «ниндзя» осторожно вытянул мешок — явно не пустой. «Домушник», — понял Джо и, не подумав о возможных последствиях, рявкнул:
— Стоять! Милиция! Спустил штаны, нагнулся!
Воришка тихонько взвизгнул от ужаса и едва не уронил свою ношу. В мешке глухо брякнуло. Джо радостно заржал.
— Псих! Ненормальный! — яростно прошипела скрытая тряпьем фигура. — А если патрули поблизости?! Тебя ж со мной за компанию, урод… — Тут домушник вгляделся в причину своего ужаса внимательней.
— Э-э-э… Да ты, похоже, пришлый?
— Ну, типа того… А ты вещи здесь тыришь, что ли? — глумливо осведомился Дурко. — Не боишься, средь бела дня-то?
— Здесь днем спят… — Оказавшись в тени, незнакомец поднял вуаль. Был он черняв, с мелкими лисьими чертами лица и бегающими глазками. — Новичок тут, а? У нас таких поджарками кличут… Ну, тебе свезло, похоже… Обгорел не сильно.
— В смысле?
Незнакомец расплылся в ухмылке.
— На ручки свои полюбуйся!
Джо глянул — и изумленно задрал брови: кожа на тыльной стороне ладоней была ярко-малиновой.
— Ни хрен-на себе, извините за мой французский!
— И рожа у тебя, как спелый помидор, — «обрадовал» его собеседник. — К ночи от зуда на стенку полезешь… Тут главное — не трогать, как бы ни чесалось, перетерпеть…
— Так это от солнца, что ли?! — озадаченно спросил Дурко.
— Ну! Ты думал, это вот, — воришка коснулся шляпы — для красоты? Считай, с местным солнышком поздоровкался…
— Да… я ж полминуты, может, всего…
— Хватает! — авторитетно заверил домушник. — Меня еще не так попалило, до волдырей — следы до сих пор остались… — неожиданно он подмигнул Джо. — Я ведь тоже нездешний, понял? Ладно, ты, я вижу, парень не промах… Помоги-ка мне с барахлом, заодно потолкуем. Есть парочка нюансов, которые тебе, мой юный друг, стоит уяснить. Только вот что: тише воды, ниже травы, усек? На улицах сейчас опасно…
— У меня такой одежки, как у тебя, нет! — Джо озабоченно потрогал лицо. Кожу начинало неприятно покалывать.
— Ничего, тенью почапаем… Главное, не греми ходулями, понял? И тявкало широко не раззевай…
— Дай хоть лопухом прикроюсь… — Джо подпрыгнул и дотянулся до ближайшей ветки, отломив сочно хрустнувший лист. Воришка яростно зашипел.
— С ума сошел! Это же гуардо!!!
— И че? — непонимающе нахмурился Джо.
— А ниче, понял! За такое здесь на кактус сажают, гуардо ломать!
— Заливаешь! — недоверчиво протянул Джо. — Из-за одного листика…
— Ну-ну, полудурок! Попробуй еще разок, на людях… За сломанную ветку будешь неделю колючки из задницы вытаскивать, а за срубленное дерево тут полагается изгнание…
Дурко перевел взгляд с зажатого в кулаке листа на собеседника.
— Я серьезно говорю, парень… Даже не сомневайся. Гуардо — священное дерево, понял? Они дают самую густую тень — а здесь это чертовски важно… Ладно, не стой столбом, подымай с той стороны…
Джо механически взялся за мешок. Ему как-то не пришло в голову, что новый знакомец легко и непринужденно делает его соучастником кражи.
— Секи фишку: тень еще полдела. Опавшую кору гуардо тут собирают и делают из нее бумагу, — объяснял по дороге воришка. — Всяким неудачникам это на руку: дважды в год, в сезон линьки стволов, бумажная гильдия нанимает поденщиков на сбор и обработку…
Последняя фраза прозвучала с легким презрением: похоже, домушник ставил себя много выше несчастных глупцов, вынужденных зарабатывать на жизнь честным трудом.
Джо и его новый знакомец углубились в зеленый тоннель. Гуардо защищали от ядовитых лучей местного солнца отменно; там, где их не было, стояли дощатые каркасы. Плотная, выгоревшая до снежной белизны парусина была натянута наподобие двускатной крыши.
— За порчу экранов наказание то же, что и за гуардо, — просветил Джо спутник, заметив его интерес. — Так что не вздумай…
— А где можно раздобыть одежку, как у тебя? — поинтересовался Джо.
— В лавке, где ж еще… Деньги у тебя есть?
Дурко пошарил по карманам.
— А если свистнуть?
— Ты мне нравишься, парень! — тихонько рассмеялся воришка. — Есть в тебе… А ну, стой!
Он замер в напряженной позе, к чему-то прислушиваясь. Джо последовал его примеру.
— Что…
— Тихо, сволочь!!!
Минута прошла в молчании. Наконец, спутник Джо тихонько перевел дух.
— Все пучком. Это ветер, понял? Шевелит опавшую кору, хоть бы ее скорей собрали всю…
— Ух ты, страус! — удивился Джо, глядя в проулок. Там, подергивая длинной шеей, вышагивала здоровенная голенастая птица. Дыхание домушника на миг прервалось.
— Так! — севшим голосом шепнул он. — Медленно и тихо линяем отсель… Очень медленно и очень тихо…
Воришка осторожно пятился, не спуская с птицы глаз. Ничего не понимающий Джо последовал за ним. Когда толстый ствол очередного гуардо скрыл от них странное создание, домушник перевел дух.
— Ворона стояла на солнце, понял? — шепнул он. — А мы в тени, просекаешь? Эта тварь нас не разглядела…
По мнению Неуловимого Джо, птица куда больше напоминала страуса, чем ворону, о чем он и поведал своему спутнику. Тот досадливо затряс головой.
— Да прикрой, наконец, свое тявкало! И не шелести! Ох, вот невезение…
Последние слова явно не относились к Джо. Высунувшись из-за ствола, воришка напряженно пялился в конец аллеи — он даже приподнял вуаль. Среди пятен света и тени что-то двигалось. Домушник обернулся, весьма выразительным жестом зажал себе рот и чиркнул ребром ладони по горлу, после чего протянул руку, указывая на что-то. Джо непонимающе пожал плечами. Воришка тихонько зашипел от ярости и вновь энергично ткнул пальцем. Тут Джо, наконец, увидел черный зев дренажной трубы, полускрытый вьющимися растениями. Пригибаясь, словно под пулями, компаньоны потащили свою ношу к укрытию и, согнувшись в три погибели, полезли внутрь.
— Чуть было не попались! — прошептал спутник, когда они достаточно углубились в темный зев.
— Ты что, страусов этих зассал?! — возмутился Джо.
— Не знаю, что еще за страусы, парень… Эти птички — вороны проклятого герцога, и если хочешь жить долго и счастливо, лучше им не попадайся… Особенно днем, с мешком чужого барахла! — тут воришка нервно хихикнул.
— И надолго мы тут застряли?
— Почему же застряли, нычка эта мне знакомая… Сейчас будет поворот, а там и до выхода недалеко… Есть, правда, одна проблема…
— Какая?
— Ну, во-первых, в канализации обожают селиться змеи, — непринужденно ответил домушник, вызвав крайнее замешательство своего спутника.
— А что, ядовитые у вас тут водятся? — опасливо спросил Джо.
— Ага, и преогромные… Они солнца тоже не любят, как мы… А во-вторых, труба выходит на освещенное пространство, там тени нет.
Где-то вдалеке замаячил свет. Ядовитых гадов Джо опасался куда больше, чем солнца, но ожоги на руках и лице с каждой минутой заявляли о себе все ощутимее. У самого выхода домушник вдруг ловким движением выдернул из рук напарника мешок и скользнул наружу. Джо сунулся было следом, но резко затормозил на границе освещенного пространства. Из-под плотной серой вуали, скрывающей лицо воришки, послышалось хихиканье.
— Извини, друг… Похоже, тебе придется остаться тут. Спасибо, что помог с грузом…
— Э! Как тебя там!
— Не скучай, простачок!
Спустя миг воришки уже и след простыл. «Надо было дать ему по башке как следует и разжиться здешней одежонкой, — вяло размышлял Джо, пристраиваясь поудобнее. — А там, глядишь, что-нибудь придумал бы». От нечего делать он провел ревизию своих карманов. Китайская пластмассовая зажигалка, полпачки курева, доставшийся по наследству от отца нож-выкидуха (настоящий «зоновский», с пружиной от будильника), мятая десятирублевка и мелочь… Да, негусто. Он несколько раз щелкнул клинком, наслаждаясь звучным «крак!», потом спрятал нож подальше. Кто их знает, местных шерифов: вдруг из-за такой малости здесь можно огрести проблем…
Убийственное местное солнце неторопливо перемещалось по небосклону. Пятно света подбиралось к ногам Неуловимого Джо; уже пару раз он отодвигался в глубь трубы. Внезапно на бетонную стену легла уродливая тень. Джо вскинул глаза. У самого выхода под палящими лучами совершенно спокойно стояли те самые нелепые создания, напугавшие домушника. Сейчас, при ближайшем рассмотрении, на страусов они походили лишь в общих чертах. Каждая из птиц превосходила ростом человека. Длинные мускулистые ноги опирались на трехпалую стопу, пальцы заканчивались толстыми когтями. Прижатые к туловищу крылья были короткими и широкими, словно кили сверхзвукового истребителя. Шею, более массивную, чем у страуса, венчала здоровенная приплюснутая башка; а мощный, широкий, загнутый книзу клюв напоминал орлиный — разве что куда больших размеров. Поганый воришка обозвал птичек «воронами герцога», но ничего вороньего в их облике не было — кроме, пожалуй, расцветки. Крылья и хвост отливали маслянистой синевой вороненого металла, пепельно-серые перья туловища и шеи постепенно переходили в такой же иссиня-черный на голове. К клювам птичек крепились странные приспособления из тонких стальных спиц и винтов; очевидно, единственным предназначением их было плотно прижимать два темных стеклышка к глазам созданий. Эти очки окончательно добили беднягу Джо.
— Фига с-се! — не выдержал он.
Птицы комично переглянулись — и сунули головы внутрь. Потом произошло нечто, вовсе невероятное с точки зрения Джо: они заговорили.
— Он наз-вал ге-е-р-р… Цога! — сообщила одна птица другой. Речь твари была скрипучей, словно в глотке ее открывалась и закрывалась старая рассохшаяся дверь, но вполне понятной. — Он сказа-ал Фига-ассэ!
— В Терр-митник! В Терр-митник! — прокаркала вторая.
— Он не-е-е экипир-рован! — сообщила первая.
— Поведем черр-рез тень!
— Черр-рез… тень! — согласилась другая.
Придя к соглашению, оба создания присели, вытянули шеи вперед и без видимых усилий пролезли в трубу. Тут Джо забеспокоился: пара мощных клювов надвигалась как-то уж слишком целеустремленно.
— Э?! Вы чего?! Стоять, бояться! Кыш! — выпалил он, проворно отползая во тьму. Как и следовало ожидать, слова эти пропали впустую. Тогда Неуловимый Джо развернулся и припустил назад. В этот момент он не задумывался о змеях: опасность, исходящая от зловещей парочки за спиной, была куда более реальной. Парень старался вовсю, но звуки царапающих бетон когтей все время звучали за его спиной. «Выберусь из трубы — и деру! — лихорадочно размышлял Джо. — Или лучше залезть на ближайшее дерево, там отсидеться… Летать-то эти страусы не умеют?» Он уже почти решился привести свой план в исполнение — но судьба распорядилась иначе. Прямо на выходе из тоннеля чудовищный клюв крепко прихватил его за брючный ремень.
Неуловимый Джо не зря слыл во Мгле первым городским хулиганом: едва выпрямившись, он что было силы лягнул ногой назад. Полновесного удара не получилось: подметка скользнула по гладким перьям. Тем не менее птичка хрипло крякнула и выпустила добычу. Джо припустил со всех ног, но не успел он пробежать и нескольких метров, как получил пониже спины чудовищной силы удар. Юнца оторвало от земли и швырнуло вперед — к счастью, прямо на большую кучу коры гуардо. Легкая рыжеватая масса немного самортизировала падение. В следующий миг над головой его разразился смех — громкий, скрипучий и явно издевательский. С трудом встав на четвереньки (ощущение было такое, будто в копчик забили раскаленный гвоздь), Дурко повернул голову. Смеялись мерзкие птички — эти твари, эти недостраусы; смеялись над ним — царем и повелителем природы! Рука Джо сама собой потянулась к ножу; но прежде чем пальцы нащупали рукоять выкидухи, одно из животных небрежно пнуло его в бок. Движение герцоговой вороны было неуловимо быстрым. По ребрам словно вытянули со всей дури милицейской дубинкой. Боль моментально сожгла остатки кислорода в легких. Джо вновь рухнул на землю и скорчился. Птички зашлись сатанинским хохотом. «Интересно, они разумные, эти садюги? Если разумные — запинают… А если все-таки неразумные — заклюют. Во попал…»
— Встал! — вполне членораздельно произнесла одна из ворон.
Новый пинок (к счастью, не такой сильный) заставил беднягу подняться на ноги.
— Бего-ом… Арш! — скомандовала другая, и птицы вновь расхохотались.
Джо заскрежетал зубами от унижения: примерно так он и представлял себе ужасы армейской жизни…
Он трусил по улице, морщась от боли в ребрах и копчике. Направление задавали птички: одна легкими стремительными скачками перемещалась спереди и чуть сбоку, другая контролировала Джо со спины. По-видимому, пернатые конвоиры чертовски хорошо знали дорогу: они все время находились в тени, не пересекая границ освещенного пространства. В других обстоятельствах эта прогулка, пожалуй, доставила бы Дурко удовольствие: парень ни разу в жизни не был в больших городах, а уж от родной Мглы Аристопал отличался, словно взращенный в тропиках ананас от мелкой незрелой брусники… Густая малахитовая тень, расплавленный никель жгучих лучей, выгоревшая до снежной белизны ткань противосолнечных экранов и бледно-лимонный песчаник домов — вот, пожалуй, те краски, что преобладали в городской палитре. Он был возведен на пологих холмах; улицы вгрызались в склоны, прятались от смертоносного ультрафиолета за живым щитом гуардо, ныряли в тоннели и рукотворные гроты. Сказать, что город утопал в зелени — значит не сказать ничего: вокруг царило настоящее буйство флоры. Зеленые волны шли на приступ стен, свешивались застывшими водопадами с плоских крыш и карнизов, клубились, словно пена океанского прибоя, пышными цветами на стенах живых изгородей. Большая часть растений была незнакомой: толстые лианы, раскидистые деревья, усыпанные крупными желтыми и красными плодами; высокий, с мягкими, как у пихты, иглами кустарник, распространяющий тонкие смолистые ароматы… Чаще всего встречались гуардо, а самыми узнаваемыми были кактусы. Вот уж кому местное солнце шло только во благо! Ощетинившиеся острыми иглами гиганты вымахивали на десятки метров; их менее рослые собратья поражали толщиной, раздуваясь до размеров хорошей бочки. Колючая мясистая плоть срасталась, образуя совершенно непроходимые заросли. Кактусы зачастую использовались в качестве живых оград: преодолеть такую стену, очевидно, не представлялось возможным. Людей на улицах было немного: большинство встречных «ниндзя-пчеловодов» занимались сбором осыпавшейся коры — сгребали ее в кучи, набивали мешки и отвозили куда-то. Джо и его конвоиров провожали взгляды — любопытные, но не слишком долгие: чувствовалось, что подобное зрелище здесь отнюдь не редкость. Послышался дробный топот, и мимо промчалась еще одна «страусо-ворона». На шее ее висело нечто вроде небольшой плоской сумки или кошеля. Джо проводил птицу изумленным взглядом: скорость у этого создания была, как у хорошего автомобиля! Все соображения относительно побега пришлось отложить до лучших времен: его нагнали бы в два счета и как следует отпинали. Огрести от конвоиров снова чертовски не хотелось…
Термитник возник неожиданно: улица сделала очередной поворот, и взору Джо открылась узкая, прямая, как стрела, аллея. Солнцезащитных экранов здесь не было: обжигающие лучи заливали пространство. Стеклянистые потоки горячего воздуха поднимались к небесам, искажая перспективу. Замок возносился над городом на высоту небоскреба, угрюмый серый утес прорастал наверху лесом тонких конических башенок. В этом сочетании легкости и массивности ощущалась странная, почти неуловимая дисгармония; окружающий ландшафт лишь подчеркивал ее. Некая сила очертила вокруг Термитника идеально ровную окружность радиусом в километр, расчистила ее — и засадила плотными рядами исполинских бочкообразных кактусов. Попасть к воротам можно было только одним способом — по аллее. У самой границы света и тени птицы остановились.
— Сидеть! — приказала тварь; пленник немного замешкался — и тут же получил сильный тычок под коленки.
— С-сучки! — прошипел Джо сквозь зубы; впрочем, птицы не обратили никакого внимания на эту реплику.
Одна из ворон помчалась по направлению к замку, с каждой секундой наращивая скорость. Из-под лап ее взвихрился шлейф тонкой пыли. Другая принялась с важным видом прохаживаться вокруг пленника. Минут через пять полоска пыли протянулась в обратном направлении: птица возвращалась, сжимая в клюве некий продолговатый предмет. Когда она приблизилась, Джо с удивлением опознал длинный зонтик.
— Бери. Рас-кррой! — приказала тварь, роняя его к ногам парня.
Зонт оказался на диво удобен — но именно как защита от солнца: в дождь его плотная мягкая ткань наверняка впитывала воду не хуже губки. После вынужденного кросса по жаре силы Неуловимого Джо были на исходе; к счастью, конвоиры больше не настаивали на том, чтобы он бежал.
Пересекающая кактусовое поле аллея упиралась в глубокий ров, причем дальний его берег был намного выше ближнего. Подъемный мост вел в недра замка. Войдя внутрь, Джо очутился в узком полутемном коридоре. Пахло жильем. Разгоряченное тело охватила восхитительная прохлада. Птицы заставили пленника подняться на пару этажей вверх и легким пинком задали ему направление. Обернувшись, он обнаружил, что конвоиры остались у лестницы. Очевидно, их миссия на этом завершилась… Деваться все равно было некуда: Дурко пригладил взъерошенные волосы, поморщился (обожженная кожа зудела все сильнее) и двинул вперед.
* * *
— Плохо работаем, вот что я хочу сказать. Плохо! Рано еще ночевать на лаврах! Особенно это к вам относится, товарищ лейтенант.
Майор Козели сурово уставился на подчиненного из-под клочкастых бровей. Костя Кролик вздохнул. Как это часто бывает в маленьких городках, райотдел милиции Мглы был своего рода паноптикумом: такое количество забавных индивидуумов редко увидишь в одном месте. Но даже в этой разношерстной компании Козели смотрелся весьма импозантно. Взять хотя бы фамилию: лейтенанта так и подмывало в очередном рапорте на имя начальника написать вместо одного два «л», превратив своего шефа в итальянца. Но увы, увы! Не было в роду майора чернявых и белозубых обитателей Апеннин — и вместо романтичного южного Козелли получилось… То, что получилось. Второй отличительной чертой майора было косоглазие. Умение выдержать шефов взгляд, сохраняя при этом каменную невозмутимость лица, Костик числил в ряду главных своих достоинств. Даже непрошибаемый Сан Саныч пожаловался ему как-то: «После пяти минут общения с майором у меня самого зенки разъезжаются». Вспомнив Гаргулова, Костя помрачнел. Черт его знает, что там позавчера произошло на Гнилой ветке; да только ни капитан, ни Дурко назад не воротились. В голову против воли лезли нехорошие мысли. Вспоминались жутковатые легенды о полубыковском руднике.
— Ну так что вы молчите, как партизан на допросе? Скажите что-нибудь!
Костик смущенно кашлянул.
— И ведь не первый такой случай у нас! Далеко не первый! Иностранец этот, черт, как его…
— Илдерберри…
— Потом еще… Нет, не вспомню сейчас. Ну да не в этом дело! Люди, понимаешь, пропадают — а мы и не чешемся!
— Ну как не чешемся, — вступил в разговор Михалыч, дежурный смены. — Того же ирландчика мало три дня по лесам искали…
— Так результат-то! — Левый глаз Козели уставился на собеседника. — Результат-то — ноль! В общем, я вам скажу так: чтоб кровь из носу, а с этой историей разобраться, ясно?
— Так точно, товарищ майор…
— Это еще не все! — значительно поднял палец Козели. — Кроме того, займетесь розыском Антонины Дурко, народной нашей целительницы, двадцать девятого года рождения…
Костя схватился за голову.
— Опять Дурко!!! Да откуда они берутся-то!
— Дурко — это наше все! — наставительно заметил Козели. — Мы без них никак…
— Матушка Авдотьи, — посмеиваясь в усы, объяснил Михалыч. — Добрый, помню, самогонец у ней выходил… Знахарила еще — привораживаю, отвораживаю, створаживаю… Снимаю сглаз, вешаю на уши… А на старости лет совсем с глузду съехала. Эдак раз в год из дому уходит — и с концами; память, понимаешь, отшибет напрочь — она и бомжует по помойкам…
— Дак, может, сама вернется?
— Ты ж Дуньку знаешь, чуть что — сразу в крик. Да еще с сынком ее эта заморока…
«Значит, мне теперь по помойкам лазать, — мрачно подумал лейтенант. — Хорошенькая перспектива!»
— Константин Константиныч, задержись-ка на пару слов… — буркнул майор, когда летучка закончилась и сотрудники потянулись к выходу.
Костя аккуратно прикрыл дверь, посмотрел на шефа — и удивился: судя по всему, Козели находился в затруднении. Косоглазие майора сейчас превосходило все мыслимые пределы…
— Слушаю, Игнат Юрьич…
— Кость, ты вроде с Гаргуловым у нас в хороших отношениях?
— Не жалуюсь…
Козели снова замялся.
— Это самое… Человек-то все ж новый, сторонний… Как он, по-твоему, может в состояние эффекта впасть?
— Аффекта, — машинально поправил Костя и призадумался. — Вы что же, считаете…
— А вот я не знаю, что мне думать! — Козели с досадой пристукнул кулаком по столу. — Посуди сам: последний раз ты его видел, когда он за Дурко ломанулся… Неуловимым этим самым… Тоже, кстати, — мог бы проворней ногами шевелить!
Костя потупился: позавчера он и впрямь дал маху, не решившись лезть напрямки через болото, обойдя его стороной, — так ведь минут восемь-десять всего потерял от силы… Да и Джо этот — не такая важная птица, чтобы вдвоем его ловить, тоже мне, уклонист-рецедивист…
— Дурко не объявлялся, Сан Саныч как в воду канул… Тут поневоле, знаешь, всякое в голову лезет… Гаргулов не тот человек, чтобы дать себя в обиду. Следовательно…
— Да ничего не следовательно! Что ж выходит: пришиб капитан дуралея этого со злости, в болото спихнул — а сам в бега подался, что ли?!
— На моей памяти люди еще не такие глупости вытворяли… — покачал головой Козели. — Только сам посуди: не Гаргулов Дурко — значит, Дурко Гаргулова…
— Может, они в лесу заплутали! Или в шахту какую-нибудь провалились… — не очень уверенно возразил Костя. — Знаете ведь, что про старый рудник болтают…
— Слишком много на него списывают, в том и дело — прямо уже прорва какая-то получается… Вот ты мне эту шахту найди да представь — тогда совсем другой расклад.
Первым делом Костя решил побывать еще разок на Гнилой ветке. Сунув в планшет пару бутербродов и термос с горячим чаем, он направился к железной дороге. Погода нынче выдалась дождливая. Мелкая морось сеялась из низких туч, осенняя тайга глядела хмуро и неприветливо. Под ногами глухо скрежетал гравий. «Вот интересно — ветка давно заброшена, а кустарник вдоль насыпи кто-то все ж вырубает. Зачем? Финансы, что ли, осваивают? И рудник этот…» Костя задумался. Тащиться под дождем десять километров до конца рельс не хотелось совершенно, но майору подавай результат… Лейтенант поглядывал под ноги скорей ради проформы, чем надеясь увидеть какой-нибудь след — и был слегка удивлен, заприметив мятый клочок светло-голубой ткани. «Хм… Джинсовка, засаленная и довольно ветхая… Стоп, да это же воротник! Вырванный с мясом — вон какая бахрома… Ну-ка, ну-ка, во что там позавчера был одет Дурко?» Память тут же нарисовала картинку: Гаргулов, с матюками вылезающий из болотной жижи, — и мелькающая среди кустов спина Неуловимого Джо. «Как пить дать — его! Сцапал, значит, Сан Саныч недоумка — а тот вырвался, оставив в милицейских когтях свой ворот… И удрал. Или? — Богатому Костиному воображению тут же представился капитан, с медвежьим ревом разрывающий несчастного Дурко на кусочки и топящий их в болоте. Но нет, даже теоретически не получается: жухлая трава по краям насыпи нетронута, вниз никто не спускался. — Дурко небось дальше побег. А Саныч следом — он ведь упертый, зараза…» Костя достал бутерброд, задумчиво откусил от него — и едва не поперхнулся. Ощущение тяжелого, давящего взгляда возникло внезапно: лейтенант словно узрел собственную спину сквозь прорезь прицела. Промеж лопаток потек гаденький холодок. Чувствуя себя большим, мягким и абсолютно беззащитным, Костик медленно обернулся.
Насыпь была пустынна. В оба конца, насколько хватало глаз, тянулись ржавые рельсы. Вокруг темнела тайга. Ощущение враждебного взгляда никуда не делось, исчезло лишь направление — теперь он окружал лейтенанта со всех сторон. «Бесовщина какая-то… — Костя с усилием проглотил откушенное; хлеб с сыром тяжелым комом опустились в желудок. — Верно говорят — поганое место эта Гнилая ветка, и рудник — поганое… Козели бы сюда сейчас…»
— Я казак Али-Баба!!! — рявкнул вдруг лейтенант во всю силу легких, весьма кстати вспомнив гоголевского Тараса Бульбу.
— Аба… Аба… Аба… — пронеслось над болотами, постепенно слабея. Испуганная ворона сорвалась с дальнего дерева и понеслась прочь, во все корки честя нарушителя покоя на своем вороньем языке. Наваждение нехотя отступило.
— Вот то-то! — Костя круто повернулся на каблуках и решительно зашагал вперед.
Дальнейшие поиски ничего не дали: отмахав две трети пути по трухлявым шпалам, лейтенант наткнулся на густые заросли пижмы и чернобыльника. Травы засохли, но так и не полегли: пройди здесь хоть зверь, хоть человек — среди ломких коричневых стеблей путь его отпечатался бы ясно. Пришлось повернуть назад. Тянущиеся вдоль ветки болота навевали нехорошие мысли. «Придется организовывать мужиков; пройти тут все, потыкать шестами… Скверная картина вырисовывается, с какой стороны ни посмотри. Что ж ты, Сан Саныч! Позавчера еще беседовали… Принесла тебя нелегкая в наши края — гиблые здесь места-то, гиблые… Да еще Дурко этот… Авдотья в рай прокуратуру «телегу» накатает, пятно на все отделение…» Дойдя до того места, где обнаружился оторванный ворот Неуловимого Джо, лейтенант еще раз тщательно обследовал насыпь. Следов на откосах не было, но ведь можно прыгнуть с разбегу, здесь невысоко… А у пацана хватило бы дури ломануться в тайгу через болото.
Обратно Костя возвращался хмурый. Возле станции он свернул на крытый рынок — тут можно было не только разжиться съестными припасами, но и услышать порой весьма интересные вещи. Лейтенанту повезло: тот, кого он рассчитывал застать, находился здесь. Потомственный охотник Леонид Евграфович Донских, в просторечии дядя Леня, продавал зайчатину. Пяток освежеванных зверьков висели над прилавком ушами вниз. Согласно нерушимой традиции, на голове и кончиках лап шкурка была оставлена — дабы у недоверчивого покупателя не возникало и тени сомнения в видовой принадлежности тушек. Тут же находился пышный веник неких высушенных трав — их Леня настойчиво рекомендовал всем своим покупателям в качестве приправы.
— А, Костик! — улыбнулся Леонид Евграфович, когда тень двухметрового лейтенанта упала на прилавок. — Как жизнь молодая?
— Здравствуй, дядь Лень. Жизнь, как всегда — неприятно изумляет разнообразием…
Донских неопределенно хмыкнул.
— А ты, никак, зайчатинкой побаловаться решил? Это дело… Вишь, каких красавцев нынче торгую!
— Хороши красавцы… Дробь-то на зубах хрустеть не будет?
— Балда ты, — беззлобно откликнулся дядя Леня. — Я с дробовухой по лесам не шарюсь, пора бы запомнить… Этих трех в петлю взял да парочку с винтаря кокнул. Все в один день, заметь! Расплодилась их нынче тьма-тьмущая… Тебе которого?
— Не сегодня, дядя Лень, — вздохнул Костя. — Дело у меня к тебе.
— Случилось чего? — поинтересовался охотник.
Костя покосился на соседку Донских. Толстая краснолицая баба не смотрела на них и вроде бы даже занималась делом — отсчитывала сдачу покупательнице; но ухо ее настолько явственно развернулось в сторону говоривших, что сделалось страшно — а ну как сейчас оторвется? Леня перехватил взгляд лейтенанта, чуть заметно усмехнулся.
— Маша! Манюнь! Пригляди тут, ладно? Я ненадолго… Вот ведь послал черт соседку, — продолжал он, заведя лейтенанта в подсобку. — Ни чихнуть, ни пернуть, прости господи, — в тот же день по всей Мгле разнесет, да с подробностями… Ну, чего у тебя?
— Да, понимаешь, пропал тут у нас кой-кто… На Гнилой ветке.
Леня Донских враз посуровел.
— Я вот чего подумал: там же болота крутом… Могли они где-то утопнуть?
— Разве что по пьяни, — покачал головой охотник. — Там от болот одно название, в сапогах пройди — уже ног не намочишь… Бухие были эти твои?
— Трезвые… Один уж точно трезвый. Ты мне объясни: чего за хрень такая со старой железкой?
— Плохое место, ветка эта, скверное… — мрачно обронил Леня.
— Чем плохое-то?
— Не знаю! — охотник раздраженно мотнул головой. — Не знаю я, как сказать, чувствую просто. Туда без дела лучше не соваться, да и по делу тоже… Не стоит.
— А что ты мне про поезд старый говорил?
Взгляд Донских неожиданно стал тяжелым.
— Значит, так, Кость… Если ты меня официально спрашиваешь — почудилось спьяну, вот и весь сказ. Еще не хватало, чтобы надо мной насмехаться начали…
— Да… Дядь Лень! Ты что! Ты ж меня знаешь… — Костя клятвенно прижал руки к груди. — Исключительно неофициально все.
— А ежли неофициально, так я тебе рассказывал уже… Видел я на заброшенной ветке поезд — старинный, с паровозом. Когда — толком не помню: с месяц назад, может… Видел мельком — вечером из тайги, из-за деревьев; туман еще стоял над болотами…
— Он в сторону рудника шел или в нашу?
— Ко Мгле, стало быть, в нашу сторону… Слушай, Кость, у меня торговля стоит! — поморщился Леня. — А Машка небось в сексоты уже записала… Не знаю я, что там за чертовщина такая — и знать не хочу. Не треба мне.
— Ладно, разберусь как-нибудь сам… — вздохнул Костя. — Спасибо, дядь Лень, пойду я. Мне еще старуху Дурко, понимаешь, искать по окрестным помойкам…
— Бабу Тоню, что ль? Дак я ее утресь видал! — хмыкнул в густые усы охотник.
— Ну?! Где?!
— За промтоварами, во дворе…
В указанном Леней месте беспокойной старушки не оказалось, и на всякий случай лейтенант заглянул в магазин.
— Да, крутилась тут одна бомжеватая бабушка… Куда пошла — не знаю… Кролик, а Кролик! Зачем тебе старушки всякие, когда тут такая женщина пропадает? — Натаха, продавщица скобяного отдела, навалилась на прилавок впечатляющим бюстом, призывно заглядывая Косте в глаза и нахально демонстрируя всем желающим глубокую ложбинку меж двух пухлых холмов. Стажер — тощий, стриженный ежиком юноша — отвернулся, пряча ухмылку и старательно протирая от пыли товар. Каково ему, бедолаге, приходится, мельком подумал Костя, этакий вулкан страсти все время под боком…
— Работа, Наташ, работа…
— Ох, Кролик, смотри, допрыгаешься… — пышные груди колыхнул вздох. — Окрутит меня еврейчик с лесопилки, будешь потом локти кусать… — Коровьи глаза Натахи мечтательно закатились.
— Так ты точно не видела, куда она пошла? — на всякий случай спросил Костя уже из дверей.
— У винного посмотрите, — подал голос стажер. — Она бутылки собирала, а там принимают…
«Парню плюс, тебе — минус… Лапоть! — обругал себя Костя. — Мог бы и сам догадаться!» Бутылки в Мгле принимали с черного хода универмага, в обитой жестью двери проделали для этой цели маленькое окошко. Обычно компания страждущих личностей переминалась возле него с ноги на ногу, вяло позвякивая тарой и обмениваясь короткими и по преимуществу матерными репликами… Еще не успев завернуть за угол, Костя услыхал чей-то страстный монолог с характерными кликушескими интонациями.
— Истинно, истинно мое слово — слушайте да запоминайте… Змия нет больше, но живы змееныши его! Под личиной невинности скрывается нелюдь! Вьет кольца, точит яд из клыков… Туман на город ползет; непростой туман, ох, непростой! Истинно!
— А! Товарищ милиция! Наше вам с кисточкой! — поприветствовал Костю один из зрителей, смутно знакомый — плюгавый мужичонка с сизой физиономией.
— Эвона, глянь: цирк у нас тута бесплатный…
— Отставить цирк! — строго нахмурился лейтенант.
Алкаши раздались в стороны, и Костиному взгляду предстала говорившая — классическая сумасшедшая бабка. Растрепанные седые волосы, черная юбка до пят, из-под которой выглядывают серые, подшитые кожей валенки, ярко-зеленый китайский пуховик со следами яичного желтка на рукаве — результат посещения ближайшей помойки…
— Змия во жемчужну бутыль закупорили, бутыль в озере притопили; не выползти ему на свет божий… Змеенышей евонных слуга верный спас, пригрел за пазухой да и утек в дальние земли… Ан не ведает, что след его злыдни паукатые вытропили! — Теперь безумная старуха обращалась непосредственно к лейтенанту.
— Вы будете Антонина Дурко, гражданка? — строго спросил Костя, хотя и сам уже знал ответ: характерный для этой семейки шалый взгляд, похоже, передавался по женской линии…
— Ась? Чего? — Бабка сбилась и замолчала, озадаченно таращась на милиционера.
— Антонина Дурко — это вы?
— Ась? Антонина… — Старуха глубоко задумалась. — Антонина… Дык это я.
— Так что ж вы тут делаете? Вас дома ждут… — Костя деликатно взял старуху под локоток и увлек за собой.
— Двое ушло, а пришло трое; того не ведают, что и другие скоро явятся — близко уже, близко… — вновь принялась вещать бабка.
Костик поддакивал, время от времени задавая ей направление. Уже возле самой двери Антонина вдруг остановилась, встряхнулась, тревожно поглядела на лейтенанта.
— Куды это ты меня ташшишь, милок?!
— Домой, куды ж еще…
— Нетути у меня дома!
— Ну как же нет! Вот он, дом ваш, и дочка ваша, Авдотья, там. Дочка, помните? Дуня. Дуняша…
Повисло молчание: старуха переваривала информацию.
— Валенки у меня промокли — несчастным голосом сообщила Антонина. — Хорошие были валенки…
«Вольно ж тебе в валенках по лужам шляться, карга!»
— А вы поставьте около печки, они и высохнут… — Костя ласково улыбнулся, постучал — и тихонько подтолкнул старушенцию к открывшей двери Авдотье.
— Ах ты ж, кикимора ты болотная!!! Где тя леший носит?! — ни словом не поблагодарив лейтенанта, начала та склочным голосом.
Костя потихоньку ретировался.
* * *
Длинная изящная лодка, похожая одновременно на итальянскую гондолу и китайскую джонку, скользила по речной глади. Уквылькот потушил фонарь. Звезды, крупные и яркие, каких никогда не увидишь на севере, отражались в воде. Спустя короткое время Кван бросил весло.
— Похоже, я потерял направление…
— Ну, вот те здрасьте! — хмыкнул Гаргулов.
— Скоро Лунах взойти есть, мала-мала дорога пойми…
— Луна, что ли?
— Лунах! — поправил Уквылькот. — Моя правильно говори.
Где-то неподалеку плеснула хвостом крупная рыба.
— Аристопал — не такое уж плохое место, — вновь заговорил Кван. — Многие в конце концов находят здесь то, чего искали всю жизнь.
— Что, например?
— Стабильность, покой, достаток… В этих краях никогда не бывает голода. Земля под нашим жгучим солнцем родит так, как нигде больше; плодами своего сада можно питаться круглый год, можно прокормить семью…
— Люди хорошо живи, голод бывай нету! — подтвердил Уквылькот. — Твоя мала-мала привыкни — хорошо есть! Кван твоя помогай, Адара помогай…
— Что еще за Адара?
— Адорабль, — лукаво усмехнулся Кван. — Наш мозговой центр, если угодно… Вы с ним скоро познакомитесь.
В тишине снова плеснула рыба. Капитан глубоко вздохнул. «Что я тут делаю? Найти Дурко, за шкирятник его — и прочь, прочь! Ишь, выдумали — плотоядные птицы, лунахи какие-то, солнце это убийственное… Да еще и на кактус сажают! Не, ребят, чудеса всякие не по мне. Вернуться в Мглу и забыть все, словно страшный сон! Хм… Только вот как вернуться-то?»
— Так ты говоришь, здесь много пришлого люду?
— Порядочно… А добрая половина местных уроженцев — потомки таковых в том или ином поколении. Аристопал иногда сравнивают с дном суповой кастрюли: все, что не может удержаться в толще воды, оседает здесь. Впрочем, это сложная материя. Некоторые (таких меньшинство) попадают в город при содействии владеющих силой «эго», другие — по вине неких малоизученных флуктуаций реальности… Подозреваю, что и вы оказались здесь подобным образом.
— Не совсем… — задумчиво обронил Сан Саныч и погрузился в молчание.
Кван тактично воздерживался от вопросов.
— Лунах взойди есть! — обрадовал всех Уквылькот спустя некоторое время. Гаргулов поднял взгляд — и в который раз за сегодня потерял дар речи: то, что неторопливо поднималось над верхушками деревьев, уж точно не было знакомым (и таким уютным!) ночным светилом родной Земли…
С темных небес скалился в зловещей ухмылке каменный череп. Кольца исполинских кратеров образовывали глубокие ямы глазниц, горные цепи очерчивали треугольный провал носа. Трещины базальтовой коры складывались в линию челюстей…
— Это кто же так… постарался? — севшим голосом вопросил Сан Саныч.
— Впечатляет, правда? — снисходительно откликнулся Кван. — Все новички поначалу глаз оторвать не могут… Потом привыкают, конечно. Это Лунах, Цан-Цан. Я мог бы долго рассказывать красивые легенды о создании мира, о великих мудрецах, сотворивших помощника-великана… О том, как их создание оказалось угрозой всему сущему, какими хитростями и ухищрениями удалось одолеть его… Так вот, в конце концов голову Лунаха мудрецы подвесили на одной из небесных сфер. Это фольклор, конечно… Однако чудесное и обыденное столь тесно переплелось в нашей жизни, что отличить легенду от истины порой совершенно невозможно. Таков уж Аристопал… Кстати, я сориентировался. Мы свернули чуть раньше необходимого, сейчас двинем немного вперед и окажемся в нужной протоке…
Осторожно работая веслом, Кван вел лодку меж высоких камышей. Сухие стебли негромко шуршали, огибая борта. Темные кроны деревьев то смыкались над головой, заслоняя яркие звезды и кошмарный Лунах, то вновь расходились. Болотистая дельта реки состояла из сотен маленьких островков. Далеко не все из них стояли на одном месте: многие купы растительности чуть заметно перемещались, подгоняемые легчайшим ночным бризом…
— Да, они плавают, — кивнул Кван, отвечая на вопрос Гаргулова. — Это просто слой мхов, торфа и водорослей. На них укореняются крупные растения — даже гуардо; правда, более низкорослая, болотная разновидность…
В неторопливом движении прошло полчаса. Но вот среди тьмы замаячил одинокий огонек — масляный светильник, подвешенный прямо на дереве. Он скорее сгущал, чем разгонял ночную мглу за пределами крохотного освещенного пятачка.
— Адриадакис, это мы! — негромко окликнул Кван. — Привезли новичка… Кто-нибудь из наших уже появлялся?
— Как вы удачно! — прозвучал из темноты мелодичный женский голос. — Можете сделать еще один рейс? Хорхе и Збышек бежали из города и прячутся в камышовых плавнях, я обещала послать за ними кого-нибудь… Кван, а что с типографией?
— Мы прихватили оборудование, — откликнулся Кван. — Но запас бумаги подошел к концу, я даже не знаю, что теперь делать…
— Развернуть печатный цех среди болот все равно не получится, — грустно вздохнула темнота. — Переждем тяжелое время, а там подыщем в городе какую-нибудь площадку… Ладно, давайте сплаваем за ребятами, время все обсудить у нас еще будет!
С той стороны, откуда раздавался голос, послышался тихий всплеск: гибкий темный силуэт скользнул в воду.
— Цан-Цан, твоя отдыхай, мала-мала рожа лечи! — Уквылькот протянул Гаргулову полотняный мешочек.
Сан Саныч осторожно ступил на берег. Земля еле ощутимо колыхнулась под ногами — похоже, этот клочок суши тоже держался на плаву. Лодка тут же отчалила от островка. Гаргулов кое-как дохромал до дерева, уселся под фонарем и развязал тесемки. Внутри оказалась баночка мази: прохладная, пахнущая мятой и незнакомыми травами лекарственная субстанция быстро сняла неприятные ощущения.
Неподалеку, на границе освещенного пространства, возвышалось бамбуковое сооружение, похожее на клетку без верха — или, скажем, на детский манеж. Спустя мгновение Сан Саныч понял, что это, собственно, и есть детский манеж, причем отнюдь не пустой. На груде мятых одеял восседал розовый пухлощекий младенец. Дитя задумчиво грызло соску и рассматривало нежданного гостя большими темными глазами. Капитан улыбнулся и подмигнул.
— Привет! Тебя как звать-то?
Ребенок явно заинтересовался новым человеком: он перекатил пустышку в угол рта и прижался розовым личиком к прутьям.
— Что, ушла мамка твоя? Не горюй, скоро вернется… — Странное дело: пристальный взгляд младенца не давал Гаргулову покоя; он казался капитану каким-то очень уж осмысленным и не по-детски ироничным.
— Скучаешь тут, поди? Хочешь, сказку расскажу? Э-э… — Сан Саныч честно попытался припомнить хоть одну: что-то ведь было про Царевну-лягушку… Или это, «мимо острову Буяну, к славному царю Салтану…» — как же там дальше-то? В голову лезли дурацкие обрывки детских стишков.
— Э-э… Уронили мишку на пол, оторвали мишке лапу…
Младенец смачно выплюнул соску.
— С корнем выдрали язык, наступили на кадык… — издевательским тоном продолжило дитя.
Гаргулов выпучил глаза.
— Пообкусывали пальцы! Раздавили ему яйца! Ножичком глаза проткнули! Штопор в уши завернули! — Младенец разошелся, он достал откуда-то погремушку и дубасил ею бамбуковые жерди барьерчика в такт стихам.
— Попу кипятком облили! По кишкам кувалдой били! Ноги поломали дверью… Больше нет ментам доверья!
И тут нервы капитана не выдержали: то ли контузия сказалась, то ли подспудное напряжение последних часов, а верней всего — и то, и другое вместе. Сан Саныч Гаргулов, прожженный оперативник, прошедший огонь, воду и лихие девяностые, самым позорным образом потерял сознание — второй раз за эти сутки.
…Раздвинем толстые, упругие, цвета йода ветви, украшенные бахромой нежных отростков; скользнем в хитросплетения пузырчатых, кожистых, изумрудно-зеленых лент. Раздвинем и их. Отсюда, с невысокого обрыва, открывается превосходный вид: белые, розоватые и красные кораллы сплетаются в чудесной гармонии, рождая высокие стрельчатые арки, мощные контрфорсы и витые колонны. Шпили и купола играют жемчужными переливами — они покрыты перламутром; он не меркнет и не тускнеет. Стайки разноцветных рыбешек денно и нощно вьются над этим великолепием, наводя чистоту, не давая зарастать водорослями роскошному ансамблю.
Это Донный Замок, сердце Джеппы. Окна его — словно живое серебро: внутри здания воздух. В этом замок сродни жилищу паука-серебрянки; но отнюдь не паутина удерживает живительный газ на глубине в несколько десятков метров, а воля Господина Хрустальное Озеро. Подобно раковине, скрывающей мягкое тело моллюска, замок является его частью, зримым продолжением «эго». Но и сам он является частью замка, этого сложного, хитроумного организма, конгломерата живой материи и солей кальция…
* * *
Неуловимый Джо толкнул дверь и с некоторой опаской заглянул внутрь. Взгляду его открылся большой зал — почти пустой, если не считать толстых колонн, поддерживающих потолок, и письменного стола в центре помещения. Между стенами и потолком оставался небольшой зазор. Оттуда проникал неяркий свет. Пол устилали соломенные циновки. За столом сидел мужчина в широкополой шляпе с откинутой вуалью и что-то писал, не обращая никакого внимания на вошедшего. В тишине слышалось негромкое поскрипывание пера. Джо растерянно сделал несколько шагов по направлению к нему — и тут из-за колонны совершенно бесшумно выступил еще один человек. Этот тип прямо-таки излучал угрозу: не столько лицом (оно как раз было на редкость невыразительно), сколько звериной пластикой движений и перекатывающейся под одеждой мускулатурой. Не успел юнец понять, что происходит, как содержимое его карманов было изъято и перекочевало на стол, после чего жуткий тип все так же бесшумно отступил на пару шагов и застыл, скрестив руки на широченной груди. Джо хотел было высказать свое возмущение — но встретившись глазами с мускулистым, прикусил язык. Что там обыск; этот мужик способен в два счета свернуть ему шею! С такой же легкостью он прихлопнул бы муху…
Сидящий за столом, наконец, оторвался от своей писанины, поднял голову и улыбнулся. У него было породистое, хотя и несколько лошадиное лицо, обрамленное прямыми светлыми волосами. На кончике носа сидели круглые очки, в уголке рта расплывалось чернильное пятно — должно быть, он имел привычку в задумчивости покусывать кончик пера.
— Чертахи передали, ты хочешь меня видеть, юноша. Итак?
— Чертахи? Какие чертахи? — не понял Джо.
— Птицы, — терпеливо пояснил собеседник. — В Аристопале их называют герцоговыми воронами, что с орнитологической точки зрения совершенно неправильно, хотя в определенной мере лестно для меня… Но ты не местный, конечно: здесь даже самый последний дурачок не решится выйти на открытое солнце… Кто ты и откуда?
Джо задумался: объяснить произошедшее было не так-то просто — даже себе самому.
— Впрочем, «откуда» не столь существенно. — Собеседник уловил колебания молодого человека. — Для меня куда важнее, что ты собой представляешь — и что умеешь делать.
Мозги Дурко очередной раз переклинило. Костя Кролик как-то раз поделился с Гаргуловым теорией, согласно которой многочисленным отпрыскам Илдерберри не хватало в башке некой маленькой, но важной детальки, из-за чего представители этой «славной» династии то и дело шли вразнос…
— Я — Неуловимый Джо! — гордо сообщил Джо. — Случилось страшное: мне на хвост сел шериф, тот еще волкодав… Но я стряхнул его со следа — и очутился здесь.
Человек за столом сцепил тонкие пальцы под подбородком и задумчиво хмыкнул.
— Я не все понял из твоей речи, юноша, но думаю, уловил главное: там, откуда ты прибыл, у тебя возникли небольшие проблемы.
— Типа того, — небрежно ухмыльнулся Джо. — Но я же Неуловимый!
— Стало быть, ты ловок уходить от засад и погонь, и наверняка знаешь всякие маленькие хитрости?
— Ага…
— Замечательно! — сидящий за столом улыбнулся и снял очки.
Глаза у него были серо-зеленые, водянистые, чуть навыкате.
— Тебе будет интересно узнать, юноша, что как раз такой человек мне и нужен. Сколько ты хочешь за свои услуги?
Джо почесал затылок.
— А че делать-то надо?
— О, ничего особенного! — улыбка стала шире. — Просто небольшая разведка. Прогуляешься до соседнего города — и сразу обратно, расскажешь мне, что там и как… Мы поступим следующим образом: Танто проводит тебя в отдельные покои. Ты сможешь отдохнуть и слегка подлечить солнечные ожоги — полагаю, они уже досаждают тебе, а будут досаждать еще сильнее…
Тут Джо вновь обратил внимание на саднящую кожу. Она словно дожидалась этой реплики — и теперь решила заявить о себе, да так, чтобы хозяин больше не забывал ни на миг о своих проблемах…
— Вещи можешь забрать… Кроме этой. — Человек за столиком взял в руки выкидуху, повертел ее и щелкнул клинком. — Здесь она тебе не понадобится, а позже мы подыщем что-нибудь более эффективное, чем твой складной стилет…
Как-то само собой получалось, будто Джо согласился работать на странного очкарика, при этом не оговорив толком ни своих обязанностей, ни размера вознаграждения… Спорить, по понятным причинам, желания не было — но и уйти, не показав норов, Джо не мог.
— Кстати, как тебе замок? — окликнул его возле самых дверей работодатель. — Мне, знаешь ли, любопытно узнать впечатление свежего человека…
Юнец придурковато ухмыльнулся.
— Архитектурка, конечно, уебищная… Но своя нора — это своя нора, как ни крути.
Герцог вдруг расхохотался.
— Наконец хоть чье-то мнение совпало с моим собственным! Ладно, простодушный юноша, ступай себе…
Сопровождаемый Танто — тем самым жутковатым телохранителем, он вышел из комнаты и двинулся по сумрачным коридорам Термитника. Провожатый за всю дорогу не издал ни звука. Он молча довел Джо до небольшого помещения и лишь тогда разомкнул губы.
— Здесь, — Танто ткнул толстым пальцем в небольшую скляницу на столе, — бальзам от ожогов. Здесь — палец указал под низенький топчан — судно. Все понял?
Вопрос явно был риторическим. Телохранитель развернулся и шагнул за порог.
— Э, как тебя, тормозни! — спохватился Джо. — А кто это был? Ну, перец этот в очках, с которым я разговаривал…
— Его светлость герцог, — буркнул здоровяк. — Альбэр Фигассэ!
Дверь захлопнулась, скрежетнул в замке ключ.
— Фигассэ! — вздохнул Джо и, тихонько рассмеявшись, присел на лежанку.
Вернувшись, Танто вновь занял свое место за колонной. Альбэр Фигассэ продолжал делать записи, время от времени сверяясь с лежащими на столе документами. Наконец он поднял глаза.
— Твое молчание, любезный друг, выразительней всяких слов! — улыбнулся герцог. — Надеюсь, ты запер нашего юного гостя? Большого доверия он не внушает; не хотелось бы, чтобы такие типы свободно разгуливали по моему замку…
Вместо ответа Танто продемонстрировал ключ.
— Великолепно. Итак, я отвечу на твой невысказанный вопрос, но вначале скажи мне — ты уже в курсе относительно последних известий от наших, хм-м, друзей?
— Я слыхал только, что «люди-пауки» заслали еще одного агента в Джеппу.
— Он тоже исчез, как и двое предыдущих. Я даже не знаю, что думать: либо контрразведка Господина Хрустальное Озеро выше всяких похвал, либо… Либо наши партнеры беззастенчиво водят меня за нос. Как полагаешь, они осмелились бы?
Танто коротко пожал плечами.
— По здравом размышлении — нет.
— Но ты же знаешь, куда приходится запихивать все так называемые здравые размышления, имея дело с подобной публикой… — протянул герцог. — Короче говоря, у меня есть план.
Альбэр Фигассэ умолк. Танто склонил голову.
— Я весь внимание…
— Представь, что будет, если в Джеппу заявится совершеннейший дилетант. Глупый мальчишка, авантюрист без прошлого, к тому же — новичок, ни черта не соображающий в здешней жизни…
— Парень смахивает на дебила. Недолго он там продержится! — изрек Танто.
— Верно. Недолго. Но если он попадется — вернее, когда попадется, то окажет нам по меньшей мере одну крупную услугу: мы поймем, кто и как нейтрализует наших агентов, какова процедура ареста… Ну, и прочие, столь важные иногда, мелочи. А если вдруг произойдет невероятное и он вернется назад — что ж… Это тоже кое о чем скажет нам, верно?
— Но как…
— Полагаю, придется сопроводить его туда… И проследить, как все сложится, — герцог на секунду замялся, постукивая кончиками пальцев по столу. — Ты единственный, кому я могу доверить эту миссию.
— Сделаю! — кивнул Танто.
— Будь предельно осторожен: строго говоря, покуда мне нужен лишь ответ на вопрос — что же все-таки происходит с лазутчиками…
— Когда выступаем?
— Думаю, тянуть с этим не следует. Чем скорее мы узнаем истину, тем лучше…
Оставшись один, Неуловимый Джо первым делом обследовал свое узилище. Комната, вернее сказать, келья, была весьма небольшой, но впечатления тесноты не возникало — должно быть, из-за скудности обстановки. Стол да низкий топчан, вот и вся мебель. Из вещей помельче лишь склянка с бальзамом от ожогов, ночной горшок и лампадка на стене: небольшая колбочка с фитилем в железном кольце. Свет проникал сверху — здесь, как и в других помещениях замка, стены не доставали до потолка. Джо взгромоздился на стол и попытался заглянуть в щель, однако в тот же миг по глазам резануло ослепительное оранжевое сияние: лучи заходящего солнца, собранные и отраженные системой зеркал. Очевидно, таким образом здесь обеспечивалось освещение.
— Вот зараза! — яростно моргая, Джо спрыгнул вниз. Перед глазами плясали цветные пятна. Ожоги вновь напомнили о себе. Джо взял скляницу, недоверчиво понюхал, зачерпнул пальцем жидкую бурую субстанцию и растер по тыльной стороне кисти. Прохладный бальзам подействовал быстро и благотворно; тогда юноша решился и осторожно намазал лицо и шею. Дискомфорт исчез почти сразу, приятный мятный холодок расползался по коже. Слегка закружилась голова, стало весело — как после дозы спиртного. Должно быть, чудодейственное средство обладало легким наркотическим эффектом. Делать было абсолютно нечего. Джо завалился на топчан. Понемногу темнело. Жизнь в замке становилась активнее: из-за стен доносились шаги, голоса людей и другие: резкие, клекочущие, должно быть — птиц. Как их там называл этот герцог, чертахи, что ли? Мерзкие создания… Джо сам не заметил, как провалился в сон.
Проснулся он от скрежета поворачиваемого в замке ключа.
— Пошли! — Танто коротко кивнул в сумрак коридора.
— Куда?
Телохранитель проигнорировал вопрос. Он отвел Джо в большой пустынный зал. Здесь, в отличие от других помещений, были окна: высокие и узкие прорези в толще стен. Длинные полосы лунного света ложились на плетеные циновки пола. В руки Джо сунули некий предмет — при ближайшем рассмотрении оказавшийся палкой, обернутой в несколько слоев мягким войлоком и замотанной кожаными ремнями.
— Тебе придется научиться кое-чему, — буркнул телохранитель, снимая через голову рубаху.
Голый торс Танто был свит будто из тугих канатов: узловатые, в веревках вен мышцы перекатывались под кожей, словно у леопарда.
— Значит, так… — лениво процедил телохранитель. — То, что ты сейчас держишь в руках — имитация боевого посоха. Считай, это у тебя короткое копье. Та сторона, что потолще — лезвие. Можно рубить, можно колоть. Колоть лучше. Готов?
— А? — Джо случайно бросил взгляд за окно и вытаращился: в небе плыл кошмарный череп-Лунах.
В следующий миг дикая боль заставила его согнуться пополам: палка Танто с размаху врезалась в солнечное сплетение.
— Не отвлекайся. Все внимание на меня.
Немного придя в себя и отдышавшись, Джо поудобнее перехватил свое оружие. «Ну ладно, гад… Подожди чуток…» Танто неторопливо прохаживался из стороны в сторону, он вроде бы даже не смотрел на противника, но стоило тому замахнуться, как посох инструктора пришел в движение. Джо отскочил, ругаясь и моргая: на глазах выступили слезы. На этот раз войлок только мазнул его, но удар пришелся по лицу, и обожженная кожа отозвалась огнем.
— Слишком медленно. Не замахивайся, разгоняй оружие по круговой траектории. Запомни: попадешь по глазам — ослепишь врага, попадешь по лбу — кровь помешает ему видеть, тоже неплохо. Ну-ка, повтори.
Завопив нечто нечленораздельное, Неуловимый Джо раскрутил палку над головой и бросился вперед, однако Танто легко ушел от удара. Его палка свистнула в воздухе и обрушилась на запястье Джо. Юнец взвыл. Ослабевшая рука выпустила оружие.
— В боевом посохе будет не войлок, а клинок. Острый! — предупредил Танто.
— Конечно, ты-то приемчики всякие знаешь! — огрызнулся Джо. — А я нет…
— Приемы — это потом. Сейчас ты должен научиться другому. Дистанции. Ты ее не чувствуешь.
— Это как?
— Смотри. — Танто сделал шаг назад. — На каком расстоянии я могу тебя достать? Так могу?
— Ну, э-э… Нет…
— Неверно! — Телохранитель вдруг перехватил посох у самого конца, толстая часть описала дугу и врезалась Джо в шею. — Моя дистанция — это длина руки плюс длина оружия плюс наклон корпуса. Еще раз повторяю: здесь будет не войлок, а острая сталь! Сделай-ка два шага назад.
Джо подчинился, поглаживая больное место. В следующий миг наставник провел резкий выпад, оттолкнувшись ногой от пола и посылая тело вперед. Тычок в грудь был таким, что ученик не удержался на ногах.
— И на этом расстоянии я тебя тоже достаю, — невозмутимо заметил Танто, поигрывая палкой. — Чтобы чувствовать себя в безопасности, ты должен быть еще на шаг дальше, понятно?
Избиение продолжилось. С бедолаги Дурко сошло семь потов, легкие его хрипели и сипели. Удары сыпались, казалось, со всех сторон; и если Танто промахивался, тут же следовал еще один удар, как правило — с неожиданного направления. Блокировать удавалось лишь немногие. В конце концов самой действенной тактикой оказалось убегать от наставника, не подпуская его близко. Так, по крайней мере, Джо получал реже, чем когда пытался сделать что-то в ответ.
— Хватит, пожалуй, — решил Танто спустя час. — Вроде что-то начал усваивать. Скорей всего, тебе это не пригодится, но если возьмут в оборот — будешь знать, чего ожидать.
Неуловимый Джо только морщился: синяков непрошеный педагог наставил ему немало. После занятий оба приняли душ, после чего Джо получил просторные штаны с кожаными нашлепками на коленях и заду и нечто вроде рубахи из плотной ткани с длинными широкими рукавами. Завершила наряд плетеная из прутьев и обтянутая тканью шляпа с непременной вуалью. Одежда была слегка поношенной, но чистой. Теперь он сделался неотличим от любого из местных — если, конечно, не вглядываться пристально.
— Слышь, Танто… Мне этот ваш герцог оружие обещал, — обратился к неразговорчивому спутнику слегка обнаглевший юнец. — Может, типа, волыну подгоните? Мало ли что…
Телохранитель даже не повернул головы.
В уже знакомом помещении с деревянными колоннами Джо удостоился короткого инструктажа Фигассэ.
— Меня в первую очередь интересует все, что творится вокруг правителя Джеппы — Господина Хрустальное Озеро. Вообще все: слухи, сплетни, легенды… Также подмечай то, что покажется тебе необычным.
Джо хмыкнул, и герцог бледно улыбнулся.
— Да, я понимаю, необычных вещей тебе встретится множество… Но попытайся разобраться: присматривайся, чему местные жители удивляются, чему нет. Жду твой подробный доклад дней через… — Фигассэ на мгновение задумался. — Дней через десять-двенадцать. Танто проведет тебя через Дебри и обратно, время и место встречи обговорите уже с ним… Ну вот, вроде бы все…
— Деньги, оружие! — напомнил Джо.
Герцог хохотнул.
— А ты малый не промах, я сразу это сказал… Награду получишь по возвращении. Монеты Аристопала не имеют хождения в Джеппе. Так что с наличностью тебе придется подсуетиться на месте, но ты парень ушлый, что-нибудь сообразишь… Теперь оружие.
Танто принес две тяжелые, отполированные от долгого употребления палки.
— Выстрел сразу привлекает внимание, — пояснил он. — А это действует бесшумно.
— Боевые посохи — старинная традиция Аристопала, — кивнул герцог. — В опытных руках — страшное оружие; есть настоящие мастера… Танто, покажи.
Телохранитель обнажил лезвие: верхняя часть посоха просто снималась, словно колпачок с авторучки. Оружие походило на короткое копье: метровой длины палка, из которой торчало тридцатисантиметровое стальное жало, заточенное с двух сторон. Танто взял со стола чистую бумагу, отошел на несколько шагов, слегка подбросил ее — и неуловимо крутанул посох. Половинки листа закружились в воздухе. Прежде чем они коснулись камышовых циновок пола, телохранитель рассек каждую еще раз.
— Его можно использовать как копье и как шпагу, можно даже метать — правда, тогда ты останешься с пустыми руками… Но все это на самый крайний случай.
— Круто, конечно… Только слышь, герцог, ножик мой верни, а?
— Да забирай! — усмехнулся герцог, но возвращать выкидуху не спешил — любовался, вертел между пальцами. — Забавная штуковина… Есть в ней некая харизма — простенькая, но тем не менее… Скажи, ты не хотел бы уступить ее мне?
— Неа… Эт батина. Память, и все такое…
— Ладно, держи… Только учти: посох гораздо эффективнее.
* * *
— Значит, говоришь, вундеркинд? — Сан Саныч осторожно погладил забинтованную голову. — Ну, дела…
— В доступных тебе терминах — вундеркинд, — важно подтвердил Адорабль. — Хотя это не совсем точное определение. Видишь ли, существуют цивилизации куда более высокоразвитые, чем ты можешь себе представить. Поэтому то, что для тебя будет «вундер», для них самое обычное дело, нормальный уровень интеллекта… Хотя, признаю, я в любом случае уникум. Слушай, Цан-Цан, или как там тебя… Курево какое-нибудь имеется? Соска эта, понимаешь, достала уже…
— Не курю, — покачал головой Гаргулов. — Да и нельзя тебе, наверное, вредно…
— Мало ли что вредно… Жить вообще вредно, ты не замечал? Умирают от этого в конце концов… — ворчливо отозвался младенец. — А никотин, к твоему сведению, стимулирует умственную деятельность. Ты прямо как Адриадакис…
— Как кто?
— Адриадакис, нянька моя. Ну, в смысле, напарница. Я ведь к самостоятельным перемещениям не слишком приспособлен: на четвереньках далеко не уйдешь!
— Значит, вы с ней тоже из другого мира… — задумчиво сказал Сан Саныч.
— Нет никакого «другого» мира! — строго поправил Адорабль. — Мир един, просто воспринимаем мы лишь малую его часть, так уж устроены. Вот ты думаешь, что с тобой случилось? Раз — и провалился черт-те куда, верно?
— Вообще-то я сюда на поезде приехал…
— На поезде?! Очень интересно… Ладно, с этим потом разберемся. Так вот, любой недалекий человек, впервые попав в Аристопал, считает, будто очутился в другом мире. Нет бы подключить интеллект, какое там! Простейшие инстинкты, понимаешь, воли не дают: выжить, берлогу себе построить, бабу найти… Вот ты хотя бы задался вопросом: почему мы говорим на одном и том же языке? Кстати, здесь он глаголик называется… Ну?
Сан Саныч покачал головой.
— Вот! — наставительно поднял пухленький пальчик ребенок. — И никто не задумывается, а, между прочим, зря… Здесь таится ключ к разгадке. Каким это образом в другом мире вдруг говорят на хорошо известном тебе языке, а? Молчишь? Ладно, попытаюсь растолковать так, чтоб было понятно. Знаешь, что такое пазл? Головоломка такая, где надо сложить из множества кусочков картинку?
— Ну, видел…
— Отлично. Так вот, представь себе, что весь окружающий нас мир представляет собой такую же мозаику. Только вместо кусочков картона в ней смыслы.
— Смыслы?
— Да. Смыслы, понятия, глоссы… Это то, из чего твой мозг составляет картинку мира. Фишка в том, что сама картинка зависит от того, в какой последовательности эти смыслы сопрягаются. Понимаешь?
— Не очень, — честно признался Сан Саныч.
— Да, въехать сложно, особенно с непривычки… Даже мне с моим интеллектом поначалу было непросто, — кивнул младенец. — Так вот, вернемся к смыслам. Соединив их в одном порядке, мы получим одну картину мира, соединив в другом — иную. При этом сами смыслы, кирпичики, строительный материал, не меняются — меняется только их расположение друг относительно друга… Ну, еще ассортимент и количество, мы ведь пользуемся лишь малой его частью. Оно весьма велико, хотя и конечно. Таким образом, настоящий, реальный мир — это вся совокупность смыслов, а мир, данный нам в ощущениях, — лишь часть мозаики, сложенная определенным образом. Что-то в ней знакомо — тот же язык, скажем, — что-то кажется вовсе невероятным… Э-э, ладно, не стекленей глазками. Потом осознаешь… Или не осознаешь.
Адорабль замолк. В ночном небе попискивали летучие мыши, толстый бражник порхал над головой Гаргулова, бился о стекло фонаря. Незнакомые растения наполняли воздух странными ароматами. Все было бесконечно чужим…
— Слушай, а уйти отсюда можно? Вернуться назад… — слегка охрипшим голосом спросил капитан.
— Ну-у, в общем, да… Теоретически. — Младенец неожиданно звучно зевнул. — Но для этого надо обладать необычайно мощным «эго» и уметь манипулировать смысловыми структурами, проще говоря — разбирать мир на кусочки и собирать вновь, в другом порядке…
— Это как?
— Блин! Треба очень сильное колдунство и хорошая теоретическая база, так понятно?!
— Выходит, я застрял здесь надолго, — мрачно резюмировал Гаргулов.
— В принципе, тебе мог бы помочь я… Может быть. А может, и нет. Для начала неплохо бы услышать твою историю. Чего ты там говорил про поезд?
Сан Саныч принялся рассказывать. Младенец слушал, не перебивая, покуда речь не дошла до призрачного экспресса и странных пассажиров, сошедших на Гнилой ветке. Тут Адорабль поднялся на ноги, цепляясь крохотными кулачками за бортик манежа.
— Ну-ка, стоп! С этого момента — очень подробно!
Гаргулов честно попытался припомнить все детали. Вундеркинд вел себя как заправский опер: его интересовала каждая мелочь.
— Йес! — Адорабль сделал характерное движение рукой и, не рассчитав, повалился на спину. — Вот оно! Это прорыв, задуши меня жаба!
— Ты о чем? — удивился Сан Саныч.
— Неважно. Жарь дальше…
Младенец больше не перебивал — но слушал уже не столь внимательно: судя по всему, некая деталь полностью захватила его внимание.
— Так что один я вернуться не могу, проблем сразу будет выше крыши! — мрачно завершил повествование Сан Саныч. — Только вместе с поганцем Дурко, а где его теперь черти носят — понятия не имею…
— Твой подопечный почти наверняка попал в лапы герцога. Новички в Аристопале вычисляются на раз-два, по обгорелым рожам и общей обалделости… А вот дальнейшая его судьба сильно зависит от талантов, коими он обладает. Душка Альбэр не терпит чужаков, не пристроенных к делу, и его можно понять — кто знает, что за неизвестное появилось в большущем уравнении под названием Аристопал и как оно повлияет на общую картину… Он ведь и сам был таким неизвестным. Так что тебе прямая выгода влиться в наши стройные ряды, Цан-Цан.
— В ряды? Да что за ряды такие?
— Ну, в общем, ты и сам уже понял, наверное… Нелегальная оппозиция, — ухмыльнулся Адорабль. — Мы с Адриадакис вообще по жизни бунтари, подрыватели устоев, большие спецы в этой области… А вот, кстати, и она с ребятами.
В наступившей тишине послышался плеск весел. Приближалась уже знакомая Гаргулову «джонко-гондола»; помимо Квана, в ней сидело двое незнакомцев.
— Все в порядке! — улыбнулся Кван, подгребая к островку. — Знакомьтесь: это — Цан-Цан… А это Хорхе и Збышек, они тоже нездешние, как и вы…
— Гаргулов, Сан Саныч, — протянул руку капитан. — Цан-Цаном меня старичок этот ваш чукотский прозвал…
— Хорхе-Мануэль-Родриго Сентеро! — с легким акцентом представился смуглый черноволосый юноша, крепко пожимая капитанову ладонь.
— Хорхе еще сыграет большую роль в деле революции, помяните мои слова, — подал голос Адорабль. — Боец не из последних. А в футбол как гоняет!
Испанец застенчиво улыбнулся, блеснув зубами.
Второй из новоприбывших, худосочный блондин в круглых, а-ля Джон Леннон, очках, руки капитану не подал.
— Збышек Пшелвдупский, — процедил он. — А пан русский?
— Ну… Только вроде как бурят наполовину, — усмехнулся Сан Саныч.
— Терпеть не могу вашего брата русских! — скривил губы Збышек. — Это я сразу ставлю в известность, чтобы недоразумений не было…
— Пан Пшелвдупский у нас толерантностью не страдает… Шляхтерский гонор, что с него взять! — хмыкнул Адорабль. — Но фельдшер неплохой, как ни странно…
— А ты инфантильный милитарист! — не остался в долгу Збышек. — Агусеньки!
— Да паш-шел ты… — насупился младенец.
— Гхм… А это Адриадакис. — Кван нервно улыбнулся, пытаясь замять неловкую паузу.
Гаргулов временно лишился дара речи. Адриадакис была прекрасна. Девушка выбралась на берег, словно Афродита, рожденная из морской пены; с роскошных темных волос струилась вода. Кожа, удивительно светлая и нежная, мерцала в полумраке, подобно розовому жемчугу, а столь выдающимися формами могла бы гордиться любая звезда эротического видео. Купальник ровно такого размера, что позволяет соблюсти минимальные приличия, почти не скрывал того, чем наделила девушку природа, но оставлял некоторый простор для воображения. Большой алый рот выдавал страстную и чувственную натуру, миндалевидные глаза смотрели весело и лукаво из-под длинных ресниц… Сердце капитана екнуло: Сан Саныч только что узрел женщину своей мечты — прекрасную и недостижимую.
— Спокойно, Цан-Цан, спокойно… Я знаю, какое впечатление производит на мужчин моя напарница, особенно в первый раз, — покровительственно бросил Адорабль. — Но ты должен знать, что внешность обманчива. Под маской роковой женщины в Адриадакис скрывается нежное и беззащитное дитя, созданное для любви и счастья… Ну, а мы приспособили ее к водно-диверсионным операциям.
— Рада приветствовать нового человека в нашей маленькой команде! — Адриадакис приветливо улыбнулась и протянула Гаргулову руку. Капитан, чувствуя себя шестнадцатилетним молокососом, неловко приложился к ней губами — и тут же поймал полный ненависти взгляд Збышека.
— К делу, дамы и господа, к делу! — захлопал в ладоши Адорабль. — Начнем совещание.
Кван подтащил детский манежик ближе к фонарю, и собравшиеся устроились возле него полукругом.
— Камрад Сентеро, пан Пшелвдупский, для начала я хочу услышать ваши отчеты. В общих чертах мне известно положение в городе, осталось уяснить некоторые нюансы…
— Адорабль — наш мозговой центр! — шепотом просветил Гаргулова Кван. — У мальчика потрясающие аналитические способности.
— Все происходит так, как ты и предполагал, — взял слово Хорхе. — Герцоговы cornejas арестовывают возможных лидеров оппозиции. Под стражу взяты главы Гильдии Полицейских и Гильдии Массовой Информации; впрочем, последний находится не в замке, а под домашним арестом…
— Бьюсь об заклад, он скоро выйдет на свободу! Этот господин всегда был, мягко говоря, политической проституткой… — бросил помрачневший Кван.
— Как и положено представителю СМИ, — ухмыльнулся Адорабль.
— В городе ходят слухи о дворцовом перевороте. Люди шокированы и взбудоражены, но не настолько, чтобы перейти к решительным действиям, — продолжал Хорхе. — К герцогу отношение негативное. Аристопальцам не нравится происходящее, но пока это не коснулось лично их… Все почему-то ожидают возвращения Господина Высокое Небо и скорой расправы над Фигассэ; никому и в голову не приходит, что правитель мог пасть жертвой интриг…
— Скоро они сообразят, — вздохнул Адорабль. — И вот тогда начнется самое интересное… Збышек?
— Один из наших пациентов обмолвился, что готовится новый закон — обязательная регистрация лиц, обладающих высоким уровнем «эго».
— Фигассэ стремится взять под контроль мастеров «эго», самую непредсказуемую, с его точки зрения, публику, — понимающе кивнул младенец. — Что ж, логично, этого следовало ожидать… Как там остальные наши?
— Залегли на дно и выжидают, как ты и распорядился. Насколько я знаю, никто из них не арестован… Собственно, и нами-то с Хорхе вороны заинтересовались случайно… Возможно, все обошлось бы, но у нас нервы были на пределе — а тут патруль навстречу!
— Как вам удалось уйти?
— Повезло! — пожал плечами Збышек. — Мы столкнулись с герцогскими птичками возле берега — и сразу рванули в камышовые плавни… Они не больно-то охотно нас преследовали, воду эти твари недолюбливают…
— Они запомнили вас?
— Разве только одежду… Все случилось днем и на солнце, так что лиц под вуалями они разглядеть не могли.
— Ладно… Теперь вы все знаете новости. — Адорабль оглядел собравшихся. — В связи с последними событиями нам придется резко изменить нашу тактику… И, возможно, внести коррективы в стратегию. Высказывайтесь.
Кван откашлялся, поправил очки.
— Попытка Фигассэ взять под свой контроль носителей аномального «эго» нам, безусловно, на руку, — начал он. — Любой гнет рождает противодействие; следовательно, мы сможем перетянуть кого-то из них на свою сторону.
— А вот я бы предпочел не иметь дел с мастерами «эго»! — отозвался Збышек. — Эгоисты — публика та еще…
— Для свержения тирании нужны вооруженные terroristas! — сверкнул глазами Хорхе. — Одной пропаганды недостаточно, а «эго» — это оружие, которое всегда с тобой…
Разгорелся спор. Гаргулов только и мог, что сумрачно морщить лоб: смысл беседы ускользал от него. Две трети вещей, о которых шла речь, капитан просто не понимал.
— Ну хоть ты нас рассуди, Адорабль! — воскликнул, наконец, Кван. — Дураку ясно, что для силовых акций время еще не пришло! Попросту силенок не хватит!
— А я говорю, мы уже сейчас имеем все необходимое для быстрого кинжального удара! Надо уметь обходиться тем, что есть в наличии, иначе какая это борьба — ni vagina, ni Ejercito Rojo! — энергично высказался Хорхе.
Тут загомонили все разом.
— Ша! — рявкнул вдруг Адорабль, прижав личико к прутьям манежа. — А ну, бегом все заткнулись! Это уже не совещание, а базар!
Мало-помалу народ успокоился.
— Значит, так! — сурово произнес младенец. — В словах Хорхе есть рациональное зерно… Кван, не перебивай! Рациональное зерно имеется. Но я согласен с теми, кто сомневается в наших силах. Это правда, мускулы мы пока нарастить не успели. У нас нет нормальной разведсети, нет заточенной под конкретные задачи боевой группы… В общем, я долго могу перечислять, чего у нас нет. На то, чтобы это все появилось, требуется время, а его-то герцог может нам и не дать. Я высоко ценю интеллектуальные способности Альбэра Фигассэ. Нельзя недооценивать человека, сумевшего обыграть самого Господина Высокое Небо! Таких, как он, врагов следует уважать; а уважать врага, по моему глубокому убеждению, означает с особой тщательностью озаботиться вопросом его уничтожения!
При этих словах Адриадакис встала и направилась куда-то в темноту.
— Эй, ты куда? Я, кажется, для всех говорю! — недовольно нахмурился Адорабль.
— Я только за тетрадкой, Адик. Если помнишь, я записываю все твои важные высказывания — на случай, если ты когда-нибудь захочешь издать мемуары…
— А, ну тогда ладно, — милостиво разрешил младенец. — Давай, записывай.
— Секундочку: «…Озаботиться вопросом его уничтожения». Готово.
— Так, на чем я остановился? Сбила меня! — Адорабль обиженно выпятил губу.
— Ты говорил о Фигассэ…
— А, ну да. Альбэр умен, если он примется за нас всерьез — то, сами понимаете… Мы должны действовать на опережение; в связи с этим я разработал операцию точечного воздействия. Если у нас все получится, мы избавимся от главной на сегодня головной боли, если нет — все равно нанесем врагу ущерб, хотя бы моральный… Все согласны?
Собравшиеся вновь загомонили разом, Адриадакис и младенцу с трудом удалось восстановить тишину.
— Да, Збышек, ты прав: никто из наших ребят не обладает достаточным боевым мастерством, чтобы драться с воронами на равных… О том, чтобы захватить Термитник, я вобще молчу. До сегодняшней ночи у нас не было никаких шансов. Но теперь они появились. С приходом вот этого человека, — тут розовый перст Адорабля указующе ткнул сквозь решетку манежа в сторону Сан Саныча.
— И чем он нам поможет? — презрительно скривился Збышек.
— Уже помог, пан Пшелвдупский. Информацией. Дети Господина Высокое Небо, которых мы до сих пор считали погибшими, живы и находятся в безопасности — в родном городе Цан-Цана.
— Мгла — не мой родной город, — возразил Гаргулов.
— Неважно. Главное, мы знаем, где они. Остается самая малость — заполучить их обратно и заставить с нами сотрудничать. «Эго» этих двоих намного выше, чем у любого из наших ребят, к тому же Термитник они знают как свои пять пальцев, так что при правильном подходе шансы возрастают многократно.
— Стало быть, сейчас основная задача — перехватить отпрысков Господина Высокое Небо? — уточнила Адриадакис.
— Совершенно верно. И мы с тобой отправимся за ними в самое ближайшее время.
— Мы с тобой… И кто еще?
— Он, конечно! Он там все знает. — Адорабль кивнул на Гаргулова.
— Эй, парень! — склонил голову набок Сан Саныч. — Ты невнимательно слушал, что я говорил, а? Нельзя мне обратно одному! Сперва Дурко нужно найти.
— Да не вопрос! — фыркнул ребенок. — Только он, скорей всего, в лапах Фигассэ. Завтра мы все будем знать точно… Збышек, Кван, это на вас, поняли? Короче, мы ненадолго отбываем. Остальные до нашего возвращения не предпринимают активных действий. Хорхе, особенно это тебя касается, ясно? Кван, никакой больше пальбы… С Цан-Цаном чертовски удачно вышло, не спорю; но второй раз может и не повезти… Так что сидим на попе ровно, внимания не привлекаем. Главным в мое отсутствие назначаю Уквылькота… Кстати, где он?
— Ушел по своим делам, ты же его знаешь! — вздохнул Кван.
— Разболталась у нас дисциплинка-то! — насупился младенец. — Ладно, раз тундра манкирует, пускай главным будет камрад Сентеро. На этом все, заседание объявляю закрытым. Всем спасибо, можете разойтись и оправиться.
Присутствующие зашевелились, разминая затекшие ноги; Збышек прикурил. Адорабль завистливо покосился в его сторону.
— Адриадакис!
— Что, дорогой?
— Настало время сменить подгузник.
* * *
Ефим Альшиц, человек неправильной национальности, чувствовал себя робким аборигеном на оккупированной территории. Впрочем, по сути, так оно и было: Марикс и Ласса не привыкли церемониться ни с кем и ни с чем. В такой ситуации не спасал даже покладистый Фимин характер: терпению потихоньку приходил конец. Лишь неуемное любопытство не позволяло ему прогнать незваных гостей… Ну, и некоторые опасения, конечно же. За эти дни он узнал множество потрясающих, невероятных вещей. Дети Господина Высокое Небо существовали в реальности, очень мало похожей на привычный Фиме мир. Города под жгучим, невероятно интенсивным солнцем… Города, каждый из которых представляет собой миниатюрное государство — со своими законами, валютой и архитектурой, нормами морали и этикета… И все это находилось в прямой зависимости от прихотей и капризов правителей, обладающих властью, какая и не снилась монархам прошлого. Эгоистами их называли отнюдь не зря, хотя и вкладывали в это слово совсем иное значение, производя его от «эго» — таинственной личной силы. После того как Марикс на глазах изумленного Фимы изменил его мебель, за час превратив невзыскательный ширпотреб в некое подобие рококо, Альшиц не сомневался уже ни в чем.
Самые большие изменения коснулись спальни: здесь Марикс и Ласса проводили большую часть времени, преобразуя окружающее пространство в соответствии со своими экзотическими вкусами. Выглядело это жутковато: дети на долгие часы замирали, сосредоточенно глядя перед собой, а обстановка неуловимо-медленно меняла цвет и фактуру, украшаясь затейливой резьбой и орнаментами. В большинстве узоров преобладал почему-то мотив рептилий: сплетенные змеи, ящерицы с плоскими головами, сжимающие челюсти на шее друг друга, ровные ряды треугольных чешуек… Окна теперь закрывали шторы, плотную ткань пришлось повесить таким образом, чтобы солнце проникало в небольшую щель сверху — по словам Лассы, именно так освещались их покои. Вообще с солнцем у отпрысков Господина Высокое Небо отношения были непростые: оба тщательно избегали его лучей. Благодаря словоохотливости Трикобыла Фима знал о мощи и ярости светила, полыхающего в сапфировых небесах Аристопала; но для чего надо таиться в тени здесь — понять никак не мог.
— Это, должно быть, привычка на уровне инстинктов! — вздыхал пивник. — Солнечные ожоги бывают только у новичков, и то лишь по первому разу — боль самый лучший учитель… Вы не поверите, но мне каждый раз приходится делать над собой усилие, переступая порог: так и хочется прикрыть лицо!
Время от времени детям Господина Высокое Небо требовалась какая-нибудь вещь. Кое-что Фима смог раздобыть, и почти все принесенное им тут же подвергалось воздействию «эго».
— Нам претит жить по-быдлянски, — высокомерно сообщил ему Марикс. — То, что нас окружает, должно соответствовать самым высоким стандартам — или вовсе не попадаться на глаза. Жаль, у нас не было возможности прихватить с собой пластилит!
— Пластилит? А что это такое? — заинтересовался Фима.
— Ничего особенного… Материя с ослабленным индексом реальности.
— Из пластилита можно воссоздать что угодно, он легко преображается в любой материал, — пояснила Ласса. — И почти не требует напряжения «эго». Скажем, я не могу создать из дерева металл; это слишком сильное смещение характеристик… Можно лишь сделать саму древесину тверже или мягче. Зато у пластилита граничные характеристики практически отсутствуют — килограмм этого материала может стать килограммом золота или килограммом хлопка, по выбору мастера «эго».
От таких речей у Фимы ум заходил за разум.
Из странной троицы только Трикобыл активно перемещался по городу. Марикс и Ласса предпочитали покуда обживать дом и строить планы на будущее — надо сказать, весьма зловещие. Чего стоила хотя бы Мариксова идея наглухо изолировать Мглу от остального мира и поиграть с жителями городка в Господа Бога, лепя из имеющегося «биологического материала» новую расу!
— Мне не нравятся здешние быдляне. Они неопрятны и неприветливы, один их вид оскорбляет мое эстетическое чувство, — заявил мальчик.
— У тебя не хватит «эго» на исполнение этого плана! Такое под силу только нашему высокочтимому родителю! — возразила брату Ласса.
— Ты права, — хмуро согласился Марикс. — Надо придумать что-то менее масштабное.
— Давай возьмем под контроль глав здешних гильдий! Пускай для начала они заставят быдлян умыться, прибраться и покрасить все, чтобы этот городок стал чистеньким и аккуратным…
— Спорю на что угодно, они тотчас загадят все снова!
— Грязнуль можно публично выпороть, или посадить на кактус, или как у них здесь принято наказывать, не знаю… Хотя бы штук десять-пятнадцать, остальные живенько возьмутся за ум. Нам потребуется израсходовать минимум энергии, а результат будет почти сразу!
Мальчик задумался… Тем же вечером Альшиц, при посредстве пивника, убедил детей в необходимости соблюдать осторожность.
— Судите сами, молодой мастер: что, если вас и вашу высокородную сестру разыскивают? Фигассэ вполне мог отрядить за нами погоню! Доводить задуманное до конца во что бы то ни стало в духе этого мерзавца…
— Я не желаю ничего слышать о нем! — сверкнул глазами Марикс. — Уверен, Господин Высокое Небо сделает его смерть крайне поучительной — для многих последующих поколений!
— Конечно, молодой мастер, конечно, ни на секунду не сомневаюсь в этом… Но до тех пор надо бы поостеречься!
И Марикс нехотя согласился.
Подобрать для пивника подходящую по размеру одежду оказалось непросто. В конце концов Фима разорился на самый большой свитер и синтетический плащ-дождевик: по погоде и то и другое оказалось кстати, хотя свитер растянулся до предела, а застегнуть дождевик никак не получалось — не сходились полы. Штаны и обувь Трикобыл менять не стал, благо их отличие от привычных моделей не слишком бросалось в глаза, а со своей забавной шляпой и вовсе отказался разлучиться. Пивник всерьез задумывался о дальнейшем существовании: в отличие от своих подопечных, он смотрел на вещи куда более здраво. Немного освоившись в новой обстановке, Трикобыл принялся искать работу. Здесь пивника поджидало разочарование: спроса на основную его специальность в маленьком сибирском городке не имелось.
— Я могу сварить не менее сотни различных сортов пива — и оно будет отличаться от того пойла, что продают в ваших лавках, как небо от земли! — жаловался Трикобыл. — Но вот беда: в этом городе нет ни единой, даже самой захолустной пивоварни!
— Прямо не знаю, чем помочь! — вздохнул Ефим. — Впрочем… Ты же неплохой кулинар, верно? У нас есть парочка заведений общепита… Хотя что это я! Без паспорта и санитарной книжки с тобой даже разговаривать не станут. И еще трудовая, и пенсионное удостоверение…
Толстяк схватился за голову — но, к собственному глубокому удивлению, на следующий же день нашел применение своим кулинарным талантам. Трикобыл подрядился кашеварить на стройке, для бригады каменщиков, всякий раз получая определенную сумму на руки: вороватый прораб решил обойтись без оформления и прочей бюрократической волокиты.
Кормить работяг полагалось дважды в день, а любое блюдо стараниями Трикобыла превращалось в нечто восхитительное.
— Эх, Кобылыч, с такими руками тебе бы в ресторане работать, шеф-поваром! — восхищались мужики.
Пивник застенчиво улыбался и бормотал нечто неопределенное. Работяги считали его слегка чокнутым и не приставали с расспросами — что вполне устраивало Трикобыла. Так прошла неделя. Готовить приходилось и для детей Господина Высокое Небо: юные эгоисты воротили носы от Фиминой «быдлянской пищи». В конце концов Альшиц сдался и предоставил кухню в полное распоряжение толстяка, ограничившись доставкой продуктов. Как-то раз он принес домой купленных на рынке грибов — и Трикобыл изготовил нечто невероятно вкусное, вызвав неподдельный восторг детей.
— Как здорово! Согласись, Марикс, даже дома мы такое не пробовали! — восклицала девочка, за обе щеки уплетая свою порцию.
— Да, пожалуй… — в кои-то веки согласился с сестрой мальчик, протягивая пивнику тарелку и требовательно звеня по ней ногтем в ожидании добавки.
— Я хочу это же блюдо завтра на обед! — безапелляционно заявила Ласса. — Ты слышишь, Трикобыл?
— Не все так просто… — почесал затылок Фима. — Сегодня рынок уже закрыт, а завтра там санитарный день… Не в лес же идти!
— Ну, это уже ваши проблемы! — пожал плечами Марикс. — Моя сестра желает грибов, и она должна их получить.
Альшиц с трудом удержался от язвительного замечания, лишь умоляющий взгляд Трикобыла заставил его промолчать. За эти несколько дней они с пивником сдружились. Трикобыл много и охотно рассказывал Ефиму обо всем, что тот хотел знать, да и характер у него оказался легкий и уступчивый, если только дело не касалось отпрысков Господина Высокое Небо.
— Я найду, обязательно найду! — вызвался пивник. — Эффим, ты говоришь, эти грибы растут в окрестных лесах? Мне уже приходилось бывать в Дебрях, отыскивать редкие травки и корешки для замковой пивоварни… Некоторые сорта эля без них не сваришь…
— Я бы составил компанию, но работа… — вздохнул Фима. — Сразу только не готовь, ладно? Я приду, посмотрю, чего ты там насобирал…
На улице ноги сами понесли Трикобыла в сторону железной дороги. Серенькие небеса точили на землю морось. Выйдя за станцию, пивник углубился в лес, стараясь, впрочем, не упускать из виду просвет меж деревьев — там, где пролегала Гнилая ветка. Удача сопутствовала ему: не прошло и пяти минут, как глаза Трикобыла углядели среди пожухлой травы бархатную шляпку.
— Ага, есть один! Ну-ка, а там чего…
Спустя час полиэтиленовый мешок наполнился на две трети. Довольный собой пивник собирался было повернуть назад, как вдруг странное чувство заставило его резко обернуться: Трикобыл ощутил на себе холодный, немигающий взгляд. Сзади никого не было, лишь мокрые от дождя деревья, но жуткое ощущение никуда не делось. Вдоль хребта потек холодок. Обшаривая испуганным взглядом лес, пивник медленно отступил к ближайшей сосне. Напряжение росло, казалось, еще чуть-чуть — и случится нечто непоправимое… Неподалеку громко хрустнул сучок, и нервы Трикобыла не выдержали. Он сдернул с головы шляпу, рванул подкладку… В ладонь лег тяжелый металлический кругляш. Строго говоря, это устройство, при всей его разрушительной мощи, не было приспособлено для использования в качестве оружия. Внешняя сторона его представляла собой выпуклое металлическое лицо: гротескную, искаженную гневом физиономию. Когда пивник нажал потайные кнопки, механизм сработал: хитроумная маска широко распахнула рот. Дыхание талисмана было почти невидимо — полоса стеклянисто колеблющегося воздуха; но оказавшаяся на его пути веточка тотчас обратилась в пепел. Стиснув зубы, пивник повел диском сначала вправо, потом влево, очерчивая огненную дугу. Спустя несколько мгновений испепеляющий поток иссяк. Трясущейся рукой толстяк вытер со лба пот. Он даже не предполагал, какой мощью обладает припрятанный на черный день талисман… Тайга горела. Полыхали деревья, чадил обугленный мох. Струи дыма и пара заволокли окрестности. Пивник напряженно шарил по лесу взглядом, надеясь засечь движение. Что-то больно укололо его в шею… Толстяк досадливо прихлопнул кусачую бестию. «Помстилось… Да сильно-то как, едва сердце не прихватило! Место небось тут такое… Нехорошее. Надо скорее убираться отсюда». Трикобыл пятился, не решаясь повернуться к горящему лесу спиной. В груди поселилась странная пустота, колени подгибались. Он прошел метров десять и рухнул: ноги отказывались служить.
— Да что ж это такое?! — растерянно охнул толстяк, сообразив, что не чувствует больше своих конечностей.
Онемение расползалось по телу. Пальцы пивника разжались, бесполезный кругляш талисмана выпал на траву. Поле зрения сузилось, как это бывает с изрядно захмелевшими людьми. Сзади раздались шаги — тихие, осторожные шаги охотника, привыкшего подкрадываться к добыче. Трикобыл попытался повернуть голову — и не смог…
Незнакомец склонился над упавшим и осторожно поднял талисман.
— Какая мощь, надо же… И все понапрасну: ты даже не понял, где я прячусь. И паучка моего прозевал.
Затянутые в перчатку пальцы коснулись шеи пивника. Там вспух крохотный розовый бугорок — след укуса. Незнакомец бесцеремонно приподнял Трикобылу голову и несколько мгновений вглядывался в расширенные зрачки жертвы.
— Да, этой стены мне не прошибить… — вполголоса пробормотал он. — Но такой силы ментальный блок — сам по себе улика хоть куда, я подобрался вплотную… Не бойся, я не сделаю тебе ничего плохого. Просто небольшая инъекция — и ты расскажешь мне то, что я хочу знать, да?
Сознание медленно покидало пивника, перед глазами мельтешили кровавые круги.
— Расскажешь, конечно… — бормотал незнакомец, роясь в карманах глухого, закрывающего все тело одеяния. — Куда ты денешься…
* * *
В этот день Фима задержался на работе дольше обычного: «внезапная» финансовая проверка, ожидаемая довольно-таки давно, наконец случилась. Утомленный, но вполне довольный тем, как складываются дела, человек неправильной национальности зашел в магазин и сделал все необходимые покупки. Пивник давно уже должен был вернуться — и, как подозревал Ефим, не с пустым мешком: пожелания юных подопечных были для Трикобыла законом.
Дом встретил его молчанием и темными окнами. Фима удивленно задрал брови: все это было совсем непохоже на установившийся у них порядок.
— Эгей! Есть кто живой? — громко спросил он, закрывая за собой дверь.
«Неужели уехали?!» — Эта мысль вызвала одновременно разочарование и облегчение: все-таки экзотические гости сильно стесняли привыкшего к одиночеству хозяина, да и заносчивость брата и сестры раздражала порой весьма серьезно. «Даже не попрощались, надо же…» — Фима щелкнул выключателем. Разгрузив хозяйственную сумку, он заглянул в спальню… И тихонько вскрикнул от неожиданности. Марикс и Ласса забились в самый дальний угол. Дети сидели молча и абсолютно неподвижно. Лишь глаза их поблескивали в падающем из кухни свете, словно драгоценные камни.
— Эй, вы чего? Что это с вами?! — недоумевающе спросил Фима.
Брат и сестра молчали.
— А где Трикобыл? — вопрос снова повис в воздухе.
Ефим понятия не имел, как следует поступать в такой ситуации. Он хотел было тихонько притворить дверь и дождаться пивника, но тут Ласса заговорила.
— Трикобыла убили.
Фима поперхнулся.
— Убили?! Кто? Как? Откуда ты знаешь?! — Вопросы сыпались из него один за другим. С некоторым усилием взяв себя в руки, Фима зажег в комнате свет, подошел к детям и опустился перед ними на корточки.
— Так… Давайте по порядку, ладно? Что случилось?
— Трикобыл ушел, — ответила Ласса. — А потом… Потом я почувствовала, что его не стало. Мы с Мариксом оба это почувствовали.
Фима тихонько перевел дух.
— Ну, ребят, вы меня и напугали! Знаете, я уверен — наш грибник скоро вернется! Может быть, он немного заплутал, но…
— Проклятый дурак!!! — с ненавистью выкрикнул вдруг Марикс. — Ты что, так и не понял?! Если мы говорим, что он мертв — значит, он мертв! Мы это знаем, понимаешь ты, быдлянин?! Знаем, знаем, знаем!!!
Ефим почувствовал, как по телу его прокатилась невидимая волна — мальчик с трудом удержался, чтобы не ударить непонятливого взрослого своим «эго».
— Ну хорошо, хорошо, я вам верю… Так… Что же теперь делать? — Фима потер лоб. — Значит, так… Сейчас уже поздно, а завтра я схожу в милицию — скажу, что пропал… Э-э… Мой родственник… — тут Фима невольно понизил голос. — Ребят, а как вы думаете — ну, кто его это самое…
— Этого мы не знаем! — грустно вздохнула Ласса.
— Кто бы он ни был, он идет по нашим следам! — решительно заявил Марикс. — У этого герцога длинные руки… Ничего, Господин Высокое Небо отрубит их по самые локти!
— Послушайте… А связаться с вашим отцом вы как-нибудь можете? — еще не договорив, Фима почувствовал себя глупо.
Ясно же, будь такой способ — его бы давно использовали… Марикс покачал головой. Воцарилось угрюмое молчание.
— Я хочу есть! — тихонько сказала Ласса. — Эффим, приготовь чего-нибудь…
— Надо озаботиться собственной безопасностью! — заявил мальчик, когда ужин подошел к концу.
Он уже несколько оправился от шока: прежняя самоуверенность стремительно возвращалась.
— Предлагаю сделать хорошую энергетическую ловушку! Ласса, будет лучше, если мы объединим наши силы — так она получится более мощной…
— В кои-то веки ты признал, что твое «эго» не столь уж велико! — фыркнула сестра. — А если совсем честно, дело даже не в этом, правда? Просто у тебя самого не хватит мастерства создать кокон…
— Вот еще! — дернул плечом Марикс.
— Ладно, не злись, я помогу тебе… — примиряюще сказала Ласса.
— Это вы о чем? — подозрительно осведомился Фима.
— Не твое дело! — нагрубил Марикс. — Иди и займись чем-нибудь, не мешай нам.
— Ты зря его гонишь… Нам придется включить Эффима в баланс уравнения, не забывай: иначе он закоротит все на себя, — покачала головой Ласса.
— Ребята, я не вполне понимаю, что вы задумали, но, может, не стоит? — догадливый Фима поежился. — Может, как-нибудь…
— Не беспокойся, мы позаботимся обо всем, и о тебе тоже! — заявила Ласса, отодвигая пустую тарелку. — А сейчас отойди в сторонку и не мешай нам.
Непреодолимая сила мягко повлекла Ефима в угол кухни: девочка не стала дожидаться, покуда хозяин дома соблаговолит исполнить ее повеление. Марикс вышел на середину комнаты и застыл, лицо его выражало сосредоточенность. Поначалу ничего не происходило, но мало-помалу в воздухе стало раздаваться потрескивание, а под потолком замерцал маленький, не больше мячика для пинг-понга, светящийся шарик. Сперва он был еле виден, но постепенно набирал силу — через полчаса на него уже больно было смотреть. Кухня обрела вид зловещий и фантастический: густые резкие тени — и холодное сияние, в свете которого человеческие лица становились похожими на бледные лики мертвецов.
— Слишком сильно фонит в оптической части спектра! — недовольно сказала Ласса. — Марикс, надо исправить…
— А я что делаю?! — огрызнулся мальчик.
Маленькая шаровая молния поблекла и сделалась почти невидимой, словно бледное спиртовое пламя; лишь резкий запах озона теперь напоминал о ее присутствии.
— Бризантный заряд создан, — объявила, наконец, Ласса. — Теперь стоит здесь появиться постороннему, как эта штука вызовет колоссальную разницу потенциалов и его как следует прожарит! А мы трое можем перемещаться свободно, на нас ловушка не отреагирует… Ты хорошо меня понял, Эффим? Если в дом зайдет кто-то еще, ему не поздоровится…
И тут человек неправильной национальности наконец возмутился. Фима решительно тряхнул шевелюрой — и высказал все, что он думает о двух маленьких негодяях, явившихся без приглашения, захвативших его дом, заминировавших его какой-то жуткой штуковиной, спутавших ему день с ночью и… Да сколько можно-то, в конце концов!
Марикс, сидя на роскошном ковре (в него был превращен невзрачный половичок), слушал эту пламенную речь с кривой усмешкой, но не возражал — похоже, таинственные манипуляции с «эго» обошлись ему нелегко. Когда Фима закончил, Ласса покачала головой.
— Ты, видно, плохо понимаешь, кто мы такие. Жаль, Трикобыл так и не сумел втолковать тебе это… Впрочем, неважно. Тебе придется смириться — ведь опасность грозит всем нам.
Ефим сердито фыркнул, но промолчал: возразить ему было нечего.
