Сегодня утром Игорь выписывал Анексашина. Прощаясь, доктор Поплавский призвал на помощь все свое воспитание и умудрился скроить на лице некое подобие благожелательной улыбки. И старательно бубнил что-то насчет несовершенства медицины. Не моргнув глазом клеветал на родную науку. Дескать, и метод наш не всесилен, и попадаются случаи, когда необходимо смириться, а идите-ка вы в свою родную районную поликлинику, там вам массаж пропишут, или электрофорез, стимуляции всякие, счастливого пути, выздоравливайте, к нам больше не попадайте, а то я вас собственными руками придушу… Шутка.

Анексашин стоял с дурацким видом человека, которому обещали на трамвайный билет выигрыш — машину, а в последний момент не дали. Сказали, что машин не хватило. Обманули, граждане. А куда пожалуешься? Так и ушел он со своей кривой шеей, словно оборачиваясь на ходу. Не будет больше в отделении непрерывного хохота. А мне — нового чешского унитаза.

За последние две недели доктор Поплавский выглядел постаревшим лет на десять. Дежурная медсестра Юля не смогла скрыть удивления:

— Игорь Валерьевич! Что с вами? Вы заболели?

— Заболел, Юля, заболел, — бросил он на ходу и быстро скрылся в ординаторской. Звуки человеческой речи вызывали в Игоре раздражение. А любой вопрос, заданный лично ему, так и вовсе злобное желание наброситься и, как минимум, покусать.

Так. Давайте закроемся на ключ, сядем за стол и аккуратненько припомним все последние сюр-призы и сюр-подарки. Можно даже взять листочек бумаги и записать. В хронологическом порядке.

Итак, номер один. Бляхман. Нет, пожалуй, Бляхмана поставим номером вторым. А номером первым у нас пойдет господин Штепсель-Тарапунька. Надо признаться, что теперь, с учетом профессии гостя, его псевдоним вызывал самые неприятные ассоциации. Ну, что-то типа: воткнем в сеть — живо заговоришь. Тьфу, тьфу, тьфу через левое плечо, не дай Бог с ним на этой почве столкнуться! Итак, что мы имеем про Штепселя? Или, как это говорят у них: “на” Штепселя. А то, что мы ничего не имеем, а вот они хотят нас иметь. А мы не согласны. О чем и уведомили соответствующего господина. Мимоходом мы, правда, дали ему поиграть в наши погремушки, но ему, похоже, не понравилось. И он ушел. И больше не придет. Ха-ха. Мне кажется, в наше время даже девочки-первоклассницы уже не настолько наивны, чтобы поверить в такое. Значит, так и запишем. Штепсель. Проблема номер раз. Поставь три восклицательных знака.

Далее. Бляхман. Да нет же, опять не он. Номер два — это разговор с Виталием Антоновым. Мне кажется, так погано я себя не чувствовал с тех пор, как летом после первого класса меня застукали около соседской вишни с полным ртом спелых улик. Отец тогда имел со мной Крупный разговор о Чести, Достинстве и Нравственности. Как мне казалось, всех вышеперечисленных понятий я аккуратно придерживался на протяжении последующих двадцати восьми лет. Так вот господин Антонов всего за пятнадцать минут убедил меня в обратном. Да так хорошо убедил, что вместо того, чтобы расколошматить на глазах Виталия Николаевича пресловутый прибор и послать всех подальше, я стоял с опущенной головой, как провинившийся мальчишка, и подыскивал глазами подходящий угол, где мог бы отбыть заслуженное наказание. Для тех, кто не смог выкарабкаться из предыдущего длинного предложения, поясню коротко. Я дал честное слово, что больше никогда и никого не пущу в кабинет психологической разгрузки без личного распоряжения шефа. То есть вышеназванного господина Антонова. Что отсюда следует? Автоматически отсюда следует подпункт два проблемы номер два: Жукова Светлана Вениаминовна. Чует мое сердце, что мой прибор ей еще понадобится. А личного распоряжения не будет. Ну? Поставь три вопросительных знака.

Номер три. Наконец-то, добрались до вас, любезнейший Юрий Адольфович. Проблема самая интересная и самая тонкая. И тоже — из двух подпунктов. (Ух, и крючкотвор вы, доктор Поплавский!) Во-первых, эти злополучные десять минут Неслучайное, надо полагать, совпадение. Десять минут я скакал, как ошпаренный над бездыханным телом Бляхмана, пока его душа парила фиг разберет, где И ровно же на десять минут вперед нюхает нос Юрия Адольфовича, опережая остальные чувства в настоящем. А во-вторых… Страшно вымолвить, но, похоже, эта самая душа так и не вернулась в многострадальное тело. То есть она наверняка возвращалась и дело свое сделала — вернула рукам пианиста былую живость. А сама потом ушла. Обиделась? Потерялась? Украли? Поставь сто вопросительных знаков.

Все? A на сладкое — малю-юсенькая фигу-лечка-проблемулечка. Последнее путешествие красавицы Илоны оказалось — один к одному — как в прошлый раз. Любопытно? Но не более. Поставь точку.

Игорь поставил точку и внимательно перечитал написанное. После чего аккуратно сложил лист вдвое, затем вчетверо, потом передумал и развернул, начал складывать снова. Получившийся самолетик запустил в угол ординаторской. Летел тот плохо, но на полу заскользил, заскользил и оказался под шкафом. Игорь долго пыхтел, шаря рукой по полу, достал самолетик, сел тут же на пол и начал методично рвать столь тщательно составленный список. Получилась белая пушистая кучка, похожая на маленький сугроб. Сильно подмывало дунуть на него, чтобы разлетелся по всему полу, но Игорь с детства уважал труд уборщиц. Он сам собрал обрывки, все, до последнего клочка, и выкинул в мусорное ведро. Вот так бы и с проблемами расправиться…

Как ни странно, это простое действо с написанием и выбрасыванием произвело положительный эффект. Настроение у Игоря значительно улучшилось.

Он вздохнул, отпер дверь ординаторской и отправился в лабораторию.

Уже при входе на этаж он услышал какой-то шум в коридоре.

— Маша! Вы понимаете, что в результате вашего безответственного поведения поставлен под угрозу срыва весь эксперимент? — Так. Опять наша Маша-растеряша что-то не туда налила или, наоборот, недолила. Рассеянность новой лаборантки по своим последствиям вполне уже конкурировала с крахом очередной Альбининой любови. Второй раз за последний месяц Игорю приходилось хныкать в подол Марьяне Георгиевне Пальмо, перенося сроки сдачи эксперимента. Интересно, в чем провинилась наша Золушка на этот раз? И кому она теперь попалась под горячую руку? — Я делаю вам последнее предупреждение! Если такое повторится еще раз, я буду вынужден поставить вопрос о вашем пребывании в лаборатории! — Не веря своим глазам, Игорь увидел Александра Иосифовича Тапкина, грозно размахивающего колбой перед Машиным лицом. Лаборантка стояла с таким видом, будто ей предлагали немедленно выпить яд.

— Здравствуйте, — сказал Игорь, подходя. — Что случилось?

— Маша перепутала антибиотик! — Вскричал (!) Тапкин. — Мы высеяли трансформанты не на ампицилиновые, а на канамициновые чашки! Результаты недельной работы — псу под хвост! — За все время работы с Александром Иосифовичем Игорь впервые слышал от него столь сильное выражение. Да и видел таким…

Хватит притворяться, светило российской науки, признайся себе, что после вашего разговора, а особенно — после сеанса Тапкин поразительно изменился. Откуда-то появились твердость в голосе, настойчивость, даже жесткость. Нет, Александр Иосифович ни в коем случае не превратился в хама, просто его деликатность перестала, наконец, принимать болезненные формы. Вчера, например, он вполне справедливо отчитал обнаглевшего Дуняева, прогулявшего неделю без уважительной причины. Поставил на место печальную Альбину, которая, забывшись, снова начала ковырять в зубах при всех. Даже Марьяна заметила перемену в Тапкине. “А-алэксандэр Ио-осыфовыч оч-чэнь вы-рос за послэднее врэмя, вы-ы нэ находит-те? — гудела она, перебирая бумаги на своем столе. — Он под-дал мнэ дфе заяфки на участиэ в мэждународ-дных симпозиумах-х!” Молодчина, Тапкин.

Игорь изнывал от любопытства, но не решался спросить, ГДЕ Александр Иосифович набрался недостающей ему мужественности. То есть ГДЕ — это как раз понятно. Под аппаратом Поплавского. Лучше спросить: КАК? Нет, не решусь. Неудобно. Какие-то предположения у меня, конечно, есть. Или подозрения? Не знаю, как правильней сказать. Откуда подозрения? Очень странный эпизод произошел не далее как позавчера. Игорь встречался с… впрочем, не важно, с кем, важно, что на Васильевском. Внезапно обалдевший троллейбус не свернул на Средний проспект, а провез Игоря аж до Большого. Пришлось бежать обратно дворами. Так вот на улице Репина — странной, заваленной строительным мусором улочке, — Игорь внезапно наткнулся на Александра Иосифовича. Тот стоял на узеньком тротуаре и, запрокинув голову, смотрел на окна в доме напротив. Увидев Игоря, Тапкин ужасно засмущался, пробормотал что-то невразумительное и спешно ушел. Почти убежал. Вот так. Не иначе, какая-то романтическая история, господа…

Стоящий на сейфе телефон резко зазвонил. Не переставая распекать Машу, Александр Иосифович снял трубку.

— Лаборатория! Здравствуйте. — Прошу учесть, что, возмужав, Александр Иосифович не утратил ни грамма своей умопомрачительной вежливости. — Да, здесь. Игорь Валерьевич, это вас.

А я догадываюсь. Меня опять куда-то вызывают, причем срочно, сей же момент. По-моему, у нас в Нейроцентре уже вошло в привычку — дергать бедного доктора Поплавского, словно тряпичную куклу.

— Игорь Валерьевич! Пройдите, пожалуйста, в Оздоровительный центр.

Ну? Что я говорил?

Открыв дверь в “Фуксию и Селедочку”, Игорь понял, чего ему сейчас больше всего хочется. Закрыть поскорее эту самую дверь и свалить к чертовой матери из этого сумасшедшего дома.

В коридоре стоял тот самый, похожий на телохранителя, внук Оксаны Сергеевны Людецкой. Из-за его спины робко выглядывал Юрий Адольфович Бляхман.

— Нет, — устало повторял Игорь, сидя за столом. — Нет. И еще тысячу раз — нет. Я вам искренне сочувствую, Юрий Адольфович, но помочь ничем не могу. А вам, молодой человек, я настойчиво советую сходить к психиатру.

— Хорошо. Мы уходим. — Мрачный внук дотронулся до локтя пианиста и двинулся к двери. Тут ему, видимо, пришла в голову какая-то мысль, и он резко повернулся к Игорю: — Мы, конечно, справимся и без вашей помощи. Но я очень прошу вас, ради Юрия Адольфовича, только одну ампулу SD-стимулятора. Я — молодой, я вытяну, а вот ему обязательно нужен будет укол.

— О чем это вы? — Игоря удивила не столько осведомленность непрошенного гостя, а скорее непоколебимая уверенность, звучавшая в его словах.

— Мне не нужен ваш аппарат, — спокойно ответил Самойлов. — Я САМ умею путешествовать. И я умею даже больше, чем вы. Я умею делать СМЕШАННЫЕ миры, в которых могут путешествовать двое! — Тут его голос вдруг зазвучал почти торжественно: — Я обещаю, что больше никогда не потревожу вас своими проблемами. Только, пожалуйста, дайте нам ампулу…

Игорь, плохо понимая, что делает, встал со стула, открыл сейф, достал оттуда ампулу и протянул Самойлову.

— Вы обещали. — Он хотел сказать это твердо, под стать Саше, но получилось почти умоляюще. Игорю действительно хотелось, чтобы эти люди исчезли из его жизни навсегда. На черта мне эти дурацкие заморочки? У меня нормальная, спокойная жизнь, интересная работа, друзья, деньги… Уходите отсюда со своими загадками и тайнами, уходите!

— Спасибо, — сказал Самойлов, принимая ампулу. — Прощайте.

Когда они вышли, Игорь вспомнил, что Юрий Адольфович, кажется, за все время не произнес ни единого слова. И только поздно вечером, уже дома, стоя у окна и глядя на Каменноостровский проспект, Игорь вдруг удивился, почему дал этому настырному внуку только одну ампулу.