5 мая 2074 года.
Универсальное время: 5 часов 30 минут.
Лунная база «Армстронг». Блок безопасности

Громоподобный рев комиссар услышал еще на подходе к комнате для допроса и покачал головой. Кто бы мог подумать, что в тщедушном теле детектива второго класса Гомулки скрывается такая энергия? Остановившись перед дверью, он нажал кнопку вызова. Рев за дверью стих, и через десяток секунд в коридор выскочил сам детектив. Его жидкие, зачесанные на прямой пробор волосы растрепались, форменного кителя не было, ворот рубашки расстегнут, узел галстука болтался где-то на груди, а брюки вместо ремня поддерживали вполне антикварного вида подтяжки. Зато в блеклых глазах горел такой яростный огонь, что комиссар с трудом подавил желание отшатнуться.

– Ну как? – спросил он.

Детектив извлек из кармана платок, вытер лицо и моментально превратился из внушающего ужас представителя власти в скромного бумажного работника, которого коллеги за глаза называли Снулой рыбой.

– Думаю, все в порядке, – кивнул он. – Запугал ее до потери самообладания. Правда, ваши инструкции все же пришлось нарушить.

– Гм? – комиссар вопросительно поднял бровь.

– Насчет изоляции, – пояснил детектив. – Она никак не хотела верить, что паром сбит и не найден. Пришлось продемонстрировать ей пару выпусков новостей.

– Теперь верит?

– Вроде бы да, – задумался детектив. – Только… впрочем, не важно. Ну, я пойду?

Комиссар кивнул и некоторое время смотрел, как подчиненный уходит по коридору в зеленоватом сиянии затянутых частой сеткой потолочных светильников. Потом решительно взялся за ручку двери и, распахнув ее, вошел внутрь.

Подследственная сидела в той же позе, в какой он оставил ее часом ранее, но лицо девушки покраснело, губы едва заметно дрожали, а в блеске глаз он сразу распознал навернувшиеся слезы. Комиссар сел за стол и некоторое время смотрел на диспетчера молча. Гомулка прекрасно сыграл злого следователя. Жаль, времени у него было не так уж много. Зато за это время сам комиссар сумел связаться с секретариатом ООН и точно выяснить, чего же именно от него хочет Генеральный секретарь. Ее заместители и помощники мялись и не владели информацией, футболя комиссара от одного адреса к другому, пока, наконец, не соединили его с Либалем. Глава Космического комитета, видя метания чиновника, сжалился над ним и прямым текстом объяснил, что от него требуется.

– Пойми, Пьер, – втолковывал он. – Этот кутриттер словно смола. Кто руку к нему протянет, тот и измажется. Мы измазались, не сумев обеспечить охрану. Американцы и GSS – попытавшись захватить паром. Талибы – сбив его. Но русские пока чистенькие. И если артефакт попадет к ним в руки, они, вне всяких сомнений, потребуют для себя необоснованных преимуществ. Каких – я не знаю. Но мы вынуждены будем им их дать. А ведь Объединенные Нации держатся на балансе интересов. Если этот баланс будет нарушен – пиши пропало. Лунный проект забуксует, из него побегут сначала менее важные страны и мелкие корпорации, потом крупные. И когда, заметь, не «если», а «когда» Почтальоны нанесут нам повторный визит, их встретит не единое Человечество, а конгломерат грызущихся между собой шакалов.

– А я-то тут при чем?

– Твоя задача сделать так, чтобы русские тоже оказались замазаны. Кровь из носу необходимо доказать, что и они замешаны в попытках присвоить кутриттер. Это могли бы подтвердить два человека. Один из них – второй пилот «Быковского», который попытался вместо Ал-Субайха посадить корабль на русской территории. Но жив ли он, неизвестно. И второй – твоя диспетчер, которая могла передать ему подобный приказ. Делай что хочешь, но она должна признаться в работе на русскую разведку!

– А разве русские не оказались замазанными, начав войну? – переспросил комиссар. – И как ты предлагаешь мне изобличить Грекову? Ведь все наши улики против нее косвенные.

– Да не нужно никому ее изобличение! – взорвался Либаль. – Нужно ее признание! Хоть режь ее, хоть жги, хоть бей, но она должна признаться, что выполняла определенное задание! Только это поставит русских на одну доску с нами и позволит нам, не рискуя нарваться на высокомерный отказ, потребовать вернуть артефакт, если он окажется у них в руках. Война – это тьфу. Русские просто пожимают плечами и заявляют, что перешли в наступление после того, как мусульмане сбили паром. И они правы – это может проверить любой. Только доказав, что они заранее имели цель обеспечить себе неоправданное преимущество, мы можем разговаривать с ними на равных!

– Это подло, Мишель, – после длительного молчания проронил комиссар.

– Да, это подло, – признал Либаль. – Но если интересы человечества требуют от меня пойти на подлость, я пойду на нее.

Комиссар аккуратно разложил на столе бумажные листы и, включив запись, посмотрел на девушку.

– Можно я буду называть вас Анной? – спросил он. И, не дождавшись ответа, продолжил: – Ваше положение крайне незавидно. Когда происходят инциденты с гибелью людей и огромным материальным ущербом, все кругом начинают искать, чем бы прикрыться от обвинений. Валят вину друг на друга. И в конце концов находят маленького человека, на которого и вешают всех собак. Помните катастрофу в Заливе Радуг? Все свалили на простого оператора плавильной системы, хотя его вина заключалась только в том, что ему на перекрытие кислородных клапанов потребовалось на десяток секунд больше, чем это было предусмотрено инструкцией.

Аня подняла голову и посмотрела на комиссара. Тот про себя усмехнулся. Пока все шло, как задумано. Она устала и наверняка голодна. Она хочет, чтобы это быстрее закончилось.

– В данном случае мы имеем гибель лунного парома и вспышку боевых действий между Уммой и Российским союзом. Жертвы тут будут исчисляться, скорее всего, тысячами человек. Причем наличие кутриттера на борту «Быковского» и вовсе делает ситуацию непредсказуемой. А все нити сходятся к вам. Вы были на смене, когда разбился «Кузнечик» Талабани. Да-да, не удивляйтесь, это он нашел артефакт. Вы были суперкарго при загрузке «Быковского». Вы зачем-то связались с бортом парома на посадочной глиссаде. Вы идеальная жертва, вас предназначили для заклания.

– Зачем вы это делаете? – спросила девушка.

– Делаю что? – удивился комиссар. – Не забывайте, я – лишь часть системы. И я при всем желании не могу избавить вас от вашей участи. Но я сочувствую вам как человек и хотел бы максимально ее смягчить.

– И как вы намерены это сделать?

Комиссар развел руками.

– Есть лишь один способ, других не придумано. Отрицать все бесполезно. Это будет сочтено отговорками и лишь усилит впечатление вашей виновности. Единственный шанс – признаться во всем, в чем тебя обвиняют. Но сделать это так, чтобы у обвинителей сложилось четкое впечатление, что действовала ты не по своей воле, понимаешь? Черт с ним, с артефактом! Ты и узнала-то о нем случайно и могла вовсе ничего не знать. Но если представить дело так, что ты действовала под давлением своих бывших работодателей, то любое жюри присяжных признает тебя невиновной, ясно? Конечно, от неприятностей это тебя не спасет, но, по крайней мере, тебя не обвинят в гибели людей!

– Давление? Какое еще давление? Господин комиссар, я больше не могу, я спать хочу, я хочу есть! Ну, давайте скорее закончим!

– Я распоряжусь, чтобы сюда доставили обед, – пообещал комиссар. – Но давай сначала покончим с формальностями. Мне нужно, чтобы ты написала или наговорила на камеру текст примерно следующего содержания: «Я Грекова Анна Николаевна… ну и так далее… признаю, что передала экипажу парома «Валерий Быковский» требование изменить согласованную точку посадки и совершить приземление на космодроме Байконур по заданию Службы государственной безопасности, переданному мне профессором Петровым, с которым нахожусь в отношениях подчиненности». Все.

– Вот, значит, как…

– Да, так и только так. Это единственный способ, чтобы…

– Знаете, Пьер, – сказала Аня, не дослушав и прервав комиссара. – Я часами сижу здесь и жду, чтобы пришел добрый следователь. А приходите только вы с Гомулкой… Почему так?

Кровь бросилась в лицо комиссару. Она играла с ним. Она действительно устала, была голодна, запугана, но ей при этом хватило самообладания, чтобы дать понять, что она видит его игру насквозь. Принцип доброго и злого следователей давным-давно стал шаблоном, но те, к кому он обычно применяется, просто не находят в себе сил, чтобы это осознать. Зато если уж осознали, то продолжать бесполезно.

– Вы же неплохой человек, комиссар, – продолжила девушка. – Я не знаю, чего именно вы хотите добиться и кто надоумил вас это сделать. Но не надо играть со мной в такие игры. Я рассказала, как все было. Сначала вам, потом этой пародии на гестаповца в подтяжках. Все необходимая информация у вас есть, вот и делайте выводы. Но не пытайтесь меня пугать, ясно? Меня сегодня, между прочим, чуть не застрелили, и вы это видели! Неужели вы думаете, что меня можно испугать вашими психологическими приемчиками?

Комиссар молча сложил бумагу в папку, выключил запись и, поднявшись из-за стола, вышел в коридор.

«Хоть режь, хоть жги, хоть бей ее», – вспомнил он слова главы Космического комитета ООН. – Да, жаль, что телесные наказания сейчас не в ходу. Всыпать бы этой… этой… А ведь больше тут ничего не сделать. Будь у меня хотя бы несколько дней…

Потом он растянул губы в улыбке и зашагал по направлению к своему кабинету. Интересы человечества – это, конечно, хорошо звучит, но стать ради этого подлецом…

Голова у него не болела. Впервые за много дней.