Глава 23
Все смешалось в доме Гиньоля.
Сначала исчез Кимер Фанфанов. На его счет Гиньоль особенно не волновался. Скорее всего, фантасту наскучило общаться с навязчивыми журналистами, которых интересовала всяческая чушь, а вовсе не его творчество, и, не сумев пробиться к двери, Кимер ушел от них переулками. Гиньоль был почему-то абсолютно уверен, что Кимер непременно вернется. И долго ждать его не придется.
Затем появилась рыдающая Мадлона. Проведя всю ночь за работой в компании Фанфанова и Гиньоля, девушка с утра пораньше отправилась домой, чтобы вздремнуть хотя бы пару часиков и привести себя в порядок. Гиньоль отпустил ее до полудня. Ровно без одной минуты двенадцать Мадлона вышла из такси возле дома 2/21 по улице Дзуйхицу и оказалась в толпе набросившихся на нее журналистов. Увидев молоденькую девушку, эти стервятники решили, что вот теперь-то они непременно узнают пикантные факты из жизни Гиньоля! Несчастная Мадлона поначалу не поняла, что происходит. И что хотят от нее все эти люди. А когда поняла, то разрыдалась и, отбиваясь от журналистов сумочкой, бросилась к дверям. После всего случившегося Туаноне пришлось полчаса отпаивать Мадлону зеленым чаем.
Сама Туанона оказалась едва ли не лучше всех подготовлена к осаде. В первую очередь психологически. Она не испытывала ни малейшего пиетета перед журналистами и телекорреспондентами, а потому, не задумываясь, лупила метлой тех, кто пытался подглядывать в окна. Время от времени Туанона набирала два ведра воды, выходила с ними на крыльцо и, делая вид, что хочет полить кусты роз возле дома, окатывала водой тех, кто не успевал убежать.
Но подлинный бедлам начался, когда сквозь строй журналистов в дом прорвались упологи. Профессор Хруль и доктор Вин-Винтовский. Выглядевшие так, будто только что сбежали из тюрьмы. Или – из сумасшедшего дома. Скорее второе, чем первое. Мятая, затасканная одежда, будто с чужого плеча. Волосы растрепаны, в глазах безумный блеск. Кисти рук совершают судорожные, хаотичные движения.
Гиньоль вышел им навстречу, все еще одетый по-домашнему – в халате и шлепанцах. С чашкой чая в руках.
– Господа? – удивленным взглядом окинул он упологов. – Мы разве договаривались о встрече?
– Господин Гиньоль! – вскинул плохо выбритый подбородок Вин-Винтовский. – Вы нас обманули!
На последнем слове голос доктора сорвался на нервозный фальцет.
– Да! – выпятив живот, уверенно поддержал коллегу Хруль. – Жестоко обманули!
– Обвели вокруг пальца!
– Использовали в личных целях!
– Подвели!
– Подкачали!
– Подставили!..
– А ну-ка прекратите, – недовольно поморщился Гиньоль.
Сделав глоток чая, он поставил чашку на газетный столик. Взгляд его при этом упал на разворот газеты с аршинным заголовком: «Можно ли вести с пришельцами диалог? Доктор Вин-Винтовский решительно заявляет: Нет!» Заголовок придумал Гиньоль. Статью по мотивам выступления доктора на Одиннадцатом Упологическом Конгрессе написал Фанфанов. Гиньоль сложил газету и сунул ее под стопку других. Сверху оказалась газета с заголовком: «У Молли была овечка. Ее выпотрошили пришельцы».
Гиньоль повернулся к нервно переминающимся с ноги на ногу упологам, расправил плечи, вскинул голову и сложил руки за спиной.
– Господа! Разве вы сейчас должны быть не на митинге?
Профессор Хруль набрал полную грудь воздуха и медленно выдохнул со словами:
– Митинг, который мы организовали…
Говорить далее Гиньоль ему не позволил.
– Давайте придерживаться фактов, господа. Митинг организовал я. Ага? – Гиньоль улыбнулся. Но взгляд его при этом был недобрый, а сама улыбка – коварной, как у змеи, точно знающей, кем она сегодня отобедает. – За все те годы, что существует ваш ЦУП, вы сами не смогли организовать ничего. Ни серьезной газетной публикации, ни выступления на телевидении, ни какой-нибудь захудалой акции, которая могла бы стать темой для досужих разговоров хотя бы на полдня. Для особо тупых повторяю еще раз: НИ-ЧЕ-ГО! Абсолютно ничего! Теперь же на ваши головы свалились слава и известность. Скоро вас начнут узнавать в лицо, приглашать на приемы и открытия научных центров. Женщины, молоденькие девушки станут заглядываться на вас. Не потому, что вы безумно богаты и суперсексуальны. А потому что вы – знаменитости! Впрочем, если удачно распорядиться своей известностью, то и богатство придет. Всему свое время. Так в чем же вы меня обвиняете? В том, что все это я преподнес вам на блюдечке?
Пауза.
Упологи, виновато потупив взгляды, стояли перед Гиньолем, как нашкодившие ученики перед директором школы.
– Профессор Хруль, когда на вас последний раз заглядывались девушки?
– Э-э-э…
– Доктор Вин-Винтовский, когда у вас последний раз брали интервью?
– Ну-у-у…
– Бросьте ваши «э» да «ну», господа! – Гиньоль широко раскинул руки в стороны. – Я дарю вам весь этот огромный мир! Со всеми его радостями и богатствами! Что? Вы готовы оттолкнуть этот дар?
Пауза.
Совсем короткая.
Настолько, что почти незаметна.
– Должно быть, вы неверно нас поняли, господин Гиньоль.
– Или мы с коллегой неточно выразили свои мысли.
– Я так и понял, господа. Между нами не может быть непонимания. У нас ведь одна общая цель. И – никаких сомнений!
Гиньоль пафосно взмахнул правой рукой, левой придерживая полу халата.
– Что касается цели, – осторожно, будто крадясь на цыпочках по скрипучим половицам, начал Вин-Винтовский. – Нам хотелось бы уточнить некоторые моменты…
– Отнюдь! – по-военному прижав ладони к бедрам, вытянулся профессор Хруль. – У меня никаких вопросов, господин Гиньоль! Готов и далее служить… э-э-э… действовать под вашим чутким руководством!
– Благодарю за доверие, профессор, – Гиньоль едва заметно наклонил подбородок. – Вы что-то хотели спросить, доктор?
– Ну, понимаете ли… Мои научные принципы… Ни в коем случае не желая обидеть вас, господин Гиньоль… И тем не менее…
– Давайте без обиняков, доктор, – ободряюще улыбнулся Гиньоль. – Мы ведь здесь все свои. И можем задавать друг другу любые вопросы.
– Хорошо! – набираясь решимости, Вин-Винтовский пригладил волосы ладонями. – Мне показалось, что в некоторых из опубликованных сегодня утром статей смысл того, о чем мы с вами говорили, оказался несколько искажен.
– Доктор! – с укоризной посмотрел на долговязого уполога Гиньоль. – Я же сказал – давайте говорить напрямик! Ну почему я должен за вас договаривать? Смысл был искажен не в некоторых статьях, а абсолютно во всех. И не несколько, а полностью. Так ведь, доктор? Вы это хотели сказать?
– Ну?..
– Профессор! – обратился Гиньоль к толстяку. – Вы ведь за этим сюда пришли?
Щеки толстяка Хруля раздулись, глаза налились кровью, а лицо побагровело так, что Гиньоль испугался, что вот прямо сейчас уполога хватит удар. И виноват в этом будет он. Поскольку своими заумными речами поверг бедолагу в смятение, граничащее с раздвоением личности. Он поставил Хруля в ситуацию, когда тот должен был сделать выбор, кого поддержать – коллегу и соратника Вин-Винтовского, с которым он съел не один пуд соли, либо обещающего ему золотые горы Гиньоля? Ну согласитесь, не простой же выбор?
Но, к радости и удивлению Гиньоля, Хруль нашел третий, альтернативный вариант ответа, который примирил его с двумя очевидными.
– Как скажете, господин Гиньоль! – рявкнул, будто взорвался, толстяк. – Я целиком и полностью поддерживаю все ваши начинания!
Гиньоль удивленно вскинул бровь. Затем сделал шаг вперед, положил руку профессору на плечо, проникновенно заглянул ему в глаза и негромко произнес:
– Благодарю за доверие, товарищ!
Большие, навыкате, глаза Хруля с красными прожилками наполнились слезами. Профессор преданно шмыгнул носом.
А Гиньоль обратил свой взор на его коллегу.
– Вы правильно сделали, доктор, что подняли эти животрепещущие вопросы. Чем дольше мы тянули бы с ответами на них, тем труднее всем нам пришлось бы.
Вин-Винтовский растерянно приоткрыл рот, пытаясь понять, какие же такие животрепещущие вопросы он успел поднять? И главное – куда и откуда? Интересно, что вопрос о том, имеет ли смысл спорить с Гиньолем, он себе даже не задавал.
– Вот что я вам скажу, доктор. Да, нам действительно пришлось опустить некоторые из приведенных вами доводов. А отдельные факты мы вынуждены были интерпретировать в неожиданном для специалистов ключе. А почему?
– Почему? – растерянно повторил Вин-Винтовский.
– Потому что у нас не было выбора. Чтобы наши идеи овладели массами, мы должны были их драматизировать!
– Массы?
– Нет – идеи! Представьте себе, доктор, человека, который понятия не имеет, что такое огнестрельное оружие. Вернее, он слышал что-то такое, но знать не знает, как все это работает. Как, по-вашему, что он подумает, если показать ему патрон?
Вин-Винтовский недоумевающе пожал плечами.
– Вот именно! – щелкнул пальцами у него перед носом Гиньоль. – Он не знает, что это за штука, и поэтому она ему абсолютно неинтересна! А теперь мы на глазах у него заряжаем патрон в пистолет и делаем выстрел! Нет, мы не просто стреляем! Мы целимся в летящую у нас над головами птицу. И птица камнем падает на землю! Все! Теперь этот тип у нас в руках. Теперь уже ему будет интересно все. И химический состав пороха, и законы физики, выталкивающие пулю из ствола, и баллистика, направляющая ее по строго определенной траектории! – Гиньоль взял со столика чашку и глотнул остывшего чая. – То же самое, господа, проделали и мы с вами. Мы драматизировали ситуацию с инопланетной угрозой, тем самым подготовив массу к восприятию наших основополагающих идей. Теперь это касается всех и каждого. Непосредственно и напрямую. А значит, никто не останется в стороне. И равнодушных тоже не будет!..
В этот момент Гиньоль почувствовал, что его понесло. Такое с ним порой случалось. Но он всегда знал, когда следует остановиться. Ну, или почти всегда. Была пара случаев… Впрочем, Гиньоль не любил о них вспоминать.
Очень вовремя зазвонил телефон.
Извинившись перед гостями, Гиньоль снял трубку.
Звонил Франтишек.
– Остановись. Довольно. Иначе перегнешь палку. Упологи готовы. Сейчас им нужно время, чтобы их мозги перекодировали полученную от тебя информацию. И тогда они будут считать твои идеи своими. Но к прессе их подпускать еще рано. Могут сорваться.
– Да, согласен, – ответил Гиньоль и повесил трубку.
Поскольку крыльцо и его окрестности были оккупированы жаждущей сенсаций братией, Гиньоль попросил Туанону выпустить упологов через находящийся под лестницей черный ход. Пользовались им крайне редко, а потому кусты шиповника столь буйно разрослись на заднем дворике, что с улицы двери не было видно. Открыв дверь, Туанона в ужасе вскрикнула. Прямо перед ней стоял человек. Стоял возле самой двери. Так, будто уже позвонил и ждал, когда ему откроют.
Услышав крик кухарки, Гиньоль кинулся под лестницу, ожидая не то чтобы самого худшего, но чего-нибудь в меру пакостного. Ситуация была такая. Неопределенная. Поэтому Гиньоль прихватил трость со спрятанным в ней клинком. Что было вполне разумной мерой безопасности в любой ситуации.
К тому моменту, когда Гиньоль оказался под лестницей, недоумение разрешилось. Человек, напугавший Туанону, оказался не кем иным, как вернувшимся с прогулки Кимером Фанфановым. Не желая вновь встречаться с оккупировавшей парадный вход публикой, которую он почему-то назвал нездоровой, Кимер обошел дом с тыла и, как и ожидал, нашел дверь черного хода. Самое удивительное, что пришел он не один. Рядом с ним стояла девушка в элегантном светло-сером брючном костюме с серебряной брошью на лацкане. Модельной внешности, но с лицом несчастным, как у брошенной и позабытой хозяйкой куклы.
– Это – Клара, – представил гостью фантаст. – Я встретил ее на бульваре.
Выяснять, стоя в дверях, кто такая Клара, что она делала на бульваре и зачем Кимер привел ее в дом, было просто глупо. К тому же и упологи начали проявлять живейший интерес к происходящему. Хруль даже сказал, что они готовы задержаться, если требуется помощь.
Вот чего Гиньоль хотел меньше всего, так это продолжать лицезреть упологов в своем доме. Поэтому, вежливо поблагодарив ученых за предложенную помощь, Гиньоль не слишком деликатно вытолкал их за порог, захлопнул дверь перед носом обернувшегося, чтобы еще что-то сказать, Вин-Винтовского и запер ее на ключ. Только после этого он почувствовал, что его психическому здоровью ничто не угрожает. По крайней мере, в ближайшие полтора-два часа. Гиньоль очень хотел в это верить.
Препоручив Клару заботам Туаноны, которая с первого же взгляда почувствовала расположение к выглядевшей ужасно несчастной девушке, Гиньоль и Фанфанов прошли в гостиную. Где налили себе по чашке чая. А Кимер еще и пару бутербродов взял, с сыром и ветчиной. Видно, успел нагулять аппетит.
В отличие от своей спутницы Фанфанов выглядел таким счастливым, как будто Национальную литературную премию уже получил. Причем сразу за три года. Прошедший, текущий и будущий. Лицо его будто сияло изнутри, а глаза лучились каким-то странным, очень необычным светом, отчасти смахивающим на инфернальный. Нельзя сказать, что все это внушало Гиньолю опасение или тревогу. Но тем не менее требовало, как минимум, объяснений. Игра пошла по-крупному, и теперь уже нельзя было допускать ни малейших промахов или рисков. Потеря Фанфанова, скорее всего, не стала бы фатальной, но определенные проблемы, конечно, создала бы. Гиньолю проблемы были ни к чему. Поэтому он спросил напрямик:
– Кимер, ты остаешься в команде?
– Конечно! – счастливое лицо Фанфанова сделалось еще и немного удивленным. – Извини, что ушел не предупредив, но эти… – он постучал пальцем о палец, подбирая верное определение. – Ты знаешь, прежде я думал, что самые ужасные и никчемные люди на земле это критики. Теперь я понял, что был не прав. Вернее, не совсем прав. Критики и журналисты – вот кого бы следовало посадить на одну баржу, без руля и ветрил и, самое главное, без провианта, и оттолкнуть посудину в сторону окраинных льдов. Чтобы, еще не добравшись до края, они принялись грызть друг дружку!
Гиньоль улыбнулся. Проект Кимера, несомненно, был слишком экстремальным – на то он и фантаст! – но в целом Гиньоль разделял его мнение. Во всяком случае, в той его части, что касалась журналистов. С критиками же иметь дело ему пока не доводилось. Впрочем, жизнь Гиньоля была насыщена событиями и богата встречами с интереснейшими людьми. И он уже подумывал о том, чтобы когда-нибудь, на склоне лет, засесть за мемуары. Наверное, было бы совсем неплохо, чтобы к тому моменту все критики оказались на барже, придуманной для них Кимером Фанфановым.
– Одним словом, я бежал от этих псов. Да, я проявил слабость. Но я вернулся. И я готов продолжать начатое.
– Я рад, что не ошибся в тебе, Кимер. – Гиньоль отсалютовал фантасту чашкой чая. – А теперь расскажи мне про девушку, с которой ты пришел. Как ее зовут?
На память Гиньоль не жаловался, и он вовсе не забыл имя девушки. Он хотел услышать, как произнесет его Кимер. То, как мужчина произносит имя женщины, говорит очень о многом. Очень!
– Клара, – произнес негромко Фанфанов.
И Гиньолю сразу же стало ясно, что Кимер влюблен. Влюблен, как шестиклассник, – до дрожи в коленках и до конца жизни.
Поначалу, оставшись один в окружении представителей свободной и независимой прессы и такого же самостийного телевидения, Фанфанов пытался общаться с ними, как это принято между интеллигентными людьми. То есть один задает вопрос, другой его выслушивает, обдумывает и дает развернутый и аргументированный ответ. Который, кстати, тоже должен быть внимательно выслушан. Журналистов подобная манера общения явно не устраивала. Они забрасывали Фанфанова вопросами, один глупее и бессмысленнее другого, причем в таком скоростном режиме, как будто ответы их совершенно не интересовали.
– Вы давно знаете Гиньоля?
– Кем он вам приходится?
– Гиньоль злоупотребляет спиртным?
– Он принимает наркотики?
– В ваше меню входит дикий рис?
– Имя Сосо вам о чем-нибудь говорит?
– У него были проблемы с законом?
– Он бьет свою жену?
– Говорят, что он страдает энурезом?
– Вас самого похищали инопланетяне?
– Сколько раз?
– Над вами проделывали жестокие эксперименты?
– Это правда, что вы с Гиньолем жестокие ксенофобы и сексисты?..
Кимер был смущен и подавлен таким напором. Он понял, что ему не остается ничего другого, как только обратиться в бегство. И он побежал. Растолкав плотный строй журналистов, Кимер выбежал на улицу, метнулся влево, перебежал на другую сторону проезжей части и скрылся между домами.
Он пробежал внутренний дворик с детской площадкой, арочный проезд со стоящими вдоль стены вонючими мусорными баками, едва не запутался в вывешенном на просушку постельном белье, пересек огромную лужу, оказавшуюся к тому же еще и на удивление глубокой, такой, что он начерпал полные ботинки воды, протиснулся через невообразимо узкую щель между домами, перебежал еще одну проезжую часть, едва не угодив под трамвай, и оказался на бульваре. Среди зелени, цветов и покоя. По центральной дорожке разгуливали толстые, самодовольные голуби и присматривающие за порядком револьверос. Фанфанову всегда казалось немного странным то, что револьверос непременно присматривали за порядком там, где этого не требовалось. Ну, в самом деле, не думали же они, что угрозу общественному порядку представляют сидящие на скамеечках милые старушки в чепцах и мамаши с колясками? Однажды Фанфанов собирался сделать револьверос главным героем романа. Но, написав с десяток страниц, понял, что не может понять логику своего героя. И бросил эту затею. О героях-револьверос и без того пишут все, кому не лень.
Найдя свободную скамейку, Фанфанов присел в теньке.
Ему было хорошо.
Он чувствовал себя погруженным в спокойную, безмятежно-размеренную жизнь. Совершенно несвойственную большому городу.
Как такое могло случиться?
Быть может, он оказался в параллельном мире? Или в ином измерении? Или вообще на другой планете. Где все так же, только без суеты и спешки, без шума и гама, без глупости и подлости, без тупых чиновников и продажных политиков. Короче, без всех тех мерзостей, что являются неотъемлемой частью нашей повседневной жизни.
Какое-то время Фанфанов с интересом наблюдал за группой, расположившейся на скамейке неподалеку от него. Милая старушка, одетая в не по годам открытый сарафан, с волосами, выкрашенными в черный, отливающий в синеву цвет, держала на поводке маленькую короткошерстную собачонку. Которая и на собаку-то была мало похожа – так себе, зверушка. Зверушка вид имела до безобразия смешной, натуру – истеричную и злобную, а потому мерзко тявкала на все, что попадалось на глаза. Хозяйка зверушки откровенно кокетничала с лысым стариком в сером костюме в косую полоску, худым, как трость, которую он держал перед собой обеими руками. Вокруг них бегал ребятенок лет четырех, которому явно нечем было заняться. Он то пытался повалить декоративную ограду вокруг розового куста, то кидался под ноги прохожим, то тыкал в револьверос пальцем, изображающим пистолет. Зверушка внимательно следила за ребятенком и заливалась истошным лаем всякий раз, стоило ему пробежать мимо. Время от времени, с заведенной периодичностью, малыш подбегал к старику и пытался отобрать у него трость, вопя при этом:
– Дед! Дай палку! Дед! Дай палку!..
Старик деликатно просил внука прекратить кричать и пойти поиграть. Ну, или половить голубей.
Ребенок убегал, но вскоре снова возвращался. Все с тем же требованием.
– Дед! Дай палку!..
В конце концов старику все это надоело. Он хотел спокойно поговорить со своей знакомой. И хотя бы на несколько минут почувствовать себя, как когда-то, молодым и привлекательным. И он отдал ребятенку трость.
Мальчуган радостно взвизгнул. Взмахнул тростью. И со всего размаху огрел ею лысую собачонку.
После чего с чувством выполненного долга сунул трость в руки ошарашенному таким поворотом событий деду и побежал ловить голубей.
Старик в шоке. Старушка почти в обмороке. Собачонка визжит, забившись под скамейку. Счастливый малыш бегает, хлопая в ладоши.
Занавес.
Фанфанов, страшно довольный увиденным, деликатно отвел взгляд в сторону от героев этой маленькой трагикомедии.
И увидел девушку в светло-сером костюме и шляпе.
Девушка была необыкновенно красива и необычайно печальна.
Едва взглянув на нее, Кимер понял, что это девушка его мечты. Та, о которой он думал всю свою жизнь, которую описывал во всех своих романах, но которую даже и не надеялся встретить в реальности. Поистине, это было чудо. Которое если и случается с человеком, то только раз в жизни. А то и реже.
Кимер почувствовал, что теряет связь с реальностью. В ушах у него звенели хрустальные колокольцы. Перед глазами всплывали и снова исчезали фантастические, нездешние картины, наполненные яркими, режущими глаз цветами. Тело казалось то невесомым, словно перышко, то будто налитым свинцом. А разум смущали странные, неестественные желания, не возникавшие никогда прежде. Например, пуститься в пляс и запеть.
И тогда Кимер сделал то, чего не делал никогда прежде за всю свою жизнь.
– Я поднялся, подошел к скамейке, на которой сидела девушка, сел рядом с ней, представился и спросил, почему она такая грустная? Что с ней случилось? И не могу ли я ей чем-то помочь?
Гиньоль недоверчиво прищурился.
– Что, вот прямо так и сказал: я Кимер Фанфанов, фантаст, позвольте вам помочь?
– Нет, я сказал, что я просто писатель.
– И тут же выяснилось, что она читала твои книги?
– Нет. В смысле, об этом мы не говорили.
– А о чем же тогда?
– Она сказала, что ее зовут Клара. И у нее серьезные проблемы.
– Ну естественно, – саркастически усмехнулся Гиньоль. – Наверняка денежные?
– Нет, деньги у нее есть. Целая пачка.
– Откуда ты знаешь?
– Клара показала мне. После того как я спросил, не нужны ли ей деньги?
– Так в чем тогда ее проблема?
– В самоидентификации.
– В чем?
– Она не может найти свое место в жизни… Во всяком случае, так я ее понял. Порой ей вообще кажется, что она не существует. Что она не настоящая.
– Ну, с этим надо идти к психиатру.
– Да нет же! Это не врачебная проблема! С психикой у нее все в порядке!
– Это ты как врач говоришь? Или как фантаст?
– Я говорю серьезно. Клара пытается найти саму себя.
– А где она потерялась?
– Не смешно.
– А я и не шучу. Должно же быть какое-то место, какой-то переломный момент, когда она вдруг поняла, что запуталась. Или – заблудилась.
– Она сказала, что это случилось после того, как ее пригласили работать в модельное агентство Готье Ги Баряна.
– Ничего себе! – присвистнул Гиньоль. – На такую работу и я бы согласился!
– А Клара решила, что эта работа не для нее.
– Ну хорошо. Значит, ты взялся помочь ей?
– Да.
– Каким образом?
– Ну… Не знаю. Ей стало лучше после того, как мы поговорили.
– А что будет потом?
– Когда?
– Когда Клара поймет, что ей действительно нужно?
– А что ей нужно?
– Да откуда же я знаю?
– Тебе не нравится Клара?
– Я этого не говорил.
– Тогда в чем проблема?
Гиньоль допил чай и поставил чашку на стол.
Он видел множество проблем, которыми могло оказаться чревато вторжение Клары в личную жизнь Кимера. И перечисление их, одной за другой, заняло бы немало времени. Но он также понимал, что доказывать что-либо влюбленному олуху – это все равно что кидать в стену горох, надеясь пробить в ней дырку.
Поэтому он лишь дружески подмигнул Кимеру. И сказал:
– Удачи!
