Однажды холодным январским днем, когда небо было серым, а на землю с него вместо снега падал холодный дождь, асфальт был залит лужами воды, на дне которых таился предательский лед…

Бывает же, черт возьми, такая омерзительная погода в январе!

Так вот, именно в такой отвратително-мокрый январский день Сулейман Сулейманович Кадыров запрыгнул в тамбур пригородной электрички, которая, если верить расписанию, уже семнадцать минут как должна была находиться в пути.

Двери захлопнулись сразу же за спиной Сулеймана Сулеймановича.

Такую резвость Сулейман Сулейманович проявил вовсе не потому, что дождливая январская погода навеяла ему воспоминания о весне и о сопутствующем ей подъеме духа, а просто потому, что он опаздывал. Катастрофически опаздывал!

Стоя в тамбуре, прислонившись спиной к закрытым дверям с выбитыми стеклами, Сулейман Сулейманович тяжело переводил дух. Он расстегнул свой кожаный плащ, освободил потную шею от мохерового шарфа и, стянув с головы треух из енота, стал обмахивать им разгоряченное лицо.

В тамбуре было жутко накурено да еще омерзительно пахло мочой и чебуреками.

И то ли от этой вони сделалось Сулейману Сулеймановичу нехорошо, то ли атмосферное давление резко подскочило по причине промозглой погоды, да только лицо у него вдруг скукожилось, покрылось мелкими морщинками, а в глазах блеснули слезы.

И сделал шаг Сулейман Сулейманович, и открыл он дверь в вагон, и вошел в него. И жалобно, со слезой в дрожащем, надтреснутом голосе произнес:

– Милостивые государи и государыни!

Господа!

И оставшиеся еще товарищи!

Сограждане!

Братья и сестры!

К вам взываю я!

Только полнейшая безысходность и гложущая душу тоска по далекой, оставленной еще во младенчестве родине заставили меня обратиться к вам за поддержкой и помощью!

Сам я не местный, родом с планеты Малая Вагранка, что в созвездии Весовщика. С малых лет я сирота. Оба моих родителя, бабка с дедом, тетка с дядькой, брат с сестрой и тещин шурин, сватавшийся за сестру, прихватив меня, младенца неразумного, бежали с нашей родной планеты, потому что подвергались на ней необоснованным репрессиям местного генсека-кровопийцы-мироеда. В районе Солнечной системы из-за пьяницы шурина мы попали в аварию и горой железных обломков рухнули на Землю. Впоследствии наше падение было названо Тунгусским феноменом. В живых остался только я один. Меня подобрали местные якуты, выходили, выкормили и, по причине необычности моего внешнего вида, стали использовать в качестве тотемного божка. Молились они на меня, жертвы мне всякие приносили, моржовым жиром мазали, но не обижали.

В период повальной коллективизации, когда всех якутов сослали в Краснодарский край, меня поймал в лесу оперуполномоченный. Пригрозив «маузером», он усадил меня в опломбированный вагон и отправил в Москву.

В Москве я попал сначала на Лубянку, потом на Петровку, а в конце концов – в институт Склифосовского, где мне отрезали лишнюю руку, пришили недостающую ногу и вырезали аппендицит. Так я стал инвалидом детства.

Но и это еще не все. После этой экзекуции меня перевели в институт имени Сербского, где в течение пяти лет мне вправляли мозги, якобы вывихнутые при аварийной посадке на Землю!

Получив наконец справку о полной своей невменяемости, я стал полноценным советским человеком.

Пересказывать мою дальнейшую жизнь не имеет смысла: каждый из вас может вспомнить свою и прослезиться.

За всю свою тяжкую трудовую жизнь я не смог скопить никаких сбережений. И теперь, когда я вышел на пенсию, мне не на что купить обратный билет, чтобы вернуться на свою историческую родину.

Братья по разуму!

Люди добрые!

Помогите, кто чем может!

Христа ради!

И Сулейман Сулейманович пошел по вагону, просовывая в проходы между сиденьями свой треух из енота.

И вот что удивительно – подавали.