Глава 5

Пилот не стал сажать вертолет – не было у него такого приказа. И желания, судя по всему, тоже не возникло. Машина зависла в полуметре над рыжей, измятой, спутанной, будто нечесаные космы старой ведьмы, травой. Дождавшись, когда ребята выкинули из десантного отсека все свои пожитки, пилот сделал короткий жест рукой – не то удачи пожелал, не то хотел сказать, мол, дальше сами, как знаете, – и потянул вертолет вверх, в пожухлое серое небо, готовое вот-вот начать кропить землю мелким пакостным дождичком.

Приложив ладонь козырьком ко лбу, сержант Макарычев посмотрел вслед улетающему вертолету.

Стецук недовольно пнул ногой рюкзак.

– И что, дальше пешком?

Сам ведь прекрасно знал, что других вариантов нет, но ради проформы решил права покачать.

– А что бы ты хотел? Водные лыжи? – усмехнулся Дробинин.

Игоря Дробинина предложил Макарычеву в группу Безбородко. Лев Феоктистович отрекомендовал парня как лучшего в восточном полушарии техника-универсала.

– В какой области? – решил уточнить сержант.

– Да практически в любой, – скромно потупил взгляд Игорь. – От телескопа до комбайна. Все, что можно разобрать, я потому и собрать сумею. Даже из других деталей.

Макарычев недоверчиво почесал за ухом.

– Почему только в восточном полушарии?

– А те, что в западном, нашим в подметки не годятся.

На деле оказалось, что Игорь все же самую малость приврал. Он действительно мог разобраться с любым техническим устройством, но было у него одно слабое место – фонарики. Самый обыкновенный ручной фонарик отказывался работать, стоило только Дробинину взять его в руки.

– Ничего не понимаю, – в отчаянии разводил руками Игоряша, глядя на детали разобранного фонарика. – Тут ведь и ломаться-то нечему! Корпус, рефлектор, лампочка, пара контактов и батарейка!

Дробинин собирал фонарики, щелкал выключателем, стучал корпусом по ладони, пытался как следует встряхнуть – одним словом, делал все, что делает обычный человек, пытаясь заставить снова гореть внезапно потухший фонарь. Но ежели обычному человеку подобные фокусы порой удаются, то Игоряше погасший фонарик еще ни разу даже не подмигнул веселым желтым глазом.

– А почему нам никакого средства передвижения не дали? – недовольно поинтересовался Стецук.

– Это ж болото, – отозвался Портной. – Здесь только пешком.

Вертолет высадил группу на небольшой открытой площадке, со всех сторон окруженной странным, похожим на мертвый, лесом. Нет, не лесом даже, а диковатыми зарослями, здорово смахивающими на декорации к низкобюджетному постапокалиптическому фильму. Казавшиеся ободранными стволы деревьев, забыв о том, что такое вертикаль, клонились в разные стороны под самыми невообразимыми углами; ветки, облепленные чахлой бурой листвой, переплетались, ломались, тянулись не то вверх, ближе к солнцу, не то к земле, чтобы спрятаться в собственной тени. Просветы между покосившимися стволами казались провалами в полную, абсолютную, смертельно холодную пустоту.

– Я видел в буржуйских фильмах, – Стецук достал сигарету и закурил. – Там у них полицейские разъезжают по болотам на плоскодонных корытах со здоровенными пропеллерами сзади. Очень здорово, скажу я вам, разъезжают!

– У них там болота другие, – Дробинин вытянул из общей кучи свой рюкзак, достал из бокового кармана переносную рацию.

– Как это – другие? – прищурился Стецук недоверчиво, а может, ему сигаретный дым в глаз попал.

– Мангровые леса, притопленные водой разлившихся рек.

Игоряша щелкнул переключателем. Рация тихо пискнула в ответ.

– А у нас что? – не унимался Стецук.

– Сам попробуй, – Портной подпрыгнул на месте.

Почва под ним просела, слегка колыхнулась и вернулась в исходное положение. Такое ощущение, будто под ногами лопнувший, а потому потерявший упругость надувной матрас.

– Ты на вводной лекции спал, что ли?

Макарычев достал из переноски Спиногрыза и посадил себе на плечо. Кот устроился поудобнее, поджал под себя лапы и потерся щекой об ухо сержанта.

– Почему это спал! – обиделся Стецук. – Просто лектор был какой-то скучный… Говорил мудрено… В общем, я не все понял…

– А потому задремал, – закончил за ефрейтора Игоряша.

– Ну и что, – недовольно скривился Стецук. – Подумаешь, болото. Какая мне разница, сколько там метров до грунтовых вод и какая толщина торфяного слоя у меня под ногами! Я усек главное – вопреки устоявшемуся мнению, в нашем болоте невозможно утонуть!

– Ошибочка, ефрейтор, – Портной поднял затворную раму автомата, дунул под нее и коротким ударом тыльной стороны ладони поставил на место. – Утонуть в болоте можно очень даже запросто. Если в бочаг свалиться. Однако, вопреки устоявшемуся мнению, трясина не засасывает попавшего в нее человека. Но зато держит так крепко, что без посторонней помощи не выберешься.

– Ну, а я про что! – как ни в чем не бывало соврал Стецук.

– Все, закончен перекур, – скомандовал Макарычев, хотя из всей группы курил один Стецук.

Подхватив свой рюкзак, сержант закинул его на правое плечо, а затем осторожно, стараясь не потревожить задремавшего, а может, только делающего вид, что дремлет, кота, продел в лямку левую руку. Нож – за пояс, автомат – на шею, пистолет – в кобуру. Четыре гранаты – две осколочные, две нелетальные – в карманы разгрузочного жилета. Туда же – запасные обоймы, бензиновую зажигалку, крошечный фонарик-карандаш, плоскую коробку аптечки первой помощи.

Все.

– Проверили ПДА.

Макарычев оттянул рукав куртки. На небольшом плоском дисплее горели девять зеленых крестиков. Девять человек его команды. Все они могли видеть местоположение друг друга, если расстояние между ними не превышало полутора километров. Также ПДА давал возможность обмениваться короткими текстовыми сообщениями, передающимися в кодированном формате.

– Порядок.

– У меня работает.

– Все нормально…

Семь человек в команде были солдатами из взвода сержанта Макарычева, которые, так же как и он, согласились поменять место службы. И вроде никто пока не жалел. Восьмым был Игоряша Дробинин. Девятым – Петр Петрович Синеглаз. Он был немногим старше других, однако все его называли только по отчеству – Петрович. Синеглаза предложил Макарычеву в группу все тот же Безбородко. Лев Феоктистович определил Петровича как аналитика. Однако в группе все его называли просто всезнайкой. Петрович и в самом деле знал, казалось, все обо всем. А что не знал, легко мог отыскать среди вороха информации, который другому показался бы стогом сена, в котором надо найти иголку. Он всегда носил с собой небольшую, герметически закрывающуюся металлическую коробочку, похожую на портсигар, в которой были сложены флэшки с самой дорогой для Синеглаза информацией. На первый взгляд могло показаться, что хаотическая груда данных из самых различных областей знаний вряд ли могла найти какое-то практическое применение. Однако выданная в нужный момент и правильно использованная информация порой могла помочь выбраться из затруднительной ситуации. А то и жизнь спасти. Единственная проблемка заключалась в том, что сам Петрович редко делился с кем бы то ни было имеющейся у него информацией. Ее у него нужно был вытягивать. Макарычев считал, что такова уж была натура этого в высшей степени необычного человека. А вот Стецук полагал, что Синеглаз чах над своими гигабайтами, как скупой рыцарь над златом. А потому, по словам все того же Стецука, Петровича следовало не раскручивать на информацию, а раскулачивать. Вот только как это осуществить на практике, ефрейтор не знал. Надеясь подбить клинья под Синеглаза, он то и дело пытался втянуть Петровича в мудреные философские беседы. Вот только философ из Стецука был никудышный. А другого такого молчуна, как Петрович, нужно было еще поискать.

– Герасим, давай направление.

Прозвище Герасим еще в роте прилипло к Сергею Пущину. Почему – никто уже и не помнил. Странно, ведь даже по отчеству он был не Герасимович, а Алексеевич. Однако ж как пошло – Герасим, Герасим, – так и осталось. Будто второе имя, что дают шаманы новорожденным, дабы настоящее никто не знал, а значит, и вреда колдовского причинить не мог.

Пущин неторопливо – он все делал очень внимательно, серьезно, основательно и не спеша – открыл электронный планшет, с виду вроде как самый обыкновенный, но на деле прошедший высокопрофессиональный апгрейд в какой-то спецлаборатории, контакты с которой поддерживал Безбородко. Такому планшетику позавидовал бы сам мистер Бонд. Фокус заключался в том, что открытые коды доступа электронного планшета позволяли комбинировать его основные функции в любых сочетаниях, что могло привести и порой действительно приводило к самым неожиданным результатам. Так, например, однажды планшет начал сам по себе выдавать пророчества в духе «И-Цзынь». И что самое удивительное, несмотря на то что пророчества были весьма туманные, расплывчатые и неопределенные, все они сбывались! Пораженный таким открытием, Пущин хотел было всем о нем рассказать, но, подумав малость, отказался от этой идеи. Ребята, если узнают, либо засмеют, либо начнут использовать его как рыночную гадалку. Скорее всего, и то и другое разом – будут смеяться и просить погадать. А Безбородко может и отобрать планшет, чтобы его в лаборатории заново протестировали. Герасим же привык к планшету и не хотел с ним расставаться. Это ведь все равно как старый, добрый, самолично пристрелянный карабин взять да с ходу, не глядя, поменять на такой же, только новенький совсем, в заводской смазке, вощеной бумагой обернутый. На такое ж только круглый дурак пойдет.

– Туда! – указал на северо-восток Пущин.

– Вот чем мне Герасим нравится, – Стецук локтем толкнул оказавшегося рядом с ним Муратова, – своей конкретикой и определенностью. Никаких тебе азимутов, никаких координат. Широта, долгота, склонение – показуха одна. Герасим сказал конкретно – туда! Значит, туда конкретно и идем! Никаких больше вопросов! Все!

– Это ты к чему? – Муратов непонимающе посмотрел на разговорившегося ефрейтора.

– Не люблю ходить по азимуту, – недовольно буркнул в ответ Стецук.

– А ты по нему ходил? – Портной рукой отвел в сторону мешающую пройти ветку.

– Я заранее знаю, что мне это не понравится, – сказал, чтобы отвязаться, Стецук и, сделав несколько быстрых шагов вперед, нагнал Синеглаза. – Слушай, Петрович, а живность на этих болотах водится?

– А как же, – сдвинув брови, аналитик придал лицу серьезное, можно даже сказать, озабоченное выражение. – Жизнь – она повсюду.

– Не, я не о планктоне, – помахал рукой Стецук. – Я имею в виду что-нибудь крупное, – ефрейтор руками обозначил размер интересующего его объекта, примерно с бульдога. – Такое, что за ногу цапнуть может.

– По плану мы должны выйти к объекту через четыре часа, как раз к темноте, – сказал, обращаясь к Пущину, Макарычев.

– По плану – должны, – кивнул тот.

– Дойдем? – сержант почесал за ухом сидевшего на плече кота.

– Дойдем, – кивнул Пущин. – Если не застрянем где-нибудь, – и, как будто извиняясь за собственную ошибку, добавил: – Идем-то по бездорожью.

Для того чтобы ходить по болоту, требуется особый навык. При каждом шаге плотный слой дерна сначала проседает под ногой, а затем чуть подается назад, а то, и того хуже, начинает плыть в сторону. Человеку кажется, что он постоянно теряет равновесие – и чисто психологически неприятно, и на вестибулярный аппарат действует не самым лучшим образом. Это все равно что ходить по палубе раскачивающегося на волнах корабля, когда ровная, казалось бы, поверхность то и дело пытается выскользнуть из-под ног. Для того чтобы не размахивать руками, не делать неверных шагов и не шататься, как болванчик, из стороны в строну, нужно поймать верный ритм движения. Что удается далеко не сразу. И далеко не каждому.

Петрович помахал рукой, отгоняя от носа здоровенного слепня.

– Крокодилов здесь точно нет. Но водятся выдры.

– Выдры разве кусаются? – удивился Стецук.

– А почему нет? Еще как! К тому же они, случается, бешенство разносят.

– От бешенства у меня прививка, – усмехнулся Стецук.

– А как насчет змей? – лукаво прищурился Петрович.

– У Егоркина, – кивнул на медика Стецук, – чемодан с сыворотками и антидотами.

– Про змею-минутку, надо полагать, ты тоже все знаешь… – Петрович снова отмахнулся от надоедливого слепня и с безразличным видом посмотрел в сторону.

Ну, прямо турист в окружении античных руин, сомлевший на жарком солнце и думающий уже не об окружающих его красотах, а лишь о теньке и холодном лимонаде.

– Что за минутка такая? – напрягся Стецук.

– Ты же был на лекции, – даже не взглянул на ефрейтора Петрович.

– Ну, был… Допустим…

Стецук с опаской посмотрел на Макарычева. Но тот был занят разговором с Герасимом.

– Что тебе не нравится? – напрямую спросил у Пущина сержант.

– Нет сигнала маяка, – Герасим показал сержанту планшет, нажал на кнопку масштабирования и, коснувшись пальцем дисплея, отметил точку в левом верхнем углу. – Здесь с вертолета был сброшен маяк, который должен был точно вывести нас на цель. А его нет.

– Ну, это еще не повод для тревоги, – Макарычев на ходу подтянул автоматный ремень.

– Конечно, – согласился Герасим. – Всякое могло случиться.

– Например?

– Маяк могли найти и сломать аборигены.

– На маяк прилеплена бирка. «Штуковина сия является собственностью Одной Очень Важной Конторы. Так что либо верните ее за солидное вознаграждение, либо ответите по всей строгости закона».

– Аборигенам это по фигу… Мне бы точно было по фигу, если бы я всю жизнь прожил среди болот. Для них ведь, наверное, внешнего мира не существует, как такового. Во всяком случае, он гораздо менее реален, чем окружающая топь.

– Знаешь, я так и не понял, что эти люди забыли среди болот, – честно признался Макарычев. – А этот специалист по Облонским болотам, которого к нам Безбородко привел… Как его?..

– Вильчиков, – напомнил Пущин. – Видадий Моршанович Вильчиков.

– Точно! – щелкнул пальцами Макарычев. – Так вот, Вильчиков этот ничего ведь толком не объяснил. Только воду мутил.

– Зато делал он это весьма профессионально, – заметил шагавший след в след за сержантом Андрей Ерохин. – И с видом таким умным, что и не поспоришь. Мне лично кажется, что люди, живущие на болоте, ищут здесь бога.

– Эй, Петрович! – окликнул приятеля Стецук.

– Ну? – вроде как с неохотой посмотрел на ефрейтора Синеглаз.

– Так что насчет змеи-минутки?

– Да водится в этих болотах змейка такая. Маленькая. Длиной не больше десяти сантиметров. Невзрачная на вид, серая с бурыми пятнами. Ее среди сырой травы и не приметишь даже. Так вот яд этой змейки действует на дыхательный центр, – Петрович коснулся указательным пальцем виска. – Человек перестает дышать и ровно через минуту умирает от удушья. Полагаю, что в страшных муках. И, обрати внимание, Олежка, поскольку у тебя парализовано дыхание, то ты даже позвать на помощь не можешь. Во как!

Стецук с минуту сосредоточенно оценивал выданную Синеглазом информацию. После чего почти уверенно заявил:

– Врешь!

Резко взмахнув рукой, Петрович поймал-таки в кулак надоедливого слепня.

– Ну, признайся честно, Петрович, – принялся упрашивать Стецук. – Соврал ведь… А?.. Соврал?..

Макарычев на ходу оглянулся. Хотел убедиться, что Ерохин не улыбается.

– Бог? Здесь? Да тут одна мошкара!

– Бог – он везде, – Андрей и не думал шутить.

– Ты, часом, сам не верующий? А то, может…

– Нет, – на этот раз Ерохин таки улыбнулся. – Я ходил на факультатив по современным религиям.

– И что там? – поинтересовался Герасим.

– В настоящее время, когда всем понятно, что на небе бога нет, желающие обрести бога ищут его в самых разных, порой совершенно неожиданных местах. Облонские болота в этом смысле место почти идеальное, потому как удалено от цивилизации. Человек, поселившись среди этих топей, вольно или невольно принимает на себя некую аскезу. Ему приходится во многом себя ограничивать, возможно, даже страдать физически. Но это облагораживает его духовно.

– И что самое удивительное, среди этих осененных божественным духом болот растут себе, разрастаются информационные башни. Как поганки после дождя.

– Петрович! – Стецук требовательно дернул Синеглаза за локоть.

– Видал? – Петрович показал ефрейтору кулак, в котором у него был зажат слепень.

– И чего? – растерялся от такого поворота ефрейтор.

– У меня там слепень.

– Ну?..

– Такой же надоедливый, как и ты!

Синеглаз с размаха кинул слепня на землю и, прежде чем кровосос успел взлететь, придавил его сапогом.

– Ну, это ты, Петрович, хватил, – с неодобрением покачал головой Стецук. – Я ведь только спросить хотел…

– Давай! – с неожиданным энтузиазмом махнул рукой Синеглаз. – Спрашивай!

– Про змею-минутку соврал?

– Если скажу, что соврал, тебе легче станет?

– Конечно.

– Тогда – соврал.

Стецук недовольно шевельнул бровями.

– Чего еще?

– А если честно?

– Честно – соврал.

– Сейчас или прежде?

– А, иди ты!.. – махнул на ефрейтора рукой Синеглаз и прибавил шагу.

– Нет такой змеи! – уверенно, чтобы самого себя убедить, произнес Стецук. – Если бы была, я бы о ней слышал! – Ефрейтор достал из кармана сигарету. – Хотя бы краем уха.

– А ты никогда не задумывался, почему эти болота называют реликтовыми? – спросил у ефрейтора Портной.

– Реликтовые – значит, древние, – уверенно ответил Стецук.

– Не совсем так, – покачал головой Портной. – Реликтовые – значит, здесь есть нечто такое, чего нет больше нигде в мире.

– В смысле?

– Редкие виды растений. Может быть, даже сохранившиеся с доисторических времен. И животные тоже.

– Ты это к чему? – подозрительно прищурился Стецук.

– Просто так, – с невинным видом развел руками Портной.

Почва колеблется, уходит из-под ног. Будто само понятие «земная твердь» утратило свой смысл, съехало в сторону, перевернулось и превратилось непонятно во что. Все раскачивается и куда-то плывет. Стебли осоки, хлещущие по бедрам, плотные, будто из резины, кособокие, уродливые деревья, тянущиеся изломанными ветками к серому небу, облака, похожие на грязные, мокрые обрывки ваты. Звенящая мошкара, грозной тучей зависшая над головой и так и норовящая прилипнуть к любому, самому крошечному участку тела, сводит с ума. Репеллент ее не пугает. Не та эта мошкара, на которой отраву тестировали. Для здешней мошкары репеллент все равно что бесплатная приправа к основному блюду. Временами плотный слой дерна проседает больше обычного, и тогда под ногой хлюпает вода. Серая, как небо. Разговаривать уже не хочется. Хочется только, чтобы все это поскорее закончилось. Добраться до места, сделать дело и вызвать вертолет. Асфальтовая мостовая. Что может быть прекраснее асфальтовой мостовой?

– Луна… – полушепотом произнес Муратов.

– Ну и что? – спросил Портной.

Он шел, опустив голову, глядя под ноги. Так время, казалось, бежало быстрее. И дорога вроде бы становилась короче.

– Танцует…

– Что?

– Луна на небе танцует.

Портной посмотрел вверх.

– Вот же черт…

Большая белая луна, почти круглая, только с краешку чуть-чуть обрезанная, будто обкусанная, с серыми пятнами пылевых морей, и в самом деле раскачивалась, будто вытанцовывала причудливый менуэт.

Вправо-влево… Вперед-влево… Влево-вправо-назад…

И – снова…

Вправо-влево… Назад-вперед…

– Оптический обман, – посмотрев на диковинное диво, сделал вывод Егоркин. – Это нас самих мотает, а кажется, будто луна танцует.

– Нет, – Стецук остановился и поднял руку вверх. – Она действительно пляшет!

Тут уж все включились в обсуждение.

– Не может быть…

– Точно!

– Херня какая-то…

– Мираж!

– Сам ты мираж! Это ж болото, а не пустыня!

– Значит – глюк.

– С чего бы вдруг?

– Болотные испарения.

– А чего вы все на меня смотрите? – удивился Петрович.

– Ждем, когда ты объяснишь, что происходит.

– Понятия не имею!

– Ладно, пусть это будет только предположение.

– Я не знаю, в чем тут дело!

– Петрович, не заставляй себя упрашивать.

– Честное слово! Мамой клянусь!

Все. Больше нечего сказать. Никому.

Тишина. Только мошкара звенит истошно. Да где-то в стороне время от времени что-то хлюпает. Будто кто-то сует ногу в жидкую грязь, а затем вытягивает. Сует – и вытягивает.

И луна на небе отплясывает свой лунный танец. Будто так и положено. Будто так и заведено от начала времен. С самого сотворения мира.

– Ладно, пошли дальше, – скомандовал Макарычев.

– А как же луна? – взглядом указал наверх Дробинин.

– Луна пусть себе пляшет, – махнул рукой Макарычев. – Нас это не касается.

– А что, ежели коснется? – подал голос Стецук.

– Ох, что-то ты последнее время слишком подозрительным стал, Олежка, – натянуто усмехнулся сержант. – Или боишься чего?

– Боюсь, – не стал отпираться Стецук. – Когда видишь такое, – вверх оттопыренный большой палец, – впору призадуматься о вечном.

– А на ходу ты думать не умеешь?

– Ты знаешь, сержант, мне почему-то уже и идти никуда не хочется.

– А вот об этом я тебя не спрашивал, – покачал головой Макарычев.

Сказал, быстро провел рукой по спине сидящего на плече кота и дальше зашагал.

Следом потянулись остальные.

И в самом деле, нечего стоять да ждать незнамо чего. С каждой минутой темнота становилась все чернее и гуще. А они, между тем, планировали к ночи до деревни добраться.

– Далеко еще? – спросил сержант у Пущина.

– Километра три, – ответил Герасим.

– Надо же, – дернул подбородком сержант. – А глухомань-то какая… И не скажешь, что люди неподалеку живут.

Макарычев включил притороченный к лямке рюкзака фонарик. Прыгая из стороны в сторону, луч света выхватывал из мрака корявые сучья деревьев, пучки мятой травы, масляно поблескивающие лужицы. А темнота, вместо того чтобы разбежаться, как будто еще гуще сделалась.

– Фигня какая-то, – недовольно буркнул Макарычев, выключил фонарь и натянул на лицо полумаску с прибором ночного видения. – Вот так совсем другое дело.

Окружающий мир окрасился в странные зеленоватые цвета. И вроде как плоским сделался. Но зато теперь каждая его деталь была отчетливо видна.

– Стоп! – поднял руку обогнавший сержанта Герасим.

Впереди, всего в двух шагах, стояла вода. Не лужица и не бочажок, что порой встречались на пути, – озеро с торчащими из воды кривыми, поломанными деревьями.

Стецук поднял ком земли и кинул далеко в воду.

Всплеск.

Круги пошли по воде.

– Ну, и на фига ты это сделал? – спросила ефрейтора явившаяся из ниоткуда Тарья.

– О! Тарья! – обрадовался подруге Стецук. – Давненько тебя не было видно!

– С последнего рейда, – уточнила девушка.

Одета Тарья была, как и все, в соответствии с ситуацией. Маскировочная куртка, штаны такого же цвета, на ногах тяжелые непромокаемые ботинки с высокой шнуровкой, длинные темные волосы убраны под крапчатой расцветки кепи. Вот только ни поклажи, ни оружия у нее нет. Да и прибор ночного видения виртуальной девушке без надобности.

– Ну, раз Тарья здесь, значит, правильным путем идем, товарищи, – довольно улыбнулся Макарычев.

– Ага, – совсем не весело кивнул Герасим. – Только крюка километров в пять дать придется, чтобы озеро обогнуть.

– А может, так, вброд?

Игоряша подошел к самой воде и ткнул в нее слегой, что держал в руке. Полутораметровая палка будто в бездну провалилась.

– Ох, и ничего себе, – опасливо попятился подальше от берега Игоряша.

– Наверное, это то самое озеро, на дно которого монастырь погрузился, – произнес негромко Петрович.

– Какой еще монастырь? – Голос у Стецука не то удивленный, не то возмущенный; почему ему никто о монастыре не сказал?

– Ты что, лектора вообще не слушал?

– А он разве что-то дельное говорил?

На лицах у обоих полумаски с приборами ночного видения, так что переглядываться вроде и незачем. А все равно, вот смотрит Синеглаз на человека, к которому обращается, и точно знает, что перед ним ефрейтор Стецук. Странно даже… Губы он, что ли, как-то по-особому складывает?.. Или аура у него очень уж нестандартная?

– Как же ты маршрут прокладывал? – с укоризной спросил Макарычев.

– На карте никакого озера нет, – Пущин для убедительности показал сержанту планшет. – Одно болото.

– Вода, значит, – подвел итог Петрович.

– Слушай, Сергей, – обратился к Макарычеву Стецук. – А может, ну его на фиг, этот поселок? Давай здесь заночуем. Раз Тарья с нами, значит, мы уже в зоне информационного поля.

– Поле очень слабое, – уточнила девушка. – Оно по воде лучше, чем посуху распространяется. А источник там, – кивнула она на воду, – на другой стороне озера.

– Ну и ладно! – продолжал гнуть свое Стецук. – Мы ведь жесткими сроками не связаны. Завтра и займемся делом. В конце концов, кто виноват, что нас об этом бездонном озере не предупредили?

– Об озере лектор говорил, – заметил Петрович.

– Да, но в сослагательном наклонении, – тут же выдал стандартную домашнюю заготовку Стецук.

Макарычев посмотрел на темную, отливающую призрачным зеленоватым светом водную гладь. Потянул себя за мочку уха. Повернув голову, поймал окулярами инфравизора горящие изумрудами глаза Спиногрыза. Ему тоже не хотелось заявляться ночью в незнакомый поселок. Но, с другой стороны, если заночевать на болоте, так к утру ребята будут мокрые, невыспавшиеся, голодные и страшно всем недовольные. Надо будет сказать Безбородко, чтобы в другой раз его специалисты точнее маршрут выверяли. А то ведь эти самые реликтовые Облонские болота, должно быть, только с самолетов и картографировали. Какой дурак по доброй воле сюда полезет? Только безумные исследователи и экстремалы; первым все одно, куда брести, а вторым – чем больше дерьма, тем краше.

– В соответствии со статистикой, – подал голос Петрович, – у людей, долго живущих небольшой группой в изоляции от остального мира, как правило, развиваются различные психические отклонения.

– Точно, – быстро кивнул Стецук. – А мы к этим психам среди ночи завалимся. Прикиньте, что будет!

– Они не сумасшедшие, – Петрович сделал отрицательный жест рукой, – однако у них могут оказаться совершенно иные, нежели у нас, морально-нравственные ценности и приоритеты. А из заболеваний – маниакально-депрессивный синдром и паранойя в легкой степени.

– Насколько легкой? – спросил Макарычев просто так, только чтобы что-то сказать.

– Не знаю, – качнул головой Петрович.

– Добавьте к этому букет генетических аномалий, как результат близкородственных браков, – сказала Тарья. – Они ведь за женами, надо полагать, не в Облонск ходят.

– Они воруют забредших на болота симпатичных туристочек, – зловещим голосом произнес Стецук и попытался ухватить Тарью за бока.

Руки ефрейтора прошли сквозь выглядевшее совсем как настоящее, но все же иллюзорное тело девушки и сцепились в замок.

– Ой, дурак, – с тоской посмотрела на Стецука Тарья. – Как будто в первый раз.

– Я тоже предпочел бы переночевать здесь, – подал голос Егоркин.

И это был уже явный перебор.

– Я что, на голосование вопрос ставил? Вперед!

Макарычев жестом велел Герасиму выбирать дорогу. Тот спорить не стал. Сделал пару пометок в электронном планшете, глянул по сторонам и – «Туда!» – указал направление.