Глава 12
Выход из одиночества
Юнни брел по размытой дождями проселочной дороге, петляющей в низине среди холмов. Ноги его скользили по жидкой грязи, но, казалось, он даже не видел, куда ступал.
Борх-1 стоял уже довольно высоко над горизонтом, и после ночного дождя над влажной землей поднимались тяжелые испарения. Пахло болотной сыростью и какими-то гниющими отбросами. Юнни дышал тяжело и неровно, словно загнанный зверь, пытающийся уйти от облавы, то и дело оглядывался по сторонам.
Рукавом куртки Юнни вытер выступившую в углу глаза слезу. Встряхнув головой, он посмотрел на часы. Часовая стрелка приближалась к десятичасовой отметке. В части уже закончился завтрак и прошел утренний развод. Разведрота сейчас скорее всего занимается прочесыванием местности вокруг части, пытаясь отыскать пропавшего рядового Юнни. Если до обеда им это не удастся, то во второй половине дня к ним присоединятся и другие подразделения «кейзи», снятые с занятий и выполнения хозяйственных работ. Естественно, тот факт, что один из бойцов самовольно покинул место службы, негативно отразится как на всем танковом батальоне «Кейзи», так и на репутации его командира. Поэтому полковник Бизард будет до последнего тянуть с передачей сообщения о данном происшествии в местное Управление внутренней стражи. Но если предпринятые собственными силами поиски все же не увенчаются успе– хом, он будет вынужден сделать официальное заявление об исчезновении рядового Юнни.
До тех пор, пока внутренней страже ничего не было известно, у Юнни еще оставался шанс вернуться в расположение части. Конечно же, он получит взыскание от командира роты, к которому добавит свое еще и полковник Бизард. Самое большое, к чему мог приговорить его командир части, так это к месяцу пребывания в штрафном лагере. Об этом подразделении, находящемся в ведении внутренней стражи, рассказывали жуткие истории. А те, кому довелось побывать в нем, долго не могли об этом забыть. Даже самые отъявленные бузотеры и нарушители дисциплины становились после штрафного лагеря тише влахов, мирно пощипывающих травку на склонах холмов. Даже после недели штрафного лагеря на теле вернувшегося оттуда солдата не было места, прикосновение к которому не вызывало бы у него крика боли. На восстановление здоровья такого бойца обычно требовалось не меньше месяца, поэтому штрафной лагерь был чем-то вроде постоянной угрозы, нависающей над некоторыми не в меру активными солдатами. В отличие от командиров других частей, полковник Бизард крайне редко, только в самых исключительных случаях отправлял туда своих солдат. Но самовольный уход с территории части был именно таким проступком, за который полагалось самое строгое наказание.
И все же месяц в штрафном лагере был предпочтительнее военного трибунала, после которого еще ни один солдат не возвращался обратно в часть. А в Управлении внутренней стражи поступку Юнни могло быть дано единственное определение – дезертирство. Совершенно понятно, что ни в Управлении, ни в трибунале никто не станет вникать в психологические мотивы действий рядового Юнни. О какой психологии могла идти речь, если, по мнению большинства офицеров, солдат представлял собой бездушный механизм, призванный беспрекословно выполнять все приказания командиров, строго следуя при этом правилам Единого устава строевой службы!
Да если бы у кого и возникло вдруг такое желание, Юнни и сам не смог бы внятно рассказать, с чего вдруг решил покинуть расположение части.
Он проснулся часа за два до подъема с чувством щемящей тоски и неизбывного одиночества, гнездящимися где-то под сердцем. Словно два червячка, которым тесно в пустой скорлупе лесного ореха, они сплетались и снова расползались в стороны, не то лаская, не то пытаясь удушить друг друга.
Юнни медленно выпустил воздух сквозь приоткрытые губы и, пытаясь прийти в себя, провел ладонью по лицу. Лицо было мокрым от слез. Он плакал во сне. Никогда прежде с ним такого не случалось. Да он и не видел снов с тех пор, как попал в армию. Дни, наполненные работой и учебой, казались удивительно короткими, но вечером, едва только добравшись до постели, Юнни падал и засыпал мертвым сном, который прерывал лишь пронзительный звонок побудки, возвещающий о наступлении нового дня.
Но сегодня ночью ему приснилась сестра. Она была не такой, как на фотографии, которую прислала ему вместе с сообщением о смерти сестры тетя Миса. Юнни даже не узнал Гайлу, взглянув на маленький прямоугольный кусочек матовой фотобумаги. Нет, не могло это странное существо с лицом, похожим на череп, обтянутый сухой, полупрозрачной кожей, и огромными, полными страдания глазами, которые, казалось, уже заглянули по ту сторону границы жизни и смерти, быть его сестрой! Во сне он видел Гайлу маленькой девочкой с торчащими в стороны косичками и россыпью веснушек на носу и щеках. На ней было зеленое платьице, которое, как помнил Юнни, мама сшила для его младшей сестренки из своей старой юбки. Так Гайла выглядела до той страшной эпидемии сухого кашля, унесшей жизни их родителей и превратившей десятилетнюю девочку в инвалида с кровоточащими обрывками плоти вместо легких, неспособную самостоятельно даже подняться с постели. Смертельно больной ребенок и шестнадцатилетний юноша, который не имел ни малейшего шанса найти работу, остались на попечении тети Мисы, пожилой бездетной сестры их матери, о существовании которой брат с сестрой прежде даже и не знали. Врач, который временами заглядывал в их квартал, населенный по большей части безработными, которые пока еще не потеряли последней надежды и не опускались до попрошайничества на улицах, хотя и вели уже, по сути, нищенское существование, только тяжело и безнадежно вздыхал, но все же прописывал Гайле какие-то лекарства. При этом он обязательно говорил, что никакие лекарства не помогут, если девочка не будет хорошо питаться и бывать на свежем воздухе.
Ну, со свежим воздухом дело как раз обстояло неплохо. Каждое утро, если только за окном не лил дождь, тетя Миса выносила Гайлу на улицу и оставляла ее на скамеечке возле подъезда. Гайлу знали все жильцы дома, и кое-кто из них время от времени даже делился с несчастной больной девочкой, когда самим удавалось перехватить где-нибудь немного еды. Как-то раз Юнни увидел, как принимает Гайла эти скудные подаяния. Сосед с третьего этажа, постоянно ходивший в серой заношенной рабочей куртке, положил ей на колени половинку вареного керпа размером с кулак и погладил девочку по голове. Гайла отрешенно смотрела в сторону, словно и не замечала ни пожилого рабочего, ни вкусно пахнущего керпа у себя на коленях. Она не благодарила почти незнакомого ей человека, который, возможно, сделал ее жизнь на день длиннее, но и не отказывалась от предложенного. Казалось, она воспринимала все происходящее, как некое действо, к которому она не имеет никакого отношения. Ей было всего лишь чуть больше десяти лет, а она уже не принадлежала этому миру. Жизнь текла мимо нее, и, что самое ужасное, Гайла прекрасно понимала это и даже не пыталась бороться с неизбежным.
Тете Мисе порою удавалось подработать в прачечной, обстирывающей близлежащие воинские части. За эту работу платили не только вконец обесценившимися гурками, на которые даже в магазине нельзя было ничего купить, кроме зажигалок, соли и грубого мыла со щелочью, от которого руки покрывались глубокими трещинами, а еще и армейскими продовольственными купонами. Но того, что она зарабатывала, не хватало на трех человек.
Юнни, для того чтобы хоть что-то добыть, сутками дежурил у ворот консервной фабрики. Временами, когда кто-то из грузчиков не являлся на работу, из ворот выходил начальник смены и тыкал пальцем в одного из сидящих на тротуаре безработных. Невысокому шестнадцатилетнему пареньку трудно было конкурировать с крепкими, здоровыми мужчинами, ждавшими вместе с ним возможности заработать хоть что-нибудь для своих семей. Пару раз счастье все же улыбнулось Юнни, когда палец начальника смены указал на него.
Платили временным грузчикам ровно вполовину меньше, чем постоянным рабочим. Но жаловаться не имело смысла – за воротами фабрики стояла толпа безработных, готовых таскать на себе любой груз и за гораздо меньшую сумму.
Во второй раз, когда Юнни получил свои гурки и выходил за ворота фабрики, кто-то из местных рабочих, проникшись состраданием к несчастному пареньку, сунул ему под куртку замороженную тушку хиваза. Он был совсем маленький, размером с грыку, но Юнни казалось, что все вокруг знают, что спрятано у него под одеждой. Кусочек замороженного мяса с костями жег кожу Юнни, словно раскаленное железное клеймо, которое должно оставить свою отметку на теле на всю оставшуюся жизнь.
После того как мясо хиваза было сварено и съедено, Юнни три дня боялся выходить из дома. Воображение живо рисовало ему рослых молодцев из внутренней стражи, поджидающих незадачливого вора возле ворот консервной фабрики. А всякий раз, когда он слышал шаги на лестнице, ему казалось, что это идут за ним. И сколько он ни твердил себе, что исчезновение одной-единственной малюсенькой тушки хиваза скорее всего останется и вовсе не замеченным, а если пропажа и будет обнаружена, то среди сотен людей, проходящих через ворота консервной фабрики, найти вора будет практически невозможно – доводы разума были бессильны против страха оказаться пойманным на воровстве.
Кража государственной собственности являлась самым страшным преступлением в Правовом законоуложении Пирамиды. Даже убийцы и насильники могли рассчитывать на снисхождение судей – но только не те, кто дерзнул покуситься на имущество, принадлежащее Пирамиде. А поскольку Пирамиде в Кедлмаре принадлежало практически все, включая и население страны, то под судом мог оказаться каждый, рискнувший взять со своего рабочего места и отнести домой даже ржавый гвоздь или разогнувшуюся канцелярскую скрепку, которые, утратив свои полезные свойства, тем не менее продолжали оставаться государственной собственностью.
Но несмотря на регулярно транслируемые по телемониторам показательные процессы над расхитителями государственной собственности, неизменно заканчивающиеся вынесением обвинительного приговора, по которому враг общества должен был вернуть свой долг гражданам Кедлмара, отработав двадцать пять лет в трудовом лагере, воровали все рабочие и служащие гражданских специальностей. Люди тащили с работы домой все, что могли и сколько могли. Даже тетя Миса временами приносила из прачечной то пригоршню слипшегося в комок стирального порошка в кармане, то кусок серого мыла за пазухой. И дело было вовсе не в патологической склонности кедлмарцев к воровству, а в той беспросветной бедности, в которой приходилось им жить. Гурки, которыми выдавали зарплату госслужащим, стоили дешевле бумаги, на которой они были напечатаны. А продовольственные пайки были настолько малы, что не могли спасти от голода семьи тех, кто их получал. Единственным способом хоть как-то свести концы с концами было воровство. Все необходимое для жизни, начиная с продуктов питания и заканчивая туалетной бумагой, давно уже превратившейся для широких слоев народонаселения Кедлмара в непозволительную роскошь, на смену которой пришли газеты, напечатанные на грубой серой бумаге, можно было достать только на черном рынке. Но гурки там были не в почете – к расчету принимались только продовольственные купоны или товары.
Лекарства можно было достать тоже только на черном рынке. В государственных аптеках, торгующих за гурки, на прилавках стояли только бутылки с мутным рыбьим жиром, признанным официальной медициной в качестве лекарства от всех болезней, зубной порошок, похожий на толченый известняк, и зубные щетки к нему, щетина на которых вылезала после двукратного использования.
Юнни помнил, как, сходив однажды на рынок за лекарством для Гайлы, тетя Миса вернулась домой расстроенная, с глазами, полными слез. Заметив внимательно наблюдавшего за ней Юнни, она, не поднимая глаз от пола, тихо сказала, что не смогла позволить себе выменять у торговки лекарствами таблетки, которые доктор прописал Гайле, потому что в таком случае они втроем остались бы без еды до конца месяца.
Вот тогда-то Юнни и решил поступить на военную службу. Здоровьем он был не обделен и поэтому мог надеяться оказаться направленным в одну из строевых частей, служащим которых жалованье выплачивалось особыми армейскими продовольственными купонами, по которым можно было получать продукты питания в спецраспределителях, недоступных гражданским лицам. Да и на черных рынках по всему Кедлмару продовольственные купоны служили основной валютой, за которую можно было взять любой товар.
Юнни отправился на военную службу, рассчитывая, что таким образом сумеет облегчить жизнь тете Мисе и спасти Гайлу. Он не собирался менять свои продовольственные купоны на папиросы и сорокаградусную или, подобно другим солдатам, проводить увольнения, шляясь по грязным кабакам и убогим домам свиданий скучных провинциальных городков. Все свое жалованье до последнего купона он собирался отправлять Гайле и тете Мисе.
И вот теперь Гайлы не стало.
В тот момент, когда Юнни прочитал об этом в письме, присланном ему тетей Мисой, он почувствовал, что оборвалась единственная нить, связывающая его с жизнью. В целом мире у него не осталось ни одного родного человека. Все вокруг, подобно гурку, обесценилось и утратило свой смысл. Для чего теперь было оставаться в армии, если Гайла была мертва?
В первый день после получения трагического послания Юнни еще продолжал выполнять свои служебные обязанности, двигаясь подобно автомату, не замечая, что происходит вокруг и ни на что не обращая внимания. Его состояние не осталось незамеченным для лейтенанта Апстрака, который решил поговорить с солдатом. Лейтенант вызывал у Юнни уважение, и он, наверное, в конце концов поведал бы своему командиру все, что было у него на душе, не появись во время их разговора мотоциклист, отвлекший Апстрака от беседы. Что за известие привез лейтенант-пехотинец, для Юнни осталось тайной. Но, по-видимому, оно было чрезвычайно важным, потому что лейтенант Апстрак сразу же забыл о разговоре, начатом с Юнни. Дождавшись возвращения взвода с полосы препятствий, лейтенант Апстрак передал командование им сержанту Шагадди, а сам вернулся в часть.
Что ж, у лейтенанта Апстрака были свои заботы, которые, возможно, были более важными, чем личные проблемы рядового Юнни. Сам Юнни прекрасно это понимал и не винил Апстрака за то, что он не нашел времени закончить начатую беседу. Но кто знает, возможно, если бы у Юнни была возможность высказать кому-нибудь всю свою печаль, он сейчас и не брел бы в неизвестном направлении по незнакомой проселочной дороге, в конце которой, как он надеялся, окажется дно той самой пропасти, в которую он падал с самого рождения.
Утром, когда Юнни проснулся с мокрым от слез лицом, лейтенант Апстрак еще спал. Юнни подошел к его койке, посмотрел на безмятежное лицо спящего командира и не решился его разбудить. Еще был Шагадди, которому, несмотря на его демонстративную грубость и показное нежелание думать и говорить о чем-либо, имеющем хотя бы косвенное отношение к душе, Юнни мог бы попытаться все рассказать. Но раскаты могучего храпа, доносившиеся со стороны койки сержанта, однозначно свидетельствовали о том, что разбудить его не сможет ничто, кроме звонка утренней побудки.
Юнни молча натянул на себя форму, зашнуровал ботинки и вышел из казармы.
Те, кому ночью нужно было добежать до туалета, в лучшем случае, когда на улице было прохладно, только накидывали на плечи куртку, поэтому дежурный по роте немного удивленно посмотрел на одетого по полной форме солдата. Но при этом он не сказал ему ни слова – парень был из взвода особого назначения, и, хотя лейтенант Апстрак с вечера не предупредил дежурного, что один из его подчиненных отправится куда-то с утра пораньше, дежурный решил не проявлять особого любопытства.
Юнни свернул за угол казармы. За бараком располагалась небольшая теплица, выстроенная полгода назад по приказу полковника Бизарда. Теплица снабжала батальон свежими овощами и зеленью, несколько разнообразившими не слишком-то изысканное меню солдатской столовой. Правое крыло теплицы почти вплотную прилегало к окружающей гарнизон стене, состоящей из поставленных вертикально бетонных плит.
Поставив ногу на приступок возле стены, Юнни подпрыгнул и ухватился руками за верхний край бетонной плиты. Подтянувшись, он закинул наверх ногу и сел на стену верхом.
Он просидел так несколько минут, глядя то на тусклые огоньки, горящие в тамбурах казарм, то на поля, темнеющие по другую сторону стены. Стена казалась ему границей, разделяющей два мира, шагнув за которую он навсегда останется один. Ему никто не был нужен, кроме Гайлы, которую теперь уже было не вернуть.
Перекинув ноги через стену, Юнни спрыгнул по другую ее сторону и быстро зашагал по мокрой от прошедшего недавно дождя траве прочь от выстроенных в ряд бетонных блоков, на одном из которых была нарисована голова с высоким гребнем волос, тянущимся ото лба к затылку, страшно выпученными глазами и торчащим изо рта длинным, изгибающимся подобно змее языком. «Главный кейзи», как называли эту безобразную рожу в части, являлся неофициальной эмблемой батальона.
В отличие от других, Юнни никогда не находил в названии батальона ничего забавного, главным образом потому, что с детства привык считать истории о зловещих живых мертвецах-кейзи не досужим вымыслом деревенских старух, а истиной, сомневаться в которой могут только глупцы. Опасаясь насмешек, он держал свое мнение при себе. Но в том факте, что он попал в батальон, носящий название «Кейзи», ему постоянно видилось зловещее предзнаменование.
И вот оно сбылось. Ждать пришлось не так уж долго.
Один в целом мире, он брел по дороге, ведущей неизвестно куда, и не имел ни малейшего представления о том, где и когда закончится его скорбный путь.
И все же, когда заброшенный проселок, по которому он шел, вывел его на широкую укатанную дорогу, засыпанную крупной щебенкой и со сточными канавами по краям, Юнни проявил разумную осторожность. На дорогах, поддерживаемых в относительном порядке, разъезды патрулей внутренней стражи встречались чаще, чем одичавшие бездомные рекины, бегающие вдоль обочин. Поэтому Юнни сразу же свернул с дороги в поле. В принципе ему было все равно, в какую сторону идти, но чего ему хотелось меньше всего, так это закончить свои дни в застенках Управления внутренней стражи или в штрафном лагере.
Местность вокруг была типичной для центральной части Кедлмара. Зеленые луга, расстилающиеся на чуть всхолмленной равнине, были превосходнейшим местом для выпаса скота. Но с тех пор, как скотоводство в Кедлмаре пришло в упадок, сельские жители занимались разведением разве что только мелкой домашней птицы. Причиной тому послужил указ Пирамиды, в соответствии с которым все скотоводы были обязаны сдавать выращенную ими живность государственным заготовителям, разъезжающим по деревням и селам и расплачивающимся за мясо никому не нужными гурками. Самим же сельским жителям запрещалось торговать мясом под страхом административной ссылки в трудовые лагеря. Теперь скотину, идущую на мясо, выращивали только на государственных фермах. Кормили их там каким-то особым концентратом, изготовляемым из рыбьих голов и требухи. Трудно сказать, насколько нравилась такая пища скотине, но после нее даже тушенка воняла рыбой.
Юнни отошел от дороги метров на двести, когда у него вдруг появилось ощущение, что кто-то следует за ним по пятам. Подобное предположение казалось глупым, поскольку вокруг не было никакого укрытия, которое могло бы позволить незаметно подобраться к идущему по лугу человеку. Откуда в таком случае мог появиться преследователь?
Какое-то время Юнни удавалось удерживать себя от желания обернуться. Поступить так означало бы признать собственную слабость. Он был один, и для того чтобы убедиться в этом, не нужно было то и дело оглядываться через плечо. Но вопреки доводам рассудка, странное ощущение не исчезало. Оно становилось похожим на зуд, вызывающий нестерпимое желание провести ногтями по раздраженному участку кожи.
Сделав еще несколько шагов вперед, Юнни неожиданно для себя самого остановился и развернулся назад.
В трех шагах от него стоял невысокого роста лысый человек, облаченный в ярко-желтый халат странствующего философа. В былые времена по дорогам Кедлмара бродило немало таких самобытных искателей вечной и непрекословной мудрости жизни. Но с приходом к власти Нени Линна странствующие философы были объявлены приспешниками Совета Пяти, и вскоре все они сгинули в безвестности, превратившись не просто в далекое воспоминание, а в одну из легенд того Кедлмара, который на семьдесят пятом году правления Пирамиды навсегда канул в небытие.
– Гефар, – почти неслышно прошептал Юнни.
Человек с благообразным видом сложил свои розовые ладошки на заметно выступающем из-под халата животике. На губах у него появилась мягкая, всепрощающая улыбка.
– Я не хотел напугать тебя, – так же тихо, как и Юнни, произнес он.
– Я не боюсь тебя! – с вызовом вскинул подбородок Юнни.
– Так и должно быть, – ответил Гефар. – Я не враг тем, кто любит свою страну.
– Я ненавижу Кедлмар! – воскликнул Юнни.
Он и в самом деле не боялся Гефара. Он ждал смерти, которую принес ему Воин Тьмы, как избавления.
– Ты ошибаешься.
Гефар шагнул вперед и, протянув руку, нежно погладил солдата по плечу.
Юнни весь внутренне сжался. Его пугала не смерть, а неизвестность того, каким образом нанесет свой удар Гефар.
Но ничего не произошло. Гефар улыбнулся Юнни и снова скрестил руки на животе.
– Ты ошибаешься, – повторил он. – Ты ненавидишь не Кедлмар, а то, во что превратили страну годы правления Пирамиды.
– Пусть так, – удивленный таким поворотом темы, Юнни наклонил голову к плечу. – Что это меняет? Я не хочу жить в этой стране.
– В данный момент, как я понимаю, ты вообще не хочешь жить, – поправил его Гефар.
– С чего ты это взял? – подозрительно прищурился Юнни.
– Ты страдал от одиночества, не подозревая о том, что с первого дня нашей встречи я все время находился рядом с тобой.
– Каким образом?
– Тебя интересуют технические детали? – чуть насмешливо спросил Гефар.
– Нет, – подумав, отрицательно качнул головой Юнни.
– У меня много возможностей. Гораздо больше, чем думают недалекие люди, считающие, что Гефара можно победить. Я могу оставаться невидимым и находиться одновременно в нескольких местах. Мне известно все о твоих душевных страданиях. И я хочу помочь тебе.
– Каким образом?
– Мы вместе создадим новый лучший мир, в котором никто из людей не будет одинок, в котором не останется места для смерти, потому что каждый сможет жить столько, сколько сам пожелает.
– Ты говоришь о запредельной реальности?
– Да.
– Ты забываешь о том, что я был в Гиблом бору и видел все собственными глазами. Я видел, как запредельная реальность убивала моих товарищей.
– Они не были твоими товарищами, – Гефар буквально швырнул эти слова в лицо Юнни.
– Пусть так, – не стал спорить Юнни. – Но они были людьми.
– В зоне запредельной реальности люди не умирают. Для того чтобы стать членом сообщества запредельной реальности, человек должен пройти процесс перерождения, который стороннему наблюдателю может показаться болезненным и даже мучительным. Но человек, прошедший через перерождение, начинает все воспринимать по-иному. И, что самое главное, его более не гнетет страх смерти.
– Ты хочешь предложить мне вечную жизнь? – горько усмехнулся Юнни.
– Я всего лишь хочу сказать, что запредельная реальность могла бы спасти от смерти твою сестру, – сказав это, Гефар сделал паузу, наблюдая за реакцией своего собеседника.
Юнни отшатнулся назад, словно кто-то невидимый внезапно толкнул его в грудь. Лицо его исказила гримаса, похожая не то на злобный оскал, не то на попытку сдержать слезы.
– И не только ее, – продолжил Гефар. – Сотни тысяч других несчастных умирают от болезней, считающихся неизлечимыми, по всему Кедлмару. А Пирамида не желает пальцем о палец ударить, чтобы им помочь. Их единственная надежда на спасение – это запредельная реальность.
Юнни быстро облизнул языком пересохшие губы.
– Что произойдет с Кедлмаром, если запредельная реальность распространится на всю его территорию? – быстро спросил он.
– Я не знаю, – улыбнувшись, развел руками Гефар. – С уверенностью могу сказать только одно: это будет совсем другая страна. Запредельная реальность представляет собой не некую патологию, а закономерный процесс развития материи, наделенной разумом. То, что происходит сейчас, противоречит элементарному здравому смыслу. Человек всю жизнь работает над совершенствованием своего разума. С годами он накапливает все больше полезной информации и опыта. Разум его делается все более мобильным и гибким, способным к решению более сложных задач. И что потом? Человек просто умирает, и весь огромный запас знаний, который он копил в течение десятилетий, бесследно исчезает, растворяясь вместе со своим хозяином в бескрайнем потоке небытия! Разве может разумный человек поверить в то, что в этом находит свое воплощение принцип вселенской справедливости?
– Но так было всегда, – слабо и неуверенно попытался возразить Гефару Юнни.
– Но это вовсе не означает того, что подобное положение дел будет сохраняться вечно! – Гефар вскинул руки вверх. Широкие рукава халата разлетелись в стороны, сделав его похожим на огромную желтую птицу. – Запредельная реальность, как и все мы, является частью Вселенной. Она представляет собой то семя, из которого должна произрасти новая космическая раса людей. И мы должны быть благодарны тому, что по неведомому нам стечению обстоятельств это семя оказалось брошено в землю Кедлмара!
– В таком случае ответь мне, почему запредельная реальность пугает людей?
– Людей пугает все, чему они не могут найти объяснения.
– Я бы не сказал этого о лейтенанте Апстраке. О запредельной реальности ему известно больше, чем кому-либо другому в Кедлмаре. Но при этом он считает ее злом, с которым следует бороться.
– И ты веришь ему? – саркастически усмехнулся Гефар.
– У меня нет оснований не верить ему.
– А разве недостаточно для недоверия того факта, что лейтенант Джагг Апстрак на самом деле совсем не тот, за кого себя выдает? – Гефар чуть наклонил голову к левому плечу и укоризненно погрозил Юнни пальцем. – И не пытайся убедить меня в том, что тебе ничего неизвестно об этом.
– Мне известно слишком мало для того, чтобы делать какие-то определенные выводы, – попытался все же уйти от прямого ответа Юнни.
– Ты хочешь обмануть самого себя? – Теперь Гефар смотрел на своего собеседника почти с сочувствием.
– Я ничего не знаю о лейтенанте Апстраке! – раздраженно дернул головой Юнни. – Он мой командир…
– Ты хочешь обмануть самого себя? – с напором повторил свой вопрос Гефар. – Ты ведь присутствовал при разговоре того, кто называет себя Апстраком, с полковником Бизардом. Ты слышал, как он говорил о готовящемся вторжении в Кедлмар…
– Он говорил о людях, которые хотят оказать нам помощь.
– Помощь? В чем?
– В борьбе с запредельной реальностью, – произнес Юнни так, словно стеснялся собственных слов.
– Вот видишь, – многозначительно кивнул Гефар. – Это обычная тактика всех захватчиков. Они всегда пытаются оправдать свои действия благородными мотивами. А вспомни, кто выдвинул тезис о необходимости борьбы с запредельной реальностью? – После непродолжительной паузы Гефар сам же и ответил на свой вопрос: – Все тот же Апстрак! И, заметь, при этом он не дал никаких внятных объяснений по поводу необходимости этого действия!
– Он сказал, что запредельная реальность изменит наш мир настолько, что он превратится в нечто совершенно иное, – возразил Юнни.
– А разве не о том же мечтаешь ты сам? – с лукавой усмешкой осведомился Гефар.
– Да, – согласился с ним Юнни. – Но я не хочу, чтобы весь Кедлмар превратился в огромный Гиблый бор.
– А почему, по твоему мнению, запредельная реальность впервые активно проявила себя именно в Гиблом бору, а не, скажем, в Сабате?
– По словам лейтенанта Апстрака, это произошло в результате несчастного случая на территории исследовательского центра, расположенного в Гиблом бору.
– «По словам лейтенанта Апстрака», – саркастически усмехнулся Гефар. – А почему ты сам не видел этого исследовательского центра?
– Я спал…
– И, конечно же, проспал все самое интересное. Тебе не кажется слишком уж надуманным такое объяснение?
– У тебя имеется другое?
– Исследовательский центр в Гиблом бору – не что иное, как очередное измышление Апстрака. На самом деле запредельная реальность избрала Гиблый бор в качестве первоначального объекта своего воздействия с тем, чтобы избежать нежелательных последствий. Гиблый бор стал своего рода испытательным полигоном, на котором опробовались различные методы изменения реальности. Именно результаты этих опытов ты и мог наблюдать во время своего похода по Гиблому бору. Уверяю тебя, ничего подобного больше не повторится. Теперь все изменения будут протекать настолько мягко, что многие даже не обратят на них внимания.
– Почему я должен верить тебе, а не Апстраку? – все еще с некоторой долей сомнения спросил Юнни.
Гефар всем телом подался вперед и, чуть понизив голос, произнес с придыханием:
– Потому что я хочу подарить Кедлмару то, чего пытаются лишить его такие, как Апстрак: вечную жизнь для каждого! – С победоносным видом Гефар выпрямил спину и даже как будто стал при этом несколько выше ростом. – Ты можешь спросить меня: почему же Апстрак не хочет стать бессмертным? У меня имеется ответ и на этот вопрос. Дело в том, что в мире, откуда явился в Кедлмар тот, кто называет себя Апстраком, проблема бессмертия решена. Обитатели того далекого мира могут сохранять свое тело молодым и здоровым, используя свои познания в медицине. Но, заметь, они не торопятся поделиться ими с жителями Кедлмара!
Гефар сделал паузу, рассчитывая, что его собеседник сам задаст вполне очевидный вопрос. Но Юнни молча смотрел на него, ожидая продолжения.
– Что нужно этим пришельцам в разоренном бездарным правительством и бесконечными внутренними войнами Кедлмаре? – сам задал себе требуемый вопрос Гефар. – И почему они появились здесь в тот же самый момент, что и запредельная реальность? Потому что их пугает не запредельная реальность как таковая, а то, что благодаря ей бессмертие может стать достоянием всего человечества. До тех пор, пока секретом вечной жизни владеет ограниченный круг людей, они остаются хозяевами Вселенной. То, что происходит сейчас в Кедлмаре или на любой другой из планет, населенных разумными обитателями, для них не более значимо, чем возня мусорных жуков, пытающихся дотащить до своей колонии пустую папиросную коробку. Потому что только они, мудрые и всемогущие, наделены правом определять судьбу Вселенной!
– Пирамида, – негромко произнес Юнни.
– Да, – согласился с ним Гефар. – Каста бессмертных создала для себя точно такую же Пирамиду, как и та, что придавила пятой Кедлмар. И ради сохранения своего господствующего положения они готовы пойти на все, вплоть до полного уничтожения Кедлмара вместе со всем его населением. В конечном итоге торжество запредельной реальности так же неизбежно, как и восход Борха после долгой ночи, но если нынешний прорыв запредельной реальности на территории Кедлмара будет подавлен, то следующего такого случая придется ждать не одно десятилетие. И произойдет он скорее всего уже на другой планете. А что станет за это время с Кедлмаром, можешь представить себе сам. Наша несчастная страна не в состоянии выдержать двойной гнет: Пирамиды и бессмертных пришельцев, для которых Кедлмар навсегда останется источником потенциальной угрозы.
– Ты сказал, наша страна? – удивленно переспросил Юнни. – Но ведь ты порожден запредельной реальностью.
– Я – Гефар, – скромно потупив глаза, лысый старик смущенно развел руками. – А Гефар принадлежит Кедлмару. Настал момент, когда каждый должен понять, что происходит в Кедлмаре, и решить, ради чего стоит бороться: ради Пирамиды, выросшей до космических размеров, или ради вечной жизни для всех. Только мы сами, дети своей страны, можем спасти ее от захватчиков.
– Ты хочешь прямо сейчас получить от меня ответ? – спросил после небольшой паузы Юнни.
– А разве я поставил тебя перед невообразимо сложным выбором? – улыбнулся Гефар. – Ты ненавидишь мир, в котором живешь. Я же предлагаю тебе изменить его, сделать другим, таким, каким сам пожелаешь! И у тебя еще остаются какие-то сомнения?
Не глядя на Гефара, Юнни присел на корточки и провел ладонью по густой мокрой траве. Затем он сорвал тонкую травинку с метелкой на конце и задумчиво прикусил зубами сочный кончик стебелька. Взгляд его скользил по линии горизонта, который с низкой точки обзора казался удивительно близким. Он словно бы ожидал появления из-за горизонта того, кто поможет ему принять правильное решение.
– Запредельная реальность может воскресить мою сестру? – спросил Юнни, посмотрев на ноги Гефара, обутые в простые соломенные сандалии.
– Если бы я хотел обмануть тебя, то ответил бы на этот вопрос утвердительно, – скорбным голосом произнес Гефар. – Но я хочу, чтобы ты знал всю правду. Запредельная реальность способна даровать бессмертие ныне живущим людям, но она не может воскрешать мертвых.
Гефар сделал небольшой шаг вперед и протянул левую руку над головой солдата, словно собираясь благословить его.
Наклонившись в сторону, Юнни вынырнул из-под руки Гефара и рывком поднялся на ноги.
– Что я должен делать теперь? – спросил он, языком передвинув травинку в угол рта. – Идти в Гиблый бор?
– Не сразу, – повернув руку ладонью вперед, остановил его Гефар. – Сначала ты должен пойти в Управление внутренней стражи.
– В Управление?! – едва ли не с возмущением воскликнул Юнни. – Ты в своем уме?! Меня же арестуют как дезертира!
– Не волнуйся, – усмехнулся Гефар. – Ты сообщишь начальнику Управления столь важную информацию, что он станет пылинки с тебя сдувать.
– Что именно?
– То, что в докладе лейтенанта Апстрака, переданном в Генеральный штаб Пирамиды, содержится не вся правда о Гиблом боре.
– Да? И что же он утаил?
– То, что в Гиблом бору находится лагерь хорошо вооруженных мятежников.
– Ты думаешь, кто-нибудь в это поверит?
– По моим наблюдениям, в нынешнем Кедлмаре ничему не верят столь охотно, как рассказам о мятежниках. – Гефар усмехнулся и провел ладонью по подбородку, который был настолько гладким, словно на нем никогда и не росли волосы. – Не устаю удивляться людям. Мятежников никто не видел, но зато всем доподлинно известно то, что они существуют. Поэтому, как мне кажется, тебе не составит большого труда убедить людей из Управления внутренней стражи в том, что для ликвидации базы мятежников необходимо немедленно направить в Гиблый бор, скажем, роту пехотинцев.
– Гиблый бор пользуется дурной славой.
– Скажешь, что слухи об ужасах Гиблого бора сильно преувеличены, да к тому же и распускаются они главным образом самими мятежниками, скрывающимися в лесу. Ты же сам и вызовешься быть проводником, что лишний раз подтвердит правоту твоих слов.
– И все же, если у меня возникнут проблемы?
– Не забывай, что я все время буду находиться рядом с тобой. Случись что, я смогу тебя подстраховать.
– Почему бы в таком случае тебе самому не пойти в Управление?
– Ты думаешь, кто-нибудь поверит Гефару? – усмехнулся Гефар.
– Но ты ведь можешь принять иное обличье.
– Конечно. Но проверка моей личности, которую непременно проведут в Управлении внутренней стражи, сразу же подтвердит, что я не тот, за кого себя выдаю. Еще проще было бы передать приказ о вводе войск в Гиблый бор по компьютерной сети, но в этом случае нашим противникам тут же станет известно об этом, и они, конечно же, попытаются предпринять какие-то ответные действия. Твоя же личность сомнений не вызывает. К тому же ты был участником рейда в Гиблый бор и не понаслышке знаешь о том, что там происходит.
– Но в таком случае возникнет вопрос, с чего вдруг меня понесло в Управление внутренней стражи? – заметил Юнни. – В соответствии с Уставом мне следовало бы доложить об этом командиру подразделения, в котором я служу.
– Скажем, так, – заговорщически прищурился Гефар. – Лояльность полковника Бизарда по отношению к Пирамиде вызывает у тебя определенные сомнения, поэтому ты и не решился рассказывать ему о том, что видел в лесу.
– Но у полковника Бизарда могут возникнуть неприятности по службе…
– Он заслужил их уже тем, что согласился сотрудничать с агентом наших противников, – Гефар произнес эти слова без зла и ненависти, просто констатируя факт.
– Но ведь полковнику Бизарду неизвестно истинное положение дел.
– И что с того?
– Я думал… – Юнни чуть приподнял левую руку и тут же вновь уронил ее.
– Что ты думал? – сухо спросил Гефар.
– Ничего, – Юнни махнул рукой и выплюнул прилипшую к углу рта жеваную травинку.
– У тебя еще есть какие-то сомнения? – задал последний вопрос Гефар.
– Нет, – быстро, словно боясь передумать, ответил Юнни.
Взгляд его вновь был устремлен в сторону горизонта.
