Глава 33

Отряд всадников остановился возле невысокой, покосившейся изгороди. – Святилище солнцепоклонников там, – сказал один из горцев. – Дальше мы с вами не пойдем.

– Что ж, спасибо, что проводили. – Шайха спрыгнул с коня и отдал поводья горцу.

Следом за ним спешились Гайно и Глумз.

Трое горцев прощально подняли вверх руки, развернулись и, ведя за собой коней без всадников, поскакали назад к своему селению.

Гайно просунул голову в дыру в заборе.

– Ничего особенного, – сообщил он остальным. – Развалины как развалины.

Перебравшись через забор, они оказались на краю довольно высокого, крутого, поросшего травой и кустарником склона. Внизу, как в чаше, образованной зелеными боками холмов, лежали руины некогда, должно быть, грандиозного и величественного святилища. Все три здания, составлявшие единый архитектурный комплекс, были выстроены из белого с чуть розоватым оттенком мрамора. Высокая, острая двускатная крыша сохранилась только на одном из них, центральном, к которому вела широкая, вымощенная плитами аллея между двумя рядами полуразрушенных колонн с изогнутыми перекрытиями.

Спуск вниз занял немного времени. Задерживаться здесь надолго не собирались, поэтому шли налегке.

– Пилат говорил о подвале главного храма, – сказал Гайно.

– Это, похоже, тот, в центре, – откликнулся Глумз.

Но первым на их пути стоял небольшой храм с провалившейся крышей и раскрытыми настежь створками ворот.

Глумз не смог удержаться, чтобы не заглянуть внутрь.

Пол устилали обломки обрушившихся вниз плит перекрытия. Солнце стояло в зените, и его яркий, пронзительный свет заливал всю внутреннюю площадь храма. Скользя по гладко отшлифованной поверхности мраморных стен, он оттенял и делал необычайно отчетливым барельеф, выполненный искусным мастером по верхнему ряду плит.

Люди, поклоняющиеся восходящему солнцу, и люди, оплакивающие его уход. Два зверя с очень длинными, плотно переплетенными шеями. Соловей, поющий на розовом кусте, на ветке которого распустился живой, полный сока и розового эфира бутон, который просто не мог не пахнуть! И рядом – двое людей с искаженными злобой лицами, сдавившие друг друга смертельной хваткой. Над ними – орел, несущий в когтистых лапах стрелу.

– К чему все это? – спросил кто-то.

– А так, ни к чему, – ответил кто-то другой.

– Ты что-нибудь понимаешь?

– Может, и понимаю, да тебе не скажу.

Глумз оглянулся по сторонам.

Вокруг – никого.

– Что это он так дергается?

– Боится, глупый.

– Боится? Чего?

– Неизвестности.

– Надо бы ему сказать, чтобы не боялся.

– Попробуй, скажи, – напугаешь еще больше.

Так это, наверное, и есть голоса, о которых говорил Йорк Ор! Где же они?

– Кто вы такие? Где вы? – крикнул в пустоту Глумз.

– Ты слышал, он кричит, – захихикал один голос.

– Кричит, – согласился другой. – Чудак.

– Все они, обремененные тяжестью собственного тела, чудаки.

– Конечно. Им незнакомо чувство отрешенного от всего полета.

– Как ты думаешь, он еще долго будет искать нас?

Глумз в ужасе схватился за голову. Разговор двух чужих голосов происходил внутри его мозга! Постепенно возникало чувство, что мозг раскалывается на две половины, и одна из них пытается вытолкнуть другую из черепной коробки, как кукушонок выталкивает из гнезда яйцо своих приемных родителей.

– По-моему, он догадался.

– Да, похоже.

– Может быть, сам уступит?

– Давай попробуем.

Резкая, жгучая боль обхватила голову стальным обручем, медленно стягивающимся, выжимающим кровь и соки из мягкой, податливой плоти. Перед глазами поплыли черные круги. Боль была настолько пронзительной, что у Глумза не осталось сил даже для того, чтобы закричать. Он упал на колени, зажав голову локтями, и тихо, сквозь зубы, заскулил.

– Кажется, он не хочет нам помочь, – произнес первый голос.

– В чем? – прохрипел Глумз.

– Он что-то сказал? – спросил все тот же голос.

– В чем я должен вам помочь? – простонал Глумз.

– А, все-таки согласен! – обрадовался голос. – Эй, почему ты молчишь?

Этот вопрос адресовался не Глумзу, а второму голосу, который куда-то пропал.

Пока второй голос молчал, Глумзу показалось, что боль, сдавившая голову, несколько ослабла. Он приподнял голову с колен.

– Я хотел бы сказать… – начал, вновь появившись, второй голос, и раскаленная кочерга тотчас же снова принялась ковыряться в голове Глумза.

– Что вам надо? – подвывая, вскрикнул Глумз, не давая второму голосу закончить фразу. – Что вам надо?! Что вам надо?! – иступленно кричал он, колотясь лбом о колени.

– Да прекрати же ты, наконец, – прикрикнул на него первый голос. – Эй, где ты?

– Я хочу сказать… – послышался где-то вдалеке второй голос.

– Убирайтесь! – взвизгнул Глумз.

Второй голос пропал окончательно, и Глумз почувствовал, как постепенно отпускает боль. Но все еще оставалось чувство присутствия кого-то или чего-то чужеродного внутри собственного «Я».

– Ну успокойся, успокойся же, наконец, – раздраженно произнес первый голос. – Ты все испортил.

– Кто ты? Что тебе надо? – спросил Глумз.

– Мы хотим освободить тебя.

– Освободить? От кого?

– От твоей неполноценности. От всего, что тяготит, гнетет тебя, прижимает к земле, не дает возможности придаться свободному парению на волнах звука…

– Мне не нужно такое освобождение, – перебил Глумз.

– Все так говорят сначала, – хохотнул голос. – Ты просто не знаешь, что тебя ждет, какие несравнимые ни с чем ощущения сможешь испытать ты…

– Меня вполне устраивает мое теперешнее состояние.

– Но оно не устраивает нас!

– Вам-то какое дело?

– Нас еще слишком мало. Нас должно стать больше, гораздо больше!

– Зачем?

– Ради торжества чистого звука.

– А если это нравится не всем?

– Не нравится только тем, кто еще не испытал, что значит быть звуком. Только звуком – и все!

– Оставайся кем ты есть, если тебе это нравится. – Глумз поднялся на ноги. – И оставь меня в покое.

– Подожди! Как же так! – Голос казался растерянным. – Ты только успокойся на мгновение, расслабься, не думай ни о чем. Я найду своего приятеля, и вдвоем мы быстро освободим тебя!

– Отстань, не до тебя. – Глумз попытался отмахнуться от голоса и забыть о нем.

Но, как только он ослабил контроль за первым голосом, выпустив его на мгновение из поля своего мысленного взора, тотчас же острая игла боли кольнула мозг. Глумз почувствовал, что где-то рядом вновь появился второй голос.

– Эй, ты, освободитель, куда пропал? – крикнул Глумз.

– Здесь я, здесь, – обреченно и покорно ответил первый голос.

Боль исчезла.

– Не смей никуда пропадать, – строго сказал Глумз.

– Это почему еще? – возмутился голос.

– Я хочу еще послушать о свободном парении волн чистого звука. Говори, может быть, я еще надумаю освободиться.

– Волны звука, летящие над миром, чистые и свободные… – запел голос.

По-видимому, это была тема, на которую он мог говорить без конца и без перерывов, лишь бы только был благодатный слушатель.

Особенно не прислушиваясь к словесному потоку, изливаемому голосом, но все же, чтобы не дать остыть его запалу, вворачивая время от времени какое-нибудь замечание или вопрос, Глумз вышел из храма.

Недалеко от входа, на мраморных ступенях небольшого портика, корчился в судорогах Гайно.

Глумз подбежал к нему, приподнял за плечи, встряхнул.

Голова Гайно безвольно моталась из стороны в сторону. Из полуоткрытого рта вытекали едва слышные всхлипывания.

– Не мешай ему, – сказал голос. – Он уже почти освободился.

– Не отвлекайся, ты остановился на самом интересном, – ответил ему Глумз.

– Да-да, конечно! Итак, расслоение звуков, переходящее в цветовую гамму…

– Гайно, Гайно, очнись! – кричал Глумз, тряся голову Гайно за подбородок.

Но невозможно было докричаться до сознания человека, в голове которого два бестолковых, вопящих, не понимающих друг друга голоса вели спор за освобождение попавшейся им жертвы.

Чувствуя, как тяжелеет, обвисает в его руках тело Гайно, Глумз терял последнюю надежду достучаться до меркнущего сознания друга. Он кричал, уже сам не понимая что. Он просил, умолял Гайно, ругал и оскорблял его, бил по щекам, взывал к его чувству долга – все тщетно. В отчаянии, не зная, что еще предпринять, Глумз стал выкрикивать строчки хайралакской песни, которую не раз слышал в исполнении Гайно и Хорка:

Он держал лицо Гайно, зажав в ладонях, и в какой-то момент ему показалось, что в пустых, оловянных, глядящих в никуда глазах мелькнула искорка разума.

Глумз попытался вспомнить вторую строфу песни, но не сумел, и раз за разом повторял, как заклинание, одни и те же строчки. С каждым разом все заметнее сползала серая пелена с глаз Гайно, пока, наконец, зрачки его не перестали бессмысленно блуждать по сторонам.

С надеждой и болью он посмотрел в глаза Глумза. Рука его вцепилась Глумзу в запястье.

– Глумз…

Лицо Гайно перекосилось от нечеловеческой боли, разрывающей его мозг изнутри.

– Гайно! – Глумз с силой встряхнул его голову. – Вспомни хайралакскую песню, Гайно!

– Я не мо-гу, – простонал Гайно.

– Вспомни, Гайно, вспомни, – тряс его Глумз, не давая вновь провалиться в забытье.

Он снова нараспев повторил первые строчки.

– Ну же, Гайно!

– Хайралакский топор… – с усилием выдавил из себя Гайно.

– Ну! Ну, давай!

– Быстр и остер…

– Не останавливайся!

– Разящая сталь, Отточенный край.

– Продолжай дальше!

Опершись локтем о камень ступени, Гайно чуть приподнялся и продолжал выговаривать слова, все четче и увереннее. Разглаживались глубокие складки на лбу, светлели глаза, расслаблялись одеревеневшие мышцы. Боль и тьма – медленно, упираясь, с неохотой – все же отпускали Гайно.

– Давай, Гайно, выкарабкивайся, – похлопал его по плечу Глумз и поднялся на ноги. – Я пойду искать Шайху.

Долго Шайху искать не пришлось. Кьют как ни в чем не бывало шел навстречу Глумзу по вымощенному каменными плитами дворику, перепрыгивая через обломки упавших колонн.

– Вы в порядке, Шайха? – еще издали с тревогой крикнул Глумз.

Спокойный, непринужденный вид Шайхи вовсе не успокоил его.

– В полном порядке, – ответил тот, отсалютовав поднятой рукой.

– И никто не предлагал вам освободиться? – несколько настороженно поинтересовался Глумз.

– Как же, предлагали. – Шайха подошел к Глумзу, и они вместе направились в сторону портика, где остался Гайно. – У меня было целых три освободителя.

– И как же вам удалось от них отделаться? – сгорая от любопытства, спросил Глумз.

– Один из них оказался страстным футбольным болельщиком, поклонником вавилонского «Таспара», – улыбнувшись, ответил ему Шайха. – На этой почве мы и нашли с ним общий язык.

Гайно дожидался их, уже стоя на ногах, радостно улыбаясь тому, что все так счастливо закончилось.

– Пошли в главный храм, – дружески хлопнул его по спине Шайха.

И Гайно не огрызнулся и даже не обиделся на такую фамильярность.

Они вышли на аллею, под своды прерывистой вереницы изогнутых арок.

Запущенный, неухоженный вид – трава, пробившаяся сквозь стыки плит, гибкие лианы дикого винограда, ползущие вверх по граненым бокам колонн и длинными зелеными бородами свисающие с арочных перекрытий, причудливая вязь трещин на розовой с желтизной, поблескивающей вкраплениями поверхности мрамора, – все это придавало окружающему пейзажу удивительный, фантастический вид, напоминающий о сказке про заснувшее царство. Каждый предмет, каждая деталь этой статичной конструкции, созданной людьми и доработанной природой, были неподвижны, раз и навсегда врезаны в предназначенные для них места композиции. Казалось, малейшее движение одного из предметов – и все закачается, надломится, рухнет, рассыплется в прах.

Но троице, идущей среди многовекового покоя и безмолвия, было не до окружающих ее таинственных красот. На стороннего наблюдателя, если бы такой вдруг объявился, они произвели бы довольно странное впечатление. Каждый из них был всецело занят своим невидимым собеседником. Гайно тихо напевал про хайралакский топор, Глумз то и дело, возражая своему оппоненту, выдавал длинные цитаты из классиков, воспевающие красоты и радости земной жизни, а Шайха, как заправский спортивный комментатор, азартно рассказывал о захватывающих перипетиях какого-то футбольного поединка.

Так, говоря каждый о своем, они прошли колоннаду, поднялись по широким ступеням на удивление хорошо сохранившейся лестницы и вошли под высокие своды главного храма солнцепоклонников.

Огромный, сумрачный зал освещался тусклым светом, проникающим сквозь узкие щели под самой крышей. В противоположном от входа конце зала, на возвышении, стоял трехметровый золотой диск – символ солнца. Где-то в потолке над ним, должно быть, находилась скрытая от глаз система окон и зеркал, передающая на диск свет настоящего солнца. В сером полумраке начищенный диск сиял ровным золотистым светом. Вокруг него в воздухе разливался широкий ореол – мерцающий, переливающийся, текущий, тянущийся, как мед.

– Что за дела? – удивленно произнес Гайно, прислушиваясь к чему-то внутри себя.

– Что случилось? – одновременно повернулись к нему Глумз и Шайха.

– Мой голос сказал, что ему уже надоела моя песня, – растерянно хлопая ресницами, сообщил Гайно.

– Смени репертуар, – посоветовал Шайха.

– Но… – Гайно замялся.

– В чем дело? – удивился Глумз. – Ты не знаешь других песен?

– Знаю, но… – Гайно смущенно потупил взгляд. – Они не совсем пристойные.

Шайха хохотнул.

– Попробуй спеть гимн наемников, – посоветовал он. – Может, ему понравится?

Гайно зыркнул на Шайху, хотел что-то ответить, но, подумав, все же затянул гимн, тихо, едва слышно, одними губами.

– Ну как? – спустя какое-то время негромко спросил Глумз.

Гайно, продолжая напевать, кивнул головой – все нормально.

Под высокими сводами пустого зала отдавались гулким эхом шаги. Пол, так же как дворики и аллеи, был вымощен плотно подогнанными одна к другой большими квадратными каменными плитами. Темные полосы, нанесенные на плиты, сливались в причудливое переплетение ломаных линий. Зазоры между ними были такими узкими, что в них не удалось бы просунуть даже лезвие ножа.

Поднявшись на алтарное возвышение, они обошли золотой диск, оказавшийся с другой стороны серебристо-матовым. Позади него имелась небольшая ниша, к стенам которой были пристроены три каменные скамеечки.

– Ну и где здесь вход в подземелье? – спросил Гайно.

Шайха разочарованно развел руками.

– Он может находиться под любой из плит пола, – неуверенно произнес он. – Чтобы найти, нужно попробовать каждую.

– Может, это вообще не тот храм? – предположил Глумз.

– Мой голос говорит, что именно это главный храм солнцепоклонников, – сказал Шайха.

– Да мы здесь не меньше чем на неделю застрянем, если будем пробовать поднять каждую плиту! – воскликнул Гайно.

– Придется пробовать, – спокойно сказал Шайха.

– А с голосами что делать? – с чисто академическим интересом спросил Глумз. – Как мы будем бороться с ними во сне?

– Проклятье! – воскликнул Гайно и что было сил ударил кулаком по краю серебристого диска солнца.

Диск колыхнулся, завибрировал. Раздался глухой, раскатистый звон, который, нарастая, постепенно заполнял собой все свободное пространство огромного зала. Он ощущался всем телом, как плотная, упругая, давящая на кожу волна тяжести. Все усиливаясь, звон перешел в пронзительный вой, бьющийся о каменные стены, отскакивающий от потолка к полу и обратно.

Люди схватились за уши.

Каменные скамейки в нише отлепились от стен, поехали, с грохотом столкнулись и упали вниз, открыв черную дыру провала.

Одновременно с этим утихла, как оборвалась, металлическая вибрация воздуха.

– Ну, Гайно! – Шайха восхищенно взмахнул руками.

Гайно, изображая смущение, поковырял плиты носком ботинка.

– А мой голос-освободитель исчез, – сообщил вдруг Глумз.

– И мой тоже! – обрадовался Шайха.

– И мой. – Гайно вздохнул. – Даже обидно как-то – ушли, не попрощавшись.

Шайха встал на колени и, подсвечивая себе фонариком, заглянул в открывшуюся нишу.

– Здесь ступени, – сообщил он. – Похоже, нам туда.

Один за другим, держа в руках зажженные фонари, они спустились по очень крутой и узкой лестнице на самое дно каменного колодца. Желтые пятна света забегали по глухой каменной кладке стен.

– Ну и куда дальше? – спросил Гайно.

– Может, это и есть пространственный лифт? – не очень уверенно предположил Глумз.

– А где же кнопки?

Глухо стукнувшись, сомкнулись над их головами каменные плиты.

– По-моему, это больше похоже на каменный мешок, – высказал свое мнение Гайно.

Он шагнул на лестницу, собираясь подняться наверх и проверить, насколько прочно они заперты, но сразу же отпрыгнул назад.

Лестница плавно и беззвучно сдвинулась в сторону. Из открывшейся узкой щели хлынул поток яркого света.

Протиснувшись между краем лестницы и стеной, люди оказались в небольшой кабине, отделанной темным пластиком. Свет шел с потолка, от светильника, закрытого плоским матовым колпаком. На одной из боковых стенок в металлической рамке размещались три ряда черных квадратных клавиш с выдавленными на них и прорисованными белой краской значками рун. Рядом находились две круглые светящиеся кнопки: красная и зеленая.

– Вот это уже похоже на то, что нам надо! – радостно возвестил Гайно.

Шайха достал из кармана бумажку и, сверяясь с ней, надавил одну за другой три черные клавиши. После каждого нажатия раздавалось тонкое попискивание звукового сигнала.

– Ну… – тихо произнес Глумз и затаил дыхание.

Ровным счетом ничего не произошло.

Спустя минуту лифт находился все в том же положении, что и прежде.

– Может, ты неправильно набрал? – спросил Гайно.

Шайха пожал плечами и приготовился еще раз набрать код.

– Постойте, – остановил его руку Глумз. – Наверное, теперь надо нажать кнопку пуска.

Большим пальцем он вдавил зеленую кнопку в панель.

Приглушенно заурчал невидимый механизм, и выползшая сбоку створка наглухо закрыла кабину. Лифт вздрогнул и, набирая скорость, все быстрее и быстрее стал опускаться вниз.

Через несколько секунд люди почувствовали, что пол убегает из-под ног, а желудок, наоборот, поднимается все выше, к самому горлу. Возникло очень неприятное ощущение головокружения.

Хуже всех пришлось Гайно. Побледнев, стиснув зубы, он стоял, откинув голову назад, прижав затылок к стене. Он вдыхал и выдыхал резкими, судорожными толчками.

– Дыши медленно и глубоко, – посоветовал Шайха.

– Тебе хорошо, – прошипел, не разжимая губ, Гайно. – Ты не завтракал.

Шайха усмехнулся и ничего не ответил.

Глумза тоже подташнивало, но вид у него был не такой обреченный, как у Гайно.

Прошло минут десять, прежде чем стремительное падение замедлилось.

Вскоре лифт остановился. Раздался короткий и резкий звонок, и дверная створка откатилась в сторону.

Первым из кабины вылетел Гайно.

– Больше никуда не еду! – известил он вышедшего вслед за ним Глумза.

Дверь лифта захлопнулась сразу же, как только из него вышел Шайха.

Они находились в просторном, ярко освещенном коридоре с высокими потолками и без окон. Вдоль стен нескончаемой вереницей тянулись открытые стеллажи с плотными рядами покрытых толстым слоем пыли книг.

– Это хранилице книг Вавилонской библиотеки, – сказал Глумз. – Один из ее подземных этажей.

– Я слышал, что в Вавилонской библиотеке можно заблудиться, как ни в одном лабиринте, – не очень весело сообщил Гайно.

– Не исключено, – рассмеялся Глумз. – Но я надеюсь, что смогу вывести вас из этого лабиринта. Мне приходилось бывать здесь не раз. Чего уж точно невозможно найти в Вавилонской библиотеке, так это нужную тебе книгу. Идемте.

– Может, воспользуемся лифтом? – предложил Шайха и нажал кнопку вызова.

Заработал подъемный механизм.

– Куда ты собрался? – Гайно схватил Шайху за плечо. – Нам же нужно просто подняться наверх.

Открылась дверь, за которой находилась кабина самого обыкновенного лифта с кнопками, помеченными номерами этажей.

– А где же пространственный лифт? – растерянно спросил Гайно.

– Я думаю, снова в храме солнцепоклонников, – сказал Шайха, входя в кабину. – Какой этаж? – спросил он у Глумза.

– Первый, – ответил тот.

Поднявшись на лифте, они попали в огромный холл с зеленым ковровым покрытием. Несмотря на яркий солнечный свет, заливающий помещение через огромные от пола до потолка окна, ярко горели большие, круглые, многоярусные люстры с многочисленными декоративными подвесками.

Единственный находившийся в холле человек – швейцар у прозрачной стеклянной двери, – сидя за столом, сонно клевал носом.

– Отсюда можно позвонить? – спросил Шайха у Глумза.

– Конечно, – кивнул тот и указал на телефонный аппарат, висевший на стене за спиной швейцара.

Услышав голоса, швейцар приоткрыл один глаз.

– Вы разрешите нам позвонить? – вежливо улыбнувшись, попросил Глумз.

Швейцар открыл второй глаз и, ничего не отвечая, мрачно осмотрел стоящих перед ним людей. Вид у них был действительно еще тот: наемник, центурион и бородач в рубахе до колен.

Не дожидаясь разрешения, Шайха потянулся к трубке.

– Бестелесникам – нельзя, – хриплым спросонья голосом промычал швейцар и возложил на телефонную трубку свою толстую, красную лапу.

– А если мы вас очень попросим? – оскалясь в елейной улыбке, Гайно положил на стол рядом с форменной швейцарской фуражкой руку, в которой держал пистолет. – Вы ведь нам не откажете?

Швейцар, как обжегшись, отдернул руку. Его толстые губы расплылись в приветливой, хотя и несколько смазанной мелким подрагиванием улыбке.