Глава 31
Минула неделя со дня нашей последней встречи с Одиссеем и Агамемноном, которая закончилась более чем удивительно. Во всяком случае, для меня. Не взяв с нас никаких обязательств, солтеки позволили нам вернуться домой, в тот вариант реальности, который мы считали наиболее близким для себя. Нам даже была предложена неплохая денежная компенсация за неудобства, которые нам пришлось претерпеть, что лично для меня было совсем нелишним, поскольку на финансовые вливания от хайперов мне теперь скорее всего рассчитывать не приходилось, а настоящей работы у меня давно уже не было.
В самый последний момент Витька, как обычно, чуть было все не испортил. Мы уже стояли на пороге кабинета Агамемнона, сердечно прощаясь с хозяевами. Я не мог дождаться, когда же мы наконец окажемся на улице, под чистым небом, вдали от всех проблем, которые нежданно-негаданно свалились нам на головы. А Витька возьми да и брякни:
– И что же, вы нас вот так просто и отпустите?
У меня сердце дало сбой. Подумал: все, теперь уж нас точно отсюда не выпустят, не прочистив мозги каким-нибудь антисептиком с ароматом лимона.
– Что вы имеете в виду? – непонимающе приподнял бровь Агамемнон, по-прежнему восседавший за своим монументальным письменным столом.
– Разве вы не боитесь, что мы можем кому-нибудь рассказать о вас? – уточнил свой вопрос Витька.
Агамемнон улыбнулся. Положив большие руки поверх стола, он сцепил пальцы в замок. Должно быть, Витькин вопрос показался ему до невозможности наивным.
– Во-первых, господин Кровиц, наша организация работает под очень хорошим прикрытием. Мы настолько законспирированы, что даже вы, зная теперь о нас очень многое, не сможете самостоятельно нас найти, если у вас возникнет вдруг такое желание. А во-вторых, – Агамемнон поднял руки и водрузил на постамент из сцепленных пальцев широкий, гладко выбритый подбородок, – ну подумайте сами, господин Кровиц, что вы можете рассказать? Что в вашем времени действуют пришельцы из будущего, владеющие секретом поливариантности мира? Что вы сами держали в руках прибор, с помощью которого можно путешествовать между возможными вариантами реальности? Не кажется ли вам, что без каких-либо доказательств это здорово смахивает на вольный пересказ одной из серий «Секретных материалов»?
Витька озадаченно прикусил губу.
– Так, значит, «Секретные материалы» – это тоже ваша работа? – удивленно спросил я.
– А что, по-моему, неплохо получилось, – не без гордости заявил Агамемнон.
На этом мы и расстались.
Солтеки не стали настаивать на том, чтобы мы сразу же дали ответ на их предложение о дальнейшем сотрудничестве, прекрасно понимая, что нам нужно время для того, чтобы как следует осмыслить полученную информацию и хорошенько все обдумать. Агамемнон сказал, что, когда потребуется, Одиссей свяжется с нами и узнает наше окончательное решение.
Первые два дня я просто места себе не находил. Я не мог ни есть, ни спать, ни читать газеты, ни смотреть телевизор. Целый день я метался по квартире, стараясь разобраться в том, что рассказали нам солтеки. Все это было настолько невероятно, что временами мне начинало казаться, будто нас с Витькой попросту разыграли. Но спустя какое-то время я задавал себе вопрос: а какой смысл был бы в подобном розыгрыше? И, не находя ответа, вновь склонялся к мнению, что все, рассказанное солтеками, правда.
На третий день я начал понемногу приходить в себя. Даже вышел на улицу, чтобы купить чего-нибудь поесть и минеральной воды, – на улице и в квартире стояла невыносимая жара.
Пару раз я звонил по телефону Витьке. Один раз он сам мне позвонил. Но разговор у нас как-то не складывался. Оно и понятно – прежде чем что-то обсуждать, каждому из нас нужно было самостоятельно разобраться не только с тем, что нам стало известно, но и со своим отношением к этому.
Уже который день подряд, проснувшись совершенно невыспавшимся из-за духоты и комаров, я вылезал из постели и голым топал в ванную, чтобы принять душ. Затем шел на кухню, заваривал большой чайник зеленого чая, садился за стол и начинал заново вспоминать мельчайшие детали разговора с солтеками.
– Будущего нет, – сказал, как отрезал, Одиссей.
– То есть как нет? – непонимающе сдвинул брови я. – Вы имеете в виду, что у нас нет будущего?
– И у вас, и у всех остальных, ныне живущих, – с убийственным спокойствием произнес Одиссей. – Будущего нет у всей земной цивилизации. Точно так же, как нет его и у нас.
– Слушайте, давайте не будем объясняться загадками! – недовольно взмахнул рукой Витька. – Все эти метафоры…
– Выслушайте меня, – с несвойственной для него резкостью перебил Витьку Одиссей. – А потом уже, если захотите, выскажете собственное мнение по данному вопросу.
Витька умолк, как пацан, которого взрослый парень щелкнул по лбу.
– Я сейчас уже не могу сказать, сколько тысячелетий отделяет нашу цивилизацию от вас, потому что сами мы давно живем вне времени. Мы привыкли к факту существования бездны вечности, но в тот момент, когда о ней впервые стало известно, это стало для всего человечества потрясением, с которым, пожалуй, не может сравниться ни одна война, ни одна революция, ни одна катастрофа за всю нашу историю. Человечество вдруг поняло, что у него нет будущего. Наш мир стоял на краю бездны, пожирающей время. И что, пожалуй, самое ужасное, вскоре выяснилось, что бездна вечности представляет собой не некий вселенский катаклизм, грозящий уничтожить мироздание, а закономерный итог развития человечества. Не подозревая о том, мы создавали ее поколение за поколением на протяжении всей своей истории, пока наконец не добились результата. Незамедлительно возникло несколько теорий, объясняющих причины происхождения бездны вечности ошибками, допущенными нашими предками в далеком прошлом. Кое-кто вычислял даже конкретные ключевые моменты истории, изменив которые, по их мнению, можно было бы уничтожить бездну вечности. К тому моменту мы уже освоили путешествие во времени и отправили в прошлое несколько экспедиций, в задачу которых входило внесение необходимых поправок в ход исторического процесса.
– Парис говорил, что путешествие в прошлое ограничено семидесятыми годами двадцатого века, – вспомнил я.
– Еще одна его выдумка, – отмахнулся Агамемнон. – Путешествие в прошлое ограничено только мощностью тайм-генераторов. Чем дальше в прошлое вы желаете отправиться, тем больший заряд тайм-генераторов вам для этого требуется. Сейчас мы не можем себе позволить углубляться в прошлое дальше середины двадцатого века чисто по экономическим причинам. Но в те времена, о которых идет речь, человечество готово было идти на любые жертвы, надеясь, что удастся найти путь к спасению.
– На деле все оказалось совсем не так, как предсказывали теоретики, – продолжил Одиссей. – Изменения, которые мы с отчаянием обреченных производили в истории прошлого, используя в качестве доминанты различные варианты реальности, вносили все большую путаницу в процессы, происходящие в нашем настоящем.
– Вы, должно быть, слышали о теории некоего Фоменко, который пытается по-новому трактовать те или иные исторические события, вводя для этого более короткую временную шкалу, – вновь вступил в разговор Агамемнон. – Так вот это как раз и есть результат одной из наших попыток изменить прошлое.
– В итоге все эти необдуманные действия привели к тому, что бездна вечности двинулась в обратном направлении по шкале времени. Теперь она пожирала не только будущее, но и прошлое. Чтобы не погибнуть в этой бездне, мы создали временной кокон, изолировавший наш мир как от будущего, которого уже не существовало, так и от прошлого, которое со временем тоже должно было исчезнуть. Теперь мы живем вне времени. Но, имея возможность путешествовать во времени, мы делаем это, чтобы получить в прошлом то, чего мы лишены в настоящем, – ощущение того, как мир меняется, становится другим, ощущение хода времени. Именно этим объясняется все, чем мы здесь занимаемся.
– Получается, что наш мир катится в бездну? – растерянно развел руками Витька. – Абсолютно все его возможные варианты?
– Можно сказать и так, – скорбно вздохнул Одиссей. – Поверьте, мне и самому порою бывает не по себе, когда я думаю о том, что пользуюсь благами мира, обреченного на гибель, и ничего не могу сделать, чтобы предотвратить ее.
Последнюю реплику Одиссея Витька как будто и вовсе не услышал.
– И сколько нам еще осталось? – спросил он.
– Сейчас вас от бездны вечности отделяет два с половиной тысячелетия, – ответил Одиссей.
Витька с облегчением свистнул.
– Ну прямо камень с души свалился. Слушая вас, я было подумал, что нам осталось от силы года два.
– Два тысячелетия, два года – какая разница, – совсем уж невесело усмехнулся Одиссей. – Для вечности даты, которыми мы привыкли измерять время, не имеют значения. Бездна вечности движется по временной шкале, пожирая год за годом. Расстояние между вами постоянно сокращается. И когда-нибудь наступит тот час, когда она проглотит и нынешний год.
– Но я успею прожить свою жизнь до конца, – произнес Витька таким тоном, как будто у него пытались отнять его неотъемлемые права.
– И да и нет, – ответил Одиссей. – Сначала вы проживете свою жизнь полностью. Затем бездна вечности откусит от нее один год. Потом еще один. И так, год за годом, в обратном направлении по шкале времени, пока не наступит день, когда вас еще не было на свете. Как мне ни горько об этом говорить, но вы обречены на то, чтобы снова и снова, тысячи раз подряд переживать собственную смерть и гибель всего человечества.
Озадаченный, Витька ухватил себя пальцами за мочку уха.
– И этого никак невозможно избежать? – спросил я.
– Мы уже оставили всякую надежду остановить расширение бездны вечности, – ответил Одиссей. – Сделать это не в наших силах.
– Так, может быть, мы сами можем что-нибудь придумать?
Одиссей ничего не ответил, только покачал головой.
– А можно укрыться у вас, ну, там, где нет времени? – осторожно поинтересовался Витька.
Одиссей вновь отрицательно качнул головой.
– Ну это я просто так спросил, – как будто извиняясь, развел руками Витька. – Просто ради любопытства. Я даже и знать не хочу, почему вы никому не предоставляете убежища. Или, может быть, для кого-то все же делаются исключения? Ну, скажем, для особо выдающихся личностей? Я, естественно, имею в виду не себя, а, скажем, лауреатов Нобелевской премии…
– Нет, – резко отрубил Агамемнон. – И давайте больше не будем возвращаться к этому вопросу.
– Хорошо, – с готовностью согласился Витька. – Тем более что время у нас в запасе еще есть…
Я вновь и вновь, слово за словом, прокручивал в уме наш разговор с солтеками и никак не мог взять в толк, для чего они нам все это рассказали? Чтобы запугать? Глупо пугать человека тем, что произойдет через два с половиной тысячелетия, – по меркам человеческой жизни это слишком большой срок для того, чтобы всерьез испугаться. Если бы Агамемнон с Одиссеем пытались таким образом склонить нас к сотрудничеству, то им следовало бы оставить нам хоть призрачную надежду на то, что к моменту гибели нашего времени они предоставят нам убежище. Но «нет», произнесенное Агамемноном, прозвучало настолько однозначно, что не допускало никаких иных толкований его отказа. Тогда почему они рассказали нам о бездне вечности, которая, как выясняется, была куда более серьезной угрозой для человечества, чем ядерная война, которой мы сами себя упорно пугали, экологическая катастрофа, которой, по словам солтеков, нам удастся избежать, и вторжение инопланетян, ставшее золотой жилой для писателей-фантастов и кинематографистов. Угроза гибели человечества, по мнению солтеков, была неотвратима. Их будущее уже погибло. Наше становилось все меньше, съеживаясь, как шагреневая кожа. Если все равно ничего уже невозможно было сделать, так не лучше ли было бы позволить нам прожить свою жизнь в неведении?..
От невеселых размышлений меня оторвал дверной звонок. Это был Витька. Утром он позвонил мне и сказал, что готов встретиться и поговорить. О чем? Этого вопроса я задавать не стал, поскольку и без того было ясно, что речь пойдет не о последних парламентских дебатах. Я тоже чувствовал готовность высказать кому-то, кто сможет меня понять, все то, что несколько дней бродило у меня в душе.
Едва кивнув мне с порога, Витька тут же пробежал в комнату, схватил со стола дистанционный пульт телевизора и, упав в мое любимое кресло, принялся щелкать кнопками, переключаясь с одного канала на другой.
– А, вот оно! – довольно хлопнул он по кожаному подлокотнику, когда на экране появилось то, что он искал.
– С каких это пор ты смотришь «Секретные материалы»? – удивился я, увидев на экране знакомое до боли лицо агента Малдера.
– С тех пор, как Агамемнон сказал, что это их продукция. – Витька схватил со стола мою кружку с чаем и, сделав глоток, скорчил презрительную мину. – Снова у тебя зеленый чай.
Восприняв критику как должное, я безропотно отправился на кухню, чтобы заварить своему приятелю черный чай.
Чайник, наполненный водой, уже стоял на включенной плите. Улыбнувшись, я вернулся в комнату.
– Слушай, что у них там происходит? – Витька с возмущением ткнул рукой в экран. – Я ни черта не понимаю!
– Это федеральный агент Фокс Малдер. – Я сел на стул и пододвинул поближе к себе кружку с чаем, дабы Витька более не покушался на нее. – Он разоблачает заговоры правительства против всего человечества, а заодно охотится на космических пришельцев и прочих ужасных монстров.
Витька задумчиво приложил палец к подбородку.
На экране в это время Малдер пытался убедить, как всегда, скептически настроенную Скалли в том, что Чернобыльская АЭС взорвалась вовсе не в результате случайной аварии. У Малдера на руках имелись факты, подтверждающие причастность к взрыву международного агента Зайчика, работающего на межпланетную мафию. Но Скалли с маниакальным упорством отказывалсь ему верить.
Из кухни послышалось негромкое позвякивание посуды.
Сходив туда, я вернулся с чайником крепко заваренного черного чая, чистой кружкой для Витьки и тарелкой бутербродов.
– Слушай, а какой во всем этом смысл? – спросил Витька, вновь указав на экран.
– А какой вообще смысл в телесериалах? – непонимающе пожал плечами я.
Витька в задумчивости потянул себя за мочку уха.
– Я полагаю, что, поскольку этот сериал делают солтеки, в нем должно содержаться какое-то зашифрованное послание.
– Почему бы тебе в таком случае не поискать скрытый смысл в книгах Трепищева? – усмехнулся я.
Витька скривился, как будто раскусил кислую сливу.
– Не напоминай мне о нем. До сих пор не могу себе простить, что у меня был шанс убедить Трепищева бросить заниматься ерундой, а я не смог им воспользоваться. По сути-то он неплохой парень.
– Был бы неплохим, если бы не стал писателем, – добавил я.
Витька повернулся к столу, чтобы налить себе чаю.
– Откуда такое убожество? – поинтересовался он, указав взглядом на пластмассовую вазочку с тремя искусственными цветками, стоявшую посреди стола.
Я так и знал, что Витька непременно обратит внимание на это уродливое изделие, на которое невозможно было взглянуть без содрогания и боли.
– Купил по случаю, – уклончиво ответил я.
– Никогда прежде не замечал за тобой склонности к дешевому китчу. – Витька осуждающе покачал головой.
Я никак не прореагировал на его замечание.
Витька взял со стола бутерброд с ветчиной и в момент проглотил его.
– Я уволился с работы, – сообщил он, закончив жевать.
– Решил принять предложение Агамемнона?
– Пока еще не знаю, – покачал головой Витька. – Но после всего, что произошло, я уже не могу просто сидеть за столом и паять электросхемы.
Я сделал вид, что не понял.
– Почему?
– Потому что постоянно думаю о том, что все мы стоим на краю бездны, – ответил Витька, принимаясь за второй бутерброд.
Что ж, знакомое ощущение.
– А может быть, на краю вечности? – Я отхлебнул чаю и внимательно посмотрел на Витьку поверх края кружки.
– Да какая разница! – в сердцах воскликнул Витька и так эмоционально взмахнул рукой, в которой у него была кружка, что пролил чай себе на джинсы. – Черт!.. – Свободной рукой он стряхнул остатки чая на пол и тотчас же забыл о своих мокрых джинсах. – Какая разница, на краю чего мы оказались! Все дело в том, что цивилизация гибнет по нашей вине, а мы даже не подозреваем об этом!
– Признаться, я не чувствую себя виноватым, – покачал головой я.
– Давай не будем переходить на личности, – недовольно скривился Витька.
– А почему? – удивленно поднял брови я. – Ты исключаешь возможность того, что бездна вечности могла возникнуть в результате одного неверного шага, который совершил какой-то вполне конкретный человек?
– Если этот человек Гитлер или Ленин…
– Я имею в виду самого обыкновенного человека, – перебил я приятеля. – Такого, как я и ты.
Витька глянул на тарелку, чтобы убедиться в том, что на ней не осталось бутербродов, и снова улегся в кресло.
– Ты сам не так давно рассказывал мне о бабочке, гибель которой изменила ход истории, – напомнил я.
– Это был всего лишь фантастический рассказ, – не глядя на меня, ответил Витька.
Он вновь выразительно посмотрел на пустую тарелку, после чего с тоской в голосе спросил:
– Слушай, у тебя нет еще бутербродов? Я с утра ничего не ел.
– А что так? – поинтересовался я.
– Да не люблю я возиться на кухне, – с детской непосредственностью ответил Витька.
Можно подумать, я получаю от этого колоссальное удовольствие.
На кухне негромко хлопнула дверца холодильника.
– Будут готовы через пару минут, – сказал я. – Так что ты думаешь по поводу бабочки?
Витька тяжело вздохнул.
– Ты же слышал, люди будущего пытались отыскать ключевые моменты истории, которые могли послужить первопричиной возникновения бездны вечности. И ничего у них из этого не вышло.
– Может быть, потому и не вышло, что они рассматривали историю в целом. А дело-то все в одном-единственном человеке, который однажды, сам того не подозревая, сделал что-то не так.
– А ты не исключаешь вариант того, что этот человек давно уже умер?
– А что, если нет? Что, если он сейчас ходит рядом с нами?
– Пусть так, – устало кивнул Витька. – Каким образом мы узнаем его? Как поймем, в какой момент его следует подстраховать?
– Этого я не знаю.
Я встал и сходил на кухню, где на столе уже стояла тарелка со свежеприготовленными бутербродами. Ломти хлеба, на мой взгляд, были несколько толстоваты, но для Витьки – в самый раз.
– Спасибо, – сказал я и с тарелкой в руках вернулся в комнату.
– Ты знаешь, – я еще не успел поставить тарелку на стол, а Витька уже схватил с нее бутерброд, – я вчера был в ГОСТЫКе.
– Зачем ты туда ходил? – удивился я.
– Сам не знаю, – пожал плечами Витька. – Наверное, просто хотел убедиться в том, что такое место существует в реальности.
– Ну и как?
– Действительно, есть такая контора. Я навел справки среди знакомых, и мне объяснили: дочернее предприятие британской компании «Вирджин». Чем она занимается в России, никто представления не имеет. Однако представители компании регулярно делают значительные взносы в различные фонды, открытые Московской мэрией, поэтому с вопросами «Что?» да «Как?» к ним никто не пристает. В сам особнячок в переулке возле Маросейки меня на этот раз даже на порог не пустили. И не помогли никакие ссылки на мадам Лин и Агамемнона. Когда же я заявил, что я к Одиссею, так меня и вовсе подняли на смех. Между прочим, на вахте там сейчас не старичок в очках, а трое здоровенных парней в камуфляже.
– Одиссей сказал, что свяжется с нами, когда будет нужно, – напомнил я.
– Да? – Витька возмущенно всплеснул руками. – И сколько еще ждать?
– Ты же говоришь, что пока еще ничего не решил с работой, – напомнил я.
– Зато у меня созрели новые вопросы, которые я хотел бы задать Одиссею.
– Не думаю, что он согласится дать тебе расширенное интервью.
– Почему?
– Потому что солтеки уже сказали нам все, что хотели. Или могли сказать.
Витька задумался.
– Ты считаешь, что они не имели права ставить нас в известность о грозящей нам бездне вечности? – спросил он, подливая чаю в свою чашку.
– Этого я не знаю, – покачал головой я. – И не берусь об этом судить. Но чем больше я думаю о нашем с ними разговоре, тем сильнее склоняюсь к мнению, что это было сделано неслучайно. Им ведь вовсе не обязательно было сообщать нам о грядущей катастрофе. Более того, то, что нам стало известно, может негативно сказаться на наших дальнейших взаимоотношениях, на которые, если верить словам Агамемнона, солтеки рассчитывают. У меня складывается мнение, что, сообщив нам определенную информацию, Одиссей с Агамемноном ждут каких-то ответных действий с нашей стороны.
– Мне тоже так кажется, – кивнул Витька. – Поэтому-то я и уселся смотреть эти «Секретные материалы», думая, что не зря Агамемнон упомянул о них в разговоре. Да только, похоже, пустое это занятие. – Нажав кнопку на пульте, Витька выключил телевизор. – И что ты предлагаешь?
– Давай исходить из того, что мы еще не минули той точки, после которой начались необратимые изменения бездны вечности, – предложил я.
– Хорошо, – на удивление легко согласился Витька. – Пусть будет так.
– А это значит, что у нас еще есть шанс предотвратить грядущую катастрофу.
– Вот это вряд ли, – усмехнувшись, с сомнением покачал головой Витька. – Если даже у пришельцев из будущего ничего не получилось…
– Я же сказал: давай просто представим себе, что мы можем это сделать.
– Ну хорошо. – Витька сложил руки на груди, всем своим видом показывая, что воспринимает то, что я сейчас говорю, только как игру. – Мы можем это сделать.
– Итак, – продолжил я, – мы используем три допущения. Первое: бездна вечности появилась в результате ошибки, допущенной одним-единственным человеком. Второе: этот человек живет в одно с нами время. И наконец, третье: остановив его, мы можем обратить вспять процесс гибели будущего.
– Не слишком ли много допущений? – спросил Витька, придав лицу преувеличенно серьезное выражение.
– Не так уж и много, если вспомнить, что мы рискуем делать выводы, основываясь по большей части на собственной выдумке.
– Хорошо, продолжай, – благосклонно кивнул Витька.
– Мы не знаем, как найти нужного нам человека, – беспомощно развел руками я.
– Верно, не знаем, – согласился Витька. – И что из этого следует?
– Из этого следует то, что каждого из ныне живущих следует рассматривать как потенциальный детонатор, способный привести в действие механизм, который уничтожит мироздание.
– Небольшая поправка, – поднял руку Витька. – Этот детонатор, кем бы он ни был, уже сработал. Процесс уничтожения будущего уже запущен.
– Он запущен для соотечественников Одиссея и Агамемнона, но не для нас.
– Но в будущем все это уже произошло, а следовательно…
– Черт возьми, Витька! – Возмущенный непонятливостью своего приятеля, я всплеснул руками. – Свое будущее мы создаем сегодня и сейчас! И то, каким оно будет и будет ли вообще, зависит не от Одиссея с Агамемноном, а от нас самих! От каждого из нас!
Витька замер с кружкой чаю в руке, которую он так и не донес до рта.
– А знаешь, Анатоль, возможно, ты и прав, – глубокомысленно изрек он спустя пару минут и взял с тарелки бутерброд с сыром. – Значит, все, что нам остается для спасения мира, – это только оповестить человечество о грозящей опасности. Каждый человек должен проникнуться возложенной на него высокой ответственностью и не совершать более дурных поступков. – Рассмеявшись, Витька едва не подавился куском хлеба. – Никогда еще мне не доводилось слышать более глупого плана спасения человечества, – произнес он, откашлявшись.
– Тем не менее мы независимо друг от друга пришли к одному и тому же выводу.
– Ты что, серьезно? – удивленно посмотрел на меня Витька.
– Абсолютно, – заверил его я.
– Ты полагаешь, что мы можем изменить будущее?
– Я считаю, что мы должны хотя бы попытаться сделать это.
– Каким образом? Ты думаешь, нас выпустят на телевидение с бредовыми рассказами о гостях из будущего и бездне вечности, разверзшейся на расстоянии двух с половиной тысяч лет от настоящего момента?.. Впрочем, возможно, что и выпустят. Только вместе с кучкой других идиотов, которые в унисон с нами будут рассказывать, как их похищали инопланетяне и о встречах со своей покойной пра-прабабушкой.
– Ты и сам любишь поговорить о подобном, – заметил я.
– Только в своем кругу, – решительным взмахом руки отмел все возможные упреки и обвинения Витька.
– Нам нужно донести до людей мысль о том, что мы все в ответе за будущее, которое создаем. А каким образом это будет сделано, не имеет значения.
Витька приподнял бровь и хмыкнул. Что это должно было означать, я, признаться, не понял.
– У тебя, как я понимаю, уже есть какой-то план действий? – спросил он.
– Я хочу попробовать написать роман. Фантастический, естественно.
– Лавры Трепищева не дают спать спокойно? – усмехнулся Витька.
– Я подумал, что это самая удачная форма, в которую можно облечь ту историю, которую предстоит рассказать.
– Что ж, флаг тебе в руки.
Витька перегнулся через подлокотник, чтобы поставить кружку на стол.
И в этот момент аляпистая пластмассовая ваза с искусственными цветами поползла по полированной поверхности стола в его сторону. Быстро набирая скорость, она разогналась настолько, что Витька едва успел поймать ее на краю.
Он посмотрел на меня шальным взглядом.
– Только не говори мне, что это…
– Ты угадал, это Менелай, – улыбнулся я. – Он решил остаться со мной.
Витька поставил вазу в центр стола.
– Ну и как он, не очень тебе досаждает?
– Совсем наоборот, мне даже удалось пристроить его к работе по хозяйству. Но все же он как был, так и остался буйным духом, ему порою хочется что-нибудь разбить или на худой конец хотя бы просто опрокинуть. Поэтому я и купил ему пластмассовую вазочку, чтобы не покупать через день новую.
Витька посмотрел по сторонам, затем глянул на потолок и в углы, словно надеялся увидеть хотя бы тень Менелая.
– У меня и к нему имеется пара вопросов, – сказал Витька.
Протяжный и требовательный звонок в дверь не дал нам продолжить беседу.
– Кого там еще принесло? – недовольно проворчал я, поднимаясь на ноги.
Пройдя в коридор, я открыл дверь.
На пороге стоял мой сосед-порнограф.
– Анатолий Иванович, я принес вам свою новую книгу, – заискивающе улыбаясь, сообщил он.
– «Пес войны»? – спросил я.
Брови Трепищева изумленно взлетели вверх.
– Откуда вам известно? Этой книги пока еще нет ни в одном магазине. Мне в издательстве дали пару сигнальных экземпляров.
– У меня имеются свои источники информации. – Я постарался придать лицу загадочное выражение.
– Да, конечно, я понимаю.
Лицо Трепищева приобрело сосредоточенно-серьезное выражение, из чего я сделал неутешительный вывод, что для него я по-прежнему остаюсь секретным агентом. Вот только на какую из спецслужб я работал в данном варианте реальности, сам я не имел ни малейшего представления. А спрашивать об этом писателя было как-то неудобно.
– Это вам. – Трепищев протянул мне книжку в яркой глянцевой обложке, на которой была изображена полуголая девица на фоне пушки, взглянув на которую я понял, что Агамемнон все ж таки сумел настоять на своей трактовке данного образа.
Принимая книгу из рук автора, я обратил внимание на связку ключей, висевшую у него на мизинце. Вместе с ключами на кольце болтался и небольшой брелок грушевидной формы.
– А это для вашего друга. – Трепищев протянул мне еще одну книгу. – Там есть благодарственная надпись.
Я как бы невзначай глянул через плечо в комнату. Витька, вжавшись в кресло, отчаянно махал руками, умоляя меня ни в коем случае не говорить Трепищеву, что он сейчас здесь.
Поблагодарив Трепищева, я закрыл дверь, вернулся в комнату и протянул Витьке его экземпляр книги.
– А девочка ничего получилась, – скабрезно оскалился Витька, взглянув на обложку.
– Ты лучше посмотри, что написал для тебя наш друг, – посоветовал я.
Витька открыл книгу на первой странице.
– «С самой искренней благодарностью тому, кто наполнил мое творчество смыслом», – прочитал он.
– Это похоже на признание в любви.
– А… – Витька захлопнул книжку и швырнул ее на стол. – Давай лучше поговорим о спасении человечества.
На этом, наверное, стоит закончить эту длинную и не до конца понятную даже мне самому историю. Для меня, точно так же, как для любого из нас, будущее сокрыто покровом тайны. Мы можем только что-то предполагать, о чем-то догадываться – не более того.
Но прежде мне хотелось бы задать один вопрос: разве каждый из нас хотя бы раз в жизни не испытывал пугающего и одновременно волнующего чувства, когда кажется, что ты стоишь на самом краю бездны? Ведь бывало же, правда? Душа сжимается в комок, но одновременно чувствуешь, что ты способен раскинуть руки в стороны, оттолкнуться посильнее и полететь.
Так, может быть, это неспроста? Быть может, это не просто необычное состояние уставшего организма и не следствие легкого нервного расстройства, а заложенное в нас на генетическом уровне предчувствие того, что должно непременно произойти?
Я ответа на этот вопрос не знаю…