Глава 19
Следуя полученным от Витьки инструкциям, я плотно задернул шторы и сел в кресло лицом к стене. Честно признаться, я не особенно верил в то, что у меня что-то получится, но тем не менее собирался добросовестно сделать все от меня зависящее, чтобы добиться успеха. Свесив руки через подлокотники и вытянув ноги, я попытался придать своему душевному состоянию соответствующий настрой, наилучшим образом способствующий общению с духами. Мышцы расслабить мне удалось без особого труда, но вот избавиться от внутреннего напряжения было куда труднее.
Все происходящее казалось мне абсурднейшей затеей. Я не верил ни в бога, ни в потусторонний мир, ни в переселение душ, ни в жизнь после смерти… Трудно сказать вообще, во что я верил. Наверное, только в то, что, умерев, мы покинем этот мир раз и навсегда, погрузившись в великое Ничто. И тем не менее, когда перед глазами у меня в очередной раз возникло призрачное видение, похожее на остекленевшего головастика, я негромко окликнул его:
– Эй…
К моему величайшему изумлению, «головастик» замер на месте, в двух сантиметрах от кончика моего носа. Его передняя расширенная часть приобрела отчетливо зеленоватый оттенок, а на хвосте зажглись крошечные красноватые искорки. Мне показалось, что «головастик» внимательно изучает мое лицо.
– Ну? – услышал я негромкий вопрос. – Мы так и будем молчать?
Я быстро облизнул языком внезапно ставшие сухими губы.
– Простите, я, наверное, оторвал вас от дел, – вежливо произнес я, думая при этом только о том, насколько глупо звучит эта фраза.
– Возможно, что и оторвали, – ответил мне «головастик». – Но раз уж позвали, так говорите, в чем, собственно, дело.
Голос моего странного собеседника звучал вполне по-человечески. Он, несомненно, принадлежал мужчине, и мне даже показалось, что я улавливаю в нем насмешливые нотки, – должно быть, «головастик» догадывался, что имеет дело с дилетантом, впервые решившим испытать свои способности. Чего я не мог понять, так это слышу ли я голос «головастика» ушами, или же он звучит у меня в мозгу?
– Простите, что отрываю вас от дел, – снова повторил я, – но мне хотелось бы поговорить с кем-нибудь, кто был при жизни знаком с человеком по имени Одиссей. Или с тем, кто знал Париса или Агамемнона.
– Ждите, – ответил «головастик» и тотчас же исчез.
– Благодарю вас, – произнес я уже в пустоту.
Ощущение после общения с духом осталось довольно-таки странное. Самым удивительным было, пожалуй, то, что мне вовсе не казалось, будто происходит нечто необычное. Ну, поговорили и поговорили. И еще – я не мог убедить себя в том, что «головастик» был именно душой умершего человека. Мне он представлялся скорее странным существом, залетевшим к нам из иного мира, нежели бессмертной составляющей того, что некогда было человеком.
Я не успел еще всесторонне оценить свое отношение к сущности собственного дара, когда еще один «головастик», мелькнув перед глазами, завис возле моего носа.
– Не ты ль лицезреть меня жаждал, о смертный, умеющий духа увидеть? – произнес он нараспев.
Голос у него был чуть хрипловатым, словно у пожилого человека. И к тому же в нем присутствовал явственный иностранный акцент, вот только какой именно, я определить не мог.
– Наверное, я, – не очень уверенно ответил я, наблюдая за тем, как каскад желтых всполохов пробегал от головы «головастика» к хвосту.
– Чем же я радость сию заслужил? Ответь мне скорее!
– Я хотел поговорить с человеком…
Я запнулся, не зная, как правильно следует называть тех, с кем общался при помощи своих неожиданно открывшихся способностей. Определение «человек» вроде как не очень к ним подходило. Но не называть же их «головастиками»?
– Имя мое Менелай, – пропел «головастик», и хвост его сделался пунцовым. – Гордое имя, известное многим!
– Вы были знакомы с Одисеем? – спросил я.
– Знал я когда-то давно Одиссея – великого мужа! – с гордостью пропел «головастик», назвавший себя Менелаем. – Знал я и многих других воинов славных. Был среди нас Агамемнон, в битве буре подобный. Был и Ахилл, способный сразиться с десятком воинов сильных и выйти с победой из боя. Друг же Ахилла Патрокл был герою под стать…
– Простите, – прервал я поток высокопарных слов, которому, казалось, не будет конца. – А имя Парис вам тоже знакомо?
– Как же не знать мне сие непристойное имя! – гневно возвысил голос Менелай. – Ворон презренный и лис хитроумный – вот кто таков твой Парис! Если бы было такое возможно, я бы трижды предал его смерти за то, что жену он похитил мою, прекрасней которой не было женщин в Элладе!..
В душе у меня появилось недоброе предчувствие – история, которую рассказывал Менелай, казалась мне подозрительно знакомой.
– …Если бы знал я, чем кончится встреча Париса с Еленой, – продолжал между тем Менелай, – сразу же меч свой вонзил бы троянцу меж ребер!..
– Простите, – снова перебил я рассказчика. – Но мне кажется, что мы с вами говорим о разных людях.
– Я говорю лишь о тех, кто был мне известен, – ответил мне Менелай. – О славных сынах Эллады вечноцветущей, воинах храбрых в деяньях великих своих. Сей комплимент, как понятно должно быть любому, я отнести не могу в счет сластолюбца Париса.
– Насколько я понимаю, речь идет о Троянской войне? – осторожно осведомился я.
– Именно, друг мой, ты верно заметил. Мы говорим о великой войне, в которой многим бойцам довелось проявить свою силу и храбрость. Только не всем нам, увы, выпало счастье к женам своим возвратиться. Много отважных бойцов остались под стенами Трои, славой себя покрыв величайшей. Много историй могу я поведать об этом… Впрочем, я вижу, в глазах недовольство мелькнуло. Или тебе безразличны деянья великих ахейцев?
– Не в том дело, – осторожно, боясь невзначай обидеть, ответил я Менелаю. – Просто история Троянской войны мне хорошо известна. Меня интересуют люди, которые носят те же имена, что и ваши боевые товарищи, только появились они в моем мире не из прошлого, а из будущего.
– В этом, увы, я не в силах помочь тебе, друг мой. Знаю деянья я тех, кто умер уже, но о тех, кому предстоит лишь родиться, ничего не могу я поведать. Извини.
– Наверное, это я должен перед вами извиниться за то, что потревожил, как выясняется, совершенно напрасно.
– Потревожил? – Менелай саркастически хмыкнул. От хвоста к голове «головастика» пробежала неровная пурпурная волна. – Что за дела могут быть у тех, кто мертв уже много столетий? Если и сам ты не прочь, я охотно с тобой потолкую. Тему беседы выбери сам, пусть подскажет тебе любопытство.
Отказываться от подобного предложения было бы глупо – когда еще выпадет случай разузнать что-либо о потустороннем мире? Телефон Париса молчал, а это означало, что альтернативой беседе с царем Менелаем могла стать только глупая игра, в которой я на пару с Витькой должен был изображать из себя секретного агента службы по борьбе с нелегальными экстрасенсами, дабы не вызвать никаких подозрений со стороны хозяина квартиры.
– Честно признаться, я впервые вступаю в контакт с душами умерших, – сказал я, глядя на то, как медленно разливается по телу «головастика», в котором была заключена бессмертная душа царя древней Спарты, зеленоватое свечение. – Поэтому я не имею ни малейшего представления о том, что происходит с душой после смерти.
– Ничего, – коротко ответил Менелай. А хвост «головастика», изогнувшись подобно вопросительному знаку, окрасился розовым.
– Как это «ничего»? – опешил я.
– В самом прямом смысле этого слова. – Хвост «головастика» дернулся из стороны в сторону. – Ни-че-го, – повторил Менелай по слогам. – Вообще ничего.
– Секундочку. – Я провел пальцами по лбу, разгоняя набежавшие морщины. – Но подобное утверждение абсолютно противоречит тому факту, что сейчас мы с вами разговариваем.
– Вы не против, если я буду изъясняться прозой? – вместо ответа спросил у меня Менелай. – Видите ли, гекзаметр превосходно подходит для описания подвигов великих мужей, но беседовать на абстрактные темы с его помощью довольно сложно.
– Как вам будет угодно, – не стал возражать я.
– Спасибо, – поблагодарил Менелай. – Вы очень любезны. Так на чем мы остановились?
– Вы сказали, что после смерти ничего нет, – напомнил я.
– Совершенно верно. – В центре стекловидного тельца «головастика» вспыхнула и в ту же секунду погасла фиолетовая искорка. – То, как живые представляют себе смерть, не имеет ничего общего с тем, какова она на самом деле. Ни одна религия мира, ни одна философская доктрина не смогла даже близко подойти к пониманию смерти. А все дело в том, что людям непременно хочется верить, что за последней чертой, которую рано или поздно предстоит переступить каждому из них, есть еще что-нибудь. Ну хоть что-то! Все равно что – Ад или Рай, Нирвана или Атман, сад с гуриями или раскаленные сковороды, приобщение к вселенскому разуму или перезапись сознания на некую сверхматрицу галактического компьютера, да на худой конец даже перевоплощение в змею или таракана! – главное, это должно хоть как-то напоминать людям то, с чем они имели дело при жизни. Но злая ирония смерти заключается в том, что после нее ничего нет. Вообще ничего. В смерти нет ни страдания, ни освобождения от страданий; ни сожаления о том, что ты потерял, ни радости от осознания того, что непосильный груз жизни наконец-то сброшен. В смерти нет ничего. Потому что смерть – это небытие. Но совсем не в том смысле, как понимают это живые. Небытие, которое несет с собой смерть, невозможно описать словами, потому что там не существует ни слов, ни образов, ни движения. Смерть – это всего один бесконечно короткий миг, за который просто невозможно что-либо почувствовать или осознать. Смерть – это не переход к новой жизни, а разделительная черта, переступить которую никому и никогда не удастся, потому что в момент смерти даже само время превращается в ничто. В момент смерти человек оказывается в финальной точке, к которой движется мироздание, после которой уже никогда ничего не будет. Едва только соприкоснувшись с ней, мысли, чувства, желания, которыми жил человек, в одно мгновение превращаются в абсолютное ничто. Живым не дано узнать, что такое смерть, а для мертвых понимание этого уже не имеет никакого значения.
Я был буквально ошеломлен мощным потоком новой и, прямо скажем, совершенно неожиданной информации, которую обрушил на меня Менелай. Для того чтобы осмыслить ее, требовалось время. Но именно времени-то у меня и не было. Теперь, когда разговор с духом принял столь неожиданный оборот, я боялся, что в любую секунду в кармане ветровки зазвонит телефон и беседу придется прервать.
– Подожди секундочку. – Я попытался сосредоточиться, чтобы сообразить, о чем в первую очередь следует спросить Менелая. – Но если души умерших пребывают в состоянии полного небытия…
– Я бы не стал употреблять такой термин, как «душа», – перебил меня Менелай. «Головастик» дернул хостом и весь озарился розовым свечением. – Живые вкладывают в него понятия, несопоставимые с тем, что представляем собой мы. Мы всего лишь то, что осталось от некогда живых людей, и не имеем ничего общего с тем, что именуется жизнью.
– Однако сейчас мы с вами разговариваем. И я вижу ваше тело. По-моему, это не небытие, а некая новая форма существования.
– Ну, как я и говорил, – снова полыхнул розовым Менелай. – Живому человеку непременно нужно придумать какую-то форму существования после смерти. Но все дело в том, уважаемый, то, что вы называете моим телом, всего лишь образ, который вы сами же и придумали. А что касается способности вести беседу, то мы обретаем ее только в тот момент, когда кто-нибудь из живых, наделенный особым даром, изъявляет желание пообщаться с нами. Да и то лишь на весьма незначительное время. Для каждого из нас это как праздник. Слышали, наверное, что человек остается живым до тех пор, пока о нем помнят. В этом есть доля истины.
– И часто случаются такие беседы?
– Это уж кому как повезет. Во время спиритических сеансов обычно вызывают образы знаменитых писателей, поэтов или артистов. Бывает, что кто-нибудь изъявляет желание пообщаться с кем-то из выдающихся мыслителей прошлого. Удивительной для меня популярностью пользуются диктаторы. Сталина в последнее время так затаскали, что он даже перестал отвечать на вызовы. А вот нам, героям Троянской войны, с общением не везет. Живые по большей части считают нас мифологическими персонажами. Даже вы, как выясняется, вызвали меня по ошибке.
– Если вас интересует что-нибудь из того, что произошло в мире после Троянской войны, то я готов ответить на ваши вопросы, – предложил я Менелаю, который, как мне показалось, был несколько расстроен.
– Не стоит. – «Головастик» качнулся из стороны в сторону, вспыхнув на мгновение голубым огнем. – Я уже не имею никакого отношения к миру живых, и мне абсолютно безразлично, что там у вас происходит. Лучше, если у вас случится свободная минутка, вызовите меня снова. Я могу рассказать много интересного как о самой Троянской войне, так и о том, что произошло после падения Трои, о чем умолчал Гомер.
– Боюсь, что моя способность общаться с духами сохранится недолго, – честно признался я. – Но вы можете сами приходить ко мне, когда пожелаете.
– Вы это серьезно? – вкрадчиво, с затаенной надеждой спросил Менелай.
– Абсолютно, – заверил его я.
– Видите ли, при жизни я был человеком честным. А потому считаю своим долгом предостеречь вас. Человек, который предлагает духу являться ему в любое время по собственному желанию, может столкнуться с определенными проблемами. Вы, должно быть, слышали о полтергейсте, или буйном духе. Это вытворяют именно те духи, которые являются без приглашения. Почувствовав свободу, некоторые из нас начинают вести себя неадекватно. Я даже не могу поручиться за себя, что не стану допускать никаких безобразных выходок. Могу только пообещать, что постараюсь держать себя в руках и не ослаблять самоконтроля. Поэтому если вы не уверены в том, что хотели бы вновь встретиться со мной в совершенно неподходящих для этого условиях, то можете взять свое весьма лестное для меня предложение обратно.
– Ни в коем случае, – решительно отказался я. – Я уверен, что у нас с вами не возникнет никаких проблем. Можете посещать меня когда пожелаете.
– Благодарю вас, – с искренней признательностью произнес Менелай. «Головастик» при этом налился ярко-зеленым светом и даже стал как будто чуть больше. – Но сейчас, к сожалению, мое время пребывания в мире живых истекает, и я вынужден с вами проститься. Еще раз благодарю вас за ваше в высшей степени лестное для меня предложение и за то доверие, которое вы мне оказываете.
– Я хотел бы задать еще один вопрос, – быстро произнес я.
– Пожалуйста, если только я успею на него ответить.
– Смерть – это страшно?
– Скорее уж скучно. Невыносимо скучно… Знаете что, молодой человек, не торопитесь узнать о смерти все. Придет время, и все это вам, простите за каламбур, смертельно надоест. И еще. В самом начале нашего разговора вы спрашивали о человеке по имени Парис. Конечно, это не тот Парис, которого я знал когда-то, но все же на вашем месте я не стал бы доверять человеку с таким именем.
– Почему? – спросил я.
Но прежде чем мой вопрос прозвучал, стеклянный «головастик» резко взмахнул хвостом и в ту же секунду исчез, словно растворился в воздухе.
Я неподвижно сидел в кресле, пытаясь понять, действительно ли я разговаривал с легендарным царем Спарты, или же это было только плодом моей фантазии? В любом случае теперь я мог с уверенностью сказать, что знаю, откуда появилось выражение «тоска смертная».
